CC BY
33
УДК 1(091) (4)
А. Я. Кожурин *
БЫТОВАНИЕ КОНСЕРВАТИВНЫХ ИДЕЙ В ПОСЛЕРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ И В ЭМИГРАЦИИ **
Статья посвящена Великой Русской революции и ее осмыслению в отечественной консервативной мысли. Подчеркивается, что революция и последующая за ней Гражданская война стали переломными, трагическими страницами русской истории. Рассматривается оценка революции как сложного, многофакторного явления, данная консервативными мыслителями Н. А. Бердяевым, С. Л. Франком, И. А. Ильиным, П. А. Флоренским, И. Л. Солоневичем. В центре внимания автора находится консервативный поворот, связанный с деятельностью И. В. Сталина 1930-1950-х гг. Центральную роль в этом процессе отводилась институту государства. В статье дается обзор литературы по данной проблематике.
Ключевые слова: Революция, Гражданская война, консерватизм, консервативные проекты, консервативный поворот, государство.
А. Ya. Kozhurin
THE BEING OF CONSERVATIVE IDEAS IN POST-REVOLUTIONARY RUSSIA AND RUSSIAN EMIGRATION
The article is about Great Russian Revolution and its understanding in Russian conservative mind. It is emphasized that the revolution and subsequent civil war were landmark, tragic pages of Russian history. The assessment of the revolution as a complex, multifactorial phenomenon given by conservative thinkers is considered N. Berdyaev, S. L. Frank, I. A. Ilyin, P. A. Florensky, I. L. Solonevich. The author focuses on the conservative reversal in Stalin's policy 1930-1950. The article gives an overview of the literature on this subject. The central role in this process have played the state.
Keywords: Revolution, Civil war, conservatism, conservative projects, conservative reversal, state.
* Кожурин Антон Яковлевич, доктор философских наук, доцент, профессор кафедры философии, Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена; ankogyrin@rambler.ru
** Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 17-83-01004.
Революционные события 1917 г. и последовавшей за ними Гражданской войны провели важную линию водораздела русской истории. Религиозно ориентированные современники осмысляли происходящие события в апокалиптических тонах. Отсюда — «Апокалипсис нашего времени» В. В. Розанова или сборник «Из глубины», подготовленный группой философов-идеалистов. Например, автор «Апокалипсиса нашего времени» писал: «Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три. Даже "Новое Время" нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь» [12, с. 6]. В близком духе события эпохи осмысляли и многие деятели русской культуры, оказавшиеся по другую сторону баррикад. Достаточно вспомнить блоковскую поэму «Двенадцать». Акценты, впрочем, здесь расставлены иначе, чем у враждебно настроенных к большевикам авторов.
Если говорить о социально-политических аспектах Гражданской войны, то перед нами — столкновение двух революционных проектов. Один из них («белые») носил либеральный характер, другой («красные») — социалистический. Для полного понимания ситуации, необходимо заметить, что еще большее значение имел «русский бунт», охвативший пространство Империи практически сразу после падения монархии. С ним вынуждены были считаться главные силы Гражданской войны. В. В. Кожинов основательно указывал, что «война между Белой и Красной армиями как таковая имела в конечном счете гораздо менее существенное значение, чем воздействие и на белых и на красных всеобъемлющего "русского бунта"» [5, с. 331]. Очевидно, что консерваторам в этой борьбе самостоятельного места не нашлось.
После окончания Гражданской войны значительная часть старой элиты оказалась в эмиграции, где попыталась найти объяснение происшедшему. Среди них оказались и бывшие «веховцы». Непосредственной реакцией на революционные события одного из них, Николая Александровича Бердяева (1874-1948), были статья «Духи русской революции», вошедшая в сборник «Из глубины», и книга «Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии», которая полностью была опубликована в 1923 г. — уже в эмиграции. Писатель Б. К. Зайцев, хорошо знавший Н. А. Бердяева, так характеризовал эту книгу:
Он перед этим написал книгу «Философия неравенства», против коммунизма и уравниловки, в защиту свободы, вольного человека (но никак не в защиту золотого тельца и угнетения человека человеком). Она печаталась частью в «Народоправстве», журнале Чулкова в Москве, в самом начале революции, когда такие вещи еще проходили. Книга-памфлет, написана с такой яростью и темпераментом, которые одушевляли, даже поднимали дарование литературное: уж очень все собственной кровью написано. Замечательная книга (позже он почему-то ее стеснялся... Думаю, в позднейшей его европейской славе она не участвовала, для европейского среднелевого интеллигента слишком бешеная) [3, с. 489-490].
Кроме того, в первой половине 20-х гг. Н. А. Бердяев опубликовал книги, написанные еще в России. Речь идет о таких работах, как «Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы» (1923) и «Новое средневековье. Размышления о судьбе России и Европы» (1924). Свой вариант консервативной
философии Н. А. Бердяев в эти годы выстраивал, опираясь на традиции русской религиозно-философской мысли. Из представителей последней, впрочем, для него были важны не только такие выразители консервативной установки, как Ф. М. Достоевский («Миросозерцание Достоевского», 1923) и К. Н. Леонтьев («Константин Леонтьев», 1926), но также П. Я. Чаадаев и славянофилы, Н. Ф. Фёдоров и В. С. Соловьёв.
Следует, однако, заметить, что даже в самый консервативный период творчества Н. . Бердяев был принципиальным противником насильственного свержения большевиков, особенно в результате иностранной интервенции. Вслед за отцами европейского консерватизма Ж. де Местром и Л. де Бональ-дом он интерпретировал революцию не только как величайшее социальное бедствие, но и как заслуженное воздаяние за грехи старой власти. Не случайно, что Н. А. Бердяев выступил яростным оппонентом И. А. Ильина — автора книги «О сопротивлении злу силою» (1925). Свою полемическую статью, опубликованную в редактируемом им журнале «Путь», мыслитель весьма выразительно озаглавил — «Кошмар злого добра». Следует заметить, что книга И. А. Ильина не оставила равнодушными интеллектуальные круги русской эмиграции. Среди принявших участие в спорах о ней, помимо Н. А. Бердяева, мы видим митрополита Антония (Храповицкого), П. Б. Струве, З. Н. Гиппиус, Ф. А. Степуна и др.
В 1924 г. другой «веховец», Семен Людвигович Франк (1877-1950), так характеризовал революционную ситуацию:
С того момента, как рухнула монархия, эта единственная опора в народном сознании всего государственно-правового и культурного уклада жизни, — а она рухнула в силу крушения в народном сознании религиозной веры в «Царя-Батюшку» — должны были рухнуть в России все начала государственной и общественной жизни, ибо они не имели в ней самостоятельных основ, не были сами укоренены в духовной почве. Русский народ потерял исконную цельность религиозной веры, он оторвался от старого и почувствовал, как Илья Муромец, тридцать три года пролежавший на печи, потребность расправить свои силы, пожить самочинно, стать самому хозяином своей жизни; но он не обрел и не мог обрести никакой новой положительной веры и потому обречен был впасть в чистый нигилизм — отречься от родины, от религии, от начала собственности и труда [21, с. 71].
Речь у С. Л. Франка, а чуть ранее у В. В. Розанова, шла о кризисе того типа общественного устройства, которое в 20-х гг. будет обозначена евразийцами как идеократическое. Вот как интерпретирует данное понятие С. Г. Кара-Мурза:
Идеократическое общество — сложная, иерархически построенная конструкция, которая держится на нескольких священных, незыблемых идеях-символах и на отношениях авторитета. Утрата уважения к авторитетам и символам — гибель. Если противнику удается встроить в эти идеи разрушающие их вирусы, то победа обеспечена. Отношения господства с помощью насилия спасти не могут, ибо насилие должно быть легитимировано теми же самыми идеями-символами [4, с. 47].
Либеральной интеллигенции удалось внести в русское общество данные вирусы и обрушить монархию. Важнейшую роль в разрушении легитимности
самодержавия сыграли столыпинские реформы, подорвавшие у большинства населения веру в «Царя-Батюшку».
Но, как считали представители проигравшей в Гражданской войне стороны, рано или поздно народ опомнится и вернется к старым ценностям. Говоря о послереволюционной эмиграции, нельзя забывать, что первые годы своего пребывания на Западе русские эмигранты провели на чемоданах — в ожидании скорой реставрации. Надежды возлагались на армию (значительную часть командного состава Красной Армии составляли бывшие царские офицеры), на НЭП, на работников советского аппарата из «бывших», на перерождение партийного руководства. Ну а когда реставрация произойдет, то кого, как не их, «соль Русской земли», пригласят исправлять ситуацию. В ожидании этого создавались всевозможные проекты и программы будущего обустройства России. Практически все они предполагали реставрацию дореволюционных реалий: частной собственности, социальной иерархии, государственной церкви и даже монархии.
В этом отношении весьма показательны труды одного из крупнейших политических теоретиков эмиграции — Ивана Александровича Ильина (1883-1954). И. А. Ильин родился в дворянской семье (по матери — немецкого происхождения). Закончил юридический факультет Московского университета, где примкнул к школе П. И. Новгородцева. В молодости он был близок к оппозиционным и даже революционным кругам. Позднее переключился на научную и преподавательскую деятельность. В 1918 г. выпустил в свет книгу «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» (Т. 1-2, 1918). Эта работа была представлена как магистерская диссертация, а по итогам ее защиты И. А. Ильин был удостоен степени доктора государственных наук (в качестве оппонентов выступили П. И. Новгородцев и князь Е. Н. Трубецкой). По отношению к Советской власти И. А. Ильин изначально занял враждебную позицию, он неоднократно подвергался арестам. В 1922 г. был выслан из Советской России в составе группы оппозиционно настроенных интеллектуалов. С 1922 по 1938 г. философ жил в Германии, где стал идеологом Российского общевоинского союза (РОВС). Он был издателем и редактором журнала «Русский колокол», принимал активное участие в антикоммунистической пропаганде.
За границей И. А. Ильин написал множество книг и статей, включая «Путь духовного обновления» (1937), «Аксиомы религиозного опыта» (1953) и др. Работал он и над трудом, посвященным специфике монархического устройства, который посмертно был издан под названием «О монархии и республике». Для нашей темы интересен проект И. А. Ильина «Основы государственного устройства». Впервые его положения были озвучены во время доклада, сделанного мыслителем в Женеве в декабре 1937 г. Частично материалы этого доклада вошли в статью «Надо готовить грядущую Россию» (сборник «Наши задачи», 1956). Полностью работа была опубликована лишь в 1998 г. Автор сразу противополагает свой проект, как реалистический, построениям представителей дореволюционной политической мысли, которые руководствовались «одними отвлеченными идеалами». Данное положение весьма характерно для представителей русского консерватизма. Что же имел И. А. Ильин в виду, когда
призывал мыслить реалистически? «Мыслить реалистически — значит исходить от учета русской исторической, национальной, державной и психологической данности в том виде, как она унаследована и поскольку она может быть ныне в общих чертах нами учтена» [6, с. 629].
И. А. Ильин резко отвергал введение любых форм демократии в России после свержения большевиков, т. к. они будут провоцировать постоянные конфликты и войны. Социальные предпосылки для демократии если когда-то и были, то теперь они уничтожены. При подобном раскладе, указывал автор «Основ государственного устройства», Россия неминуемо уподобиться Китаю, который в те годы переживал своеобразную «войну всех против всех», усугубляемую иностранным вмешательством. Было бы наивно рассчитывать, что наши соседи не позарятся на природные богатства России и ее земли. От себя добавим, что политика западных стран во время Гражданской войны была в этом отношении весьма недвусмысленна. В силу данных обстоятельств демократический путь развития является тупиковым.
Что же предлагает И. А. Ильин в качестве альтернативы немедленной демократизации, которой придерживались представители либеральных и левых течений эмиграции? Во-первых, это порядок. «Порядок же есть строгое блю-дение субъективного правового статуса (своего и чужого), взаимность этого блюдения, равновесие личных правовых ячеек, социальный мир и справедливость. Итак, в основе всего: христиански утвержденная и чтимая личность и ее права». Во-вторых, сильная власть, которую в силу русской традиции следует обозначить как самодержавную. Она должна сосредотачиваться в одних руках. Никакого разделения властей, по образцу западного парламентаризма — подчеркивал И. А. Ильин. В третьих, необходимо то, что мыслитель обозначает как «волевую культуру христианского правосознания». Под этим понимается чувство собственного достоинства, волевая дисциплина, потребность во взаимном уважении и доверии [6, с. 634]. Это имеет определяющее значение в деле воссоздания будущей культурной и политической элиты.
И. А. Ильин указывал, что свои идеи он развивал на основе изучения многовекового опыта русской государственности. Но, несомненно, что на его концепции 20-30-х гг. сильное влияние оказал успех фашистского движения в Италии. Здесь мыслитель был не одинок. Вспомним, что даже Н. А. Бердяев, в дальнейшем имевший устойчивую репутацию антифашиста, в «Новом средневековье» писал:
Мы живем в эпоху цезаризма. И значение будут иметь лишь люди типа Муссолини, единственного, быть может, творческого государственного деятеля Европы, который сумел подчинить себе и национальной идее воинствующе-насильнические инстинкты молодежи, дал выход энергии [1, с. 448].
Что уж говорить о Д. С. Мережковском и З. Н. Гиппиус, которые в поисках союзников в борьбе с большевиками метались между практически всеми европейскими диктаторами той эпохи — от Пилсудского до Гитлера.
Проживая в Германии, И. А. Ильин в деле противостояния коммунистической угрозе активно сотрудничал с немецкими националистами. Речь идет об организациях, связанных с А. Гугенбергом — крупнейшим медийным магнатом
веймарской Германии и лидером Немецкой национальной народной партии. С нацистами, впрочем, такое сотрудничество не получилось. Их русофобия и антисемитизм И. А. Ильина отталкивали. У него начались неприятности, в 1938 г. он был вынужден покинуть Германию. Благодаря поддержке С. В. Рахманинова мыслитель перебирается в Швейцарию. Здесь ему было запрещено заниматься политической деятельностью — поэтому публицистические работы в последние годы жизни Ильин публиковал анонимно. Показательно, что в современной России И. А. Ильин становится едва ли не самым издаваемым мыслителем-эмигрантом (свет увидело его собрание сочинений в 30 томах), а в 2005 г. прах Ильина и его жены был перезахоронен в некрополе Донского монастыря в Москве.
Проекты, подобные проекту И. А. Ильина, разрабатывались и в Советском Союзе. Весьма характерна в этом отношении работа П. А. Флоренского «Предполагаемое государственное устройство в будущем» (1933). Павел Александрович Флоренский (1882-1937) родился на Кавказе, его мать была по национальности армянкой. Из-за того, что родители принадлежали к разным конфессиям, дети в семье не получили полноценного религиозного воспитания. В 1900 г. П. А. Флоренский поступил на физико-математический факультет Московского университета, а по его окончании — в Московскую духовную академию. Целью мыслителя, по его собственному признанию, было осуществление синтеза церковности и светской культуры. Он был оставлен в Академии преподавателем истории философии (1908-1919). Вел ряд курсов по античной философии, философии культа и культуры. В 1911 г. П. А. Флоренский принимает священство. С 1912 по 1917 г. возглавлял журнал «Богословский вестник» (после свержения монархии был сменен на этом посту М. М. Тареевым). В 1914 г. выходит в свет самое известное произведение П. А. Флоренского — «Столп и утверждение Истины».
Хотя основная сфера исследовательских интересов П. А. Флоренского лежала за пределами социально-политической проблематики, он был известен своими монархическими взглядами. Оппоненты не без оснований обвиняли его в черносотенстве и антисемитизме. В работе «Около Хомякова» (1916) мыслитель писал:
В сознании русского народа самодержавие не есть юридическое право, а есть явленный самим Богом факт, — милость Божия, а не человеческая условность, так что самодержавие Царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из вне-религиозных посылок, имеющих в виду общественную или государственную пользу [20, с. 298-299].
Очевидно, что подобный подход не стыкуется с обоснованием монархии в рамках теории общественного договора, а тем более — с любыми попытками ограничения этой формы правления. Нельзя также забывать, что мыслитель был собеседником и единомышленником В. В. Розанова во время написания скандально знаменитой книги последнего «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» (1914).
После Октябрьской революции, наряду с борьбой за сохранение культурного наследия, П. А. Флоренский активно занимается научно-техниче-
ской деятельностью. Он был участником проекта ГОЭЛРО, издает ряд работ по материаловедению. В 1922 г. публикует работу «Мнимости в геометрии», где, основываясь на положениях общей теории относительности, защищает антично-средневековые представления о мироустройстве. Это стало поводом для нападок на П. А. Флоренского со стороны марксистских ортодоксов. В 1928 г. мыслитель был сослан в Нижний Новгород, в 1933-м — арестован (именно тогда и было написано «Предполагаемое государственное устройство в будущем») и осужден на 10 лет, а в 1937 г. расстрелян.
Любопытно, что современники рассматривали П. А. Флоренского и И. А. Ильина как своеобразных антиподов. В идейных спорах, происходивших в послереволюционные годы, они, как правило, оказывались оппонентами. Это можно сказать и об их проектах обустройства России. Традиционный консерватор более реалистично смотрел на современность, чем его эмигрантский визави. В своем проекте, в отличие от эмигрантского теоретика, П. А. Флоренский признает несомненные заслуги большевиков в деле сохранения территориального единства страны, воссоздания армии, восстановления и реконструкции экономики, развития науки. Есть, разумеется, и важнейшие пункты расхождения между установками автора «Предполагаемого государственного устройства в будущем» и большевиками — отношение к религии, в первую очередь.
Проект имеет еще один интересный пункт, на основе которого П. А. Флоренский обосновывает введение диктатуры в постбольшевистский период.
Общая усталость всей страны, напряженно и трудно жившей 19 лет. Большинству населения, если не всем, эти годы надо было затрачивать энергию жизни, в гораздо большей степени, чем это бывает вообще. В результате физического, и главное, нервного истощения [народу] требуется отдых. Участие в политике, когда-то столь [желанное] многим, перестало быть заманчивым. За временем траты накопленных сил должно последовать время накопления, степенного и тихого созидания на фундаменте уже построенном, отдых. Этот отдых может быть получен только в том случае, если выдающаяся личность возьмет на себя бремя и ответственность власти и поведет страну так, чтобы обеспечить каждому необходимую политическую, культурную и экономическую работу над порученным ему участком [6, с. 626].
Говоря о бытовании консервативных идей среди представителей русской эмиграции, нельзя упускать из вида творческую и практическую деятельность Ивана Лукьяновича Солоневича (1891-1953). В истории отечественного консерватизма он занимает особое место, являясь автором «Народной монархии» — самой, пожалуй, популярной монархической книги на русском языке. И. Л. Солоневич родился в Гродненской губернии, учился на юридическом факультете Петербургского университета, параллельно исполняя обязанности секретаря редакции «Северо-Западная жизнь». С 1915 г. работал в редакции «Нового времени». Как указывает исследователь творчества И. Л. Солоневича, наибольшее влияние на формирование его мировоззрения оказали Л. А. Тихомиров (особенно его фундаментальный труд «Монархическая государственность»), В. В. Розанов и М. О. Меньшиков, двое последних
также были сотрудниками «Нового времени» [16, с. 140]. Параллельно И. Л. Со-лоневич активно занимается спортом и организацией спортивного движения в Петрограде. Во время Гражданской войны он участвовал в Белом движении, но из-за болезни не смог эмигрировать из России. И. Л. Солоневич и его семья неоднократно предпринимали попытки покинуть СССР, которые, наконец, увенчались успехом в 1934 г.
За границей И. Л. Солоневич ведет активную пропагандистскую и издательскую работу. Он издает газету «Голос России», публикует свою документальную книгу «Россия в концлагере». Во время Второй мировой войны И. Л. Солоневич находился на территории Германии, тщетно пытаясь убедить ее руководство в необходимости вменяемой политики по отношению к России. За эту настойчивость он был арестован и отправлен в ссылку в Померанию. В 1944 г. И. Л. Солоневич бежит оттуда, опасаясь стремительно наступающей Советской армии. После ряда мытарств он оказывается в Аргентине, но и отсюда И. Л. Солоневич был изгнан усилиями эмигрантских интриганов. Тем не менее он успел написать ряд работ, посвященных критике либерализма и защите русской монархии («Великая фальшивка Февраля», «Миф о Николае Втором»). Но, разумеется, главной работой И. Л. Солоневича стала «Народная монархия», в которой автор дал анализ русского самодержавия, особенно Московского царства, чьим основным принципом, по его мнению, было «разделение труда, а не разграничение властей» [17, с. 325]. Данную форму государственного устройства мыслитель считал лучшей для России. Умер и похоронен И. Л. Солоневич в Уругвае.
Предложенные проекты, однако, дальнейшего хода не получили. Годы шли, а власть большевиков только усиливалась. Окончательный удар по планам белой эмиграции был нанесен победой Советского Союза во Второй мировой войне. Но наиболее проницательные авторы поняли это раньше, так что значительная часть их творческой активности оказалась направленной на осмысление прошлого. Помимо мемуаров, это была историография. Из представителей интересующего нас направления в наибольшей степени в этом преуспели либеральные консерваторы — П. Б. Струве, С. Л. Франк. В трудах этих авторов мы обнаруживаем интересную и концептуально оформленную попытку изложения истории отечественной мысли, хотя, разумеется, далеко не со всеми их положениями можно согласиться. В этой связи можно, например, обратиться к статьям П. Б. Струве «Б. Н. Чичерин и его место в истории русской образованности и общественности» (1929) и С. Л. Франка «Пушкин как политический мыслитель» (1937).
Оба «веховца» оказались в эмиграции: П. Б. Струве еще в 1920 г., а С. Л. Франк в 1922-м — на знаменитом «философском пароходе». Показательно, что поводом для высылки оппозиционно настроенных интеллектуалов стало издание сборника «Освальд Шпенглер и закат Европы», среди авторов которого были Н. А. Бердяев и С. Л. Франк. Таким образом, они стали участниками всех программных сборников русских идеалистов. Если обратиться к П. Б. Струве, то в эмиграции его взгляды еще более поправели, что отмечали многие современники. Характеризуя установки своего друга и наставника, С. Л. Франк в «Биографии П. Б. Струве» писал, что последний
любил называть себя «правым» или «консерватором»; он и был таковым, но только в том смысле, в каком «консерватизм» включает в себя «либерализм» и есть его основание — другими словами, в том смысле, в котором этот «консерватизм» вообще выходит за пределы традиционной противоположности между «правым» и «левым» и основан на ее принципиальном преодолении [22, с. 485].
В значительной мере это относится и к взглядам самого С. Л. Франка, хотя в первые годы эмиграции у него возникли определенные идейные разногласия со старым товарищем.
Что же способствовало тому, что большевики не просто удержали власть, но и превратили возглавляемую ими страну в сверхдержаву? Споры вокруг судеб революции заняли все первое десятилетие советской власти. Не конкретизируя их, отметим, что первоначально это были споры о мировой революции и роли России в ней, затем речь шла о возможности построения социализма в одной стране и, наконец, последовала борьба сторонников индустриализации и коллективизации со сторонниками «правого уклона». Итогом этих споров стала победа Иосифа Виссарионовича Сталина (1879-1953) и его группы. При этом нельзя упускать из вида, что И. В. Сталин был поддержан не только активистами правящей партии, но и большинством населения страны.
С «отдыхом», который предполагал проект П. А. Флоренского, пришлось повременить. На кону было само существование России, а решать, причем в кратчайшие сроки, приходилось задачи, на которые другим странам были отведены десятилетия, а то и века. В 1930-е гг. под руководством И. В. Сталина осуществляется форсированная модернизация СССР, превратившая отсталую страну, с экономикой, не восстановившейся после ряда войн, в одного из мировых лидеров. Дадим слово человеку, которого трудно заподозрить в симпатиях к сталинскому режиму. Выдающийся экономист В. В. Леонтьев писал:
В эпоху Сталина коммунистические руководители были заняты выполнением беспрецедентной задачи по превращению с буквально головокружительной быстротой технически отсталой, преимущественно крестьянской страны в индустриальную военную державу, нацеленную на дальнейший экономический рост [8, с. 217].
По глубокому замечанию Ф. Муккермана, высказанному им в открытом письме к Э. Юнгеру, «Сталин — папа, кайзер и генеральный директор в одном лице» [7, с. 77].
При этом И. В. Сталину и его сподвижникам приходилось преодолевать не только объективные препятствия (слаборазвитую экономику, враждебное отношение капиталистических государств и т. д.), но и препоны идеологического характера. Речь идет о марксистской ортодоксии, которая прямо не предусматривала того, что произошло в России. В рамках этой концепции социалистическая революция должна была произойти не в отсталой России, а в странах развитого капитализма. Ни о каком построении социализма в отдельной стране в рамках классического марксизма не может быть и речи. Государство в условиях социалистического общества должно отмереть. То же относится и к национальной специфике. Все эти благоглупости И. В. Стали-
ну тыкали его оппоненты-начетчики из представителей «старой гвардии» (от Л. Д. Троцкого до Н. И. Бухарина). И все эти начетчики были посрамлены успехами сталинской политики.
Деятельность И. В. Сталина была направлена на восстановление важнейших государственных и общественных институтов. Речь, разумеется, шла не о реанимации уже отживших институтов «старого режима», но о воссоздании необходимых скреп, позволяющих нормально функционировать общественному организму. Революционная эпоха и 20-е гг. характеризовались установкой на разрушение традиционных институтов — религии, частной собственности, а также семьи. И. В. Сталин, прекрасно понимая роль семьи как института, образующего становой хребет общественного организма, повел решительную борьбу за ее укрепление. В 30-е гг. власть активно поддерживает моногамную семью, борется с половой распущенностью, абортами, гомосексуализмом, которые рассматривались революционными идеологами как вполне нормальные явления. Можно заметить, что в данном вопросе современные либералы-глобалисты обнаруживают удивительное созвучие с большевистскими идеологами 20-х гг.
Важнейшая точка расхождения между И. В. Сталиным и его оппонентами касалась проблемы государства. Конечно, никто из большевистских вождей не требовал немедленной отмены государства. В этом была принципиальная разница между установками марксистов и анархистов (одна из ранних сталинских работ была посвящена данной тематике). Другое дело, что на место государства и его институтов (судебной системы, силовых структур и т. д.) претендовала коммунистическая партия — совершенно новый феномен политической истории. Эта партия, организованная по образцу государственных структур, сыграла важную роль в захвате и удержании власти, но для целей модернизации страны необходим был более действенный инструмент. И. В. Сталин понимал, что в качестве такого инструмента должно быть задействовано именно государство. Показательно, что в 1920-1930-е гг. роль государства необычайно усиливается и в западных странах (Германии, США), отчаянно боровшихся с сильнейшим экономическим кризисом.
Этот кризис заставлял представителей Западного мира искать пути выхода из него в агрессивной внешней политике. Как писал в начале 30-х гг. «сменовеховец» Н. В. Устрялов, «нельзя отрицать, что серьезные исторические тенденции диктуют объединение европейских государств, создание "Пан-Европы" с неизбежной политической направленностью, заостренностью против СССР» [19, с. 56]. Стремительное укрепление экономической и военной мощи, а также гибкая внешняя политика сталинского руководства позволили СССР избежать смертельной опасности столкновения с консолидированным Западом. И. В. Сталину удалось использовать разногласия между англо-саксонскими элитами и элитами континентальной Европы, чтобы помешать их консенсусу на почве антисоветизма. В своей работе Н. В. Устрялов указывал, что гитлеровской Германии не под силу решить задачу консолидации Запада, она скорее послужит препятствием на пути ее осуществления. Впрочем, продолжал знаменитый «сменовеховец», «разумеется, многое здесь, в этом огромном всемирно-историческом комплексе, будет зависеть также и от Советской
России, ее государственной устойчивости и политической позиции, от путей дальнейшего развития русской революции» [19, с. 57].
Вернемся, однако, в СССР 30-х гг. Партийные бонзы, привыкшие к всевластию и бесконтрольности, всячески противодействовали сталинскому замыслу. Они саботировали необходимые стране решения, вставляли палки в колеса стремительно развивавшейся стране. И. В. Сталин и его окружение попытались избавиться от партийной номенклатуры мягким способом. После принятия в 1936 г. в СССР новой Конституции предполагалось проведение выборов в органы власти на альтернативной основе. Речь шла о «народной империи». Партийные руководители, почувствовав, что почва уходит у них из-под ног, ответили на это провокациями и инициировали борьбу с «врагами народа». Таковы истоки «Большого террора», хотя его масштабы были безмерно раздуты врагами Советского Союза (подробнее см.: [2; 10; 14]). В первую очередь это была борьба внутри правящих элит. Между прочим, необходимо отметить один очень важный момент. В ходе этого террора погибло большинство старых партийных руководителей, расчистив тем самым дорогу новым кадрам — значительно более подготовленным для руководства огромной страной, стоящей на пороге судьбоносных испытаний.
Именно в 30-е гг. в СССР начинает восстанавливаться юриспруденция. Читателю, воспитанному на россказнях о «сталинском беззаконии», надо напомнить, что у большевиков, да и у их противников из числа других леворадикальных партий, господствовало нигилистическое отношение к любому правовому механизму. Его заменяло понятие революционной целесообразности. Именно подобными понятиями руководствовались, например, эсеры или анархисты, устраивавшие террористические акты против представителей власти, которые влекли за собой гибель множества ни в чем не повинных мирных жителей. Или их политические противники, большевики, практиковавшие во время Гражданской войны, да и после нее, многочисленные внесудебные расправы. Идеологом подобных расправ выступал, к примеру, Н. В. Крыленко — в начале 30-х гг. министр юстиции РСФСР, у которого было множество сторонников из числа твердокаменных большевиков. Именно они и представали перед судом в 1937-1938 гг. Таким образом, восстановление традиционной юриспруденции стало еще одним шагом в деле укрепления нашего государства.
Главную роль в успехе И. В. Сталина и его курса сыграла народная поддержка. И вот здесь отметим одно существенное обстоятельство. Основу рабочего класса царской России и начального периода существования Советского Союза составляли старообрядцы-беспоповцы, принадлежавшие к различным толкам. До революции среди них были сильны черносотенные настроения, но одновременно широкое распространение получило неприязненное отношение к эксплуататорским классам и официальной церкви. Это, кстати, во многом объясняет репрессии против Русской православной церкви, последовавшие в ходе Гражданской войны и в последующие годы. Именно массовый приток в ВКП(б) рабочих, проходивший в 20-30-е гг., способствовал национализации партии, выталкиванию на обочину инородцев, составлявших большинство партийного руководства в первые годы Советской власти.
Параллельно шла «реабилитация» исторического прошлого России. Выпускались книги, ставились фильмы и спектакли, посвященные великим государственным деятелям, военачальникам, ученым и деятелям культуры. Говоря об идеологии сталинской эпохи, А. В. Пыжиков, быть может, несколько преувеличивая, пишет:
О возведении подобных патриотических воззрений в ранг государственной политики, в свое время не могли мечтать и такие апологеты патриотизма, как М. Н. Катков и К. П. Победоносцев. При самодержавном строе никто не позволил бы им развернуться во всю патриотическую удаль. А при Сталине, в условиях господства космополитического марксизма, мощно спрессованная патриотическая доктрина обрела явь! [12, с. 192-193].
Именно такая партия смогла стать остовом, скреплявшим многонациональную державу.
Говоря об И. В. Сталине необходимо иметь в виду, что он был одним из самых просвещенных правителей всех времен и народов, несмотря даже на известную однобокость этой просвещенности. Это тем более удивительно, что он не имел высшего образования и основную долю знаний получил в процессе самоподготовки, которую продолжал на протяжении всей жизни. Заметим также, что процесс самообучения И. В. Сталин не прерывал даже в последние годы, когда являлся фактически хозяином половины мира. Прекрасный пример подражания для современных политиков, которые, не успев занять то или иное кресло, начинают поучать всех и вся.
Опубликованные работы И. В. Сталина прекрасно иллюстрируют этот интеллектуальный поиск. Если он брался за изложение какой-либо темы, не относившейся напрямую к сфере государственного управления, то можно было быть уверенным, что для решения стоявшей проблемы он освоил весьма значительный материал. Феномен И. В. Сталина блестяще демонстрирует нам, что верховная власть не может быть успешной для себя и для страны, если она ограничивается только сферой политики, промышленности или военного дела, игнорируя другие сферы. Под этими сферами мы, в первую очередь, подразумеваем науку, культуру, язык.
При этом надо учитывать, что в 30-е гг. центром управления экономикой становится правительство, а не партия. В СССР произошла своеобразная контрреволюция, «партия — это воплощение "революционного духа" — подвергается настоящему разгрому, и верховная власть перетекает в государство, постепенно приобретавшее "традиционные" качества» [5, с. 924]. Из-под контроля партийных структур уходят хозяйственные органы. Данную меру объясняют тем, что партийные функционеры не могут разобраться в хитросплетениях современного производства. На первый план в руководящих органах Советского Союза выходят молодые технократы, их средний возраст — 35 лет (вспомним Г. М. Маленкова, Д. Ф. Устинова, В. А. Малышева и др.), причем в большинстве своем это были русские и выходцы из старообрядческой среды. Логическим завершением этого процесса становится принятие И. В. Сталиным поста Председателя Совета народных комиссаров, произошедшее буквально накануне Великой Отечественной войны. Толчка, который был дан в сталин-
скую эпоху, хватило не только для победы в этой войне, но и еще на несколько десятилетий существования СССР, который по итогам Второй мировой войны превратился в сверхдержаву Можно даже сказать, что по сей день мы пользуемся его благами.
Один из главных партийных идеологов, Н. И. Бухарин, отличавшийся редкостной русофобией, в 30-е гг. был занят конструированием новой общности — «советского народа». В этой общности, по замыслу автора идеи, занимавшего пост ответственного редактора «Известий», должны раствориться все национальности Советского Союза. Эти домыслы Бухарин разбавлял изрядной дозой русофобии. Поезд, впрочем, уже ушел. Бухарину ответила «Правда» — главный печатный орган СССР, в редакционной статье которой «Об одной гнилой концепции» (10 февраля 1936 г.) его инсинуации получили отповедь. Любопытно, что концепт «советского народа» вспомнили уже в брежневскую эпоху, обозначенную ее идеологами в качестве эпохи «развитого социализма». Автора этой идеи, однако, тогда не реабилитировали.
Вместо этих домыслов И. В. Сталин предпочитал иметь дело с конкретными народами, и в первую очередь с народом государствообразующим — русским. Русские провозглашались самым передовым народом Советского Союза. Причем для обоснования этого тезиса привлекались аргументы, как из области культуры (достаточно вспомнить настоящий культ А. С. Пушкина и Л. Н. Толстого), так и из недавней истории. Не случайно именно русский народ возглавил революционную борьбу за идеалы Октябрьской революции. Бухаринскому нигилизму в отношении национального своеобразия И. В. Сталин противопоставил концепт русского народа как «старшего брата» других народов огромной страны. Перед нами очень интересная попытка ответить на поставленную еще графом С. С. Уваровым проблему «народности».
Важнейшим моментом деятельности И. В. Сталина следует признать его усилия по восстановлению исторической преемственности, нарушенной как событиями революции и Гражданской войны, так и почти вековой традиции интеллигентского нигилизма в отношении русской истории. И. В. Сталин предпринял титанические усилия, чтобы переломить негативную тенденцию, обнаруживая «заботу» в отношении не только настоящего и будущего, но и прошлого. Уже в начале 30-х гг. он принимает личное участие в подготовке учебника истории, призывая авторов обращать большее внимание на позитивные моменты истории России. В качестве помощников И. В. Сталина по данному вопросу выступали его ближайшие соратники — С. М. Киров и А. А. Жданов (речь идет о «Замечаниях по поводу конспекта учебника по истории СССР»). В. В. Кожинов обращает внимание на то, что данный текст был написан еще в 1934 г., но обнародовали его только 27 января 1936 г. Со времени публикации бухаринского опуса не прошло и недели, а «Замечания» были недвусмысленным ответом его автору [5, с. 1015]. Все это говорит о том значении, которое И. В. Сталин уделял данному вопросу, стоявшему в те годы не менее остро, чем индустриализация страны или подготовка к войне.
Еще раньше был положен конец всяким экзотическим проектам, которые протаскивали старые партийцы. Вспомним, что в 20-30-е гг. велась нешуточная борьба за перевод русского языка на латинский алфавит. Одним из ее
вдохновителей был А. В. Луначарский — видный партийный деятель, нарком просвещения СССР. Вот как он мотивировал необходимость данного перехода:
На этапе строительства социализма существование в СССР русского алфавита представляет собою безусловный анахронизм, — род графического барьера, разобщающий наиболее численную группу народов Союза, как от революционного Востока, так и от трудовых масс и пролетариата Запада. Своими корнями этот алфавит все еще уходит вглубь дореволюционного прошлого [9, с. 26].
Ответом на статью Луначарского был роспуск комиссии по латинизации русской письменности, действовавшей с 1919 г.
Установка на восстановление исторической преемственности достигла своего пика во время Великой Отечественной войны и после ее победоносного окончания. Эти усилия, включали в себя и прекращение репрессий против православной церкви — в ноябре 1939 г., под председательством И. В. Сталина, было принято постановление Политбюро, которое отменяло и тотальную борьбу с религией, начавшуюся в революционные годы. Данное решение было принято после присоединения к СССР Западной Белоруссии и Западной Украины. С. Ю. Рыбас связывает его с намерением Сталина «поддержать в западных районах православных белорусов и украинцев в противовес полякам-католикам, которые в Польше считались людьми первого сорта» [15, с. 542]. Эти меры принесли свои плоды. Советский лидер, обращаясь к войскам во время знаменитого парада на Красной площади 7 ноября 1941 г., был вполне последователен:
Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина! [18, с. 40].
Ну а слова, произнесенные И. В. Сталиным на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии (24 мая 1945 г.), до сих пор вызывают зубовный скрежет у русофобов всех мастей. Позволим себе привести их:
Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа. (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики «ура»). <...> Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было не мало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 г. ... Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит наш покой. Но русский народ не пошел на это, ибо верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, — над фашизмом [18, с. 196-197].
Как совершенно справедливо подметил А. С. Панарин, «его знаменитый тост на празднике победы в честь великого русского народа — не праздничный комплимент, а итог выстраданного военного опыта» [6, с. 890].
Суммируя сказанное, сталинский период можно рассматривать как
важный этап развития консервативной традиции в России. Здесь удалось объединить национальную традицию и модерн, что способствовало фундаментальному прорыву в целом ряде областей — экономике, культуре, образовании, науке. Синтез традиции и новаций помог Советскому Союзу/России выстоять в противостоянии со всеми силами объединенной Европы (а не только Германии), обрушившимися на нас 22 июня 1941 г. Без него не произошло бы восстановления народного хозяйства СССР и его превращения в сверхдержаву, успешно осваивавшую ядерные технологии и устремляющуюся в космос.
Из многочисленных стихов, посвященных И. В. Сталину, позволим себе привести строки, написанные А. Н. Вертинским. Это — «Песня о Сталине», созданная в 1945 г. под впечатлением Великой Победы.
Чуть седой, как серебряный тополь, Он стоит, принимая парад. Сколько стоил ему Севастополь, Сколько стоил ему Сталинград!
И в слепые морозные ночи, Когда фронт заметала пурга, Эти ясные, яркие очи До конца разглядели врага.
Эти черные, тяжкие годы Вся надежда была на него. Из какой сверхмогучей породы Создавала природа его?
Побеждая в военной науке, Вражьей кровью окрасив снега, Он в народа могучие руки Обнаглевшего принял врага.
И когда подходили вандалы К нашей древней столице отцов, Где нашел он таких генералов И таких легендарных бойцов?
Он взрастил их. Над их воспитаньем Много думал он ночи и дни. О, к каким грозовым испытаньям Подготовлены были они!
И в боях за Отчизну суровых Шли бесстрашно на смерть за него, За его справедливое слово, За великую правду его.
Как высоко вознес он державу, Вождь советских народов-друзей, И какую всемирную славу Создал он для Отчизны своей!
Тот же взгляд. Те же речи простые. Так же скупы и мудры слова. Над военною картой России Поседела его голова [11, с. 34].
Недаром в свое время М. Хайдеггер, говоря о языке как доме бытия, обнаруживал сущность искусства в поэтическом творении. Именно поэт выступает в качестве вестника судьбы — стихотворение А. Н. Вертинского лишний раз свидетельствует об этом. Тысячи, если не десятки тысяч страниц обличений борцов с «культом личности» и профессиональных антисоветчиков не стоят нескольких строчек приведенного поэтического текста. А ведь это только одно из многих стихотворений, воспевающих величие, но вместе с тем и человечность И. В. Сталина, его заботу о судьбах своей страны и мира.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства: в 2 т. — М., 1994. —
Т. 1.
2. Жуков Ю. Н. Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. — М.: Издательский центр «Аква-Терм», 2010.
3. Зайцев Б. К. Далекое. — М: Советский писатель, 1991.
4. Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. — М.: Эксмо, 2009.
5. Кожинов В. В. История России. Век XX-й. — М.: Алгоритм, 2016.
6. Консерватизм: pro et contra, антология / сост., вступ. статья, коммент. А. Я. Ко-журина; ред., предисл. А. А. Синицына. — СПб.: РХГА, 2016.
7. Козловски П. Миф о модерне: Поэтическая философия Эрнста Юнгера. — М.: Республика, 2002.
8. Леонтьев В. В. Экономические эссе. Теории, исследования, факты и политика. — М.: Политиздат, 1990.
9. Луначарский А. В. Латинизация русской письменности // Культура и письменность Востока. — 1930. — № 6. — С. 20-26.
10. Миронин С. С. Сталинский порядок. — М.: Алгоритм, 2007.
11. Полководцы. Сборник. — М.: Изд-во «Роман-газета», 1995.
12. Пыжиков А. В. Корни сталинского большевизма. — М.: Издательский дом «Аргументы недели», 2015.
13. Розанов В. В. Собрание сочинений. Апокалипсис нашего времени. — М.: Республика, 2000.
14. Романенко К. К. Сталинский 37-й. Лабиринты кровавых заговоров. — М.: Яуза, Эксмо, 2007.
15. Рыбас С. Ю. Сталин. 3-е изд., испр. — М.: Молодая гвардия, 2012.
16. Смолин М. Б. Тайны русской империи. — М.: Вече, 2014.
17. Солоневич И. Л. Народная монархия. — М.: Издательская и рекламно-информационная фирма «Феникс» ГАСК СК СССР, 1991.
18. Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. 5-е изд. — М.: Госполитиздат, 1952.
19. Устрялов Н. В. Германия. В круговороте фашистской свастики. — М.: Алгоритм,
2012.
20. Флоренский П. А., свящ. Сочинения: в 4 т. — М.: Мысль, 1996. — Т. 2.
21. Франк С. Л. Религиозно-исторический смысл русской революции // Начала. — 1991. — № 3. — С. 56-77.
22. Франк С. Л. Умственный склад, личность и воззрения П. Б. Струве // Струве П. Б. Patriótica: Политика, культура, религия, социализм. — М.: Республика, 1997. — С. 476-493.
