CC BY
251
УДК 821.161.1 ББК Ш5(2 Рос=Рус)5-6
Кудреватых Анастасия Николаевна преподаватель г. Екатеринбург Kudrevatykh Anastasiya Nikolaevna
Lecturer
Ekaterinburg
«Чувствительный и холодный. Два характера»: новые грани карамзинского психологизма «Sensitive and Cold. Two Characters»:
New Sides of Karamzin’s Psychologism
В статье рассматриваются особенности психологизма в одном из поздних произведений Н. М. Карамзина - очерке «Чувствительный и холодный». В результате предпринятого анализа в творческой манере писателя обнаруживается, с одной стороны, тенденция к усилению аналитизма, а с другой - активный интерес к разработке приемов, позволяющих изображать переживания персонажей непосредственно, изнутри: внутренний монолог, письмо и т.д.
The article considers some features of psychologism in one of N. M. Karamzin's late stories - «Sensitive and Cold». As a result of the analysis the tendency to analy-tism strengthening is found out in a creative manner of the writer and, on the other hand, the active interest to working out the receptions allowing to represent experiences of the characters directly from within: an internal monologue, a letter, etc.
Ключевые слова: Н. М. Карамзин, очерк «Чувствительный и холодный. Два характера», психологизм.
Key words: N. M. Karamzin, a sketch «Sensitive and Cold. Two characters», psychologism.
Творчество Н. М Карамзина как одного из зачинателей сентиментализма и родоначальника психологизма в русской литературе традиционно находится в центре внимания исследователей. Однако знакомство с научной литературой приводит к выводу о том, что представление о своеобразии карамзинского психологизма сформировалось в нашем литературоведении преимущественно на основе анализа знаменитой повести «Бедная Лиза». Более поздние произведения писателя (очерк «Чувствительный и холодный», неоконченный роман «Рыцарь нашего времени», «таинственные повести»), привлекают к себе внимание значительно реже. В итоге складывается впечатление, что в поздних произведениях Карамзин не предложил вниманию читателя никаких новых идей и открытий, оставаясь все тем же бессмертным автором «Бедной Лизы». Между тем, степень творческой активности писателя на рубеже XVIII-XIX веков, на-
стойчивость его попыток снова и снова обратиться к художественному постижению внутренней жизни современников заставляет задуматься. Возможно, он не был удовлетворен достигнутым ранее и стремился к углублению, совершенствованию принципов и приемов психологического анализа, открытых в «Бедной Лизе»?
Очерк «Чувствительный и холодный», написанный Карамзиным в начале в 1803 г., часто лишь упоминается в научной литературе. Однако эти упоминания заставляют нас внимательнее присмотреться к нему. Так, Ф. З. Канунова полагает: «Задача начертать два различных характера, независимых от образа автора рассказчика, была для Карамзина - сентименталиста новаторской» [4, 141]. Б.Т. Удодов, в свою очередь, указывает на новизну самих психологических типов, ставших предметом художественного изображения в «Чувствительном и холодном: «Один из них по натуре, мы бы теперь сказали, романтик, другой -скептик, реалист... Эраст - один из первых в русской литературе характеров, к которым “души малые, но самолюбивые, каких довольно много в “свете”, относились как к чудакам, странным и даже “сумасшедшим” людям» [6, 10]. Аналогично рассуждает Ю. Манн [5, 279]. Подобного рода замечания побуждают нас специально обратиться к анализу одного из поздних произведений Карамзина.
Прежде всего, привлекает внимание подзаголовок - «Два характера». Его особое значение отмечалось исследователями не один раз (Г. А. Гуковский [3, 436], Ф. З. Канунова [4, 141] и др.). Именно подзаголовок дает понять, что главная цель автора - не повествование об истории жизни Эраста и Леонида, но исследование тех общечеловеческих психологических типов, воплощением которых является каждый персонаж.
В период работы над очерком Карамзин не был склонен объяснять характер воспитанием, как это было широко принято в просветительских кругах. Писатель считал, что характер - это органическое свойство человека, врожденное от природы, вечная, неизменяемая его сущность: «Одна природа дает и творит: воспитание только образует <...> Одна природа сеет: искусство или наставление только поливает семя, чтобы оно лучше и совершеннее распустилось. Как
ум, так и характер людей есть дело ее: отец, учитель, обстоятельства могут лишь помогать его дальнейшим развитиям, но не более» [1, 740]. Этот тезис, в сущности, определяет внутреннюю логику сюжета в «Чувствительном и холодном».
Такая позиция нередко становилась причиной упреков в адрес писателя. Так Г. А. Гуковский пишет: «Для него (Карамзина - А. К.) важно утверждение независимости характера от среды, независимости внутренней жизни от внешней, субъективного начала от объективной действительности. Здесь сказывается ограниченность мировоззрения Карамзина, его боязнь реальности и неприятие ее, субъективизм и антиреализм его психологических принципов» [2, 83]. Аналогично рассуждает Ф. З. Канунова [4, 141]. На наш взгляд, утверждение независимости человеческого характера от среды, воспитания и обстоятельств
- проявление не ограниченности мировоззрения Карамзина, но его специфики, обусловившей своеобразие подхода писателя к изображению внутреннего мира персонажей. В чем же мы видим это своеобразие?
Так же, как и в повести «Бедная Лиза», в «Чувствительном и холодном» присутствует образ автора - личного повествователя. Но функции у него своеобразны. В «Бедной Лизе» именно переживания повествователя находились на первом плане. Он являл собой своего рода «чистое» воплощение типа «чувствительного человека», эмоционально реагирующего на окружающие явления. Личный повествователь в «Чувствительном и холодном» - ярко выраженный мыслитель. Произведение сразу начинается с его общих рассуждений о родовой сущности человеческого характера как таковой. Очень важным является утверждение неизменности характера человека на протяжении всей жизни: «Как бы ни было, мы видим в свете людей умных и чувствительных, умных и холодных, от колыбели и до гроба, согласно с русской пословицею...» (741). Все дальнейшее содержание, по-видимому, должно выполнять роль аргумента, подтверждающего этот тезис.
Отметим, что в «Чувствительном и холодном» Карамзин часто использует форму повествования от первого лица множественного числа: «Мы любим пла-
кать с вдовцом горестным...» (749); «Как бы то ни было, мы видим в свете людей умных и чувствительных, умных и холодных...» (741). Тем самым снимается имевший такое важное значение в «Бедной Лизе» оттенок личностного взгляда на мир, нет здесь и интимной задушевности, характерной для повествования в более ранней повести: «Авторское вмешательство в ход повествования сведено к минимуму и почти лишено личного тона <...> Автор стремится к нейтральному эпическому тону, для него сейчас характерна краткость и афористичность» [4, 143]. В результате повествователь дистанцируется от героев. Автор никак лично не заинтересован в событиях, он абсолютно объективен, поскольку на примере анализа двух судеб стремится доказать свою теорию природной врожденности человеческого характера.
Такая форма повествования отличается подчеркнутой аналитичностью. Обратим внимание на характер комментариев к описываемым фактам жизни героев. В них автор обобщает особенности, преимущества и недостатки каждого психологического типа, приводит их в систему: «Равнодушные люди бывают во всем благоразумнее, живут смирнее в свете, менее делают бед и реже расстраивают гармонию общества; но одни чувствительные приносят великие жертвы добродетели, удивляют свет великими делами, <...> они-то блистают талантами воображения и творческого ума; поэзия и красноречие есть дарование их. Холодные люди могут быть только математиками, географами, натуралистами, антиквариями и - если угодно - философами!..» (741). Автор постоянно подчеркивает, что стремится занимать по отношению к анализируемым явлениям позицию наблюдателя, созерцателя: «К тому же мы заметили, что холодные люди иногда более чувствительных нравятся женщинам. Последние с излишней скоростию и без всякой экономии обнаруживают себя, а первые долее скрываются за щитом равнодушия и возбуждают любопытство, которое сильно действует на женское воображение» (748). Такие замечания представляют собой не эмоциональные оценки конкретных фактов а, скорее результаты «ума холодных наблюдений». Характерно, что комментарии построены по принципу контраста, тем самым не только подчёркивается противоположность
анализируемых типов, но само высказывание обретает четкую логичность и завершенность.
Повествователь значительно реже, чем в предшествующих повестях, обращается непосредственно к героям и читателям: «Читатели могут пощадить Эраста: угрызения совести довольно наказали его» (752); «Бедный Эраст! Ты променял одну мечту на другую. Слава благотворна для общества, а не для тех, которые приобретают ее» (749). Отметим, что и в этих обращениях автор не столько выражает свои эмоции, сколько делится с читателями своим опытом исследователя человеческих нравов. Поэтому повествовательная интонация в очерке отличается заметной сдержанностью. Мы не найдем здесь «чувствительных» восклицаний («Ах!», «Увы!» и т. п.), которыми изобиловала, например, «Бедная Лиза».
Позиция объективного наблюдения обусловила и обращение к приему раскрытия характера через поступки. Еще Г. А. Гуковский обратил на это внимание: «Карамзин не может и не хочет избежать показа внешних проявлений характеров своих героев» [2, 83]. Характеры Эраста и Леонида раскрываются по принципу контраста. Их различие проявлялось во всем еще с детства: «В первом (Эрасте) с самого младенчества обнаружилась редкая чувствительность, второй (Леонид), казалось, родился благоразумным. Эраст удивлял всех своим понятием, Леонид - прилежанием...» (742). Карамзин широко использует найденный еще в ранних произведениях прием изображения переживаний через внешние их проявления - жесты, мимику, слезы и пр. Вот как, например, Эраст, обманутый очередной красавицей, изливает свое горе: «Эраст со слезами бросался иногда в объятия к верному другу, чтобы жаловаться ему на милых обманщиц» (746).
Писатель понимает, что человеческая натура наиболее полно проявляется в экстремальных ситуациях. Отсюда - сравнение их поведения во время пожара или на военной службе: «Эраст твердил: «Надобно искать славы!». Леонид говорил: «Долг велит служить дворянину!» (744); «Первый бросался в опасности
- другой шел, куда посылали его. Первый от излишней запальчивости скоро
попался в плен к неприятелю; другой заслужил имя хладнокровного, благоразумного офицера и крест Георгия при конце войны...» (744).
И на гражданской службе герои ведут себя по-разному. Для Эраста важно добиться славы, проявить себя. Леонид же как спокойный и благоразумный человек стремится просто хорошо выполнять то, что от него требуется. Вступая в брак, Эраст ищет постоянства в любви, а Леонид женится для того, чтобы его хозяйственные дела были в порядке. Отношение к чтению также различно: «Эраст еще в детстве пленился романами, поэзией, а в истории более всего любил чрезвычайности, примеры геройства и великодушия. Леонид не понимал, как можно заниматься небылицами, то есть романами. Он читал историю с великою прилежностью, но единственно для того, чтобы знать ее, не для внутреннего наслаждения, но как вокабулы или грамматику» (742).
Однако, на наш взгляд, на данном этапе Карамзин уже понимает, что внешнее поведение не всегда точно передает внутреннее состояние человека. Личный повествователь в очерке часто говорит о несоответствии между внешним обликом героя и состоянием его души. Так, например, Эраст, женившись, испытывает странное чувство неудовлетворенности и печали: «Эраст и самому себе и другим казался счастливым (курсив мой - А. К.): Нина, супруга его, была прекрасна и мила. Он наслаждался вместе и любовию и покоем; но скоро приметил в себе какое-то чудное расположение к меланхолии: задумывался, унывал и рад был, когда мог плакать. Мысль, что судьба его навсегда решилась, - что ему уже нечего желать в свете, а должно только бояться потери, -удивительным образом тревожила его душу» (747). Иногда и сам герой не вполне отдает себе отчет в своих чувствах: «Эраст воображал, что сердце его наконец ожесточилось: так мыслят всегда люди чувствительные, натерпевшись довольно горя; но, слушая музыку нежную, он забывался, и грудь его орошалась слезами; видя бедного, хотел помогать ему и, встречая глазами взгляд какой-нибудь миловидной незнакомки, тайно от ума своего искал в нем ласкового приветствия» (752). Наконец, иногда впечатления от внешнего поведения героев могут быть вообще ошибочны: «Одного (Эраста - А. К.) считали
искренним и добродушным: таков он был в самом деле. Другого (Леонида - А. К.) подозревали в хитрости и даже в лукавстве: но он был только осторожен» (742). Отсюда попытки писателя напрямую изобразить внутренние движения в душах героев, сделать открытыми для читателя тайные их переживания и мысли. Как это делается?
Мы заметили, что повествование в «Чувствительном и холодном» иногда выстраивается довольно необычно для того времени, а именно, зона сознания автора может сливаться с зоной сознания героя так, что читатель начинает задумываться, кто сейчас говорит, автор или герой? Вот пример такого повествования: «Бедный Эраст!.. Меланхолия его обратилась в отчаяние. Ах! Лучше сто раз быть обманутым неверными любовницами, нежели уморить одну верную! В исступлении горести он всякий день ходил обливать слезами гроб Каллисты и терзать себя упреками; однако же бывали минуты, в которые Эраст тайно наслаждался мыслию, что его хотя бы один раз в жизни любили пламенно!.. » (753). Кому принадлежит это «Ах! Лучше сто раз быть обманутым неверными любовницами, нежели уморить одну верную!»? Так может думать и автор, и сам Эраст, обливающий слезами гроб своей Каллисты. Здесь повествователь словно сумел поставить себя на место героя и мыслить, чувствовать так же, как он. Благодаря этому приему, Карамзин сумел художественно выразить очень тонкие нюансы человеческих переживаний. Например, горе Эраста по поводу смерти Каллисты осложняется тайным наслаждением от того, что его «хотя бы один раз в жизни любили пламенно» (753). Непростые переживания испытывает Эраст и в минуты разочарований. С одной стороны, герою кажется, что после всех страданий его сердце ожесточилось: «Эраст не имел удовольствия завидовать людям, ибо сердце его не хотело уже верить счастию» (753). Но в нем живо и тайное желание любить и быть любимым: «<...> слушая музыку нежную, он забывался, и грудь его орошалась слезами; видя бедного, хотел помогать ему и, встречая глазами взор какой-нибудь миловидной незнакомки, тайно от ума своего искал в нем ласкового приветствия» (753). Так писателю удается передать даже те чувства, в которых герой сам себе не признается. Внутренний
мир героев оказывается более сложным и противоречивым, нежели это представляется, если судить лишь по внешнему их поведению.
Стремление к прямому проникновению в сознание героев обусловило и широкое использование в очерке «Чувствительный и холодный» монологов и диалогов. В диалогах герои формулируют свои позиции по определенным вопросам. Например, после пожара между Эрастом и Леонидом происходит следующий разговор: «Я всего лишился; но в общих бедствиях хорошо забывать себя!...» - «Очень дурно, - отвечал Леонид с хладнокровием, - человек создан думать сперва о себе, а там о других; иначе нельзя стоять свету. Хорошо, что мне удалось поправить твою безрассудность: я спас и сундуки и книги наши». Так Леонид мыслил и поступал на шестнадцатом году жизни» (743). Диалог может быть представлен в виде переписки. Так, сетуя на завидующих его писательскому успеху, Эраст пишет Леониду и получает от него ответ: «Узнав ветреность женщин, вижу теперь злобу мужчин. Первые извиняются хотя удовольствием: вторые делают зло без всякой для себя выгоды». - «<...> Но дело сделано, и ты стоишь на пути славы: имей же твердость презирать усилие зависти, которая есть необходимое условие громкого имени! Не только презирай, но и радуйся ею: ибо она доказывает, что ты уже славен» (750). Таким образом, в диалогах представлены две точки зрения на одни и те же события, явления, факты, обусловленные особенностями тех психологических типов, которые воплощены в образах главных героев.
Не менее важны и монологи, которые в «Чувствительном и холодном» более объемны, чем в повести «Бедная Лиза». Монолог может быть обращен к другому герою: «Эраст в отчаянии своем жаловался на судьбу, а еще более - на женщин. «Я любил вас пламенно и нежно, - говорил он, - умел быть постоянным для самых ветрениц, умел быть честным в самых ненравственных связях, видел, как забываете ваши должности, но помнил свои, - и в награду за то, быв несколько раз оставленным любовником, сделался, наконец, обманутым мужем!» (749). Как видим, Эраст вполне способен прямо говорить об эмоциях, которые он испытывает, что для героев предшествующих повестей Карамзина, например, для Лизы, было сложно.
Но, пожалуй, одним из главных приемов в очерке становится внутренний монолог. Так, Эраст, терзаемый угрызениями совести за то, что вовремя не прервал общения с Каллистой, женой своего друга, корит сам себя: «Безрассудный! - думал он (Эраст - А. К.) - Я прельстил жену друга, который не хотел воспользоваться слабостию моей жены. Вот награда за его добродетель! О стыд! Я смел не удивляться ей и думал, что сам могу поступить так же!..» (752) и т. п. Внутренние монологи помогают Карамзину изобразить внутреннюю жизнь человека напрямую. Это один из важнейших способов проникнуть в самую глубь души героя.
Таким образом, проделанный нами анализ позволяет сделать следующие выводы. Во-первых, в очерке «Чувствительный и холодный» заметно усиливается аналитизм повествовательной манеры Карамзина. Именно анализ двух психологических типов, воплощением которых являются герои очерка - главная цель писателя. Судьба Эраста и Леонида оказывается лишь иллюстрацией, доказательством истинности авторского мнения о врожденности определенных человеческих свойств, поскольку она целиком обусловлена качествами, заложенными в каждого от природы. Отсюда изменения в манере повествования, отличающейся подчеркнутой объективностью. Автор занимает позицию наблюдателя, исследователя человеческих нравов, комментирующего каждый эпизод жизни героев сдержанными рассуждениями и размышлениями.
Во-вторых, Карамзина уже не удовлетворяют приемы раскрытия внутренней жизни персонажей, разработанные в более ранних произведениях (поступки, жесты, мимика). Он понимает, что внешние проявления чувств не всегда соответствуют внутреннему состоянию души. Да и сам человек далеко не всегда ясно отдает себе отчет в собственных переживаниях, поэтому не может адекватно их выразить, например, в слове. Отсюда попытки писателя напрямую проникнуть в душу героя, что обусловливает усиление интереса к таким приемам, как диалоги и монологи, в том числе внутренние, письмо, совмещение зоны сознания автора-повествователя и героя.
Библиографический список
1. Карамзин, Н. М. Избранные сочинения: в 2-х т. [Текст] / Н. М. Карамзин; ред. В. Морозова. - М. ; Л. : Художественная литература, 1964. - Т. I. - 808 с. - ссылки на это издание с указанием страницы в тексте.
2. Гуковский, Г. А. Карамзин [Текст] / Г. А. Гуковский // История русской литературы: в 10 т. / гл. ред. П. И. Лебедев - Полянский и др. - М. ; Л. : Изд-во аН сССр, 1941. - Т.У. - с. 55 - 105.
3. Гуковский, Г. А. Русская литература XVIII века [Текст] / Г.А. Гуковский. - М. : Аспект Пресс, 1999. - 453 с.
4. Канунова, Ф. З. Из истории русской повести (историко-литературное значение повестей Н. М. Карамзина) [Текст] / Ф. З. Канунова. - Томск : изд-во томского университета, 1967. - 187 с.
5. Манн, Ю. Поэтика русского романтизма [Текст] / Ю. Манн. - М. : Наука, 1976. -
375 с.
6. Удодов, Б. Т. Роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»: кн. для учителя [Текст] / Б. Т. Удодов. - М. : Просвещение, 1989. - 188 с.
Bibliography
1. Gukovsky, G. A. Karamzin [Text] / G. A. Gukovsky // History of the Russian Literature: in 10 Vol. / Edit. by P. I. Lebedev-Polyansky - М. ; L. : Publishing House of AS of the USSR, 1941. -vol. V. - P. 55 - 105.
2. Gukovsky, G. A. The Russian Literature of XVIII Century [Text] / G. A. Gukovsky. - М. : Aspect Press, 1999. - 453 p.
3. Kanunova, F. Z. From the History of the Russian Story (Historical-Literary Value of N. M. Karamzin’s Stories) [Text] / F. Z. Kanunova. - Tomsk : Publishing House of Tomsk University, 1967. - 187 p.
4. 1. Karamzin, N. M. Selected Works: in 2 Vol. [Text] / N. M. Karamzin // Edit. by V. Morozova. - М. ; L. : Fiction, 1964. - Vol. I. - 808 p.
5. Mann, J. Poetics of Russian Romanticism [Text] / J. Mann. - М.: Science, 1976. - 375 p.
6. Udodov, B. T. M.J. Lermontov's Novel «Hero of Our Time»: Teacher’s Book [Text] / B. T. Udodov. - М. : Education, 1989. - 188 p.
