CC BY
145
ЭССЕ
Н. Г. Горшков
Черты «сверхчеловеческого» в произведениях Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра» и Днтуана де Сент-Экзюпери «Цитадель»
На протяжении всего средневековья и эпохи возрождения Христианская религия задает планку, прыжки вше которой оборачиваются анафемой или, чего хуже, костром. Религиозные вожди совсем не заинтересованы в личностном росте ее подчиненных - им нужна покорность. Народ образован плохо, его устраивают мечты о свободе - пусть и посмертной. Мир, загнанный в непротиворечивую систему, где человек не задает вопросов, ведь на любой вопрос, еще до его возникновения, уже дан непререкаемый ответ. Основной же противовес церковному невежеству идет от творцов и ученых - они-то видят истину своими глазами.
В сущности, религия может быть приравнены к науке, если на основе ее догм (в данном случае, догмы отождествляются с аксиомами науки логически выводится картина мира и философия. Примером будет философско-теологическая система Оригена, поставившая религию на один уровень с философией, в которой ученый постарался построить логически доказуемую картину мира. И в таком миропонимании нет (и не может быть) ничего плохого, просто человеку нужно понимать мир, в котором он живет, а для этого все средства хороши. Да и время покажет: какие дороги достоверны, а какие - только вымысел.
Но религия превращается в зло и ересь, как только она становится церковью, которая начинает распоряжаться судьбами,
ограничивает стремления и отучает людей задавать вопросы. Или когда становится много людей, задающих вопросы, а религиозная картина мира выглядит совсем уж наивной, и общественный прогресс требует более достоверных объяснений. Тогда приходит закономерная мысль: если религия стала злом, если она тормозит развитие - значит, пора бы ее оставить в прошлом...
Так возник Заратустра.
Несмотря на ослабление силы церкви, как института, она продолжает иметь огромное влияние на умы людей. Просто людям нужна надежда, какой бы она ни была, а религия и мольбы к Богу -самый доступный и распространенный вариант надежды. Но зачем же людям нужна надежда? Как сказал Станислав Лем, «люди не хотят жить вечно, люди просто не хотят умирать». И именно в этом парадоксе стоит искать метафизический смысл поисков Бога, как высшей силы, стоящей где-то над человеком, смысл и причины искусства, науки, философии - это попытка (если так, конечно, можно сказать) выйти за пределы своего бренного и смертного тела. Ведь тело смертно, а разум - нет, и он не хочет умирать. Любая философия, будь то религиозная или же философия науки -в любом случает это расширение восприятия, перестройка представлений о реальности и о человеке, а это верная дорога к сверхчеловеку. Именно об этом и говорил Заратустра толпе, «человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?»
Разница только в том, что сверхчеловек Заратустры не отвергает тело, взамен на потусторонние блага. Он считает, что все исходит от тела, и, как только, пропадает тяга к созиданию самого
себя - тогда «Само хочет умереть и отворачивается от жизни». Именно так возникает отвращение к жизни и презрение к земле.
Но, между тем, словно бы в подтверждение тому, что все заполняет собою только «пустота», люди, отвергнувшие сверхчеловека, становятся долгожителями, и их род неистребим -«последний человек живет дольше всех». Они будут думать, что счастливы в этом. Но эти люди стали бесцельными, они разучились любить и творить. Поразительно, но в этом «стаде» без «пастуха», в этом обществе равных, где видится культ развлечения, где «здоровье - вше всего», а чувствующие иначе добровольно идут в сумасшедший дом, Фридрих Ницше предугадал цели человечества XX века. Люди на площади, когда Заратустра закончил свою речь, начинают восклицать, прося у Заратустры, чтобы тот сделал их «похожими на этих последних людей»...
По Фридриху Ницше сверхчеловек - это невообразимая цель человека, к которому каждый может приблизиться, найдя себя. Человек настоящего «пока еще» может подняться вше самого себя, но грядет время, когда он будет обречен, и уже не сможет презирать самого себя.
По дороге к сверхчеловеку, каждый должен обладать выносливым духом и брать на себя все самое тяжелое и трудное. Стимулом к движению должен быть, идущий из глубин личности, мотив «я хочу», вместо спущенного сверху - «ты должен». И наконец, человек должен освободиться от всего старого, он должен стать чистым как ребенок, он должен потерять Этот мир, чтобы найти свой Мир.
«Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре! Но твой ясный взор должен поведать мне: свободный длячего!»
Сверхчеловек Заратустры не нуждается в боге, ибо он не должен иметь покровителей - да и какой может быть покровитель, если «ты должен» не имеет смысла? Только сила, идущая изнутри. Сверхчеловек сам становится Богом. Для него - Бог мертв, и не только потому, что само понятие внешней силы для него лишено смысла.. В отличие от трансцендентного существа, которым является Бог в религиях и культуре человечества, сверхчеловек Заратустры - всегда в развитии. Он не цель развития, не просто точка в конце пути - он вектор, который имеет начало и направление. Возможно, «Бог мертв» - потому что отлит в камне, незыблем и всемогущ.
«Я бы поверил только в такого Бога, который умел бы танцевать», - говорит Заратустра.
Сверхчеловек отвергает Небеса. Для него есть только ценность земной жизни, настоящего бытия, он не чтит «сущности непостижимого», благотворение которой - преступление. «Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах!». Сверхчеловек должен стать смыслом земли. Заратустра говорит, что раньше «душа смотрела на тело с презрением», потому, что сама была еще «тощей», «и тогда не было ничего вше, чем это презрение». Тогда душа хотела бежать от тела и от земли. Заратустра, взывая к толпе, спрашивает: что говорит ваше тело о вашей душе? Выходит, что ваша душа и есть бедность да грязь, «жалкое довольство собою», и чтобы устремиться к сверхчеловеку, этим людям надо презреть смысл и счастье своего бытия.
«Разбивающий скрижали ценностей», которого люди считают преступником и разрушителем - и есть созидающий по Ницше,
который будет для этого Мира протестующим. Но есть одно «но»... Созидающий, что очевидно, ищет созидающих, а не стада, не верующих и не «трупов». Он ищет тех, кто сможет сам создавать новые ценности.
Сверхчеловек не может быть негативным, отрицательным персонажем своего мира. Именно своего, ибо добродетели у каждого разные, а обладание добродетелью вместе «с народом» разрушает ее добродетельность. Этот человек обладает внутренней силой, неповторимой и неразделимой с другими. Когда он вкладывает высшую цель в свои страсти - они становятся его добродетелями, так прорастает в нем доброе. И каждый обретает свою внутреннюю цель, дух и голос, которые ведут человека верным путем, но, если же добродетелей несколько, то возможны ожесточенные бои - конфликты между добродетелями приводят к развитию, они необходимы, ибо только так возможно становление сверхчеловека. И как следствие, мораль распадается на личности, она становится внутренней силой каждого, как уникальность походки или цвет глаз - внешняя мораль, системы ценностей, религиозные заповеди в таком мире не имеют веса, ведь каждый не хуже Бога знает, что есть добро, а что - зло.
И не то, чтобы сверхчеловек асоциален, просто то, что есть смысл и цели социума им, по известным причинам, отвергается. Он отвергает власть, ибо не жаждет управлять, но жаждет вести вперед; он отвергает богатства, от которых можно сделаться только беднее; и как усмешка из его уст звучат слова Заратустры: Они лезут друг на друга и потому срываются в грязь и в пропасть. Но все, кто не идет дорогами созидания, не хочет вступать в армию познающих - те, как говорит Заратустра, «лишние». И, как будто, от
скуки и праздности, создают эти «лишние» государства, темницы, где «все теряют самих себя», «где медленное самоубийство всех -называется - "жизнь'».
«Созидателями были те, кто создали народы и дали им веру и любовь; так служили они жизни».
Государства же - это великое служение смерти, оно заманивает в себя людей, суля им ложные возможности, и прививая пустые желания, тем самым отвлекая от настоящей жизни - только бы государство процветало. Государство так же есть основной источник войн и зла в мире. В государстве нет свободных и настоящих, нет «необходимых», а значит и дороги к сверхчеловеку утопают в «грязи».
Но с чего же начинается путь?
Никто не скажет, куда ведут эти дороги, но ясно, что все они пролегают мимо чертогов смерти. Воистину, чтобы «подобно солнцу» любить жизнь и «все глубокие моря» нужно подойти к черте, за которой... Люди не любят жизнь и совсем не ценят ее, а порой просто и не замечают ее тока, не потому что они такие черствые - просто от них далека смерть. Она всегда только то, что будет когда-то - неминуемо, обязательно, но когда-то - а для сверхчеловека она должна стать настоящим, точкой на шкале времени, стеной, которую можно рассматривать в бинокль - так ты знаешь о своих границах, так вся твоя жизнь в твоих руках.
Каждому, кто вступил на эту дорогу, нужно обрести волю, чтобы творить добро, ведь любой сверхчеловек - все еще человек. Нет силы, способной сделать человека добрым - все в нем и из него.
«На всякое зло считаю я тебя способным; поэтому я и требую от тебя добра.»
Сверхчеловек - прекрасное создание, с прекрасными побуждениями безграничной души. Он сам себя выдумывает. Он не знает целей своего развития - он знает, что должен творить добро и стремиться к красоте, которая недостижима. Его счастье - вечное, неустанное стремление к совершенству. Но не стоит становиться коллекционером истин, ибо без перерождения они только побрякушки, оттягивающие карманы.
«И ни от кого не требую я так красоты, как от тебя, могущественный; твоя доброта да будет твоим последним самопреодолением.»
«Тогда я не знал, что в смертный час нет одиночества. <...> Я понял, почему умирающий от жажды отдал последний глоток соседу, а умирающий с голоду отказался от корки хлеба. Они успели забыть, что значит жаждать, и в царственном забвении отстранили от себя кость, в которую вгрызутся другие.»
Эта цитата начинает рассказ о другой дороге к другому человеку будущего, другому «сверхчеловеку», если угодно. Антуан де Сент-Экзюпери в произведении «Цитадель» строит мир, наполненный смыслом, мир, в котором люди подчас только интуитивно ищут свое предназначение и смысл своего существования, и не всегда могут дать отчет о своих побуждениях.
Здесь есть правитель, который «кует человека» и хочет народ свой «исцелить от тоски и безнадежности». Он верит, что если выучить «гниющего» - он сам откажется от «гниения». Без правителя Мир рассыплется, и не сможет обрести единства. Правитель, он есть сила, связывающая все воедино, и трудно
сказать, кто кому нужен больше: народ правителю или правитель народу.
«Поэтому я, ненавистник покорной скотины, человека без нутра и сердечной родины, я - правитель, я - мастер, не желающий кастрировать свой народ и превращать его в слепых исполнительных муравьев, - вижу: мое принуждение не калечит -оно служит духу жизни.»
Народ живет - значит каждый занят своим делом, но само это дело не просто вещи и взаимодействия с ними - за всем этим сокрыт глубокий смысл, благодаря которому есть народ, есть порядок и дорога к Господу.
«Зачем ты посадил нас на корабль? Корабль пойдет ко дну, и с ним вместе все, над чем мы трудились. Я чувствую, как обтекает нас бесплодное время. Я чувствую, как оно утекает. Время не должно течь так ощутимо. Оно должно обрести форму, созреть и состариться. Оно должно стать вещью, постройкой».
Люди ценят в вещах свою душу, вся человеческая жизнь преображается в сделанные человеком вещи или дела. Стражники служат своему Государству, без них оно тоже распадется, девушка служит рождению своего ребенка, солдаты служат капралу, а капрал - государю. Но каждый служит и самому значимому в себе, и «единство города так ослепительно оттого, что составляет его богатство разнообразия».
«Я чту то, что долговременней человека».
«Человек сперва вкладывал ценности в вещи, чтобы сохранить себя, - он создал сперва смысл вещам, человеческий смысл! Поэтому называет он себя "человеком1, т. е. оценивающим», -говорил Заратустра, но заставляя этот мир перерождаться в
нескончаемом круговороте перемен ценностей, добавлял: «перемена ценностей - это перемена созидающих. Постоянно уничтожает тот, кто должен быть созидателем». В «Цитадели» же против агрессивной, протестной смены ценностей, выступает размеренный ток бытия, с плавным переходом между эпохами, где меняется только внешняя атрибутика, слова и мысли - но суть и смысл остаются всегда неизменными, как караван в пути.
«Тебе кажется, караван идет? Вернись посмотреть на него через двадцать столетий!»
Такой Мир может жить только в покое и гармонии, обретя себя, он раскрывается, находит краски и распускает корни, как кедр. Так народ находит себя в своих традициях, «очаге» и «храме». Но построенный ими мир теряет свою помехоустойчивость. Войны, стихии, перемены ценностей - все это чудовищно и смертельно для него. После перемен он, словно бы, начинает жить снова..
«Поверь, никто из нас не боялся умереть, но все мы боялись, что погибнут сделанные нами вещи, казалось бы, ничего не значащие и ничтожные. Вот тогда мы поняли: смысл жизни в том, на что она потрачена. Смерть садовника не подкосит дерева. Но сруби плодоносящее дерево, и садовник будет убит».
Смерть здесь двулика. Когда она пришла за стариком, то похожа на чудо, ведь все нажитое им возвращается Господу, становится частью народа, государства, мира. Но она чудовищна, если хочет забрать ребенка, не успевшего вложить себя в этот мир - «горе, когда разбивается сосуд, не успевший наполниться».
И, казалось бы, в этом Мир нет сверхчеловека.. Он есть, просто надо вырваться из образности и смысла произведения, и только взирая с высоты на «Цитадель», как единую картину,
сверхчеловек становится виден - это сам образ «Цитадели», который вроде бы говорит о государстве, но который и олицетворяет сверхчеловека. Ведь у человека тоже должна быть внутри система, подчиненная единому правителю - духу, смыслу, целям. И тогда без «правителя» и человек распадается на совершенно неупорядоченные цели и стремления. Когда у него нет «воли» по Ницше, тогда он не подчинен себе и не может собою управлять - тогда им управляют другие.
«И царство мое - вовсе не овцы, не поля, не дома и не горы, оно - то, что объединяет их, превращая в единое целое. Оно то, что питает во мне любовь. Те, кто любят его, как я, счастливы, как я, и мы живем с ними в одном доме».
