CC BY
50
АНАЛИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ ОПРОСОВ
Юрий ЛЕВАДА
"Человек ограниченный": уровни и рамки притязаний
Принято считать, что "человек ищет, где лучше"; за этим стоит допущение ненасытности желаний человеческих и определенности их направления. Реальная ситуация, в частности доступная нам в исследованиях, выглядит иначе. Чаще всего человек "ищет" (или стремится сохранить) ситуацию, которая представляется ему относительно удобной, привычной, спокойной, менее рискованной, соответствующей некоторому заранее заданному образцу. При этом для каждой стабильной социальной группы имеется сгсой уровень притязаний на социальные и экономические блага, статус и ресурсы, соотносимый с уровнем допустимых "рисков" (фигурально выражаясь, ценность и затраты "синицы в руке" со. >ставляются с ценностью и затратами "журавля в небе").задачи социологического исследования входит изучение таких образцов, их носителей, механизмов распространения для различных общественных групп и условий. Конечно, притязания людей — как реальные, так и "запредельные" — всегда и везде ограничены какими-то социальными и культурными рамками, набором существующих возможностей, стереотипами массового воображения и пр.
Особый интерес представляют уровни и рамки человеческих притязаний в переходные эпохи, когда происходит массовая переоценка социальных ценностей и ресурсов, а новые возможности окрашены возросшей неопределенностью, рисками утрат, испытанием массового терпения. Помимо этого, переломные ситуации позволяют выявлять сложные соотношения факторов, которые обусловливаю» удовлетворенность и неудовлетворенно - :.ей сбоим положением. Скажем, наблюдаемый л 1999 г. довольно
крутой подъем всех основных показателей (общественного оптимизма, удовлетворенности, позитивных ожиданий и пр.) обнаруживают значение "неэкономических", социальных и даже политических компонентов в таких оценках. В словиях затяжных социально-политических и социально-экономических кризисов — наподобие тех, которые последние годы переживает российское общество — неизбежно подвергаются пересмотру многие сложившиеся ранее образцы и ориентиры человеческого поведения.
Стабильность притязаний. На протяжении ряда лет данные ВЦИОМ охватывают как реальные, так и воображаемые ("приписанные") показатели положения человека: данные о полученном и желаемом ("нормальном", по мнению опрошенных) доходах. Отслеживаются также представления о величине прожиточного минимума и уровнях дохода, означающего "бедность" и "богатство". (Последняя позиция имеет особую природу, поскольку для большинства людей состояние "богатых" — продукт воображения, тогда как с бедностью так или иначе знакомы почти все. Поэтому представления об уровне богатства неустойчивы и в данном случае не рассматриваются).
Бросается в глаза удивительно стабильное соотношение между реальным и желаемым (чтобы "жить нормально") уровнями доходов. Так, в докризисном 1997 г. "нормальный" доход превышал реальный в 3,2 раза, в 1998 г. (до августа) — в 3,4 раза, а после кризиса (сентябрь—ноябрь) — в 4,3 раза, в декабре 1999 г. — в 3,9 раза, в январе—марте 2000 г. — тоже в 3,9 раза. Соотношение "нор-
мального и реального доходов заметно возрастает в месяцы кризисной напряженности и резкого обесценения фактических доходов населения. Аналогичным образом, хотя и в более узких рамках колеблется соотношение величин представлений о прожиточном минимуме и реального дохода: от 1,2 в 1997 г. до 1,7 в конце 1998 г. , 1,5 в среднем за 1999 г. и 1,4 в начале 2000 г. Что касается уровня бедности, то, согласно общественному мнению, в 1997 г. он был меньше прожиточного минимума в 1,7 раза, в 1998 г. и в 1999 г. — в 1,6 раза, в 2000 г. (январь—март) — в 1,6 раза. Понятно, что при росте доходов населения соотношение "минимума" и "бедности" возрастает, при падении — уменьшается.
Таким образом, несколько округляя данные, можно прийти к выводу, что "нормальный", по представлению населения, доход должен быть в 3-4 раза больше нынешнего, а "минимальный" (прожиточный минимум) в 1,5 раза больше.
К приведенным данным можно добавить результаты более ранних исследований, где ставился вопрос об уровне "заслуженной" оплаты. Так, согласно мониторинговому опросу за январь 1997 г., в какой-то мере удовлетворены своей зарплатой или доходом от основного занятия только 14%, "скорее не удовлетворены" — 33%, а "совершенно не удовлетворены" — почти половина (49%). При этом 72% считали, что они получают "намного меньше" или "несколько меньше", чем заслуживают; 19% — что они получают столько, сколько заслуживают; 8% — что получают больше, чем того заслуживают. Средний заработок в тот момент составлял 785 руб. (в пересчете на деноминированные), а уровень "заслуженного" заработка — 1708 руб., т.е в 2,2 раза больше реального.
Кроме того, к проблеме "материальных" притязаний позволяют подойти некоторые ответы о покупательских намерениях в прожективной, т.е. не ограниченной денежными ресурсами, ситуации.
Вот два примера таких притязаний из исследований последних лет.
Если бы в распоряжении опрошенных (исследование типа "Мониторинг", март 1997 г.) оказалась "крупная сумма денег", то ее чаще всего (32%) просто потратили бы на текущие нужды, несколько реже (28%) — на покупку дома, квартиры, 22% — на лечение, 14% предпочли бы купить дорогие вещи, 13% — автомобиль, и т.д. По 9% отметили расходы на образование и на развлечения, отдых.
При близкой формулировке вопроса ("если бы у Вас было достаточно денег...") список возможных покупок открывают телевизор, холодильник, стиральная машина, которые предпочитают около половины опрошенных, и завершает компьютер (12%) и неистово рекламируемые пластиковые окна (9%). Как видим, полет массового воображения даже в прожективной ситуации, без денежных ограничений, не слишком отрывается от "земных" реалий. Это означает, видимо, что в механизме такого воображения незримо присутствуют те же самые реальные финансовые рамки и те же образцы для подражания. Первым, что просит человек у счастливого случая, оказывается хорошо знакомое "новое корыто" (сейчас оно называется автоматической стиральной машиной и т.п.)
"Достаточное" образование. От "материальных" рамок (термин несколько условен, так как сугубо "вещные" притязания неизбежно включают культурные, престижные, социально-сравнительные компоненты) перейдем к образовательным. В одном из исследований в июне 2000 г. (1800 опрошенных) выяснялся вопрос о том, какой уровень образования мог бы считаться достаточным (табл. 1).
Таблица 1
Реальный и "достаточный" уровень образования
(в % от общего числа опрошенных, июнь 2000 г., N=1800 человек)
Таблица 2
"Достаточный" уровень образования
(в % от численности выделенных групп, июнь 2000 г., N=1800 человек)
Распределение полученных данных по группам, отличающимся уровнем образования в настоящее время, приведено в табл. 1 и 2.
Понятно, что практически все обладатели высшего образования считают достаточным свой нынешний образовательный статус. Претензии делят среднеобразованных почти поровну между теми, кто удовлетворен нынешним положением, и теми, кто считал бы достаточным для себя только высшее образование. Наконец, из не получивших полного среднего образования лишь 14% этим довольны, а 78% полагают надлежащим средний или высший уровень. Получается, что потенциал повышения запросов сосредоточен в нижних этажах образовательной пирамиды.
О той же направленности свидетельствуют данные одного из более ранних исследований ("Мониторинг”, январь 1996 г.). Выяснилось, что более половины опрошенных (55%) "вполне" или "скорее" удовлетворены образованием, которое они получили. Причем из высокообразованных удовлетворены полученным образованием 79% (не удовлетворены 18%), из среднеобразованных — 57% (против 38%), из малообразованных — 43% (против 47%). Удовлетворенность растет в прямой пропорции к полученному уровню образования, неудовлетворенность — в обратной пропорции. Знаменитое социологическое "правило Матфея" ("имущему дастся..." — в том смысле, что запросы растут по мере их удовлетворения) как будто не работает в условиях, где ощутим некий "предел" желаемого уровня образования, причем для большинства населения таким пределом является среднее образование, школа. Кстати, за последние годы среднее число лет полученного населением образования составляет 11 лет и не подвержено никаким колебаниям.
"Человек нереализованный" в заколдованном круге.
Предельный уровень может быть обнаружен не только в запросах, но и в "предложении", т.е. в отдаче, в готовности работать с определенным напряжением сил. Большинство опрошенных неизменно подтверждает, что работает не в полную силу. Довольно малая часть работников отмечает, что в последние годы они стали работать интенсивнее.
В апреле 1994 г. 12% отметили, что стали работать более напряженно, чем ранее, а 16% — что работают менее напряженно; в мае 1996 г. — 17% "более" при 24% "менее". В 1994 г. 39% (против 11%) утверждали, что сами могли бы работать "больше, лучше, чем сейчас"; в 1997 г. это соотношение составило 67% против 14%.
Почему возникает подобная ситуация? Нельзя же, в самом деле, сводить обяснение к ссылкам на дурную национальную генетику и трудную историю (по данным опроса типа "Экспресс" за май 1997 г., 55% опрошенных назвали "лень" в качестве главной отрицательной черты россиян). Вот ключ к более реалистическому объяснению: только 34% опрошенных в ряде исследований последних лет (с мая 1994 по март 1999 г.) указали, что их заработки зависят от собственного труда; остальные ссылались на внешние, государственные силы, правительство, начальство, положение предприятия и т.д. Из всех перемен в формах собственности и способах распоряжения ею, происшедших в стране, значительной части населения (работников) коснулась только одна — неуверенность в завтрашнем дне. (Кстати, отсутствие такой неуверенности считают главным достоинством советской системы те, кто испытывает ностальгию по прошлым временам.)
Отсюда и стабильность установки на небольшой, но гарантированный заработок, который неизменно оказывается заметно более предпочтительным, чем хорошо оплачиваемая, но напряженная работа или риск ведения собственного дела. И в мае 1994 г., и пять лет спустя, в марте
1999 г. небольшой гарантированный заработок выбрали бы 60% опрошенных.
Напомню, что, согласно исследованиям по программе "Советский человек", "небольшой, но твердый заработок и уверенность в завтрашнем дне" предпочитали 45% опрошенных в 1989 г., 54% — в 1994 г. и 60% — в 1999 г.
Так возникает "заколдованный круг" нереализованных возможностей, установок на "гарантии" и готовности довольствоваться "малым". (По данным второй волны программы "Советский человек", в 1994 г. 65% опрошенных соглашались с тем, что "мы привыкли довольствоваться малым и не гнаться за успехом и богатством"). Эти 60-65%, которые вынуждены — скорее все же обстоятельствами, чем привычкой — предпочитать скромные гарантии и невысокие доходы, составляют массовую опору "заколдованного круга" и консервативной ностальгии. Чем и закрепляется взаимозависимость "ограниченной" отдачи (работы средней интенсивности) и ограниченных запросов. И отсюда — "достаточный" уровень фактической удовлетворенности людей своей работой, зарплатой, жизнью в целом. На словах, по опросным данным и согласно обыденным наблюдениям, доля людей, отмечающих, что их вполне или в основном "устраивает жизнь, которую они ведут", невелика — 3% в апреле 1994 г., но уже 18% — в мае 2000 г. На деле же она гораздо больше, так как доля тех, кто реально рискует, стремясь изменить жизнь, т.е. что-то предпринимающих в этом направлении, весьма мала (как в политическом фольклоре советских лет: "все" недовольны, но все голосуют "за").
"Человек простой", ограниченный в своих притязаниях и реакциях, был и остается массовой опорой социальной инерции. Устойчивость этого социального типа определяется тем, что он занимает самую стабильную, наименее рискованную "нишу" на данном общественном поле. При более пристальном рассмотрении этой ситуации можно отметить некоторый набор (или даже иерархию) относительно устойчивых позиций.
Потребительские образцы в массовом поведении. На
протяжении последних двух лет в исследованиях типа "Экспресс" регулярно задается вопрос о целях, которые ставят перед собой семьи респондентов (табл. 3).
Образование Наличный уровень образования "Достаточный" уровень образования
Высшее 14 41
Среднее 49 49
Ниже среднего 37 6
Нет ответа - 4
Нынешний уровень образования "Достаточный" уровень образования
высшее среднее ниже среднего затруднились ответить
Высшее 96 3 0 0
Среднее 44 54 0 2
Ниже среднего 17 61 14 8
Ориентации в жизни семьи
(в % от числа опрошенных)
Вариант ответа 1998 г. 1999 г. 2000 г.
Ноябрь Март Сентябрь Январь
Выжить, пусть на самом примитивном уровне 28 22 26 21
Жить не хуже, чем большинство семей в моем городе, районе 48 55 48 46
Жить лучше, чем большинство семей в моем городе, районе 12 10 11 19
Жить так, как живет средняя семья в Западной Европе, США 9 10 12 11
Жить лучше, чем живет средняя семья в Западной Европе, США 3 2 4 3
Исследования типа "Экспресс", N=1600 человек.
Таблица 4
Цели семьи*
(в % от числа опрошенных)
Социально-демографические группы Выжить Жить не хуже большинства Жить лучше большинства Жить, как на Западе в среднем Жить лучше, чем на Западе
Всего 21 46 19 11 3
Возраст: 18-24 года 9 42 31 13 5
25-39лет 12 49 21 15 2
40-54 года 20 49 16 12 3
55 лет 36 43 12 6 1
высшее 12 44 22 17 5
среднее 14 48 21 13 3
ниже среднего 34 45 14 8 1
Тип поселений: большие города 21 41 18 15 4
малые города 20 48 19 10 2
села 22 51 19 8 1
* Варианты "целей семьи" даны в сокращении, см. табл. 3.
(30%), а лучше большинства (37%). Но оказывается, что и предприниматели, и руководители, и служащие нередко сводят свои цели к выживанию; дело, видимо, в том, что они вкладывают в это понятие разные смыслы. Больше других показывают предельно амбициозные ориентации не предприниматели, как можно было ожидать (только 3% хотели бы "жить лучше западных семей"), а руководители (9%). Наконец, если взять группы по вариантам адаптивного поведения, то установки первых двух ("уже приспособились" или "вскоре приспособятся" к переменам) почти не отличаются от средних, а у считающих, что "никогда не смогут приспособиться" более трети (36%) ориентированы на выживание. За исключением предпринимателей во всех профессиональных группах наиболее распространенная установка — на то, чтобы жить "не хуже большинства окружающих", т.е. на средний образец,
"Статусная" середина. Проводимое в исследованиях ВЦИОМ регулярное отслеживание субъективной статусной динамики дает дополнительные аргументы в пользу этого тезиса. Графически представленные распределения статусных позиций* наглядно показывают устойчиво повто-
* См.: Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2000. № 3. С. 6.
Исследование типа "Экспресс", январь 2000 г , N-1600 человек.
Как видим, распределение вариантов (притягательность образцов) довольно стабильно. Наименее устойчивой явлет-ся доля выбирающих самый примитивный вариант "выжить..." — колебания ее количества достигают одной трети (что, видимо, показывает наличие декларативного или настроенческого компонента). Около половины опрошенных неизменно предпочитают "срединную" позицию.
Рассмотрим семейные ориентации в различных группах более подробно (табл. 4).
Самый устойчивый показатель — позиция "не хуже большинства окружающих" (разброс значений — не более 20%). В других позициях, как примитивных, так и амбициозных, разброс значений заметно больше — от 2 до 5 раз. Как самая примитивная ориентация на выживание, так и амбициозная позиция ("как западные") напрямую зависят от возраста, уровня образования и типа поселения (уровня урбанизации). Позиция "жить лучше большинства" зависит от возраста, наличия образования выше неполного среднего и не зависит от типа поселения (табл. 5).
Определенный интерес представляют жизненные установки различных социально-профессиональных групп. Ничего удивительного нет в том, что пенсионеры чаще ориентированы на "выживание" (38%) или что предприниматели стремятся скорее жить не как большинство
Уровень жизни и цели семьи
(в % от числа опрошенных в соответствующей группе)
Группа Выжить Жить не хуже большинства Жить лучше большинства Жить, как на Западе в среднем Жить лучше, чем на Западе
Душевой доход: низкий 25 48 16 11 2
средний 24 46 16 11 2
высокий 7 48 26 15 2
Типы потребительского поведения*: не хватает даже на продукты 38 43 11 7 1
не хватает на одежду 17 47 21 11 3
не хватает на ТДП 4 50 24 18 3
хватает на все, кроме дорогих вещей 2 53 19 19 7
К какой из следующих групп населения Вы скорее могли бы себя отнести:
1. Мы едва сводим концы с концами. Денег не хватает даже на продукты;
2. На продукты денег хватает, но покупка одежды вызывает финансовые затруднения;
3. Денег хватает на продукты и на одежду, но вот покупка вещей длительного пользования (телевизора, холодильника) является для нас серьезной проблемой;
4. Мы можем без труда приобретать вещи длительного пользования, однако для нас затруднительно приобретать действительно дорогие вещи.
Исследование типа "Экспресс", январь 2000 г., N-1600 человек.
ряющееся обособление трех групп — нижней, средней и высшей, причем наиболее многочисленной неизменно остается средняя. Так, по данным мая 2000 г., собственное положение в обществе респонденты представляли следующим образом (в % от числа опрошенных):
1. 1 (самое высокое)
2. О
3. 3
4. 4
5. 19
6. 10
7. 14
8. 17
9. 14
10. 18 (самое низкое)
Очевидны "линии разграничения" высшей группы (1_4 позиции, 8%), средней (5~8, 60%) и низшей (9-10, 32%). Эти разграничения примерно соответствуют распределению респондентов по оси "можно жить" — "можно терпеть" — "терпеть невозможно" (в том же майском опросе: соответственно 10, 54 и 29%).
Сгруппировав статусные позиции по этим трем группам, можно представить себе соотношение "нынешней" (на момент исследования) и "будущей" (через пять лет) статусной иерархии (табл. 6).
Средний статус наиболее динамичен (наибольшие ожидания перемен в основном в сторону повышения), но остается доминирующим.
Как показано в ряде исследований, возрастной рубеж 40 лет делит население почти поровну как по численности, так и по установкам в отношении происшедших перемен. Поэтому в табл. 7 и 8 сопоставляются представления о собственной статусной перспективе респондентов в различном возрасте.
Установка на "середину" преобладает в старших возрастных группах в большей мере, чем у более молодых. Понятно, что повышения статусной позиции скорее ожидают в "молодой" половине общества. Только там повышения статуса ожидают в среднем чаще, чем его понижения.
Таблица 6
Статусная иерархия сейчас и пять лет спустя
(в % от числа опрошенных)
Нынешний статус Всего Ожидаемый статус через пять лет
высокий средний НИЗКИЙ
Высокий 8 88 12 0
Средний 63 21 69 8
Низкий 28 3 21 72
Всего 22 52 26
Исследование "Советский человек", 1999г., N-2000 человек.
Таблица 7
Статусная перспектива в представлении молодых
(в % от числа опрошенных до 40 лет включительно, N=973 человека)
Нынешний статус Всего Ожидаемый статус через пять лет
высокий средний низкий
Высокий 11 92 8 0
Средний 69 33 63 3
Низкий 19 7 40 46
Всего 34 52 11
Исследование "Советский человек", 1999г.
Таблица
Статусная перспектива в представлении пожилых
(в % от числа опрошенных старше 40 лет, N=1027 человек)
Нынешний статус Всего Ожидаемый статус через пять лет
высокий средний низкий
Высокий 6 81 19 1
Средний 56 7 76 14
Низкий 36 1 12 85
Всего 9 48 39
Исследование "Советский человек", 1999 г.
В данном случае конкретного наполнения "среднего статуса" (поведенческого, ценностного, предметного и пр.) у нас нет: статусная динамика дает лишь субъективные отождествления респондентов с определенной, ими самими выделенной группой. Нет также и различений между желаемым и ожидаемым статусом. Тем не менее наблюдения над субъективной статусной динамикой позволяют представить масштабы и устойчивость ориентации на "средний уровень". Это никоим образом не "средний класс" или "средний слой", это просто определенный тип самой распространенной массовой ориентации, сводящийся к стремлению быть "как все" или "не хуже других".
"Потолок" элитарных образцов. Стремление к повышению общественного или потребительского статуса, о которых шла речь, обычно предполагает не просто отталкивание от "середины", но ориентацию на некоторый "повышенный" образец (интересов, благосостояния и пр.). Носителем такого образца выступает либо отечественная элита, либо — особенно, в процессах модернизации — влиятельная зарубежная "середина".
Ограниченность тенденций статусного продвижения в современных российских условиях определяется слабостью элиты, которая не способна задать образцы, которые были бы востребованы обществом — прежде всего, потому что она (по крайней мере, ее наиболее массовая часть — "социальная элита") действует в том же "заколдованном кругу", о котором говорилось выше. А элита "высокая" (в смысле удаленности от среднего уровня по претензиям, возможностям и доступу к благам) уже по одному этому положению вызывает скорее массовое раздражение, чем стремление следовать ее образу жизни. В случае же, когда такое раздражение подпитывается и прямо организуется властными механизмами, оно довольно легко превращается в агрессию против "новых русских", "олигархов", "расхитителей народного достояния" и т.д. Агрессивный популизм всегда служил надежной опорой и питательной средой для авторитарных режимов. Развитие ситуации на российской политической сцене в последние месяцы это еще раз подтверждает.
За последние годы наши сограждане как будто привыкли относиться к людям состоятельным, недавно разбогатевшим довольно терпимо и даже с завистью. Приведем ответы на вопрос: "Кому окружающие Вас люди чаще всего завидуют?" (в % от числа опрошенных)*:
Вариант ответа %
Богатым, обеспеченным 60
Удачливым, тем, кому везет 38
Занимающим высокое положение 25
Молодым, здоровым 20
Тем, кто поездил по миру,
видел разные страны 16
Талантливым, умным 15
Красивым, имеющим успех
у мужчин/женщин 13
Сильным, упорным 9
Свободным, независимым 9
Никому 4
Затруднились ответить 10
Итак, богатым завидуют большинство. Вопрос в том, какая это зависть. Судя по тому, что ближе всего к богатству как предмету зависти по частоте упоминаний оказывается удача, а дальше — высокий статус, можно полагать, что перед нами скорее "зрительская", чем деятельная ("белая") зависть. (Но почему столь редко завидуют "умным", "сильным" или "свободным, независимым"?
* Исследование "Советский человек", 1999 г., N=2000 человек.
Должно быть, тоже потому, что это деятельные ценности.) А зрительская зависть легко превращается в агрессивную, "черную".
Так, изменение формулировки вопроса об отношении к богатым (добавление таких не вызывающих массовых симпатий атрибутов, как "недавно разбогатевшие" и "во главе банков, фирм...") сразу ставит реакцию "зависти" в ряд с резко негативными оценками. Эти люди вызывают уважение, симпатии, сочувствие у 21%, зависть — 8%, раздражение, гнев, возмущение — у 53%, страх — у 3% (то же исследование).
Такое распределение реакций имеет под собой вполне реальную основу: высокий, почти непроходимый барьер между "простыми" и "продвинутыми", элитарным группами. Обусловлено это в значительной мере тем, что более или менее современные формы богатства, благосостояния, свобод и пр. не "выросли" на родной почве, а как бы свалились на голову человеку, привыкшему к иной общественной иерархии. Даже будучи более или менее привычными, все эти феномены остаются чужеродными и сомнительными
Функции элит неодинаковы в различных типах обществ. Элита традиционного общество (старого российского, старого китайского) ориентирована на поддержание статического образца порядка и ценностной иерархии. В этой роли да и по способу своей организации и воспитания элита смыкается с правящей бюрократией или сословной системой власти. В условиях "догоняющей" модернизации определенная часть элиты (а если модернизация носит характер государственной, то вместе с бюрократией и даже под ее началом) занимается внедрением и адаптацией новых, заимствованных извне образцов поведения и ценностных ориентиров. В обществах, которые принято относить к развитым, социальная модернизация не выступает специфическим типом деятельности, функции элит диверсифицируются, предполагают обеспечение многообразия и обновления самих образцов. Обособленность и миссионерская роль элиты (в частности интеллектуальной) теряют смысл. Одна из особенностей общественного развития современной России — в том, что элитарные группы постоянно пытаются совмещать функции модернизирующих и традиционных элит в условиях, когда такое сочетание стало бесплодным.
"Чужие" образцы — привлекательные и отталкивающие. За прошедшие десять лет наиболее разительные перемены произошли в сфере отношений России и ее граждан с другими странами (торговля, поездки, информация и пр.). Наверное, за эти годы люди в нашей стране в целом узнали о внешнем мире, в том числе и на собственном опыте, больше, чем за предыдущую сотню лет. Большинство населения относится к этим переменам весьма одобрительно, считает полезным расширение контактов.
Ив то же время исследования показывают, что у населения не только сохраняются, но по некоторым позициям даже усиливаются настороженность, опасения, иногда и прямо враждебность по отношению к правительствам, деловым кругам, массовой культуре западных стран. Не говоря уже о том, что продолжают действовать те стереотипы восприятия действий НАТО и самого этого блока, которые сформированы в разгар холодной войны. К этому добавляется недовольство займами, кредитами, недоверие к деятельности иностранных бизнесменов, фирм, банков, благотворительных фондов в России.
Получается парадоксальная ситуация: как будто
мирно сосуществуют тенденции сближения и отгораживания страны от остального мира. "Западный" образец виден простым глазом, но не пробуждает массового же-
лания ему подражать. Разрешить видимый парадокс можно, внимательнее рассмотрев, какой смысл имеет для "нашего" человека "западный" образец.
Возьмем для простоты два варианта этого образца — потребительский и политический. Долгие времена недоступности и запретов как будто давно миновали, оставив, однако, за собой довольно устойчивое наследие — стереотипы, способные не только сохраняться, но и воспроизводиться. Для этого имеются серьезные основания.
Информационная "витрина" европейско-американского образа жизни стала доступной еще советскому обывателю во второй половине 80-х годов, после падения "железного занавеса". В начале 90-х годов, после падения Берлинской стены и всех перемен, за этим последовавших, нашему человеку стал доступен и "прилавок" сегодняшней мировой цивилизации с ее выбором товаров, услуг, комфорта и пр. Но никоим образом не "кухня", не "фабрика" (я имею в виду прежде всего "социальную фабрику", т.е ту систему общественных отношений, которая делает возможным современный уровень производства и потребления, в том числе и современный уровень культуры труда, запросов и пр.). Надежды на то, что с открытием двери в мир удастся без проблем сразу перенести на родную землю не только привлекательные "плоды", но и способы их выращивания, не оправдались. Более того, именно близкое знакомство с чужим образом организации жизни показало, сколь высок "барьер", реально отделяющий нас от современного мира. Отсюда — шок, раздражение, комплекс неполноценности, новые попытки самоизоляции, разумеется, направляемые консервативно-патриотической идеологией, подкрепляемые кризисной ситуацией в экономике и пр.
Примерно то же произошло и в отношении общественного мнения к "западным" по происхождению институтам и ценностям. Прямые связи (визиты, знакомства) с этими институтами — при демонстративном принятии парламентских "лейблов" — опять-таки показали масштабы разрыва между реально действующими политическими механизмами "здесь" и "там". Сдвиги на политической сцене за последние месяцы лишь подтверждают, с какой легкостью отечественный парламентаризм превращается в административно-направляемый.
На этой основе в первую очередь (а вовсе не на наследии славянофильских концепций прошлого века) строится весь набор современных вариантов "особого российского пути". В современных условиях эта концепция более влиятельна и более значима, чем любые варианты "красного реванша". Идеи новой великодержавности, нового изоляционизма или "нового колониализма" группируются вокруг этой оси. Рамка "самобытности" (точнее, собственной исключительности; не следует смешивать с национальными, историческими, психологическими и другими особенностями, которые имеются у всех и всегда) — самый распространенный в российском массовом и политическом сознании способ оправдания собственной косности. И в то же время — рамка восприятия "внешнего" мира как извечно и навечно "чужого".
Приведем ответы на вопрос: "По какому историческому пути должна идти Россия?" (в % от числа опрошенных)*:
Вариант ответа %
По общему для современного мира пути европейской цивилизации 15
Вернуться на путь, которым двигался Советский Союз 18
Идти по своему собственному, особому пути 60 Затруднились ответить 7
* Исследование типа "Экспресс", апрель 2000 г., N=1600
человек.
Идею "особого пути" поддержали 65% голосовавших за
В.Путина на президентских выборах 2000 г., 62% — за Г.Явлинского и 45% — за Г.Зюганова. (Наибольшая доля — 75% приверженцев "особого пути" среди голосовавших против всех...)
Если в 1994 г. 54% опрошенных соглашались с тем, что "за годы советской власти наши люди стали другими, чем в странах Запада, и этого уже не изменить" (не соглашались 29%), то в 2000 г. с таким мнением согласны уже 68% (против 21%)*.
Существенно при этом, что после всех лет видимого сближения России с западным миром уровень массовых опасений относительно чужих (а точнее, комплекса подростковой неполноценности в отношении "взрослых) не уменьшился, а вырос (табл. 9).
Таблица 9
"Нам никто не желает добра..."
Согласны ли Вы с тем, что Россия всегда вызывала у других государств враждебные чувства, нам никто не желает добра?
(в % от числа опрошенных)
Вариант ответа 1994 г. 2000 г.
Согласен* 42 66
Не согласен** 38 27
Затрудняюсь ответить 20 7
* Сумма ответов "согласен" и "скорее согласен".
** Сумма ответов "скорее не согласен" и "совершенно не согласен".
Исследования "Советский человек", 1994г., N=2000 человек; "Экспресс", апрель 2000 г., N-1600 человек.
Политический идеал — упрощение порядка. Общественно-политические сдвиги в стране за минувший год (с августа 1999 г.) позволяют сделать некоторые поучительные выводы о характере и пределах массовых политических настроений. Общественное мнение как будто довольно легко поворачивается от симпатий к демократии к поддержке авторитарного популизма. Этот сдвиг представляется легким потому, что он давно был подготовлен. Демократические тенденции и лозунги никогда не были подкреплены ни массовым участием в политической жизни, ни организованностью политических сил, ориентированных на демократические ценности. Процесс "властного перехода", который рассматривался ранее** показал ограниченность возможностей политического развития российского общества. Демократическая модель, "вброшенная" в массовое сознание в конце 80-х годов (и несомненно поддержанная им не только в столичных митингах, но и во время всеобщих выборов 1989-1991 гг.), оказалась слишком сложной, а потому и "чужой" для большинства населения. После десятилетия "ельцинских" перемен и кризисов это большинство жаждет порядка и покоя — в тени "сильной руки". При всей смутности массовых представлений о содержании желанного "порядка", одна его черта очевидна: это порядок, наводимый "сверху", при пассивной покорности большинства и при отсутствии деятелей и движений, которые были бы способны предложить иной, собственно демократический образец порядка.
К концу июня 2000 г. только 14% опрошенных (исследование типа "Экспресс", N=1600 человек) усматривали в развитии событий в стране после президентских выборов
* Исследования "Советский человек", 1994 г., "Экспресс", апрель 2000 г.
** См.: Левада Ю. Общественное мнение на переломе эпох: Ожидания, опасения, рамки. К социологии политического перехода // Мониторинг общественного мнения... 2000. № 3.
"становление диктатуры". Гораздо чаще отмечают "сохранение прежних (ельцинских) порядков (31%) или даже "развитие демократии" (23%). Но примечательно то, что мнения о полезности диктатуры для сегодняшней России делятся почти поровну: 40% "за" при 43% "против".
Авторитарный, в том числе и авторитарно-популистский порядок всегда "проще", примитивнее, ниже по уровню организации по сравнению с демократическим. Он сводит управление к командованию, подменяет политический авторитет простым насилием (судебным, полицейским, военным). Готовность — пока, впрочем, скорее декларативная — принять подобное упрощение составляет сегодня важнейший признак ограниченности политического "потолка" человека и времени.
Борис ДУБИН Конец века
Чем ближе окончание календарного века и тысячелетия, тем настойчивее стремление разнообразных масс-медиа — публицистов, ведущих радио- и телепередач так или иначе "подвести итоги", воспользоваться подобной ситуацией чисто формальной смысловой границы и разыграть этот своеобразный ценностный предел в виде шоу, конкурса или иного публичного представления. Уникальность такой "круглой даты" (в пределах одной человеческой жизни) и вместе с тем ее ожидаемость (повторяемость в "большом" времени), общезначимость и наряду с этим безличность ("объективность") делают подобную отметку идеальным, а значит — идеально "пустым" символом истории, исторического времени, эпохи, события. Введение искусственной хронологической границы дает в таких случаях возможность оформить своего рода "интригу" истории, как бы проявить в наиболее отчетливом виде драматический ход "целого", героев "эпохи" и пр*. А следовательно, позволяет — на этот раз уже не журналисту, а социологу — выявить обобщенную структуру сознания, именно так представляющего себе свой значимый мир (символическую конструкцию своего "прошлого"), такими способами и в таких формах его организующего. В настоящей статье некоторые аспекты этой проблематики развернуты на материале массовых репрезентативных опросов ВЦИОМ, проведенных в 1999-
2000 гг. (в ряде случаев для сравнения привлекаются сопоставимые данные опросов предшествующих лет)**. Отдельные их результаты ранее публиковались в информационном блоке "Мониторинга общественного мнения", в таблицах и графиках, представляющих основные тенденции. В данной статье они сведены и обобщены.
Отношение к времени: сознание опоздавших. В массе российского населения — причем всех основных социально-демографических групп — сегодня преобладают негативные оценки заканчивающегося столетия. Среди общих характеристик, которые респонденты разных возрастных групп, с разным уровнем образования и пр., чаще всего дают веку, в котором живут, прежде всего выделяются
* См. об этом: Certeau М. de. La chronologie, ou la loi masquee// Certeau M. de. L’ecriturede l’histoire. P., 1993. P. 104109; Рикер П. Время истории и судьба события // Рикер П. Время и рассказ. М., 2000. Т. 1. С. 238-258; Савельева И., Полетаев А. История как знание о прошлом // Логос. 2000. № 2 (23).
С. 39-71.
** Некоторые их результаты в сопоставлении с данными опросов на Украине представлены в работе: ЗлобинаЕ., Тихонович В. Миллениум: Социальное время в образах массового сознания // Социология: Теория, методы, маркетинг. Киев, 2000. № 1. С. 14-33.
войны (32% опрошенных в августе 1999 г., N=1600 человек), разрушение окружающей среды (24%), природные катаклизмы, катастрофы (20%), жестокость, террор (19%) и т.п. (вспоминается прямо-таки космический катастро-физм Апокалипсиса или гибель богов в раннесредневековой германской эпике — этакий "железный век" Гесиода, "век вьюжный, век волчий" из Старшей Эдды). Совокупность заметно более редких позитивных оценок не просто выглядит значительно слабее, но и представлена фактически лишь одним семантическим признаком — достижениями науки и техники (22% опрошенных), прежде всего в освоении космоса (18%) и в развитии средств массовой информации (13%). Только здесь и начинает сказываться образовательный фактор: респонденты с высшим образованием заметно чаще остальных отмечают успехи в науке и технике в XX в. (Замечу, что и в характеристиках людей XX в., в сравнении с XIX в., у современных россиян явно просматривается негативный уклон: если брать основные ответы на вопрос: "Говорят, что люди XX в. во многом отличаются от тех, кто жил в XIX в. и раньше. Правда ли, что наши современники более...", то наши современники — причем чаще такие оценки дают самые молодые и образованные респонденты — в сумме прежде всего раздражительны (45% из 1600 опрошенных в ноябре 1999 г.), злы (30%), безнравственны (28%), нетерпимы (24%), несчастны (21%). Противовес этому — ум (31%), но прежде всего образованность (42%) — выглядит, надо сказать, слабо.)
Сама идеология побед научно-технического прогресса, стоящего за подобными оценками, несколько напоминает умонастроения "физиков" в советской культуре конца 50-х — начала 60-х годов, если не еще более ранние эпохи приобщения к достижениям науки и техники (вряд ли случайно, что среди наиболее важных для повседневной жизни открытий XX в. у россиян лидирует электричество — 64% опрошенных, по данным августовского опроса 1600 человек). Этими автостереотипами массовых слоев ИТР на предыдущих этапах форсированной индустриализации страны, в условиях преимущественного развития военно-промышленного комплекса (разрастания предприятий "средмаша" и соответствующих инфраструктур, образа жизни и пр.) можно, вероятно, объяснить и совершенно непомерную значимость всего связанного с освоением космоса и его героями (С.Королевым, но прежде всего Ю.Гага-риным, ведь не нынешняя же станция "Мир" имеется в виду!), для общей картины XX столетия в сознании россиян разного возраста, образования, квалификации, жизненного опыта. Однако осознание высочайшего престижа космических исследований, как уже говорилось, характерно для самых разных возрастных, образовательных и профессиональных групп. В этом смысле это не просто реальная часть биографии и памяти конкретных людей, но и элемент общей легенды, державной картины русской и советской истории. Видимо, наряду с победой в Отечественной войне, выход в космос остается на сей день самым главным и наиболее общим позитивным символом советского строя, советской эпохи в массовом сознании (может быть, семантика триумфа и власти над миром выражена в этом символе даже еще чище и сильней, чем в победе над фашизмом).
Ровно так же символическая значимость телевидения в картине мировой истории XX в. определяется для россиян конечно же не только весьма высокой реальной активностью телесмотрения, регулярно отводимым на него многочасовым временем или информационной пользой телепередач (среди важных для повседневной жизни открытий XX в. телевидение в России следует за электричеством: по данным августовского опроса 1999 г., таким его назвали 37% из 1600 опрошенных россиян, а космические полеты и телевидение 35 и 34% россиян относят к числу самых крупных технических достижений столе-
