CC BY
28
ББК С73(2Р37)6-4
БРАЧНО-СЕМЕЙНОЕ ПОВЕДЕНИЕ СЛАВЯНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ЮГА РОССИИ В ПЕРВОЙ ТРЕТИ XX в.
© 2008 г. М.Ю. Макаренко
Кубанский государственный университет, Kuban StateUniversity,
350040, г. Краснодар, ул. Ставропольская, 149, 350040, Krasnodar, Stavropolskaya St., 149,
makarenkom@inbox. ru makarenkom@inbox.ru
Изменение брачно-семейного поведения представлено как закономерный этап социально-демографической модернизации — переход к экономному типу воспроизводства. Традиционные источники историко-демографического исследования (материалы переписей, текущего статистического учета) дополнены текстом художественного произведения — шолоховской эпопеи «Тихий Дон». Сделан вывод о постепенном нивелировании региональных особенностей естественного движения населения.
Ключевые слова: тип воспроизводства, демографический переход, сезонность брачности, рождаемости и смертности, жизнеохра-нительное поведение.
Change of matrimonial-family behavior is presented as a natural stage of socially-demographic modernization — transition to economical type of reproduction. Traditional sources of historical-demographical research (materials of the censuses and the current statistical account) are provided with the text of a literary work — Sholokhov's epopees «Tihiy Don» ("Quiet Flows the Don"). The author makes the conclusion about gradual leveling regional features of natural movement of the population.
Keywords: a type of reproduction, demographic transition, seasonal prevalence of matrimony, birth rate and death rate, life protecting or life-guarding behavior.
Среди различных направлений социально-демографических исследований важное место занимает изучение брачно-семейных отношений, исторической ретроспективы их развития. Только проанализировав динамику процесса, можно создавать научно обоснованную и действенную семейную политику на современном этапе.
Без вовлечения в научный оборот, без анализа местных материалов наши представления о явлении остаются ограниченными. Данная статья пополняет региональное направление в изучении брачно-семейно-го поведения населения России.
Северный Кавказ - особая российская территория: не только самая многонациональная, но и характеризующаяся тем, что плотность компактного расселения этносов здесь одна из наиболее высоких в мире.
Формируясь на рубеже православия и ислама, население Северного Кавказа никогда не было единой общностью. В регионе до сих пор существуют (и, вероятно, продержатся еще не одно десятилетие) инертно-аграрные горские общества, продвинувшиеся по пути социально-демографической модернизации намного меньше, чем сопредельные русские края и области. Рассуждения наши и сделанные выводы касаются преимущественно модели брачно-семейного поведения славянского населения юга России.
Основа источниковой базы исследования - материалы переписей и текущего учета населения, документы архивов. Точность выводов неизбежно зависит от полноты и надежности статистики; уровень же ее снижается в годы войн и послевоенные периоды. Материалы переписи 1920 г., не говоря уже о предшествовавших ей сельскохозяйственных переписях 1916 и 1917 г., намного уступают данным 1897 и 1926 г.
В начале 1920-х гг. ЦСУ с большой осторожностью подходило к отбору информации, подчеркивая, что за 1920-1922 гг. публикует сведения о естественном движении населения только в 20 губерниях и об-
ластях России «по данным загсов, где регистрация рождений и смертей носит сколько-нибудь исчерпывающий характер...» [1, с. 229]. Территории, послужившие основой образованного в 1924 г. Северо-Кавказского края, в эту двадцатку не входят. Оценивая сложившуюся ситуацию и свои возможности, региональные статистики вынужденно соглашались с решением Центра.
Учитывая недостаток статистических материалов, считаем возможным (и даже необходимым) обращение к источнику нетрадиционному - тексту шолоховской эпопеи «Тихий Дон». М.А. Шолохов виртуозно с литературно-художественной точки зрения и исторически предельно достоверно запечатлел и смену эпох, и фундаментальные перемены, происходящие на микроуровне - в сознании человека. Он жил повседневностью своих героев, с детства впитывая детали быта и нравов верхнедонских станиц, в художественном совершенстве перенесенные им на страницы «Тихого Дона».
О «необычайном историзме» книги писал литературный критик С.Н. Семанов. Он подчеркивал: текст ее станет «ценнейшим источником для всех грядущих историков» [2, с. 6].
.В начале XX в. в южно-российском социуме пока еще доминирует принцип человек для семьи (образное выражение А.Г. Вишневского), ведущий практически к полному врастанию индивида в ткань внутрисемейных отношений, растворению личности в семье.
Входя в семью мужа, женщина должна была выстраивать отношения не только с ним, но и со всеми домочадцами. Опосредованность связи супругов внутри большой семьи приводила к неблаговидным ситуациям. Сюжет о том, как «тянули колокол и до тех пор не могли поднять его, пока не были удалены снохачи», присутствует и у Б.Н. Миронова, и у А.Г. Вишневского. И пусть семью Мелеховых это явление касается только на уровне беспочвенных намеков в адрес младшей невестки («она с свекром, с Пантелеем хромым,
спуталась» [3]) и невостребованного Дарьиного предложения, но рассредоточенные по всему тексту романа упоминания о снохачестве позволяют заключить: оно привычно и распространено.
Хозяйственно-бытовой уклад жизни и не предполагал обособленности супругов, полной интимности их отношений. Искренне переживая за сына и любимую невестку, Пантелей Прокофьевич спрашивает жену: «Вместе легли али нет?».
Теория демографического перехода используется в исторической демографии для описания статики и смены типов воспроизводства населения. Демографический переход - смена расширенного воспроизводства (высокой смертности и высокой рождаемости) экономным (низкая смертность и низкая рождаемость). Перемены носят фундаментальный характер. Требует пересмотра вся система ценностей человека: жизнеохранительное поведение и отношение к смерти, любовь и выбор партнера, продолжение рода и воспитание детей.
Материалы архивов Северного Кавказа и опубликованные данные свидетельствуют [4, д. 113, л. 56-57; 5, л. 16; 6, с. 14]: в начале XX в. предпереходное состояние воспроизводства характеризовалось очень высоким уровнем смертности, прежде всего младенческой - треть родившихся не доживала до года. Резко возрастал уровень младенческой смертности в летние месяцы, особенно - в июле [4, д. 115, л. 15-16]. Выраженная сезонность сама по себе говорит о непреодолении пассивности в борьбе со смертью. В регионах Северного Кавказа с преобладающим неславянским населением сезонность смертности сохранится до конца 1930-х гг. [7, д. 6. л. 2].
Демографический переход начинается с переворота в смертности: в столице Кубани с 1911-1913 гг. до 1926 г. смертность сократилась в 2 раза, составив в итоговом году 1,6 % [6, с. 14]. Снижение смертности, проходившее по всей территории Кубани, сделало ненужной прежнюю высокую рождаемость: самый высокий (за счет своей компенсаторности) показатель 1925-1926 гг. не достигал довоенного уровня - 5,3 % [6, с. 14]. В начале 1930-х гг. продолжающееся снижение рождаемости вместе с катастрофическим подъемом смертности свели на нет наметившийся демографический взрыв.
На рубеже Х1Х-ХХ вв. в хуторах Первого Донского округа вопреки церковному канону (крестить только на восьмой день) 90 % детей крестили в течение первых трех дней жизни [8, с. 207]. Поспешность объяснялась страхом, чтобы ребенок не умер некрещенным.
Шолоховские сюжеты также служат иллюстрацией: ребенок Аксиньи от Степана, «дитё» Дарьи, дочь Аксиньи и Григория умирают совсем маленькими; приблизительно в шестилетнем возрасте уходит Полюшка... На уровне массового сознания это, как правило, трагедией не считают. «Дитё у Дарьи померло», - так скупо и в общем-то равнодушно пишет тетка под диктовку деда о смерти племянника или племянницы (ни имя, ни пол ребенка в романе так и не названы).
И пусть страдает Аксинья, видя, как угасает Танюшка, но бессмысленным кажется ей бороться с «наказани-
ем божьем» при помощи земных средств (лекарств, фельдшеров); может спасти только молитва. Крестьянской пассивности героини противопоставлена позиция старика Листницкого: «Скажи ему (врачу. - М.М.), что не уедет. пока не вылечит мне девчонку!». За этим рационализмом, преодолевающим социальную и психологическую инерцию обреченности невежества, будущее.
Присутствовала (даже в городах) и сезонность рождаемости. Так, в 1911 г. в Ставрополе больше всего родившихся православного вероисповедания было в феврале, меньше всего - в августе [4, л. 58]. Таким образом, пик и спад перинатального периода оптимально согласовывался с сохранением аграрных традиций жизни городов Северного Кавказа.
Насколько желанной была многодетность в богатых и хлебных регионах Юга? Несмотря на сложившийся стереотип, многодетность, по всей видимости, не была ни тотальной, ни особенно желанной: напрямую, например, называет свое состояние «бедой», оценивая предстоящее прибавление, многодетная соседка Коршуновых.
Совсем по-другому в большинстве случаев ждали первенца. Особенно это касается семьи Мелеховых: здесь рождение ребенка могло послужить основой окончательного примирения супругов. Кроме того, проводив обоих сыновей на фронт, старики обеспокоены тем, что «переведется мелеховская порода». Поэтому ожидаема и понятна радость главы семьи: «казака с девкой подарила сноха. Вот сноха - так сноха! Господи, бож-же мой! За такую-то милость чем я ей, душеньке, отхвитаю?»
В начале XX в. на юге России возраст вступления в первый брак даже у горожанок очень редко превышал 25-летний рубеж, большинство выходили замуж, не достигая двадцати лет [7, л. 59]. Многочисленные примеры из текста «Тихого Дона» свидетельствуют: в верхнедонских станицах среднестатистический возраст - 17-18 лет: Аксинья, например, выходит замуж в семнадцать, Наталья - на год позже.
Средняя продолжительность жизни, составлявшая 29 лет для мужчин и 31 год для женщин, четко регламентировала практически каждый год половозрелой жизни. Даже небольшой переход верхней границы социальной нормы вступления в брак был крайне нежелателен. Не часто игнорировалась и нижняя планка [9, д. 516, л. 86].
С началом Первой мировой войны возросло количество внебрачных рождений. В 1915 г. незаконнорожденные составили 4,9 % родившихся в кубанских городах. В предвоенное пятнадцатилетие этот показатель составлял в среднем 2,8 % [10, с. 21.), опускаясь в некоторые годы в отдельных городах гораздо ниже модальной величины. Так, например, в 1907 г. в Майкопе он составил всего 0,8 % [11, д. 2346, т. 2, л. 680], а в Анапе в том же году случаев внебрачных рождений вообще не было зарегистрировано [5, д. 23, л. 764]. Аналогичной была и ситуация в Ставрополе: по всем конфессиям (выделялись родившиеся православного, римско-католического, армяно-григорианского вероисповеданий, а также - лютеране, старообрядцы и иудеи) в 1911 г. внебрачных рождений практически не отмечено [4, д. 167, л. 62, 66, 71, 74, 78].
Долгие годы войны, уведя мужчин из мест постоянного проживания, перенесли сроки заключения брака на более позднее время. 1920 г. - начало своеобразной компенсации, пик которой приходится на следующий - 1921 г., когда уровень брачности, например, в Краснодаре вырос чуть ли не в два раза по сравнению с довоенными показателями: в 1911-1913 гг. в Екатеринодаре заключено 12 браков на 1000 среднегодовой численности населения, в 1921 г. - около 23 %о [6, с. 17]. Затем последовал спад - в 1922 г. коэффициент снизился до 10,9, что было вызвано, вероятно, падением уровня жизни - это был самый тяжелый для Кубани год [5, д. 23, л. 14]. В этом же году на Ставрополье аналогичный показатель составил 9 %о [4, д. 167, л. 103]. К середине 1920-х гг. происходит постепенное возвращение к довоенным показателям [5, л. 14].
Свадьба младшей сестры Григория Дуни Мелеховой состоялась приблизительно в июне 1920 г.; невесте двадцать один год. Это уже очень много, тем более что о ней, пятнадцатилетней, сказано «рано вызрела, как яблоко-скороспелка». Михаил Кошевой женится около двадцати семи лет. Превышен не только традиционный для мужчин возраст вступления в брак, нарушается и разница в годах между женихом и невестой, поскольку идеальной, с позиций крестьянского менталитета, считалась разница не более двух-трех лет.
Как и в целом по стране, на Северном Кавказе «прогрессивное» законодательство, упростившее процедуру развода, привело к катастрофическому их росту. В Краснодаре, например, в 1920 г. на 1 развод приходилось 29 браков; в 1921 г. - 23; в 1923 - 12,7; в 1924 г. - 10,3; в 1925 г. - 4,0. Исключением, нарушающим общую тенденцию увеличения количества разводов, стал 1922 г.: за весь год было зарегистрировано только 15 разводов (т.е. на один развод приходилось 106 браков). Объясняется это, вероятно, как и в случае с брачностью, переживавшимся Краснодаром экономическим кризисом [12, с. 163]. И в Краснодаре нашла проявление тенденция, отмеченная П. Сорокиным в Петрограде: наименее прочными оказались браки, заключенные уже после революции. Из общего числа разводов, оформленных за 1925 г., 78,6 % падает на браки, заключенные после 1920 г. [5, д. 114, л. 10].
Реальное количество разводов (и на Северном Кавказе, и в целом по стране) намного превышало показатели, приводимые в статистических материалах, так как загсы фиксировали лишь разводы по взаимному согласию супругов. В остальных случаях (их большинство) вопрос о разводе решался в судебном порядке. На суды возлагалась обязанность представлять в местные отделы загса справки о разводах, что часто не выполнялось.
Значительная часть горожан региона оставалась крестьянами не только по происхождению, сохраняя традиционный характер труда и образ жизни. О том, что многие жители Краснодара, Ставрополя и других крупных городов Северного Кавказа не утратили связи с земледелием, свидетельствует повышение коли-
Поступила в редакцию
чества заключаемых браков в феврале и сентябре-октябре. Сохранялась непосредственная внешняя цензура, поскольку большинство абортов, официально разрешенных в 1920-е гг., проводились подпольно; причина - ожидаемая негативная реакция общественного мнения.
Все же социальный контроль сельского типа начинает постепенно уходить в прошлое. Репродуктивное и матримониальное поведение горожан перестает быть воспроизведением передающихся из поколения в поколение норм, приобретая черты индивидуального сценария. При таком подходе само решение обзавестись детьми, число их, сроки рождения становится результатом сознательного выбора. На «усиленное применение мер искусственного предупреждения деторождения» в годы Первой мировой указывает Д. Мерхалев: он подчеркивает, эти меры, являющиеся в мирное время «привилегией городов», находят теперь широкое распространение и в деревнях [5, д. 114, л. 15].
В брачно-семейном поведении, как в фокусе, сосредоточены практически все представления и ожидания человека, его мотивы и намерения. Темп развития демографической модернизации на юге России в начале XX в. значительно отставал от уровня центральных и северо-западных губерний. Однако региональные особенности постепенно нивелировались. Социальные потрясения первой трети XX в. (1-я мировая и гражданская войны, голодные годы), ускорявшие процесс, в большей степени коснулись Юга. К началу 1930-х гг. аграрный Юг России по уровню развития модернизации во многом догнал урбанизированный Центр.
Литература
1. Боярский А.Я. К вопросу о естественном движении населения в России и в СССР в 19151923 гг. // Население и методы его изучения. М., 1975.
2. Семанов С.Н. «Тихий Дон» - литература и история. М., 1977.
3. ШолоховМ.А. Собр. соч.: В 9 т. Т. 2-5. М., 1965-1966.
4. ГАСК, ф. 80, оп. 1.
5. Лебедев Л. Брачность, рождаемость и смертность в г. Краснодаре за 1924-1925 гг. // ГАКК, ф. Р-1547, оп. 1.
6. Население и хозяйство Кубанского округа: Стат. сб. за 1924-1926 гг.: В 2 т. Т. 2. Краснодар, 1928.
7. ЦГА РСО-А, ф. Р. 384, оп. 7.
8. Власкина Т. Ю. Родильно-крестильный комплекс // Очерки традиционной культуры казачеств России. М.; Краснодар, 2005.
9. ГАРО, ф. 353, оп. 1.
10. Мерхалев Д. Города кубанского края (статистический очерк). По данным Всероссийской переписи 1917 года. Екатеринодар, 1919.
11. ГАКК, ф. 454, оп. 1.
12. Подольская З.П. Брачность города Краснодара в 1925 году // Кубанский науч.-мед. вестн. Краснодар, 1928.
31 октября 2007 г
