CC BY
48
АНАЛИЗ И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
Юрий ЛЕВАДА
"ЧЕЛОВЕКСОВЕТСКИЙ" 1989—2003гт. Размышления о "большинстве" и "меньшинстве"
Предварительные замечания: категории фиктивные и функциональные. При интерпретации данных изучения общественного мнения самым простым и тривиальным представляется сопоставление позиций "большинства" и "меньшинства": большинство поддерживает, возражает, доверяет, не одобряет и т.д.; меньшинство, соответственно, придерживается противоположных мнений. Тем самым исследуемая совокупность как бы заведомо разделяется на две обособленные части, которым приписываются определенные свойства, предпочтения, установки и пр., т.е. происходит конструирование своего рода макросубъектов социальной деятельности. Между тем опыт показывает искусственность и даже опасность такой конструкции, способной вводить в заблуждение как исследователей, так и практических пользователей получаемых данных.
В нашем случае основным материалом служат исследования по программе "Советский человек" (1989, 1994, 1999, 2003 гг.), каждое из которых может рассматриваться как представляющее характерный момент социально-политической драмы совокупного, многоликого человека. Первая волна исследования отражает настроения и ожидания, которые были свойственны наиболее бурному и наименее определенному периоду пика, а затем падения ожиданий, связанных с перестройкой (примерно 1988-1991 гг.). Две следующие волны относятся к разным фазам периода "постперестроечных" реформ и катаклизмов (1992—1999 гг.). Последняя волна исследования проведена уже в обстановке "авторитарной стабилизации", провозглашенной в 2000 г. В качестве дополнительного материала по каждому периоду используются также данные других массовых опросов, проводившихся примерно в те же или близкие сроки.
О критериях. В различных ситуациях линии разделения данной совокупности на "большинство" и "меньшинство" можно проводить по раз-
личным основаниям: например, по возрасту (молодые—пожилые), уровню благосостояния (бедные—богатые), социально-групповой принадлежности (рабочие—руководители), политическим позициям ("левые"—"правые") и пр. Очевидно, ни одна из таких линий не является универсально пригодной или объясняющей. Кроме того, далеко не всегда работают "парные" (дихотомические) деления, приходится учитывать промежуточные, переходные варианты позиций и положений. В социально-практическом плане понятия "большинства" и "меньшинства" применительно к обществу в целом приобретают реальный смысл довольно редко — в ситуациях всеобщих выборов или референдумов, к тому же только при дихотомическом выборе. Да и здесь обычно речь идет об относительном преобладании определенной позиции в числе участников голосования (известно, например, что победитель в президентской гонке 1996 г. в России получил поддержку 37% населения, в 2000 г. — 36, в 2004 г. — 46%; только в экстремальных обстоятельствах лета 1991 г. избранника поддержали 61% граждан страны). Во всех иных ситуациях как стабильных, так и переломных, значение имеет определенное (необходимое, достаточное, значимое при данных условиях) "меньшинство". В тех же случаях, когда исследования показывают уровни одобрения, доверия или, наоборот, несогласия, недоверия и т.п., выражаемых большей частью опрошенных по отношению к какому-то деятелю, партии, позиции, то это, как правило, показатели настроений, а не готовности действовать. В любом случае действующей силой является не "большинство" или "меньшинство", а структура, организация, институт, солидарная группа. В численном же плане (число инициаторов и их активных сторонников) такая структура всегда составляет "лишь" меньшинство населения, даже одну из его фракций.
Подтвердить такую закономерность можно как социально-историческими примерами, в том числе из недавней отечественной практики, так и (что теоретически более значимо) соображениями относительно природы и функций изучаемых феноменов. "Большинство" и "меньшинство" — статистические, количественные категории, не пригодные для характеристики действующих элементов (сил, структур) какого-либо социального действия. В некотором модельном ("идеально-типическом") упрощении разделение функций между названными категориями можно связать с разделением способов организации жизни "обыденной" и жизни "общественной". Если для регулярного поддержания и воспроизводства "обыденной" жизни требуются "всеобщие" (в буквальном смысле) постоянные усилия, действия массового человека, то для ее организации в национальных, социетальных масштабах необходимы специализированные группы, структуры, организации. Иначе говоря, действия "специализированного" ("элитарного") человека. Следует подчеркнуть, что в данном контексте "элитарность" — это никак не оценка моральных или интеллектуальных способностей индивидуума или группы, а только признак специализации его функции, подкрепленной спецификой социализации, авторитета и пр. В сложных и изменяющихся обществах именно элитарные структуры способны закреплять или переоценивать нормы, образцы, критерии социального поведения. Это относится не только к репродуктивным, но и к "реконструктивным" структурам, которые можно обнаружить во всех переменах, переворотах, сдвигах; процессах. (В таких ситуациях динамической структурой оказывается взаимодействие компонентов процесса.) Поэтому то, что для "количественного" наблюдателя предстает как соотношение большинства и меньшинства (или, скажем, "массы" и "элиты"), в макросоциологически понимаемом действии — это функциональный механизм общественных процессов, "связка" массовидных и специализированных компонентов. Такое разделение, конечно, сильно упрощает реальные общественные механизмы, но дает некоторое представление об их функциях.
"Массовидные" функции в любых общественных структурах и процессах — это поддержка, одобрение, согласие с заданным образцом или направлением. А поскольку именно эти функции могут осуществляться в параметрах количественного "большинства", это последнее тривиально оказывается гомогенным, послушным, готовым к управлению "извне", т.е. со стороны специализированных структур. Разнообразными, гете-
рогенными, внутренне организованными столь же тривиально, т.е., по определению, могут быть только структуры, группы, составляющие количественное "меньшинство". Становясь "большинством", что иногда происходит, они изменяют свои функции, например, когда претензии на изменение институциональных структур уступают место слепой поддержке режима и т.п., а также и структурные позиции — передача элитарных ролей иному иерархическому уровню.
Особый характер имеют в обществе замкнутые (эзотерические) группы, которые не стремятся стать ни большинством, ни значимым меньшинством, а хотят лишь сохранить свою маргинальную изолированность.
При изучении общественного мнения мы сталкиваемся с подобными механизмами, в частности, при выявлении степени массового интереса к политике или к участию в определенном электоральном процессе.
Как известно, при всех перипетиях нашей политической жизни последних лет уровень активного интереса к политике в обществе почти не изменяется. Для небольшой части этот интерес означает участие в какой бы то ни было политической деятельности1.
Аналогично данные о возможном участии в следующих парламентских выборах регулярно показывают, что определенные политические симпатии в относительно "спокойной" обстановке, т.е. вне предвыборной горячки, обнаруживают лишь половина потенциальных избирателей.
Наконец, если взять такой регулярно изучаемый показатель, как отношение к "продолжению реформ", то определенное мнение по этому поводу неизменно высказывают примерно 60% опрошенных, 40% воздерживаются.
Но когда возникает вопрос об одобрении/неодобрении лидера (первого лица), остающихся в стороне почти нет, например, при регулярных замерах одобрения лидера в опросах типа экспресс/курьер воздерживаются от ответов не более 2%, чем еще раз доказывается приоритет личностных ориентации общественного мнения по отношению к "идейным".
Но получаемые в массовых опросах показатели симпатий, поддержки, доверия и пр. — атрибуты декларативного, вербального поведения. Они резко отличны, например, от показателей реального участия в политической деятельности.
1 См.: Зоркая Н. Думские выборы 1993-2003 гг. К проблеме социальной цены постсоветского "партийного строительства" // Вестник общественного мнения: Данные. Анализ. Дискуссии. 2004. № 4.
Вряд ли можно объяснить такое распределение показателей какими-то особенностями истории или современного положения российского общества. За исключением редких периодов массовой экзальтации, какова бы она ни была, повседневные интересы людей всегда и везде безусловно преобладают. По всей видимости, главный "секрет" работающей демократии — в способности граждан сочетать собственные (личные, семейные) обязанности с гражданскими (региональными, общенациональными), причем как в обычных, так и в чрезвычайных обстоятельствах. Отечественная специфика и беда заключаются в том, что слишком долго подобное сочетание достигалось преимущественно принудительно, а потому воспринималось населением как зло, которого следует по возможности избегать.
В первоначальных концепциях классического рационалистического либерализма (XVIII в.) доминировало представление о рациональном и свободном человеке как субъекте общественного договора, а тем самым — и основе государства. Реальное становление современных государств (на "первой линии" модернизации) происходило все же несколько иначе: осевая конструкция универсалистских институтов была противопоставлена иерархическим, сословным, традиционным порядкам, а далее развертывались два взаимосвязанных процесса — адаптации массового человека к этим институтам и модификации самих институтов, как известно, всеобщее голосование, равноправие, тем более социальные права — позднейшие нововведения. В странах поздней, "догоняющей" модернизации, к которым принадлежит и Россия, институты, а точнее, "фасады", внешние формы или ярлыки современной демократии появились первоначально как прикрытие традиционных, авторитарных, тоталитарных режимов. В различных вариантах "неклассической демократии" ни элитарные, ни массовые структуры не оказьшались готовыми, способными принять всерьез "правила игры" современной демократической государственности. А "фасадная" демократия, как показывает и отечественный опыт, довольно легко трансформируется в авторитарно-популистскую со всем набором механизмов манипуляции общественным мнением и готовностью принять такую манипуляцию.
Более сотни лет отечественной истории заняли, как известно, попытки ряда сменявших друг друга элитарных групп "разбудить" косную народную массу. За ними следовали неизменные поиски виноватых в неудачах или непредвиденных последствиях, — то ли в природе, привычках, сознании "массы", то ли в характере самих элитарных
групп. В сегодняшних условиях исследовательская мысль постоянно возвращается к истокам событий, к новому пересмотру итогов пройденных этапов, к "невозможному" в строгом смысле, вопросу: "А если бы... иначе?" Когда-нибудь, после исторической переоценки нынешних общественных пристрастий, перемены и катаклизмы, например минувшего столетия, послужат конкретными примерами действия структурно-функциональной парадигматики. В современных условиях довлеют другие задачи — попытаться объяснить некоторые повороты последних лет с помощью социологических категорий и, естественно, материалов массовых опросов.
Акт I: 1989 г. и около него. Структура "всеобщих" надежд как социологическая проблема.
Период "развитой" перестройки, примерно 1988— 1989 гг., неизменно привлекает ностальгическое или критическое внимание в разнонаправленных общественных течениях. По сути дела, именно в эти годы определились и крушение партийно-советской системы, и неудача попытки ее усовершенствования или осторожного демонтажа.
В интересующем нас плане, пожалуй, самым неожиданным и явно невоспроизводимым явилось чуть ли не всеобщее — заметное примерно до середины 1990-х годов — согласие с переменами или, по меньшей мере, отсутствие сколько-нибудь организованного сопротивления им. В опросных данных это выражалось в весьма высоких показателях поддержки (одобрения деятельности) М.Горбачева. При том, что направленность да и управляемость начатых перемен воспринималась населением довольно смутно.
Как видим, представления о целях изменений в массовом сознании (как и в официальных декларациях того времени) были довольно смутными, преобладали все же умеренные ожидания совершенствования уже существующих порядков (табл. 1). Это вполне понятно: перестройке не предшествовало никакое идеологическое или программное размежевание. Реальный ориентир массовых настроений — ожидания чего-то неопределенно-нового от лидера, которому поверили в данный момент. Ясного представления о тех же целях не было, по крайней мере, недвусмысленно выражено, у первых лиц за все последние 15 лет1. Что и позволяло им получать
1 Ясности на этот счет не существует и поныне. Согласно одному из исследований июля 2004 г., для России "социализм советского типа (как был в СССР)" считали наиболее подходящим 26% опрошенных, строй, сочетающий черты социализма и капитализма, — 22% и назвали капитализм западного типа только 12%. Реже указывались варианты "китайского" социализма — 7% и "соборного" строя на основе православия — 4%.
Таблица 1
КАК БЫ ВЫ ОПРЕДЕЛИЛИ ГЛАВНУЮ ЗАДАЧУ, СТОЯЩУЮ ПЕРЕД СТРАНОЙ СЕГОДНЯ?
(е % от общего числа опрошенных)
Вариант ответа Все До 20 лет До 30 лет До 40 лет До 50 лет До 60 лет 60 лет
____________________________________________________________________________________________________и старше
Установить подлинную справедливость без привилегий и льгот 30 20 30 28 35 40 27
Возродить национальную культуру 8 12 9 6 4 6 8
Снять все запреты с предпринимательской деятельности и ограничения на размеры заработков 8 12 9 6 4 6 8
Обеспечить каждому народу право самостоятельно решать свою судьбу 6 12 8 6 4 2 5
Вернуть стране ее первенствующее положение в мире 5 5 5 5 4 2 7
Обеспечить народу материальное благополучие 40 36 45 40 41 35 41
Возвратиться на путь строительства подлинного социализма 11 8 12 15 10 9 10
Возродить деревню, сельское хозяйство, крестьянский уклад 32 12 22 25 37 44 42
Возродить моральные устои общества 14 13 12 13 14 14 17
Построить свободное демократическое общество 15 27 21 21 10 8 7
Источник: "Советский человек-1", декабрь 1989 г., N=1474 человека.
Таблица 2
СТЕПЕНЬ ОДОБРЕНИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ...
(е % от общего числа опрошенных, данные о затруднившихся ответить не приводятся)
Декабрь 1988 Г.* Июль 1991 Г.**
Деятель Вполне Не вполне Не одобряю Вполне Не вполне Не одобряю
М.Горбачев 52 32 7 16 41 32
Б.Ельцин 29 29 18 58 24 8
А.Сахаров 45 14 7
* N=2480 человек.
* N=2800 человек.
поддержку от самых разных направлении — от либерально-коммунистических до национал-патриотических и радикально-демократических. Так, в июле 1991 г. незадолго до завершения деятельности М.Горбачева, из числа полностью одобрявших ее хотели бы в будущем видеть Россию "демократическим социалистическим государством" почти половина (44%), "социал-демократическим" государством — 14%, "сталинский" социализм или западный капитализм предпочли бы примерно по 7%. Но и ожидания тогдашних сторонников Б. Ельцина, как будто жаждавших более решительных перемен, отличались лишь сильной направленностью на "социал-демократическую" перспективу (26%) и несколько более распространенным (11%) за-
падным вариантом. Кстати, если бы сторонники М.Горбачева знали в 1985 г., к чему приведут начатые перемены, их поддержали бы только 39 против 31%, а из сторонников Б.Ельцина — 29 против 46%. На первом плане опять оказывается доверие/недоверие (одобрение, надежды) по отношению к лидеру, а не оценка содержания перемен.
Динамика отношений к основным деятелям "первого акта" видна из сопоставления опросов 1989 и 1991 гг. (табл. 2).
Очевидно, произошла смена лидера общественных симпатий, общественного мнения, сами же симпатии (ожидания) остались прежними и столь же мало определенными. Уровень мобилизации общественных надежд вокруг нового
Таблица 3
С КАКОЙ ОЦЕНКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Б.ЕЛЬЦИНА НА ПОСТУ ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ ВЫ БЫ СКОРЕЕ МОГЛИ СОГЛАСИТЬСЯ?
(в % от числа опрошенных, N=1600 человеке каждом замере)
Вариант ответа 1991 г. Июль 1993 г. Ноябрь 1996 г. Март
Полностью разделяю его взгляды и позиции 30 7 4
Поддерживаю его до тех пор, пока он является лидером демократических сил До сих пор он мне не очень нравился, но надеюсь, что он будет полезен России в 10 12 8
качестве президента 16 4 6
Поддерживаю за неимением других достойных кандидатов 14 15 12
Раньше он мне нравился, но в последнее время я в нем разочаровался 7 29 20
Не являюсь его сторонником 8 16 30
Считаю, что следовало бы голосовать за кого угодно, только не за него 3 6 11
Затруднились ответить 12 11 9
"Индекс поддержки" (+) - (-) 52 -13 -31
лидера на первых порах оказался чрезвычайно, невероятно высоким. Из голосовавших за Б.Ельцина в июне 1991 г. 94% выразили одобрение его деятельности, в том числе полностью одобряли 78%, причем эти оценки могли означать в тот момент всего лишь высокое доверие к декларативным обещаниям. Главной чертой личности Б.Ельцина опрошенные летом 1991 г., т.е. опираясь на те же декларации, сочли его "решительность". Тем болезненнее оказалось последующее разочарование.
Важно отметить, что смена адресата общественных надежд не привела к заметному общественному разлому: "перестроечная" часть политической элиты склонилась к поддержке Б.Ельцина, массовое сознание, следуя прежним образцам, признавало авторитет власти. Попытки организовать политическую оппозицию в 1990—1991 гг. ("Слово к народу" и пр.) не получили заметной поддержки. Сколько-нибудь значимого оппозиционного "меньшинства" не оказалось.
Но высокий уровень общественной поддержки лидера никогда не означал и, как сейчас видно, не означает "буквального" единодушия. Многочисленные опросные данные позволяют судить о довольно сложной структуре самого феномена такой поддержки (табл. 3).
Как видим, даже на пике своей политической карьеры, который, по данным опросов, пришелся на время ожиданий, до начала деятельности во главе государства, Б.Ельцин получал безоговорочную поддержку менее чем от половины голосовавших за него (45%), остальные сопроводили свою поддержку рядом условий и оговорок.
Правомерно предположить, что на любом уровне общей поддержки (одобрения деятельности, голосования "за") определенного лидера
имеется некоторая шкала позиций сторонников (как и оппонентов). Иначе говоря, даже в моменты наиболее высоких ожиданий готовность полностью одобрить лидера выражает меньшинство его сторонников. В тех же случаях, когда "единодушное одобрение" выражают 80—90%, а то и 99% населения, если, конечно, принять на веру подобные цифры, имеет место иной социальнополитический феномен, что-то вроде демонстрации всеобщей верности лидеру или строю. В тоталитарных государствах такая массовая реакция может быть восторженной или испуганной, лицемерной или искренней ("растворение" в массе как фактор безответственности и самооправдания человека), но она никогда и нигде не прибавляла устойчивости режиму.
Если попытаться кратко подвести итоги "первого акта", можно отметить, что на всем его протяжении сохраняла действие "советская" модель взаимодействия компонентов общественной структуры: квазиединая политическая элита и послушное, временами восторженно-послушное "большинство", причем отнюдь не большинство населения, а лишь субэлитарной его части — более образованной и политизированной, куда входили руководители, специалисты, т.е. те, кого ранее было принято относить к "активу". Это значит, что никакого функционально значимого "меньшинства" и "большинства" просто не существовало. Все переакцентировки происходили в рамках старой, монопольной структуры общества и общественного мнения. Сопротивление курсу М.Горбачева, как и позднее начальная оппозиция режиму и реформам Б.Ельцина, сложилось в результате внутреннего кризиса и разложения в лидирующей элите, точнее, в ее верхушке. Вынужденные обстоятельствами
демократические шаги и декларации выводили на передний план закулисных личных интриг и амбиций лидеров. "Массовая" жизнь была затронута всеми этими процессами в основном через нараставший потребительский дефицит. В этих условиях серия уникальных "протодемократи-ческих" конкурентных выборов 1989—1991 гг. (народных депутатов Союза, России, президента России) играла скорее демонстративную и мобилизующую роль, не оказывая прямого влияния ни на государственное управление, ни на расстановку политических сил.
Акт II: структуры разочарований и конфронтации. Условные границы периода — с начала 1993 до осени 1999 г. На этот период пришлись две волны исследования "Советский человек" (ноябрь 1994 г., январь 1999 г.). Внешне это был период распада властной монополии, когда на политическую сцену вышли организованные силы оппозиций — сначала "умеренные" (Верховный Совет 1992—1993 гг.), позже "левые" (коммунисты и патриоты). Временами казалось, что президентская власть держится на волоске, а конфронтация с "левой" оппозицией превращается в борьбу без правил, доходящую до вооруженной, как в октябре 1993 г.
Однако на деле конфронтация ограничивалась столичной околовластной площадкой, широкое недовольство результатами реформ "левая" оппозиция не сумела превратить в организованный массовый протест. Демократически ориентированные группы, не имея своей массовой базы, неизменно надеялись использовать свое влияние на власть или собственное участие в ее структурах, поэтому так и не смогли составить реальной оппозиции. Не менее значимой была и программная, идейная слабость оппозиционных сил. "Левая", точнее, консервативно-патриотическая, оппозиция надеялась на реставрацию советских порядков, демократические силы — на воспроизведение ситуации перестроечных иллюзий, т.е. те и другие в значительной мере выражали утраченные надежды прошедших лет. Никаких стратегических альтернатив программам (на деле — прагматически неуверенным шагам) власти никто всерьез не предлагал.
Политические конфронтации 1990-х годов, предельно обострились в середине периода, т.е. в 1995—1996 гг., когда влияние оппозиции и президентской власти в общественном мнении, как казалось, единственный раз практически сравнялись и наметилась возможность успеха КПРФ на президентских выборах. Один из уроков тогдашнего кризиса, за которым нам дове-
лось внимательно следить1, — в принципиальной невозможности понимания политической ситуации в стране по анализу внешней, зримой на уровне общественного мнения стороне происходящих процессов. При отсутствии сложившегося общественно-политического поля главным их участником, основным "игроком" оставалась государственная власть. Поэтому реально противостоящими силами являлись не симпатии или потенциальные голоса партий, а власть, при всей своей слабости, а точнее, именно из-за собственной слабости, готовая использовать и силу, не считаясь ни с какими законами, и ее противники. И поэтому "равновесие" сил весны 1996 г. было мнимым — как бы результатом взвешивания на несуществующих весах.
Во второй половине 1990-х годов определилась практика вынужденных сделок между номинально реформаторской властью и консервативно настроенным парламентским большинством (в обеих палатах), губернаторами "красного пояса" и др. Определенную роль в поддержании такого рода сделок играла квазиоппозиция неизменно присутствовавшей на политической сцене партии В.Жириновского, сочетавшей демонстративную оппозиционность с "теневой" поддержкой власти. Но устойчивая система взаимных сдержек и противовесов, характерная для плюралистических или дуалистических парламентских государств, даже не начала складываться. Каждая "большая" сторона вынужденной сделки видела в ней всего лишь краткосрочную уступку противнику (миноритариев такая ситуация скорее устраивала, поскольку создавала им возможность существования). При более благоприятной для себя конъюнктуре — как мы это видели позже, в последнем из наблюдаемых актов — власть готова избавиться от всех следов таких уступок.
Побочным результатом всей серии сделок и конфронтации служило сохранение атмосферы общественных прав и свобод на протяжении 1990-х годов. Но отсюда же и слабость, ненадежность таких прав. Последующее развитие неоднократно подтвердило эти характеристики.
Еще одно важное следствие "государствен -ной" принадлежности российского политического поля — неработоспособность моделей политического спектра западного (европейского) типа с их противопоставлением "левого" и "правого" флангов. Отечественные "левые" — вчерашняя правящая бюрократия, более или менее удачно использовавшая в 1990-е годы патриоти-
1 См.: Президентские выборы 1996 г. и общественное мнение. М.: ВЦИОМ, 1996.
Таблица 4
НЕСЕТ ЛИ ЧЕЛОВЕК МОРАЛЬНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ...
(е % от общего числа опрошенных, без затруднившихся ответить)
Вариант ответа 1989 г. 1994 г. 1999 г. 2003 г.
За действия своего правительства
Безусловно 14 8 9 11
В какой-то мере 29 31 31 35
Не несет 37 42 43 44
За происходящие в стране события
Безусловно 22 9 10 12
В какой-то мере 42 35 40 45
Не несет 17 33 27 33
Источник: Исследование по программе "Советский человек".
чески-популистские лозунги. Причем удачи эти как будто прямо обусловлены тем, что ни власть, ни демократы не могли и даже не пытались, что, по меньшей мере, непростительно, показать, что только развитая современная экономика способна обеспечить реальное улучшение жизни человека, работающего, пенсионера, учащихся и т.д. И тем самым как бы отдавали значительную часть общественного мнения "левым".
Нуждается в объяснении один парадокс общественного мнения образца 1999 г. Весной этого года, согласно опросам, преобладало массовое осуждение войны в Чечне, более половины опрошенных одобрили бы объявление импичмента президенту Б.Ельцину за развязывание военных действий. Но осенью, после начала новой военной кампании, большинство ее поддержали. Это показывает, что на деле тогдашнее "антивоенное" большинство, которое составляли сторонники коммунистов и отчасти демократов, были настроены не столько против войны, сколько против президента. Фактическая смена лидера изменила общественные настроения.
Именно в годы максимальной социально-политической неустойчивости были получены основные результаты экономических и социальных перемен — со всеми их плюсами и минусами, возможностями и ограниченностью, а также со всеми последствиями на "человеческом" уровне. Стали привычными, а значит, и не привлекающими особого внимания, исчезновение потребительского дефицита, частный бизнес, зарубежные поездки, конкурентные выборы, информационные свободы и пр.
В общем за 1990-е годы — в совокупном итоге реформ и кризисов — "простой человек" не стал жить лучше, но стал жить иначе, вынужден был шаг за шагом приспосабливаться к новой социальной
и экономической реальности. И очередной раз в отечественных условиях не сработала "классическая", а точнее, кажущаяся таковой, модель соотношения экономических структур и демократии. Вынужденное приспособление к рыночной системе само по себе не порождает и не закрепляет демократические образцы общественного устройства. На деле в отечественных условиях было закреплено "лояльное" отчуждение "массового" человека от государства, от власти, от политики.
Весьма важный показатель этого типа отношений — распределение ответов на вопрос: "Чего не хватает человеку?" Согласно исследованию 1989 г., респонденты ответили: материального достатка — 51%, политических прав — 11%. В опросе 2004 г. первую позицию отметили уже 54%, (в 1999 г. - 68, в 2003 г. — 83%), а вторую — только 5% (в 1999 г. — 2%). Если воспользоваться историческими формулами, можно сказать, что "нашему" человеку, по его собственному признанию, не хватает скорее "севрюжины с хреном", чем "конституции"...
Другой показатель в том же ряду — суждения об ответственности человека по отношению к институтам и событиям (табл. 4).
Очевидный вывод из данных таблицы 4 — с 1994 г. отмечается формирование "отчужденного" типа отношений между человеком и государством, который сохраняется, даже рутинизируется, несмотря на некоторый прилив этатистских ресурсов за последний период. С этим в определенной мере связано и негативное отношение к политике, политикам, политическому выбору. 50% опрошенных в 1999 г. утверждали, что выборы, происходящие в последние годы, скорее "раскалывают" общество, чем сплачивают его. По мнению 40%, многопартийные выборы принесли России больше вреда, чем пользы. С таким суж-
дени ем не согласны 29%, причем они составляют большинство только среди тех, кто моложе 30 лет, среди избирателей СПС и "Яблока". Почти две трети (61%) сочли "слишком большим" влияние политиков в нашем обществе. И одновременно 50 против 8% оценили влияние армии в обществе как "слишком малое", 37 против 16% таким же образом оценили влияние органов госбезопасности.
Разочарование явилось практически всеобщим, притом не только в том смысле, что оно охватило все слои населения, но и в том, что его адресатами оказались и власть (президент Б.Ельцин), и все реформаторы, и сторонники реформ, и все варианты декларативной оппозиции. "Победителей" просто не оказалось. В этом, видимо, одна из причин широко распространившейся готовности обратить надежды не на лица и партии, а на сохранившиеся структуры старого порядка. Нетрудно заметить, что распределение общественных симпатий к началу 1999 г. выглядит как ожидание "сильной власти", в которой опорой власти служили бы армия и служба безопасности. Иначе говоря, общественное мнение было как будто готово к пришествию В.Путина задолго до того, как узнало его имя.
Здесь нужна существенная оговорка. Всякий анализ динамического ряда событий, совершаемый, естественно, задним числом, постфактум, содержит имплицитно некий соблазн исторического фатализма, т.е. установки на предопределенность, "предзаданность" наблюдаемого результата. В данном случае вопрос состоит в том, существовала ли альтернатива варианту социальнополитического развития, начавшемуся в конце 1999 г., — в ситуации фактически всеобщего кризиса, глубина которого стала видна позже. В принципе из каждой ситуации, видимо, существуют различные выходы, более или менее вероятные, в разной мере подготовленные, заметные, популярные и т.д. в данный момент. А уже от соотношения действующих сил, в том числе и личностных (лидерских), зависит, какой из вариантов исторического сценария и как именно реализуется. Можно заметить, например, что в годы "перестроечного" перелома благодаря уникальному сочетанию сил и обстоятельств реализовался самый маловероятный, а потому никем не ожидавшийся сценарий. По сравнению с ним, следующий перелом 1991—1992 гг. был уже более вероятным и более ожидаемым. "Путинский" же сценарий казался весьма вероятным, по крайней мере, с середины 1990-х годов. Альтернативу ему могла бы создать влиятельная оппозиция тогдашней власти — то ли демократическая, то ли консервативная ("левая"), опираю-
щаяся на солидное, значимое "меньшинство". Но, как мы уже видели, такой силы в стране просто не было. Отсюда — видимая безальтерна-тивность перелома 1990—2000 гг.
Акт III: структура "безальтернативной" поддержки. Исследование 2003 г. и последующие опросы показали принципиальные изменения на российской общественно-политической сцене, в том числе в характере политического лидерства и структур поддержки. За отмеченным ранее "всеобщим" разочарованием в политике и политиках последовала все более полная замена политических механизмов и ресурсов власти административными1. Одним из результатов этих изменений стала деградация политической оппозиции всех типов, теряющей не только парламентские места, но и свою роль в государственной системе.
Выборы в Государственную Думу в декабре
2003 г. знаменовали решающую победу административных структур над политическими. Успех государственной (президентской) партии "Единая Россия" был обеспечен преимущественно использованием административных ресурсов, прежде всего — официальной поддержкой со стороны президентских структур и лично президента. При этом партии нового думского большинства не требовалось предъявить избирателям какой-то более привлекательной программы действий, по сравнению с программами (или лозунгами) оппозиционных сил. Произошло простое присвоение чужих идей и терминов, которое лишило оппозицию идейного багажа. Соблазн получить реальную прибавку к зарплате или пенсии оказывается сильнее "протестных" стимулов.
Согласно данным исследования четвертой волны (2003 г.), люди в России больше всего ждут от власти "заботы о материальном благополучии граждан" (так считали 50% опрошенных), ожидание "поддержания порядка" упомянули 20%, "охраны законных прав и свобод" — 10, значительно реже отмечались ожидания снижения налогов — 5; граждане ждут лишь того, "чтобы их оставили в покое", — 4, а что люди от власти "ничего особенного не ждут", полагали 10%. Следует отметить, что приведенная выше иерархия приоритетов ожиданий свойственна всем возрастам и электоратам всех без исключения партий, представленных тогда в Государственной Думе. Понятно, что таким ожиданиям скорее соответ-
1 См.:ЛевадаЮ. Свобода от выбора. Постэлекторальные размышления // Вестник общественного мнения... 2004. № 2.
Таблица 5
С КАКОЙ ОЦЕНКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В.ПУТИНА НА ПОСТУ ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ ВЫ БЫ СКОРЕЕ МОГЛИ СОГЛАСИТЬСЯ?
(в % от общего числа опрошенных, N=1600 человеке каждом замере)
Вариант ответа 2001 г. Май 2002 г. Май 2003 г. Декабрь 2004 Июль
Полностью разделяю его взгляды и позиции 19 17 28 13
Поддерживаю его до тех пор, пока он является лидером демократических сил До сих пор он мне не очень нравился, но надеюсь, что он будет полезен России 28 27 25 30
в качестве президента 9 10 9 6
Поддерживаю за неимением других достойных кандидатов 17 18 19 19
Раньше он мне нравился, но в последнее время я в нем разочаровался 10 7 8 11
Не являюсь его сторонником 10 12 7 14
Считаю, что следовало бы голосовать за кого угодно, только не за него 1 1 1 1
Затруднились ответить 6 8 3 7
"Индекс поддержки" (+) - (-) 52 52 65 42
ствует не плюралистическая демократия, а патерналистская, по крайней мере, по своим декларативным намерениям, система с единой вертикалью власти, безальтернативностью правящей верхушки и пр.
Сходство с образцами не столь далекого прошлого очевидно. Вопрос в том, насколько действенной является или может являться такая имитация. Ведь ни идейного, ни репрессивного, ни массово-эмоционального механизмов поддержания былого "единодушного одобрения" власти и лидера не существует. Так, в августе 2004 г. "в целом" одобряли деятельность президента 68% опрошенных, а не одобряли 30%. При общем весьма высоком уровне доверия к президенту (те же 68%) полностью доверяли ему 11 %, не доверяли 27%. Если взять показатели эмоционального отношения к В.Путину, то явно позитивные чувства (восхищение, симпатии) испытывали 29%, сдержанные (не могут сказать ничего плохого о нем, нейтральные, настороженные) — 59, негативные (ничего хорошего, антипатия, отвращение) — 9%. Довольно сложная, многоступенчатая структура поддержки первого лица в динамике последних лет представлена в таблице 5.
Следовательно, за исключением момента предвыборного накала массовых эмоций, преобладает условная поддержка президента, а доля отказывающихся от нее составляет от одной пятой до одной четвертой всех опрошенных. Кстати, даже среди избирателей президентской партии, "Единой России", полностью разделяют позиции В.Путина только 26%, а поддерживают его за неимением других достойных деятелей 20%. Из полностью доверяющих президенту (таких, напомним — 11%) безусловно поддерживают его половина (50%), пока считают его
лидером демократов — 31, за отсутствием других достойных — 9%. Из числа же "скорее доверяющих" президенту (их 57%) полностью с ним согласны 12%, с упомянутым условием — 42, за отсутствием других достойных — 24%. Если же обратиться к показателям одобрения деятельности В.Путина, оказывается, что в августе
2004 г. из числа "одобряющих" полностью разделяют его позиции 13%, условно — 39, а вообще отказали президенту в поддержке — 10%. Получается, что и "одобрение деятельности" президента оказывается сложным, имеет свою многоступенчатую структуру. Одобряют "в целом" чаще, чем разделяют взгляды, чаще, чем доверяют, и, добавим, значительно чаще, чем видят успехи В.Путина в различных областях деятельности — от наведения порядка в стране до решения чеченской проблемы (соответствующие данные неоднократно публиковались).
Таким образом, отсутствие видимой внешней конкуренции не порождает "единодушного одобрения". В этом можно усматривать существенное отличие нынешней, имитационной модели массовой поддержки лидера от тоталитарной. Если вообразить — в порядке мысленного эксперимента — возможность массовых опросов в классические советские времена, то показатели рейтингов одобрения наверняка не отличались бы от результатов всенародных голосований, причем не из-за всеобщего страха или организованной фальсификации данных, а просто потому, что в общественном мнении отсутствовала модель условного одобрения, сомнения, отстранения и пр.
Объяснить же "в целом" высокий уровень одобрения деятельности президента, несмотря на тенденцию к некоторому его снижению, заметному в последние месяцы, можно, видимо,
прежде всего упоминавшимся фактором "безальтернативное™", отсутствием реальных конкурентов. А сам этот фактор, как приходилось писать ранее, обусловлен природой административного механизма власти, который исключает конкуренцию личностей и стратегий. В этом смысле позиция первого лица в системе всегда "исключительна".
По той же системной причине не столь уж малое число (20-30%, иногда и более) не одобряющих, не поддерживающих, не доверяющих и т.д. не составляют политически значимого "меньшинства" и не создают в нынешних условиях базы для реально значимой оппозиции. Реальный политический плюрализм, предполагающий систему взаимодействия "большинства" и "меньшинства", точнее, наличие определенного набора или спектра "меньшинств", способных стать "большинством" или влиять на него, возможен только вне административной системы государственного управления.
Вместо заключения. Проблема "большинства" и "меньшинства" в обществе не социально-арифметическая, а социально-политическая. Там, где в общественной жизни нет значимого меньшинства, где не слышен голос отдельного человека, не су-
ществу ет и "большинства". Всякого рода тирании и диктатуры в давнем и недавнем прошлом могли получать поддержку толпы, хотя опирались не на толпу, а на организованный слой преторианцев, опричников и т.п. В толпе же — разгневанной, восторженной или напуганной — невозможно ни меньшинство, ни большинство, по определению, там можно либо поступать "как все", либо быть раздавленным этими "всеми". Единственный голос, который слышен в толпе, — призывный клич вожака. Конечно, сопоставлять общество, тем более современное, с толпой правомерно лишь с большой долей условности, на модельном уровне. Лет полтораста тому назад один радикальный публицист (Н.Добролюбов) с гневом и печалью писал, что если бы на десять тысяч "дураков" нашелся один "умный", "все развалилось бы в двадцать четыре часа". Понятно, что речь шла о степени послушания режиму и правителю, на современном социологическом языке — о структуре поддержки; цифры же имели смысл сугубо метафорический. Времена меняются, нерешенные задачи остаются, в том числе социально-историческая задача формирования общественных структур, в которых имели бы значение как большинство, так и меньшинство, так и отдельная личность.
В какой мере намеченные изменения в процедуре выборов губернаторов и депутатов Государственной Думы будут способствовать: а) борьбе против терроризма; б) укреплению порядка и законности в стране; в) развитию демократии и народовластия?
(в % от числа опрошенных, сентябрь 2004 г., N=1600 человек)
31 34 35
э 22 I ■ | 1В . 20 I > ■; ГП .
щ 11 -УШ 13 I
■ -■и и ■ ИИ
Борьбе против терроризма Укреплению порядка и законности в стране Развитию демократии и народовластия
ИЛ Помогут вскоре решить эту проблему О Будут способствовать решению этой проблемы
Щ Не имеют никакого отношения к решению этой проблемы Щ Вызовут обратную реакцию и обострят эту проблему О Затрудняюсь ответить
