CC BY
90
литературоведение
Г.А. Сорокина
Буддийские коннотации в романе в. набокова «лаура и ее оригинал»
статья посвящена анализу всех примеров буддийских коннотаций в неоконченном романе в. набокова «лаура и ее оригинал».
Ключевые слова: набоков, роман «лаура и ее оригинал», буддийские коннотации в творчестве в. набокова.
Творческая биография В. Набокова, «американского писателя, родившегося в России», как он сам писал о себе, достаточно хорошо исследована как на Западе, так и в России. Наше внимание привлекает последний, неоконченный, а потому загадочный роман «Лаура и ее оригинал». Здесь мы обнаруживаем размышления писателя о религиозно-философских идеях Востока, об индуизме и буддизме.
Этот роман Набоков начал в 1975 г. в Швейцарии и писал его вплоть до весны 1977 г. Писатель заносил текст на каталожные карточки, которые всегда находились при нем. В конечном итоге он заполнил 138 карточек. Это обстоятельство чрезвычайно важно для понимания особенностей изложения набоковского материала. Перед смертью писатель распорядился уничтожить рукопись, однако вдова и сын покойного сохранили ее, и после долгих колебаний Дмитрий Владимирович Набоков решился издать этот роман, который он считал квинтэссенцией творчества отца. Публикация состоялась в 2009 г. одновременно в США, Великобритании, России и других странах. Русский перевод сделан Геннадием Барабтарло.
В тексте романа в разделе «Приложения, Подсобные материалы» на карточках 108 и 109 размещен текст, свидетельствующий о размышлениях писателя об индуизме и буддизме.
На карточке 108 читаем:
Оксфордский словарь английского языка Нирвана задувает (гасит) вымирание, исчезновение. В теологии буддизма - вымирание... и растворение в верховном духе.
(нирванное объятие Брахмы) бонза = буддийский монах бонзастырь, бонзастыри учение о буддийском воплощении
Брахманство = растворение в божественной сущности Брамизм
(все это постулирует верховного бога) [4, с. 127-128].
Обращение писателя к словарным дефинициям является свидетельством его интереса и стремления постичь базовые идеи индуизма и буддизма. Анализ содержания конспективных записей Набокова по этой проблематике, возможно, позволит нам наметить некий вектор его размышлений над восточными религиозно-философскими идеями. Однако, в связи с высказыванием самого писателя о том, что задуманные им сочинения, как и ранее написанные, «будут... следовать системе, в которой второй (главный) сюжет переплетается с поверхностным и полупрозрачным - или же помещается позади него» [2, с. 185-186], трудно себе представить, какое место в романе могло бы быть отведено этим идеям. Попытаемся далее исследовать конспект писателя.
Идея нирваны как особого высшего типа существования является общей для индуизма и буддизма. Нирвана понимается как «наличие особого состояния, высшего состояния, в котором страдание отсутствует и которое поэтому аттестовано как парима сукха (высшее блаженство)» [5, с. 307].
Согласно традиции, Будда прекратил свое земное существование, уйдя в нирвану. Этот психотехнический опыт Будды имеет огромное значение для понимания всей буддийской доктрины. «В буддизме значение акта нирваны столь же велико, как и распятие Иисуса Христа в христианстве» [1, с. 8].
Индуизм рассматривает освобождение как слияние с персонифицированным богом (Брахмой), а буддизм - переход сознания в состояние абсолюта. Судя по всему, понимание этой идеи и нашло отражение в записях Набокова. Таким образом, набоковский текст на указанных карточках свидетельствует о том, что писателя интересовала проблема, которая является ключевой как для индуизма, так и для буддизма.
На карточке 109 характер и суть записи текста - «нирвана = само-вымирание», «личностно [го?] существовании [я?]» [4, с. 128] - указывает на то, что писатель фиксирует суть буддийской концепции «я». Буддизм признает человеческое «я» в качестве иллюзорного конструкта, порождаемого сознанием. Этот аспект является чрезвычайно важным для понимания буддийского учения, также как и представление о «буддийском воплощении» - вопрос, занесенный писателем на карточку 108.
Предлагаемая расшифровка этого тезиса, несомненно, означает, что Набоков достаточно глубоко изучал такие понятия, как карма, закон кармы, реинкарнация, колесо бытия, цикл рождений-смертей, которые
Филологические
науки
литературоведение
считаются стержнем буддийского учения. Сюда же по смыслу фразы следует отнести и замечание с карточки 109: высвобождение из круга воплощений. В этом, как известно, состоит осознанная цель всех буддийских практик - прервать цепь рождений-смертей и достичь нирваны, суть которой в буддизме понимается как освобождение. На той же карточке читаем: Буддизм: блаженное духовное состояние [4, с. 128]. По всей вероятности, речь идет о продолжении тезиса о нирване - высшем вне-личностном бытии, состоянии покоя и блаженства.
Следующее замечание Набокова является, судя по всему, итогом его изучения разветвленной религиозной мифологии Востока, о чем он, в частности, пишет на карточке 109:
Религиозная ахинея и мистицизм восточной мудрости. Второсортная поэзия мистических мифов [Там же].
Действительно, внешнее восприятие, т.е. восприятие с позиции внешнего, непосвященного наблюдателя, изучающего сложнейший комплекс космогонических представлений брахманизма, индуизма и буддизма, вполне может вызвать эффект «религиозной ахинеи и мистицизма» особенно у человека, воспитанного в рамках рафинированной западной культуры. В этой сложной символической картине мира свое место занимают также многочисленные боги, божества, защитники веры, демоны, духи с их характерными атрибутами и признаками. Следует также отметить, что, согласно буддийской доктрине, Будда Шакьямуни и все будды предшествующих мировых периодов имели определенные знаки-отметины. Кроме того, в буддизме существует представление о силах и свойствах, т.е. о сверхъестественных способностях Будды, отражающих его высочайшие умственные и духовные качества. Наряду с этим в буддизме тщательно разработано описание способностей и сил просветленных существ - бодхисатв. Существует детальная иконография Будды, кроме того, его присутствие может быть изображено в виде различных символов и атрибутов, например, священное Колесо Закона, трон, следы босых ног, реликварий... Все эти символические особенности, воспринимаемые представителями индуизма и буддизма как органические и естественные, нашли свое отражение в этической и ритуально-обрядовой области.
В указанных набоковских строках достаточно отчетливо прочитывается признание восточной философской мудрости, с одной стороны, а с другой - неприятие той формы, в которую облачены эти религиознофилософские идеи - «второсортная поэзия мистических мифов».
Далее обратим внимание на слова карточки 108: бонза = буддийский монах бонзастырь, бонзастыри [Там же].
Само слово бонза пришло из французского bonze, в свою очередь восходящего к японскому bodzu, обозначающего «монах», «священник» (в том числе и буддийский) в странах Азии. Интересен набоковский неологизм бонзастырь, употребленный писателем в значении «буддийский монастырь». Эти записи наводят на мысль о том, что Набоков изучал модель общинной организации жизни буддийского монастыря. С этими записями, возможно, перекликается и следующее замечание на карточке 137: Пуп [мой] меня никогда особенно не интересовал [4, с. 129]. Это ироничное высказывание, несомненно, отсылает нас к довольно распространенному представлению о медитационной восточной практике, во время которой практикующий медитирует, сосредоточивая свое внимание на пупочной чакре.
Итак, образ жизни и поведения буддийских монахов, особенности медитативного созерцания и сверхспособности, обретаемые практикующим адептом, - так можно реконструировать предмет размышлений Набокова. Может быть, именно эту йогическую психическую всерхспо-собность имел в виду писатель, фиксируя на карточке 137 следующее:
Самоуничтожение мыслию чувство, что таешь
Envahissement восхитительного растворения (что за чудесное, точное существительное!) [Там же].
Envahissement переведено как «накатывание». Эта мысль становится более понятной, если следовать комментарию и связать эту запись с карточкой 122: Мне случайно открылось искусство усилием мысли избывать свое тело, свое бытие, самый свой разум. Мыслию отделаться от мысли - что за роскошное самоубийство, какая сладостная самоликвидация! <...> ...приступаешь к самоуничтожению, тогда первое, что испытываешь, это все усиливающееся чувство, что таешь, начиная от ног и далее вверх [4, с. 113]. Продолжение этого текста находим на карточке 123: Ставя опыт на себе самом, с тем чтобы выбрать наиболее приятный способ умереть. <...> Все дело как раз в том, чтобы уметь прекратить эксперимент и возвратиться из опасного странствия целым и невредимым, как скоро обучающийся само-истреблению овладеет этим таинственным искусством. <...> ...он научился переключать себя на нейтральную передачу, т.е. в состояние безвредного транса, и выводить себя из него решительным рывком неусыпной воли [Там же, с. 114].
На основании этого текста можно сделать предположение, что Набоков в романе хотел отразить некоторые аспекты особого, медитативного ухода из жизни, что действительно существует у практикующих адептов
Филологические
науки
литературоведение
высокого уровня на Востоке. Художественное воплощение этой практики мы находим в фильме современного корейского режиссера Ким Ки Дука «Весна, лето, осень, зима. и снова весна».
Различные аспекты смерти находятся в центре внимания писателя судя по тому, что один из ранних пробных вариантов названия романа был «Dying Is Fun». Переводчик и комментатор Г. Барабтарло отмечает здесь возможность разве что истолковательного перевода на русский язык, как, например, «Веселая смерть» [2, с. 133-134]. Сам Набоков о смерти своей героини пишет: потрясающая смерть [4, с. 125].
Г. Барабтарло также отмечает, что в этом неоконченном романе «настоящая личная линия жизни здесь - линия смерти» [2, с. 139]. Размышляя о проблеме смерти в романах Набокова в целом, Барабтарло говорит о том, что «у Набокова никогда не бывает, чтобы читателю показывалась самая смерть крупным планом» [Там же, с. 185]. Этому принципу писатель, по-видимому, хотел следовать и в романе «Лаура», где он избрал весьма экзотичный, основанный на восточных психотехниках, способ умирания для своих героев.
Эту мысль Набоков развивает на карточке 107: Процесс самораспада, производимый усилием воли <... > Учиться пользоваться энергией тела для того, чтобы привести его к саморазложению. Жизнеспособность поставлена тут с ног на голову [4, с. 108].
На самом деле, в творческой переработке писателя «с ног на голову» поставлено представление о сути и цели восточных духовных практик. Их целью, как известно, является достижение высшего духовного состояния путем прохождения по определенным ступеням-этапам: мудрости, соблюдения обетов, сосредоточения. По мере прохождения этих ступеней у практикующего исчезают аффекты (влечения, страсти, привязанности) как основы всех страданий, в результате чего и достигается нирвана. Герой же Набокова, обуреваемый страстями, якобы достигает некоего мастерства в области медитации и совершает, как можно понять из текста, не только самоубийство, но и использует какой-то весьма изощренный психический способ убийства своей жены. «Можно предположить, что здесь в некотором смысле подразумевается Пигмалион навыворот: ваятель, превращающий живую Галатею в мрамор» [2, с. 182].
В этой части Набокову удалось достаточно тонко передать психологическое ощущение медитации и состояние медитирующего. Однако при этом довольно сложно совместить с идеями буддийского учения нигилизм и агрессивность героя, облаченные в мистическую форму. Известно, что буддизм, как и индуизм, утверждает целостность мира, единство человека со всем универсумом. Образ Филиппа Вайльда (главного
героя), хотя и весьма скупо очерченный, достаточно отчетливо демонстрирует противоречие между гуманистической сущностью истинного буддизма и восприятием восточной мистики в ее специфическом западном понимании. В буддизме благо всех живых существ рассматривается как принцип, как высшая форма отношения человека к окружающему миру, в качестве идеала поведения и образа мыслей буддиста. При этом обретение так называемых психических сверхспособностей также служит реализации данного принципа. В противовес этому набоковский герой, обретший через медитацию некие психические возможности, демонстрирует лишь свое эго, погруженность в страсти, сладострастное смакование чувств и ощущений. Упоминание же Набоковым слов «буддийский монах», «бонза» наводит на мысль о практике самоконтроля, самодисциплины, выработке самообладания, духовной щедрости и нравственности, которые входят в комплекс монастырской подготовки, воспитания и образа жизни буддистов. По-видимому, эти аспекты также могли быть предметом изучения Набокова, однако они не получили своего развития в материалах романа.
Судя по этим материалам, в буддийских коннотациях произведения на первый план выступают внешние стороны буддизма, которые обычно производят вполне определенный эффект в западном обществе - эффект, основанный на поиске и ожидании экзотического, необычного, мистического при встрече с иной культурой. Изображение мистического часто происходит за счет упрощения и вульгаризации внутренней сути буддийских идей. Именно это можно отнести и к роману «Лаура». Однако следует обратить внимание на то, что здесь автором сконструирован особый способ некоего «идеального» убийства и самоубийства, основанного на буддийских психотехниках, что могло бы стать интересным и неожиданным поворотом в развитии сюжета.
Материалы романа, представшие в виде карточек, в полной мере отражают творческий метод писателя, обозначенный как «игры, основанные на комбинаторике» [3, с. 278], «эстетические игры» [Там же, с. 279], которые Набоков часто использовал в своих произведениях, и мы согласимся с этим.
Отметим и то, что использование Набоковым в его прихотливой игре ума разного рода сверхспособностей, обретенных через восточные учения, для реализации целей и задач героев романа, сегодня - широко распространенный прием в литературе и особенно в кино. Фрагменты этого романа являются одним из свидетельств того, что в западной культуре буддийские модели способны наполняться многими, подчас неожиданными, смыслами.
Филологические
науки
литературоведение
Не ясно, верны ли наши догадки и предположения, а, следовательно, и наши комментарии относительно идей буддизма в романе. «Мы не знаем главного: геометрии неосуществленной книги, ее обводных и соединительных каналов» [3, с. 279]. Однако на основе представленных материалов романа, имея в распоряжении только некоторые размышления и творческие замыслы писателя, мы можем сформировать собственное представление о том, что в этой геометрии идеи Востока и, в частности, буддизма занимают значительное место.
Библиографический список
1. Андросов В.П. Будда Шакьямуни и индийский буддизм. М., 2001.
2. Барабтарло Г. «Лаура» и ее перевод // Набоков В. Лаура и ее оригинал. СПб., 2010. С. 131-189.
3. Диенеш Л. Гайто Газданов. Владикавказ, 1995.
4. Набоков В. Лаура и ее оригинал. СПб., 2010.
5. Торчинов Е.А. Религии мира: Опыт запредельного. Психотехника и трансперсональные состояния. СПб., 2007.
