CC BY
216
В.И. Новиков
БЫЛИ ЛИ ЗНАКОМЫ ПУШКИН И ЛЕРМОНТОВ?
Аннотация
Пушкин и Лермонтов находились в отдаленном родстве, но Лермонтов этого не осознавал. Современники отрицали их знакомство, но Пушкин знал произведения Лермонтова. Тогдашняя критика не считала Лермонтова преемником Пушкина.
Ключевые слова: Лермонтов, Пушкин, родственные связи, вероятность знакомства, отзывы современников.
Novikov V.I. Did Pushkin and Lermontov know each other?
Summary. Pushkin and Lermontov were remote relatives, but Lermontov not realized it. Contemporaries denied their acquaintance, but Pushkin knew Lermontov's compositions. Critics of that time not considered Lermontov as Pushkin's successor.
Проблема «Пушкин и Лермонтов» часто сводится только к вопросам: «Были ли поэты знакомы? Родственники ли они?» Однако это только часть проблемы - и, пожалуй, самая малая. Конечно, гораздо большую значимость представляет творческая преемственность этих великих мастеров русского слова. Но все-таки имеет смысл попытаться ответить и на вышеуказанные вопросы.
Вошли в поговорку слова А. А. Блока, что «дворяне все родня друг другу». Пушкин и Лермонтов оба интересовались своей родословной. Но если Пушкин мог похвастаться старинным боярством своих предков, то Лермонтов имел полное право причислить себя к «новой знати», выдвинувшейся в эпоху Екатерины II и Александра I. В поисках столь же знатных предков, какие были у Пушкина, он обращал взгляд не вглубь русской истории, а на запад. В «Моей родословной» Пушкин описывает постепенное оскудение своего некогда могущественного рода:
Смирив крамолу и коварство И ярость бранных непогод, Когда Романовых на царство Звал в грамоте своей народ, Мы к оной руку приложили, Нас жаловал страдальца сын. Бывало нами дорожили; Бывало... но — я мещанин.
Упрямства дух нам всем подгадил. В родню свою неукротим, С Петром мой пращур не поладил И был за то повешен им. Его пример будь нам наукой: Не любит споров властелин.
Мой дед, когда мятеж поднялся Средь петергофского двора, Как Миних, верен оставался Паденью третьего Петра. Попали в честь тогда Орловы, А дед мой в крепость, в карантин. И присмирел наш род суровый, И я родился мещанин.
Первоначально Лермонтов возводил свое происхождение к испанскому герцогу Лерма, долгое время самовластно правящему Испанией при короле Филиппе III; он привел государство к упадку и бежал в Шотландию. Но вскоре поэт убедился, что это миф. Предки Лермонтова были шотландцами и, по-своему, в истории ее сыграли не меньшую роль, чем Пушкины в России. Легендарным предком Лермонтова был гениальный поэт и прорицатель Томас Лермонт (по прозвищу Томас Рифмач), оставивший значительный след в истории европейской литературы; в частности ему принадлежит одна из первых обработок знаменитого романа о Тристане и Изольде. В Шотландии до настоящего времени сохранились развалины замка Томаса Лермонта.
Лермонты, подобно Пушкиным, играли в свое время значительную роль в истории Шотландии, но род также постепенно оскудел, и представителям его пришлось стать наемниками европейских монархов. В такой роли Лермонты появились на Руси в эпоху Смутного времени. Первым русским Лермонтом был Георг Лер-
монт, перешедший на русскую службу в 1613 г. В 1621 г. он за свою службу был пожалован землями в Галичском уезде Костромской губернии, вскоре принял православие и совершенно обрусел. Его потомку - великому поэту - оставалось только мечтать о былой славе своих предков. Семнадцатилетним юношей он написал знаменитое стихотворение «Желание»:
Зачем я не птица, не ворон степной, Пролетевший сейчас надо мной? Зачем не могу в небесах я парить И одну лишь свободу любить?
На запад, на запад помчался бы я, Где цветут моих предков поля, Где в замке пустом, на туманных горах, Их забвенный покоится прах.
Последний потомок отважных бойцов Увядает средь чуждых снегов; Я здесь быт рождён, но нездешний душой... О! зачем я не ворон степной?..
Связующей фигурой потомков русского боярского рода и шотландских рыцарей оказался как будто неизвестно откуда взявшийся украинский гетман Петр Дорошенко. Он принимал активное участие в междоусобицах казацкой старшины после смерти Богдана Хмельницкого, некоторое время владел гетманской булавой, будучи активным противником Москвы, но вскоре вынужден был отдать ее московскому ставленнику Ивану Самойловичу, а самому искать убежище в той же Москве. Правительница Софья пожаловала Дорошенко «на прокорм» село Ярополец под Волоколамском, где он и умер. Его сын Александр женился на Прасковии Фёдоровне Пушкиной, дочери стольника Фёдора Матвеевича Пушкина, «не поладившего с Петром» и за участие в заговоре стрелецкого полковника Циклера погибшего на эшафоте. Для Пушкиных, возвысившихся в эпоху Смутного времени, это стало подлинной катастрофой. Они оказались вытесненными из числа приближенных ко двору родов.
Однако надо сказать, что «русский гений» не принадлежал к этой самой выдающейся ветви рода Пушкиных, восходящей к прославленному им в «Борисе Годунове» Гавриле Пушкину. В пет-
ровское время его прапрадедом был Петр Петрович Пушкин, занимавший более чем скромное положение и не оставивший следа в отечественной истории. Далее вполне можно прибегнуть к евангельскому языку: Петр родил Александра, Александр родил Льва, Лев родил Сергея, Сергей родил Александра, ставшего великим поэтом.
Переплетение Пушкиных и Лермонтовых произошло несколько позднее. Племянница Прасковьи Пушкиной Анна Ивановна (дочь ее сестры Евдокии Фёдоровны, в замужестве Боборы-киной) вышла замуж за галичского помещика Юрия Лермонтова. Далее опять прибегнем к евангельскому языку: Юрий родил Петра, Петр родил Юрия, Юрий родил Михаила - о котором и идет речь. Итак, Анна Ивановна Лермонтова приходилась ему прабабушкой. Отцу же поэта она была крестной матерью1.
Но здесь ставить точку рано. Единственной дочерью Александра и Прасковьи Дорошенко была Екатерина, вышедшая за А.А. Загряжского. Благодаря родству с Потёмкиным он оказался в поле зрения Екатерины II и закончил свою карьеру попечителем воспитательного дома в Петербурге. Опуская дальнейшие семейные метаморфозы, следует акцентировать внимание на том, что Наталия Николаевна Пушкина была внучкой гетмана Дорошенко по материнской линии. Таким образом, родственными узами оказались связаны не только русские и шотландские дворяне, но и правнучка разбогатевшего калужского купца. Правда, уже в пушкинское время подобное родство считалось отдаленным, и Лермонтов мог рассматриваться в качестве родственника Пушкина лишь по жене последнего. Если же далее углубиться в генеалогические розыски, то великие русские поэты через Дорошенко окажутся кровно связанными с Богданом Хмельницким.
Конечно, не исключено, что поэты могли случайно встретиться в светской гостиной. Кроме того, через своего родственника и ближайшего друга С.А. Раевского Лермонтов познакомился с Краевским и, следовательно, был вхож в литературные круги. Однако немногочисленные указания на знакомство Лермонтова с Пушкиным, якобы случившееся накануне дуэли, представляются просто фиксацией слухов, порожденных шумом, который наделало широкое хождение по Петербургу списков стихотворения «Смерть поэта». Единственным внушающим доверие свидетельст-
вом являются воспоминания однополчанина Лермонтова графа А.В. Васильева (в записи П.К. Мартьянова):
«Граф Васильев жил в то время в Царском Селе на одной квартире с поручиком Гончаровым, родным братом Натальи Николаевны, супруги А. С. Пушкина. Через него он познакомился с поэтом и бывал у него впоследствии нередко. А. С. Пушкин, живший тогда тоже в Царском, близ китайского домика, полюбил молодого гусара и частенько утром, когда он возвращался с ученья домой, зазывал к себе, шутил, смеялся, рассказывал или сам слушал рассказы о новостях дня. Однажды в жаркий летний день граф Васильев, зайдя к нему, застал его чуть ли не в прародетельском костюме. "Ну, уж извините, - засмеялся поэт, пожимая ему руку, -жара стоит африканская, а у нас там, в Африке, ходят в таких костюмах".
Он, по словам графа Васильева, не был лично знаком с Лермонтовым, но знал о нем и восхищался его стихами.
- Далеко мальчик пойдет, - говорил он»2.
Итак, прямо говорится, что поэты знакомы не были, но Пушкин знал о молодом гусаре, отмеченным высоким дарованием. Действительно, номер «Библиотеки для чтения» с «Хаджи Абреком» имеется в его библиотеке. Вероятно, Пушкин читал и «Юнкерские поэмы»; их фривольность вряд ли могла смутить его.
Между Пушкиным и Лермонтовым существовала еще одна связующая нить, которую обычно упускают из виду биографы поэтов. Командиром лейб-гвардии Гусарского полка, в который зачислили Лермонтова после окончания школы гвардейских юнкеров, был генерал-майор Михаил Григорьевич Хомутов, двоюродный брат поэта Козлова. В свое время вместе со своим полком он корнетом участвовал в «наполеоновской эпопее» и победно вошел в Париж. По возвращении в Россию лейб-гвардии Гусарский полк расквартировали в Царском Селе, и лицеисты стали постоянными посетителями офицерских посиделок. Пушкин был одним из самых частых гостей. Он близко сошелся с Хомутовым и какое-то время даже почитал его своим наставником. Друзьями молодого гусара были Жуковский и Вяземский. Его сестра Анна Григорьевна была писательницей и оставила интересные записки о 1812 г. и пушкинском окружении. Понятно, что и брат и сестра
быстро оценили дарование Лермонтова. Последней он впоследствии посвятил стихи со словами:
... и да сойдёт благословенье На вашу жизнь...
Не исключено, что Пушкину было известно о высоко даровитом молодом офицере и от сестры его полкового командира (с самим Хомутовым он, по-видимому, в то время не встречался).
В подтверждение близости Пушкина и А.Г. Хомутовой следует привести отрывок из ее воспоминаний:
«26 октября 1826. Поутру получаю записку от Корсаковой (М.И. Римской-Корсаковой; о ней см. "Грибоедовская Москва" Гершензона. - В.Н.). "Приезжайте непременно, нынче вечером у меня будет Пушкин", - Пушкин, возвращенный из ссылки императором Николаем, Пушкин, коего дозволенные стихи приводили нас в восторг, а недозволенные имели в себе такую всеобщую завлекательность. В 8 часов я в гостиной у Корсаковой; там собралось уже множество гостей. Дамы разоделись и рассчитывали привлечь внимание Пушкина, так что когда он взошел, все они устремились к нему и окружили его. Каждой хотелось, чтобы он сказал ей хоть слово. Не будучи ни молода, ни красива собою, и по обыкновению одержимая несчастной застенчивостью, я не совалась вперед и неприметно для других издали наблюдала это африканское лицо, на котором отпечатлелось его происхождение, это лицо, по которому так и сверкает ум. Я слушала его без предупредительности и молча. Так прошел вечер. За ужином кто-то назвал меня, и Пушкин вдруг встрепенулся, точно в него ударила электрическая искра. Он встал и, поспешно подойдя ко мне, сказал: "Вы сестра Михаила Григорьевича; я уважаю, люблю его и прошу вашей благосклонности". Он стал говорить о лейб-гусарском полке, который, по словам его, был его колыбелью, а брат мой был для него нередко ментором. С этого времени мы весьма сблизились; я после встречалась часто с Пушкиным, и он всегда мне оказывал много дружбы. Летом 1836 года, перед его смертью, я беспрестанно видела его, и мы провели много дней вместе у Раевских»3.
Лермонтов начал писать стихи в четырнадцать лет. В этом нет ничего удивительного, поскольку версификация входила в систему дворянского воспитания. Поразительно другое. В далеких
от культурных центров Тарханах Лермонтов современной отечественной поэзии почти не знал, но, оказавшись отроком в Москве, он сразу же продемонстрировал поразительную начитанность в этой области. Ему были прекрасно известны не только Пушкин, Жуковский и Батюшков, но и Бестужев-Марлинский, Козлов, Дмитриев, даже Ломоносов. Его ранние стихотворения и поэмы полны скрытых, а то и прямых цитат из перечисленных поэтов. Очень много таких цитат из южных поэм Пушкина - особенно из «Кавказского пленника» (ведь такое же название носит и одна из первых юношеских поэм Лермонтова!) Подчас начинающий поэт как бы заимствует чужие строки из разных источников и соединяет их в целое. Здесь можно усмотреть формирование его собственного творческого метода; точно так же он впоследствии поступал со своими юношескими стихами. Но всегда и всюду Пушкин был у него на первом месте. Е. Сушкова вспоминает, что пятнадцатилетний Лермонтов знал наизусть «Бахчисарайский фонтан» и постоянно декламировал эту поэму. Правда, вскоре ее потеснил «Евгений Онегин».
Уже в юношеской поэзии Лермонтова можно обнаружить прямые отклики на произведения Пушкина, наделавшие в свое время шум. В литературоведении принято трактовать стихотворение 1830 г. «О, полно извинять разврат!» реакцией на послание Пушкина «К вельможе», воспринятое в читательских кругах как проявление низкопоклонства некогда вольнолюбивого поэта перед всесильным магнатом. Надо сказать, что адресат пушкинского послания князь Н. Б. Юсупов был знаменит не только как выдающийся коллекционер произведений искусства; современники крайне низко оценивали его нравственный облик.
Прямой перекличкой с Пушкиным является более позднее стихотворение, датированное 1835 г. В «Клеветникам России» (1831) Пушкин вопрошает:
О чем шумите вы, народные витии? Зачем анафемой грозите вы России?
Лермонтов как бы повторяет пушкинские строки:
Опять, народные витии, За дело падшее Литвы На славу гордую России Опять, шумя, восстали вы.
Уж вас казнил могучим словом Поэт, восставший в блеске новом От продолжительного сна, И порицания покровом Одел он ваши имена.
Стихотворение вызвано шумными выступлениями парижской прессы в связи с речью одного из вождей левой части польской эмиграции Иоахима Лелевеля. Она была посвящена трехлетней годовщине свержения с престола Царства Польского Николая I, что дало сигнал к началу всеобщего восстания 1830-1831 гг. Эта речь была крайним выражением русофобии и понятно, почему молодой Лермонтов откликнулся на нее. Вероятно, он уже обдумывал знаменитое «Бородино» и хорошо помнил, что именно польские волонтеры бесчинствовали как никто другой - ни французы, ни австрийцы - в Москве.
Своеобразным ответом Пушкину стали такие стихи ощутившего себя в расцвете творческих сил Лермонтова, как «Три пальмы» и «Журналист, читатель и писатель». «Три пальмы» словно повторяют последнее стихотворение из пушкинских «Подражаний Корану». Но если Пушкин заканчивает его на оптимистической ноте Божественного чуда возрождающейся жизни, то у Лермонтова благодатный мир природы погибает при столкновении с человеком. Столь же пронизан пессимизмом и стихотворный диалог поэта с критиком и читателем. Если Пушкин лишь сетует на наступление «денежного века», где поэту все-таки находится свое место, то Лермонтов вообще не видит смысла в творчестве:
К чему толпы неблагодарной Мне злость и ненависть навлечь, Чтоб бранью назвали коварной Мою пророческую речь? Чтоб тайный яд страницы знойной Смутил ребенка сон покойный И сердце слабое увлек В свой необузданный поток? О нет! преступною мечтою Не ослепляя мысль мою, Такой тяжелою ценою Я вашей славы не куплю...
Ныне Лермонтов воспринимается как прямой наследник Пушкина. Это объясняется прежде всего тем, что именно стихотворение «Смерть поэта» в одночасье принесло ему широкую известность. Но среди литераторов «пушкинского круга» Лермонтов далеко не сразу приобрел признание. Они много от него ждали и были единодушны, полагая, что Лермонтов пока что не сказал своего последнего слова. Умный и проницательный П. А. Вяземский считал Лермонтова, по сути дела, эпигоном Пушкина, хотя и высокоталантливым. Он писал: «Разумеется, в таланте его отзывались воспоминания, впечатления чужие; но много было и того, что означало сильную и коренную самобытность, которая впоследствии одолела бы все внешнее и заимствованное. Дикий поэт, т.е. неуч, как Державин, например, мог быть оригинален с первого шага; но молодой поэт, образованный каким бы то ни было учением, воспитанием и чтением, должен неминуемо протереться на свою дорогу по тропам избитым и сквозь ряд нескольких любимцев, которые пробудили, вызвали и, так сказать, оснастили его дарование. В поэзии, как в живописи, должны быть школы»4.
Отношение Жуковского к Лермонтову также было двойственным; но надо отметить, что и Лермонтов не мог простить Жуковскому, что тот свои переводы печатает без указания подлинника, как бы приписывая их самому себе. Баратынский, признавая талант Лермонтова, отрицательно отзывался о нем как о человеке. Наиболее резко о новом поэте выразился в частном письме Плетнёв:
«О Лермонтове я не хочу говорить, потому что и без меня говорят о нем гораздо более, нежели он того стоит. Это был после Байрона и Пушкина фокусник, который гримасами своими умел толпе напомнить своих предшественников. В толпе стоял Краев-ский. Он раскричался в "Отечественных записках", что вот что-то новое и, следовательно, лучше Байрона и Пушкина. Толпа и пошла за ним взвизгивать то же. Не буду я пока противоречить этой ватаге, ни вторить ей. Придет время, и о Лермонтове забудут, как забыли о Полежаеве»5. Удивительно, но самым значительным поэтом того периода Плетнёв считал Евдокию Лопухину.
Приходится констатировать, что из литераторов «пушкинского круга» безоговорочно принял Лермонтова - и как поэта и как человека - только В. Ф. Одоевский.
Сам Лермонтов никогда не причислял себя ни к этому кругу, ни к ученикам Пушкина. В глубине души он считал себя поэтом нового поколения, открывающего следующую страницу русской поэзии. Из современников это понял только Белинский - единственный литературный критик того времени, наделенный исключительным эстетическим чутьем. Он был твердо убежден, что со временем Лермонтов по духовному содержанию перерос бы Пушкина.
В письме Боткину Белинский был категоричен: «Лермонтов далеко уступит Пушкину в художественности и виртуозности, в стихе музыкальном и упруго-гибком... но содержание, добытое со дна глубочайшей и могущественнейшей натуры, исполинский взмах, демонский полет... - все это заставляет думать, что мы лишились в Лермонтове поэта, который, по содержанию, шагнул бы дальше Пушкина»6.
С Белинским перекликается через полвека В. С. Соловьёв, писавший: «Необычайная сосредоточенность Лермонтова в себе давала его взгляду остроту и силу, чтобы иногда разрывать сеть внешней причинности и проникать в другую, более глубокую связь существующего, - это была способность пророческая, и если Лермонтов не был ни пророком, в настоящем смысле этого слова, ни таким прорицателем, как его предок Фома Рифмач, то лишь потому, что он не давал этой своей способности никакого объективного применения. Он не был занят ни мировыми историческими судьбами своего отечества, ни судьбою своих ближних, а единственно только своею собственной судьбой, - и тут он конечно был более пророк, чем кто-либо из поэтов»7. Слова Соловьёва представляются спорными относительно автора «Родины» и «Песни о купце Калашникове»; но следует оговориться, что Лермонтов погиб слишком молодым, и его пророческий дар не достиг полного развития, что происходит только со временем и при достижении жизненной зрелости.
После возвращения Лермонтова из первой ссылки на Кавказ он вошел в круг Карамзиных. В большом свете уже давно его покровительницей стала Е. М. Хитрово, перенесшая на Лермонтова свое старое обожание Пушкина. С другой стороны, Николай I смотрел на Лермонтова теми же глазами, какими он смотрел на Пушкина; признавая их великий талант, он считал обоих поэтов
глубоко порочными личностями, оказывающими на русское общество чрезвычайно негативное влияние. Одновременно журнальная критика (за небольшим исключением) отказывала Лермонтову в признании. Итак, как будто бы все предвещало то, что Лермонтову предуготовлена судьба Пушкина - что и случилось. Современники восприняли его гибель как завершение пушкинской эпохи русской литературы.
Григоров А.А. Из истории костромского дворянства. - Кострома, 1993. -С. 146.
Столыпин Д.А. и Васильев А.В. Воспоминания (в пересказе П.К. Мартьянова) // М.Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. - М., 1989. - С. 202-203. Русский архив. - 1867. - № 7. - С. 1065.
Цит. по: Эйхенбаум Б.М. Лермонтов // Эйхенбаум Б.М. О литературе. - М., 1987. - С. 150.
Русский архив. - 1877. - № 12. - С. 365. Белинский В.Г. Письма. Т. 2. - СПб., 1914. - С. 284.
Соловьёв В.С. Лермонтов // Соловьёв В.С. Литературная критика. - М., 1990. -С. 281.
2
3
4
7
