CC BY-NC-ND
20
Общественно-политические процессы и социальные коммуникации: теория и методология
С.В. Клягин
ЧЕЛОВЕК КАК МЕДИА В ДИНАМИКЕ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА
В статье развивается идея о концепции медиа как характеристики особого рода сообщительности в социальной реальности.
Рассматривается антропологический аспект развертывания политического пространства, а также дискретность этого процесса, обусловленная изменчивостью феномена политического. Динамика политического, в свою очередь, связывается с возможностью передачи политических содержаний в феномене человека как специфической социально-коммуникативной области. Обосновывается тезис о подвижной основе общественных предпосылок, а также о коммуникативной и, шире, медиальной природе процесса порождения политического, который совершается в «колебаниях» человеческого качества социальных акторов.
Ключевые слова: медиа, социальная коммуникация, сообщительность, медиология, политическое, политическое пространство, человек.
Тема политического пространства в настоящее время привлекает внимание многих исследователей1.
Это обусловлено не только масштабностью политических процессов и событий, но и активным влиянием политики на неформальную (сферы влияния, области безопасности и др.) и формальную пространственную (границы, статусы, международные договоры) конфигурацию современного мира. В целом в пространственном подходе к политическим явлениям создается возможность их обобщающих трактовок, формируются предпосылки для сравнения, комбинирования и координации в исследовательском плане различных крупных содержательных «блоков» в интерпретациях современной политики2.
© Клягин С.В., 2015
Очевидно, что в той или иной объектной области могут рассматриваться те или иные разновидности политического пространства, например: экономическое, военное, информационно-коммуникативное. Одним из определяющих видов в этом, по сути своей открытом списке является антропологический аспект политического пространства.
Важность рассмотрения антропологического аспекта политического пространства связана прежде всего с тем, что политика реализуется людьми и в ней преследуются цели, так или иначе ориентированные на людей. Границы и содержание политического пространства во многом обусловлены взглядами людей на политику, способами и общим качеством включения человека в политику (политическая социализация, политическое лидерство, политическое участие), а также социально-антропологическими характеристиками различных политических акторов.
Рассмотрение выделенного аспекта находится на пересечении нескольких областей знаний: политологии, политической антропологии, философской антропологии, политической социологии, а также знаний о политическом пространстве и его динамике. Ключевые идеи такого возможного синтеза знаний связаны с обращением к особенностям политической организации народов мира и различных социальных сообществ.
Наконец, идеи о человеке как таковом, о самом феномене человеческого также во многом определяют представления о политике, о сфере ее распространения, о структуре и границах политического пространства. В философско-антропологическом плане человек -это сложная бытийная форма, избыточная относительно индивидной предметности. В целом в неклассической философской традиции (Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Г. Гадамер, Ж. Деррида, Э. Блох) человек не фиксируется как локальное «что» социума. Напротив, человек может трактоваться как особое место в бытии - область внутренне согласованного бытийного присутствия, где создается возможность возвышения человека именно как расширения его бытийных возможностей. В этом смысле оперирование с политической предметностью человека есть «опробывание» границы понимания того, каков человек. Социальное и политическое самоопределение человека как выражение «эк-зистенции»3 человеческого является воспроизводимым демаркационным действием, важным для понимания функционирования основных сфер жизни и институтов социума.
Связь человека и политики может характеризоваться представлениями о неизменности политического, о статической опре-
деленности человека как социального индивида. Вместе с тем перспективными являются идеи и о динамическом присутствии человеческого качества в пространстве политики. Перефразируя известное высказывание Ф.М. Достоевского, можно утверждать: «Человек принадлежит политике, но не весь...». Люди не находятся изначально в сфере политического, они могут включаться или, напротив, не включаться в область вненормативного консолидируемого действия, объединяющего частное ради общего, чем по своей общественной роли и является политика. Образно говоря, политика - это постоянно возобновляемый различными средствами «сбор в поход», построение целеориентированной социальной активности, принимаемой в качестве значимой для себя теми или иными общественными группами. Из-за изменений представлений о «политическом», из-за динамики соотношения между формальной, в различной степени уже оформленной, политикой и политикой «живой», наполненной реальной общественной силой, область «человеческого сектора» политики зачастую не совпадает с политическим пространством в целом. Более того, можно предположить, что возможное несовпадение является одной из движущих сил политики, предпосылкой ее постоянного переосмысления, сохранения ее функциональной роли в обществе. Поэтому при обращении внимания на антропологический сегмент политического пространства как на область производства политического в поисковом плане имеет смысл сосредоточиться на границах, критических пунктах, «срывах» проявления человеческого как своего рода невидимых рубежах, где собирается потенциал искомого, непрерывно согласуемого общественного действия.
Развивая тезис о подвижной, сообщительной основе социальных артефактов и общества в целом, создаваемой как бы «дыханием» смыслового горизонта социума, можно говорить о коммуникативной и, шире, медиальной природе процесса порождения политического, который совершается в «колебаниях» человеческого качества социальных акторов4.
В усилении и ослаблении качества поставления человека как своего рода проводника, медиатора его сверхиндивидной, бытийной сути обнаруживается особый локус политического пространства. Этот локус может быть назван областью социально-антропологической медиологии, где собирание и осмысление (или, напротив, утрата и забвение) человеческого качества производит политический, т. е. по сути своей консолидирующий и общий регулятивный, потенциал общественных отношений.
Методология изучения выделенной области может быть весьма разнообразной в широком спектре методов социально-гуманитарных исследований человека, общества и политики. Поскольку для рассмотрения выделена подвижная, «текучая» область, насыщенная разноаспектными, нередко уникальными событиями и фактами человеческой жизни, представляется целесообразным использование культурно-антропологического методологического подхода5.
Отправная точка этого подхода - понимание людьми себя, их отношения друг к другу, к общему пространству политики и своему возможному участию в ней происходит в потоке индивидуальной и общественной повседневной жизни. В этом подходе реализуется «стремление уловить и зафиксировать непосредственно-жизненное взаимодействие человека с действительностью, общественно-исторически детерминированное отражение форм и способов такого взаимодействия во внутреннем мире людей, в их поведении, отношениях друг к другу, повседневном быту»6.
Теоретические предпосылки культурно-антропологического подхода могут быть очерчены в рамках ряда влиятельных интеллектуальных направлений.
В общем плане этот подход относится к неклассической парадигме социально-гуманитарного познания, ориентированной на неустранимость субъективных и ценностных аспектов научного познания7.
Актуальность выделенного подхода обусловливается также совершающимся «антропологическим поворотом» в ряде социально-гуманитарных дисциплин. Как отмечает в обобщающей статье по этому вопросу Н. Поселягин, «для антропологического поворота главным является именно человек, любой индивид (как действующее лицо социума), но познаваемый не непосредственно, как в физической антропологии, и даже не только через его социальную активность (включая индивидуальный повседневный быт), а прежде всего через знаковые медиаторы - тексты»8.
При этом текст понимается в широком социально-культурном формате с учетом процесса порождения, структурирования и переосмысления дискурсивных практик жизни. Стоит отметить, что определенное внимание в этой связи в отображении мира человека отводится литературе и искусству как поисковым областям, необходимым для воспроизводства общественного дискурса9.
Важной для понимания оснований культурно-антропологического подхода является известная концепция «жизненного мира» в науках о человеке и обществе. В ней находят выражение взаимная нерасторжимость и взаимная несводимость науки и жизни,
разума и экзистенции. Как отмечает Ю. Хабермас, «способность к экзистенциальному решению или радикальному выбору самого себя действует всегда в горизонте истории жизни, по имеющимся следам которой индивид может понять, кто он есть и кем хотел бы быть»10.
Методологические идеи, близкие к выделенной в статье антропологической области формирования политического в политическом пространстве, связаны также с пониманием динамики особого рода неформальных сообществ, которые в современной социологии рассматриваются не как институциональные образования, но как условия прочтения различных текстов современной культуры. Это специфические общности - «недоколлективы», «бытие-вме-сте» (Ж. Нанси), идентичность которых «еще не успела состояться». Они отличаются «призрачной» социальностью и «находятся у кромки языка и равным образом истории». В этих сообществах проявляется «утопический импульс», что можно понимать как неясно выраженное несогласие с наличным положением вещей и такое же стремление найти ему альтернативу11. Такого рода проявляющиеся сообщества, которые собираются сверхинтерсубъективной нелинейной коммуникацией - «коммуникацией опыта» (Ж. Батай, М. Бланшо, Ж. Нанси)12, питаются энергией динамики опробыва-ния человеком себя на ускользающих границах социального.
Показанная возможность понимания источников общественной консолидации связана с переосмыслением генезиса политического действия, которое самоопределением человека по отношению к многообразию повседневной жизни непрерывно обновляется в противопоставлении «застывшим» формам и диспозициям политической жизни. Примечательно, что политическое действие, «заряженное энергией участников, в этом смысле остается решительно аполитичным, однако только так, пожалуй, и можно сохранить обещание, заложенное в демократии как таковой»13. Значимость жизненного мира человека в динамике политики подчеркивает в своем труде «На краю политического» Ж. Раньсер: «. политическое задает себе в качестве объекта инстанцию обыденной жизни», при этом «узел политического вопроса оказывается сведенным к точке пересечения между практиками управления и формами жизни, полагаемыми в качестве их основания»14.
Подытоживая краткую характеристику методологических идей, которые могут быть использованы в рассмотрении выделенной в статье предметной области, можно отметить следующие характерные для культурно-антропологического подхода черты: во-первых, констатация общей значимости внимания к горизон-
ту жизни человека, взятая во всем ее повседневном разнообразии; во-вторых, признание важности выяснения представлений человека о самом себе в ситуациях взаимодействия с другими людьми и с обществом в целом; в-третьих, выделение тех или иных обобщающих конструктов (знаковые и дискурсивные регулятивы, культурные ценности, психологические стереотипы и др.), направляющих поведение человека.
Очевидно, что в реализации культурно-антропологического подхода могут проявляться разные акценты. Особое внимание именно к феномену человека и человеческого в рамках этого подхода уделял Г.С. Кнабе, рассматривая жизненную среду человека в целом15. Она воспринимается людьми обобщенно на уровне «непосредственно-жизненного отношения к действительности»16, в переживании их простых поведенческих действий и реакций. Социальные взаимодействия проявляются неупорядоченно, социальные диспозиции и структуры четко не определяются, преобладают неинституциональные, «текучие» формы распространения и представления знаний и социальной информации17. Для проявления человеком себя важным становится бытовой обиход как переплетение культурной традиции повседневности, переходы и заимствования между ними18. Значимыми оказываются формы самовыражения человека, проявления себя на тонкой грани «прикровенного и откровенного»19, возможного открывания себя социуму, «опро-бывания» себя и общности с другими людьми на оселке предлагаемых со стороны общества идей, норм и ценностей.
Понимание того, что от осознанности усилия к человеческому зависит подлинность движения человека к политическому как особому общественному состоянию, вместе с тем не облегчает решение мыслительной задачи по наполнению создающего политический потенциал медиального аспекта феномена человека эмпирическим содержанием. Предположительно, оно может быть представлено типовыми ситуациями проявления человеческих качеств при встрече с миром политики, соответствующим ему пространством перцепций и переживаний политического. Есть особенности также в характере проявления и представления этого материала. Действенность самоопределения людей относительно проблем общественной жизни, политический потенциал поискового, опробы-вающего взаимодействия человека и общества проявляются еще до возможности фиксации в четких социально-культурных и знако-во-дискурсивных формах20.
Такая возможность может быть проиллюстрирована проницательным наблюдением писательницы Н. Берберовой о том, как в
кризисной ситуации происходит встреча человека с политикой: «Социальные проблемы, которые волновали меня, волнуют и сейчас, в тот год российской революции были по природе своей ди-хотомичны (двусмысленны, двуостры) и мучили меня чрезвычайно... я вижу в них то же самое наше общее слепое кипение (выделено мною. - С. К.), где любовь, вернее - жалость к дальнему, отвращение и страх к ближнему, тяжелое чувство общей вины, непоправимости всего сливались в тоске всеобщего бессилия»21.
Обращение к биографическому свидетельству для эмпирической интерпретации общественно-политического измерения «медиа человека» здесь отнюдь не случайно. Типовые ситуации обнаружения этого специфического медиологического феномена на «доконцептуальной», знаково-символической стадии его познания в уже апробированных в науке контекстах использования культурно-антропологического подхода корректно могут быть представлены биографическими материалами, мемуарами и свидетельствами людей.
В ограниченных рамках статьи заведомо невозможно добиться полноты такой характеристики. Выход видится в том, чтобы использовать те обобщения рассматриваемой предметной области, которые уже опознаны и зафиксированы в культуре. В частности, можно для иллюстрации предлагаемых идей и тезисов обратиться к крупным, широко известным и потому значимым текстам художественной литературы разных лет.
Для отграничения типовых ситуаций влияния «медиа человека» на динамику политического пространства (включая понимание политического как такового) необходимо выделить некоторые аналитические «метки». Важно понять, хотя бы в самом общем плане, механизм «запуска» собирания политического потенциала в медиальном по своей природе итерационном процессе взаимодействия человека со структурами социального порядка и самопознания человека на фоне этого взаимодействия. Усилие исследовательского внимания должно быть направлено на обретение своего лица (и возможности его потери.) изначально безымянными социальными акторами. Ведь именно обретение лица приводит к различению себя от других и возникновению общественного отношения22.
Социально-диалогическое движение к личному и к политическому как консолидированной инаковости личностного может быть зафиксировано в примерной последовательности вопросов, которые человек «по жизни» задает себе, а именно: кто я? для чего я? почему так? как жить? Каждый из вопросов является интегратором смыслов вокруг соответствующих векторов развертывания
социально-антропологических и политических содержаний. Такими векторами являются «Человек», «Ценности», «Общество», «Действие». Эти же векторы маркируют объектные основания для определения возможных типовых ситуаций, где «медиа человека» проявляет, «оживляет» политическое, способствует динамике политического пространства. В этих ситуациях человеком выполняется обращение к универсалиям социума, воспринимаемым во всем их многообразии, задается некий поведенческий и дискурсивный вопрос-ответный поток изменений социальных и человеческих параметров той иной области жизни человека в обществе. Такой поток можно характеризовать как длящееся сообщительное отношение к общему в сопутствующем человеку социуме, т. е. человек не только взаимодействует, коммуницирует с социумом, он также осуществляет самокорректирующую «передачу» себя в социум, раскрывая таким образом свой медиальный и, шире, медиологиче-ский потенциалы. В единстве коммуникации и поддерживающей ее коммуникативной среды, как отмечает Р. Дебрэ, «узы коммуникативной филиации способствуют возникновению места воображаемой идентификации»23. Иначе говоря, на основе социальной коммуникации происходит становление предпосылок социального упорядочивания, приобретение чем-либо в социуме «гражданства» как бы по праву рождения от коммуникации. Подобная возможность важна и для самоопределения по отношению к общественному действию и к политике как области непрерывного собирания такого действия.
С учетом сказанного выделим и в ознакомительном плане рассмотрим несколько типовых областей, где в медиальной динамике мира человеческого (сообщительное взаимодействие внутреннего и внешнего) происходит движение к политическому и где на возможном «срыве» человеческого происходит порождение политического как необходимость преодоления различных деформаций политических действий
«Кто я?», возможность политического как выбор человеческого. Вопросом самопознания человека, собственно, и начинается политическое как общественная совместность. Но на этом обращении к реальности политика может и завершиться. Стирание такого вопроса в индивидуальном и общественном сознании приводит к видимой тотальности официально декларированного политического. Отказ от поиска человеческого, от попытки обретения личного в общественном приводит к «провалу» в «политическое» небытие. Весьма устрашающие примеры такой ситуации описаны в известных антиутопиях Е. Замятина, Дж. Оруэлл, Дж. О. Хаксли.
Феномен «сваливания» в официоз «политики» фиксирует литературное свидетельство О.А. Седаковой, которая рассматривает возможность общественной жизни в СССР в 60-е годы прошлого века именно в отдельных локусах пространства «внесоветского». За его пределами разыгрывается драма антропологической безымянно-сти, простирается «территория "выжженной земли" (а это, мне кажется, и есть главная характеристика советского человека: он живет до всего, до Адама, он tabula rasa, по которой любые свои строки пишет пропаганда, не встречая никакого сопротивления - "А мы не знали!" "А нам так говорили!")»24.
«Для чего я?» - возможность политического как выбор возможности действия в определенных социальных обстоятельствах. Обретение лица приводит к различению себя от других и возникновению общественного отношения. В этой ситуации «медиа человека» раскрывается в самой возможности действия как основы участия в политическом. Это действие может быть предпосылкой для участия в общественном. Но и сознательный отказ от ложной или мнимой социальности порождает мощный, хотя нередко и скрытый на поверхности повседневной жизни, импульс к живой общественной консолидации, без которой политическое теряет смысл. Социально-антропологический выбор, способствующий осознанию и выражению человеком своего отношения к миру политики, становится важным «оселком», на котором проверяется истинность, а не просто провозглашается политическое. Медиальная область, где потоком информационно-смысловых сообщений созидается социальная реальность, проявляется в демонстрации политического действия. Однако в еще большей степени она проявляется в сомнении относительно приемлемости этого действия и даже в явном или молчаливом протесте против отчужденных от человека, подавляющих его политических установок и практик.
Примеры выстраданных поступков-сообщений человека о своем парадоксальном, «перевернутом» включении в политическую жизнь представлены в романе А.И. Солженицына «В круге первом». Речь идет о нескольких показательных литературных образах, которые могут быть перечислены по степени драматизма проявления в них экзистенциально-нравственного содержания выбора к реальному политическому. Затаенный социальный протест выражен живущим в провинции дядей Иннокентия Володина следующим образом: «Это - не тяжело. Здесь все работы по мне - по совести. Помои выливать - по совести. Пол скребу - по совести. Золу выгребать, печку топить - ничего дурного нет. Вот на службах - на службах так не поживешь. Там надо гнуться, подличать.
Я отовсюду отступал»25. Тот же пассивный уход из-под официальной политики, но уже в условиях тюремного заключения, демонстрирует дворник Спиридон Егоров: «Какие бы ни были власти - с властями жил Спиридон всегда в раскосе»26; «Всем давать - мужу не останется»27. Наиболее же заметное, рискованное по своим последствиям протестное действие являет своим поступком - отказом от сотрудничества с начальством «шарашки» - Глеб Нержин. Уезжая из подмосковного учреждения в неизвестность пересылок и отдаленных смертных лагерей, он так характеризует свой выбор: «Говорит пословица: не море топит, а лужа. Хочу попробовать пуститься в море»28.
«Почему я такой?» - возможность политического как выбор в области ценностных оснований политического действия. В феномене ценности проявляется процесс медиации между существованием и сущностью человека: «Я становлюсь тем, кто я есть на самом деле». Между отвлеченностью наличного существования и полнотой своего должного бытийного достоинства человек выполняет работу сообщительности, объединяя в своих действиях устремления, желания и волю. Ценность становится основой для самой способности ценностного суждения. В социально-антропологическом пространстве «медиа человека» указанная процессуальность становится явной. Когда человек четко выражает свою жизненную позицию, он признает определенную ценность и получает возможность реализовать ее в политическом действии.
Начало политического как социального должного обнаруживается именно в области сообщительно-процессуального выбора как принятие высших ценностей или как нравственное (само)разобла-чение ценностно-порочных, негативных «политических» практик.
В первом случае политическое становится общественным служением. Выраженный акцент на духовно-нравственных факторах социального действия делал в своих трудах И.А. Ильин. Он, в частности, писал: «Истинною и живою опорою государства и государственной власти всегда были те люди, те слои, те группы, которые воспринимали общественное делание как служение Родине, которые в этом служении видели долг чести и бремя ответственности, которые стремились именно служить земле, а не властвовать над нею»29.
Ложные ценности приводят в политической жизни к политиканству, цинизму и экстремизму. Вот как, например, заявляет о своем нравственном кредо персонаж романа Ф.М. Достоевского «Бесы» Петр Верховенский: «...в сущности, наше учение есть отрицание чести и. откровенным правом на бесчестье всего легче рус-
ского человека за собой увлечь»30, а также: «.мы пустим пьянство, сплетни, разврат; мы всякого гения притушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство»31.
«Как жить?» - возможность политического как выбор в области социального действия. В области практически собираемого общего действия политическое поддерживается, «оживляется» вольным или невольным выбором человека между реальным участием в социальных делах и имитацией общественной активности. Сообщительность этого движения проявляется в различении ситуации такого выбора, а также в том, что этот выбор все время повторяется, делается заново. Феномен активистской имитации политического весьма разнообразен в современном обществе, где широко используются дискурсивные технологии, которые могут способствовать отчуждению деятеля от процесса деятельности, формированию ее иллюзорных образов и моделей. Могут быть названы типовые ситуации сообщения человека с практической деятельностью, в которых уточняется подлинность политического. Примеры этих ситуаций широко представлены в произведениях Ф.М. Достоевского. Показательна в этой связи характеристика Шатова, одного из персонажей романа «Бесы»: «Это было одно из тех идеальных русских существ, которых вдруг поразит какая-нибудь сильная идея и тут же разум точно придавит их собою, иногда даже навеки. Справиться с нею они никогда не в силах, а уверуют страстно, и вот вся жизнь их проходит потом как бы в последних корчах под свалившимся на них и наполовину совсем уже раздавившим их камнем»32.
В этом же ряду находится и описание Лебезятникова из романа «Преступление и наказание», которого называют одним из «передовых молодых прогрессистов». Он играет значительную роль в иных любопытных и баснословных кружках и прикомандировался к прогрессу «по страсти»33.
Лебезятников, как впоследствии оказывается, будучи человеком, не лишенным нравственных принципов, тем не менее следующим образом видит свое участие в общественных делах: «Я могу косвенно способствовать развитию и пропаганде. Всякий человек обязан развивать и пропагандировать и, может быть, чем резче, тем лучше. Я могу закинуть идею, зерно.»34.
Подытоживая предпринятый в статье опыт построения социально-антропологической медиологии в динамике политического пространства, можно предложить ряд обобщающих замечаний. Прежде всего необходимо подчеркнуть, что сложность и многообразие мира человека обусловливают подвижность, «мозаичность» антропологического аспекта политического пространства. Важно
находить связующие нити, векторы осмысленной направленности в этой пространственной динамике. Перспектива изучения «горячего цеха» - области, где во взаимодействиях человека и общества «вываривается» политическое, наполняющее (или, напротив, про-блематизирующее) политическое пространство социума, состоит в рассмотрении потенциала сообщительности, социально-медиальной направленности человека к политике как общественному действию. На этой основе возникают предпосылки для использования в политологии социально-гуманитарной методологии, в частности культурно-антропологического подхода. Он позволяет раскрыть повседневность политического, своего рода мир «микрополитических» феноменов, с помощью которых можно по-новому видеть и трактовать явления и процессы привычной «большой» политики. Наконец, в идее «медиа человека» как связующей социальную ткань области порождения политического обнаруживаются новые междисциплинарные и проблемно-ориентированные взаимосвязи политических и социально-коммуникативных наук.
Примечания
1 См., например: Бауман З. Глобализация: последствия для человека и общества. М., 2004. С. 44-81, а также многочисленные труды по геополитике (например, обзор: Поздняков Э.А. Философия политики. М., 2011. С. 347-372); работы и исследования в области мир-системного анализа (И. Валлерстайн и его последователи); научные труды, в которых реализуются комплексные сферообразующие идеи (ноосфера, техносфера, семиосфера, медиасфера, экологический подход и пр.) применительно к общественным явлениям и процессам.
2 См.: Мельвиль А. Пространство и время в мировой политике // Космополис. 2007. № 2 (18). С. 117-122.
3 См.: Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1992. С. 212.
4 См.: Возможность рассмотрения макросоциальных медиальных приложений см.: Клягин СВ. Разнообразие как медиа социального // Вестник РГГУ. Серия «Политология. Социально-коммуникативные науки». 2013. № 1 (102). С. 11-21.
5 См.: Генезис и особенности развития этого подхода в отечественном социально-гуманитарном познании подробно охарактеризованы Г.С. Кнабе. См.: Кна-бе Г.С. Древо познания и древо жизни. М., 2006. С. 7-15.
6 Там же. С. 33.
7 См.: Степин В.С. Теоретическое знание. М., 2000. С. 619-640.
8 См.: Поселягин Н. Антропологический поворот в российских гуманитарных науках (Независимое литературное обозрение. 2012. № 113) [Электронный ре-
сурс] // Журнальный зал. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2012/113/po5-pr. html (дата обращения: 15.12.2014).
9 См.: Хабермас Ю. Техника и наука как «идеология». М.: Праксис, 2007. С. 117-136.
10 См.: Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1992. С. 16.
11 См.: Покровская Е.А. Безымянные сообщества. М., 2012. С. 8, 10.
12 Там же. С. 27.
13 Там же. С. 11.
14 См.: Рансьер Ж. На краю политического. М., 2006. С. 11.
15 См.: Кнабе Г.С. Указ. соч. С. 36.
16 Там же. С. 33.
17 Там же. С. 38-39.
18 Там же. С. 40-42.
19 Там же. С. 35.
20 Обоснованность такого подхода показана в семиологическом обзоре становления знака в предисловии С. Зенкина к книге Р. Барта. См.: Барт Р. Система моды: Статьи по семиотике культуры. М., 2003. С. 11-14.
21 См.: Берберова Н. Курсив мой. М., 2001. С. 53.
22 В одном из своих последних интервью недавно ушедший из жизни социолог Борис Дубин цитировал Ива Бонфуа: «Цивилизация еще в полном смысле слова не нашла себя, если ей не удалось придать форму лицу человека, поймать и оживить человеческий взгляд. Это тот последний образ, которым обоснованы все остальные». См.: Дубин Б. Панорама с воронами и псами [Электронный ресурс] // Стенгазета. URL: http://stengazeta.net/7p-1000589 (дата обращения: 09.09.2014).
23 См.: Дебрэ Р. Введение в медиалогию. М., 2009. С. 19.
24 См.: Седакова О.А. Шум и молчание шестидесятых [Электронный ресурс] // Гефтер. URL: http://gefter.ru/archive/11167 (дата обращения: 09.09.2014).
25 См.: Солженицын А.И. В круге первом. М., 2006. С. 461-462.
26 Там же. С. 518.
27 Там же. С. 559.
28 Там же. С. 748.
29 Цит. по: Российский военный сборник. Вып. 9. М.: Военный университет, 1995. С. 341.
30 См.: Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 10 т. М., 1957. Т. 7. С. 405.
31 Там же. С. 437.
32 Там же. С. 32-33.
33 Там же. С. 377-378.
34 Там же. С. 382.
