CC BY
89
© 2011
О. Ю. Стародубова
БРУСИЛОВСКИЙ ПРОРЫВ В СОВЕТСКОЙ ПРОПАГАНДЕ ПЕРИОДА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ (НА ПРИМЕРЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ): ОБРАЗ ВНЕШНЕГО ВРАГА
В 1940-е годы внешнеполитические обстоятельства потребовали от власти пересмотра истории Первой мировой войны в рамках патриотической тенденции. Примером героизма русской армии стал Брусиловский прорыв, который удачно вписался в пропагандистский канон как яркая иллюстрация солдатского героизма. В этой связи произошли значительные изменения в изображении врага. Он был представлен германскими и австро-венгерскими армиями и трактовался писателями как могущественный и опасный противник. При создании образа внешнего врага писатели использовали историческую документацию и личные воспоминания от встречи в врагом.
Ключевые слова: Брусиловский прорыв, художественная литература, советская пропаганда.
В довоенное время тема Первой мировой войны была востребована советскими писателями. Содержание произведений во многом зависело от международной конъюнктуры. Быстро меняющаяся внешнеполитическая ситуация расставляла свои акценты в изображение темы. Международная ситуация, сложившаяся с началом Великой Отечественной войны, потребовала от власти в короткие сроки найти средства и механизмы внедрения идеологических установок, способных объединить и мобилизовать советское общество для борьбы с внешней опасностью. Возникла острая необходимость напомнить советскому народу о прошлых победах над германской армией, вследствие чего по-новому зазвучала и приобрела актуальность тема Первой мировой войны как последнего русско-германского противостояния.
С началом Великой Отечественной войны произошли значительные изменения в изображении врага. Они были вызваны резкой сменой акцентов, вызванных современными реалиями. Созданный «коминтерновский» образ противника, который был актуален в довоенной литературе, в первые дни Великой Отечественной войны не выдержал испытания на достоверность. Его несостоятельность обернулась разочарованием и шоком, что потребовало изменить пропагандистские каноны в сторону воспитания и поощрения ненависти к фашистским захватчикам, вследствие чего власть посчитала необходимым напомнить советскому народу о прошлых победах над германской армией. Особую актуальность приобрела тема Брусиловского прорыва, который подавался пропагандой как событие мирового значения, сорвавшее планы центральных империалистических держав. Данная военная операция удачно вписалась в рамки внешнеполитического курса: с одной стороны, она демонстрировала героизм русской армии, а с другой — раскрывала личность «автора» прорыва генерала А. А. Брусилова. Однако осуществление
Стародубова Олеся Юрьевна — старший преподаватель кафедры истории России Магнитогорского государственного университета. E-mail: [email protected].
данной военной операции было невозможно без наличия внешнего врага. Угроза порабощения иначе окрашивала давнишнего противника. Произошел перенос образа фашиста на союзнические армии так называемого Германского блока.
Первыми к теме Брусиловского прорыва приступили драматурги И. Л. Сель-винский, И. В. Бахтерев и А. В. Разумовский. В рамках государственного заказа И. Сельвинский создал свое первое произведение в прозе — пьесу «Генерал Брусилов». Драма была окончена в конце 1942 года. В этом же году работу над пьесой «Русский генерал» начали драматурги И. Бахтерев и А. Разумовский. Параллельно с драматургами работу начали писатели-прозаики. Результатом проработки темы стал роман С. Н. Сергеева-Ценского «Брусиловский прорыв», который на всем протяжении войны пользовался популярностью на фронте и в тылу. Успех романа подтолкнул писателя к созданию пьесы об А. Брусилове. Осенью 1942 года в редакцию журнала «Знамя» была прислана рукопись романа А. Н. Степанова «Бои под Луцком». В 1943 г. к личности Брусилова обратился писатель Ю. Л. Слезкин.
С началом Великой Отечественной войны в качестве ориентира трактовки образа врага Отделом пропаганды и агитации был санкционирован выпуск брошюр о героическом противостоянии русского народа немецким завоевателям1. Данные издания печатались во всех функционировавших в стране издательствах. В брошюрах была представлена историческая ретроспектива борьбы с германскими агрессорами, начиная с Древней Руси и заканчивая Первой мировой войной. Ключевым событием империалистического конфликта был избран Брусиловский прорыв. При раскрытии данной темы в угоду современным реалиям основной акцент был сделан на изображении немцев. Армию, противостоящую Юго-Западному фронту, называли не иначе как австро-германская. Основанием для этого стало утверждение, что по военным характеристикам австро-венгерская армия была слаба и неспособна к ведению серьезных боевых действий, поэтому доминирующее положение в войсках союзника занимали германские соединения, которые были внедрены в австро-венгерскую армию для её прочности. Австро-германский противник был жесток и коварен. Данное положение было растиражировано в пропагандистских брошюрах и статьях, посвященных этому событию. Складывающуюся концепцию изображения врага органично дополняли опубликованные воспоминания главнокомандующего Юго-Западного фронта генерала А. А. Брусилова. Работая над воспоминаниями в середине 1920-х годов, он не переставал видеть в Германии потенциального врага и говорил о неизбежности скорого военного столкновения с ней. Гогенцоллернов и немецкое правительство Брусилов считал непримиримыми врагами своей Родины и своего народа, не отступающих от идеи во что бы то ни стало подчинить себе Россию. Антигерманские пассажи Брусилова были взяты на вооружения советской пропагандой2.
1 Когда и как русский народ бил германских захватчиков (В помощь пропагандисту и агитатору). 1941. Текст данной брошюры был опубликован в Вологодском, Красноярском, Мордовском, Омском, Свердловском и Калмыцком издательствах.
2 Предсказывая очередное военное столкновение с германской армией, Брусилов все же в воспоминаниях подчеркивал свое уважение к немецкому народу и его армии: «Но я всегда говорил, — писал он в своих мемуарах, — и заявляю это печатно: немецкий народ и его армия показали такой пример поразительной энергии, стойкости, силы патриотизма, храбрости, выдержки, дисциплины и умения умирать за свое отечество, что не приклониться перед ними я, как воин, не могу. Они дрались как львы против всего мира, и сила духа их поразительна. Немецкий солдат,
Героические усилия русской армии в Брусиловском прорыве очерчиваются качественными характеристиками побежденного противника. Диапазон врагов в произведениях, посвященных данному событию, был многолик. Во-первых, армии Юго-Западного фронта противостояли внешнему врагу, который был представлен германской и австро-венгерской армиями, возглавляемыми немецкими и австрийскими военачальниками, а также генералитетом и пленными австрийскими офицерами. Во-вторых, приходилось сдерживать удар «внешнего врага» — предателей и заговорщиков, притаившихся в военных штабах и в тылу русской армии.
В драме Сельвинского «Генерал Брусилов» противником русских войск была германская армия. Данный факт противоречил историческим реалиям, но усиливал эффект восприятия и аналогии с современным врагом. Противник был знаком Сельвинскому задолго до событий 1941-1945 годов. Еще в Гражданскую войну, во время боев за Перекоп, автор драмы имел опыт общения с немецкими армиями. Исходя из показа полководческого таланта Брусилова и учитывая специфику пьесы как литературного произведения, Сельвинский показал образ внешнего врага через противостояние двух военных доктрин — русской и немецкой. Представителем последней был начальник штаба Восточного фронта германской армии Людендорф. Данный персонаж выписан автором с особой выразительностью. Посредством его мыслей и поступков драматург дает возможность читателю представить силу, мощь, жестокость и беспощадность противника. В пьесе германский генерал получился одиозным и хищным. Он хитер, жесток и коварен, с легкостью расправляется не только с противниками, но и с неугодными подчиненными. Исполнителями военных планов начальника штаба Восточного фронта были немецкие генералы Линзинген и Лихновский, которые послушно и своевременно выполняли его приказы. Для расчетливого и предусмотрительного Люден-дорфа успех наступления русских армий стал полной неожиданностью. Уверенный в нежелании командующих фронтами вести наступательные действия против неприятельских войск во время Брусиловского прорыва, он утратил бдительность и недооценил противника. Неуязвимый Людендорф потерял уравновешенность, натолкнувшись на упорное сопротивление русских войск. «Идут, идут! О, фанатики наступления!»3 — восклицал взбешенный Людендорф. В разгар наступления армий Юго-Западного фронта в слова начальника немецкого генерала драматург вложил специфику побед, своеобразное ноу-хау русского народа. Героические действия русской армии показали прославленному немецкому генералу, что русская душа способна преподнести еще немало сюрпризов. Данное обстоятельство способствовало тому, что противостояние русской и немецкой доктрин закончилось провалом последней.
Поскольку практически единственными фигурантами в пьесе является русский генералитет как носитель русской военной мысли, то именно его Сельвин-ский наделил оценочными характеристиками противника. Из уст персонажей русского высшего командования читателю становиться известно, что Юго-Западному фронту противостояла многочисленная, хорошо оснащенная германская армия.
следовательно народ, достоин всеобщего уважения» (Брусилов 2002, 94.). Данный фрагмент был изъят из изданий 1941 и 1943 гг. и восстановлен только в публикации 2002 года.
3 Сельвинский 1943, 110.
Тем не менее, несмотря на численное превосходство противника, русские войска, руководимые талантливым полководцем Брусиловым, громили ненавистного врага.
После выхода в свет пьесы Сельвинского драматургам Бахтереву и Разумовскому в свою очередь пришлось дорабатывать пьесу, избегая сюжетных повторов с произведением коллеги. Результатом стала скупость в изображении военного противника. Внешний враг в пьесе был представлен достаточно однородно и невыразительно. Драматурги не нашли ничего нового и оригинального в усилении вражеских персонажей. Единственным фигурантом в пьесе «Русский генерал» был немецкий авиатор, которого поймали разведчики Юго-Западного фронта. На устроенном допросе пленный держался вызывающе и пребывал в полной уверенности в непобедимости германской армии: «Вам, руссен, будет капут»4. Как и Сельвинский, драматурги нарушили историческую достоверность и зачислили русской армии в противники немцев, а не австро-венгров. В отличие от пьесы Сельвинского в работе драматургов со слов русского армейского командования сообщалось о хитрости врага. «Они заманивают нас в ловушку, — предупреждал командующий 8-й армией Юго-Западного фронта генерал Бравко-Самошников»5. Во время столкновений с русской армией противник проявлял стойкость и с неохотой отступал с занимаемых позиций: «А на флангах немцы умирают, а не отходят, — констатировал Бравко-Самошников»6. Выносливый противник во время боев с русской армией оказывал отчаянное сопротивление и был повержен благодаря бесстрашию и отваге русского солдата.
В более выгодном положении, нежели драматурги, оказались писатели прозаики. Масштабность произведений позволила им более ярко и детально выписать образ внешнего врага. Однако следует отметить, что при работе над образом не все писатели были в равном положении. Эмоциональность восприятия текущего момента, удаленность от исторических источников, дефицит периодической печати сказались и на изображении внешнего противника периода брусиловского наступления.
Первым к работе над прозаическим произведением о Брусиловском прорыве приступил писатель Степанов. Будучи участником боев за Ковель летом 1916 года, он не понаслышке знал о силе и оснащении врага. Писатель, осведомленный о превосходстве германской армии над союзниками, воспринимал врага сильным и жестоким противником.
Поскольку пропаганда новой концепции брусиловского наступления только набирала обороты, то при работе над образом врага Степанов не стал рисковать и, рисуя немцев, придерживался довоенной традиции7. Кстати, автор, пусть отчасти,
4 Бахтерев, Разумовский 1944, 49.
5 Там же, 51.
6 Там же.
7 До Великой Отечественной войны образ врага формировался при помощи коминтерновско-го мифа о полной непопулярности и неприятии фашистского режима большинством населения Германии. Перед советской пропагандой стояла задача сформировать образ героя-антифашиста. Официальной печатью тиражировались факты жестокого обращения нацистов с рабочими и коммунистами, приводились примеры тупости и аморальности гитлеровской клики. Предвоенное общественное сознание отличало строгое разделение немцев на эксплуататоров-фашистов и угнетенный пролетариат, бесконечно сочувствующий Совесткому государству рабочих и крестьян. Массовым
но отразил историческую справедливость, и в его повести русские войска противостояли уже многонациональной армии врага, главенствующее положение в которой занимали немцы, превосходство которых было очевидным. Так, в повести «Бои под Луцком» недовольные своим рабским положением в германских войсках западные славяне и австрийцы при столкновении с русской 102 дивизией целыми батареями спешили сдаться в плен, к тому же прихватив с собой немцев. Бывшие противники любезно выдавали дивизионному командованию военные тайны и собственноручно, по-товарищески вручали всевозможные трофеи и припасы. Иначе вели себя немцы. Они стойко защищали свои позиции и совсем не желали оказаться в плену8. Однако писатель решил отказаться от изображения батальных сцен борьбы с врагом и лишь информационно, со слов русского солдата и офицера, в своем произведении сообщил о хитрости и коварстве немцев: «За этой толсторожей немецкой сволочью надо глядеть в оба глаза, — кивнул капитан (Хоменко — О.С.) на хмурых, угрюмых немцев, — они в любую минуту готовы вцепиться в глотку»9.
Трактовка образа врага в произведении Степанова не нашла поддержки у литературных и партийных критиков, вероятно, во многом по причине открытого пренебрежения автором историческими фактами в изображении внешнего противника. Редактор журнала «Знамя» Е. Михайлова в 1942 году отказалась печатать повесть Степанова. После Великой Отечественной войны мнение Михайловой поддержал литературный критик К. Мацкин, обвинив писателя в открытом пренебрежении историческими фактами. По его мнению, писатель поскупился на яркие краски при изображении внешнего врага. Излишне героизировав действия русской армии, Степанов изобразил противника слабым и никчемным, что, согласно суждению критика, значительно снижало ценность героизма, проявленного русской армией10.
Практически одновременно со Степановым работу над романом «Брусиловский прорыв» начал Сергеев-Ценский. Опытный писатель при изображении внешнего врага был более достоверен. Имеющий опыт в освещении исторических сюжетов, лауреат Сталинской премии11 быстро впитал установленный пропагандой вектор в изображении врага периода Брусиловского наступления. К тому же специфика романа позволила писателю более ярко представить образ противника, введя в произведение полноценные эпизоды борьбы русской армии с неприятелем.
Работу над романом Сергеев-Ценский начал после окончания Московской битвы в апреле 1942 года. При работе над образом внешнего врага целью писа-
явлением стала уверенность в классовом характере будущей войны. Антифашистская пропаганда пресеклась вместе с заключением советско-германского договора о ненападении в 1939 г. Тем не менее, многолетнее пропагандистское воздействие закрепило в общественном сознании образ врага в виде германского нацизма и образ потенциального союзника в лице немецких трудящихся, насильно согнанных а гитлеровскую армию.
8 В дневнике Степанова за 15 июля 1916 года значиться следующая запись: «Австрияки шли без конвоя, покорно сами, разыскивая место, где берут в плен. Немцев же вели под конвоем и, кажется, не особенно много доводили до места» (РГАЛИ. Ф. 2828. Оп. 1. Д. 65. Л. 115 об.)
9 РГАЛИ. Ф. 618. Оп. 12. Д. 71. Л. 89.
10 Мацкин 1946, 2.
11 В 1941 году писатель Сергеев-Ценский за исторический роман «Севастопольская страда» получил Сталинскую премию 1-й степени.
теля стало разоблачение мифа о непобедимости немцев, а также напоминание, что «русские прусских всегда бивали». Литератор попытался показать широкую панораму военного поражения немцев, пусть не окончательного во время Брусиловского прорыва: «Важно было разоблачить миф о непобедимости немцев, напомнив о том, что русская армия их била, как был в весьма короткое время разгромлен русскими войсками Юго-Западного фронта весьма укрепившийся противник»12. При изображении Сергеевым-Ценским германской армии не последнюю роль сыграла ненависть писателя к немцам. Еще в годы Первой мировой войны, неся службу в ополченческой дружине Севастополя, автор прочитывал письма с фронта и общался с ранеными13. Неприятные вести содержали и сводки с Юго-Западного фронта летом 1915, когда русская армия терпела поражения от врага. В результате полученной информации у Сергеева-Ценского сложилось свое представление о военном противнике. Писатель считал немецкую армию самой сильной в мире, отличающуюся высоким боевым духом и мужеством. Очевидное превосходство противника все чаще вызывало у автора панические настроения. «Хватит нас на какой-нибудь час современного боя (что такое по нынешним боям 6-тысячный отрядик?), а до линии боев мы можем добежать за три дня! — жаловался писатель издателю Н. С. Клестову-Ангарскому14 летом 1915 года перед отправкой на фронт. — Так мы и выполним в одно прекрасное время свое предназначение! Пополнять полки приходиться ежедневно, и в иных частях переменились все начиная с командира и кончая кашеваром. Только одно название части осталось да знамя!»15. Однако на фронт писатель не попал, но в нем навсегда засело всепоглощающее чувство ненависти к могущественному врагу.
В годы Великой Отечественной войны, работая над образом внешнего врага, писатель решил не ограничиваться собственными воспоминаниями и привлек большое количество разнообразных документов и историческую литературу. К тому же писатель каждодневно просматривал газеты и журналы, выписывая материал на интересующую его тематику16, стараясь соответствовать пропагандистским канонам изображения тогдашнего врага. Работая над произведением, Сергеев-Ценский принципиально старался показать немцев сильным и умным противником, а не «оглупленным, как иногда рисуют иные литераторы вражескую сторону»11.
12 Плукш 1975, 96.
13 С августа 1914 г. по август 1915 г. Сергеев-Ценский служил в ополченческой дружине Севастополя. В своих письмах к издателю Н. С. Клестову-Ангарскому литератор говорил о том, что прочитывал письма с фронта и на фронт.
14 Клестов-Ангарский Николай Семенович — литературный критик, редактор, владелец «Книгоиздательства писателей в Москве». Издатель находился в дружеских отношениях с Сергеевым-Ценским. Их переписка продолжалась с 1912 до конца 1920-х годов.
15 Письма Сергеева-Ценского к Н. С. Клестову-Ангарскому 1975, 233.
16 В РГАЛИ в фонде С. Н. Сергеева-Ценского имеются листы с перечнем проработанных книг и статей, использованных при написании романа «Брусиловский прорыв» и произведений, посвященных событиям Первой мировой войны. Всего около 40 наименований. (РГАЛИ. Ф. 1161. Оп. 1. Д. 31. ЛЛ. 15-20.).
17 Макаренко 1963, 33. В годы Великой Отечественной войны ненависть писателя к немцам достигла своего апогея. В середине 1944 года после возвращения из эвакуации в родную Алушту до Сергеева-Ценского дошло неприятное известие. Во время оккупации фашисты разграбили и сожгли его библиотеку, а архив писателя, содержащий 196 толстых тетрадей — рукописи произведений,
Залогом успешных мероприятий армии являются продуманные стратегические и оперативные действия военного командования. Сергеев-Ценский оказался единственным писателем, кто показал галерею германских и австрийских военачальников. Особое внимание автор уделил изображению германских командующих, дабы показать их доминирующее положение в военном союзе. Для тщеславного «с лихо подкрученными кверху желтыми усами»18 Верховного Главнокомандующего сухопутными и морскими силами Германии императора Вильгельма II, уверенного в непобедимости своих армий, наступление Юго-Западного фронта стало полной неожиданностью. Единственной фразой, характеризующей его полководческий статус, был приказ «Заделать брешь!»19. Не меньше успешным прорывом австро-венгерской обороны брусиловскими армиями был поражен командующий Восточным фронтом генерал Гинденбург, считавший после «Великого отступления» Россию «трупом». Убежденный в неспособности союзников противостоять натиску армий Юго-Западного фронта, он в стратегических целях намеревался передать командование фронтом противостоящему русским войскам германскому генералу Макензену. Из австро-венгерского командования в романе внимания удостоилась фигура «талантливейшего из австрийских генералов»20 начальника Полевого Генштаба при Верховном главнокомандующем эрцгерцоге Фридрихе Конрада фон Гётцендорфа. Недовольный решением Гинденбурга и не желавший уступать руководство боевыми действиями Макензену, он снимает с итальянского фронта войска, дабы усилить ими свои разгромленные корпуса. Однако «заделать брешь», прорванную русскими войсками, Главнокомандующему австро-венгерской армии самостоятельно не удалось. Остальные германские и австро-венгерские военачальники удостоились лишь скупой констатации их участия в военно-оперативных действиях. Так, начальник штаба Восточного фронта Людендорф снимал батальоны, противостоящие «неподвижному» Западному фронту под командованием Эверта, в результате чего командующий ударной группировкой войск германский генерал Линзинген стягивал резервы к Ковелю, чтобы отбить атаки 8-й армии Юго-Западного фронта. Главнокомандующий австро-венгерской группой армий генерал Бём-Ермоли восстанавливал силы после столкновения с русскими войсками.
Согласно исторической действительности Сергеев-Ценский в романе осуществил четкое разделение врага по национальному признаку. В состав союзнических армий Центральных держав входили: германцы, австрийцы, мадьяры (венгры), босняки, чехи, хорваты и словаки. В отличие от Степанова, в произведении Сергеева-Ценского отсутствовали какие бы то ни были интернациональные идеи. Враг, разный по национальному составу, имел единую цель — захват и порабощение России. Тем не менее, в «Брусиловском прорыве» главными фигурантами выступали германская и австро-венгерская армии, причем венгров писатель име-
дневники, личную переписку, «тщательно по листку описали и отправили в Германию». Данный факт возмутил Сергеева-Ценского куда сильнее, нежели разрушенный захватчиками дом и уничтоженный сад. (Сложенкина 1975, 224). После войны из Берлина была возвращена 31 тетрадь. В 1946 году киевский журналист Огнев вернул писателю 9 спасенных им тетрадей. Судьба остальных неизвестна.
18 Сергеев-Ценский 1944, 310.
19 Там же, 216.
20 Сергеев-Ценский 1944, 218.
нует так, как их называли русские во время Первой мировой войны — «мадьяры». В романе четко прослеживается доминирующее положение германцев, причем писатель часто называет их немцами. По сравнению с Австро-Венгрской армией германские войска были прекрасно оснащены, высокоорганизованны и вымуштрованы. В случае возникновения опасных моментов на фронте именно германское командование устанавливало контроль над ситуацией и принимало важные решения, игнорируя мнение союзников. Писателю мастерски удалось, используя исторические отступления и справки, сформировать образ немецкой армии. Солдат и офицеров отличала дисциплинированность, упорство в достижении поставленных целей, воинственность и постоянное стремление атаковать.
Чтобы изобразить данную тенденцию, свое повествование писатель начал с показа ненависти одного из героев произведения выдуманного персонажа прапорщика Николая Ливенцева к противнику. Он воспринимал германцев враждебно, с полным неприятием присущих им качеств. В произведении германцы были представлены непредсказуемым, проворным и хитрым противником. Помимо этого, враг был жесток и беспощаден: «— Бросили бомбу с аэроплана прямо в госпиталь, хотя ведь красный крест на белом флаге видели, конечно, — недоумевал полковой врач, — но это у них так принято — швырять бомбы в лазареты»21. Согласно исторической действительности, Сергеев-Ценский не ввел в произведение конкретные эпизоды батальных столкновений русской армии с немецкой. В тексте наличествовали лишь отдельные воспоминания персонажей о встречах с германским противником на отдельных участках фронта или в плену.
В отличие от немцев, ярких батальных сцен в романе удостоились истинные противники русской армии на Юго-Западном фронте — австро-венгерские войска. Причем, чтобы показать многочисленность врага и героические усилия русской армии в борьбе с ним, писатель разделил данный вражеский стан по национальной принадлежности на австрийцев и мадьяр. При характеристике австрийской армии писатель имел в виду господствующее в российском общественном сознании времен Первой мировой войны представление об австрийской армии как о слабой по сравнению с германской, неспособной к серьезным боевым действиям, «дряннейшей в Европе армией»22. Однако в условиях Великой Отечественной войны, дабы не лишать русскую армию её героических усилий, согласно пропагандистским канонам указал в романе на факт присутствия в австрийских войсках германцев, «которые были вкраплены в их ряды для крепости духа»23. Поэтому в романе Сергеев-Ценский именует их австро-германцами. Наличие немцев позволило австрийцам в романе отчаянно сопротивляться и проявлять чудеса стойкости и упорства. К тому же австрийские войска имели явное превосходство в вооружении. Впрочем, благодаря мужеству и настойчивости русских воинов австрийцы оказались неспособны к длительному сопротивлению.
21 Сергеев-Ценский 1944, 347.
22 Показательным примером данного восприятия противника служит запись, сделанная русским философом Л. Тихомировым в своем дневнике в июне 1916 года: «Победы над австрийцами не возбуждают и сознания нашей мощи. Если бы мы разбили немецкие армии, хотя бы с половинным успехом, — это, конечно, возбудило бы восторг, т.е. сознание нашей воскресшей мощи. Но бить австрийцев, бить турок — это ничего не значит». (Дневник Л. А. Тихомирова 2008, 231).
23 Сергеев-Ценский 1944, 342.
Чтобы как то исправить положение, австрийцы пошли на подлость и использовали отравляющие газы. Проявленная австрийцами во время боев несвойственная им воинственность в глазах русских солдат уравнивала их с немцами. В конечном итоге под мощным напором русских войск австрийцы бежали с поля боя и были захвачены русскими солдатами в плен.
Особой характеристики в романе удостоилась венгерская армия. Во время текущей войны её изображение было весьма актуальным и к тому же сопровождалась личной ненавистью писателя. В июле-августе 1941 года венгерская Карпатская группа, прикрепленная к 17-й германской армии, в сражении под Уманью (Западная Украина) разгромила 6-ю и 12-ю советские армии. Гибель советских войск открыла врагу путь на Днепропетровск и Перекоп, в результате чего семья Сергеева-Ценского эвакуировалась в Москву, а затем в Куйбышев. В разгаре работы над романом летом 1942 года венгерская армия в составе немецкой участвовала в Сталинградской битве, в результате которой была разгромлена советскими войсками. Данное обстоятельство позволило автору отчасти переложить современные реалии на фронтовые события лета 1916 года. Роль победителя мадьяр была отведена автором 101-й пехотной дивизии под командованием К. Л. Гильчевско-го24. На создание сцен борьбы русской армии с мадьярскими войсками писателя вдохновили статьи корреспондента М. Лембича, опубликованные в газете «Русское слово» за 1916 г. Журналист с неподдельным интересом следил за боевыми успехами дивизии. Немаловажным историческим документом при описании действий 101-й пехотной дивизии стал военный труд самого руководителя победоносных войск — Гильчевского25. Конечно же, в сравнении с немцами и австрийцами мадьяры были довольно слабым противником: данное обстоятельство во многом и объясняет успешные действия и быстрое продвижение 101-й дивизии. При всем том, чтобы, с одной стороны, соблюсти историчность повествования, с другой — не снижать значимости заслуг русских воинов в условиях современной войны, Сергеев-Ценский представил мадьярские войска сильным и опасным противником, фактически уравняв их по боевым характеристикам с германской армией. В произведении инициативные и непредсказуемые венгерские войска были прекрасно подготовлены и оснащены необходимой военной техникой. В схватках с русскими солдатами они проявляли мужество и стойкость: не уступали окопов без боя и отчаянно защищались. Однако, если явный перевес сил оказывался на стороне русских, то недавно, казалось бы, храбрые войска стремительно отступали, чем вызывали недоумение дивизионного командования. В конечном итоге армии Юго-Западного фронта переломили сопротивление мадьяр.
Внешний враг, изображенный писателем, был по достоинству оценен партийной критикой26. Однако последующие внешнеполитические события повлекли за собой некоторые изменения в изображение противника.
24 Во время Брусиловского прорыва командуя 101-й пехотной дивизией в июне 1916 года успешно форсировал реки Стырь и Стоход. За полтора месяца боев взял 22000 пленных и большое количество военных трофеев. Необходимо отметить, что в действительности во время Брусиловского прорыва ополченческая дивизия стала ударной, вследствие чего командование Юго-Западного фронта возлагало на нее особо ответственные задачи при прорыве вражеской линии обороны. (РГА-СПИ. Ф. 78. Оп. 1. Д. 284. Л. 3 об.).
25 Гильчевский 1928.
26 Заславский 1944, 57.
При работе над романом «Брусилов» Слезкин был уже знаком с работами своих коллег и требованиями текущего момента. Начало 1943 года, ознаменовавшееся переходом к наступлению и захвату советской армией стратегической инициативы, внесло свои коррективы в изображение внешнего врага. Наступательные действия советской армии актуализировали Брусиловский прорыв, который ассоциировался уже с победами советской армии на фронтах Великой Отечественной войны. В сложившихся условиях отпала необходимость в изображении героических эпизодов борьбы с сильным противником. Чтобы акцентировать внимание исключительно на героизме русских войск, внешний враг был показан писателем достаточно лаконично и бесцветно. Из реальных персонажей можно выделить лишь попавших в плен немецкого и австрийского офицеров. Последний был польского происхождения и оказался несамостоятельной фигурой. Однако внедрение данного персонажа было необходимым для органичного переложения реалий Великой Отечественной войны на события Брусиловского прорыва. Освобождение Польши советскими войсками обратило внимание автора на проведение исторических параллелей взаимоотношений братских славянских народов. Рассуждения Брусилова в романе и мысли Игоря Смолича (один из вымышленных героев) убеждали читателя в необходимости сплочения двух народов в борьбе против германских захватчиков. Таким образом, Слезкин затронул проблему перехода на сторону советских войск солдат и офицеров из армий оккупированных гитлеровцами территорий. Данное обстоятельство в условиях современной войны было особо нужным, так как советская армия с переменным успехом, тяжело продвигаясь вперед, освобождала Польшу от фашистской оккупации.
В целом, писатель, работая над произведением во время освобождения Европы советской армией, как видно, не нашел свежих красок и оригинальных идей, чтобы разнообразить вражеский стан. Все образы сливаются в два аморфных понятия: «немец» и «австриец». Противник, за исключением одного эпизода, когда немцы, лицемерно подняв белый флаг и вызвав переговоры, расстреляли русских парламентеров, информационно изображался безжалостным и беспощадным. Ключевыми фразами, характеризующими боевые таланты немцев, были «германцы попрятались в норы»21, «Немец перед ним себя дураком показал»2,8, «До чего тупы эти немцы!»29. Грозной силы в произведении Слезкина враг уже не представлял. Что же касается высшего командования Германии и Австро-Венгрии, то оно в романе Слезкина не удостоилось ярких и выразительных зарисовок. Писатель отказался от показа его представителей, справедливо полагая, что в условиях Великой Отечественной войны их имена мало что могут сказать советскому читателю.
Представленный Слезкиным образ внешнего врага партийная цензура восприняла положительно, без каких-либо выпадов и комментариев. Свидетельством этому служит отсутствие в критических статьях и рецензиях замечаний, касающихся изображения военного противника30.
27 Слезкин 1947, 387.
28 Там же, 396.
29 Там же, 421.
30 Ленобль 1947, 195-199.
Таким образом, в произведениях о Брусиловском прорыве драматурги в угоду современным реалиям частично отступили от исторической действительности. В их произведениях противник был представлен германской армией, которая при столкновении с русскими войсками демонстрировала выносливость и постоянное стремление атаковать. Более достоверны при изображении внешнего врага были прозаики. В их произведениях фигурировала австро-венгерская армия, которая по боевым характеристикам практически не уступала своим союзникам по Центральному блоку. Однако превосходство врага зависело от обстановки на советско-германском фронте. Так, продвижение советских войск в Европу снизило значимость военного противника, он изображался слабым и никчемным.
ЛИТЕРАТУРА
Ангарская М. 1975: Письма Сергеева-Ценского к Н. С. Клестову-Ангарскому (К 100-летию со дня рождения С. Н. Сергеева-Ценского) // Новый мир. 9, 233.
Бахтерев И. В., Разумовский А. В. 1944: Русский генерал. М.
Брусилов А. А. 2002: Мои воспоминания. Минск.
Гильчевский К. Л. 1928. Боевые действия второочередных частей в мировую войну.
М.
Заславский Д. И. 1944: Брусиловский прорыв // Большевик. 1, 55-64.
Ленобль Г. 1947: Ю Слезкин «Брусилов» // Знамя. 10, 194-198.
Леонидов Н. 1941: Когда и как русский народ бил германских захватчиков (В помощь пропагандисту и агитатору). М.
Мацкин К. 1946: Полуправда очевидца // Литературная газета. 46, 2.
Плукш П. И. 1975: Сергеев-Ценский — писатель, человек. М.
Репников А. В. 2008: Дневник Л. А. Тихомирова. 1915-1917 гг. М.
Сергеев-Ценский С. Н. 1944: Брусиловский прорыв. М.
Слезкин Ю. Л. 1947: Брусилов. М.
Соложенкина С. С. 1975: Достояние народа. К 100-летию со дня рождения С. Серге-ева-Ценского // Знамя. 9, 224-227.
BRUSILOV BREAKTHROUGH IN THE SOVIET PROPAGANDA OF THE GREAT PATRIOTIC WAR PERIOD: THE IMAGE OF AN EXTERNAL ENEMY
(BASED ON FICTION)
O. Yu. Starodubova
Foreign policy circumstances of the 1940-s forced the power to challenge World War I history within the context of patriotic tendencies. Brusilov breakthrough exemplified the heroism of Russian army. It successfully fitted propaganda standard as a vivid example of soldier heroism and brought forth a radical change in the portrayal of an enemy who was represented by German and Austro-Hungarian armies and treated by writers as a powerful and dangerous enemy. Creating the image of an external enemy they resorted to historical documents and recollections of encounter with enemies.
Key words: Brusilov breakthrough, fiction, Soviet propaganda.
