CC BY
276
Е. В. Алымова
БЫЛ ЛИ ГОРГИЙ СОФИСТОМ: ГОРГИЙ, ПЛАТОН, ДОДДС
Горуюи аак^ааі ^их^ арєт^с; єс; аушуад оибєіс; яш каХХіоу’ єбрє тєхvr|v.
(ЭК 82 А 8)'
В настоящей статье я ограничусь одним лишь диалогом Платона — «Горгием», хотя искомый нами предмет — существо софистики — составляет специальную тему целого ряда платоновских диалогов, скажем «Евтидема» и «Менексена», написанных, видимо, примерно в то же время, что и «Горгий»2, не говоря уже о «Протагоре», «Софисте», «Теэтете». «Евтидем» и «Менексен», как и «Горгий», посвящены риторике, причем в первом дан образец платоновского Хоуос лротрєлтікос, в то время как «Протагор» ставит вопрос о том, кто такой софист, — вопрос, который оборачивается другим вопросом, а именно: можно ли научить добродетели. В этом вопросе, в свою очередь, имплицируется более широкий горизонт вопрошания: какова природа знания. В диалоге «Теэтет» обнаруживаются все апории, связанные с возможностью передать знание посредством логоса. Кульминацией платоновского анализа природы софистики является диалог «Софист», где как раз и проводится различение софиста и философа.
Так что среди сочинений Платона есть что почитать о софистике. Я сосредоточила свое внимание на диалоге «Горгий» по нескольким причинам: Горгий — одна из интереснейших фигур в пространстве греческой классической культуры; персонаж платоновского диалога, в котором предпринята попытка провести различие между софистом и ритором; самое раннее из засвидетельствованных упоминаний слова рг|Торікг| мы имеем как раз в диалоге «Горгий», отсутствие этого слова в текстах V в. до н. э., в которых его можно было бы ожидать, очень показательно: термин рг|Торікг| — изобретение IV в., а не V в3., который пришел на смену привычно встречающемуся в «риторических» контекстах слову Х.о'уос;, а это, в свою очередь, означает, что, скорее
1 Никому из смертных не удалось изобрести искусство воспитать душу для состязаний в добродетели более прекрасное, чем изобрел Горгий.
2 Вероятное время написания «Горгия» — 387-385 гг.
3 Вопрос о том, был ли создателем этого слова сам Платон, остается открытым.
88
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2013. Том 14. Выпуск 3
всего, сам Горгий как раз не называл себя ритором; и, наконец, издатель платоновского «Горгия» Эрик Робертсон Доддс в предисловии к своей редакции текста диалога утверждает, что Горгий не был софистом. «Так кто же такой Горгий?» — ставит вопрос Доддс и тут же отвечает: «Если мы доверяем Платону, ответ ясен: он просто-напросто бе^ос Хгуе^ (мастер слова. — Symp. 198с), человек, который в состоянии менять внешний вид вещей посредством біа Хо"уои (силы логоса. — Phdr. 267a), и единственное
призвание которого — учить других бє^ос Хгуе^ (Meno 95с). Его искусство на самом деле — искусство словесной магии <...> Сохранившиеся образцы его сочинений <...> производят впечатление поразительной неискренности <...> Это произведения неутомимого стилиста, человека, который, прилагая все усилия, оттачивал каждую написанную им фразу, который страстно заботился о ее форме, но — как говорит Платон (Phdr. 2670) — значительно меньше о ее отношении к истине»4.
Прояснение вопроса о том, что же имел в виду Доддс и был ли Горгий софистом важно, так как способствует фиксации самого феномена софистики, феномена, вечно ускользающего и не поддающегося четкому определению5.
Реконструируя историю софистического движения и содержание мысли его представителей, обойти стороной Платона невозможно. Платон действительно является главным источником по истории софистики — своего непосредственного предшественника, на вызовы со стороны которого ему постоянно приходится отвечать: подвергая испытанию на прочность позиции собеседников Сократа, Платон подвергает испытанию и позицию Сократа, и свою собственную. В споре Платона с софистикой обрела очертания метафизика, ставшая судьбой европейской философии.
Именно поэтому исследование софистики на основании платоновских текстов представляет собой трудную методологическую проблему: ведь Платон не просто воспроизводит те или иные софистические позиции, но воспроизводит их, вплетая в свой собственный контекст, причем контекст очевидно полемический. Горгий, как, впрочем, и другие софисты, говорит словами Платона: платоновская интерпретация, по сути, скрывает самого Горгия, который и так уже достаточно скрыт от исследователей хотя бы только потому, что в их распоряжении мало оригинальных текстов, а текст самого одиозного в глазах метафизиков сочинения и вовсе приводит в смущение своими двумя редакциями, расходящимися в существенных деталях. Есть мнение, что Горгий пошутил, и трактат «О природе» — не что иное, как ла^'yvюv6. Доддс видит доказательство тому, что трактат — просто плод остроумия, который никто не воспринимал всерьез, в том факте, что ни Платон, ни Аристотель никогда не упоминают этого сочинения. Может быть, трактат и шутка, но если и так, то попадает в самую точку, задевает за живое, представляет собой явную угрозу. А потому — Горгий даже и не софист, те хотя бы говорили, что учат добродетели, а тут просто игра словами и манипуляции душами слушающих. За несколько десятилетий до Доддса очень схожее на первый взгляд понимание творчества Горгия предложил Генрих Гомперц: «Сочинение “О при-
4 Dodds E. R. Introduction // Plato. Gorgias. A Revised Text with Introduction and Commentary by E. R. Dodds. Oxford, 2002 (1959). P. 8-9. При этом надо отметить, что, по мнению Доддса, Платон с уважением относился к Горгию, но лишь как к литературно одаренному человеку (Ibid. P. 9).
5 Вот и Платон в «Софисте» (218d) признает, что род софиста тяжело уловить.
6 Шутка.
роде” было шуткой»7. Но немецкий ученый в своей интерпретации идет дальше: трактат Горгия, как и сохранившиеся его речи, вызван к жизни прежде всего риторическим интересом, однако это вовсе не свидетельствует об индифферентности Горгия к содержательной стороне своих сочинений8 — интерес к риторическому искусству самому по себе как к форме выражения логоса и составляет содержание дошедших до нас сочинений Горгия, как полагает Г. Гомперц9. Исследование природы логоса и его силы — вот то, что, по всей видимости, занимало Горгия Леонтийского. Он был искусным мастером, стремящимся к арет^ те^г^10 и объявлявшим себя способным научить этой аретг| других, а потому деятельность Горгия вполне вписывается в рамки софистического движения, как его понимал Доддс11.
Разберем несколько важных эпизодов диалога «Горгий»12, внимательное прочтение которых, с моей точки зрения, позволит серьезно усомниться в обоснованности позиции Э. Р. Доддса.
Традиционно считается, что диалог «Горгий» ставит вопросы этики и политической философии13. И это при том, что подзаголовок диалога таков: пер! ргргорж^14. Вполне вероятно, что подзаголовок восходит, самое раннее, ко временам александрийский ученых, но, по существу, он точно определяет тему этого диалога, ключевой вопрос которого заключен в словах Сократа, обращенных к Горгию: «Ты ведь утверждаешь, что являешься знатоком искусства риторики и другого можешь сделать ритором. Так, риторика — каким таким сущим она занимается?»15 Однако очевидно также и другое — тема риторики переходит в тему этики. Позднеантичный комментатор «Горгия» Олимпиодор16 утверждал, что цель этого диалога — диалектически обсудить этические начала, которые ведут нас к политическому благополучию.
В предисловии к своему изданию платоновского «Горгия» Доддс прекрасно проанализировал структуру диалога, обратив внимание на изощренную композицию, демонстрирующую, что Платон не был новичком в деле сочинительства. Диалог представляет собой единство трех диалогов: Сократ — Горгий, Сократ — Пол, Сократ — Калликл. Интересно, что беседа Сократа и Горгия, имя которого дало название диалогу, занимает самое маленькое пространство текста по сравнению с диалогами Сократа и Пола, Сократа и Калликла, причем последний — по объему приблизительно равен первым двум вместе взятым. В диалоге Сократа и Горгия
7 Gomperz H. Sophistik und Rhetorik. Das Bildungsideal des eu legein in seinenm Verhaltnis zur Philosophie des V. Jahrhunderts. Leipzig una Berlin, 1912. S. 35.
8 Ibid. S. 35.
9 Ibid. S. 36. Если творчество Горгия и является naiyviov, шуткой, то шутка эта очень серьезная.
10 Совершенство искусства.
11 Софистом в строгом смысле слова он называет того, кто брался за определенное вознаграждение научить ар£ТГ| (Plato. Gorgias. P. 7).
12 Правда, удержаться в границах одного диалога представляется невозможным, поэтому по мере необходимости я обращаюсь к другим релевантным текстам.
13 Например: Plato. Gorgias / Translated with notes of T. Irwin. Oxford, 1979.
14 О риторике.
15 449cd.
16 Диалог «Горгий» был одним из диалогов, который серьезно изучали в неоплатонических школах. Самый подробный неоплатонический комментарий в объеме пятидесяти лекций принадлежал Олимпиодору (VI в.).
не ставится вопрос о том, что такое ей5alцоv^a, — собеседники обсуждают силу риторики, но именно в связи с риторикой и возникает вопрос о ей5alцоv^a. В двух других диалогах тема риторики переплетается с темой ей5alцоv^a, причем таким образом, что в разговоре Сократ — Пол риторика образует рамочную конструкцию, в то время как в разговоре Сократ — Калликл, наоборот, рамку образует тема ей5alцоv^a.
В уже упомянутом предисловии Доддс выражает сомнение, можно ли Горгия считать софистом, более того, инициатором софистического движения17. Уважаемый издатель и комментатор платоновского текста исходит из того, что софист в строгом смысле слова и понятия — это учитель добродетели (аретг|), странствующий и практикующий свое искусство за вознаграждение. Слово оофютг|с в греческом языке появляется в V в. до н. э. Я не стану приводить и анализировать все контексты, в которых можно обнаружить это слово, назову лишь несколько самых показательных. Так, Пиндар мудрецами называет поэтов, именуя их то 00901 (например, Олимпийская ода II, 86), то G0фlGтa^ (Истмийская ода V, 28). Также Эсхил в трагедии «Прометей прикованный» называет Прометея оофютг|с и оофос, а один из Прометеевых даров людям — число (ар^цос) — выдающимся изобретением (е^о^ос оофюцат^) (ст. 459). Геродот называет софистом Солона («История» I, 29) и знатоков культа (Там же, II, 49). Можно предположить с большой долей вероятности следующую линию развития: корневым словом было слово ООфОС, от которого произошел отыменный глагол 0оф[(оцш, от основы совершенного вида которого (основы перфекта оеоофюцш) произошли дериваты оофют^с и оофю^ц. И оофют^с, и оофос причастны ооф^ц. Согласно Пиндару, мудрость есть знание, которым мудрец обладает от природы, и этим своим характером aоф^a отличается от знания, благоприобретенного путем обучения (цаВш^)18. Таким образом понятая, aоф^a предполагает наличие ума (уоис), которому суть дела раскрывается непосредственно, и такой ум является кормчим. Вообще, образ искусного кормчего, часто встречающийся в античной поэзии, пожалуй, как никакой другой, иллюстрирует понимание мудрости, распространенное в греческой мысли до середины V в. до н. э. Искусство кормчего — это, конечно, те^г|, которая, как и любая другая те^г|, например, те^г| камнерезчика, предполагает владение определенными знаниями и приемами, но, в то время как камнерезчик или другой те^[тг|с работает с тем или иным материалом, кормчий осуществляет свое искусство в собственном смысле слова «методически» (гата це0о5оv19), посредством схватывающего ума и благодаря владению определенными навыками. Предположу, что сначала оофос и аофютг|с употреблялись с одинаковой коннотацией, описывая один и тот же тип мудрости. Ближе к концу V в. до н. э. начинает формироваться новый тип мудрости и мудреца: из оофос мудрец превращается фЛо-оофос, и его мудрость, очевидно, противопоставляется мудрости оофют^20. В перспективе этого семантического сдвига оофос ангажируется для обозначения подлинного мудреца, а оофютг|с — для обозначения мнимого мудреца21.
17 Dodds E. R. Introduction // Plato. Gorgias. A Revised Text with Introduction and Commentary by E. R. Dodds. Oxford, 2002 (1959). P. 6-7.
18 аофос о яоАЛа d5wc фиа (мудрый — это тот, кто знает многое от природы) (Pind. Olymp. II, 86).
19 «Метод» в буквальном переводе означает «путь».
20 Софистов.
21 Природа этих типов мудрости как раз рассматривается Платоном в диалоге «Софист».
Интересно отметить: те, кто находились вне острой полемики Сократа и его последователей с софистами, те, кто не различали типы мудрости или не принимали различение в духе Сократа и Платона и, стало быть, не использовали слово аофіатг|С как terminus technicus, могли именовать софистом Сократа22 и даже самого Платона23. Исократ24, папример, называет софистами (оі naXaiol софістці), наряду с Горгием, Эмпедокла, Парменида и Мелисса (XV, 268, 4-8).
В поддержку тезиса о том, что Горгий не софист, Доддс приводит следующие аргументы. В диалоге «Горгий» Горгий не называет себя софистом (Sic!), зато называет себя ритором (449a): на вопрос Сократа: «Так как же тебя нужно называть, знатоком какого-такого искусства?» Горгий отвечает: «риторики» и признает наименование ритора, каковым он, по его собственному утверждению, и является (449а7). Еще один довод Доддса заключается в том, что Горгий не принимает участие в важном для выяснения разногласий между софистами и Сократом диалоге «Протагор». При этом Доддс вынужден согласиться, что в некоторых диалогах Горгий все же назван софистом, например, в «Гиппии Большем» (282b4-c1), где об искусстве софистов (281d5) говорится как о таком искусстве, которое учит заниматься как общественными, так и частными делами (282b1-c7). К этому упоминанию о Горгии как о софисте следует добавить еще несколько пассажей, в которых имя Горгия называется среди имен несомненных софистов в связи с их деятельностью по воспитанию юношей и приуготовлению их к полисной жизни. В диалоге «Феаг» (127e-128a) Горгий называется в одной ряду с Продиком и Полом, в «Апологии Сократа» — с Продиком и Гиппием. В доказательство того, что Горгий не учил добродетели, а стало быть, и не был софистом, Э. Р. Доддс приводит разговор Сократа с Меноном25: на вопрос Сократа о том, можно ли считать софистов учителями добродетели на том лишь только основании, что они сами провозглашают себя таковыми, Менон отвечает, что даже если так и поступают многие, то Горгий совсем не такой, так как и сам не берется научить добродетели и над теми, кто обещает, смеется. Таким образом, на мой взгляд, из этого диалога, как раз следует то, что Горгия Менон (а значит — и Платон) причисляет к софистам, но отмечает его исключительность: дескать, не обещал научить apetr|.
Для сравнения имеет смысл проанализировать, как Платон характеризует род занятий Протагора, в принадлежности к числу софистов которого у Доддса никаких сомнений нет. Протагора Платон называет софистом («Протагор» 311e4; 312a4-5). Сократ задает Гиппократу вопрос: «Скажи мне, чем, по-твоему, является софист?»26 В ответ Гиппократ говорит: «Как свидетельствует это имя, софист — это знаток мудрых вещей <...> Так что же мы скажем, Сократ, что такое софист? Скажем ли мы что-то иное, нежели, что он наставник в деле обучения искусно говорить?»27. Далее следует обычный в такой ситуации вопрос Сократа: «Искусству говорить о чем учит софист?»28 Мы видим, что процедура определения как софиста («Протагор»), так и ритора («Горгий») одна и та же: кто такой софист, если это тот, кто обучает искусно
22 Аристофан «Облака».
23 Например, говорят, что так делал Лисий.
24 Исократ, стоит напомнить, был учеником Горгия.
25 Менон. 95Ь9-с6.
26 3 1 2с6.
27 312с7^7.
28 3 1 2е4.
говорить, то искусно говорить, о чем учит софист; кто такой ритор, если это тот, кто занимается словами и речами, то о чем эти слова и речи. Софиста Платон сравнивает с торговцами (ецпорос и капг|Хос;), доставляющими товары, полезные для тела (оі пері той ашцатос трофг^) («Протагор» 313с5-а2); ритор удостаивается сравнения со знатоком кулинарного искусства («Горгий» 465с1-5). Уже в разговоре с Полом Сократ предлагает свое определение риторики: «Риторика, как я считаю, есть подобие/призрак политического угодничества»29. На вопрос Пола о том, считает ли Сократ риторику чем-то прекрасным или же чем-то безобразным, он отвечает: «Конечно, безобразным, ведь все дурное я называю безобразным» 30.
Свидетелями первой попытки Сократа различить софистику и риторику мы становимся во время его диалога с Полом (463Ь3-6). Причем Сократ не просто различает их, но отказывает обеим в праве называться тєхvаl. Для уточнения места риторики Сократ/Платон пользуется своим любимым приемом — аналогией. Предложенные аналогии (коццштікф "уи^аатг = аофіатікг|: vоцо0єтlкr|; о^олоікг|: іатрікг| = рг|торікг|: бікаіоа^уг|) ставят в один ряд искусство украшать себя и софистику, с одной стороны, и кулинарное искусство и риторику — с другой. Однако Сократ делает важное уточнение: «Однако же я полагаю, что все вышеназванное различно по природе, а софистов и риторов, так как они действительно близки друг другу, путают, считая, что они занимаются одним и тем же»31. И в связи с этим уточнением, сделанным в разговоре с Полом, следует привести еще одно, на этот раз из беседы с Калликлом: «Софист и ритор, дорогой друг, суть одно и то же, или нечто очень близкое и похожее <.> а ты по неведению считаешь одно самым прекрасным, а именно, риторику, а софистику презираешь. На самом же деле софистика настолько прекраснее риторики, насколько искусство законодателя прекраснее искусства судьи, а гимнастика прекраснее искусства врачевания»32. Сопоставление двух этих замечаний демонстрирует, насколько Платону действительно сложно провести демаркационную линию между софистикой и риторикой: то ли — то же самое (тaйт6v), то ли — нечто близкое (^ є"ууис ті, є'ууис ovтшv), хотя и различное по природе (фйаєі). Позволю себе процитировать Г. Гомпер-ца, с которым я совершенно согласна в данном пункте: «Без всякого сомнения можно сказать, что философ именно там, где ему нужно различить софистику и риторику, обнаруживает практическую невозможность провести это различие и фактически вынужден признать, что они (т. е. софистика и риторика. — Е. А.) либо неразличимы, либо очень близки»33.
Итак, первая часть диалога «Горгий» (449с-461Ь) представляет собой беседу Сократа и Горгия, тема которой — определение искусства софиста.
На вопрос Сократа о том, каким же сущим занимается риторика (449cd, 449d9) Горгия отвечает: пері Х6"уоис (словами) (449е1). Правда выясняется, что риторика не является знанием всех слов и рассуждений, но скорее делает людей способными пользоваться словами (449е3-5). Сократ заставляет Горгия признать, что все искусства так или иначе связаны со словами и рассуждениями, но на это Горгий возражает: «Всякое из прочих искусств есть знание ремесла и действий, с ним связанных <. >
29 4 63аі-2.
30 463а4, также 463а2-4; 463а8-Ь1.
31 465с5-7.
32 520а7-Ь3.
33 Оотрегх Н. 8орЫ8^ ипа Rhetorik. Leipzig, 1912. 8. 44.
а риторика не является никаким таким ремеслом, но вся она есть действие и власть, осуществляемые посредством слов и речей. Вот почему я и считаю, что риторика — это искусство слов и речей»34. Чтобы определить специфическое место риторики как искусства словесного, Сократ предлагает классификацию искусств: во-первых, есть искусства, которые не нуждаются в словах, например живопись и скульптура, такие искусства не нуждаются и в риторике; во-вторых, есть такие, «готорые достигают своей цели посредством логоса (-счета) <...>, например, арифметика, искусство счета, геометрия, игра в шашки (кости?) и другие тому подобные искусства»35. И наконец, существует группа искусств, у которых «ася деятельность и вся сила реализуются посредством слов и речей. Мне кажется, что ты считаешь риторику одним из этих искусств»36. Первые работают с чувственно воспринимаемой материей, вторые — с числом и мерой, а вот третьи — с чем работают третьи, к которым, как согласился Горгий, относится и риторика? Сократ ставит вопрос таким образом: «Так что же это такое за сущее, о котором те слова и речи, коими пользуется риторика?»37
У каждого искусства есть свое благо как цель. Сократ настаивает на определенном ответе на вопрос, в чем цель риторики. Цель риторики, как ее понимает Горгий, — сделать людей свободными и способными управлять другими в полисе, что достигается посредством убедительной речи, произнесенной в судах и собраниях (452а5-8), иначе говоря, цель риторики — способствовать осуществлению человека в качестве Zфоv поХmк6v Х6}^ єхоv38.
Сократ задает Горгию вопрос: «Каким таким искусством ты считаешь риторику, и если я тебя правильно понимаю, говоришь, что риторика есть демиург убеждения, и все ее дело и все ее существо имеют своей целью именно это. Или же ты хочешь сказать, что риторика способна на большее, чем производить убеждение в душах слушателей?»39 Ответ Горгия утвердительный: Сократ прав, существо риторики в том, чтобы убеждать слушателей. Сократа интересует, какая такая убедительность происходит от риторики и убедительностью в чем она является (453Ь9-с1). Сократ стремится найти одну-един-ственную референцию для риторики, подобно тому, как существует единственная референция у каждого из искусств. Во всех остальных искусствах рассуждения отсылают к чему-то другому, они суть рассуждения и слова о чем-то, что тематизировано как цель того или иного искусства. Вот, например, арифметика. Она учит нас всему тому, что касается чисел. А знаток арифметики, который, пользуясь рассуждениями, учит тому, что предписывает искусство арифметики. Стало быть, арифметика, знание арифметики порождает убедительность относительно того, что составляет содержание этого знания. В таком случае «Искусством какого такого убеждения и убеждения относительно чего является риторика?»40. Ответ Горгия таков: «Я считаю, что риторика является искусством такого убеждения, которое практикуется в судах и других многолюдных собраниях <...> и касается того, что справедливо, а что нет»41.
34 450Ь6-с2.
35 450а4-7.
36 450а9-е2.
37 451а 5-6.
38 Политическое живое существо, имеющее логос.
39 452е9-453 а5.
40 454а8-Ь1.
41 454Ь5-7.
Первоначальный ответ Горгия (449е1), согласно которому риторика есть наука о словах и речах, приобрел новое измерение. Итак, риторика является искусством, посредством слов и речей осуществляющим убеждение относительно того, что справедливо, а что несправедливо. Отвечая на вопросы Сократа, Горгий показывает, что видит разницу между «изучить» и «поверить» (454с7-а7). Сократ предлагает очередную классификацию: ведь и тот, кто знает, и тот, кто верит, — оба пребывают под властью убеждения (454е1-2), стало быть, можно выделить два вида убеждения, первый — «доставляет веру без знания», второй — «доставляет знание» (454е3-4). Горгий, не колеблясь, связывает риторику с искусством убеждения.
Вывод Сократа таков: «Так, значит, ритор и риторика таим же точно образом относятся и к остальным искусствам: ритору не нужно знать, каково действительное положение дел, но достаточно найти некий способ убедить, так чтобы несведущим казалось, что ритор знает больше, чем сведущие. Горгий: Стало быть, Сократ, много удобства возникает от риторики, если человек, не зная никаких других искусств, кроме одного этого (т. е. риторики. — Е. А.), ни в чем не уступает знатокам ремесел?»42 Эти слова Горгия заставляют задуматься о природе и силе логоса. Однако беседа, срежиссированная Платоном, принимает другой оборот: Сократ интересуется не природой слов и речей, а их содержанием. Коль скоро деятельность Горгия как ритора связана с обучением искусству публичной речи, то, естественно, возникает вопрос о фундаментальной категории полисной жизни — о справедливости. Горгий говорит: «Я думаю, Сократ, что если тот, кто придет ко мне за тем, чтобы обучиться искусству слов и речей, не будет сведущ в отношении справедливого и несправедливого, то он научится этому у меня»43. Сократ, как кажется, только и ждал такого ответа, тем более что Горгий обещает научить справедливому и несправедливому (ученик «узнает», «научится»). Тем самым Платон фактически вовлекает своего Горгия в дискуссию о природе знания — излюбленную тему: «Сократ: Так, стало быть, необходимо, чтобы риторически образованный человек был справедливым, а справедливый желает поступать справедливо? Горгий: Кажется, что так. Сократ: Значит, справедливый человек никогда не пожелает совершить несправедливость. Горгий: Нет, не пожелает. Сократ: И необходимо, чтобы справедливость ритора проявлялась в его словах и речах. Горгий: Да. Сократ: Стало быть, риторически образованный человек никогда не захочет совершить несправедливость? Горгий: Очевидно, нет»44. Стоит обратить внимание на то, что Горгий объясняет нам ровно столько, сколько ему позволяет Платон, а потому Сократу не составляет труда заставить Горгия противоречить самому себе. Сократ напоминает Горгию: он-де раньше говорил, что нельзя обвинять учителя или тренера, если их воспитанник совершит несправедливость. Точно так же и наставника риторики, если его ученик, тоже ритор, несправедливым образом использует свое искусство, нельзя считать виновником несправедливости. А теперь, говорит Сократ, получается, что «ритор никогда не совершает несправедливости. Не так ли? Горгий: Кажется, что так. Сократ: А как раз раньше ты, Горгий, говорил, что риторика занимается словами и речами не о четном и нечетном, а о справедливом и несправедливом. Горгий: Так и есть. Сократ: Я так понял, что ты считаешь, будто бы риторика никоим об-
42 459Ь7-с2.
43 460а3-4.
44 460с1-6.
разом не может быть несправедливым занятием, так как она всегда слагает речи о справедливости»45.
Пора подводить итоги. Я рассмотрела лишь часть диалога «Горгий», стараясь, насколько это возможно, не выходить за пределы беседы Сократа с Горгием. Как замечает Доддс, существо разговора с Горгием на первый взгляд (ostensibly) затрагивает только тему риторики — замечает верно, потому что, и в самом деле, только на первый взгляд, так как определение риторики, которое дает Горгий в диалоге «Горгий», во-первых, предполагает ape^, во-вторых, имплицирует проблему зпапия и мпепия, а также вопрос о справедливости и несправедливости. Правда, Доддс полагает, что «неспособность Горгия последовательно проводить свою линию приводит его к диалектическому поражению»46. Но диалектика — это язык, соответствующий иному типу миропонимания, иному типу мудрости. Для выяснения различия нужно оставить пределы платоновских текстов и обратиться к анализу софистической!риторической позиции, к тому немногому и загадочному, что сохранилось из сочинений Горгия Леонтийского.
Таким образом, выше приведенные соображения, на мой взгляд, не позволяют поддержать гипотезу Э. Р. Доддса о том, что Горгий не был софистом. Задача, которая, видимо, стояла перед Платоном, — поставить под вопрос искусство самого яркого представителя софистической риторики. Разводя софистику и риторику в диалоге «Горгий», Платон готов признать за первой большую состоятельность в силу ее очевидно воспитательной деятельности. В годы своей философской и творческой зрелости Платон изменил отношение к риторике, продолжая при этом отвергать софистику. Риторика — это внешняя форма логоса, и, как таковая, она не редуцируема. Платон это прекрасно понимал, и это понимание нашло выражение в проекте философской риторики, пример которой философ нам дает в «Федре»47. При этом интересно, что искусство истинной и подлинной риторики СократШлатон противопоставляет отнюдь не риторическому искусству Горгия — он апеллирует к Лисию, оратору, мастеру речей по преимуществу. Не является ли это, пусть и косвенным, но все же аргументом в пользу того, что для Платона Горгий никогда не был только ритором?
ЛИТЕРАТУРА
1. Dodds E. R. Introduction // Plato. Gorgias. A Revised Text with Introduction and Commentary by E. R. Dodds. Oxford, 2002 (1959).
2. Gomperz H. Sophistik und Rhetorik. Das Bildungsideal des eu legein in seinenm Verhaltnis zur Philosophie des V. Jahrhunderts. Leipzig una Berlin, 1912.
3. Plato. Gorgias. A Revised Text with Introduction and Commentary by E. R. Dodds. Oxford, 2002 (1959).
4. Plato. Protagoras // Edited by N. Denyer. Cambridge, 2008.
5. Шичалин Ю. А. Два варианта платоновского «Федра» // Платон. Федр / Перевод А. Н. Егу-нова; редакция, вступительная статья, комментарии Ю. А. Шичалина. М., 1989.
45 460d6-e8.
46 Dodds E. R. Introduction. P. 2.
47 Шичалин Ю. А. Два варианта платоновского «Федра» // Платон. Федр / Перевод А. Н. Егунова; редакция, вступительная статья, комментарии Ю. А. Шичалина. М., 1989. С. VIII-LXXIII.
