CC BY
165
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2014. № 6
ИСТОРИЯ ЗАРУБЕЖНОЙ ФИЛОСОФИИ
В.В. Васильев*
БЫЛ ЛИ ДЭВИД ЮМ СКЕПТИКОМ?
В статье выдвигаются аргументы против общепринятого представления о том, что Д. Юм считал невозможным теоретическое опровержение скептицизма и, соответственно, что он сам был скептиком. Автор пытается показать, что Юм верил в возможность разрешения когнитивных противоречий и что в течение всей свой жизни он стремился так или иначе избежать крайнего скептицизма. Кроме того, рассматривается одобряемый Юмом «умеренный скептицизм» и кратко обсуждаются некоторые аспекты его позитивной методологии.
Ключевые слова: Юм, скептицизм, умеренный скептицизм, пирро-низм.
V.V. V a s i l y e v. Was David Hume a Skeptic?
The author advances arguments against a common view image that D. Hume found it impossible to disprove skepticism theoretically, and, accordingly, that he was a true skeptic. The author tries to show that Hume believed in the possibility of resolving cognitive contradictions, and that during all of his life he sought in any case to avoid real skepticism. Besides the author considers the "mitigated skepticism", which Hume approved, and briefly discusses some aspects of his positive methodology.
Key words: Hume, skepticism, mitigated skepticism, Pyrrhonism.
Дэвид Юм — сложный автор, и неудивительно, что его сочинения порождают самые разные интерпретации. Кажется, однако, что спрашивать, был ли он скептиком — все равно, что задаваться вопросом, был ли Гуссерль феноменологом или отстаивал ли Кант трансцендентальный идеализм. Такие вопросы, конечно, возможны, но их постановка вполне может свидетельствовать об истощении реальных проблем в соответствующих областях.
В самом деле, ответ на вопрос о скептицизме Юма кажется предрешенным. Ведь он сам говорит, что его философия является скептической [см. например: Д. Юм, 1996, т. 1, с. 670]. И изначально его воспринимали именно так. Кант, к примеру, считал его наиболее значительным скептиком Нового времени, думали так и другие. За свой скепсис Юм поплатился даже постом профессора
Васильев Вадим Валерьевич — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой истории зарубежной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-23-15; e-mail: [email protected]
в университете, который он так и не смог занять. Конечно, Юм не поддерживал крайний скептицизм, приводящий к полной остановке практической деятельности, но может создаться впечатление, будто он считал, что единственным противоядием от него являются наши природные инстинкты, что, однако, вполне соответствует образу мысли скептиков.
В этой статье я попробую показать, что, несмотря на сказанное выше, на вопрос о том, был ли Юм скептиком, надо давать отрицательный ответ. Разумеется, сам этот вопрос может быть истолкован по-разному, и я сразу хочу уточнить, как именно он будет пониматься. Скептицизм так или иначе связан с сомнениями, а сомнения — с воздержанием от суждений. Воздержание от окончательных суждений до исследования вопроса является признаком недогматического отношения к последнему. Скептицизм можно рассматривать в том числе и в этом слабом смысле, как непредвзятую нацеленность на разыскание истины, но при подобных трактовках он может утрачивать специфику и смешиваться с другими познавательными установками1.
Для предотвращения смешений такого рода я буду понимать под скептицизмом прежде всего философскую позицию, состоящую в воздержании от суждений по итогам исследований. Такое воздержание может объясняться лишь равнозначностью альтернативных трактовок изучаемого вопроса. Скептицизм, стало быть, предполагает, что человеческий разум запутывается в неразрешимых противоречиях при рассмотрении широкого круга проблем. Подобная трактовка тоже укоренена в традиции — она восходит к Пиррону и Аркесилаю2, ее разделяли Кант и Гегель, и она, как мы увидим, согласуется с юмовским пониманием скептицизма. Быть скептиком — значит верить в существование указанных неразрешимых противоречий. Подчеркнем, что из данного определения не следует, что скептиком надо признавать человека, который наталкивается на эпистемические парадоксы или изобретает их. Скептиком его можно признать, если он будет считать их неразрешимыми.
Юм рассуждает о скептицизме в целом ряде работ, начиная с первого и самого масштабного из его философских сочинений — «Трактата о человеческой природе» (1739—1740). Скептические сюжеты сконцентрированы в заключительной части первой книги. В частности, Юм вскрывает здесь противоречие между верой
1 По сути, он совпадает с общелогическим требованием не предрешать изучаемые вопросы.
2 См. например: \Diog. Laert. X, 78-79; IV, 28; Бай. Emp. РуггЬ. I, 8-12, 31. Ср. M. Lammenranta, 2008, р. 9-10; С.А. Мельников, 2010, с. 332-345; Д.В. Бугай, 2014, с. 199, 201].
людей в существование независимых от них пространственных объектов и их убеждением в существовании пространственных данностей только в человеческом сознании. Он также доказывает, что наедине с собой наш разум рушится под собственной тяже-стью3. Эти и сходные рассуждения приводят Юма к скептической меланхолии: кажется, будто знание лишено какой-либо достоверности. Однако из этого состояния находится выход. Природные инстинкты напоминают о себе и возвращают нас от неразрешимых сомнений к обыденной жизни и ее привычным заботам.
Эти темы получают развитие в «Исследовании о человеческом познании» (1748) — работе, заново излагающей идеи первой книги «Трактата». Юм отмечает, что крайний скептицизм не может быть основой практических действий. Но он дает понять, что бес-прикладность крайних сомнений не означает полной бесполезности скептических настроений. Уяснение дефектов человеческого разума приучает нас к скромности и осторожности в познании. Эти качества могут стать основой «умеренного скептицизма» — установки, позволяющей уточнять и наращивать наши знания в обыденной сфере.
Об умеренном скептицизме мы еще поговорим отдельно. Пока же отметим, что перечисленные тезисы, а именно положение о том, что человеческий разум запутывается в противоречиях, выход из которых может быть найден только в практической плоскости, а также мысль о пользе скептического «шлейфа» в обыденной жизни суммируют мнение современных исследователей4 относительно юмовских взглядов на скептицизм5. И они выражают позицию, которую сам Юм именует просто скептической. Проблема, однако, в том, что он, как мы увидим, не вполне разделяет эту позицию.
Чтобы подтвердить сказанное, обратимся к еще одному тексту Юма — знаменитым «Диалогам о естественной религии», работа над которым продолжалась с начала 1750-х гг. и до самой смерти автора в 1776 г. Спор идет здесь между скептиком Филоном, деистом Клеантом и теистом Демеем. Главным образом, «Диалоги» посвящены обсуждению доказательств бытия Бога. Первая часть этой книги, однако, имеет более общий характер: тут сопоставляются различные подходы к познанию. Основная дискуссия разворачивается между Клеантом и Филоном. Важно, что Филон говорит
3 Юм считает, что подобный изолированный разум обречен на бесконечные самопроверки, каждая из которых уменьшает степень достоверности его выводов и в конечном счете уничтожает всякую достоверность.
4 В том числе сторонников популярной в наши дни «натуралистической» интерпретации идей Юма.
5 См. например: [D. Garrett, 2004, p. 87-88; H.F. Klemme, 2007. S. 75, 81-82; P. Russell, 2008, p. 205-206; Б. Страуд, 2012, с. 24-26].
вещи, в точности соответствующие нарисованной выше картине. Он признает, что природная необходимость преодолевает сомнения скептиков [Д. Юм, 1996, т. 2, с. 38], и доказывает, что они являются не напрасными, так как помогают держаться надежного пути опыта, не отвлекаясь на абстрактные теории, где мы, как им хорошо известно, не можем добиться успеха [там же]. При этом Филон указывает, что противоречия присущи «даже идеям материи, причины и действия, протяжения, пространства, времени, движения — словом, разного рода количества, объекта единственной науки, которая имеет право претендовать на какую-то достоверность или очевидность» [там же, с. 384]6.
Существенное значение имеет то, что главный оппонент Филона, Клеант, воспринимает рассуждения о подобных противоречиях как вызов: «Ты говоришь, что наши чувства обманчивы, наш рассудок ошибочен, наши идеи даже самых привычных объектов, протяжения, длительности, движения, полны нелепостей и противоречий. Ты призываешь меня разрешить эти трудности и устранить нестыковки, которые ты находишь в них» [там же, с. 390]. Клеант заявляет, что у него на это нет времени и сил, отмечая, что скептика можно нейтрализовать и иначе, указав на его внутреннюю непоследовательность, но мы можем использовать этот пассаж для формулировки следующего принципа: если в каких-либо работах Юма, где он рассуждает о скептицизме, мы обнаружим попытки устранить противоречия, отмеченные самим же Юмом в понятиях протяжения, материи и т.п., то эти места будут свидетельствовать о наличии у него антискептических настроений.
Обращение к первой же из упомянутых тем, к анализу Юмом понятия протяжения, показывает, что такие настроения у него действительно присутствуют7. Юм обсуждает метафизические проблемы пространства и времени как в «Трактате о человеческой природе», так и в «Исследовании о человеческом познании». В обеих работах он говорит о нестыковках, связанных с понятием бесконечной делимости. В частности, он полагает, что допущение бесконечной делимости какого-то конечного отрезка означает, что он состоит из бесконечного множества протяженных частей, но из этого следует, что такой отрезок должен быть не конечным, а бесконечным. Причем отбросить идею бесконечной делимости тоже непросто, так как кажется, что к ней ведут не менее убедительные
6 Здесь и далее перевод автора, сделанный по критическому изданию сочинений Юма, подготовленному П. Миликэном и Э. Мэривейлом и доступному по адресу: [http://www.davidhume.org/]. Я также учитывал другие критические издания работ Юма, указанные в списке литературы в конце данной статьи.
7 Этот момент обычно игнорируют (см. например: [R.H. Popkin, 1951, р. 386; M. Kuehn, 1983, р. 35; R. Fogelin, 2009, р. 158].
доказательства. Мы видим явное противоречие. Если бы Юм был классическим скептиком, то он мог бы удовлетвориться констатацией этого противоречия, но на деле он занимает иную позицию. И в «Трактате», и в «Исследовании» он упорно ищет выход из данной ситуации. Этот выход видится ему в правильном понимании природы абстрагирования, исключающем возможность континуальной трактовки идей пространства и времени и помогающем нейтрализовать доказательства бесконечной делимости. Показательны и формулировки, в которых Юм выражает свое отношение к данным проблемам. Он говорит, что математический скептицизм сам должен быть подвергнут сомнению, ибо он ведет к абсурдным выводам, добавляя, что «считает возможным избежать этих нелепостей и противоречий» [там же, с. 137]. Из этих высказываний напрямую следует, что Юм признавал возможность теоретического преодоления крайнего скептицизма.
Посмотрим теперь, что говорит Юм о противоречии между убеждением людей в существовании независимых от них пространственных объектов и тезисом о существовании таких материальных сущностей исключительно в человеческом сознании8. Здесь можно констатировать различие между «Трактатом» и «Исследованием». В «Трактате» Юм словно не знает, как устранить его, и это вызывает у него меланхолические настроения. В «Исследовании», однако, ситуация меняется. Юм предлагает решение [Д. Юм, 1996, т. 2, с. 135], которое можно истолковать как вариацию на тему кантовского трансцендентального идеализма: с одной стороны, можно признать, что пространственные объекты существуют только в нашем сознании, с другой — допустить, что их можно рассматривать и как нечто независимое от него, правда, не в их пространственных характеристиках — аналог кантовской вещи в себе9.
Этот пример опять же показывает настроенность Юма на разрешение когнитивных противоречий. Даже если решение не находится сразу, Юм продолжает поиски, а не останавливает их, как сделал бы скептик. Еще одним примером этой тенденции являются рассуждения Юма о сущности человеческого Я. В основном тексте
8 Юм полагает, что вера в независимое существование пространственных объектов укоренена в нас, а убеждение в том, что они существуют только в сознании, доказывается с помощью аргументов, субъективирующих «первичные» качества материи (такие как протяжение и плотность) на основании их неразрывной связи с «вторичными» (цветами, запахами, вкусами и т.п.), субъективная природа которых демонстрируется различием их данности разным субъектам. Ситуация усугубляется тем, что, как давал понять Юм, оба этих убеждения могут проистекать из одного и того же источника [там же, 1996, т. 1, с. 310; ср. т. 2, с. 135].
9 То, что речь здесь идет именно о решении, ясно из замечания Юма о возможной реакции скептика, а именно о том, что из-за неопределенности понятия этого неизвестного нечто скептик не будет придираться к нему.
первой книги «Трактата о человеческой природе» Юм приходит к выводу, что наша ментальная жизнь есть не более чем «куча» перцепций. В ней, доказывает он, нет никакого субстанциального начала, это просто поток связанных друг с другом переживаний. Однако в приложении к третьей книге «Трактата», опубликованной через полтора года после первых двух, Юм заявляет, что его теория оказалась несостоятельной. Показательна фраза, с которой он начинает обсуждение новых трудностей: «Я питал определенные надежды на то, что, какими бы дефектами ни обладала наша теория интеллектуального мира, она будет свободна от тех противоречий и нелепостей, которые, как кажется, сопровождают любые объяснения материального мира, предлагаемые человеческим разумом» [там же, т. 1, с. 323]. Надежда на непротиворечивость несовместима со скептическими установками. И хотя далее в тексте Юм отмечает, что обнаружил нестыковку в своей концепции, состоящую в том, что дискретный подход к трактовке перцепций и отрицание существования объединяющего их субстанциального начала не сочетаются с фактом связности их потока, он вовсе не утверждает, что эта нестыковка принципиально не устранима. Он говорит, что не знает, как разрешить указанную трудность, но добавляет, что «не претендует на то, чтобы объявить ее абсолютно неподъемной. Не исключено, что кому-то или мне самому, после более основательного размышлении, придет в голову гипотеза, которая позволит разрешить эти противоречия» [там же, с. 326]. Это рассуждение в очередной раз демонстрирует антискептические интенции Юма.
Подведем первые итоги. Мы видели, что в «Диалогах о естественной религии» Юм четко противопоставляет скептическую установку Филона, говорящего о противоречивости человеческих познаний, и антискептическую позицию Клеанта, по идее предполагающую устранение тех самых нестыковок, которые выявляет скептик10. Мы также обнаружили, что в более ранних работах сам Юм проделывал именно ту работу, которую, согласно «Диалогам», в идеальном случае должен был бы выполнить Клеант. Можно, таким образом, констатировать, что в споре между Филоном и Клеантом по вопросу о скептицизме Юм был скорее на стороне Клеанта.
«Диалоги» Юма — композиционно сложный текст. Помимо основных спорщиков, Филона и Клеанта, а также догматичного и малоинтересного Юму Демея, здесь присутствуют и другие персонажи. Изложение ведется от имени Памфила, молодого человека, рассказывающего своему приятелю Гермиппу о беседе, свидетелем
10 Нельзя поэтому согласиться с тезисом, что между позициями Филона и Клеанта по вопросу о скептицизме нет существенных различий, а есть лишь расстановка разных акцентов [см.: W.L. Sessions, 2002, p. 48].
которой он был. В самом конце книги Памфил замечает, что, по его мнению, «принципы Филона более правдоподобны, чем у Де-мея, но подход Клеанта еще ближе к истине» [там же, т. 2, с. 482].
Теперь эта фраза не удивит нас, хотя она доставляет головную боль большинству интерпретаторов «Диалогов», отождествляющих позицию Юма с утверждениями Филона11. Юм и правда не хочет поддаваться скептическим сомнениям, и он не готов признавать, что они могут быть преодолены только в практической плоскости. Он хочет преодолеть их и теоретически. Но значит ли сказанное, что приведенный анализ ведет нас к тезису, что позиция Юма в «Диалогах» представлена Клеантом? Этот вывод оказывается слишком сильным, так как многие мысли Филона явно перекликаются с рассуждениями Юма в других работах12. И в таком случае можно ли вообще четко ответить на вопрос о том, кто из героев передает позицию автора?
Ответ на данный вопрос, на мой взгляд, можно получить, и этот ответ позволит нам еще лучше понять отношение Юма к скептицизму. Для этого нам надо обратиться к истокам «Диалогов». Ценную информацию на этот счет дает письмо Юма Г. Элиоту от 10 марта 1751 г. Из письма мы узнаем, что Юм еще раньше отправил Элиоту набросок «Диалога», «героем» которого он сделал Клеанта. Элиоту, правда, показалось, что Юму ближе Филон. Юм признает, что ему было бы естественно отыграть роль Филона, но отрицает, будто он хотел, чтобы перевес был на его стороне. Более того, он просит Элиота помочь ему усилить аргументы Клеанта [Д. Юм, 1996, т. 2, с. 736-737].
В ходе всех этих рассуждений Юм делает важное признание, из которого следует, что он всерьез раздумывал над проблемами естественной религии еще в юности: «...недавно я сжег старую рукописную книгу, написанную мной до двадцатилетнего возраста и содержавшую на своих страницах последовательное и постепенное развитие моих мыслей на сей счет; она начиналась с беспокойного поиска доводов для подтверждения общего мнения; потом закрадывались сомнения, рассеивались, возвращались, опять рассеивались, опять возвращались; то была постоянная борьба неутомимого воображения со склонностью, если не с самим разумом» [там же, с. 736].
В письме Элиоту это воспоминание используется Юмом как аргумент в пользу того, что в упомянутом наброске будущих «Диалогов», который он переслал Элиоту, не было стремления отдать
11 См. например: [E.C. Mossner, 1980, p. 319; A. Ayer, 1980, p. 93; А.Ф. Грязнов, 1996, с. 39; D. O'Connor, 2001, p. 215-216; В.Н. Кузнецов, 2001, с. 78; D.F. Norton, 2002, p. 386; S. Blackburn, 2008, p. 88].
12 Кроме того, «количественно» Филон доминирует в «Диалогах» (см. об этом: [M.A. Stewart, 2000, p. 303-304]).
предпочтение скептику Филону. Из этого следует, что в упомянутой Юмом ранней работе были заявлены позиции, соотносимые с линиями Клеанта и Филона. Более того, Юм дает им прямые характеристики. Линия Филона — это линия «неутомимого воображения», придумывающего все новые и новые скептические ловушки, а линия Клеанта отражает наши внутренние склонности, а, возможно, и сам разум.
Теперь мы готовы ответить на вопрос о том, как соотносятся суждения главных героев «Диалогов» с позицией самого Юма. Они репрезентируют разные способности и наклонности последнего. Филон — «неутомимое воображение», Клеант — его глубинные склонности и разум. Но кто же репрезентирует носителя этих способностей, самого автора? И здесь ответ не вызывает трудностей — это Памфил, от имени которого ведется рассказ. Этот ответ, по правде говоря, лежит на поверхности, так как предисловие к работе, в котором выражены юмовские взгляды на жанр диалога, тоже написано от лица Памфила. И финальные слова «Диалогов» о том, что взгляды Клеанта ближе к истине, чем суждения Филона, напомним, произносит Памфил13. И означают они, что Юм верит в возможности преодоления скепсиса как в частных вопросах естественной религии, так и в общем отношении к познанию.
Итак, мы уже можем нарисовать картину отношения Юма к скептицизму. Он был необычайно изобретательным философом. Он с легкостью придумывал примеры, аргументы и даже новые пути мысли. Причем его находки зачастую имели критический характер, т.е. оказывались контрпримерами и контраргументами. Одним словом, он был очень продуктивен в плане отыскания философских нестыковок и парадоксов, т.е. в плане отыскания скептических доводов. Однако по своим внутренним склонностям он вовсе не был на стороне скептицизма. Если в какие-то моменты он и сближался со скептицизмом, то поневоле, т.е. он мог сказать, что пока не знает, как решить найденный парадокс, но это не значит, что он считает его неразрешимым. Более того, как мы сейчас увидим, вся философская биография Юма может быть истолкована как большая история преодоления скептицизма.
Поводом взять этот ракурс может послужить все то же процитированное выше место из письма Юма, где он рассказывает о своей ранней книге по естественной религии. Эта утраченная работа, к написанию которой Юм приступил в восемнадцатилетнем возрасте, т.е. в 1729 г., была первым его опытом преодоления сомнений в тео-
13 Эта фраза к тому же по форме почти совпадает с последней фразой цицероновского трактата «О природе богов», композиция которого обыгрывается Юмом, а там вердикт выносится от имени автора.
логических вопросах. Из воспоминаний Юма следует, что, по крайней мере, частично ему это удалось. Следующей важной вехой стал «Трактат о человеческой природе», работа над которым велась с 1731 г. и до конца 1730-х гг. «Трактат», напомним, состоит из трех книг, причем вторая и третья, «Об аффектах» и «О морали», выдержаны в сугубо конструктивном ключе, тогда как в конце первой книги, «О познании», Юм впадает в скептические настроения. Еще выдающийся знаток юмовской философии Н. Кемп-Смит высказал предположение, что вторая и третья книги были написаны Юмом до создания «скептической» первой книги (см.: [N. Kemp Smith, 2005, p. VI]). Эта гипотеза выглядит вполне убедительной, и, если принять ее, мы увидим, что Юм задумывал «Трактат» как позитивное исследование главных характеристик человеческой природы, но в конце пути, рассуждая о когнитивных принципах, обеспечивающих самопознание, натолкнулся на серию парадоксов, пути решения которых были для него далеко не очевидными.
Количество и глубина этих парадоксов в какой-то момент поколебали изначальный оптимизм Юма. Он не знал, как справиться с ними, и это погрузило его в глубокую меланхолию, рассуждения о которой пронизывают текст заключительной главы первой книги «Трактата». Юм и здесь ищет какие-то решения, но они видятся ему в основном в практической плоскости. Он говорит, что жизненные заботы все равно берут верх над скепсисом, и сама обыденная жизнь в любом случае может стать предметом осмысления. Ситуация еще более обострилась в Приложении к третьей книге «Трактата», где Юм, как мы знаем, сказал, что нашел новые противоречия — в теории Я.
Мы видели, однако, что даже в этот момент он сохранял веру в возможность устранения выявленных нестыковок. И его последующие работы показывают, что он реально, пусть и медленно, продвигался к этой цели. В «Исследовании о человеческом познании», первые издания которого выходили под названием «Философские опыты о человеческом познании», он дал понять, что знает, как полностью избавить математику от противоречий, объявил, что крайний скептицизм может быть преодолен не только повседневной практикой, но и «размышлением», и не стал возобновлять скептические рассуждения о противоречиях в теории Я, а также о том, что предоставленный самому себе разум неизбежно саморазрушается. Вполне резонно выглядит допущение, что он устранился от этих тем потому, что нашел ошибки в своих прежних скептических аргументах или пути разрешения своих сомнений.
В начале 1750-х гг. Юм вновь обращается к теме естественной религии, делает героем своей новой работы деиста Клеанта, к по-
зиции которого в конце концов примыкает скептик Филон, всячески пытается усилить его линию рассуждений и говорит в письме Элиоту, что верит в разрешение сомнений. Напомню, что «Диалоги» вышли лишь после смерти Юма, так же как и последнее подготовленное им издание «Исследования о человеческом познании». Именно в этом издании Юм делает финальный шаг к устранению противоречий, выявленных им еще во времена «Трактата», говоря о возможности примирения тезиса о независимом существовании пространственных объектов и тезиса об их субъективной природе14.
Получается, таким образом, что с первых своих философских опытов и до последних дней Юм работал над созданием непротиворечивой картины человеческого разума. Вспомним теперь, что, следуя традиции, мы договорились понимать под скептицизмом философскую позицию, состоящую в признании того, что человеческий разум запутывается в неразрешимых противоречиях при рассмотрении самого широкого круга проблем. Поиски непротиворечивой картины человеческого разума и реальные шаги, делаемые в этом направлении, совершенно не соответствуют тезису о том, что человек, делающий подобные шаги, может быть назван скептиком. Но Юм был именно таким мыслителем. Поэтому он не может быть назван скептиком — устойчивый миф о скептицизме Юма должен быть признан историческим казусом.
Далее нам предстоит рассмотреть два важных вопроса, решение которых возможно лишь при учете полученных выше результатов. Первый из них — это вопрос об «умеренном скептицизме». Мы поняли, что Юм отрицает крайний скептицизм не только по практическим, но и по теоретическим соображениям. Но как обстоит дело с умеренным скептицизмом? Второй вопрос: могут ли повлечь сделанные выводы еще какие-то изменения в традиционных представлениях о философии Юма? Обсудим эти вопросы в той последовательности, в которой они были поставлены.
В «Исследовании о человеческом познании», критикуя крайний скептицизм, или «пирронизм», Юм вместе с тем выказывает явную симпатию «умеренному скептицизму», или «академической фи-
14 Напомню, что он предлагает решение, связанное с допущением некоего неизвестного нам и независимого от нас нечто, оказывающегося «причиной наших перцепций» и, в частности, субъективных пространственных данностей [Д. Юм, 1996, т. 2, с. 135]. В этой картине можно было бы усмотреть предвосхищение кан-товской «вещи в себе». Проблема, однако, в том, что к моменту добавления Юмом данного пассажа Кант уже заложил основы соответствующего учения в своей латинской диссертации 1770 г. (см. особенно ее § 11). В принципе, нельзя исключить, что ее текст мог оказаться доступен Юму. Поэтому, как это ни странно, нельзя исключить влияние Канта на Юма в этом вопросе, хотя оно, конечно, все же маловероятно.
лософии»15 . Вопрос, однако, в том, что понимать под умеренным скептицизмом? Многие исследователи думают, что умеренный скептицизм Юма — это всего лишь пирронизм, скорректированный природными инстинктами. То есть они считают, что умеренный скептик, подобно пирронику, полагает, что наш разум запутывается в неразрешимых противоречиях при рассмотрении самого широкого круга вопросов, но при этом понимает, что эти противоречия не должны восприниматься как препятствие для практической деятельности. Мы не можем не действовать и, более того, не осмыслять эту деятельность и ее принципы. Знание о несовершенствах разума приучает нас к осмотрительности и ориентирует на опыт. При этих условиях мы можем расширять наши знания16.
Эта картина может показаться убедительной и фундированной юмовскими текстами. К примеру, в одном месте «Исследования», рассуждая об умеренном скептицизме, Юм прямо говорит, что пирронизм корректируется в нем только природными инстинктами [Д. Юм, 1996, т. 2, с. 141]. Однако если это конец истории, т.е. если упомянутая картина верна, то оказалось бы, что позиция умеренного скептицизма в «Исследовании», которую Юм идентифицирует как свою собственную установку, ничем не отличается от позиции скептика Филона в «Диалогах», а мы уже видели, что в этом тексте, первый вариант которого был создан вскоре после написания «Исследования», Юм отдает предпочтение его оппоненту Клеанту. Более того, характеризуя позицию Филона, Юм называет его не «умеренным скептиком», а «беспечным скептиком» [там же, с. 382]. Эти обстоятельства заставляют нас более внимательно рассмотреть суждения Юма об умеренном скептицизме в «Исследовании». Сделав это, мы обнаружим, что в другом месте он замечает, что умеренный скептицизм возникает тогда, когда пирронические сомнения корректируются в том числе и «размышлением» [там же, с. 140]. И хотя Юм действительно рассуждает о привязке истинной философии к обыденной жизни, подобно тому, как это делает Филон, он не исключает возможности исправления обыденных убеждений и перехода от частных фактов
15 Вопрос о том, корректно ли Юм атрибутирует взгляды пирроников и академиков, выходит за пределы этой статьи. Ясно лишь, что он был знаком с текстами Секста Эмпирика и другими источниками и не очень высоко ценил аргументы тогдашних скептиков, считая их или слабыми, или нерелевантными [Д. Юм, 1996, т. 2, с. 131, 137—138]. Так что влияние античного скептицизма на Юма невелико. Большее влияние оказал на него П. Бейль. Потенциально скептические аргументы Юм находил и у Беркли. На мой взгляд, значительным было и воздействие на него скептических идей Паскаля, но это опять-таки тема для другой статьи.
16 См. например: [С.М. Schmidt, 2003, p. 159-160].
обыденной жизни к «общим фактам», являющимся основой различных наук, в том числе естественной теологии. А это уже, как свидетельствует текст «Диалогов», позиция не Филона, а Клеанта [там же, с. 389-39].
Рассогласование суждений Юма об отношении умеренного скептицизма к пирронизму в «Исследовании» отчасти объясняется тем, что он говорит там о двух видах умеренного скептицизма. Один предполагает осторожность и осмотрительность в исследованиях, другой — ограничение их сферой обыденной жизни. Учитывая, что Юм также настаивает на различении антецедентного и консеквентного скептицизма (т.е. предшествующего исследованиям и следующего за ними как их итог [там же, с. 129-130], логично допустить, что речь идет об антецедентной и консеквентной разновидностях умеренного скептицизма17. Но еще более важно то, что и пирронизм (крайний консеквентный скептицизм) понимается Юмом по-разному. Он трактует его либо в сильном смысле, когда он приравнивается к обнаружению неразрешимых противоречий, либо в слабом — и тогда он сводится к установлению невозможности дать рациональное обоснование каких-либо действий, в том числе когнитивных. К примеру, Юм доказывает, что мы не в силах рационально обосновать перенос прошлого опыта на будущее, играющий ключевую роль в повседневном познании и основывающийся на природном инстинкте, «привычке». Нетрудно заметить, что доказательство упомянутой невозможности предполагает основательность исходных принципов разума, т.е. отрицание пир-ронизма в сильном смысле. И Юм действительно отрицает его.
В общем получается, что слабый пирронизм преодолим только практически, тогда как сильный допускает коррекцию и размышлением. Умеренный скептицизм ориентирован на демонстрацию непротиворечивости человеческого познания, но он не предполагает признания рациональной обоснованности всех сторон нашей жизни. Иначе он не был бы скептицизмом.
Но вернемся к «Диалогам». Мы видели, что позиция Филона не совпадает с позицией Юма, а если позиция Юма — это позиция умеренного скептицизма, то не совпадает и с позицией умеренного скептицизма18. С другой стороны, Клеант тоже не подходит на роль умеренного скептика19, так как некоторые его суждения о Боге явно выходят за установленные умеренным скептицизмом границы. Выходит, стало быть, что умеренный скептицизм в «Диалогах» оказывается совместным результатом деятельности Филона и
17 Ср. интересные рассуждения об этом Д.Ф. Нортона [D.F. Norton, 2002, p. 379].
18 Ср.: [B. Logan, 2002, p. 305-30].
19 Такую роль отводил ему, к примеру, Ф. Стенли [P. Stanley, 1935, p. 424].
Клеанта: каждый из них по отдельности не соответствует его критериям, но, корректируя друг друга, они приходят к позиции умеренного скептицизма20.
Важно, тем не менее, что в умеренном скептицизме Юма присутствует «клеантовская» составляющая21. Понимание этого заставляет по-новому взглянуть на сам умеренный скептицизм. «Скептицизмом» его можно называть лишь с оговорками22. В целом это позитивная установка, направленная на обретение познаний в тех границах, в которых их можно обрести. Подобной установке чужд догматизм, и она лишена чрезмерного оптимизма. Умеренный скептик не думает, что человеческий разум в состоянии априори решать фундаментальные вопросы. Он не считает, что нам по силам рационализировать все наши поступки и действия. Вместе с тем он не является сторонником крайнего эмпиризма, к которому склонен скептик филоновского типа. Ведь он не считает неизбежной противоречивость человеческого разума23.
Если именно в этом состоит позиция самого Юма, то становятся понятными некоторые вещи, которые в ином случае могли бы казаться совершенно загадочными. Проясняется, в частности, отношение Юма к картезианскому методу. Дело в том, что в «Исследовании», перечисляя разные типы скептицизма, а именно антецедентный и консеквентный скептицизм, Юм говорит, что разновидностью первого является картезианский скептицизм. Он, разумеется, понимает, что скептицизмом этот скептицизм является только по названию, так как целью декартовских сомнений оказывается отыскание несомненного. Юм, правда, критикует Декарта за радикализм, считая, что тот полагал, будто существует лишь одно несомненное положение, тогда мы не смогли бы выйти за его пределы. Сам он уверен, что несомненных принципов много, и с этой поправкой он готов разделить подход Декарта. Более того, он перечисляет правила его метода24, конкретизирующие этот подход, и говорит, что они являются единственными способами достижения истины [Д. Юм, 1996, т. 2, с. 130]. Эта поддержка Юмом картезианского метода не вписывается в традиционные представ-
20 Сходную идею в несколько ином контексте высказывает С. Туейман [& Тюеу-man, 2011, р. 87-88].
21 Ср. интересные соображения П. Миликэна по близкой теме [Р. MiШcan, 2002, р. 6].
22 Сам Юм подчеркивает это обстоятельство в конце «Диалогов» [Д. Юм, 1996, т. 2, с. 473].
23 Жизненную пользу такого скептицизма Юм обсуждает в специальном эссе [там же, с. 578-597].
24 Надо «начинать с ясных и самоочевидных принципов, двигаться вперед осторожными и верными шагами, часто обозревать наши выводы и тщательно изучать все их следствия» [там же, с. 130].
ления о его эпистемологии. Метод Декарта по праву признают квинтэссенцией рационалистического духа, а Юма считают сторонником эмпиризма. Но мы уже видели, что умеренный скептицизм Юма не ограничивается узкими эмпиристскими рамками. Он действительно считает, что мы не должны отрываться от опыта, но сами опытные реалии могут рассматриваться в том числе и с помощью разума. Поэтому появление в его арсенале рационалистических картезианских приемов не должно удивлять нас. Эти приемы гармонируют с его умеренным скептицизмом.
Разрешаются и другие аналогичные загадки «Исследования о человеческом познании»: сравнение Юмом метафизики с математикой, отсутствие упоминания в первой методологической главе слов «опыт» и «эксперимент» и т.п. Все это было бы совершенно непонятно, если бы умеренный скептицизм Юма, развиваемый в этой работе, был всего лишь преодоленным обыденными заботами пирронизмом, обрекающим своих приверженцев на крайний эмпиризм. Но при учете того, что Юм иначе понимает умеренный скептицизм, при учете его картезианских оттенков и антискептических интенций, все эти факты занимают свое естественное место в его философии.
Более того, распознание рационалистических ноток в юмов-ском методе позволяет в полной мере осознать то обстоятельство, что в действительности Юм нередко пользуется дедуктивными приемами для обоснования своих теорий. Зачастую эти приемы применяются им в нестандартных контекстах. В других работах я уже не раз обсуждал их специфику и сейчас не буду развивать эту тему. Подчеркну лишь, что эвристическая сила юмовских дедуктивных подходов еще не исчерпала себя и не получила должной оценки историков философии и собственно философов. Осознание специфики этих подходов может стать очередной точкой роста влияния философии Юма.
Теперь мы можем подвести окончательные итоги. В каком-то смысле на вопрос о скептицизме Юма нельзя дать однозначный ответ. Связано это прежде всего с размытостью самого понятия скептицизма. Тем не менее, если определить скептицизм так, чтобы это определение (1) четко отграничивало скептицизм от других философских установок, (2) было укоренено в традиции и (3) вызывало одобрение самого Юма, т.е. соответствовало тому определению скептицизма, которое он давал, когда у него не было возможности углубляться в детали, а именно определить его как установку, предполагающую уверенность в существовании неразрешимых противоречий в человеческом разуме, то мы видим, что Юм не разделяет такой скептицизм.
Юм верил в возможность создания непротиворечивой картины человеческого разума. Тем не менее иногда он называл свою философию скептической. Он делал это, во-первых, потому, что он изобрел множество эпистемических парадоксов, решение которых далеко не сразу приходило ему в голову, притом что отсутствие решения было бы равнозначно победе скептицизма. Во-вторых, потому, что он не считал возможным рационально обосновать ряд практических и когнитивных принципов, т.е. демонстрировал слабость человеческого разума и полагал, что такая демонстрация может быть названа «скептической». Наконец, он именовал свою философию скептической потому, что он действительно был приверженцем «умеренного скептицизма». Впрочем, умеренный скептицизм имеет, по сути, антискептическую направленность. Трезво устанавливая границы познаваемого, умеренный скептик стремится к полной достоверности в этих границах, полагая возможным реализацию в них идеала точного знания.
Получается, таким образом, что Юм относился к скептицизму примерно так, как Декарт. Но отрицательный ответ на вопрос, был ли Декарт скептиком, кажется очевидным. В этой статье я пытался показать, что ответ на вопрос о скептицизме Юма должен даваться в такой же тональности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бугай Д.В. Скептицизм // История философии: От философии Древнего Востока до философии XXI века / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кро-това, Д.В. Бугая. М., 2014.
Грязнов А.Ф. Разумный скептицизм в жизни и философии // Юм Д. Соч.: В 2 т. М., 1996. Т. 1.
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979.
Кузнецов В.Н. Туманные вершины мировой философии: От Платона до Делёза. М., 2001.
Мельников С.А. Античные истоки термина «эпохе» // Ежегодник по феноменологической философии 2009/2010 (II). М., 2010.
Секст Эмпирик. Соч.: В 2 т. М., 1975, 1976.
Страуд Б. Натурализм и скептицизм в философии Юма // Дэвид Юм и современная философия / Под. ред. И.Т. Касавина. М., 2012.
Цицерон. Философские трактаты. М., 1985.
Юм Д. Соч.: В 2 т. М., 1996.
Ayer A. Hume. Oxford, 1980.
Blackburn S. How to read Hume. L., 2008.
Fogelin R. Hume's skeptical crisis: A textual study. Oxford, 2009.
Garrett D. «A small tincture of Pyrrhonism»: Skepticism and naturalism in Hume's science of man // Pyrrhonian skepticism / Ed. by W Sinnott-Armstrong. Oxford, 2004.
Hume D. The letters of David Hume: 2 vols. / Ed. by J.YT. Greig. Oxford, 1932.
Hume D. Dialogues concerning natural religion / Ed. by N. Kemp Smith. Indianapolis, 1947.
Hume D. An enquiry concerning human understanding / Ed. T.L. Beauchamp. Oxford, 2000.
Hume D. A treatise of human nature / Eds. D.F Norton, M.J. Norton. Oxford, 2000.
Kemp Smith N. The philosophy of David Hume: With a new introduction by Don Garrett. N.Y., 2005.
Klemme H. F. David Hume zur Einführung. Hamburg, 2007. Kuehn M. Hume's antinomies // Hume Studies. 1983. Vol. 9. N 1. Lammenranta M. The Pyrrhonian problematic // The Oxford handbook of skepticism. Oxford, 2008.
Logan B. Science and skepticism // Hume Studies. 2002. Vol. 28. N 2. Millican P. The context, aims, and structure of Hume's «First Enquiry» / Ed. by P. Millican // Reading Hume on human understanding: Essays on the «First Enquiry». Oxford, 2002.
Mossner E.C. The life of David Hume. 2nd ed. Oxford, 1980. Norton D.F. Of the Academical or Sceptical Philosophy / Ed. by P. Millican // Reading Hume on human understanding: Essays on the «First Enquiry». Oxford, 2002.
O'Connor D. Routledge philosophy guidebook to Hume on religion. L., 2001. Popkin R.H. David Hume: His Pyrronism and his critique of Pyrronism // The Philosophical Quarterly. 1951. Vol. 1. N 5.
Russell P. The riddle of Hume's «Treatise»: Skepticism, naturalism, and irreligion. Oxford, 2008.
Schmidt C.M. David Hume: Reason in history. University Park, 2003. Sessions W.L. Reading Hume's «Dialogues»: A veneration for true religion. Bloomington, 2002.
Stanley P. The scepticisms of David Hume // The Journal of Philosophy. 1935. p. Vol. 32. N 16.
Stewart M.A. The dating of Hume's manuscripts // The Scottish enlightenment: Essays in reinterpretation / Ed. by P.W Rochester. N.Y, 2000.
Tweyman S. Part 9 of Hume's «Dialogues» and «The accurate philosophical turn of Cleanthes» // Hume and the enlightenment / Ed. by C. Taylor, S. Buckle. L., 2011.
