CC BY
48
Эксперимент и инновации в школе
Война глазами детей
№ 2/2015
Блокада глазами ленинградских детей
В. Иориш
Мои воспоминания о блокаде
В начале блокады мне исполнилось три года. Полная картина, естественно, не сложилась. Память выхватывает отдельные наиболее яркие пятна.
С голоду я не помер благодаря дуранде. Ее вкус у меня до сих пор во рту, потому что этот большой, тяжелый, очень твердый диск зеленовато-коричневого цвета я сосал и обгладывал с утра до ночи. Дуранда — прессованный жмых вылущенных кукурузных початков. Теперь я понимаю, что это была довольно питательная вещь. Но чего-то в ней не было, потому что мать говорила, что я постоянно отскабливал известку со стен. Очевидно, кальция. Но извести мне явно не хватило, поэтому вырос я типичным ленинградским рахитиком, с кривыми ногами, между которыми если не футбольный, то теннисный мяч пролетит точно.
Во время бомбежек я находился дома. Мы жили на первом этаже на Тамбовской улице, мать работала, а за мной время от времени присматривала одна пожилая женщина с 3-го этажа. Когда завывали сирены (сигнал приближающегося авианалета), у нее не всегда были силы закутывать меня и тащить в бомбоубежище.
Однажды мать пришла в слезах — бомба попала в соседний дом, где жила ее родная сестра Нина. А старшего брата Сашу мать искала 30 лет. Безрезультатно. Ответ приходил один: «Пропал без вести».
Из блокадных воспоминаний в памяти осталось блокадное небо. Очень оно было необычное и яркое. Необычное потому, что вместо облаков над городом постоянно висели такие же пузатые, как облака, аэростаты. А яркое потому, что лучи прожекторов — а это огромнейшие столбы ослепительно белого огня, — ни на секунду не останавливаясь, перекрещивали пространство над головой во всех направлениях.
В конце марта нас вывозили по Дороге жизни. Память сохранила это событие благодаря одному страшному эпизоду. Колонна небольшая — 5-6 машин. Цепи на покрышках, круг белой бумаги на заднем борту — единственный ориентир, машины шли без света.
Где-то примерно часа в три ночи передняя машина попала в полынью. Она завалилась туда передком, задние колеса еще были на льду. Большинство из тех, кто сидел в кузове, успели выпрыгнуть. Мать говорила, что вместе с машиной ушли под лед человека четыре. Забрали пострадавших, потеснились, тронулись дальше. До сих пор хорошо помню густую атмосферу паники, которую каждый взрослый старался загнать вовнутрь — на войне избыток эмоций неуместен. До Кобоны добрались благополучно.
Из послеблокадного времени запомнилось два эпизода.
Выбравшись из блокадного кольца, мать сумела добраться до своей родной деревни Великий Двор, что на Волге в Тверской области.
Уже утро, но в комнате темно — окна, как и в Питере, плотно занавешены. Я почти проснулся, но что-то очень приятное не выпускало меня из мягкой постели. Потом сообразил — тишина. Поразительно глубокая тишина. После завывания авиационных бомб, воя сирен, уханья зениток, разрывов снарядов тишина воспринималась как самоценный запредельный мир. Моменты такой сладкой тишины до сих пор ловлю как божью благодать.
9 мая 1945 года мы с матерью гуляли по Москве. Поблизости шел военный, грудь его была увешана наградами. Мы подошли к углу, и вдруг шум перекрестка был заглушен его криком: «Коля!» С поперечной улицы к этому углу выходил другой военный, и его возглас также наполнил улицу звоном радости: «Ваня!» Они крепко обнялись, и тогда я впервые увидел, какие крупные слезы могут быть у мужчин...
Много позже сообразил: наверное, также рыдала бы моя мама, если спустя 30 лет нашла бы своего брата Сашу.
Р.Р. Шварц
Блокада и ее жертвы
Помню хорошо, как мои братья бегали тушить зажигалки. Меня на крышу не пускали, были случаи падений.
А как-то вечером (врезалось в память) наш «ястребок» в небе был подбит немцами, задымил и упал где-то недалеко от нас.
Смутно, но вспоминаю зарево от (как узнал позднее) пожара на Бадаевских складах. Могло бы и не быть таких ужасов голода.
Из блокадных реалий хорошо помню мороз, постоянное сосущее чувство голода (до голодных спазм в желудке). Помню ужас, который охватил меня, когда я увидел, что у покойника отрубили мягкую часть ноги, — его выносили из подвала люди из санитарной службы. Это сегодня мы уже знаем, что в блокаду были случаи людоедства, даже известны отдельные эпизоды, когда матери, чтобы сохранить жизнь более взрослых детей, жертвовали самыми маленькими, например грудничками. Все равно для этих малышек уже не было молока.
Весной 1942 года из города — хорошо помню — вывозили трупы, наваленные, как дрова, в кузова грузовых машин. Особенно сам стук поражал, трупы-то были замерзшие.
Вообще, надо сказать, что число жертв первой зимы сильно преуменьшают (и понятно, почему). Сей-
Блокада глазами ленинградских детей
час уже опубликованы цифры, относящиеся к печам на территории нынешнего Парка Победы. Даже одна женщина, которая вела учет под запись, вспоминает, что цифры были за 1,8 миллиона. Сами журналы, конечно, приказано было уничтожить (уже после войны). Холм из пепла сожженных умерших был после войны бульдозерами разровнен, перекопан с грунтом. На его месте и был разбит настоящий Парк Победы. До сих
пор жители Питера возмущаются попытками властей устроить на месте этого парка увеселительные заведения, рестораны, фитнес-клубы...
Кстати, число захороненных на Пискаревском мемориальном кладбище тоже «слегка» преуменьшено. Вывезли по Дороге жизни не больше 150 тысяч человек, в основном детей. А до войны население Ленинграда с пригородами составляло 4,5 миллиона человек.
