CC BY
86
АНТИБОЛЬШЕВИСТСКАЯ РОССИЯ
Г. Иоффе
БРАТЬЯ МАКЛАКОВЫ
Василий Алексеевич Маклаков (1869-1957) - знаменитый адвокат, один из лидеров российского либерализма начала XX в., депутат II, III и IV Государственных дум, автор многих статей, книг, мемуаров. Его и поныне хорошо знает читающая публика. Менее известно, что в то самое время, когда Василий Алексеевич являлся одним из столпов российского освободительного, антисамодержавного движения, его родной брат Николай Алексеевич (1871-1918) был твердым консерватором, последовательным сторонником самодержавия в России. Черниговский губернатор, в начале 1913 г. он был назначен министром внутренних дел, гофмейстером Двора его величества.
В годы, когда Россия оказалась на перепутье, когда решалась ее историческая судьба, дороги братьев, как видим, разошлись. На одной стороне - либерал, поборник демократии, прав человека, на другой - монархист, охранитель традиционной исторической власти.
Столь нечастая в жизни коллизия (Маклаковы были дворяне) не может не вызывать интереса и сегодня: ведь острейшие споры о дальнейшем развитии России идут и в наши дни. Ей вновь предстоит судьбоносный выбор, а значит, политическое расхождение братьев Маклаковых может быть обращено и к нашим дням.
Маклаковы - москвичи. Глава семьи - Алексей Николаевич (18381905) - был профессором Московского университета, выдающимся (теперь незаслуженно забытым) врачом-офтальмологом. Его супруга - Екатерина Васильевна Чередеева - пользовалась известностью как писательница. В семье было пятеро детей: три сына (Василий, Николай и Алексей ) и две дочери (Ольга и Мария). Из трех братьев лишь младший Алексей (1872-1918) пошел по стопам отца: тоже стал профессором-офтальмоло-гом. Со временем он возглавил университетскую глазную клинику.
* * *
Николай Алексеевич Маклаков:
«С этой верой мы будем бороться и с этой верой умрем»
Губернатор
Николай, средний из братьев Маклаковых, поступил на историкофилологический факультет Московского университета, но по окончании
учебы избрал для себя государственную службу. Он начал ее с небольшой должности в Московской казенной палате, работал податным инспектором в провинциальном Суздале, затем его переводили во Владимир, Тамбов, а в 1906 г. он был назначен управляющим Полтавской казенной палатой.
Эго назначение совпало с подготовкой в стране торжеств по случаю 200-летия Победы над шведами под Полтавой в 1709 г. Ответственность за подготовку возложили на Николая Маклакова. Он справился с поручением наилучшим образом: историческому событию были приданы не только шумный праздничный бум, но и соответствующая идеологическая направленность. Юбилей отмечался как важная веха в становлении Великой России, имперской державы.
Посетивший Полтаву Николай II был очень доволен всем увиденным. В том числе и организацией охраны празднования: обошлось без всяких тяжких инцидентов, хотя терроризм в России еще не был ликвидирован.
200-летие Полтавы стало, можно сказать, и «личной Полтавой» Николая Маклакова. После 1909 г. его служебная карьера быстро пошла вверх. По представлению премьер-министра П.А. Столыпина царь назначил его сначала исполняющим обязанности Черниговского губернатора, а вскоре и губернатором. В этом качестве Николай Маклаков тоже проявил себя с деловой стороны: ликвидировал банду, терроризировавшую население города и окрестностей, много сделал для благоустройства города.
Но он никак не уживался с местным земством, где большинство принадлежало либералам. Николай Маклаков же был монархистом, правым.
Губернаторство открыло ему путь в «большую» политику.
«Большая» (внутренняя) политика представляла собой в те годы все более сложную и обострявшуюся борьбу между царской властью и либеральной оппозицией.
Либеральные партии и земства требовали усиления и расширения законодательной власти Государственной думы, то есть дальнейшего ограничения (после Манифеста от 17 октября 1905 г.), а фактически - ликвидации самодержавия, превращения его в конституционную монархию. Они видели Россию «обустроенной» по образцу западных стран. При таком «обустройстве» законодательная власть полностью переходила к ним в руки, а либерализм и демократизм, по их убеждению, обеспечат России быстрый прогресс и решат все ее наболевшие проблемы.
Сторонники самодержавного строя, со своей стороны, полагали, что царь уже пошел на такие уступки, результаты которых, а тем более курс на их продолжение приведут к тяжелейшим последствиям для российского государства и общества. Взгляды этих консервативных политиков, пожалуй, лучше всего выразил П.Н. Дурново, бывший в 1905-1906 гг. министром внутренних дел. Это был человек не без проявлений некоторого самодурства, но и с глубоким умом в понимании нужд России. В 1914 г. он подал царю записку, в которой обрисовал перспективу страны в случае, если она окажется под властью либеральной оппозиции. Правда, такую
возможность Дурново связывал с вступлением России в войну с Германией, но это не меняет суть его мысли. Дурново и другие правые идеологи были убеждены, что у либеральной оппозиции нет опоры в народе, что народ, от имени которого она претендует выступать, ей в сущности малоизвестен, малопонятен, даже чужд. Во всех недостатках, трудностях и бедах оппозиция обвиняет и будет обвинять правительство, что в конце концов приведет к мощным революционным выступлениям. Тогда уже их лидеры выдвинут антигосударственные лозунги и ввергнут страну «в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению». Г арантией против этой катастрофы, по убеждению правых, могла быть только сильная, сплоченная власть, в российской ситуации - самодержавная монархия.
Николай Маклаков разделял эти взгляды.
Министр и гофмейстер
Когда Николай Маклаков был назначен Черниговским губернатором, он обнаружил, что губерния представляет собой если не оплот, то довольно прочную опору либералов, особенно партии октябристов и деятелей земских учреждений. Это категорически не устраивало правительство, особенно в предвидении избирательной кампании по выборам в IV Государственную думу.
Как бы теперь сказали, используя, по-видимому, «административный ресурс» и другие возможности, Маклаков сумел значительно ослабить позиции октябристов и земцев в своей губернии. В то же время избирательные шансы правых, проправительственных групп возросли.
Возник острый конфликт. Земцы направили в столицу делегацию с обвинением губернатора в оказании давления на избирателей. Николай II внял делегатам: освободил Маклакова от должности Черниговского губернатора. Но уже в декабре 1912 г. неожиданно назначил его управляющим делами Министерства внутренних дел. Прошло еще два месяца, и в феврале 1913 г. Маклаков был утвержден министром внутренних дел, а в мае -еще и гофмейстером (управляющим) Двора его величества. В близком окружении царь говорил: «Наконец я нашел человека, который понимает меня и с которым я могу работать».
Премьер-министр В.Н. Коковцов и некоторые либеральствующие сановники пробовали возражать против назначения Маклакова. По их мнению, новый министр проявлял уж слишком «крутые» монархизм и личную преданность монарху, которые «могли только повредить монархии».
Они опасались, как бы этот провинциал не «наломал дров», не спровоцировал активные выступления Государственной думы и вообще либеральной оппозиции против власти. Действительно, главные пункты политики министра Маклакова заключались в стремлении убедить царя в необходимости роспуска Думы, запрещении общественным организациям заниматься политикой и т.д. Это раздражало даже тех правых, которые го-
товы были искать сближения с либералами. Некоторые представители общественности подтрунивали над министром. Даже брат Василий называл его «государственным младенцем». Но это мало влияло на Николая Мак-лакова. Он шел своим путем...
Вскоре после его назначения министром внутренних дел произошло событие, в котором брат Николая - Василий - сыграл выдающуюся роль: он стал наиболее ярким защитником на знаменитом процессе еврея М. Бейлиса, обвиненного киевскими крайне-правыми в ритуальном убийстве христианского мальчика.
Обвинение утверждало, что дело касается не евреев вообще, а некой еврейской секты, в ритуал которой якобы входит примешивание в пасхальную мацу христианской крови. Было, однако, ясно: под кровавый навет неизбежно попадет все еврейство.
Процесс начался в сентябре 1913 г. и «контролировался» Министерством юстиции, лично министром И.Г. Щегловитовым. Но и министр внутренних дел Маклаков не остался в стороне: из фондов МВД секретно субсидировались эксперты обвинения и оплачивались требуемые ими древние книги неких еврейских сект. По личному указанию министра Маклакова велось тщательное тайное наблюдение за присяжными заседателями и охранялась обвиняющая сторона. Все это предписывалось делать, не скупясь на расходы. Особые агенты МВД направляли в свое министерство засекреченные донесения о ходе процесса и обстановке вокруг него.
Верил ли сам министр Маклаков в ритуальный характер убийства евреями русского мальчика - трудно сказать, но ясно, что в доказательстве этого он видел победу правых сил. Однако против безудержного разгула националистических элементов, подстрекателей-маргиналов всякого рода он выступал со всей решительностью. Когда в Киеве пошли зловещие слухи о возможных погромах в связи с делом Бейлиса, министр Маклаков предписал: «Вменяю местным властям в безусловную обязанность самое [решительное] предупреждение всяких эксцессов, не говоря уже о погромах. Вообще малейшая вспышка бурной расправы, даже быстро потушенная, будет поставлена мной в вину местной полицейской власти». Это возымело прямое действие.
Негласный советник царя
Возможно, не вступи Россия в мировую войну, последовательно правый курс Николая Маклакова при полной и определенной поддержке его царем и привел бы к укреплению самодержавного начала. Но во время войны страна нуждалась в единении общественных сил, а это требовало со стороны власти политического маневрирования, уступок либеральной общественности, которая, в частности, хотела видеть в правительстве не только одних правых, но хотя бы и «мягких консерваторов», способных к проведению мер либерального характера.
Неудачи в ходе боевых действий весны-лета 1915 г. делали их позиции прочнее, а выступления - все более и более требовательными. В Государственной думе шли переговоры о создании блока, состоящего не только из либералов, но и некоторых правых (националистов). Николай II сознавал необходимость шагов навстречу общественности и, как ему было ни тяжело, решился. В июне 1915 г. он уволил в отставку четырех наиболее одиозных для либеральной оппозиции министров, в том числе Маклакова. Выслушав слова царя, Николай Алексеевич расплакался...
Те, кто хорошо знали этого волевого, твердого человека, писали впоследствии, что его слезы не могли быть вызваны жалостью к себе или скорбью по прерванной карьере. То, что произошло, Маклаков понял как дальнейшее отступление царя и вообще исторической российской государственности, которым он был предан всем сердцем.
Еще до отставки, в январе 1915 г., Николай Маклаков был назначен в Государственный совет и как один из руководителей его правой фракции поддерживал тесные связи с монархическими группами и кружками. Его авторитет и влияние в них были столь значительны, что ему предлагали возглавить Временный совет монархических съездов, а в случае революционных выступлений - даже диктаторство !
В конце 1916 - начале 1917 гг. у Николая Маклакова появилась новая обязанность: фактически он стал негласным советником Николая II. Он писал длинные письма лично императору, убеждая его не колебаться в проведении твердого правого курса, не допускать никаких разногласий в правительстве. Приближающуюся революционную беду, предупреждал он в одном из писем, еще можно остановить, но для этого необходимо хотя бы на время закрыть Государственную думу, запретить общественным организациям заниматься политическими вопросами, ибо они маскируют свою истинную цель - перемену строя, которая и даст им столь желаемую власть.
В начале января 1917 г. Николай II принял Маклакова, и Николай Алексеевич вручил ему записку правых, составленную М.Я. Говорухо-Отро-ком, о необходимости проведения срочных мер против возможных антигосударственных выступлений. Через несколько дней император поручил ему подготовить манифест о роспуске IV Государственной думы.
Многие мемуаристы, знавшие последнего русского императора, отмечали в нем особую черту характера: из природной деликатности, а возможно и по иной причине, он часто либо соглашался с собеседником, либо обещал подумать, но нередко после его ухода принимал собственное решение. Произошло ли так и на сей раз, трудно сказать. Известно лишь, что царь подписал указ о прекращении работы IV Государственной думы
25 февраля 1917 г., то есть в дни Февральской революции, когда Дума уже становилась ее центром.
В этот день Совет министров все еще кое-как действовал, и Николай Маклаков вместе с двумя монархическими лидерами - А.Ф. Треповым и
А.А. Ширинским-Шихматовым - явились туда и предложили немедленно ввести в Петрограде осадное положение. Но премьер-министр Н.Д. Голицын не решился на такую меру без санкции императора. Да и на самом деле было уже поздно: монархия рушилась...
28 февраля 1917 г. вместе со многими другими царскими министрами и высшими сановниками Николая Маклакова арестовали и всех под конвоем пешим порядком препроводили в Петропавловскую крепость. Это был тяжкий путь. Вокруг бушевала толпа. Конвой прорывали и нападали на арестованных. Маклакова тяжело избили.
Пошли длительные допросы Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства. Маклаков был один из немногих, кто держался мужественно, своих политических взглядов не скрывал и говорил то, что думал: «Я считал, что народу должно быть хорошо при старом строе, если этот строй будет правильно функционировать».
Расстрел
11 октября, за две недели до большевистского переворота, Маклако-ва по болезни перевели в частную больницу доктора Консевича. Здесь он, считаясь арестованным, тем не менее пользовался почти полной свободой: дал врачам честное слово, что даже уходя в город по своим делам, в обязательном порядке каждый раз будет возвращаться в больницу. И возвращался. Доктор И. Манухин, который лечил бывших царских министров в Петропавловской крепости, в своих воспоминаниях пишет, что он и некоторые другие настойчиво советовали Маклакову уйти из больницы и скрыться. Сделать это было нетрудно. Но Николай Алексеевич дал честное слово и не мог нарушить его.
Летом 1918 г. Маклакова и других арестованных перевели в Москву. Здесь тоже поначалу мало что изменилось. Из новой клиники Маклаков уходил свободно, заверив администрацию, что явится в обещанный им час. И не было случая, чтобы он нарушил данное слово. Между тем впоследствии стало известно, что многие свои отлучки Маклаков использовал и для встреч с подпольными монархическими группами. В частности, с группой бывшего лидера крайне-правых в Думе Е.Н. Маркова 2-го, пытавшейся организовать побег бывшего императора и его семьи из тобольской ссылки. Это была «игра со смертью»...
В августе бывший прокурор Московской судебной палаты Н.Н. Чебышев предупредил Маклакова о том, что он располагает данными о его предстоящем заключении в тюрьму. Покинув больницу, Маклаков все же вскоре вернулся: не хотел подводить медицинский персонал. А предупреждение Чебышева оказалось правильным.
30 августа 1918 г. в Петрограде Ф. Каплан ранила Ленина. В тот же день Л. Канегисер убил председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого. В ответ на это 2 сентября возглавляемый Я.М. Свердловым ВЦИК объявил
красный террор. Первыми под него попали заложники - ранее арестованные епископ Ефрем (Кузнецов), протоиерей И.И. Восторгов, бывший директор Департамента полиции С.П. Белецкий и трое бывших царских министров: И.И. Щегловитов, А.Н. Хвостов и Н.А. Маклаков. Их расстреляли на Братском кладбище в Петровском парке. Большевистские газеты писали : « Это только цветочки - ягодки впереди»...
* * *
26 ноября 1916 г. Николай Алексеевич Маклаков произносил в Государственном совете речь. Он говорил о том, что так называемая общественность делает все для победы, но не над врагом, а над властью. «Отечество в опасности - это правда. Но опасность испарится как дым, исчезнет как наваждение, если власть, законная власть, будет пользоваться своими правами убежденно и последовательно, и если все мы, каждый на своем месте, вспомним наш долг перед Царем и Родиной».
И закончил свою речь пророческими для себя словами: «С этой верой мы будем бороться и с этой верой умрем».
Василий Алексеевич Маклаков:
«Третьей революции, крушения Советской власти я не хочу»
Адвокат в политике
Старший из братьев Маклаковых - Василий - тоже учился в Московском университете. Сначала на физико-математическом факультете, а затем, после исключения из университета за участие в студенческой сходке, восстановился на историко-филологическом. Кроме того, он экстерном закончил юридический факультет, и профессия адвоката навсегда стала для него основной. Как писал его биограф - поэт и критик Г. Адамович -идея права, идея законности стала для него непреложной на всю жизнь. Только в ней он видел прочную основу государственности и вообще любого человеческого общежития.
С 1896 г. Василий Маклаков - помощник присяжного поверенного Московской судебной палаты, работал с известным адвокатом А.Р. Лед-ницким и звездой российской адвокатуры Ф.Н. Плевако. Уже в начале нового века имя Василия Алексеевича как защитника на политических, религиозных и гражданских процессах было хорошо известно в Москве, С.-Петербурге и других городах. Речи его отличались эрудицией, блестящим и совершенно особым ораторским искусством. Адвокат М. Л. Мандельштам писал о нем как ораторе: «Психологические переживания, бытовые картины - все это мало затрагивало Маклакова, скользило мимо его темперамента, и в подобных делах он едва ли возвышался над уровнем хорошего оратора. Но стоило только какому-либо нарушению права «до
слуха чуткого коснуться», как Маклаков преображался. Его речь достигала редкой силы подъема, он захватывал и подчинял себе слушателя».
В некоторых процессах Василий Маклаков принимал участие по личной просьбе Л. Толстого, у которого он бывал в Ясной Поляне и учением которого одно время увлекался.
В 1905 г., когда в России разразилась революция, юриспруденцию отодвинула политика. Знаменитые адвокаты вступали главным образом в образовавшуюся кадетскую партию - авангард либерализма. В 1906 г. вступил в эту партию и Василий Маклаков. Вскоре он уже стал членом ее Центрального комитета. Там он занимал правую, во всяком случае умеренную позицию в отличие от более или менее радикальных кругов каде-тизма. Это объяснялось, по-видимому, как самим его характером, так и его особой приверженностью принципам права, адвокатуры. Лидер кадетов П.Н. Милюков говорил, что Маклаков и в политике «остался адвокатом», то есть для него закон, право не могли стоять ниже партийных интересов. Склонности его к переговорам, к компромиссу, вероятно, способствовала и его принадлежность к масонству, сначала французскому, а затем, после возрождения в начале XX в., и русскому, объединенному в «Великом Востоке народов России».
Вообще, масонство являло собой нравственно-этическое движение, но русское масонство начала XX в., как бы теперь сказали, имело весьма значительную политическую составляющую. Можно сказать даже больше: оно было политическим.
Как политик Маклаков полагал, что современная ему Россия еще далека от конституционной демократической действительности, от правовой атмосферы. Но Манифест от 17 октября 1905 г. и Основные государственные законы, принятые в апреле 1906 г., создали почву для постепенного перехода к правовому государству. Поэтому отныне в политике нужна не бескомпромиссная борьба с властью, а поиски разумного сотрудничества с ней. Однако такой курс, считал Маклаков, возможен и допустим только при одном непременном условии: власть обязана внушать обществу, народу уважение. Но этого условия как раз и не существовало. Власть продолжала пребывать в убеждении, что государственные необходимость и интересы, которые она одна выражает, превыше всего. Общественность же, «поднятая» Манифестом от 17 октября, настойчиво требовала от власти дальнейших и немедленных шагов к конституционному строю. В чем же был выход? Нужно, считал Маклаков, чтобы обе стороны склонились «перед тем, что выше и той, и другой и обязательно для обеих - перед общим для всех законом».
Увы, эти его слова, эти призывы повисали в воздухе. Партийные интересы, личные амбиции и эмоции брали верх. Борьба продолжалась. Манифест от 17 октября в действительности лишь обострил ее.
Процесс Бейлиса
Отражением этой борьбы стал и процесс Бейлиса. В нем, говоря современным языком, виртуально столкнулись братья Маклаковы: Николай и Василий.
Напомним вкратце суть дела. Еще в марте 1911 г. на окраине Киева обнаружили труп 13-летнего мальчика Андрея Ющинского, на котором было множество ножевых и колотых ран. Крайне-правые элементы тут же приписали смерть Ющинского некой еврейской секте. Убийцей объявили приказчика кирпичного завода еврея М. Бейлиса. Следствие затянулось. Суд проходил в сентябре-октябре 1913 г. Есть все основания полагать: те из властей предержащих, кто инициировал и поддерживал «дело Бейлиса», сознавали его клеветнический характер и понимали, что этот кровавый навет коснется не какой-то надуманной еврейской секты, а всего еврейского народа.
Но за «делом Бейлиса» стояла «большая» политика. Ее цель заключалась в том, чтобы «разогреть» до максимума «патриотический национализм» в преддверии выборов в IV Государственную думу и тем самым обеспечить в ней правое большинство. Курировало «бейлисиаду» Министерство юстиции при активном участии Министерства внутренних дел, возглавляемого Н.А. Маклаковым.
Защищали Бейлиса лучшие российские адвокаты - Н. Карабчиевс-кий, А. Зарудный, О. Грузенберг, Д. Григорович-Барский и В. Маклаков. По общему признанию, именно речь Василия Алексеевича в решающей степени повлияла на вердикт 12-ти присяжных, среди которых более половины были простыми крестьянами.
Эта знаменитая речь длилась несколько часов. В заключение он сказал, обращаясь к присяжным: «Если вы в этом деле видите хоть какие-нибудь улики против Бейлиса, что ж... казните его. Вы будете правы. Но если вы в этом не убеждены, если в этом у вас есть сомнение, то забудьте поскорее обо всем том, что вам здесь говорилось о еврейском засилье... Забудьте обо всем этом, ибо если вы это поставите в вину Бейлису, то не будет правосудия в вашем суде. Если вы поддадитесь этому чувству, если из-за него вы осудите Бейлиса, пострадает не только Бейлис, пострадает нечто более дорогое для нас - русское правосудие».
28 октября 1913 г. присяжные оправдали Бейлиса, хотя и сочли убийство Ющинского ритуальным вопреки доказательствам, что оно было делом рук воровской шайки.
«Трагическое положение»
Летом 1914 г. Россия вступила в мировую войну. Военные неудачи вели к тому, что борьба либеральной общественности с властью почти непрерывно обострялась. Внутренняя политическая реальность порой
могла показаться безвыходной. Ее хорошо описал Василий Маклаков в статье «Трагическое положение», опубликованной в «Русских ведомостях» 27 сентября 1915 г.
Статья - аллегория. Положение, в котором оказалась Россия - это несущийся по крутой дороге автомобиль. В нем сидят родные и близкие вам люди и вы сами. Всем ясно: шофер не умеет управлять машиной, и она вот-вот полетит в пропасть. Что же делать? Вырвать сидящим в машине руль из рук шофера? Опасно: на полном ходу она может сорваться вниз. И где гарантии, что тот, кто перехватит руль, справится с управлением?
И хотя Василий Маклаков всем этим хотел сказать, что не следует на трудной дороге забирать руль у неумелого шофера (царского правительства), его статья подогревала антиправительственные настроения.
По мере обострения политической борьбы он и сам «радикализировался». В начале ноября 1916 г. он произнес в Думе необычную для него речь, фактически бросив власти вызов: «Либо мы, либо они». Такое настроение, возможно, сыграло какую-то роль в том, что как адвокат Маклаков был заранее уведомлен о задуманном убийстве Распутина и дал некоторые юридические советы одному из убийц «старца» - Ф. Юсупову.
Впоследствии Маклаков сожалел о проявлениях своего временного «большевизма», писал, что ни при каких обстоятельствах нельзя было «взрывать мосты», забывать, куда это может привести страну...
Очень многим, однако, казалось: стоит лишь избавиться от царской власти, установить республику - и тогда все, что гнетет Россию и тянет ее в отсталость, исчезнет как по мановению руки.
И вот - свершилось ! Грянула Февральская революция.
Всеобщее ликование либеральной и демократической общественности, широких масс перехлестнуло через все края. Увы. Падение монархии, приход к власти либералов и демократов относительно быстро выявили, что радость - не что иное, как заблуждение. Все более и более становилось очевидным: «новый шофер» (Временное правительство), пожалуй, еще хуже владеет машиной или не совсем понимает, что творит. Бывший министр внутренних дел Дурново оказался прав: Россия ввергалась в «беспросветную анархию»...
Став членом Особого совещания для изготовления проекта положения о выборах в Учредительное собрание, Маклаков предпринимал все возможное, чтобы предотвратить дальнейший развал и распад страны. В частности, он приложил много усилий, чтобы ликвидировать конфликт между генералом Л.Г. Корниловым и премьер-министром коалиционного Временного правительства А.Ф. Керенским - конфликт, который стал одной из прелюдий кровавой Гражданской войны в России.
Нет, миротворцы не находят себе достойного места в странах, потрясаемых революциями. Надежд на мирный исход оставалось все меньше. В такой ситуации лично для Маклакова лучшим выходом стало назначение в октябре 1917 г. послом Временного правительства во Фран-
ции. Но вскоре после его прибытия в Париж пришло известие, что Временного правительства больше нет: оно свергнуто большевиками, которые образовали свое правительство, Совет народных комиссаров во главе с В.И. Лениным.
По распоряжению большевистского наркома по иностранным делам Л. Д. Троцкого Маклаков был смещен со своего поста. Но Франция не признала Совнарком - Василий Алексеевич остался российским послом в Париже и продолжил работу, широко используя свои большие связи во французских и международных дипломатических кругах.
Российский посол
В ноябре 1918 г. закончилась Первая мировая война. Главы стран-победительниц, членов Антанты, решали судьбы мира на конгрессе в Версале. «Красная» Россия, конечно, не была на нем представлена. Но «белая» все же заявляла о себе. В конце 1918 г. было создано так называемое Русское политическое совещание, в которое, наряду с некоторыми представителями царского и Временного правительств, вошел и Василий Маклаков. Это Совещание своими декларациями и меморандумами заявляло об интересах антибольшевистской России, хотя делегации Антанты всегда действовали по своему усмотрению, в своих собственных интересах.
Была и еще одна сторона деятельности Русского политического совещания и, пожалуй, особенно Маклакова. В письмах А.В. Колчаку и А.И. Деникину он старался убедить белых вождей в том, чтобы антибольшевизм Белого движения не перерастал в откровенные антидемократизм и антилиберализм, не проявлял монархизма и реакционности. Он хорошо понимал, что такая тенденция - а она была, и он ясно ее видел - не найдет поддержки у западных союзников, осложнит положение белых армий и ухудшит их шансы на победу.
Маклаков принадлежал к тем политикам, которые уже во время «крымской эпопеи» генерала П.Н. Врангеля поняли, что вооруженная борьба с большевизмом заканчивается поражением белых, и борьба эта вступит в новый этап. Этот этап он описал в октябре 1923 г. (в письме бывшему прокурору Чебышеву, ставшему политическим советником Врангеля) с удивительным, потрясающим воображение провидением:
«Хотя я верю в падение большевизма, я не представляю его себе более падением в порядке какого-нибудь радикального переворота. Оно совершится путем целого ряда реформ, который будет сопровождаться рядом внутренних кровопролитий. Коммунистическая партия распадется и рассорится. Честные идеологи и фанатики, которые, может быть, есть, наложат на себя руки, или уйдут, или будут казнены теми из вчерашних своих товарищей, которые окажутся достаточно умными и подлыми, чтобы приспособиться к натиску на Россию иностранного капитала. Мерзавцы и жулики, которых много в коммунистической партии, будут пере-
биты. Останется только ядро, которое нажилось на большевистском перевороте и пожелает упрочить свои завоевания... Россия может стать богатой, может быть и могучей, но это будет Россия кулака, спеца, энергичного предпринимателя, во всяком случае проходимца, без традиций и без культуры, с уважением только к силе и богатству, с культом золотого тельца... В этой новой России будет новый правящий класс и новые победители, будут и новые рабы... Нужен будет еще длительный процесс, чтобы в недрах России, успокоенной и осевшей, пробудились опять идейные течения, стремление к культуре, к традициям, к воспоминаниям. Но мы с тобой до этого не доживем...»
Позднее, когда Франция в 1924 г. признала СССР, Маклаков много сил отдавал гуманитарным делам. Он был главой нескольких организаций -Эмигрантского комитета и других, - защищавших жизненные интересы российских эмигрантов.
Вместе с тем, вся долгая эмигрантская жизнь Маклакова - это непрерывные размышления о России, причинах того, что с ней произошло, дискуссии с другими идеологами и политиками антибольшевистской эмиграции. Маклаков занимал свою особую позицию. Если одни во всем винили власть, монархию, а другие, напротив, либералов и революционеров, то Маклаков был убежден: обе стороны были неправы, виновны - и те, кто «штурмовал», и те, кого «штурмовали».
А время шло. Россия и мир менялись. Разразилась Вторая мировая война. Фашистская Германия захватила Францию. В Париже немцы арестовали Маклакова. Пять месяцев его продержали в тюрьме.
Маклаков принадлежал к той части российской эмиграции, которая всем сердцем и душой желала победы Советской армии и армиям союзников. Когда союзники освободили Париж, Маклаков совершил шаг, который взволновал всю эмиграцию. Назначенный послом СССР во Францию А.Е. Богомолов пригласил Маклакова и некоторых других эмигрантов посетить советское посольство. После раздумий и колебаний Маклаков принял решение идти. Встреча состоялась в феврале 1945 г. В беседе с Богомоловым Маклаков от имени всех присутствовавших заявил: «Мы борьбу прекратили... Самого крушения Советской власти мы уже не хотим. Мы знаем, чего стоит стране революция, и еще новой революции стране не желаем. Мы надеемся на дальнейшую эволюцию».
Маклакова резко осуждали в эмигрантских кругах за это «хождение в Каноссу», за проявленный «совпатриотизм». Позднее Маклаков признал ошибкой сам факт встречи с советским послом, но не все те мысли, которые высказывал тогда.
Одиночество
Перемены в СССР Маклаков хотел видеть только как результат эволюции. Далеко не все в еще оставшейся антибольшевистской эмиграции разделяли этот взгляд.
Но бывший большевик, затем меньшевик Н. Валентинов (Вольский) писал Маклакову: «Мне, болевшему всеми болезнями русской интеллигенции, теперь до очевидности ясно, что предлагаемая Вами тогда тактика, руководимая идеей эволюции, была совершенно правильной».
Василий Алексеевич Маклаков прожил долгую жизнь. Белая эмиграция фактически сошла на нет. Людей «второй волны» (послевоенной) эмиграции Маклаков не знал, а они в большинстве своем не знали его, не читали написанных им книг и мемуаров. Они были другие - и у них были другие настроения, мысли и планы. Действительно, что общего могли они иметь с такими личностями, как Василий Алексеевич Маклаков, - личностями, по словам его биографа Адамовича, «противоречивыми, чрезмерно много видящими, слишком много понимающими, чтобы раз и навсегда сделать выбор и идти по одной линии»...
Первая («белая», антибольшевистская) эмиграция жила идеей возвращения в Россию, свободную от большевиков. Вторая - напротив, идеей невозвращения в Советскую Россию, а позднее и в Россию вообще.
К Маклакову подступало одиночество. Оно пришло, когда скончалась его сестра Мария Алексеевна, долгие годы бывшая для него другом, помощницей, экономкой. Этот удар был для Василия Алексеевича тяжелейшим.
Летом 1957 г. он приехал в Баден. Оттуда послал А. Тырковой-Виль-ямс письмо. В нем ничего не говорилось о том, что он предполагает делать в Швейцарии. Кончалось письмо печальной фразой: «Я совершенно один... Это ужасно».
Он умирал. Срочно вызвали племянника Юрия, сына Николая Алексеевича Маклакова, расстрелянного в далеком 1918 г. Как он рассказывал, Василий Алексеевич, чуть приподнявшись с постели, глазами показал на лежавшее рядом Евангелие и с трудом произнес: «Вот...» И не договорил. Что он хотел сказать? Может быть, это: «Вот книга, которая умиротворяет и примиряет, примирит она, наконец, и братьев Маклаковых»...
* * *
16 апреля 1945 г. В.А. Маклаков писал А. Тырковой-Вильямс:
«Раньше мы говорили “Долой Советы”, как еще раньше “Долой самодержавие”. Мы не хотели исправления самодержавия, хотели его гибели. То же и с Советами. На это “долой” у нас нет силы, а у меня нет и желания, я не хочу еще революции... Если, как я думаю, Россия наконец будет в стадии улучшения, выздоровления, хотя и медленного, то это должно не скрывать, а подчеркивать и толкать ее дальше».
И немного позже - известному историку, меньшевику Б.И. Николаевскому: «Третьей революции, крушения Советской власти я не хочу».
Он знал: для создания сада не нужны крушения и землетрясения.
