CC BY
71Александр Котов
ВОПРОСЫ НАЦИОНАЛИЗМА 2014 № 1 (17)
Бюрократический национализм Михаила Каткова
Радуясь вместе с прочими русскими либералами смерти Николая I, М.Н. Катков язвительно отмечал в частном разговоре: «Если бы император Николай восторжествовал, то трудно и представить себе, что сделалось бы с ним; он уподобился бы Навуходоносору — вышел бы в Летний сад и стал бы щипать траву»1. Три десятилетия спустя самого Каткова будут провожать в могилу схожими каламбурами. Для следующего поколения русской интеллигенции он станет воплощением идеи «борьбы власти с народом», «самоценности сосредоточения всей власти в руках правительственного аппарата»2.
Превращение респектабельного англомана в «гасителя» и «душителя» всегда вызывало повышенный интерес мемуаристов и историков. Либеральные современники, как правило, связывали эту «изумительную неустойчивость в своих воззрениях»3 с корыстно-субъективными мотивами. Историки советские, обличая реакционную природу умеренного либерализма и в чем-то, кажется, Михаилу Никифоровичу симпатизируя, обыкновенно отмечали причины объективно-классовые: «Ни Катков, ни Феоктистов в собственном своем
сознании ничему не изменили, ничего не сжигали и уж конечно, никому не "продавались"»4. Наконец, для «неогосударственников» 1990-х гг. Катков — автор актуальных рецептов по лечению от либерализма и прочих «дурных болезней» современности. Собственно, от попыток вынести их идеи на современную политическую улицу пострадали многие классики русской общественной мысли. Но, как ни парадоксально, из отечественных публицистов именно издатель «Московских ведомостей» оказался для этого наиболее пригоден.
Каткову посвящена обширная литература. Из дореволюционных работ современному читателю будут интересны книги С. Неведенского5 и Р. Сементковского6. Автор первой со спокойной и не лишенной объективности доброжелательностью излагает биографию и взгляды своего героя; автор второй дает классическую либеральную трактовку катковской деятельности. К лучшим произведениям советской исторической науки относится монография В.А. Твардовской7, на современном фоне выделяются две книги С.М. Саньковой8. Но, разумеет-
174
1 Феоктистов Е.М. За кулисами политики и литературы. М., 1991. С. 106.
2 Спор о России: В.А. Маклаков — В.В. Шульгин. Переписка 1919-1939 гг. М., 2012. С. 217.
3 Сементковский Р.И. М.Н. Катков, его
жизнь и литературная деятельность. СПб.,
1892. С. 5.
4 Пресняков А.Е. Воспоминания Е.М. Феоктистова и их значение // Феоктистов Е.М. За кулисами политики и литературы... С. 7.
5 Неведенский С. Катков и его время. СПб., 1888.
6 Сементковский Р.И. Указ. соч.
7 Твардовская В.А. Идеология пореформенного самодержавия. М., 1978.
8 Санькова С.М. Государственный деятель
ся, наибольший интерес представляют сами катковские тексты. За последнее время вышло несколько их сборников, в большинство из которых вошли преимущественно статьи «хватательно-охранительной» направленности9. Немного улучшило ситуацию шеститомное собрание сочинений — однако и оно, в силу своей неполноты и недостаточного комментария, представляет (по собственному признанию составителя) интерес скорее как первый шаг к академическому ПСС10. Таким образом, пока для полноценного знакомства с катковским наследием лучше всего подходят выпущенные С.П. Катковой тома «Полного собрания передовых статей "Московских ведомостей"», доступные широкому читателю на сайте РГБ.
Не все эти статьи (как, впрочем, и переизданные сейчас) принадлежат перу самого Каткова. Показательно в этом плане письмо Ф.И. Тютчева М.А. Георгиевской: «За неимением письменных извещений я стараюсь вычитать коли не вас, так мужа вашего из передовых статей "Московских вед<омостей>"... но как-то не удается. — Выдается из них, а особливо из последних по финансовым вопросам, только сердитый горб Леонтьева.»11. Широкие читательские массы принадлежность передовиц тем более не волновала. Ю.С. Карцов в своей «Хронике распада» передает рассказ архитектора Пороховщикова: «"Москов-
без государственной должности. М.Н. Катков как идеолог государственного национализма. Историографический аспект. СПб., 2007; Она же. Михаил Катков в поисках места (1818-1856). М., 2009.
9 Например, см.: Катков М.Н. Империя и крамола. М., 2007; Он же. Имперское слово. М., 2002.
10 Катков М.Н. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 1: Заслуга Пушкина. СПб., 2010. С. 9.
11 Тютчев Ф.И. — Георгиевской М.А.
22.02.1866 // Тютчев Ф.И. Полное собрание
сочинений и писем: в 6 т. Т. 6. М., 2004. С. 128.
ские ведомости только что завершили блестящую кампанию. Московский английский клуб, выражая патриотические чувства населения первопрестольной столицы, в честь редакторов М.Н. Каткова и П.М. Леонтьева давал парадный обед, в котором участвовал и Пороховщиков. Оба редактора, М.Н. Катков и П.М. Леонтьев, сидели в центре стола на почетном месте. Кем-то был поднят вопрос: где кончается Леонтьев и начинается Катков? Вопрос этот обсуждался при дружном смехе, но удовлетворительного его решения найти никто не смог, ни сами юбиляры. Постановлено было общим голосом: Катков и Леонтьев составляют одно неразрывное целое»12.
Публиковавшиеся в «Русском вестнике» литераторы называли Каткова и Леонтьева «московскими баронами», нередко объединяя их в триумвират с еще одним alter ego Каткова — профессором Н.А. Любимовым. Прочие сотрудники располагавшегося на Страстном бульваре «департамента Каткова» не имели своего голоса, всецело подчиняясь воле редактора. Н.В. Васильев, ставший редактором «Голоса Москвы» (газеты, подконтрольной не любившему Каткова Т.И. Филиппову), вспоминая о своем прежнем сотрудничестве в «Московских ведомостях», отмечал, что его участие в редакционной политике «было не более участия в пашне той мухи, которая сидела на лбу пахавшего вола»13. Колоритно описывал катковскую редакцию Ю.С. Кар-цов: «Состоящая из двух комнат, редакция эта напоминает контору в помещичьей экономии. Мимо меня снуют волосатые индивидуумы в длиннополых сюртуках, говорят они между собою вполголоса, жестами указывая в коридор, в который только скрылся артельщик. С первого взгляда вид-
12 Карцов Ю.С. Хроника распада // Дом русского зарубежья (ДРЗ). Ф. 1. М-76(1). Л. 229.
13 Голос Москвы. 1885. №1.
175
но, что эти господа самостоятельного значения не имеют. Властный хозяин там за стенкою; все прочие не более как его челядь; хотя они именуют себя сотрудниками, но собственного мнения иметь не дерзают и беспрекословно покорствуют хозяйской воле. Кто бы мог подумать, что пройдет несколько лет, эти раболепные поддакиватели, в свою очередь, станут хозяевами — обратятся в заправских "Катковых" и даже начнут пренебрежительно отзываться о покойнике, перед которым не смели вымолвить и слова»14.
Таким образом, «Московские ведомости» (как, впрочем, и многие другие русские издания того времени) представляли собой пример «персонального журнализма» — расцвет которого в Европе пришелся на рубеж XVIII-XIX столетий. Здесь уместно будет сказать несколько слов о т.н. «феномене Каткова». Уникальность положения, которое занял в петербургской России московский редактор, отмечали многие его современники. В посвященном его памяти номере «Московские ведомости» не без гордости цитируют английскую Pall Mall Gazette от 2 августа 1887 г.: «Есть нечто феноменальное в положении, занятом этим журналистом, имевшим влияние в сердце самодержавной России, на которое не может даже претендовать ни один печатный орган демократических государств Старого и Нового Света»15. Впрочем, знающий читатель при желании мог связать восхищение английского издания с влиянием печатавшейся там О.А. Новиковой.
Куда большую ценность имеет свидетельство Н.П. Гилярова-Платонова: в некрологе «Современных известий» он отметил в Каткове «явление небывалое, беспримерное, положение исключительное... Постоянное соеди-
нение государственного деятеля и публициста в одном лице, самое понимание обязанностей публициста как стража государственных интересов, — это явилось с Катковым и, должно полагать, с ним прекратится»16. Впрочем, относительно прекращения Гиляров ошибался: как минимум еще один пример «соединения государственного деятеля и публициста» до сих пор хранится в Мавзолее на Красной площади. Очевидно, что «секрет» катковско-го влияния — в пресловутой литерату-роцентричности старой России, архаичной вере тогдашнего русского общества в магию печатного слова.
В глазах современников Катков предстает не то античным, не то библейским героем. И если в тютчевской характеристике — «обуянный гневом Ахилл»17 — преобладает ирония, то кн. В.П. Мещерский в посмертном панегирике публицисту был предельно серьезен; «И вот в это время, в эпоху безграничного владычества Герцена, вдруг грянул гром. Среди раболепного безмолвия послышалась речь Каткова, твердая, мудрая, властная. Камень, брошенный твердой рукою, попал в цель. Скудельный божок дал трещину с самой макушки и до подножия. Вскоре новый удар — и божок рухнул в прах, остались одни черепки»18. «Классицистский» образ Каткова рисует и В.В. Розанов: «Катков был истинный царь слова. Это был человек собственно Александровской эпохи, Николаевской эпохи, ну — краешком Екатерининской эпохи. Вот когда
14 Карцов Ю.С. Семь лет на Ближнем Вос-
_ токе. СПб., 1906. С. 136-137
176 15 Легенды о М.Н. Каткове // Московские _ ведомости. 1887. №206.
16 Гиляров-Платонов Н.П. М.Н. Катков // Гиляров-Платонов Н.П. Сборник сочинений: в 2 т. Т. 2. М., 1900. С. 522.
17 Тютчев Ф.И. — Тютчевой Е.Ф. Апрель 1866 // Тютчев Ф.И. Собрание сочинений и писем: в 6 т. Т. 6. М., 2004.
18 Мещерский В.П. Воспоминания о М.Н. Каткове // Русский вестник. 1897. №8. С. 5.
бы он сыграл роль, — плечом к плечу около Карамзина, пожалуй — Державина, около Потемкина»19. Однако от современников Державина и Потемкина Каткова отличала вполне романтическая «свобода от правил», а равно и вполне романтическое чувство собственного одиночества в борьбе с наступающим хаосом «крамолы».
Субъективизм, свойственный М.Н. Каткову еще в молодые годы, раздражал как его оппонентов, так и покровителей. В.Г. Белинский предсказывал, что «бравада субъективности» — «это конек, на котором наш юноша легко может свернуть себе шею»20. Предсказание критика-демократа чуть не сбылось в 1864-1866 гг., во время известного конфликта между «Московскими ведомостями» и П.А. Валуевым. Валуева, ранее безуспешно пытавшегося привлечь Каткова на свою сторону, сильнее всего задело то, что издатели «Московских ведомостей» «провозглашают себя изобретателями единства России»21 — чего бывший министр внутренних дел не забыл Михаилу Ни-кифоровичу и одиннадцать лет спустя, когда через год после смерти Каткова просил М.М. Стасюлевича упомянуть во «Внутреннем обозрении» «Вестника Европы» об этой манере по-койного22. Схожие эмоции испытывал и Александр III: «Все эти господа думают, что они истинные русские и кроме их никого нет. Должно быть, они и меня считают немцем или чухонцем. Слишком легко достается им этот балаганный патриотизм»23.
19 Розанов В.В. Суворин и Катков. URL: http://az.lib.ru/s/suworin_a_s/text_0020.shtml
20 Кантор В.К. Русская эстетика второй половины XIX в. и общественная борьба. М., 1978. С. 51.
21 Чернуха В.Г. Правительственная политика в отношении печати 60-70 гг. XIX в. Л., 1989. С. 161.
22 М.М. Стасюлевич и его современники в их переписке. СПб., 1911. Т. 1. С. 489.
23 Балуев Б.П. Политическая реакция
Романтический «субъективизм» Каткова усугублялся еще одной особенностью его мышления, описанной ближайшим сподвижником редактора — Н.А. Любимовым: «...мир, в котором жил Михаил Никифорович, не был тот мир, который в данную минуту окружал его в действительности. Он имел обыкновенно дело не с людьми и вещами в их реальной полноте существования, а с образами людей и вещей, как стояли они перед его могущественным умственным прозрением, при освещении той или другой мысли, всецело поглощавшей его в данную минуту. В своих резких очертаниях существа эти нередко представлялись действующими более сознательно, полно и совершенно — в хорошую или дурную сторону, — чем те действительные люди, с их слабостями и непоследовательностями в добре и зле, которым эти черты принадлежали».
Любимов же отмечал довольно оригинальный характер катковской полемики: «Одним из основных приемов было не оставаться в оборонительном положении, не брать роли только оправдывающегося и защищающегося, но быстро переходить в атаку и нападение; иметь в виду не только оградить себя и отразить нападение, но и уничтожить противника, с первых шагов по возможности поставить его в такое положение, чтобы пришлось думать не о том, чтобы нападать, а о том, чтобы защищать самого себя. Другое правило было не разбрасываться в подробностях, а сосредотачивать удар на общем тоне того, против чего идет полемика, и на немногих, ярко выставленных пунктах. Впоследствии установилась довольно оригинальная практика. Михаил Никифорович избегал читать статьи, на которые возражал с такой силою. Кто-либо из близких передавал ему содержание статьи. Михаил Ники-форович останавливался на выпуклых
80-х гг. XIX в. и русская журналистика. М., ]// 1971. С. 169. _
пунктах, просил отметить их и с ними знакомился через собственное чтение. Иначе ему захотелось бы возразить на все, а это помешало бы сосредоточиться. Михаил Никифорович в эпоху своей напряженной деятельности в "Московских ведомостях" не читал газет, кроме мест, отмеченных для него сотрудниками.»24. Зная царившую в катковской редакции атмосферу, можно предположить, что далеко не всегда пересказ сотрудников был адекватен. Это могло бы объяснить, например, ту грубость, с которой ответили «Московские ведомости» на примирительную статью Н.П. Гилярова-Платонова об университетском вопросе. В ответ на попытку вступиться за Н.А. Любимова — на которого как раз в это время обрушилась либеральная пресса — Никиту Петровича назвали «снедаемым гражданской скорбью газетным мудрецом»25.
В какой-то степени Катков предвосхитил сталинский афоризм о том, что у каждой проблемы есть имя и фамилия. В его публицистике нет «объективных проблем» или «исторических закономерностей». Есть конкретные враги: «польская справа», различные «интриги» — изобличив и обругав которые, можно решить все сложности. Это также вызывало неудовольствие единомышленников. Например, К.П. Победоносцев пытался успокоить своего московского соратника следующим образом: «Тут не одна чья-нибудь рука или голова, тут бесы, имя же им легион. Это помрачение умов, в коем трудно или невозможно уследить одного известного беса помрачения. Оттого предупреждаю Вас против этого приема полемики. У нас болото, в коем не находится твердой точки для опоры: куда ни поставишь рычаг, проваливается. Возложите вину на одного, рискуете — возбу-
дить всех и никого не изобличить в особенности»26.
Наконец, в качестве завершающего штриха к «романтико-героическому» облику Каткова, необходимо упомянуть о своеобразном культе его личности, распространенном среди следующего поколения консервативных публицистов. Все эти литераторы смотрели на Каткова так же, как в своё время декабристы и кн. Андрей Болконский смотрели на Наполеона. «Я со своим славяно-русским направлением шел один своею стезею, глядел на старших, на Аксакова да на Каткова» — вспоминал в письме к А.А. Кире-еву П.А. Кулаковский27. «Занять общественное положение умершего Каткова» мечтал Л.А. Тихомиров28. «Своего Тулона» нетерпеливо ждал и С.Ф. Шарапов: «Мне до Каткова совсем не так далеко, как это представляется со стороны, но я еще дальше смотрю. Я попытаюсь дать нечто оригинальное: попробую в роли Каткова не ходить к Полякову и не строить Ликеев. Попробую совсем не иметь никакой партии, а дать голос всем честным и порядочным людям, которые что-нибудь могут сделать для России, не деля их на "наших" и "чужих" и не ища никакой поддержки, кроме абсолютного доверия читателей. При нынешнем печальном положении правительства, я совершенно уверен, что ему и в голову не придет "конструировать" нового Каткова; оно само за ним пойдет»29.
В современной литературе деятельность Каткова принято делить на три этапа: 1) время «либерального уклона» — 1856-1862 гг.; 2) период «полуоппозиции» — 1863-1881 гг.; 3) вре-
_ 24 Любимов Н.А. М.Н. Катков и его исто-
178 рическая заслуга. СПб., 1889. С. 123. _ 25 Московские ведомости. 1873. №142.
26 ОР РГБ. Ф. 120 (М.Н. Катков). К. 9. Ед. 47. Л. 1.
27 ОР ИРЛИ. Ф. 572. Ед. 50. Л. 2.
28 Репников А.В., Милевский О.А. Две жизни Льва Тихомирова. М., 2011. С. 213.
29 РГАЛИ. Ф. 459. Оп. 1. Л. 76 об.
мя контрреформ, «когда охранители были у власти»30. При этом, как и в случае с К.Н. Леонтьевым, в его наследии необходимо выделять ситуативные оценки (менявшиеся в зависимости от политических обстоятельств) и постоянные мировоззренческие установки. К первым, очевидно, относятся публицистические выступления, посвященные судам, земствам, университетской автономии, экономическому протекционизму и роли государства в экономике, взаимоотношениям с Францией и Германией. К мировоззренческим же «константам» следует отнести, прежде всего, приверженность публициста к классической античной и европейской культуре, а также связанные с ней чувство формы и эстетическое преклонение перед созидающим, упорядочивающим могуществом государственной власти. Во-вторых, постоянным и неизменным идеологическим «базисом» являлся центральный элемент катков-ской программы — «народная политика», т.е. одна из форм национализма.
Разные исследователи по-разному пытались охарактеризовать кат-ковскую идеологию. Г.П. Изместье-ва употребляет термин «либеральный консерватизм»31, А.А. Тесля определяет её как «гражданский национализм»32. Наконец, С.М. Сань-кова использует конструкцию «государственный национализм» — не вполне удачно определяя последний как «отстаивание приоритетов госу-дарствообразующей нации не ради нее самой, а ради общегосударственных интересов в целом»33. Все эти опреде-
30 Брутян А.Л. М.Н. Катков: социально-политические взгляды. М., 2001. С. 16. Также см.: Бугаева В.А. Педагогическое наследие М.Н. Каткова. М.-Смоленск, 2011. С. 44.
31 Изместьева Г.П. Михаил Никифорович Катков // Вопросы истории. 2004. №4. С. 77.
32 Тесля А.А. «Польский вопрос» в публицистике М.Н. Каткова 1863 года. URL: http:// www.hrono.ru/statii/2011/tes_katkov.php
33 Санькова С.М. Государственный деятель
ления представляются не совсем точными. В целом верно отражая суть кат-ковских взглядов, они недостаточно чётко определяют место Каткова в консервативном идеологическом спектре Х1Х-ХХ вв. К представителям «государственного национализма» при желании вполне можно отнести Р.А. Фадеева, П.А. Валуева или В.В. Шульгина с его апологией парламентаризма34. Нам представляется более целесообразным использовать термин «бюрократический национализм». Далее попытаемся обосновать это определение.
Формально взгляды Каткова действительно подпадают под определение «политического национализма»: принадлежность к «политической нации» для него определялась языком и подданством, а не религией и этническим происхождением. Публицист неоднократно повторял: «Решительно настаиваем, что в России нет и не может быть другой национальности, кроме русской, другого патриотизма, кроме русского, причем мы вполне допускаем, что русскими людьми и русскими патриотами могут быть, как и бывали, люди какого бы то ни было происхождения и какого бы то ни было вероисповедания»35. «Национальность есть термин по преимуществу политический; какую бы из допускаемых в государстве религий человек не исповедовал и какого бы ни был он племенного происхождения, политическая национальность его определяется его подданством. Для того, чтобы быть русским в гражданском смысле этого слова, достаточно быть русским подданным»36.
Хорошо известна позиция Каткова в еврейском вопросе: на протяже-
без государственной должности. М.Н. Катков как идеолог государственного национализма. СПб., 2007. С. 8.
34 Шульгин В.В. Что нам в них не нравится. М., 1994. С. 133.
35 Московские ведомости. 1866. №24.
36 Московские ведомости. 1866. №142.
нии всей публицистической деятельности, его отличало резкое неприятие любых преследований еврейства и убеждение в необходимости ассимиляции последнего. Еще в 1866 г. «Московские ведомости» предлагают свой вариант «окончательного решения еврейского вопроса»: «Настала теперь для него (еврейства. — А.К.) пора отбросить в сторону это полунемецкое, полупольское рубище, которое отделяло его от русского народа, и слиться с ним в одно целое по своему языку и по своим гражданским чувствам. Впредь евреям в России не подобает быть ни немцами, ни поляками, а русскими людьми»37. «Внезапное ополчение против евреев» в 1882 г. представлялось Каткову одним из проявлений «крамолы» и «противугосударствен-ной интриги»: «за еврейским вопросом стоят непосредственно вопросы о кулаках, мироедах, попах, купцах, помещиках, наконец, о начальстве»38. Отрицательно он относился и к еврейской эмиграции: «...уйдут более или менее зажиточные семьи. убудет лишь денег, а убыль в людях будет незначительная, и мы все-таки останемся с еврейским вопросом»39.
Правда, некоторые публицисты либерально-славянофильского толка связывали катковскую «толерантность» в данном вопросе с субсидиями С.С. Полякова40 — однако вряд ли только из-за этих денег Катков стал бы осложнять свои и без того непростые отношения с Н.П. Игнатьевым. «Каждый день, — жаловался московский редактор К.П. Победоносцеву, — делаются мне цензурным комитетом по поручению Игнатьева невыносимые придирки. За евреев мне грозят
37 Московские ведомости. 1866. №53.
38 Московские ведомости. 1882. №110.
39 Московские ведомости. 1882. №109.
_ 40 Котов А.Э. Русская консервативная
180 журналистика 1870-1890-х гг. СПб., 2010. _ С. 116-117.
карами»41. При этом абсолютно идентичной была катковская позиция в вопросе немецком: постоянно выступая против «немецкой интриги» в Прибалтике, Катков приветствовал привлечение в Россию «немецкого элемента»: «Чем обильнее притекает этот элемент в жизнь русского народа, тем лучше. Приток с Запада полезен и необходим России, слишком открытой для Востока»42.
Будучи, таким образом, сторонником «политического национализма», Катков не исключал из жизни «политической нации» и этнический или, как тогда говорили, «племенной» элемент. Например, причина поддержки им болгар — именно «племенное родство». Как для многих националистов, нация для Каткова — расширенная семья, могущая включать родных и приемных родственников. Показательны в этом отношении его протесты в 1887 г. против «облегчения натурализации» иностранцев: «Первый признак порядочной семьи состоит в том, что в ней принимаются лица лишь с выбором, а не первые попавшиеся. Благоразумно ли слишком поспешно равнять с членами этой семьи, предки коих "выстрадали" нынешнюю Россию, первых встречных, кто только натолкнется, не имея иных гарантий благонадежности их, кроме желания принять наше подданство и получить соответственные выгоды?»43.
Зато элемент религиозный в качестве «атрибута народности» Каткова решительно не устраивал. Одна из причин его ненависти к полякам — смешение последними национальности с религией, в качестве же главного средства побороть польскую справу ему виделось «разделение католицизма с полонизмом»44. Неоднозначным было
41 Катков М.Н. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 5. СПб., 2012. С. 637
42 Московские ведомости. 1866. №25.
43 Московские ведомости. 1887. №134.
44 Московские ведомости. 1866. №147.
и отношение московского редактора к отношениям государства с православной Церковью. В 1867 г. Катков задает острые и неудобные вопросы: «Православная церковь есть церковь по преимуществу соборная: где же соборное начало в нашей церкви? Православная церковь требует себе служителей по призванию: по призванию ли имеет она своих служителей у нас? Она отвергла как иудейский обычай всё, что может способствовать образованию потомственного духовного звания: где же как не у нас в целом христианском мире имеется потомственное духовное звание?»45.
В более поздний период о церковной свободе речь уже не идет, но в целом отношение к Церкви как к социальному институту остается у Каткова прохладным. В.А. Твардовская отмечала его интерес к спиритизму46, а «пророки византизма» К.Н. Леонтьев и Т.И. Филиппов сравнивали «московского опричника» с Феофаном Прокоповичем47. При этом парадоксальным образом оба «византийца», мечтая о сильной и свободной Церкви, решительно порывали таким образом с византийской практикой церковно-государственных отношений и скорее тяготели к римско-католическому политическому опыту. Наоборот, «московский опричник» Катков в своем цезарепапизме был ближе к средневековым константинопольским реалиям. Очевидно, что несмотря на постоянные дифирамбы православной монархии, Церковь в качестве субъекта общественной жизни Катков не рассматривал. Но, разумеется, не был он и противником Православия. Скорее можно назвать Михаила Никифоровича предтечей нынешней «официальной духов-
45 Московские ведомости. 1867. №162.
46 Твардовская В.А. Идеология порефор-
ности». Например, в последний год его жизни на страницах «Московских ведомостей» сочувственно цитируется французская брошюра о России: «Подобно сосудам, которые пропитаны еще испарившимися благовониями, русская литература, равно как и русская душа, часто бывает пропитана чувством исчезнувшей веры. Из народа как от земли поднимается до холодных литературных слоев нечто вроде религиозного испарения»48.
Самостоятельная Церковь представлялась Каткову одним из воплощений главного зла в национальной жизни. По его мнению, в «политической нации» не должно быть «государства в государстве», независимо от того, каким образом это «малое государство» выделяется из большого — с помощью дискриминации или, наоборот, предоставления привилегий. Таким образом, катковский национализм во многом действительно имел демократический характер. Не случайно К.Ф. Головин обвинял «катковско-победоносцевскую партию» в «бессознательном демократизме», «преклонении перед густыми народными массами» и стремлении к «единству в самой грубой его форме»49.
Наконец, для окончательного уяснения сути катковского национализма необходимо отметить его отношение к США. Если для И.С. Аксакова Соединенные Штаты были воплощением «бездуховности», «безыдейности» и материализма50, то М.Н. Катков об Америке отзывается крайне положительно, даже сравнивая борьбу России с Польшей с победой Севера над Югом: «Оба народа одушевлены чувством будущности; оба готовы на всевозможные жертвы для сохранения своего
менного самодержавия. М., 1978. С. 151-152.
47 Пророки Византизма: переписка К.Н. Леонтьева и Т.И. Филиппова (18751891). СПб., 2012. С. 67.
48 Московские ведомости. 1887. №103.
49 Головин К.Ф. Мои воспоминания за 35 лет. Т. 2. С. 38-40.
50 Аксаков И.С. Об отсутствии духовного содержания в американской народности // День. 1865. №5.
181
государственного единства; оба исполнены духа патриотизма, в котором они могут сравнивать себя только друг с другом. Оба народа роднит и сближает друг с другом самая загадочность их для всех остальных. В то время, когда в Соединенных Штатах кипело междоусобие, какая слышалась по сю сторону Атлантики злорадная уверенность в окончательном падении этого юного могущества, какие смелые делались расчеты, какие перемены замышлялись и уже проводились в исполнение в их соседстве!»51.
В переломном 1881 г. Катков фактически сравнивает себя с американскими республиканцами: «В северной Америке нет помину о партиях либеральной и консервативной в политическом смысле. Зато там есть две партии, которые постоянно и открыто борются между собой. В первой вся центростремительная сила государства, которою зиждется его единство и держится его целость, патриотический дух и национальное чувство: это партия государственная, которая в Америке зовется республиканскою. Другая представляет собою движение центробежное, партия расторжения и разложения, которая от этапа к этапу влечет людей к измене и бунту; она зовется в Америке демократическою партией. Всем известно, в которой из этих двух партий великой заатлантической страны присутствует дух жизни и свободы и которая, напротив, была оплотом рабства»52.
Если мы обратимся к внешнеполитическим идеям Каткова, то увидим, что и они были во многом исполненными американского духа. Рассуждения Каткова и его единомышленника С.С. Татищева о «здоровом национальном эгоизме»53, который только и спо-
собен обеспечить мир во всем мире, во многом напоминают идеи Айн Рэнд о «разумном эгоизме» — только, конечно, в приложении к государствам.
182
51 Московские ведомости. 1866. №6.
52 Московские ведомости. 1881. №72.
53 Подробнее см.: Котов А.Э. Два «рус-
ских Алкивиада»: К.Н. Леонтьев и С.С. Тати-
щев // Клио. 2013. №7. С. 125-129.
Характерно, что многие единомышленники — такие как Тютчев или А.А. Киреев, причисляя Каткова и славянофилов к одной «московской» или «ультрарусской» партии, нередко называли ее партией народной. В слове «народный» Тютчев видел удачное сочетание французский слов «национальный» и «популярный»54. Хорошо известно о полемике Каткова с «аристократической оппозицией» и газетой «Весть» — полемике, в ходе которой «трибун Страстного бульвара» проводил прямые аналогии между нигилистами и аристократами:
«В самом деле, какая перемена декораций! Назад тому несколько лет, в обществе. проповедовалась революция; все по уши сидели в демократических идеях, и говорить о праве собственности казалось постыдным и почти небезопасным. Теперь, вместо идей красных, пущены в ход самые белые. Нигилизм не удался, и вот обман оделся русским дворянином, принял осанку крупного землевладельца и заговорил о праве собственности. Почтенный джентльмен рассуждает в духе самого положительного благоразумия; с языка у него не сходит общественная нравственность; он весь в консервативных идеях; он заклятый враг демократов и революционеров; он терпеть не может чиновников-прогрессистов и с негодованием отзывается о произвольных действиях администрации в западном крае. Но как ни велика по-видимому противоположность между нигилистом 1861 или 1862 года и джентльменом 1866 года, рассуждающим о крупном землевладении и пра-
54 Тютчев Ф.И. — Горчакову А.М. 9.12.1863 // Тютчев Ф.И. Собр ание сочинений и писем: в 6 т. Т. 6. М., 2004. С. 65.
ве собственности, верно то, что их создала одна и та же сила. Тот же дух, который веял тогда социализмом, дует теперь собственностью. Тогда этому духу нужен был язык "Современника". теперь ему пригоднее статейки "Вести". И те, и другие по отношению к России выражают собою одну и ту же творческую мысль. Нигилисты были нигилистами, и в том их достоинство что они по крайней мере не маскировались. Теперешняя агитация надела маску, но ближайшая цель ее в настоящее время состоит очевидно в том, чтобы убрать ненавистные ей начатки национальной политики в делах Российской Империи. Русское общество, по мнению ловких людей, действующих теперь консервативными приманками, не может понять, что если национальный характер государства ослабеет, то ослабеет и его единство, и что если ослабеет единство государства, то дела в нем не могут идти нормальным порядком и что в такой стране правительство находится в разладе со своим народом, что оно теряется в недоразумениях и часто подавляет то, что вверено его охране и в чем заключается его собственная сила. Русское общество, думают агитаторы, не поймет, что в России может быть только русское землевладение и русское дворянство, и что русское дворянство отнюдь не может вступать в солидарность, во имя отвлеченных интересов, с каким бы то ни было антирусским дворянством»55.
В противовес защитникам сословных привилегий русской аристократии Катков в 1885 г. поддержал знаменитый проект А.Д. Пазухина — фактически превращавший это сословие в кузницу бюрократических кадров. Ю.С. Карцов считал, что пазухинский проект сначала носил «характер ярко сословный» и лишь «пройдя через горнило инстанций, он видоизменился, и в результате получился современный
55 Московские ведомости. 1866. №243.
бюрократический институт земских начальников»56. Однако предпосылки этой «бюрократизации» были и в самом пазухинском тексте: «Аристократическая исключительность и сословная замкнутость противны характеру нашей истории и началам нашего государственного быта». «Мудрость законодателя состоит в искусном устройстве ворот, не настолько широких, чтобы в них ворвались негодные элементы, но и не настолько узких, чтобы затруднить получение дворянства для наилучших элементов из других сословий»57. Не случайно К.Ф. Головин позднее иронизировал над любовью Пазухина к допетровскому чиновничеству: «Он искренно любил московского чиновника, приказного дьяка, "служилого человека", как он называл этого очень малосимпатичного субъекта. Пазухин чистосердечно воображал, будто наши служилые люди коренным образом отличались от юристов, судей и разных коронных чиновников, служивших королевской власти на Западе»58.
Много написано о борьбе Каткова с П.А. Валуевым — благодаря которой Михаил Никифорович и стяжал свою репутацию защитника гласности и борца с бюрократией. Однако нужно учитывать, что, борясь с последней, он не оставлял обществу никаких реальных средств защиты своих интересов перед властью. Это, в частности, имел в виду И.С. Аксаков в статье «Идеалы "Дня" и "Современная летопись"»; «...постараемся снять маску с наших противников и показать, что в сущности они и бюрократы — одного поля ягода, служители одного и того же начала, и что "демократствующий царизм с деспотическим властвованием над приниженною массой" есть, конечно,
56 Карцов Ю.С. Семь лет на Ближнем Востоке. С. 377.
57 Пазухин А.Д. Современное состояние России и сословный вопрос. М., 1885. С. 57.
58 Там же. С. 101-102.
не цель и не идеал (мы будем добросовестнее наших противников) — но непременный результат их либеральных стремлений»59.
Указанные Аксаковым тенденции проявились и во время борьбы с конституционными проектами 70-80-х гг., когда в «Русском вестнике» появилась знаменитая серия диалогов Н.А. Любимова «Против течения». В них соратник Каткова объявлял любое, даже чисто декоративное представительство первым шагом к революционной delirium tremens. Разумеется, страх перед представительством был связан с недоверием к обществу — состояние которого консерваторам представлялось близким к истерии. Этим, в частности, возмущался в своем дневнике солидарный с Катковым А.А. Кире-ев: «Как только какой-либо фракции русского общества даруется свобода большая, сейчас же она требует конституции. Освободили суды — адвокаты требуют конституции, освободили прессу — фельетонисты требуют конституцию. Обратились к специалистам (сведущим людям) земства, протестуют — зачем правительство само выбирает, мы это лучше сделаем, подавай это право нам!!»60.
Но наиболее характерным проявлением катковского «бюрократизма» стало «дело профессора Любимова» — точнее, печатная полемика по университетскому вопросу, развернувшаяся в середине 1870-х гг. Её история заслуживает отдельного разговора61, отметим лишь, что в ней «достойно» проявили себя обе стороны — и Катков с Любимовым, и их оппоненты — среди которых были в том числе и люди славянофильских взглядов. Полемика
59 День. 1865. №10.
60 ОР РГБ. Ф. 126. К. 9. Дневник А.А. Кире-ева, 1881-1884. Л. 61 об — 62.
61 Котов А.Э. «Дело профессора Люби-
мова»: власть и общество в борьбе за универ-
ситет // Университетский научный журнал.
2012. №2. С. 63-77.
эта во многом предвосхищала современные дискуссии по вопросам образования. Выступая рупором готовившего университетскую контрреформу Министерства просвещения, «Московские ведомости» много говорили о проблемах тогдашних университетов, необходимости заимствования передового западного опыта, благотворности коммерциализации образовательного процесса.
Перекликались с современными «инновациями» и многие педагогические идеи Н.А. Любимова. Например, А.Г. Столетов, критикуя любимовский учебник по физике, отмечал преобладание в последнем «рекреационного» (т.е. развлекательного) элемента: «Чтоб этот увеселительный элемент (если он желателен) не мешал учащемуся, следовало, по крайней мере, старательнее отгородить рекреацию от учения. Мы серьезно боимся, что первым и преобладающим впечатлением от некоторых страниц книги будет именно какая-нибудь "муха со слона и блоха с верблюда", или "калькуттский петух, зажаренный на электрическом вертеле", и что эти занимательные предметы, легко и упорно поселяясь в воображении юного читателя, будут помехою для более серьезных умственных приобретений»62.
Не владея внедренным в XXI в. инновационным социогуманитарным термином «бандерлоги», в 1860-е гг. «Московские ведомости» характеризовали своих оппонентов с изысканной дореволюционной тяжеловесностью: «Па-нургово стадо приходит в волнение, чтобы всячески препятствовать водворению солидного образования в России. Барашки производят удивительные эволюции и неутомимо работают. На них не действуют разумные доводы: на то они и барашки»63. В 1870-е гг. к печатному слову редакция добавит
62 Столетов А. Исторический физик // Голос. №80. 21.03.1877.
63 Московские ведомости. 1866. №31.
также использование административного ресурса. В своих письмах Н.А. Любимов фактически шантажировал товарища министра народного просвещения И.Д. Делянова: «Если власть в этом деле, теперь обращающем общее на себя внимание, потерпит фиаско — последствия неисчислимы. Разрушение будет сочтено системою, принятою правительством»64.
Таким образом, в 1870-е гг. Катков все больше осознает, что обладает лишь одним средством для проведения в жизнь своих взглядов — государственным аппаратом. Из «случайного органа государственной деятельности» «Московские ведомости» превращаются в «департамент Каткова», за них все чаще прямо заступается цензура65. Поэтому и национализм Каткова — в противоположность гражданскому, антибюрократическому национализму славянофилов — действительно целесообразно называть национализмом бюрократическим.
Как известно, смерти Каткова в 1887 г. предшествовал его конфликт с Александром III, связанный с недовольством государя антигерманскими выступлениями московского редактора. Т.И. Филиппов злорадствовал в письме К.Н. Леонтьеву: «Анархическая выходка Каткова меня не удивила: мне очень хорошо известно притворство его охранительного исповедания, которое он принял как parties pris [готовое суждение], и потом построил на нем свое position sociale [общественное положение]. Он проповедует самодержавие только своим ближним, а сам признает его лишь до той поры, пока Власть идет с ним по одному пути. Лживая изворотливость, с которою он проводил раздельную
64 РГИА. Ф. 1604. Ед. 472. Л. 20 об.
65 Например, см.: РГИА. Ф. 777. Оп. 3. Ед. 15. Л. 6, 11.
черту между Правительством и ведомством, достойна омерзения»66. Иначе писал о последних днях Каткова перебравшийся к тому времени в Петербург Н.А. Любимов: «...физический недуг, таившийся в организме, принял сильное развитие под влиянием нравственных потрясений в защите русских интересов от немецкой вражды. Больному может служить великим утешением то общее ныне во все лагерях, кроме нескольких ничтожных кучек, сочувствие или, по крайней мере, уважение, какое возбуждает его многолетнее самоотверженное служение русскому делу»67.
Характерно, что именно с 18861887 гг. многие консерваторы связывают упущенную возможность либерализации внутренней политики. К.Ф. Головин отмечал: «В половине 80-х гг., когда правительство было в зените своей популярности, а среди общества стояла тишь да благодать, был едва ли не лучший момент прочно заинтересовать культурные классы в ходе официального механизма. За самое скромное допущение выборного элемента в центральные учреждения были бы тогда благодарны»68. Ю.С. Карцов считал, что именно в это время произошел «разрыв Царя с националистами»: «вторая половина царствования представляет господство бюрократии в чистом виде sans phrases [без фраз]. Откровенно, со спокойною совестью, задачи национально-исторические кладутся под сукно»69. В неопубликованной «Хронике распада» мемуарист высказывался еще более жестко: «... в слепоте своей правительственная власть рубила сук, на котором сидела, угашала последние остатки духа патрио-
66 Пророки Византизма... С. 412
67 Летопись мимоидущего. «Отголоски» газеты «Свет». 1887 г. СПб., 1892. С. 342
68 Головин К.Ф. Мои воспоминания за 35 лет. Ч. 2. С. 99.
69 Карцов Ю.С. Семь лет на Ближнем Востоке. С. 390.
тизма, любви к родине и преданности к престолу, на протяжении всего государства и во всех слоях общества совершалась разрушительная работа. Клубок российской государственности разматывался. Правительство видело это разматывание, но как задержать его — не знало»70.
Процесс этот единомышленники связывали с «пустыней», образовавшейся после смерти Каткова вокруг Александра III. По их мнению, при живом Каткове всё обстояло бы иначе. Так, А.А. Киреев считал, что в 1887 г. во власти московского редактора было вернуть министерский портфель Н.П. Игнатьеву71. Однако несоответствие колоритной фигуры М.Н. Кат-
70 Карцов Ю.С. Хроника распада. ДРЗ. Ф. 1. М-76(1). Л. 23-24.
71 ОР РГБ. Ф. 126. К. 11. Л. 6.
кова новым, не без его же участия созданным условиям было очевидно даже К.П. Победоносцеву: «Это был человек, исполненный жизненной силы: ему довелось действовать на среду, переполненную евнухами, и евнухи одолели его»72.
Как нам представляется, причина катковской трагедии — не только и не столько в личности публициста, его оппортунизме или властолюбии. Идеология государственно-политического национализма, лишь внешне декорированная «православием» и этнично-стью, делала единственной основой национальной солидарности выдаваемый чиновником документ о подданстве. Носитель подобной идеологии не мог не превратиться из борца с бюрократией в апостола последней.
72 Пророки Византизма... С. 414.
«ВН» в соцсетях
Новости «Вопросов национализма» можно узнать на страницах социальных сетей, посвящённых журналу.
Fаcebook: facebook.com/vnatio; «В контакте»: vk.com/vnatio.
— Анонсы новых публикаций
— События журнальной жизни
— Оформление подписки
— Приобретение электронной версии 186 — Обсуждения и дискуссии
