CC BY
27ТРУДЫ КАФЕДРЫ БОГОСЛОВИЯ
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 3 (19) 2023
М. Н. Цветаева, М. Д. Николаев
Богословские аспекты анализа творчества Е. Г. Водолазкина на примере романа «Лавр»
УДК 821.161.1.09-31:27-1 DOI 10.47132/2541-9587_2023_3_233 EDN UQKCUW
Аннотация: В статье предлагается богословский анализ романа Евгения Водолазкина «Лавр» — одного из самых значимых романов о Боге, мире и человеке. На примере художественно-образной системы романа исследуются такие важные категории как композиция сюжетного построения, пространственно-временные символы. В контексте христианской антропологии авторы касаются проблемы богоискательства и идеала, поиска высшей правды и смысла человеческой жизни как ключевых для русской литературы и писателя. Кризисные моменты в национальной истории и личности, выраженные на языке постмодернизма в таких категориях как абсурд, заумь, хаос, лабиринт сознания, фрагментарность, смерть автора и др., метафорически можно определить как «схождение во ад». Обращение к традициям древнерусской культуры насыщает роман библейскими смыслами, отражает глубину и драматизм духовной жизни, проходящей через «лабиринт Минотавра» в поисках Бога. Данный подход предполагает опору на принцип духовно-эстетической целостности и христианской трихотомии, наиболее полно отражающей генезис культурно-религиозных смыслов светского искусства. Авторы обращаются к роману Е. Г. Водолазкина в контексте христианского мировоззрения, позволяющего осмыслить историко-культурные вызовы XX и XXI веков.
Ключевые слова: постмодерн, литература, богословие, христианство, современная культура, Е. Г. Водолазкин.
Об авторах: Марина Николаевна Цветаева
Доктор культурологии, член общероссийской ассоциации искусствоведов, профессор кафедры
филологии и истории искусств Санкт-Петербургского государственного института кино
и телевидения.
E-mail: mtsvetaeva@rambler.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0001-7826-4039
Михаил Дмитриевич Николаев
Магистр богословия, аспирант Санкт-Петербургской Духовной Академии. E-mail: midniko@mail.ru
Для цитирования: Цветаева М. Н, Николаев М. Д. Богословские аспекты анализа творчества Е. Г. Водолазкина на примере романа «Лавр» // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2023. № 3 (19). С. 233-243.
Статья поступила в редакцию 06.02.2023; одобрена после рецензирования 12.02.2023; принята к публикации 04.04.2023.
PROCEEDINGS OF THE DEPARTMENT OF THEOLOGY
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 3 (19)
2023
Marina N. Tsvetaeva, Mikhail D. Nikolaev
Theological aspects of the analysis of Evgeny Vodolazkin's work by the example of his novel "Laurus"
Abstract: The article offers a theological analysis of the novel "Laurus" by Evgeny Vodolazkin, one of the most significant novels about God, world and man. By the example of the analysis of the novel's artistic and imaginative system such important categories as the composition of the plot construction, spatial and temporal symbols are investigated. In the context of Christian anthropology, the authors address the problem of God-seeking and ideal, the search for a higher truth and the meaning of human life as key for the writer. Crisis moments in national history and personality, expressed in the language of postmodernism in such categories as absurdity, "zaum'", chaos, labyrinth of consciousness, fragmentation, death of the author, etc. metaphorically can be defined as «descending into hell». Appeal to the traditions of ancient Russian culture saturates the novel with ontological meanings, reflects the depth and drama of spiritual life, passing through the «labyrinth of the Minotaur» in search of God. Systemic theological approach to secular culture implies reliance on the principle of spiritual and aesthetic integrity and Christian trichotomy, which most fully reflect the genesis of cultural and religious meanings of secular art. The authors refer to E. G. Vodolazkin's novel in the context of the Christian worldview, allowing to comprehend the historical and cultural challenges of the XX and XXI centuries.
Keywords: postmodern, Russian literature, theology, Christianity, contemporary culture, Evgeny Vodolazkin.
About the authors: Marina Nikolaevna Tsvetaeva
Doctor of Cultural Studies, Member of the All-Russian Association of Art Critics, Professor of the Department of Art Studies at the St. Petersburg State Institute of Cinema and Television. E-mail: mtsvetaeva@rambler.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0001-7826-4039
Mikhail Dmitrievich Nikolaev
Postgraduate Student at the St. Petersburg Theological Academy. E-mail: midniko@mail.ru
For citation: Tsvetaeva M. N., Nikolaev M. D. Theological aspects of the analysis of Evgeny Vodolazkin's work by the example of his novel "Laurus". Proceedings of the Department of Theology of the Saint Petersburg Theological Academy, 2023, no. 3 (19), pp. 233-243.
The article was submitted 06.02.2023; approved after reviewing 12.02.2023; accepted for publication 04.04.2023.
UDC 821.161.1.09-31:27-1
DOI 10.47132/2541-9587_2023_3_233
EDN UQKCUW
Роман «Лавр» — одно из значимых российских и мировых произведений последнего десятилетия. Переведённый более чем на 30 языков, он входит в мировые рекомендации романов о Боге наряду с «Братьями Карамазовыми»
Ф. М. Достоевского и «Шпилем» Уильяма Голдинга. Описывая иеротопию1
2 « и хронотопы произведения, техники постмодернистской литературы, многие
исследователи находят связи со средневековым миропониманием, житийной литературой, образами святости. Анализ художественного произведения в контексте христианского миропонимания таит опасность прямолинейных рассуждений, попытки внедрить богословскую проблематику в живую ткань художественного произведения. Данная статья представляет размышление о сюжетно-тематических особенностях романа, драматургии и композиции пространственно-временных символах в аспектах евангельских смыслов.
Роман «Лавр» стал заметным явлением в современной русской литературе, отражающим христианское миросозерцание. Используя формальные приемы постмодернизма и каноны жития средневекового святого, разворачивая композицию сюжета как движение от лица к лику, автор внедряет в ткань повествования фрагменты различных исторических времён, не связанных с сюжетом, стилистику речи, ненормативную лексику и бытовые детали современности. Возникает закономерный вопрос об уместности взаимодействия приемов постмодернизма, таких как гипертекст, сюжетный лабиринт, приемы деконструкции линейного развития времени с эстетикой древнерусской литературы. Ответить на него — значит проделать определенный путь к осмыслению сути романа.
В литературе постмодерна, начиная с 1950-х, отражалось исследование самоощущения человека в расколотом и разобщённом мире, не связанном единой идеей, будь то религией, наукой или философией. Об этом писали многие бо-головы, философы и критики западноевропейской культуры. В частности, Жан Франсуа Лиотар отмечал кризис метанарративов3, протопресвитер Александр Шмеман указывал на ощущение безысходности жизни без религии4, Томас Мертон — на экзистенциальную тревогу5. Произведения Умберто Эко6, Томаса Пинчона, Джона Фаулза, Курта Воннегута, Дэвида Фостера Уоллеса показывают трагедию личности, психологию страстей, тупики и абсурдность сломанного человека. Продолжая традиции XIX века — например, исповедальность, — культура XX века свидетельствует о глобальных исторических и нравственных потрясениях, экзистенциальном кризисе антропоцентризма и трансформации сознания, утратившего духовно-телесную целостность, наполняя сюжетику культуры темами хаоса и мрака, фатального одиночества и бессмысленности бытия.
В русской литературе также достаточно примеров постмодернистских произведений — «Бледный огонь» В. В. Набокова, «Москва-Петушки» В. В. Ерофеева, «Школа для дураков» А. В. Соколова, «Норма» В. Г. Сорокина,
1 Создание сакральных пространств.
2 Взаимосвязь художественных пространственных и временных характеристик.
3 Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М., 1998. С. 57.
4 Шмеман А., прот. Дневники 1973-1983. М., 2007. С. 146.
5 Мертон Т. Одинокие думы. М., 2003. С. 65.
6 Эко У. Шесть прогулок в литературных лесах. СПб., 2002.
«Пушкинский дом» А. Г. Битова, «Чапаев и пустота» В. О. Пелевина, произведения Д. А. Пригова, Л. С. Рубинштейна, Ю. М. Полякова, М. П. Шишкина, Лены Элтанг; творчество И. И. Кабакова, фильмы А. П. Звягинцева и других. При всей несхожести творческой манеры авторов их связывает определённая шкала символов постмодернисткой эстетики: эпатаж, чёрный юмор, кубисти-ческая фрагментарность мышления, абсурдность жизни, отчаяние и вызов перед лицом смерти. Но данные процессы могут и побудить к онтологическому осмыслению прошлого, проблем личной и национальной идентичности, месте человека как божественного создания в истории и бытии. Христианская аскетика учит, что для обретения подлинной веры и смирения душа проходит через поражение, «тьму кромешную» и мрак греховный. Необходимо отметить, что в философии постмодернизма присутствуют два направления: одно, взыскуя истины, художественно свидетельствует о духовных травмах, пережитых XX веком после трагедий русских революций, ГУЛАГа, репрессий и Освенцима — о «мёртвых душах» вне Христа и Его Церкви; другое посвящено игре со смыслами, нравственной амбивалентности и «духовному миксу» как дьявольскому смешению.
Историко-социальная травма, которую получила культура в первой половине ХХ века и её последствия — утрата смысла и значимости чего-либо в контексте вечности, сакральности бытия и христианском представлении о человеке как образе Божьем, можно преодолеть, вернувшись к традициям русской литературы, творческому претворению богословских смыслов в современных формах искусства, которое отличало творчество Пушкина, Гоголя, Толстого и Достоевского. Эта исповедальность в лучших произведениях органически сочетала классическое наследие и новаторство, стремление к духовно-эстетическому обретению Слова, преображающего личность, произнесённого здесь и сейчас. Появление такого автора как Евгений Водолазкин и романа «Лавр», с нашей точки зрения, даёт новый импульс к творческому развитию большой литературы, романной драматургии Толстого и Достоевского, учительской проповеди Слова, по-новому произнесенного из почти забытой национальной и европейской духовной традиции.
Что узнает читатель о «Лавре»? Это роман-житие, действие которого происходит в XV или в XVI веке на Руси, главный герой — Арсений проходит путь от грешника до святого, совершая не только путешествие по кругам мира, но и меняя себя, преображает свою личность. «Лавр» состоит из пяти частей: Пролегомена, Книга познания, Книга отречения, Книга пути и Книга покоя. В Пролегомене, напоминающем агиографическое описание, кратко излагается история героя, она приводится по рассказам современников. Автор строит повествование на противопоставлении: так о герое говорят и так его помнят, но как было на самом деле, мы узнаем далее. Подробно описывать жизнь святого нехарактерно для агиографических произведений, которые сконцентрированы на описании пути ко спасению, часто опуская социальные и бытовые подробности. Образ святого воспринимается как идеал подражания Христу, поэтому важно только то, что приближает его к совершенству. Вспомним, что в Евангелии не описаны детство и юность Спасителя, только Его проповедь, крестный путь, смерть, воскресение и вознесение. Именно это важно
для спасения, «ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах» (Мф 22:30). Но «Лавр» не претендует на житийное произведение, поэтому мы видим полное описание жизни, которое обычно остаётся за скобками. Зачем? Возможно, потому что любой святой, в первую очередь — человек грешный, прошедший особый путь лишений и скорбей, умирания во Христе ветхого человека как подлинный путь к Богу, и только во вторую очередь — идеал и учитель. И это приближает образ святого к современному миру, не умаляя его подвига, показывает путь, открытый каждому христианину.
Композиционное построение, разделённое на смысловые части, соответствующие этапам духовного пути, вновь отсылает нас к агиографическому канону, который основан на принципах литературного этикета и подражания образцам7. Эти принципы воспроизводились в речи, поступках, мотивах, интерпретациях поведения святого из жития в житие. Примером такого поведения могут быть, например, последние слова святого: «В руки Твои, Господи, предаю дух мой» (ср. Лк 23:46). Также это относилось к основным этапам жизни, каждый из которых подчёркивал путь к святости, к которому некоторые святые уже стремились с детства, например, вспомним отрока Варфоломея — будущего прп. Сергия Радонежского, — который отказывался от молока матери по средам и пятницам.
Сам путь героя романа «Лавр» сравним с хрестоматийными топосами «imitatio Iobi»8 и «imitatio Christi»910, т.е. подражание идеалу праведника Иову, и подражание Христу. Арсений в романе — собирательный образ, основанный на житиях Василия Блаженного (юродство), Варлаама Керетского, Ксении Блаженной (смена имени), Арсения Новгородского, Кирилла Белозерского, Прокопия Устюжского (видение и разговор с ангелом). Эта связь почёрки-вается и параллельными элементами жизни, и датами — Арсений родился в день памяти Арсения Великого, а упокоился с именем Лавр в день Преображения Господня. В «Лавре» присутствуют устойчивые структурные единицы агиографического жанра, основные деяния — проповедь, чудеса, страдания за других, юродство. В жизненном пути героя автор воспроизводит и более универсальные топосы: историю грехопадения (Книга познания), проповедь пророков и раскаяние еврейского народа в Вавилонском плену (Книга отречения), возвращение к монотеизму (Книга пути), пришествие Спасителя и ожидание Царства Небесного (Книга покоя). Каждая часть соответствует определённому фрагменту, отражающему духовно-нравственную историю. Если обратить внимание на названия и соотнести их с событиями жизни Арсения, то роман обретает черты иконичности: в центре расположен образ святого XV-XVI веков, а по сторонам, как будто бы в «клеймах» расположены фрагменты жития, которые образуют семантический круг, символизирующий движение к вечности. Об этом же говорит и троекратное отречение от своего
7 Руди Т. Р. О композиции и топике житий преподобных // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 57. СПб., 2006. С. 439.
8 Подражание Иову.
9 Подражание Христу.
10 Там же. С. 440.
имени: Арсений, затем Устин в честь умершей возлюбленной, Амвросий в монашестве и Лавр в схиме.
В «Книге познания» доминирует мифологическая составляющая. Та деревня, где Арсений родился и вырос, Рукина слободка, является аналогом райского сада, в котором его воспитывал травник Христофор: «До грехопадения звери были Адаму и Еве покорны. Можно сказать, любили людей. А теперь — только в редких случаях, как-то всё разладилось. Христофор потрепал по загривку трусившего за ними волка»11. Род занятий и стремление к единению с природой уподобили Христофора мифическому существу. Это подтверждают слова Арсения, который отметил, что «сквозь трогательный облик кинокефала мало-помалу проступали черты деда»12. Образ начитанного врача отсылает к кентавру Хирону, который, согласно древнегреческой мифологии, был учителем Ясона и Ахиллеса. В то же время, имя Христофор говорит о христианских корнях — герой был назван в честь мученика Христофора, по традиции изображаемого на иконах с головой собаки (кинокефал).
Важно отметить, что метафорически-библейский контекст является неизменной основой романа, его духовным путеводителем несмотря на то, что образ героя словно «вышивается» из нитей интеллектуальной литературной традиции и истории мировой культуры. Когда Арсений решает взлететь с крыши дома, взяв в руки павлиньи перья, он размышляет: «Небо давно его привлекало, и сообщение о пребывании там не виденной им бабушки сделало влечение неодолимым. В этом ему могли помочь только перья павлина — птицы, безусловно райской»13. Этот эпизод заканчивается сломанной ногой и наставлением старца Никандра: «Знаю, что собираешься на небо, сказал с порога кельи старец Никандр. Но образ действий твой считаю, прости, экзотическим. В своё время я расскажу тебе, как это делает-ся»14. Отсылка к мифу об Икаре, который согласно легенде, вместе с отцом сбежал с острова Крит, используя крылья из птичьих перьев, скреплённых воском, получает новую интерпретацию.
Погружение в историю грехопадения Адама и Евы неумолимо повторяется в судьбе каждого человека, и Арсений не исключение. Возлюбленная героя, Устина, умирает по его вине во время родов. Нечаянная смерть становится отправной точкой в романе — с этого момента Арсений решает искупить свой грех и нераскаянные грехи Устины. Так начинается «Книга отречения». Подобно блж. Ксении Петербургской, которая после кончины мужа Андрея отзывалась только на его имя, Арсений берёт имя покойной и называет себя Устином. Устин странствует, лечит больных чумой, исцеляет мать и её ребёнка, побеждает искушение жить в довольстве у князя Белозерска, продолжает своё странствие-искупление, становясь юродивым во Пскове. Юродивый, как и преподобный, уходит от мира, но остаётся в социальном измерении, где добровольно терпит унижения и оскорбления, нищету и непонимание, а ночью замаливает свои грехи и своих обидчиков. Это максимальная степень
11 Водолазкин Е.Г. Лавр. М., 2018. С. 30.
12 Там же. С. 20.
13 Там же. С. 21-22.
14 Там же. С. 22.
отречения от себя, «своего рода переходная область между мирами, несущая черты смеховой культуры, но принадлежащая к сфере святости»15.
В «Книге пути» Арсений совершает путешествие в Иерусалим вместе с итальянцем Амброджо. По пути в Святую Землю они оказываются в Венеции, которая по описаниям напоминает Северную Венецию — Санкт-Петербург, которого в то время, конечно же, ещё не было. Данный факт следует рассматривать не столько с сюжетной точки зрения, сколько с семантической, духовно-интертекстуальной, когда стирание пространственно-временных границ знаменует «крестообразность времени»16 — вхождение бытийного мгновения в вечность, подобно как каждый фрагмент человеческой жизни ведет к эсхатологическому завершению.
Необходимо отметить особенности темпоральных характеристик, пространственно-временной символики, отражающих смысловые акценты движения. Онтология времени представляется в разных ипостасях, которые пересекаются, сходятся, имеет связи с прямой, обратной и сферической перспективой, круговым движением и крестообразностью в наиболее таинственных и драматических моментах — прошедшее, настоящее и будущее связано с вечным и вечно настоящим. Смысл времени обнаруживается в приготовлении к вечности, в духовно-нравственном преображении и восхождении ко Христу. В древнерусском искусстве, в клеймах иконописи, подобно дням и годам, от рождения до успения разворачивается жизнь подвижника, где каждый фрагмент насыщен огнём и горением как символом невидимой брани. Торжественность и лаконичность, простота и краткость сюжетных построений в житийных иконах созвучна молитве. Концепция времени заключается в совмещении разновременных событий древнерусского и современного миросозерцания, в драматургии пути, иерархии и послойном восхождении; оно прочитывается как духовное полотно Вселенной, образ средневекового миросозерцания, но в то же время создаёт путь-вектор, открытый для современного человека. По мысли М. В. Бочкиной, одного из комментаторов романа, «образ времени в средневековом сознании основан на соотнесении понятий цикличности и линейности. Если в античности преимущественно цикличный характер времени (мифологическое время), то в иудео-христианской культуре время понимается как линейный исторический процесс, имеющий начало и конец (от акта Божественного творения к Страшному суду), обретает свойство необратимости»17.
В «Лавре» используется две концепции: линейность присутствует в развитии сюжета повествования, а символическая цикличность отражает внутренний путь героя. Символическое время замыкает концы круга, олицетворяя путь ко Христу, который есть «альфа и омега». По словам Евгения Водолазкина, его роман о том, что «времени нет, что всё существует в вечностном измерении, что все события существуют вне времени. Именно с этим связаны те моменты,
15 Юдин А.В. Русская народная духовная культура. М., 1999. С. 78.
16 Прохоров Г. М. Памятники переводной и русской литературы XIV-XV веков / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Ленинград, 1987. С. 91.
17 Бочкина М. В. Отражение средневековой концепции времени в романах Водолазкина «Лавр» и «Авиатор» // Вестник РУДН. Сер.: Литературоведение. Журналистика. 2017. Т. 22. № 3. С. 476.
которые многих читателей раздражают. Они нацелились на чтение добротной исторической прозы, а тут мой герой Арсений, живущий в XV веке, видит в лесу пластиковые бутылки, а в пламени печки — самого себя же в старости, а другой герой, Амброджо, наделён даром видеть картинки будущего»18.
Напряжение в романе создается противоположными модусами языка-бытия, о чём писал Мартин Хайдеггер в письме Жану Бофре: «язык есть дом бытия»19. И эти два модуса сталкиваются, чтобы показать духовную инородность нашего времени по отношению к средневековому, иной тип мышления современного человека по отношению к мышлению христианина. Автор побуждает читателя почувствовать себя чужим в органике святости. Второй аспект связан с обратным действием: читая произведение, мы проживаем с героем незнакомый ему опыт страданий и искушений, ведущий к святости. Таким образом в художественном тексте романа сопрягается тема духовного и душевного, молитвенно-аскетического творчества и чувственно-телесного познания, характерного для светской культуры.
Тема отшельничества, внутреннего затвора включает в сюжет романа ещё один аспект, связывающий современное произведение с древнерусской культурой. В молитвенно-аскетическом творчестве, наиболее ярко отраженном в шедеврах иконописи, например, в творчестве прп. Андрея Рублева, отшельничество активно развивалось на Руси в первой половине II тысячелетия. Среди отшельников известны прп. Сергий Радонежский, прп. Кирилл Белозерский, прп. Нил Сорский и многие другие. Считалось, что пустынь, затвор способствуют практике умного делания, созерцанию Божественного света. Она является особым местом для размышления о смерти, верным убежищем от мирских соблазнов. В данном контексте формальные категории постмодернизма — «лабиринт, хаос, гипертекст, эпатаж, смешение историко-временной линии» — призваны наиболее ярко отразить сложнейшие трансформации внутреннего мира героя, поиски и падения, провалы в бездну, вызванные греховной поврежденностью. Как свидетельствует Новый Завет, на пути к Богопознанию и преображению, «призванности на царство» неизбежны муки, кровь и личное со-распятие Христу. Но в идейно-образной концепции романе нет главного признака постмодернистской философии — игры со смыслами, дьявольского смешение добра и зла, тьмы и света как образа духовно-нравственной толерантности. Идея романа всегда о главном — движении ко Христу.
Завершающая часть, «Книга покоя», сводит сюжетные линии «на круги своя» к одному духовно-нравственному центру, подобно событиям в иконописи, развертывающимися в обратной перспективе: Устин возвращается в Рукину слободу, где провёл детство, и приходит в монастырь: «Сойдя с коня Арсений опустился на колени и поцеловал землю у монастырских врат. После долгого путешествия я, любовь моя, вернулся домой, сказал Арсений Устине.
18 Водолазкин Е. Г. О средневековой письменности и современной литературе // Культуролог. URL:http://culturolog.ru/index2.php?option=com_content&task=view&id=2507&po p=1&page=0&Itemid=8 (дата обращения: 10.09.2022).
19 Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Владимир Бибихин. URL: http://www.bibikhin. ru/pismo_o_gumanizme (дата обращения: 10.09.2022).
Твоё путешествие только начинается, возразил старец Иннокентий. Просто теперь оно пойдёт в другом направлении. Арсений поднял голову и посмотрел на старца снизу вверх»20. Последним этапом его жизни стало помещение в пространство, которое, по евангельскому слову, символизирует путь к обретению «мудрости змеи и чистоты голубя» (ср. Мф 10:16). Арсений принимает постриг с именем Амвросий, а впоследствии его облекают в схиму с именем Лавр. После принятия схимы Лавр покидает стены монастыря и уходит в отшельничество. Как показано в памятниках живописи, у одних художников, например, в гравюрах Дюрера, старость — это путь к телесной смерти, к аннигиляции, за которой ничего нет, у других, как у Рембрандта, — это просвечивающая через шелковую ткань телесности божественная светоносность.
Категории целостности и развоплощения, райскости и логосности, открытые в иконописи и древнерусской литературе, как и их антитезы хаос, абсурд, деструкция, лабиринт — визуальные образы «Ничто», являются не столько интеллектуально-теоретической или эстетической проблемой, системой богословского дискурса, сколько выстраданным содержанием духовной жизни. «Держи ум твой во аде, и не отчаивайся»21, — говорил прп. Силуан Афонский. Значение Слова, животворящего и созидающего, глубоко для культуры, которая хранит память о способности на примере ап. Павла, «слышать неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор 12:2, 4).
Многие религиозные мыслители и богословы XX века, такие как митр. Антоний Сурожский, архим. Софроний (Сахаров), протопр. Александр Шмеман, очень точно передавали духовные процессы современного общества, визуальные образы которых могли быть представлены языком искусства постмодернизма. Например, по мысли протопр. Александра Шмемана, «человечество, которое мы наблюдаем и которое и есть мы, есть человечество сломанное. Мы "вверх ногами" и нет центра, который бы всё это умиротворил. Разделенные внутри самих себя, мы разделены и между собой. Этот разделённый в самом себе человек оказывается "мерой всех вещей", и это возвышение парадоксальным образом сочетается с его умалением, с искажением его призвания и божественного замысла о нём. С отречения образа неизреченной славы наша цивилизация началась с того, что по богословской аналогии следовало бы назвать вторым грехопадением. Нарушая иерархию бытия и извращая свою природу и роль к окружающему миру, человек, объявив творцом себя, творит себе других богов, более жадных на человеческие жертвы, чем были боги языческие»22. Но вместе с тем, продолжая мысль о. Александра Шмемана, если «Православие стоит перед "современностью" как голое отрицание, то оно делает дело варвара. Ибо оно всё больше и больше отрицает и отбрасывает то, чего попросту не понимает... Как важна, как драгоценна потому эта, постоянно подчеркиваемая в Евангелии, связь Христа и Его проповеди со всей преемственностью, то есть именно культурой тех, кому Он проповедует, и безнадежность — отсюда — всех попыток выделить какое-то "чистое Евангелие".
20 Водолазкин Е. Г. Лавр. С. 372.
21 Софроний (Сахаров), архим. Преподобный Силуан Афонский. 3-е изд. Сергиев Посад, 2011. С. 32.
22 Шмеман А., прот. Дневники 1973-1983. С. 539.
Только потому и могла Евангелие "взорвать" древнюю культуру и изнутри, изменить и обновить её, что было внутри её...»23
Выраженный через Слово и Образ христианский путь, проходящий через мглу и «тьму кромешную», по мысли архим. Софрония (Сахарова), можно уподобить древу: «Когда мы смотрим на вековое дерево, высоко к облакам возносящее свою крону, то мы знаем, что сила корней его, идущих в глубину, должна соответствовать массиву дерева. Если бы корни не проникли в тёмные недра земли, быть может, настолько же глубоко, насколько возвышена крона; если бы масса его корней и крепость их не были соответственными объёму и весу видимой части дерева, то не могли бы они кормить дерево, ни удержать его стоящим: и малый ветер повалил бы его. Так и в духовной жизни человека. Если мы сознаём величие призвания нашего во Христе, т.е. нашего избрания в предвечном Совете Божием для усыновления, и это прежде создания мира, то отсюда мы не возносимся в гордости, но действительно смиряемся. Движение вниз, во тьму кромешную, необходимо всем нам, чтобы устоять в подлинно христианском духе. Выражается оно в постоянной памяти о нашем изначальном ничтожестве, через самое жестокое осуждение себя за всё. И чем глубже нисходит человек в своем самоосуждении, тем более возносит его Бог. ".Каждый возвышающий себя будет унижен, а каждый, принижающий себя, будет возвышен" (Лк 18:14)»24. Архим. Софроний говорит о божественной миссии человека в христианстве, отличающейся от других религиозных учений и систем, учителей и пророков и основателей религий — он «более чем микрокосм: он микротеос: будучи тварью, он получил заповедь стать богом»25.
Путь культуры от иконы до авангарда, от древнерусского искусства до современного художественного процесс — путь от Богопознания до богоборчества, от Рая до сошествия во ад; от Божественного Света до тьмы кромешной, выраженной в «Черном квадрате» Казимира Малевича как образе революции и вселенской апостасии. Архим. Софроний говорит и о личном опыте — переживании бессмысленности всех стяжаний на земле, ощущении быть брошенным в мрачную область, где нет Времени. «Благодаря Смертной Памяти, которая постепенно возрастая, достигла такой силы, что мир, весь наш мир воспринимался мною подобным некоему миражу, всегда готовому исчезнуть в вечных провалах небытийной пустоты»26. Таким образом, современная секуляризованная культура свидетельствует в художественных образах о кризисах духовной жизни, осмысленных в двухтысячелетнем опыте христианства. Эти традиции были продолжены и в классической культуре, критическом реализме передвижников и романной драматургии писателей XIX века, опиравшихся на христианское мировоззрение, пронизанных болью за отечество и «маленького человека». Поэтому при формально-технической схожести категорий и языка постмодернизма XX века в романе «Лавр», как говорилось выше, они имеют совершенно иное духовно-нравственное наполнение.
23 Там же. С. 552.
24 Софроний (Сахаров), архим. Видеть Бога как Он есть. Сергиев Посад, 2009. С. 259.
25 Там же.
26 Там же. С. 160.
В романе «Лавр» Евгений Водолазкин демонстрирует не только глубокое знание мировой литературы и эстетики постмодерна как феномена культуры Новейшего времени, но и способность через современные формы художественного мышления выйти в смысловое поле христианского мировоззрения, в образы и символы библейского текста. Роман обращает читателя к глубинным смыслам русской культуры, к постижению смысла бытия, святости и жертвенной любви как основы христианской онтологии, когда под каждой строкой видимого текста существует невидимый пласт, раскрывающий таинственное движение к преображению, восстановлению духовно-телесной целостности личности. Через лабиринт сюжетных сцеплений, категории «мрака и хаоса», порой и абсурда, неизменных на пути к Богу, роман дышит, движется и живёт в пространстве христианского миросозерцания, упраздняющего смерть и дающего голос Автору — Промыслу Божьему.
Таким образом, роман можно назвать художественным диалогом современного писателя с христианской культурой, её ценностями и смыслами, поиском внутренней и национальной идентичности при сменяющихся координатах истории и драматизме настоящего. Желание в искусстве выразить Истину, Добро и Красоту всегда отличает подлинную культуру. Именно в этом направлении постигаются и художественные достоинства романа, и значение творчества души, представленные Евгением Водолазкиным.
Источники и литература
1. Бочкина М.В. Отражение средневековой концепции времени в романах Водолазкина «Лавр» и «Авиатор» // Вестник РУДН. Сер.: Литературоведение. Журналистика. 2017. Т. 22. № 3. С. 475-483.
2. Водолазкин Е.Г. Лавр: роман. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. 448 с.
3. Водолазкин Е. Г. О средневековой письменности и современной литературе // Культуролог. URL: http://culturolog.ru/index2.php?option=com_content&task=view&id =2507&pop=1&page=0&Itemid=8 (дата обращения: 10.09.2022).
4. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.: Институт экспериментальной социологии; Алетейя, 1998. 160 с.
5. Мертон Т. Одинокие думы. М.: Изд-во Францисканцев, 2003. 126 с.
6. Прохоров Г. М. Памятники переводной и русской литературы XIV-XV веков / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Ленинград: Наука, 1987. 292 с.
7. Руди Т. Р. О композиции и топике житий преподобных // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 57. СПб., 2006. С. 431-500.
8. Софроний (Сахаров), архим. Видеть Бога как Он есть. Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева лавра; Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь, 2009. 398 с.
9. Софроний (Сахаров), архим. Преподобный Силуан Афонский. 3-е изд. Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2011. 528 с.
10. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Владимир Бибихин. URL: http://www. bibikhin.ru/pismo_o_gumanizme (дата обращения: 10.09.2022).
11. Шмеман А., прот. Дневники 1973-1983. М.: Русский путь, 2007. 720 с.
12. Эко У. Шесть прогулок в литературных лесах. СПб.: Симпозиум, 2002. 288 с.
13. Юдин А. В. Русская народная духовная культура. М.: Высшая школа, 1999. 333 с.
