CC BY
101
УДК 94(47).084
БОРЬБА МЕСТНЫХ СОВЕТСКИХ ПРОКУРОРОВ ЗА СОБЛЮДЕНИЕ ЗАКОННЫХ ПРАВ ГРАЖДАН В КОНЦЕ 20-Х - НАЧАЛЕ 30-Х ГГ.
© 2014 А. В. Крыжан
канд. ист. наук,
доцент каф. гуманитарных дисциплин e-mail: [email protected]
Региональный открытый социальный институт
В статье исследуется деятельность прокуратуры по надзору за соблюдением революционной законности и отстаиванию законных прав граждан в первые десятилетия истории советского государства. Подчинение прокуратур республиканскому Наркомату юстиции защищало их от давления со стороны местных властей, а повседневная работа по разрешению насущных дел и рассмотрению многочисленных жалоб заставляла прокурорских работников следовать «букве закона». Автор приходит к выводу, что уже в начале 30-х годов деятельность местных прокуратур по защите законных прав граждан начинает тормозиться сначала на ведомственном, а затем и на государственном уровне.
Ключевые слова: революционная законность, местные прокуратуры, борьба с перегибами, законные права граждан, советская повседневность, правоохранительная деятельность
Создание института советской прокуратуры явилось одним из составляющих борьбы за укрепление революционной законности. Согласно Положению о прокурорском надзоре, утвержденном 26 мая 1922 г., на прокуратуру были возложены следующие функции: осуществление надзора за законностью действий всех органов власти, организаций, учреждений и частных лиц, наблюдение за деятельностью органов следствия и органов государственного политического управления, поддержание обвинения в суде, наблюдение за правильностью содержания заключенных.
Вплоть до 1933 г. Прокуратура РСФСР находилась в подчинении республиканского Наркомата юстиции. В значительной степени это освобождало местных прокуроров от возможности давления на них советских и партийных органов. С первых дней своего создания местные прокуратуры были активно вовлечены в повседневные жизненные проблемы: рассматривали споры между госорганами или госучреждениями, многочисленные жалобы граждан, проводили расследование по опубликованным газетным материалам и неопубликованным письмам. Необходимость оперативного разрешения конкретных задач «здесь и сейчас» сталкивала прокуроров на местах с множеством разнообразных ситуаций, которые требовали конкретной последовательности действий, а не идеологических обоснований. Кроме того, большинство работников прокуратуры конца 20-х - начала 30-х гг. не имели сколько-нибудь значительного профессионального опыта, а иногда и юридического образования. По этой причине закон становился для них основным руководством к действию, они строго следовали его букве. К тому же тезис о «революционной законности» активно использовался властью применительно ко всем сферам жизни.
В ведомственных прокурорских директивах подчеркивалось: «Признавая, что борьба за своевременное и правильное по существу разрешение жалоб является одной из первоочередных задач повседневного систематического надзора в деле
ИСТОРИЧЕСКИЕ НА УКИ И АРХЕОЛОГИЯ
осуществления ревзаконности, <...> районные органы юстиции должны проводить не реже одного раза в квартал проверку движения жалоб. <...> При этом надзор должен осуществляться не только над сроками прохождения, но и над рассмотрением жалоб по существу с принесением протестов на неправильные решения» [ГАКО. Ф. Р—1174. Оп. 1. Д. 36, Л. 26].
Граждане обращались в прокуратуру с жалобами различного характера. Их претензии могли быть связаны как с деятельностью государственных учреждений, так и с бездушным отношением работодателей или иных руководителей. Местные прокуратуры стремились скрупулёзно разбираться с каждым делом и доискиваться сути даже тогда, когда речь шла о явной волоките со стороны чиновников. Например, в феврале 1935 г. тамбовскому райпрокурору поступило отношение уполномоченного комсовконтроля о том, что еще в сентябре 1934 г. ГУРККА направило в райисполком жалобу гражданина Д.А. Черемисина на неправильное зачисление его в тыловое ополчение. Участие в тыловом ополчении не давало тех льгот, которые предоставляла служба в Красной армии. Уполномоченный комсовконтроля шесть раз посылал в райисполком напоминания и получал ответ, что по делу Черемисина ведется расследование. Уполномоченный просил проверить разрешение жалобы Черемисина и привлечь к ответственности виновных в волоките, поскольку дело тянулось 5,5 месяцев!
Тамбовский райпрокурор обратился с запросом в райисполком и получил ответ, что гражданин Черемисин был зачислен в тыловое ополчение, так как был лишен избирательных прав, а справки о лишении его избирательных прав выдавались в разное время разными органами. Выяснилось, что переписка по этому вопросу с разными организациями тянулась с 1932 г. Кроме того, сам жалобщик дал неправильную информацию, указав названия сельсоветов, которых в районе не было. В конце концов вопрос разрешился. В архиве Тамбовского райисполкома было найдено специальное постановление от 1932 г., в котором указано, что Черемисин по закону лишен избирательных прав и при призыве был зачислен в тыловое ополчение [ГАТО. Ф. Р-663. Оп. 1. Д. 335. Л. 16-17].
Еще один пример. В апреле 1935 г. некто Н.М. Трегубов обратился в Рассказовский райсовет профсоюзов с просьбой о выплате ему пенсии как инвалиду труда. Он утверждал, что инвалидность получил во время работы Пригородном лестничестве. Рассказовский райпрофсоюз обратился в Тамбовский лесхоз с просьбой выслать документы, подтверждающие факт работы и сумму начислений зарплаты Трегубову. «Но вместо требуемых документов и оказания помощи в отыскании их как инвалиду (с одной ногой), прошедшему пешком в Тамбов 35 км - получил из Тамбовского лесхоза только копию акта несчастного случая и бюрократическую отписку» [Там же. Л. 57].
Рассказовский профсовет оценил данный случай как бездушный бюрократизм и волокиту и обратился к прокурору Тамбовского района с просьбой воздействовать на Тамбовский лесхоз. Однако руководство лесхоза ответило прокурору, что в пригородном участке лесхоза документов на Н. М. Трегубова не имеется и выявить саму зарплату за последний год его работы за неимением документов не представлялось возможным, так как Трегубов был сезонным рабочим. Прокурор вызвал директора Тамбовского лесхозтреста в прокуратуру, после чего ответил Рассказовскому райпрофсовету, что Трегубову «надлежит установить свою работу свидетельскими показаниями» [Там же. Л. 62].
Особенно строгим был надзор над разрешением жалоб красноармейцев и членов их семей. Так, решением совещания при Областной прокуратуре ЦЧО от 9 ноября 1932 г. «за безобразную волокиту и бездушный бюрократизм, допущенный при
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 3 (31)
Крыжан А. В. Борьба местных советских прокуроров за соблюдение законных прав граждан
в конце 20-х — начале 30-х гг.
рассмотрении красноармейских жалоб», был снят с работы и предан суду ЛевоРоссошанский райпрокурор и объявлены строгие выговоры с предупреждением Кромскому, Никифоровскому и Мценскому райпрокурорам [ГАКО. Ф. Р-1174. Оп. 1. Д. 36. Л. 36].
В ходе прокурорского надзора были выявлены факты злоупотреблений отдельных чиновников и попустительства со стороны государственных органов. В декабре 1929 г. прокурор 2-го района Тамбовского округа Бородин поручил начальнику Рокшинского административного отдела Коршунову провести дознание по вопросу злоупотребления служебным положением заместителя председателя райисполкома Курбатова совместно с агентом Уголовного розыска Чекменевым и уполномоченным РКИ Королевым. Их обвиняли в том, что в период хлебозаготовительной кампании 1928 г. они устраивали попойки в квартире школьной работницы села Б. Кулики А. А. Сониной и по ночам забирали для своих нужд племенных лошадей местного конезавода [ГАТО. Ф. Р-659. Оп. 1. Д. 178. Л. 1].
При дознании выявилось множество несоответствий. Директор конезавода Волчков и другие работники подтвердили, что Королев и Курбатов самочинно брали лошадей из заводской конюшни. Волчков показал, что однажды Курбатов и Королев ворвались к нему домой в 2 часа ночи и потребовали для поездки по заготовкам племенных жеребцов. После отказа они угрожали Волчкову расправой [Там же. Л. 2]. Однако старший конюх завода С. О. Зубков не подтвердил факт изъятия Курбатовым лошадей, но признал, что тот обращался к нему с подобным требованием. Зубков, ввиду отсутствия разрешения директора завода, отказал [Там же. Л. 9].
Факт распития спиртного на квартире школьной работницы А.А. Сониной был установлен со слов свидетеля М. Ф. Деева, который утверждал, что видел в окно одну из попоек, происходившую в присутствии И.Д. Рябчикова и К.А. Овчинникова по поводу освобождения последних от вывоза хлеба. По словам Деева, в доме Сониной в этот момент присутствовала его жена. Однако жена Деева это опровергла и заявила, что находится с Сониной в ссоре. Сама Сонина, а также заведующая школой Н.П. Щербинина, проживавшая с ней через стену, факт попоек не подтвердили [ГАТО. Ф. Р-659. Оп. 1. Д. 178. Л. 3-7].
В ответе прокурору проверяющий Коршунов написал, что факт пьянства не подтвердился, а что касается самовольного изъятия заводских лошадей, то ему необходимо требование о допросе Королева, находившегося в тот момент в г. Москве. Другой фигурант дела - Курбатов уже пребывал в заключении - сначала в Моршанском, а затем в Тамбовском ИТД (о причине заключения не сообщается) [ГАТО. Ф. Р-659. Оп. 1. Д. 178. Л. 11]. Несмотря на явные нестыковки, Коршунов вынес постановление: «за недоказанностью состава преступления направить дело нарследователю 18-го участка на прекращение. На основании словесного распоряжения прокурора 2-го района дело по обвинению Курбатова в самочинном пользовании заводских лошадей производством не выделять» [ГАТО. Ф. Р-659. Оп. 1. Д. 178. Л. 12].
Судя по резолюциям на постановлении Коршунова, в январе 1930 г. дело было затребовано прокурором Тамбовского округа. Материал был предоставлен и подписан исполняющим обязанности начальника Рокшинского административного отдела Ерковым. По-видимому, Коршунов к тому времени был уже снят с должности. Интересна виза окружного прокурора от 30 апреля 1930 г.: «Плохо сделал т. Бородин, поручив начальнику РАО Коршунову, приятелю Курбатова, производить проверку. Дело смазано» [ГАТО. Ф. Р-659. Оп. 1. Д. 178. Л. 12].
В 1927 г. прокуратурой Курской губернии было опротестовано
220 постановлений местных органов, из них 218 протестов были приняты [ГАТО. Ф. Р-663. Д. 335. Л. 299]. Во 2-м полугодии того же 1927 г. в Тамбовскую губернскую
ИСТОРИЧЕСКИЕ НА УКИ И АРХЕОЛОГИЯ
прокуратуру поступило 5800 жалоб и заявлений, было расследовано 640 из 704 газетных заметок и неопубликованных писем, в 345 случаях факты, изложенные в них, подтвердились и расследования закончились дисциплинарными взысканиями и уголовными преследованиями [ГАТО. Ф. Р-663. Оп. 1. Д. 1913. Л. 17-18].
С началом колхозного строительства внимание местных прокуроров в значительной степени было сосредоточено на делах деревни.
Прокуратура осуществляла надзор за соблюдением установленных прав индивидуальных хозяйств. Пресекались многочисленные случаи неправомерного наложения местными властями штрафов на частников за несвоевременный посев сахарной свеклы или случаи изъятия из хозяйств последних коров и необходимого с/х инвентаря и построек [Там же. Л. 48]. Вместе с тем в результате осуществляемых прокурорами следственных действий единоличники привлекались к ответственности за «непосев» или невыполнение твердого задания. Надзор осуществлялся и за деятельностью руководителей колхозов - их привлекали к ответственности за массовый выход крестьян из колхозов и неспособность удержать односельчан, за хищения и т.д. [ГАКО. Ф. Р-1174. Оп. 1. Д. 23. Л. 108].
Интересна оценка роли местных прокуратур в борьбе с «перегибами в колхозном строительстве», приведенная в докладе «О работе Управления прокуратуры республики за 1929 - май 1930 г.». «Часть прокуроров, безусловно, оказалась на высоте положения, не останавливаясь перед тем, чтобы идти против местного влияния и против течения. <...> Но, наряду с этим, остается фактом то, что значительная часть как прокуратур, так и судов, подчиняясь давлению местной обстановки, не только проявила малодостаточную активность в борьбе с антисередняцкими перегибами, но допустила перегибы непосредственно в своей судебно-следственной и прокурорской работе, благодаря чему в данном случае в период проведения коллективизации и ликвидации кулачества как класса удар судебной репрессии фактически оказался направлен против середняка, преданного суду под видом кулака» [ГАРФ. Ф. А-353. Оп. 10. Д. 24. Л. 137]. Таким образом, Управление прокуратурой республики признавало тот факт, что в 1929-1930 гг. прокуроры на местах пытались противодействовать нарушению принципа добровольности вступления в колхоз и экспроприации собственности середняцких хозяйств. С другой стороны, признавалось и то, что прокуратуры зачастую сами «подливали масла в огонь», активно поддерживая процесс раскулачивания середняков либо собственными предписаниями, либо через судебные решения.
В 1931 г. Прокурор РСФСР А.Я. Вышинский получил информационную записку инструктора Президиума ВЦИК Гусева «О перегибах и извращении директив партии и правительства и нарушениях революционной законности в ЦЧО» [РГАСПИ. Ф. 82. Д. 60. Л. 1-2]. Судя по содержанию документа, записка стала результатом проверки, проводимой ВЦИК. Выделялись два вида перегибов, допускаемых на местах. Во-первых, нарушение добровольности при вступлении в колхоз. Не вступившим в колхоз бедняцким и середняцким хозяйствам наравне с кулаками устанавливали твердые задания или отбирали имущество, которое при условии вступления в колхоз могло быть возвращено. О том, что данные нарушения в ЦЧО имели массовый характер, свидетельствует нарастающее количество жалоб, полученных ВЦИК в 1931 г.: в июне - 794, в июле - 895, в августе -987, в сентябре - 1096 [Там же. Л. 1]. Гусев пишет: «В целом ряде сельсоветов мне совместно с районными и сельскими работниками приходилось по нескольку часов подряд разбираться и распутывать списки твердозаданцев и индивидуально-обложенных, в результате чего в некоторых сельсоветах получалось снижение чуть ли не до 70 %. Одновременно выявлялись новые кулацко-зажиточные хозяйства, которые не были привлечены к обложению» [РГАСПИ. Ф. 82. Д. 60. Л. 2].
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 3 (31)
Крыжан А. В. Борьба местных советских прокуроров за соблюдение законных прав граждан
в конце 20-х — начале 30-х гг.
Во-вторых, к перегибам относилось незаконное лишение избирательных прав. В начале 1931 г. Центризбирком удовлетворил 65,8 % жалоб жителей ЦЧО по этому вопросу [Там же].
Одним из основных предметов прокурорского надзора стала борьба за трудовую дисциплину. Закон «О борьбе с прогулами» был принят 15 ноября 1932 г. Этому, казалось бы, чисто производственному вопросу, придавался политический характер. Прокурор Курского района И.Д. Кухтин в статье «Под маской прогульщика» писал: «Вглядитесь внимательно в лицо прогульщика, и вы увидите в нем знакомые черты классового врага. Прогульщики - это “бывшие” люди, пролезшие на наши заводы и фабрики под маской “рабочих” и “крестьян”» [«Курская правда»]. Столь конъюнктурная оценка прогульщиков не меняет того факта, что прогулы - явление негативное при любой политической системе, а борьба с ними шла крайне плохо. Например, на Курском машиностроительном заводе в 1932 г. прокуратурой был выявлен 991 человеко-день прогулов без уважительных причин, из них администрация завода среагировала только на 88 случаев [ГАКО. Ф. Р-1174. Оп. 1. Д. 31. Л. 177]. В 1933 г. на госмельнице № 18-Ц прокуратурой выявлено 23 прогула и только 11 случаев увольнения [Там же. Л. 179].
В то же время немало внимания уделялось прокуратурой вопросам охраны труда. Прокурорские отчеты изобиловали сведениями о том, что «быстрое и тщательное расследование всех случаев нарушений трудового законодательства с последующим привлечением виновных к ответственности и наложению суровой репрессии не имеет достаточного применения, и ряд данных указывает на попустительство Отдела труда и Инспекции труда в этом вопросе (20,5 % всех жалоб на нарушение трудового законодательства оставлено без последствий) [ГАКО. Ф. Р-1174. Оп. 1. Д. 31. Л. 236]. Зачастую прокуратура становилась единственным защитником прав работника, которому не спешили помочь ни профсоюзы, ни трудовая инспекция.
Под пристальным вниманием прокуратуры находилось и использование так называемых «принудработников». В 1929 г. их количество в десятки раз увеличилось. Так, если в последнем квартале 1928 г. подлежал исполнению 52 731 человеко-день принудительного труда, то в первом полугодии 1929 г. - уже 74 837. В основном принудительные работы исполнялись по месту службы (в 4-м квартале 1928 г. - 372 человеко-дней, а в 1-м полугодии 1929 г. - уже 2638), в различных предприятиях и учреждениях (1928 г. - 2539 человеко-дней, а в 1929 г. - 21313). Зато заметно сократилось количество принудработников в индивидуальных хозяйствах - с 16233 до 3534 человеко-дней [ГАКО. Ф. Р-1721. Оп. 1. Д. 8. Л. 177].
До середины 30-х годов прокуратуры различного уровня продолжали линию защиты прав граждан. В этой связи показательна секретная переписка прокурора республики А.Я. Вышинского и курирующего работу органов юстиции В.М. Молотова по поводу дел о контрреволюционной агитации, датированная апрелем 1936 г.. Отмечая значительный рост количества таких дел, Вышинский признает: «Детальное изучение 800 дел о контрреволюционной агитации дает основание констатировать, что по значительному количеству этих дел (30-35%) предание суду и осуждение за контрреволюционную агитацию было неправильным. <...>под контрреволюционную агитацию подводится обычная обывательская болтовня, брюзжание, недовольство плохой работой отдельных лиц или организаций» [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 884. Л. 35]. В качестве примера Вышинский приводит случай, когда спецколлегией Курского областного суда кандидат в члены ВКП(б) А.Б. Мезенцев был осужден по ст. 58-10 УК и приговорен к 10 годам лишения свободы за то, что в 1934 г. говорил, что кооперация на селе торгует плохо, а в 1935 г. выступил на правлении и на общем собрании колхозников против продажи 500 центнеров зерна, предложив продать
ИСТОРИЧЕСКИЕ НА УКИ И АРХЕОЛОГИЯ
200 центнеров, что и было принято общим собрание колхозников. Верховный суд приговор отменил и делопроизводство прекратил [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 884. Л. 35].
Прокурор РСФСР подчеркивал, что «обвинением в контрреволюционной агитации нередко пользуются недобросовестные люди для сведения личных счетов или для извлечения личных выгод» [Там же. Л. 37-38]. Так, в 1935 г. был предан суду военного трибунала командир взвода 52-го кавалеристского полка Романцов по обвинению в контрреволюционной агитации, выразившейся в одобрении убийства С.М. Кирова. При разборе дела в суде основной свидетель по делу, испугавшись последствий, заявила, что оговорила Романцова по просьбе своей приятельницы -соседки красного командира [Там же].
В письме к Молотову Вышинский предлагал в целях недопущения необоснованного привлечения к уголовной ответственности трудящихся за контрреволюционную агитацию поручить Прокуратуре СССР, НКВД СССР и Верховному суду СССР совместно дать на места указания, которые могли бы обеспечить правильный подход судебно-следственных органов и прокуратуры при применении статей УК о контрреволюционной агитации, предоставив такой приказ на утверждение ЦК ВКП(б). Другими словами, к решению этого вопроса он предлагал подключить все административные ресурсы союзного уровня.
Вышинский обращал внимание на еще одну сложившуюся тенденцию -зачастую «защитники» социалистической законности под маской политических действий творили обыкновенный бандитизм, при этом партийные и советские органы не реагировали на происходящее.
Но уже с начала 30-х явно проступают новые тенденции. С верхних этажей прокурорской иерархии все чаще звучит осуждение стремления прокуроров на местах защищать попранные права граждан. В тезисах к докладу тов. Янсона на III Совещании судебно-прокурорских работников РСФСР, подготовленных в октябре 1930 г., читаем: «В течение довольно значительного периода времени Прокуратура по трудовым делам имела тенденцию в своей практической работе ограничивать свои задачи преимущественно охраной и защитой интересов трудящихся. <...> Последнее время в деятельности Прокуратуры по трудовым делам наметился значительный и благоприятный поворот. Прокуратура стала на правильный путь защиты не только и не столько интересов отдельных трудящихся, а защиты интересов в первую очередь рабочего класса в целом, правительства в целом, государства в целом» [ГАРФ. Ф. А-353. Оп. 10. Д. 24. Л. 81].
Согласно материалам доклада «О работе Управления прокуратуры республики в 1929 - мае 1930 гг.», местных прокуроров начали огульно обвинять и в ненадлежащем надзоре за соблюдением законности в таком важном для государства деле, как коллективизация.
Противоречие между стремлением прокуратур отстаивать законные права граждан и стремлением государства включить прокуратуру в состав
раскручивающегося механизма репрессивной политики с особенной очевидностью проявлялось на местах, где работники не были искушены в искусстве лавирования между скрытым и явным. О нездоровой обстановке в местных прокуратурах свидетельствуют участившиеся к середине 30-х гг. факты самоубийств местных прокуроров, которые находились в гуще реальной жизни, были непосредственно связаны с людьми и понимали, что складывающиеся устремления власти уже не оставляют им возможности отстаивать интересы этих людей. Руководство республиканской прокуратуры пыталось представить факты суицида как единичные случаи, имевшие личностные причины, однако регулярные отчеты по этому вопросу, представляемые прокурором РСФСР председателю СНК СССР В.М. Молотову, говорит о том, что самоубийства работников прокуратур воспринимались самой
Ученые записки: электронный научный журнал Курского государственного университета. 2014. № 3 (31)
Крыжан А. В. Борьба местных советских прокуроров за соблюдение законных прав граждан
в конце 20-х — начале 30-х гг.
властью уже как тенденция. Так, с февраля по июнь 1935 г. в прокуратуре Северного края имели место два самоубийства и одно покушение на самоубийство. В качестве официальной причины были названы особенности характера и нервной системы работников, не выдержавших «пребывания в должности краевого прокурора Сахова, оказавшегося контрреволюционером» [РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 884. Л. 10]. В декабре того же 1935 г. произошло самоубийство прокурора Крымской АССР. В качестве официальной причины было названо разоблачение факта его прошлого - в 1919— 1920 гг. он занимался частной торговлей на Феодосийском базаре [Там же. Л. 20, 25].
Нездоровая тенденция, по-видимому, затронула и высокопоставленных чиновников. В контексте вышесказанного официальная причина смерти заместителя главного прокурора водного транспорта, застреленного собственной женой, которая после этого застрелилась вследствие семейной неурядицы, выглядит возможной, но малоубедительной [Там же. Л. 26].
В начале 1937 г. волна самоубийств стала нарастать: в феврале — марте покончили с собой прокуроры Одесской области А.Н. Гущин, Ленинградской области П.П. Гальгов, Западно-Казастанской области Акпсаров [Там же. Л. 46—48].
Усиление давления власти на прокурорский надзор в начале 30-х гг. происходило на фоне структурных изменений прокурорской системы. С 1923 г. прокуратуры республиканского уровня действовали в системе Наркомюста. Формирование в системе НКЮ прокуратуры не означало признания за наркоматом статуса высшего надзорного органа, поскольку с образованием СССР возникла более значимая по статусу союзная система прокурорского надзора, возглавляемая Верховным судом СССР. Самостоятельная союзная прокуратура была создана только в 1933 г. Следует согласиться с И.И. Олейник, что «с образованием Прокуратуры СССР в 1933 г. был дан новый толчок к ведомственному обособлению прокурорских и судебных органов, которое завершилось в 1936 г. созданием Наркомата юстиции СССР и окончательным оформлением прокурорско-следственных и судебных органов в самостоятельные централизованные государственные органы, уже не входившие в систему Наркомюста» [Олейник 2006: 381].
Выведение прокурорской системы из ведомства Наркомюста в середине 30-х годов позволило нивелировать её правоохранительный статус, превратив в самостоятельный орган, действовавший в условиях тоталитарного режима. Прокуратура стала служить не правопорядку (юстиции в широком смысле), а власти, которая могла отбросить все ширмы и напрямую перейти к репрессиям, в массовом масштабе нарушавшим «революционную законность».
Библиографический список
Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. А-353. Оп. 10.
Российский государственный архив социально-политической истории
(РГАСПИ). Ф. 82. Оп. 2.
РГАСПИ. Ф. 94. Оп. 1.
Государственный архив Курской области (ГАКО). Ф. Р-1174. ОП. 1.
ГАКО. Ф. Р-1721 Оп. 1.
Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. Р-659. Оп.1.
ГАТО. Ф. Р-663. Оп. 1.
Курская правда. 12 февраля 1933. № 85.
Олейник И.И. Организационно-правовые основы становления и развития органов управления юстицией в РСФСР:1917—1936 гг.: дис. ... докт. юр. наук. Владимир. 2006.
