CC BY
31
Ю.БОРКО
БЫТЬ ЛИ ЕДИНОЙ "ЕДИНОЙ ЕВРОПЕ" В XXI ВЕКЕ?
По сути, именно этот вопрос поставили два авторитетнейших европейца — бывший президент Франции Валери Жискар д'Эстен и бывший канцлер ФРГ Хельмут Шмидт. Их статья "Европейский урок" появилась на страницах французской газеты "Фигаро" в апреле 2000 г.1. По мнению авторов, будущий Европейский Союз, с его без малого тридцатью участниками, не может быть таким же амбициозным, как первоначальное Сообщество. Великая мечта о европейском единстве, подобном Соединенным Штатам Америки, рискует воплотиться в зону свободной торговли с маргинальными институтами. Подтекст этих рассуждений созвучен грустному выводу Марцелло, отреагировавшего на свидание призрака убитого короля с принцем Гамлетом словами: "Неладно что-то в датском королевстве". Иными словами, европейская интеграция отклонилась от пути, начертанного ее инициаторами, и не гарантирует достижения ее конечных целей, сформулированных полвека назад.
Голоса двух именитых политиков были не единственными. В том же году с целой серией статей, интервью и докладов выступил Жак Делор — еще один выдающийся европеец, председатель Европейской комиссии в 1985-1995 гг., с именем которого связаны разработка и осуществление программ создания единого внутреннего рынка и экономического и валютного союза (ЭВС). Он озабочен прежде всего тем, что расширенный Союз может оказаться неспособным решить стоящие перед ним внутренние и внешние задачи. Ж.Делор называет "мифом" тезис о том, что расширение способствует единению Европы. Напротив, объединение, почти наполовину состоящее из стран, в которых ВВП на душу населения равно 20-50% от среднего уровня по ЕС, будет очень неоднородным (гетерогенным). Механизм принятия решений с участием 27 государств "кажется немыслимым". Рост дисбаланса между экономической и политической интеграцией представляется вполне реальным2.
Вызовы, предъявляемые Европе
Людям свойственно искать в совпадениях какую-то символику. В данном случае три искушенных политика зазвонили в колокол буквально накануне вступления Европы в новый век и новое тысячелетие. Учитывая высокий рейтинг имен, их выступления не могли пройти незамеченными. Однако, справедливости ради, следует отметить, что дискуссии о судьбах европейской интеграции, об "архитектуре" Большой Европы и ее месте в мире XXI в. не затихали в течение всего последнего десятилетия века минувшего. И конца этим дискуссиям пока не видно. Чем больше мы отдаляемся от гигантского политического землетрясения, продолжавшегося почти три года (1989-1991), тем яснее становится, что вызванные им процессы перестройки всемирных отношений продлятся еще долго. Мир находится в переходном состоянии, и контуры будущей системы международных отношений, которая придет на смену биполярной системе, скорее угадываются, нежели видятся.
Меняющийся баланс сил и взаимодействий между государствами и целыми регионами — это не единственный вектор перемен, который пытаются интерпретировать политики и эксперты. Новейшие информационные технологии, квинтэссенцией которых
является интернет, оказывают глубокое воздействие на экономику и всемирные экономические отношения, государство, общество, культуру, личность. Процесс вызванных ими изменений далек от завершения. А впереди человечество ожидает еще одна задача — освоить результаты фундаментальных открытий в биологии. Наконец, — последнее по месту, но не по значению — банкротство идеологии, возвестившей о себе в середине XIX в. "Коммунистическим манифестом" и через столетие утвердившей свое господство над умами и жизнью полутора млрд. человек. Ошеломляющее крушение созданной по ее рецептам общественной системы создало идейный вакуум, который требовал немедленного заполнения. В качестве главных претендентов на роль духовных вождей выступают религия и национализм, нередко рука об руку.
Таков общий фон развернувшихся дискуссий о судьбах Европы, перспективах ее единства и ее месте в мире XXI века. А их общий тон, пожалуй, наиболее точно отражен в слове: вызов.
Речь идет о брошенных Европе вызовах, на которые ей предстоит ответить в наступившем столетии: вызовах незавершенной европейской интеграции, вызовах обновленному в последние полвека Старому Свету, вызовах европейской цивилизации, определявшей в течение последних веков мировое развитие. Последний аспект — Европа в мире XXI века — ключевой и наиболее тревожный.
Одним из важнейших источников тревоги является прогрессирующее снижение доли Европы в численности мирового населения: на рубеже двух веков доля Западной Европы (15 стран ЕС плюс Швейцария и Норвегия) составила 6,4%, доля Европы от Атлантики до границ СНГ — 8,7%; согласно расчетам, в 2025 г. их удельный вес уменьшится, соответственно, до 5,4 и 7,5%, если крайне низкая рождаемость не будет компенсирована массовой иммиграцией извне (из Африки, Азии, России и Украины). Весьма остро стоит проблема конкурентоспособности Западной Европы на мировых рынках. Помимо своих постоянных конкурентов — США и Японии — она испытывает растущую конкуренцию со стороны большой группы новых индустриальных государств. Известный бельгийский финансист и общественный деятель Этьен Давиньон еще в 1986 г. предупреждал, что для решения экономических проблем, с которыми ЕС столкнется в новом столетии, необходимо разработать европейскую стратегию
в пяти областях, а именно: внутренний рынок, стандартизация производства, новая технология, валютная система и внешние рынки3. Особую озабоченность вызывает недостаток инновационного потенциала у западноевропейского бизнеса, неготовность к риску, с ко-
торым связано внедрение новых "прорывов" научно-технической мысли.
Не менее сложны возникшие проблемы геополитического характера. В течение сорока с лишним лет, прошедших с момента окончания Второй мировой войны, право говорить от имени Европы присвоили себе вступившие на путь интеграции западноевропейские государства. В нынешних условиях Европе предстоит самоопределиться заново: что собственно означает это понятие и где проходят границы, отделяющие Европу от остального мира? Очевидно, что ответ на этот вопрос ляжет в основу стратегии объединения Европы, которую еще предстоит избрать Европейскому Союзу. "Единой Европе" придется заново определить и свои отношения с бесспорным и несменяемым лидером Запада — Соединенными Штатами. Добровольная зависимость от них, на которую согласилась и к которой привыкла Западная Европа во времена "холодной войны", становится теперь в тягость и не согласуется ни с новой ситуацией в мире, ни с реальным балансом экономической мощи ЕС и США. Наконец, при всех успехах Западной Европы в развитии сотрудничества с развивающимися странами, ни она, ни Запад в целом не определили свою стратегию отношений с ними. Альтернатива противостоянию так называемого "золотого миллиарда", к которому принадлежит и Европа, и остального мира, в котором проживают пять миллиардов, пока не найдена.
Отстоять свое место в этом мире Европа сможет только при условии единства. Но как ни велики ее успехи на пути к объединению, в новое столетие она вошла тремя колоннами — интегрированная Западная Европа, жаждущая интегрироваться Центральная Европа и задержавшаяся на развилке истории Восточная Европа вкупе с несколькими западнобалканскими государствами. И для каждой из этих трех групп проблема "единой
Европы" выглядит по-разному. Именно для каждой, поскольку опасные трещины обозначились даже в возведенном здании Европейского Союза. С него-то и начнем.
Европеизм или национализм?
Рост этнического сепаратизма, национализма, расизма и ксенофобии в странах Западной Европы стал общепризнанным фактом. Это уже не оспаривается, дискуссии идут о причинах и масштабах этого феномена. К странам, в которых он проявился с наибольшей силой, причисляют Германию, Францию, Италию, Австрию, Бельгию, Великобританию. Как правило, в западноевропейской литературе националистические рецидивы связывают с продолжающейся уже несколько десятилетий иммиграцией населения из стран Северной и Тропической Африки, Ближнего Востока, Южной и Юго-Восточной Азии. Выступая в конце января 2001 г. в Гааге, член Европейской комиссии Фредерик Болкестейн отметил, что иммигранты составляют 8,8% населения Нидерландов, а к 2015 г. их доля увеличится до 14%. Через 15 лет они составят большинство жителей двух крупнейших конгломераций — Амстердама и Роттердама4. Недовольство и протест коренного населения вызваны не только и даже не столько тем, что иммигрантов считают виновниками высокой безработицы, сколько иммиграцией как таковой. Они "пришлые" и "чужие". Они не интегрируются в общество, не принимают его культуру. Они живут обособленно, образуя своего рода колонии в крупнейших западноевропейских городах. По мнению высокопоставленного "еврочинов-ника", если ЕС становится "иммиграционным союзом", то должны быть введены количественные ограничения, обусловленные экономическими реалиями и потребностями самой Европы. Проблема, однако, в том, что почти нулевой прирост коренного населения в большинстве западноевропейских государств не оставляет им выбора: возрастающее число вакантных рабочих мест может быть заполнено главным образом за счет дальнейшей иммиграции.
Именно в отношениях между европейцами и не-европейцами усматривают истоки возродившейся ксенофобии авторы книги "Разделенные европейцы: осмысление этнических конфликтов". Она написана группой западноевропейских антропологов, главным образом английских, создавших в 1993 г. Форум против этнического насилия. Редакторы книги Тим Аллен и Джон Ид отмечают в предисловии: "Слова "этнический" и "этнос" могут быть приравнены к слову "другие" в расовом смысле, не вызывая полемики, связанной с понятием "раса". Псевдонаучное представление о расах было дискредитировано со времен Второй мировой войны и ныне неприемлемо (по крайней мере, на публичных форумах) в большинстве западных стран. Однако отсылка к "этничности" может служить вежливым эвфемизмом понятия расы"5. В этом ключе написаны почти все главы, в которых анализируются этнические, а по сути — расовые, отношения в постсоветском пространстве, Словакии и Польше, Бельгии, Великобритании, Германии и Франции.
В то же время некоторые авторы выходят за рамки такого подхода. Пожалуй, наиболее интересна в этом плане статья Криса Шора, английского антрополога, преподавателя колледжа Голдсмита в Лондоне. Уделяя, как и его коллеги, основное внимание расовым отношениям и возникшей угрозе утраты европейскими народами своей культурной самобытности, он одновременно подчеркивает, что рост ксенофобии может быть интерпретирован, хотя бы отчасти, как ответ на ощущение утраты безопасности и идентичности, порожденное перемещением границ, крахом старых структур и социальной дезориентацией6. Этому самоощущению способствует и отсутствие ясности в том, что представляет собой новая Европа, возникшая на рубеже 80-х и 90-х годов, и где проходят ее границы. Наконец, одну из важных причин возрождения национализма и ксенофобии — последнюю по месту, но не по значению — К.Шор видит в европейской интеграции. Она вызвала процесс эрозии сложившегося именно в Европе национального государства, традиционная роль которого подрывается с двух сторон — как тенденцией к централизации, выражающейся в развитии наднациональных институтов ЕС, так и тенденцией к регионализации, получившей обоснование в концепции "Европы регионов". Ответом на первую тенденцию является обостренное национальное чувство и, как следствие, рост национализма; ответом на вторую — усиление регионального и этнического сепаратизма.
Английский политолог согласен с чешским историком Мирославом Хрочем, полагающим, что современная волна ксенофобии в Европе представляет собой, в первую очередь, возврат европейских народов к своим этническим и религиозным истокам7. По сути же, речь идет о поиске новой самоидентификации.
Взгляды К.Шора и других авторов вышеназванной книги перекликаются с размышлениями и выводами молодого российского ученого Александра Тэвдой-Бурмули, одного из авторов коллективной работы "Европейский Союз на пороге XXI века", подготовленной в Институте Европы РАН. В своей главе "Интеграция и кризис идентичности: националистический вызов объединяющейся Европе" он выделяет четыре фактора роста национализма в странах ЕС — социально-экономическую модернизацию, иммиграцию, интеграцию и радикальную трансформацию миропорядка вследствие краха двухполюсной системы международных отношений на рубеже 80-х и 90-х годов. Характеризуя роль интеграционного фактора, А. Тэвдой-Бурмули отмечает, что стратегия углубления интеграции, воплощенная в строительстве единого внутреннего рынка, а затем экономического и валютного союза и повлекшая за собой дальнейшее перераспределение функций между институтами ЕС и национальными государствами в пользу первых, не могла не вызвать ответного "обострения национального чувства государствообразующего этноса в его антиинтеграционистской форме"8. Самым наглядным подтверждением этой тенденции стало снижение уровня поддержки интеграции населением большинства государств-членов ЕС в 90-е годы, как об этом свидетельствуют данные опросов общественного мнения, проводимых службой "Евробарометр". Такие опросы проводятся с начала 70-х годов каждые полгода, и они впервые зафиксировали отрицательную динамику: уровень поддержки падал непрерывно с 1990 по 1996 г., несколько возрос в последующие два года и вновь снизился в 1999 г.9.
В некоторых аспектах своего анализа российский исследователь идет дальше своих зарубежных коллег. В частности, он проводит четкое различие между "большим" и "малым" национализмом. Единые по своей природе, они различаются по целям и мотивации. "Большой" национализм претендует на выражение чувств и взглядов коренного населения, давшего имя государству, и несет в себе протест и против "евробюрократии", и против этнического сепаратизма, и против чужаков-иммигрантов. "Малый" национализм, напротив, является носителем сепаратистских тенденций, отстаивая интересы этнических меньшинств. Но в конечном счете, оба вида национализма одинаково противопоказаны европейской интеграции.
Итак, в настоящее время ЕС столкнулся с фактом роста национализма и ксенофобии. Чего можно ожидать в обозримом будущем? Следует ожидать, что факторы, вызвавшие к жизни эту тревожную тенденцию, будут действовать и впредь. Более того, скорее всего их действие усилится, поскольку поколения европейцев, чей жизненный опыт формировался в трагические 30-е и 40-е годы и в первые послевоенные десятилетия прошлого века, покидают или уже покинули наш бренный мир. Именно этот опыт сделал их энтузиастами "единой Европы". Для новых поколений европейцев события тех времен являются уже историей минувших веков, "преданьем старины глубокой". К этому надо добавить, что исчез и такой мобилизующий фактор как "холодная война". В Западной Европе по-прежнему
преобладает устойчивое недоверие к нынешней России, но она уже не рассматривается как источник военной угрозы. Следовательно, и этот стимул к объединению отпал или, по крайней мере, отошел на задний план. Фактор внешней угрозы может вновь возникнуть, если в арабских странах Ближнего и Среднего Востока возобладает исламский фундаментализм, который станет базой их консолидации.
Но этот сценарий представляется сомнительным, во всяком случае, отдаленным.
Вряд ли усиление национализма — как "большого", так и "малого" — обрушит построенное здание европейской интеграции. Распад единого рынка и валютного союза в ЕС вверг бы его участников в экономическую катастрофу, которая была бы по своим последствиям гораздо хуже, чем "великая депрессия" 30-х годов прошлого столетия. Да и мастерства согласования национально-государ-ственных интересов участникам ЕС не занимать. Институты ЕС и национальные правительства прилагают все усилия для того, чтобы остановить рост расистских, неофашистских и сепаратистских настроений. Трудно пока сказать, насколько они преуспеют. Но усиление национализма в его умеренных формах представляется неизбежным. Политические "верхи" и общественность в большей
мере будут руководствоваться национальными интересами. Эти интересы существенно расходятся, и каждое государство по-своему определяет, как они должны соотноситься с общими интересами Союза. Признанием этой истины стало включение в текст Договора о Европейском союзе положения о "более тесном сотрудничестве", в которое могут вступать государства, пожелавшие быстрее продвигаться по пути интеграции, чем остальные участники ЕС. Идея "интеграции на разных скоростях" впервые облечена в правовую форму. Движение к политической интеграции в рамках ЕС, скорее всего, замедлится, а ведь одна из ее ключевых целей состоит в том, чтобы усилить позиции ЕС в мировой политике. Сумеет ли Союз успешно осуществлять общую внешнюю политику и политику безопасности, т.е. действительно заговорить "одним голосом" на международном форуме XXI в.? Если сумеет, то его роль как самостоятельного участника строительства будущего миропорядка, несомненно, возрастет. Однако пока этот вопрос остается открытым, тем более потому, что ЕС-15 собирается превратиться в ЕС-27.
Дилемма европейской интеграции: вширь или вглубь?
Дебаты относительно того, следует ли Евросоюзу идти на такое расширение, остались в прошлом. Серия решений, принятых в течение 1993-1999 гг., определила путь и обеспечила реальное продвижение стран Центральной Европы (ЦЕ)10, а также Мальты и Кипра, к вступлению в ЕС. На саммите ЕС в декабре 2000 г. впервые на официальном уровне объявлена предполагаемая дата фактического начала расширения Союза — 2004 г.
Сомнения и дискуссии остались в прошлом, но проблемы, породившие это смятение умов, остались, и от того, как они будут решаться, зависит успех или неудача всей амбициозной стратегии нового расширения ЕС. Сообщества/Союз расширялись уже четырежды — в 1973, 1981, 1986 и 1995 гг. Однако нынешнее расширение беспрецедентно как по своим масштабам (12 стран с населением в 105 млн. человек11), так и по сложности самого процесса интеграции "старых" и "новых" членов ЕС, находящихся на разных уровнях экономического и социального развития.
Для иллюстрации разрыва между двумя группами государств достаточно сравнить производство ВВП на душу населения в странах-кандидатах и в Греции, занимающей по этому показателю последнее место в ЕС. Вот сравнительные данные за 1993 г. (в %, Греция = 100): Латвия — 29, Литва и Румыния — 34, Эстония — 36, Болгария — 39, Польша — 43, Словакия — 54, Венгрия — 55, Чехословакия — 79, Словения — 8612. Если учесть, что в том же году производство ВВП на душу населения в Греции составляло 64,4% от среднего по ЕС, легко подсчитать, что лишь в двух странах, Чехословакии и Словении, соответствующий показатель несколько превышал 50% от среднего уровня по Союзу. К концу 90-х годов относительный разрыв несколько уменьшился: в целом по перечисленной группе стран производство ВВП на душу населения возросло до 38% от уровня ЕС-15, но в абсолютных цифрах разрыв, напротив, увеличился — с 11,0 тыс. до 12,5 тыс. экю/евро13. Лишь в трех странах, Словении, Чехии и Венгрии, производство ВВП на душу населения превышает половину среднего уровня по ЕС и в двух, Словакии и Польше, находится в пределах от 40 до 50%.
В Западной Европе доминирует и публично подчеркивается тезис, согласно которому вступление стран ЦЕ экономически обременительно для ЕС. В подтверждение приводятся различные подсчеты эффекта расширения по методике "затраты/выгоды". Так, по расчетам, проведенным тремя экономистами — Р.Болдуином, Ж.Франсуа и Р.Портесом, экономический эффект расширения для стран ЦЕ выразится в росте уровня реальных доходов на 18% в течение нескольких лет, тогда как для нынешних членов ЕС — в мизерной прибавке этого же показателя всего на 0,2%14.
Список литературы, посвященной новому расширению ЕС, его взаимодействию с курсом на углубление европейской интеграции и его международным последствиям, насчитывает даже не десятки, а сотни названий. В своем анализе автор данной статьи использовал лишь некоторые из них. Это материалы пяти международных конференций, в которых он принимал участие: "Трансформация и интеграция в Европе. Адаптация польской экономики" (Гданьск, октябрь 1993)15, "Отношения между Европейским Союзом и Центральной и Восточной Европой: политическое, экономическое и правовое измерения" (Гент, март 1996)16, "Состояние интеграционного процесса в ЕС: расширение и институциональные реформы" (Будапешт, ноябрь 1996)17, "Расширение Европейского
Союза и интересы России" (Москва, октябрь 1999)18 и "Расширение Европейского Союза" (5-я Всемирная конференция ассоциаций исследований европейской интеграции, Брюссель, декабрь 2000)19. Это также две книги концептуального характера, написанные Леоном Бриттеном, британским политическим деятелем, бывшим вице-председателем Европейской Комиссии, и Майклом Эмерсоном, британским экономистом, первым послом ЕС в России, и короткий, но очень емкий по содержанию доклад Эльжбеты Штадтмюллер, польского специалиста по проблемам европейской интеграции и расширения ЕС20.
Результаты многолетних дискуссий относительно целей и вероятных последствий расширения ЕС на восток можно суммировать в пяти пунктах.
1. По мнению большинства западноевропейских политиков и экспертов, экономический эффект расширения для государств-членов ЕС-15 будет незначительным, а его стоимость — очень высокой. Но это окупается долгосрочными политическими целями расширения — гарантированной победой рыночной экономики и демократии в странах ЦЕ, что должно привести к расширению зоны стабильности и безопасности в Европе. Очень четко высказался по этому поводу один из высокопоставленных чиновников Европейской Комиссии Фрезер Камерон: "Расширение — политический императив для Союза, который может содействовать миру, безопасности, стабильности и прогрессу в Европе. Расширения, которые привели в Европейское Сообщество Грецию, Испанию и Португалию, имели основным мотивом укрепление демократии и стабильности в странах, покончивших с тоталитарными режимами. Для стран Центральной и Восточной Европы членство в Союзе имеет такое же значение"21. М.Эмерсон в своей книге "Перекройка карты Европы" упоминает еще один аспект: расширение гарантирует эти страны от "нового соскальзывания" к "националистической вражде"22. И еще одна оценка, принадлежащая бельгийскому ученому, специалисту по праву ЕС Марку Мареско. Подчеркивая политический смысл экономической интеграции Западной Европы с государствами, вставшими на путь перехода к рыночной экономике и демократии, он пишет: "Любая попытка сохранить существующее неравенство в жизненных уровнях западной и восточной частях Европы неизбежно создает угрозу всеобщей стабильности в Европе"23.
2. Вывод о безусловно негативном для "старых" членов ЕС соотношении затрат и выгод не бесспорен. В единый внутренний рынок вливаются более 100 млн. новых потребителей, и потенциал их платежеспособного спроса будет непрерывно возрастать. Новые возможности откроются для западноевропейских инвестиций в страны ЦЕ, уже сейчас исчисляемых в десятках млрд. евро. Так что баланс затрат и выгод расширения может оказаться более благоприятным, чем нынешние его оценки. Но есть еще и международный аспект воздействия расширения зоны экономической интеграции в Европе. Речь идет о том, как повлияет этот процесс на темпы экономического роста и особенно на темпы технологического обновления промышленности в ведущих странах Западной Европы, составляющих ядро ЕС, а значит и на уровень их конкурентоспособности. Дать сколько-нибудь достоверный прогноз в этой области невозможно, в том числе из-за возросшей неустойчивости мировой конъюнктуры, но в своих оценках большинство экспертов крайне осторожны, если не скептичны.
3. Одна из главных проблем состоит в том, как будут взаимодействовать на протяжении следующих 10-15 лет процессы углубления и расширения европейской интеграции. Согласно официальной точке зрения ЕС, курс на расширение будет способствовать углублению интеграции, т.е. укреплению ядра интеграционного блока, что, в свою очередь, позволит увеличить финансовую и иную поддержку государств-кандидатов как до, так и после их вступления в Союз. Однако, как отмечают российские экономисты Ю.Борко и О.Буторина, "есть и другая точка зрения, согласно которой переход к Экономическому и валютному союзу сопряжен с такими трудностями, требует таких усилий и расходов, что как раз на этом переходном этапе расширение становится если не препятствием, то, по меньшей мере, тормозом"24. Это не столько экономическая, сколько политическая проблема. Разногласия по поводу того, какими темпами следует осуществлять расширение, существуют даже между нынешними членами ЕС. От того, как будут расставлены приоритеты высшими институтами Союза, зависят и ежегодно принимаемые ими программы действий, распределение бюджетных и иных финансовых ресурсов, имею-щихся в их распоряжении, и, как везде и всегда, дефицитных. Последнее
обстоятельство особенно затрагивает менее развитые государства-члены ЕС — Грецию, Испанию и Португалию, которые обеспокоены тем, что они могут лишиться изрядной части средств, выделяемых им структурными фондами Союза в целях экономической конвергенции с более развитыми участниками ЕС. С началом фактического расширения дифференциация интересов в Союзе возрастет, что еще более осложнит и, по всей вероятности, замедлит процесс принятия решений, касающихся обоих направлений развития интеграции.
4. Еще одной острейшей проблемой стала сама система принятия решений в ЕС. Эффективность созданной еще в 50-е годы институционной структуры и процедуры принятия решений постепенно снижалась под влиянием двух факторов — увеличения числа государств-членов и расширения сферы компетенции институтов Сообщества. Необходимость глубокой институциональной реформы была признана в начале 90-х годов, но в Договоре о Европейском Союзе, подписанном в 1992 г. в Маастрихте, реформой и не пахло. Потерпела фиаско и последующая попытка договориться о реформе, предпринятая в 1996-1997 гг.: в новом варианте Договора о Европейском Союзе, подписанном в Амстердаме, соответствующий раздел также отсутствует. Наконец, о решениях саммита ЕС, состоявшегося в декабре 2000 г. в Ницце (Франция), можно сказать, что гора родила мышь. Вместо концепции и программы фундаментальной реформы институтов и процедур принятия решений главы государств и правительств договорились лишь о новом распределении количества голосов в Совете ЕС и количества депутатов в Европейском парламенте, с учетом представительства в них 12 новыгх членов Союза. Как будут приниматься решения 27 государствами, разделенными — в соответствии с их размерами, географическим положением, уровнями развития, внутриполитической ситуацией, национальными интересами и международными приоритетами — на несколько групп, никто предугадать не берется. Можно лишь констатировать, что в оценке эффективности нынешнего механизма принятия решений господствует глубокий скептицизм.
5. При всех расхождениях и нюансах в суждениях по поводу нового расширения ЕС и его последствий, в одном пункте все участники демонстрируют полное единодушие: интеграционное объединение 27 государств будет очень неоднородным. Высказываются опасения, что включение в состав Союза почти всей Европы приведет к таким различиям в интересах и уровнях развития, что в нем возобладают центробежные тенденции. При определенных условиях Европа может даже расколоться на несколько региональных группировок или полностью "ренационализироваться". Но даже если исключить этот наихудший вариант, расширенный Союз не в состоянии следовать курсом на политически "единую Европу", начертанным отцами-основателями Европейских сообществ в 50-е годы. Он превратится, скорее, в зону свободной торговли. Примечательно, что если в странах первоначальной "шестерки" говорят об этом с тревогой, то упомянутый выше Л.Бриттен одобряет эволюцию Европы "в направлении свободный рышков и свободной торговли", противопоставляя эту тенденцию "мифу"25. (Очевидно, британский политик имеет в виду "единую Европу" в интерпретации Жана Монне или европейских федералистов. — Ю.Б.). Главный вывод, к которому приходит преобладающее большинство аналитиков, состоит в том, что у ЕС нет иного выбора, кроме "интеграции на разный скоростях". Но если так, то для надежды на создание действительно сплоченной Европы, говорящей и действующей на мировой сцене как единое целое, места не остается. А ведь речь идет пока о неполной "Европе", без ее восточной части — России и других европейских стран СНГ.
В книге "Новая восточная политика — стратегии для объединенной Европы", написанной группой немецких политологов и экономистов во главе с Вернером Вайденфельдом и опубликованной в 1997 г., утверждалось, что "ЕС не имеет нового проекта, чтобы самоопределиться и определить свою будущую роль и структуру после расширения"26. Сказано чересчур категорично. Так что истинный смысл этого заявления заключается в том, что авторов не удовлетворяет ни состояние дел в ЕС, ни стратегия его развития, избранная высшими инстанциями Союза. За четыре года, прошедшие с момента публикации этой книги, появились новые документы, в которых изложена, уточнена и дополнена концепция и программа углубления и расширения европейской интеграции. Среди них — обновленный (амстердамский) Договор о Европейском Союзе, программный документ "Повестка дня для 2000 года — за более сильный и широкий Союз", принятые за это время заключения сессий Европейского совета, в который содержатся решения
стратегического характера. К числу таких документов следует отнести и новый, уже третий, вариант Договора о ЕС, подготовленный с учетом результатов Межправительственной конференции и саммита ЕС, состоявшихся в Ницце в последнем году прошлого века, и подписанный там же 26 февраля 2001 г.
Тем не менее оснований для недовольства у последовательных сторонников создания "единой Европы" не убавилось. Более того, в канун нового века в роли критиков выступили политические деятели, чьи заслуги в европейском строительстве и чей авторитет оцениваются по высшему разряду. Это три "отставника", упомянутые в начале статьи: Жак Делор, Хельмут Шмидт и Валери Жискар д'Эстен. В чем, собственно говоря, заключалась новизна их позиции? Не в критике ситуации и тенденций развития ЕС. Все это было сказано до них, подробно и убедительно. И не в поддержке идеи интеграции на разных скоростях. Эта концепция была официально признана в 1992 г. при подписании Маастрихтского договора, сохранившего за Соединенным Королевством и Данией право остаться вне экономического и валютного союза и не вводить у себя коллективную валюту евро. Новым было то, что эти виднейшие европейские политики предложили заменить стратегию дифференцированного продвижения по пути интеграции политическим и организационным разделением участников расширенного ЕС на две группы, не лимитируя такое расчленение никакими сроками. В.Жискар д'Эстен и Х.Шмидт высказались за то, чтобы внутри Союза была создана "центральная группа", в которую вошли бы шесть государств, участвовавших в интеграции с самого начала, и другие государства-члены ЕС, близкие к "шестерке" по уровню социально-экономического развития и готовые объединиться в Федерацию, имеющую собственные законы и институты. Ж.Делор выдвинул концепцию "Европейского авангарда", который должен играть роль "центра тяжести", "твердого ядра" и "движущей силы" интеграции. Состав "авангарда" — тот же. Именно этим странам надлежит создать внутри ЕС "Федерацию национальных государств", которая потянет за собой остальных участников.
Разумеется, ни один из трех "возмутителей спокойствия" не рассчитывал на то, что их предложения будут приняты на официальном уровне. Все они — слишком искушенные политики, чтобы предаваться иллюзиям. Но они отразили настроения очень влиятельных политических и деловых кругов в ряде западноевропейских стран, прежде всего в Германии и Франции, которые не намерены подчинять свои национальные интересы хлопотному и длительному обустройству дюжины новых домов в разросшейся "Евродеревне", как теперь иногда называют Евросоюз. О том, что дело обстоит именно так, свидетельствуют последовавшие в конце 2000 — начале 2001 гг. выступления "первых лиц", президента Франции Жака Ширака и президента ФРГ Йоханнеса Рау, ратовавших за принятие Конституции ЕС, которая — добавим от себя — оформила бы политический статус Союза. Это предложение поддерживается и некоторыми фракциями в Европарламенте, например, европейскими социалистами, занимающими второе место по численности своих депутатов в нем.
Один практический результат этой политической кампании уже достигнут: решения саммита ЕС в Ницце и, соответственно, новый вариант Договора о ЕС значительно расширяют возможности "более тесного сотрудничества" тех государств-членов, которые готовы дальше продвигаться по пути экономической и политической интеграции, не оглядываясь на упирающихся или нежелательных партнеров в разжиженном Союзе. Таким образом, правовая основа дифференциации и возникновения "Союза в Союзе" закреплена и расширена. Что касается независимых экспертов, изучающих ситуацию в ЕС и строящих прогнозы его развития, то им впору заняться анализом и классификацией того, что означает в различных случаях само понятие "единая Европа".
Россия и Европа или Россия в Европе?
Итак, есть Европа-15, достаточно далекая от того единства, на которое нацеливались отцы-основатели европейской интеграции. Есть возникающая Европа-27, которой предстоит пройти долгий путь, чтобы приблизиться к уровню единства, достигнутому первой Европой. Но есть еще третья Европа, в которую входят бывшие республики распавшейся Югославии, Албания и четыре европейских государства-члена СНГ, включая Россию. На территории этих стран проживает около 230 млн. человек, что составляет без малого половину населения будущего расширенного ЕС.
В краткосрочном плане ситуация в западной части Балкан вызывает у ЕС наибольшую тревогу, но в дальней перспективе она ясна. Серия возникших здесь межгосударственных войн и этнических конфликтов продемонстрировала бессилие Союза, его неспособность самостоятельно, без Соединенных Штатов и НАТО, остановить кровопролитие, будь то с помощью силы или дипломатическими средствами. Это обстоятельство в большой мере стимулировало переход Союза к общей внешней политике и политике безопасности, подтолкнуло его к созданию собственного корпуса быстрого реагирования, призванного осуществлять миротворческие операции. Но стратегия отношений ЕС с государствами этого региона загадок не содержит. Ее основные вехи — помощь восстановлению этих стран, поддержка рыночных и демократических реформ и заключение с ними соглашений об ассоциации. Финалом этой стратегии, где-нибудь в конце второго или начале третьего десятилетия, станет вступление этих стран в Союз, где они пополнят ряды, так сказать, второго эшелона его участников.
Отношения ЕС с Россией, а также с Украиной, Беларусью и Молдовой — это принципиально иной случай. На то есть две причины. Во-первых, это особый случай с точки зрения взаимоотношений между цивилизациями. Оговоримся сразу же, что само понятие "цивилизация" весьма неопределенно. В XIX в., например, оспаривалась принадлежность к европейской цивилизации не только, скажем, поляков или балканских народов, но и Пруссии. Тем не менее, к восточнославянским народам это относится в большей степени, чем к народам, населяющим Центральную Европу. Арнольд Тойнби назвал Россию "родственной" цивилизацией, в основе которой лежит православное христианство; но все же это часть "общемирового незападного большинства человечества27. Очевидно, это относится также к Беларуси и Украине. Согласно Сэмюэлу Хантингтону, американскому политологу, опубликовавшему в 1993 г. нашумевшую статью "Столкновение цивилизаций?", эти три народа составляют славяно-православную цивилизацию28. И хотя и в Западной Европе, и в трех названных странах есть противники этой точки зрения, отстаивающие идею цивилизационного единства всей Европы, они находятся в явном меньшинстве. После завершения "холодной войны", утверждает Хантингтон, "железный занавес идеологии был заменен бархатным занавесом культуры как самой значительной разделяющей линией в Европе"29.
Во-вторых, в отличие от стран Центральной Европы, Россия и ее партнеры по СНГ не рассматриваются Евросоюзом как будущие кандидаты на вступление в него. Правда, в период своего президентства Б.Н.Ельцин несколько раз говорил о стремлении России вступить в ЕС, а украинское руководство называет вступление в ЕС и НАТО приоритетной целью внешней политики государства. Но в настоящее время официальная Москва заявляет, что вступление в ЕС не входит в ее цели. Что же касается Украины, то ЕС уклоняется от какого-либо разговора на эту тему, в неофициальном порядке давая понять, что такая перспектива может возникнуть лет через 20-25, не ранее. Поэтому и с точки зрения практической политики, проблема единства "Большой Европы" (еще один эвфемизм для обозначения Европы в ее естественных границах!) должна решаться иным путем, нежели интеграция в рамках ЕС. Каким же образом? И каковы шансы на успех?
Если обратиться к документам, регулирующим нынешние связи между ЕС, с одной стороны, и названными странами СНГ — с другой, то они удостоверяют новое качество взаимоотношений, выраженное формулой — партнерство и сотрудничество. Двусторонние базовые документы так и называются — Соглашение о партнерстве и сотрудничестве. ЕС заключил их с Россией, Украиной и Молдовой. Такое же соглашение было подписано с Беларусью, но ЕС отложил его ратификацию, мотивируя это установлением авторитарного режима в стране. В программном документе "Коллективная стратегия Европейского Союза в отношении России", принятом Кёльнским саммитом ЕС в июне 1999 г., в понятие партнерства было внесено многозначительное дополнение — оно стало именоваться "стратегическим партнерством"30. В декабре того же года очередной саммит ЕС одобрил близкий по содержанию документ, определяющий коллективную стратегию по отношению к Украине.
В свою очередь Москва также выступила с рядом документов программного характера. В октябре 1999 г. была обнародована "Стратегия развития отношений Российской Федерации с Европейским Союзом на среднесрочную перспективу (20002010)", где декларируется курс на стратегическое партнерство с ЕС; в июле 2000 г. — "Концепция внешней политики Российской Федерации", в которой подчеркивается, что
"отношения с европейскими государствами — традиционное приоритетное направление внешней политики России" и что "ключевое значение имеют отношения с Европейским Союзом"31.
Были оформлены также отношения четырех восточноевропейских стран с другими международными организациями, действующими в Европе. Все они являются членами ОБСЕ; три из них, исключая Беларусь, входят в Совет Европы; в 1997 г. в Париже был подписан Основополагающий акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности между Россией и НАТО.
Такова политико-правовая база отношений между интегрирующейся Европой и Россией, а также другими странами СНГ. Казалось бы, она открывает как никогда широкие перспективы совместного участия в строительстве общеевропейской системы безопасности и сотрудничества, а равно для конструктивного взаимодействия за пределами Европы. В действительности, однако, существуют значительные препятствия, которые существенно снижают шансы на реализацию этого курса. Сомнения такого рода широко распространены как там, так и здесь.
В Европе, прежде всего Западной, они лишь в последнюю очередь обусловлены конкретными разногласиями с Россией, включая даже такой острый вопрос как возможное новое расширение НАТО на восток. Есть более фундаментальные причины. Главная из них — растущее убеждение в том, что Россия не способна создать в относительно короткий срок нормально функционирующую рыночную экономику и стабильное демократическое государство. Эволюцию этих представлений можно проследить, взяв за исходную точку книгу двух американских авторов Дэниэла Ергина и Тейна Густафсона "Россия-2010 и что это означает для мира"32, опубликованную в
1993 г. К этому времени волна эйфории на Западе, вызванная крушением коммунистической сверхдержавы, пошла уже на спад, но была еще достаточно сильной.
В первой главе с характерным названием "Зазеркалье" авторы формулируют два отправных тезиса. Во-первых, "от сегодняшнего выбора России в решающей степени зависит облик XXI столетия", но выбор ею пока не сделан. Во-вторых, новым идеалом, объединяющим страну, "вполне мог бы стать национализм, способный принимать разные формы", "однако страстное желание возвратиться к "цивилизованной жизни", охватившее людей после 70-летнего господства большевиков, возможно, окажется сильнее националистической идеи"33. Авторы излагают несколько вероятных, по их мнению, сценариев развития России до 2010 г. Первый из них, "сползание", экстраполирует динамику развития в начале 90-х годов, которая в самом скором времени неизбежно породит один из трех последующих сценариев — "двуглавый орел", "смутное время" и экономическое "чудо". "Двуглавым орлом" назван вариант союза ВПК, армии и органов правопорядка, отнюдь не худший, по мнению авторов. "Смутное время" — это нарастание хаоса, которое либо выльется в "долгое прощание" с единым и централизованным в прошлом российским государством, либо пробудит "русского медведя", символизирующего приход к власти крайне реакционных и националистических сил, ставящих своей целью "собирание русских земель". Это было бы наихудшим сценарием и для мира, и особенно для России. Но это не фатально. "Сползание" может перерасти и в сценарий экономического возрождения России — "чуда", "развития капитализма по-
34
русски"34.
Авторы, вдумчивые и не склонные к эпатажу люди, избегают категоричных выводов. Допуская возможность любого из названных ими сценариев, они все же считают, что в стране "есть мощные силы, позволяющие России найти оптимальный путь, избегая крайностей". В этом отношении, попутно замечают они, ситуация в России лучше, чем в других постсоветских государствах. В 2010 г., продолжают они, Россия "не будет коммунистической"; она все еще будет "на стадии перехода", занятая созиданием нового общества, на что уйдут "не просто годы, а многие десятилетия". В стране есть "достаточный потенциал для экономического возрождения", и на этой основе начнется развитие "капитализма по-русски". Авторы предрекают, что
"к 2010 году, а то и раньше, Россия начнет возвращать себе роль крупной мировой державы". Завершающим аккордом этого прогноза является тезис: "если в конце 80-х годов оптимизм был безосновательно велик, то и теперешний пессимизм явно чрезмерен. Происшедшее и происходящее поражает. Конечно, есть опасности, но есть и основания
»35
для осторожного оптимизма"35.
Книга была написана почти десять лет назад. Вняла ли Западная Европа рекомендации авторов встать на позиции "осторожного оптимизма"? Расширились или, напротив, сузились основания для такого подхода? В каком направлении эволюционировали политические "верхи", деловой мир и общественное мнение на Западе в своих представлениях и прогнозах относительно России?
К сожалению, если и эволюционировали, то в худшую сторону, чему способствовали "дефолт" 1998 г., возобновление военных действий в Чечне и многое другое. Россия как бы застыла на пороге, отделяющем затянувшееся состояние, названное упомянутыми авторами "сползанием", от сценария экономического возрождения, которое, кажется, вот-вот должно начаться, но почему-то никак не начинается. Главная составляющая негативного восприятия российской действительности — крепнущее неверие в способность нового российского правящего класса последовательно осуществлять реформы и управлять страной. По мнению многих европейских политиков и экспертов, его характеризуют такие качества как некомпетентность, недальновидность, безответственность и коррумпированность. Конечно, можно упрекнуть их в том, что они не видят, как на истощенной и запущенной российской почве пробиваются ростки гражданского общества, нового отношения к личности и к труду. Немецкий политолог Хайнрих Фогель деликатно выразился по этому поводу, что "образ России в западных средствах массовой информации не всегда бывает гармоничным. Хорошо продается информация, которая концентрирует внимание на ужасах"36. Но приходится признать, что ростки нового пока не вносят принципиальных перемен в жизнь страны, во внутреннюю политику властей. И те европейские политики и эксперты, которые не разделяют апокалиптического взгляда на современную Россию, не могут не видеть, что там формируются рыночное хозяйство и политическая система, очень далекие от западных образцов рыночной экономики и демократии.
Таким образом, на пороге XXI в. ЕС столкнулся с проблемой — как строить стратегическое партнерство, основанное на приверженности одним и тем же ценностям и принципам, с государством, которое провозгласило их, но не следует им на практике. Западноевропейские государственные лидеры и дипломаты просто обходят эту щекотливую тему, оставляя ее на усмотрение общественности и СМИ. На саммитах ЕС-Россия и двусторонних встречах на высшем уровне произносятся все положенные слова, соответствующие букве действующих актов и решений — Соглашения о партнерстве и сотрудничестве, принятым обеими сторонами документам о стратегии по отношению друг к другу и т.д. В сущности, у них нет выбора. ЕС и Россия нуждаются друг в друге; они связаны отношениями взаимозависимости, пусть асимметричной, или, попросту говоря, неравной. Как оказалось, участие России необходимо при проведении миротворческих акций на Балканах; без нее невозможно обеспечить стабильность и безопасность в Европе. В настоящее время Россия — второстепенный экономический партнер, но на нее приходится более четверти импортируемого газа и 10% импортируемой нефти, не говоря уже о потенциальной емкости ее внутреннего рынка в будущем. Наконец, не следует забывать о том, что упомянутые выше слова адресованы не только прямым собеседникам, представляющим официальную Москву, но также российскому политическому "истеблиш-менту" и общественному мнению в целом. Москва принимает этот тон, поскольку мы еще больше нуждаемся в Западной Европе.
Но фактически партнерства как такового нет; его можно назвать целью, лозунгом, фиговым листком или как-то иначе, в зависимости от политических взглядов и предпочтений тех, кто оценивает состояние отношений между ЕС и Россией. В этом смысле, независимые эксперты — как в Европе, так и в России — высказываются более откровенно. Немецкий политолог Ханс-Йоахим Шпангер отмечал в 1996 г., что обе стороны выразили желание установить отношения "стабильного партнерства", но истечет много времени, прежде чем они пойдут навстречу друг другу дальше акций "чисто
»37
символического характера"37.
Оценок подобного рода в западноевропейской литературе предостаточно. Вот одна из последних, принадлежащая сотруднику Центра европейских политических исследований (Брюссель) Мариусу Валю: "Вопреки официальным заявлениям, Россия и Европейский Союз не являются стратегическими партнерами. Экономические и политические асимметрии между ними и все еще различающиеся нормативные основы, на которых базируется их политика, создают значительные препятствия стратегически
важному сотрудничеству ЕС и России. Эти препятствия сохранятся и в обозримом будущем, блокируя возникновение реального стратегического партнерства"38. Автор не ставит "в лоб" вопрос: если не партнерство, то что? Но ответ вытекает из его текста работы. Есть и будет развиваться сотрудничество, определяемое конкретными практическими интересами сторон.
В отечественной литературе первый опыт анализа различных типов взаимоотношений между Россией и ЕС принадлежит автору данной статьи, опубликовавшему в 1995-1997 гг. серию работ на эту тему39. Из четырех теоретически возможных сценариев — интеграции, конфронтации, партнерства и "холодного мира" — первая оценивалась как практически нереальная, поскольку она не подходит ни ЕС, ни России, а вторая — как наихудший, в конечном счете, катастрофический вариант для России, но, к сожалению, возможный. Наилучшим вариантом для России было бы партнерство. Но, как уже отмечено выше, этот уровень отношений с ЕС не достигнут, в основном из-за ее неготовности к этому, хотя и Евросоюз несет свою долю ответственности за неудачу. Последний сценарий — "холодный мир", или, иными словами, прагматическое сотрудничество. "Общее между этим вариантом и партнерством состоит в том, что оба они означают достаточную стабильность в отношениях, многоцелевое и разнообразное по форме сотрудничество, в основном экономическое и культурное, с общей тенденцией к постепенному расширению, хотя и с перепадами, обоюдное стремление к урегулированию возникающих конфликтов, особенно тех, что создают угрозу миру и стабильности. Различаются же они качеством отношений, преобладанием взаимопонимания в лучшем сценарии и отчуждением — в худшем, характером и масштабами сотрудничества, регулярностью или, напротив, почти полным отсутствием согласованных действий, разным балансом сотрудничества и противодействия, степенью
»40
отлаженности механизмов диалога и решения спорных вопросов"40.
Что касается прогноза, то, как было сказано в процитированной статье, "реальные отношения между Европой и Россией, если ход событий не приведет их к новой конфронтации, будут развиваться по синусоиде — от рождающегося и несовершенного партнерства к холодному миру и обратно"41.
На наш взгляд, этот анализ остается верным и сегодня. Время внесло изменения лишь в оценку степени вероятности разных сценариев. Уменьшилась вероятность как новой конфронтации, так и полноценного партнерства. Менталитет нового поколения пришедших к власти российских политиков — его лидером на сегодня является нынешний российский президент Владимир Путин — можно охарактеризовать тремя понятиями: авторитаризм, умеренный национализм и прагматизм. Из этого следует, что новое российское руководство, с одной стороны, будет проводить более жесткую внутреннюю политику, лишь отчасти сообразуясь с западными критериями либеральной демократии, и более жестко отстаивать национальные интересы страны в диалоге с ЕС и Западом в целом, а с другой — будет стремиться к сбалансированным отношениям с западными странами, и в первую очередь с Евросоюзом, учитывая его роль во внешней политике и внешнеэкономических связях России. Это означает, что характер отношений Россия — ЕС, по крайней мере в течение ближайшего десятилетия, будет соответствовать сценарию прагматического сотрудничества.
Этой линии будет следовать — если иметь в виду не слова, а реальную политику — и ЕС. Это объясняется не столько даже недоверием к Москве, которое по-прежнему преобладает в западноевропейских столицах, сколько опять-таки прагматическими расчетами. На ближайшие 10-15 лет иерархия приоритетов ЕС выстраивается следующим образом: расширение ЕС, требующее огромных расходов; реформы в ЕС и функционирование экономического и валютного союза; переналаживание отношений с Соединенными Штатами; все остальное. Под "остальным" подразумеваются отношения с Россией, Средиземноморская зона сотрудничества, отношения с группой стран Африки, Карибского бассейна и Тихого океана ( АКТ), Китаем, Японией и Латинской Америкой. Место России в этой группе приоритетов ЕС будет зависеть от нее самой, и это выяснится, по-видимому, в самые ближайшие годы.
Возвращаясь к вопросу, сформулированному в заголовке данной статьи, можно говорить, с большими оговорками, о медленном становлении единой Европы от "Бреста до Бреста", но никак не о единой "Большой Европе", полноправным участником которой была бы Россия. Такова, на наш взгляд, перспектива на следующие 20-
25 лет. Этот прогноз может выглядеть разочаровывающим. Но его надо воспринимать как трезвую оценку ситуации, тем более что ее следует сопроводить важным дополнением: в рамках указанного срока возможно становление общеевропейской системы сотрудничества, стержнем которого будет партнерство между ЕС и Россией. Это и есть сегодняшний предел оптимизма в том, что касается места и роли России в Европе XXI века.
Коллективная стратегия ЕС по отношению к России предусматривает даже более оптимистический сценарий — постепенную "интеграцию России в общее экономическое и социальное пространство в Европе"42. Но это слишком далекая перспектива, как и возможность членства России в ЕС. Так что оставим характеристику относящихся к этой теме суждений за рамками данной статьи.
Остается вопрос о роли Европы в мире XXI века. Есть свой резон в том, чтобы начать эту тему с изложения глобальных концепций, выдвинутых тремя американскими политологами.
Европа в мире XXIвека: взгляд американцев
Первый из них — Френсис Фукуяма, японец по происхождению, который родился и живет в США. Летом 1989 г. он опубликовал статью под названием "Конец истории?", вызвавшую короткую, но бурную дискуссию. Ключевой тезис автора звучит так: "век, вначале столь уверенный в триумфе западной либеральной демократии, возвращается теперь, под конец, к тому, с чего начал: не к предсказывавшемуся еще недавно "концу идеологии" или конвергенции капитализма и социализма, а к неоспоримой победе экономического и политического либерализма". Именно в этом смысле можно говорить о конце истории как таковой, ибо имеется в виду "завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления"43. Эта концепция была отвергнута западными политологами практически единодушно, да и сам автор вскоре признал, что нет ни окончательной победы западной модели общественного устройства, ни "конца истории". Но ее исходный тезис разделяет подавляющее большинство американских политиков и политологов. Это вера в превосходство и универсальную ценность западной цивилизации, в особую роль США в современном мире и их право на такое лидерство, в неразрывную связь судеб Европы с сохранением американского доминирования.
С.Хантингтон также пишет об универсальной ценности и всемирном распространении ценностей и принципов западной цивилизации, но, в отличие от Фукуямы, он не видит в этом повода для оптимизма. Его статья "Столкновение цивилизаций?" была одной из очень немногих работ минувшего десятилетия, претендовавших на концептуальное осмысление тенденций развития глобальной системы международных отношений в XXI в. Автор исходит из того, что мир был, есть и будет конфликтным. Однако прошлое и наступившее столетия различаются природой конфликтов. Их источником будут не идеологические, политические или преимущественно экономические мотивы, а фундаментальные различия между цивилизациями, т.е. различия религиозного, культурного и исторического характера.
По мнению американского политолога, новый век не только не принесет полного торжества западной цивилизации, но, напротив, пик ее экспансии остался позади, и она столкнется с усиливающимся вызовом со стороны других цивилизаций. "Центральной осью мировой политики будет, вероятно, ... конфликт между Западом и остальным миром (the West versus the Rest)", прежде всего "конфуцианско-исламским" миром44. В этом контексте предопределено и место Европы. Согласно автору, западная цивилизация существует в двух вариантах — европейском и североамериканском, и общей задачей государств, расположенных по обе стороны Атлантики, является укрепление сотрудничества и единства в этих цивилизационных рамках. При этом в его статье нет ни слова о том, нуждаются ли трансатлантические отношения в каких-то коррективах. Существенным элементом укрепления западной цивилизации является европейская интеграция, покончившая с националистическими войнами в Европе. Ответом на внешние вызовы должно быть также "включение в западное общество стран Восточной Европы и Латинской Америки, чьи культуры близки к западным", развитие "отношений сотрудничества с Россией и Японией" и другие меры, призванные укрепить позиции Запада и, соответственно, ослабить позиции потенциальных противников45.
В 1996 г. Хантингтон опубликовал книгу "Столкновение цивилизаций и перестройка
„46
мирового порядка"46, в которой он дополнил и уточнил некоторые положения своей концепции. Вот наиболее важные из них.
— Гораздо резче сформулирован тезис, согласно которому "мир выходит из своей западной фазы". Из трех вариантов ответа на экспансию Запада — неприятия как модернизации, так и вестернизации; принятия того и другого; принятия первого и отказа от второго — политические и интеллектуальные лидеры незападного мира избрали третий. "Мир в своей основе становится более современным и менее западным"47.
— Более категорично определены противники Запада и степень угрозы с их стороны. Во-первых, "конфликт между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом в XX в. — всего лишь мимолетный и поверхностный исторический феномен по сравнению с непрерывными глубоко конфликтными отношениями между исламом и христианством"; в конце XX в. конфликт между странами ислама и Западом обострился. Во-вторых, "подъем Китая и растущая самоуверенность этого "крупнейшего игрока в мировой истории" ляжет в начале XXI в. тяжким гнетом на международную стабильность"48.
— Четко определены границы притязаний Запада в новом столетии и его стратегическая цель в отношениях с остальным миром. "Западная вера в универсализм западной культуры страдает тремя недугами: она ошибочна; она аморальна; она опасна". Опасна по той причине, что может привести к крупной межцивилизационной войне. "Принципиальная ответственность западных лидеров заключается не в том, чтобы изменить другие цивилизации по образу и подобию Запада (на это его слабеющих сил не хватит), а в том, чтобы сохранить, защитить и обновить уникальные качества западной
»49
цивилизации"49.
— Четко сказано о распределении ролей в западном союзе и основных направлениях усилий, которые содействовали бы его консолидации и привлечению новых союзников. У Хантингтона нет сомнений в том, что главную ответственность за судьбы Запада несут США. Вместе с тем он подчеркивает необходимость большей координации политики Соединенных Штатов и западноевропейских стран, принятия в ЕС и НАТО прозападных государств Центральной и Восточной Европы и т.д.50.
— Сформулирован подход к отношениям между Западом и Россией, которую американский политолог называет "дополни-тельным противовесом конфуцианско-исламскому союзу". Этот подход включает: договоренность о принципиальном равенстве и сферах влияния каждой из сторон; оформленное соглашением партнерство НАТО и России; признание России в качестве государства, несущего главную ответственность за поддержание безопасности среди православных стран и в областях, где доминирует православие; признание угроз российской безопасности на Юге, в районах проживания мусульманских народов; сотрудничество в решении проблем типа боснийской, где затрагиваются интересы обеих сторон.
Если С.Хантингтон относится к той части американского истеблишмента, которую в недавнем прошлом называли "голубями", то Збигнев Бжезинский относится к другой его части — "ястребам". Свои взгляды на глобальные цели и задачи Запада, в том числе на проблемы европейской безопасности, роль Европы в мировой политике и отношения с Россией, он сформулировал и неоднократно повторял, дополнял и корректировал в целом ряде книг и множестве статей. В концептуальном плане, одной из важнейших является книга "Великая шахматная доска"51, опубликованная в 1997 г. и переведенная на русский язык в 2000 г.52.
Суть концепции изложена З.Бжезинским предельно ясно и откровенно. После поражения СССР в "холодной войне" и его последующего распада США остались единственной сверхдержавой. США должны сохранить этот статус как можно дольше; "глобальное первенство Америки непосредственно зависит от того, насколько долго и эффективно будет сохраняться ее превосходство на Евразийском континенте"53. Евразия — великая шахматная доска, и Соединенным Штатам необходимо умело "управлять главными геостратегическими фигурами" на этом пространстве, чтобы выиграть партию. "Геостратегический успех, достигнутый в этом деле, надлежащим образом узаконит роль Америки как первой, единственной и последней истинно мировой сверхдержавы"54.
В контексте данной статьи нас интересуют две "геостратегические фигуры" на евразийском пространстве — Европа и Россия. З.Бжезинский дает очень важное пояснение относительно взаимосвязи между этими понятиями: "... в широком смысле Европа
представляет собой цивилизацию, ведущую свое происхождение от единых христианских традиций. Западное, более узкое, определение Европы ассоциируется с Римом и его историческим наследием. Однако к христианской традиции Европы принадлежат также Византия и ее русское ортодоксальное ответвление. Таким образом, в плане культуры "Европа" вмещает в себя более весомое понятие, нежели просто Европа Петра, а Европа Петра, в свою очередь, является более объемным определением, нежели просто Западная Европа, хотя в последние годы она узурпировала название "Европа"55. Именно в узком смысле Бжезинский пользуется понятием "Европа", имея в виду как всю группу западноевропейских государств, так и созданный ими Европейский Союз в нынешнем или будущем расширенном составе, когда в него вступят страны Центральной и Восточной Европы, островные государства Средиземноморья.
Образно сравнив Евразию с шахматной доской, американский политолог не стал сравнивать "геостратегические фигуры" с шахматными. А если бы и попытался, то впал бы в противоречие с самим собой. В самом деле, если миссия короля возложена на Соединенные Штаты, то Европа, которую, по его словам, они хотели бы видеть в качестве своего "глобального партнера", могла бы претендовать на роль ферзя. Но автор не единожды уподобляет их отношения средневековым отношениям между сувереном и вассалом. Более того, с поистине солдафонской прямотой полковника Скалозуба он заявляет, что Западная Европа остается "в значительной степени американским протекторатом "56.
В критических высказываниях, адресованных Бжезинским Европе, достаточно ясно просматриваются две линии аргументации, в значительной степени противоречащие друг другу. С одной стороны, он скептически оценивает как состояние экономики и общества в Западной Европе, так и ее способность реализовать конечные цели интеграции. Синтезом его критических высказываний о западноевропейской экономической и социальной модели является тезис о "снижении внутренней жизнеспособности Европы". Создание политически единой Европы, которая, в случае успеха, "неизбежно" стала бы "мировой державой", в обозримом будущем невозможно. Бжезинский считает "реальными альтернативами" как лучший, так и худший варианты развития Европы, но, заключает он, для реализации первого необходима "стимулирующая поддержка" США57. В чем он нисколько не сомневается, так это в необходимости присутствия США в Европе как важнейшем плацдарме для обеспечения их доминирования в Евразии.
С другой стороны, сквозь скептические высказывания в адрес Западной Европы то и дело прорываются ноты озабоченности. Бжезинский признает, что постоянные заявления официального Вашингтона о приверженности делу создания единой Европы являются обычной риторикой, тогда как на практике США "не так определенны и не так настойчивы", в их поддержке есть элемент "двусмыслен-ности". Появление по-настоящему единой Европы, расшифровывает эту озабоченность автор, потребовало бы значительных изменений в НАТО. В итоге это привело бы к появлению "новой реальности Альянса, основанного на двух более или менее равных партнерах, вместо Альянса, который, если пользоваться традиционной терминологией, предполагал наличие гегемона и его вассалов"; это, продолжает он, "неизбежно приведет к уменьшению главенствующей роли Америки в рамках Альянса"58. Беспредельная и, добавим, беззастенчивая откровенность! И еще один пассаж в том же духе: "Возможно, в определенный момент действительно единый и мощный Европейский Союз мог бы стать глобальным соперником для Соединенных Штатов.
Он ... мог бы оказаться экономико-технологическим конкурентом, интересы которого на Ближнем Востоке и где-либо еще расходятся с американскими. Но на самом деле такая мощная и политически единодушная Европа невозможна в обозримом будущем"59. В последней фразе явно не хватает двух слов: слава Богу, невозможна.
Подведем итоги. Не расшифрованная Бжезинским "дву-смысленность" американской поддержки европейской интеграции состоит в том, что Вашингтон готов поддерживать ее лишь постольку, поскольку она не освобождает интегрированную Европу от военной и политической зависимости от США и, следовательно, не ставит под сомнение их господство в НАТО и само присутствие американских войск в Европе. И здесь маститый американец безошибочен в своей трезвой оценке: у Европы действительно нет альтернативы в обозримом будущем.
В чем же тогда состоит, по Бжезинскому, роль Европы? Как ни удивительно, здесь он немногословен. Но читателю помогает четкость авторских формулировок. Итак, во-первых, Европа должна служить демократическим плацдармом, важным как с точки зрения безопасности США, так и с точки зрения их продвижения вглубь Евразии. Во-вторых, решать, при поддержке США, некоторые специфические задачи в районах, прилегающих к ЕС, в первую очередь такие как распространение зоны демократии, стабильности и безопасности на страны Центральной и Восточной Европы, а также постепенное включение в эту зону России и Украины. В-третьих, поддерживать США в их глобальной политике, направленной на создание более стабильного мира в соответствии с интересами и представлениями Запада.
Роль Европы в мире XXIвека: ответ европейцев
Согласен ли на эту роль Европейский Союз? Прежде чем приступить к этой теме, автор должен предупредить, что в его распоряжении не было ни достаточного количества работ, отражающих европейские подходы к отношениям между Европой и США, ни запаса времени, чтобы найти и обработать эту литературу. Так что высказанные ниже суждения и оценки можно назвать черновым наброском ответа на поставленный вопрос.
Первое впечатление от работ, написанных европейцами, состоит в том, что их взгляды на будущие отношения между трансатлантическими партнерами расположены в узком диапазоне. Это пространство, ограниченное двумя утверждениями: с одной стороны, Европа должна играть самостоятельную и более важную роль в мировой политике, с другой — главным и незаменимым гарантом стабильности и безопасности в Европе остается на неопределенно долгое время НАТО и, стало быть, присутствие американцев.
Призыв к более самостоятельной роли ЕС подкрепляется хорошо известными аргументами, такими как достижения европейской интеграции, экономический и интеллектуальный потенциал ЕС и т.д. Вместе с тем, у него есть и антиамериканский подтекст. Л.Бриттен в упоминавшейся выше книге "Диета для Брюсселя. Меняющееся лицо Европы" пишет, что "амбивалентное отношение европейцев к Соединенным Штатам (и наоборот) существует многие годы. Кое-кто в Европе издавна рассматривает создание Европейского Союза как метод строительства Европы в соперничестве с Соединенными Штатами и освобождения Европы от американского доминирования. Я не принадлежу к этой школе"60. Негативное отношение британского политика к антиамериканизму неудивительно. Интереснее то, что дальше, анализируя состояние американо-европейских отношений, он признает: хотя американцы выступают за "сильную Европу как партнера и союзника", они "идут своим путем и становятся скрытными, когда дело идет к тому, чтобы реально разделить лидерство с европейцами"61.
Итак, антиамериканские настроения в Западной Европе нельзя свести к устойчивому антиамериканизму послевоенной Франции. Между США и ЕС есть реальные расхождения не только торгово-экономического, но и геополитического характера. По мнению М.Эмерсона, "в течение, может быть, пяти, десяти или пятнадцати лет фундаментальные факторы могут изменить стратегический характер присутствия США в Европе, побудив Западноевропейский Союз и ЕС взять на себя их естественную ответственность". Речь идет об изменениях в глобальной геополитике, связанных с будущим взаимодействием четырех наиболее сильных "игроков" — США, ЕС, России и Китая. По мнению Эмерсона, между ними могут возникнуть несколько вариантов взаимодействия (он насчитал шесть). Эмерсон полагает, что ЕС и США сохранят союзнические отношения при всех вариантах, но характер союза будет зависеть и от того, как будут складываться отношения США и ЕС с двумя другими "игроками". Эти отношения могут развиваться асимметрично, осложняя и трансатлантические отношения62. М.Эмерсон выделил четырех влиятельных "игроков", тогда как в действительности их может быть и больше. Следовательно, возрастет и многовариантность. Но это лишь подкрепляет его вывод о том, что развивающиеся геополитические процессы будут подталкивать ЕС к более самостоятельной внешней политике.
Тем не менее ни один ответственный политик, ни один компетентный специалист в Западной Европе не ставит под сомнение лидерство США в трансатлантическом союзе. При объяснении этого факта европейские аналитики выделяют два аспекта: во-первых, императивы внешней политики и безопасности; во-вторых, политико-психологический
фактор. Что касается первого аспекта, то он исчерпывающим образом изложен немецким специалистом в области безопасности Дитером Манке. Американское присутствие в Европе, подчеркивает он, необходимо по трем причинам. Во-первых, США продолжают выполнять те функции, которые они выполняли раньше, в том числе обеспечение безопасности в Европе. Во-вторых, это тем более необходимо, пока ЕС не стал ни завершенным политическим союзом, ни сильным военным объединением. В-третьих, маловероятно, чтобы американцы согласились на роль союзника, который отстранен от участия в принятии решений по европейским делам и к помощи которого европейцы обращаются только в крайних случаях63.
О психологическом факторе европейцы упоминают значительно реже. Один из них — Кристофер Коукер, английский специалист в области международных отношений, работающий в Лондонской школе экономики. В интереснейшей и яркой по изложению книге "Сумерки Запада"64, опубликованной в 1996 г. и переведенной на русский язык, он ссылается на мрачную сентенцию Раймона Арона о Европе, которая "больше неспособна вернуть себе статус субъекта, действующего в истории". Развивая эту мысль, Коукер пишет: "Европейцы не захотели превращать свой экономический успех в силу, предпочитая вместо этого полагаться на американскую защиту. И их исторической судьбой, кажется, стала интеграция в имперскую зону, в которой господствуют Соединенные Штаты"65.
Пессимистические прогнозы в духе Нострадамуса — в традиции европейской историософской и политической мысли. Выбирая название своей книги, Коукер, конечно, напоминал будущему читателю о знаменитом труде Освальда Шпенглера "Закат Европы". Западная Европа ответила на этот некролог послевоенным возрождением. Как нам кажется, вряд ли сегодня есть основания для надгробного колокольного звона по Европе. О чем можно и следует говорить, так это об устойчивом рефлексе зависимости от Соединенных Штатов, возникшем в Западной Европе в период "холодной войны". Сумеют ли европейцы освободиться от него, и сколько времени понадобится для этого?
Реальность состоит в том, что Европа вошла в новый век тремя колоннами. Две из них, Западная и Центральная Европа, готовятся слиться. На то, чтобы выстроиться наилучшим образом в единую колонну и научиться маршировать вместе, уйдет, видимо, два десятилетия. Для того чтобы в эту колонну органично встроились Россия и все восточноевропейские и балканские государства, необходимо вдвое больше времени, возможно, вся первая половина XXI в. Предоставит ли история Европе такой срок? Сумеет ли она воспользоваться отпущенным ей временем и, став действительно единой, достойно ответить на брошенные ей вызовы?
Примечания
1. Цит. по: Bull. Quotidien Europe. — Bruxelles, 2000, 27.04. — N 7705. — P.3.
2. Ibid., 28.04 2000, N 7706. — P.3-5; 29.04.2000, N 7707. — P.3-4; 15.09.2000, N 7799. — P.14-16.
3. Davignon E. Perspectives sur le XXI-eme siecle. - Bruxelles: Societe royal d'economie politique de Belgique, 1986. — P.9.
4. ИТАР-ТАСС, 15.03.2001. — "Компас", № 11. — С.78.
5. Divided Europeans: Understanding Ethnicities in Conflict. Kluver Law International, The Hague; London; Boston, 1999. — P.2.
6. Shore C. Ethnicity, Xenophobia and the Boundaries of Europe // Divided Europeans... P.43, 49-50, 53.
7. Ibid., p.49-50, 52.
8. Европейский Союз на пороге XXI века. Выбор стратегии развития. - М.: УРСС, 2001. — C.45-47.
9. "EUROBAROMETER. Public Opinion in the European Union". European Commission, Bruxelles/Brussel, Report N 51, July 1999. — P.25.
10. ^гласно принятой на Западе терминологии, эти страны отнесены к региону Центральной и Восточной Европы. Но в последнее время специалисты все чаще различают Центральную Европу, в которую входят государства-кандидаты, а также бывшие югославские республики и Албания, и Восточную Европу, включающую Беларусь, Молдову, Россию и Украину.
11. В конце 1999 г. ЕС официально признал кандидатом на вступление 13-е государство - Турцию. Однако и в Брюсселе, где расположены основные институты Союза, и в столицах входящих в него государств открыто говорят о том, что вступление Турции в ЕС произойдет очень нескоро.
12. Enlarging the European Union. Relations between the EU and Central and Eastern Europe. - L.; N.Y.: Longman, 1997. — P.254.
13. Рассчитано по: "Bull. Quotidien Europe. Selected Statistics", 2000. — Jan.7, N 1134. — P.1.
14. Emerson M. Redrawing the Map of Europe. - L.: MacMillan Press LTD, 1998. — P.26.
15. Transformation and Integration in Europe. Adjustment of Polish Economy. - Gdansk: Research Centre on European Integration and Gdansk University Development Foundation, 1994.
16. Enlarging the European Union. Relations between the EU and Central and Eastern Europe / Ed. by M.Maresceau. -L.; N.Y.: Longman, 1997.
17. On the State of the EU Integration Process - Enlargement and Institutional Reforms. - Budapest: ELTE University, EU Centre for Research and Documentation, 1997. — Vol. 1-2.
18. Расширение Европейского Союза и интересы России. — М.: "Интердиалект", 2001.
19. Fifth ECSA World Conference. Enlarging the European Union. Conference Papers. Brussels, 14-15 December 2000. Brussels, European Commission, 001211 1657 (D:).
20. Brittan L. A Diet of Brussels. The Changing Face of Europe. - L.: Little, Braun & Company, 2000; Emerson M. Redrawing the Map of Europe. - L.: Mac Millan Press LTD, 1998; Stadtmuller E. Problemy i perspektywy rozwoju Unii Europejskiej. - Wroclaw, 1999. См. русский перевод в кн: Идеи европеизма во второй половине XX века. -М., ИНИОН РАН, 2000. — С.197-214.
21. The Enlarging the European Union, p.251.
22. Emerson M. Op.cit., p.27.
23. The Enlarging the European Union, p.XIV.
24. Борко Ю., Буторина О. От Европейского Союза - к Соединенным Штатам Европы? // Европейский Союз на пороге XXI века. Выбор стратегии развития. - М.: УРСС, 2001. — С.458.
25. Brittan L. Op.cit., p.2.
26. A New Ostpolitik - Strategies for a United Europe. /Ed. by W.Weidenfeld. - Gutersloh: Bertelsmann Foundation Publishers, 1997. — P.93.
27. Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. — М.: "Прогресс" — Культура"; Санкт-Петербург: "Ювента", 1995. — С.99,157.
28. Huntington S. The Clash of Civilizations? // Foreign Affairs. — N.Y., 1993.— Vol.72, N 3. — P.25.
29. Ibid., p. 31.
30. Common Strategy of the European Union of 4 June 1999 on Russia // "Official Journ. of the European Communities". L 157, 24.06.1999. — P.1-10.
31. Цит. по: "Независимая газ.", М. 2000, 11 июля. — С.6. .
32. Yergin D., Gustafson T. Russia 2010 and What It Means for the World. - L.: Nicholas Brealey Publishing. - 287 p. В русском переводе: Ергин Д., Густафсон Т. Россия: двадцать лет спустя. - М.: "Международные отношения", 1995. — 287 c.
33. Ергин Д., Густафсон Е. Россия: двадцать лет спустя, с.11,12.
34. Там же, с.21-23.
35. Там же, с.275-277.
36. Vogel H."Erweitere Sicherheit" und die Zusammenarbeit mit Russland. - Köln, 1998. - Цит. по: Идеи европеизма во второй половине XX века. - М.: ИНИОН РАН, 2000. — С.145.
37. Russia and Europe. The Emerging Security Agenda. - N.Y.: SIPRI, Oxford University Press, 1997. — P.374.
38. Vahl M. Just Good Friends? - Brussels, CEPS, March 2001 — Р.1.
Борко Ю. Россия и Европейский Союз преодолевают старые страхи. Перспективы партнерства с ЕС пока туманны // Сегодня. — - М., 1995, 19 авг., № 156; Борко Ю. Россия и Европа: состоится ли партнерство? // Свободная мысль. — М., 1996. —
№ 3. — С.52-65; Борко Ю.А. Вступая в XXI век: Сценарии будущих отношений между Россией и Европой // Развитие интеграционных процессов в Европе и Россия. - М.: ИНИОН РАН, 1997. — С.11-56; Borko Y. Russland und die Europäische Union: Perspektiven der Partnerschaft // Berichte des Bundesinst. für ostwiss. u. intern. Studien. - Köln, 1996. — N 36. — 40 S.; Borko Y. Possible Scenarios for the Geopolitical Shift in Russian-European Relations // Geopolitics in Post — Wall Europe. O.Tunander, P.Baev, V.I.Einagel (eds.). PRIO (Oslo). - L., 1997. — P.196-213; Borko Y. Russia and the EU in the 21st Century: Four Possible Scenarios // The European Union Review — Pavia, 1997. — Vol.2, N 3. — P.91-113.
39. Борко Ю. Вступая в XXI век: Сценарии будущих отношений между Россией и Европой // Развитие интеграционных процессов в Европе и Россия. - М.: ИНИОН РАН, 1997. — C.36.
40. Там же.
41. "Official Journ. of the European Communities", L 157, 24.06.1999. — P.2.
42. Цит. по: Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. — М., 1990. — № 3. — С.134, 135.
43. Huntington S. Op. cit. // Foreign Affairs. — N.Y., 1993, Summer. — P.41, 45.
44. Ibid., p.49.
45. Huntington S. The Clash of Civilizations and Remaking the World Order. - N.Y.: Simon & Schuster, 1996.
46. Цит. по: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций и переустройство мирового порядка // Pro et Contra. — М.., 1997. — № 2. — С.121, 122, 129.
47. Там же, с.135, 137, 147.
48. Там же, с.145, 146.
49. Там же, с.146.
50. Там же, с.138, 139.
51. Brzezinski Z. The Grand Chessboard. American Primacy and Its Geostrategic Imperatives. - N.Y.: Basic Books, 1997.
52. Бжезинский З. Великая шахматная доска. — М.: "Международные отношения", 2000. — С..43.
53. Там же, с.254.
54. Там же, с.102-103.
55. Там же, с.76.
56. Там же, с.39, 77-78, 92, 94-95.
57. Там же, с.65,66.
58. Там же, с.94-95.
59. Там же.
60. Brittan L. Op.cit., p.160.
61. Ibid., p.166.
62. Emerson M. Op.cit., p.165, 166-170.
63. Mahncke D. Parameters of European security. - P.: Institute for Security Studies of WEU, 1993. - Изложено по: Идеи европеизма во второй половине XX века. - М., ИНИОН РАН, 2000.- С.103-104.
64. Coker Chr. Twilight of the West. - N.Y.: Westview Press. A Division of Harper Collins Publishers, 1996.
65. Цит. по: Коукер К. Сумерки Запада. - М.: Московская школа политических исследований, 2000. — С.235.
