CC BY
88
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 352-356
УДК 82
«ЧУЖАЯ» РУКОПИСЬ В СТРУКТУРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ (А.С. ПУШКИН, А. ПОГОРЕЛЬСКИЙ, А.Ф. ВЕЛЬТМАН)
© 2014 г. И.С. Юхнова
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского
yuhnova1 @mail. т
Поступила в редакцию 27.04.2014
Рассматриваются функции сюжетной ситуации «обнаружение чужой рукописи» в структуре художественного произведения. Объектом анализа стали «Монастырка» А. Погорельского, «История села Горюхино» А.С. Пушкина, «Странник» А.Ф. Вельтмана. Выявлены мотивы, сопутствующие данной сюжетной ситуации. Доказано, что включение чужой рукописи связано с моментом творчества.
Ключевые слова: А. Погорельский, Пушкин, Вельтман, рукопись, сюжетная ситуация, вставная конструкция.
В работе «Задачи поэтики» В. Жирмунский заметил, что «идеальный тип <композиции> -кривая линия, строение которой ощущается» [1, с. 46]. Именно зигзаги, композиционные «разломы» задерживают внимание читателя, провоцируют вопросы, будят мысль. Одним из способов «искривления» прямой линии является использование вставных фрагментов. Разнообразные по жанровой природе (это могут быть письма, дневники, записки, устные рассказы, исповеди, притчи, документы, песни, стихотворения и пр.), они представляют собой «текст в тексте» и имеют фрагментарно-эпизодический характер. Внешняя законченность часто оказывается фиктивной1 и, пожалуй, вполне бывает реализована, когда в качестве вставки используются притчи, сказки, новеллы. В этом случае важна завершенная мысль, приобретающая статус этической нормы. Записки, рукописи, дневники, напротив, в большинстве своем не завершены, подчеркнуто оборваны, в них есть лакуны. И это имеет художественный смысл [2].
Вставной эпизод выделяется еще и графически, тем самым акцентируется его внешняя инородность основному повествованию. Но лишь внешняя, а не сущностная. Как правило, вставные эпизоды позволяют наметить новый поворот в развитии темы, соотнести разные жизненные позиции, точки зрения; личный, индивидуальный опыт «сверить» с системой общечеловеческих или национальных ценностей. Народные песни, легенды, «сказки», особенно включенные в диалогическую ситуацию, позволяют передать многоголосие жизни, обозначить жизненное противоречие, которое приобретает
масштабы бытийного конфликта. Подобные эпизоды «концентрируют смысловую энергию всего произведения, именно в них его идейно-семантическое ядро уплотняется иногда до значения художественного символа, до притчевой меры обобщения» [3, с. 114].
На эту важную особенность вставных фрагментов указал еще Н. Берковский. Раскрывая доминирующие тенденции в эстетике немецких романтиков, он отмечал их склонность к двухмерному стилю, как у древних мастеров, и так объяснял пристрастие к вставным новеллам «Дон Кихота»: «Двухмерные новеллы по своему стилю почти сказки или полусказки. Заботы материальной жизни в них устранены, это и погашает в них третье измерение, полностью сохранившее значение в основном тексте. Во вставных новеллах люди преданы интересам высокой любви и сверхутонченным своим переживаниям. Когда герои этих новелл спускаются в основной текст с его обыкновенной жизнью, то это кажется чудесным превращением: боги позволяют себе принять человеческий образ. Сервантес играл этими переходами от двух измерений к трем и обратно, богатство мира у него и в этом, в способности его то терять свою кубическую форму, то снова возвращаться к ней» [4, с. 24-25].
Когда происшествие, бытовая история включаются в произведение как вставной эпизод, они утрачивают бытовую конкретность, в них начинают проступать универсальные смыслы. Вместе с тем с их помощью обозначается идея многообразия жизни, которая предстает как пересечение разных судеб, соотношение разных жизненных позиций.
Есть еще одна важная функция вставных эпизодов - быть способом психологического изображения. Рассказчик, автор записок, даже сообщая о сторонних событиях, раскрывает себя, так как дает оценки, комментирует их, эмоционально откликается на происшествия.
В центре нашего внимания - такая разновидность вставного текста, как найденная (обретенная) рукопись. При этом мы не ставим целью дать полный перечень произведений, в которых используется данный прием. Нам важно проследить, что привносит в произведение ситуация знакомства с чужой рукописью, какие смысловые коннотации рождает этот прием. Объектом нашего внимания являются такие произведения первой трети XIX века, как «Монастырка» Антония Погорельского, «Странник» А.Ф. Вельтмана, «История села Горюхино» А.С. Пушкина, в которых этот прием имеет важное композиционное значение. Это три модели, три формы взаимодействия героя с чужим текстом.
В «Монастырке» Погорельского это и не рукопись в прямом смысле слова, а письма, которые оказались в руках повествователя. Они выполняют функцию внешнего стимула к творчеству, так как именно из них впоследствии вырастает произведение. Письма - тот первичный жизненный материал, который вовлек рассказчика в чужую историю, заинтересовал его. По этой причине все три письма воспроизведены в романе, но не в момент чтения, а лишь после того, как история становится известной повествователю полностью и обретает форму романа. Характерно, что история Анюты Орленко начинается во II главе, названной «Продолжение», хотя это продолжение истории рассказчика, а не героини. Таким образом, найденная рукопись для Антония Погорельского становится способом развития сюжета, приемом, позволяющим увлечь читателя. Однако это лишь внешний план. Дело в том, что включение в повествование писем девушки позволяет автору вступить в литературную полемику и обозначить новые эстетические принципы.
В «Монастырке» рассказывается о событиях драматичных. Тут и коварный опекун, и разлученные возлюбленные, и хитроумный цыган, выполняющий функцию помощника, - то есть происшествия, достойные авантюрного романа. Однако А. Погорельский, включая письма, рассказывая о том, как они оказались в его руках, подчеркивает их жизненность, реальность. Не случайно он сообщает читателю: «Вскоре потом я лично познакомился с сочинительницею писем. Она рассказала мне все приключения жизни своей и позволила их издать в свет. Некото-
рые другие особы, также игравшие роли в сих приключениях, пополнили то, чего недоставало в ее рассказах, и таким образом составилась книга, которая ныне представлена публике» [5, с. 174].
Таким образом, роман как бы основывался на реальных происшествиях, отражал действительность, С этим и был связан полемический план произведения, которое создавалось в противовес булгаринскому «Ивану Выжигину» как «настоящий и, вероятно, первый у нас роман нравов» (П.А. Вяземский) [6, с. 641].
С другой стороны, роман становился результатом не только индивидуального, но и коллективного творчества, он рождался в диалоге с теми, кто был участником событий. А первоначальным толчком к творчеству было любопытство, спровоцированное письмами, стремление раскрыть тайну их автора. Не случайно и психологическое состояние повествователя - он испытывает тот комплекс эмоций, который предшествует моменту творчества: скуку, тревогу, пустоту, недовольство собой и обстоятельствами. Даже ночная бессонница «работает» на эту идею.
В этом же состоянии творческого томления пребывает и Иван Петрович Белкин в «Истории села Горюхино» А.С. Пушкина. Этот классический кризис творчества обусловлен мучительным поиском материала, из которого могло бы появиться произведение. При этом Белкину важен не просто сюжет, но сюжет особого рода. Как он признается, «мысль оставить мелочные и сомнительные анекдоты для повествования истинных и великих происшествий давно тревожила мое воображение. Быть судиею, наблюдателем и пророком веков и народов казалось мне высшею степенью, доступной для писателя. Но какую историю мог я написать с моей жалкой образованностию, где бы не предупредили меня многоученые, добросовестные мужи?» [7, с. 122].
«Синие листы бумаги», исписанные «старинным почерком», - тот источник, на основе которого создается «повествование стройное, любопытное и поучительное». А труд писателя превращается еще и в труд ученого-открывателя: «...я стал искать новых источников истории села Горюхина. И вскоре обилие оных изумило меня,» - сообщает Белкин [7, с. 123]. Он становится не просто летописцем, но еще и историком-интерпретатором событий.
В романе А.Ф. Вельмана «Странник» использование не просто чужих, но еще и древних рукописей - прием, используемый неоднократно. В него включены, например, переводы «первона-
354
И.С. Юхнова
чального манускрипта Бахаристана» [8, с. 43], «древней латинской рукописи, объясняющей тайну, важную для ученого света» [8, с. 145]. Но ни поэма «Эскандер», ни драматический фрагмент «Октавий Август и Овидий Назон в теплице Пантеона» не существовали в действительности. Это переводы с несуществующего первоисточника, а значит сама рукопись - фикция, а повествователь - мистификатор. И мистификация примечательная. В первом случае Александр (Странник) дает свой перевод поэмы, главная тема которой -смысл жизни. Во второй он обращается к теме судьбы художника и выражает свое понимание причин ссылки Овидия. Конфликт поэта и правителя получает творческую подоплеку: Октавий оказывается поэтом, соперником Назона, и посягает на его труд, а следовательно, и свободу творчества. Для мира оказываются потерянными две Медеи (шедевр и подделка, творение гения и текст графомана) [9, с. 45-47].
В ситуации обретения чужой рукописи действует логика случая2. Как замечает В.А. Грехнёв, «в каждый конкретный миг Случай может сместить ход мироустройства в иную колею движения, в которой перестают быть незыблемыми законы уже сложившегося и, казалось бы, провиденциального в своей незыблемости причинно-следственного ряда» [10, с. 42]. По сути, этот механизм и срабатывает в данных ситуациях. Найденная рукопись меняет жизнь ее обладателя. Случай обозначает границу, это момент перехода от обыденности к творчеству, когда хаотические впечатления оформляются в нечто цельное, в результате происходит преображение состояния, внутреннего мира героя. Случайно и место, где происходит обретение рукописи - часто оно связано с дорогой, странствиями героя (у Погорельского, например, это постоялый двор, место, куда повествователь занесен случаем и судьбой).
Чаще всего рукопись отыскивается среди рухляди и хлама, в лавке старьевщика, в какой-то ненужной и забытой коробке, корзине, брошенном доме. В XX веке - еще и в библиотеке, которая становится не столько хранилищем, сколько могилой. То, что лежало под спудом как ненужность, как забытый предмет, попав в руки ищущего и пытливого человека, вдруг раскрывает свою истинную ценность и меняет сознание обладателя.
Вот как описывает Погорельский момент чудесного обретения писем: «Желая хоть немного разогнать скуку, начал я искать какой-нибудь книги для чтения, но поиски мои были напрасны. Между тем нечаянно попался мне в руки дамский рабочий мешок, или ридикюль, в котором, как мне показалось, были какие-то
бумаги. От природы я не любопытен и очень хорошо знаю, что никогда не должно заглядывать в дамские ридикюли, а особливо читать без позволения хранящихся в оных бумаг; но пусть читатель вообразит себя на моем месте, и тогда он, верно, не строго меня осудит, если признаюсь ему, что я обрадовался этой находке. Не медля нимало, я начал опоражнивать мешок и, вынув из него носовой платок, ножницы, игольник, моток ниток, восковый огарок и завернутый в тряпке мозольный пластырь, наконец добрался до бумаг. Сначала разбор их мне показался не очень занимательным: несколько записок о забранном в лавке чае, сахаре и цикорном кофе; несколько счетов за обеды и ужины проезжающих; рецепт воды для умыванья -и два любовных письма, из которых, судя по слогу, одно было от дьячка, а другое от приходского учителя. Я хотел было положить мешок на место, как увидел еще пакет с письмами, которых почерк показался мне, при первом уже взгляде, отличным от прочих. О как удивился я, усмотрев, что письма эти совсем иного разбору, нежели другие бумаги, так что я понять не мог, какими судьбами они попали в мешок к хозяйской дочери! По-видимому, они писаны были за несколько лет перед тем воспитанницею Смольного монастыря к ее подруге; но, без подписи, не представляли никаких подробных сведений о сочинительнице. Это еще более возбудило мое любопытство, и я с нетерпением ожидал утра» [5, с. 165-166].
Что открылось герою? Жизнь, заботы и мечты провинциальной барышни, дочери владелицы постоялого двора. Вещи в ридикюле - ее повседневность, круг забот, привычек, «тайн», чувств. Это заурядный, пошлый мир, текущие дела, которые неинтересны. Перечень содержимого ридикюля - это, по сути, исчерпанная судьба, почти прожитая жизнь. Всю ее можно пересказать и предвидеть заранее. Предмет, выпадающий из этого ряда, провоцирует любопытство, которое рождается из недоумения.
В «Истории села Горюхино» данная ситуация почти тождественна. Белкин испытывает те же творческие муки. В его жизнь так же властно вторгается «нечаянный случай»: «Баба, развешивая белье на чердаке, нашла старую корзину, наполненную щепками, сором и книгами» [7, с. 122]. И этот момент преображает жизнь, наполняет ее творческой деятельностью.
В романе А.Ф. Вельтмана этот мотив ситуативно не используется, но ситуация творчества, сложное взаимодействие жизни и искусства - это контекст всего романа: герой совершает странное путешествие, не покидая своей комнаты. Он «ле-
нивец», «творец», испытывающий те же муки, что и герои Погорельского и Пушкина. Он так же размышляет о кризисе материала (у него возникает мысль, что в литературе все сказано, а писатель лишь дает уже известные идеи в новых сочетаниях, как в калейдоскопе) [11, с. 104—106]. Повествование же постоянно переключается из одного регистра в другой: от прозы к стиху, от реальных событий - к воображаемым.
Включение чужой рукописи позволяет преодолеть монологичность повествования, особенно если оно ведется от первого лица, показать множественность точек зрения, дать другую интерпретацию событий.
Таким образом, найденная рукопись - это одно из проявлений воли случая, который меняет жизнь человека, наполняет ее творчеством, позволяет жизненное происшествие превратить в литературный сюжет.
Примечания
1. «Журнал» Печорина, например, это лишь некоторые из записей героя, отобранные странствующим офицером. «История села Горюхина» не завершена.
2. У Пушкина: «Нечаянный случай разрешил мои недоумения».
Список литературы
1. Жирмунский В.М. Поэтика русской поэзии. СПб.: Азбука-классика, 2001. 496 с.
2. Николаичева С.С. «Дневниковый фрагмент» в структуре художественного произведения (на материале русской литературы 30-70-х гг. XIX века). Автореферат дис... канд. филол. наук. Нижний Новгород, 2014. 23 с.
3. Якимова Л.П. Семантико-поэтическая роль «вставных фрагментов» в произведениях Леонида Леонова // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. 2008. Т.7. №2. С. 112-122.
4. Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. СПб.: Азбука-классики, 2001. 512 с.
5. Погорельский А. Монастырка // Погорельский А. Сочинения. Письма. СПб.: Наука, 2010. С. 161324.
6. Турьян М.А. Личность А.А. Перовского и литературное наследие Антония Погорельского // Погорельский А. Сочинения. Письма. СПб.: Наука, 2010. С. 640-647.
7. Пушкин А.С. История села Горюхино // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 10 т. Т. 6. Л.: Наука, Ле-нингр.отде-ние, 1978. С. 116-131.
8. Вельтман А.Ф. Странник. М.: Наука, 1978. 344
с.
9. Юхнова И.С.Общение и диалог в творчестве А.С. Пушкина. Саранск: б.и., 2014. 204 с.
10. Грехнёв В.А. Пушкин и философия Случая // Болдинские чтения. Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 1993. С. 39-48.
11. Юхнова И.С. Проблема общения и поэтика диалога в прозе М.Ю. Лермонтова. Монография. Нижний Новгород: Изд-во ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 2011. 219 с.
«UNKNOWN» MANUSCRIPT IN STRUCTURE OF ARTISTIC WORK (AS. PUSHKIN, A. POGORELSKIY, A.F. VELTMAN)
I.S. Yuhnova
Considered the function of story situation «Detection of unknown manuscript» in structure of artistic works. The object of analysis became «Monastyrka» of A. Pogorelsky, «Story of Goryuhino village» of A.S. Pushkin, «Wanderer» Of A.F. Veltman. Detected motives, related to given plot situation. Proved, that including of unknown manuscript connected with moment of creation.
Keywords: A. Pogorelskiy, Pushkin, Veltman, manuscript, plot situation, plugged construction.
References
1. Zhirmunskij V.M. Poe'tika russkoj poe'zii. SPb.: Azbuka-klassika, 2001. 496 s.
2. Nikolaicheva S.S. «Dnevnikovyj fragment» v strukture xudozhestvennogo proizvedeniya (na materiale russkoj literatury 30-70-x gg. XIX veka). Avtoreferat dis... kand. filol. nauk. Nizhnij Novgorod, 2014. 23 s.
3. Yakimova L.P. Semantiko-poe'ticheskaya rol' «vstavnyx fragmentov» v proizvedeniyax Leonida Leonova // Vestnik Novosibirskogo gosudarstvennogo uni-versiteta. Seriya: Istoriya, filologiya. 2008. T.7. №2. S. 112-122.
4. Berkovskij N.Ya. Romantizm v Germanii. SPb.: Azbuka-klassiki, 2001. 512 s.
5. Pogorel'skij A. Monastyrka // Pogorel'skij A. So-chineniya. Pis'ma. SPb.: Nauka, 2010. S. 161-324.
6. Tur'yan M.A. Lichnost' A.A. Perovskogo i litera-turnoe nasledie Antoniya Pogorel'skogo // Pogorel'skij A. Sochineniya. Pis'ma. SPb.: Nauka, 2010. S. 640-647.
7. Pushkin A.S. Istoriya sela Goryuxino // Pushkin A.S. Poln. sobr. soch.: v 10 t. T. 6. L.: Nauka, Len-ingr.otde-nie, 1978. S. 116-131.
8. Vel'tman A.F. Strannik. M.: Nauka, 1978. 344 s.
9. Yuxnova I.S.Obshhenie i dialog v tvorchestve A.S. Pushkina. Saransk: b.i., 2014. 204 s.
356
B.C. WxHoea
10. Grexnyov V.A. Pushkin i filosofiya Sluchaya // 11. Yuxnova I.S. Problema obshheniya i poe'tika dialoga Boldinskie chteniya. Nizhnij Novgorod: Izd-vo NNGU, v proze M.Yu. Lermontova. Monografiya. Nizhnij Novgo-1993. S. 39-48. rod: Izd-vo NNGU im N.I. Lo-bachevskogo, 2011. 219 s.
