CC BY
98
9. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». М., 1975.
10. Якобсон Р. Мои любимые темы // Роман Якобсон: Тексты...
11. Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987.
12. Якобсон Р. Язык и бессознательное. М., 1996.
13. Kopper J.M. «When Does One Wear Black? When Mourning the Dead»: Resuscitating Jakobson's Theory of Metaphor and Metonymy in Contemporary Literary Criticism // Роман Якобсон: Тексты.
14. Weststeijn W.G. Poets are not Aphasics. Some Notes on Roman Jakobson's Concept of the Metaphoric and Metonymic Poles of Language / / Dutch Contributions to the Ninth International Congress of Slavists. Literature. Amsterdam, 1983. (Studies in Slavic Lit. and Poetics. Vol. 2).
Об авторе
Т.В. Цвигун — ст. преп., РГУ им. И. Канта, [email protected].
УДК 882.091 — 95
78
Г. Ойцевич
БЕЗ ЛЕГЕНДЫ НЕ ОБОЙТИСЬ:
ДЖИМ МОРРИСОН В ОЦЕНКЕ ЯРОСЛАВА МОГУТИНА
Д.Д. Моррисон - рок-певец, автор песен, стихов и прозы, создатель и лидер группы «Дорз» («The Doors»), творчество которой сыграло значительную роль в культуре 1960-х гг. В эссе Я. Могутина автор находит как отражение эстетической позиции самого Могутина, так и ретроспективную оценку Моррисона культурой современного авангарда.
Jim Morrison - singer, songwriter and leader of The Doors rock-band, whose works played a major part in the culture of the 60-s. In the essay of Yaroslav Mogutin, the author of the paper finds both the reflection of aesthetic views of Mogutin and retrospective evaluation of Morrison as presented by the culture of contemporary avant-garde.
In the universe, there are things that are known, and things that are unknown, and between them there are the doors.1
Эссе Ярослава Могутина о Джеймсе Дагласе Моррисоне (1943 — 1971) является в большей степени моноспектаклем, написанным по случаю 50-летия со дня рождения Короля-Ящера, чем критическим опытом [1]. Могутин — исполнитель монолога, его режиссер и сцена -
1 Во Вселенной есть вещи известные и неизвестные, и между ними есть двери (англ.). Слова, которые Моррисон часто цитировал, приписывая их у. Блейку.
рист — сосредоточивает свое внимание на самоэкспрессии: хочет выдвинуть на первый план образ молодого Моррисона, его действия и мысли, прокомментировать этапы биографии, преувеличить иногда какую-то деталь, подойти близко-близко к карикатуре. И сознательно промолчать обо всем, что может его с Моррисоном роднить.
Заглавие моноспектакля: «Гимн Смерти». Подзаголовок: «Джим Моррисон и я в кирзовых сапогах». Конструкция: 22 абзаца в виде картин, из которых 15 — оригинальные могутинские картины, а 7 — переведенные на русский язык тексты Моррисона. В главных ролях: Могутин и его кирзовые сапоги. Реквизиты: столик, письменные принадлежности. Не очень яркий свет, направленный на автора. Время: 8 декабря 1993 года. Вокруг тишина. Действие!
Все начинается с размышлений, как будто примиряющих эссеиста с тем, что произошло 3 июля 1971 года около пяти утра — со смертью Моррисона. Таинственная кончина кумира породила легенду и защитила Моррисона от физического старения, от необходимости стоять в одном ряду с другими пятидесятилетними — живыми реликтами рока. Могутин не щадит ровесников лидера «Дорз». На фоне могутинского сарказма рисуются силуэты одногодок Моррисона, царствующих в русском искусстве: Лимонова, Соколова, Шемякина.
Могутин высказывает суждения о природе, своеобразии поэтического таланта Моррисона. Он подчеркивает его оригинальность и смелый вызов американской традиции стихосложения. Ведь среди поэтов рок-культуры Моррисон одним из первых стал игнорировать каноны пения, пренебрегая рифмой. Лидер «Дорз» рано избрал путь новатора, для которого желание полного самовыражения оказывается законом и оправданием любого действия, даже самого скандального — и на сцене, и на бумаге. Не все поклонники Короля-Ящера знают, что тиражи его первых поэтических сборников, выходивщих при жизни Моррисона, ограничивались ста экземплярами. Малый тираж — малое воздействие. Лишь суррогат огромной славы. Могутин открыто и без иронии восхищается стихами Моррисона, признавая скромными его музыкальные способности: «Стихи Моррисона... можно отнести к вершинам современной американской лирики. Он был гениальным поэтом и никаким музыкантом. Мелодии, сочиненные и напетые им, а потом записанные музыкантами "Дорз", поражают своей безысходностью...» [1]. В качестве доказательства эссеист приводит следующие слова из «Американской молитвы»:
Мы живем, мы умираем, и смерть — это не конец. Мы все глубже погружаемся в Ночной Кошмар, сминая об жизнь цветок нашей страсти, прильнув к клиторам и членам отчаянья. В последний момент мы подхватим триппер из паха Колумба, наполненного зеленой смертью.
(Я схватил ее ляжку — смерть улыбнулась)... [1].
Могутин вспоминает, что с годами Моррисон стал относиться к музыкальной карьере с нарастающим отвращением: концерты предназначались для массового слушателя и должны были приносить прибыль «Дорз», Король-Ящер же хотел петь в камерных условиях для небольшой группы ценителей, чтобы открывать перед ними прежде всего талант поэта, а не певца. Может быть, именно поэтому последние концерты «Дорз»
проходили так скандально. Автор эссе сравнивает поведение Моррисона-бунтовщика с несогласием на жизнь битников, оценивая бунт Короля-Ящера выше, чем недовольство буржуазной моралью, выраженное Берроузом, Гинзбергом, Керуаком. Могутин замечает, что бунт Моррисона, «в отличие от эстетского бунтика (курсив мой. — Г.О.) его любимых битников, имел гораздо более разрушительные последствия, до сих пор напоминая о себе чудовищными по своей изощренности и извращенности ритуальными самоубийствами на его могиле »[1].
Формированию легенды о Короле-Ящере еще при его жизни способствовало то, что лидер «Дорз» смело нарушал нравственные нормы и раскрывал табуированные механизмы функционирования людей в буржуазном обществе, в котором трудно жить человеку, пытающемуся порвать с официальным каталогом запретов и предписаний. Эти механизмы превращают естественное в запретное. Именно под их действием нагота как природное состояние новорожденного человека и метафора моральной чистоты становится пошлым телом, предметом стыда. Останки же выглядят как кошмарное доказательство бессилия индивидуалиста и отсутствия смысла страдания вплоть до перехода в вечность, а у каждого входа в пространство вечности стоит... Смерть.
Моррисон жил в ожидании Смерти, преждевременной, но предначертанной. Он был убежден, что окажется третьей ее жертвой, третьим свидетелем («Number 3», как он говорил) — после Джима Хендрикса (1942—1970) и Дженис Джоплин (1943 — 1970). Хендрикс умирает 18 сентября 1970 года2, прожив 10157 дней, а Джоплин — 4 октября, оставив за плечами 10120 дней. Моррисон же умер после... 10069 дней жизни. Сходство чисел удивляет. Но мы все-таки не знаем, сколько в поведении секс-кумира Америки было сознательного мифотворчества, а сколько неуловимого влияния звезд3. В стихах и песнях Моррисона, подчеркивает Могутин, «Смерть присутствует в каждом слове, в каждой строчке» [1].
Желание познать Смерть, упорное стремление к Ней, приближение Ее с помощью алкоголя и наркотиков — не то же самое, что естественное приближение человека к переходу в вечность. Моррисону смерть представлялась взглядом за таинственные Двери, согласием на опасность, на риск, под обаянием которого артист оставался всю жизнь. Судьба Моррисона — это сплошной диссонанс: он хорошо знал, что, увидев то, что скрывают Двери, он уже не возвратится к живым. Поэтому он, как путник, постоянно приближался к запретным воротам, пробуя и проверяя человеческие способности, готовность человека к трагическому финалу. В поле жизненных противоречий, то есть на орбите Смерти, Король-Ящер пребывал до самого конца.
Могутин считает, что вся эстетика, философия и эротика Короля-Ящера создают Гимн Смерти. Так как обыкновенная смерть не бывает, по
2 Слова, идеально подходящие к ментальности Моррисона, сказал Джимми Хендрикс: «It's funny the way most people love death. Once you are dead you are made for life. You have to die before they think you are worth anything...» (Цит. по: www.hotshotdigital.com/WellAlwaysRemember/JimiHendrix.html). А Моррисон обычно повторял: «Будь живым, а доживешь до смерти» [2].
3 О стратегиях создания писательских автобиографических мифов см. [3].
мнению эссеиста, красивой, не восхищает, не возбуждает, не волнует, не вызывает оргазма, словом — ничего не может, мирная смерть в своей постели не могла быть желанной перспективой для лидера «Дорз». Он, близкий по натуре к Фассбиндеру, имел к смерти особое, почти некрофильское отношение. Моррисон приближался к смерти решительно, проводя эксперименты с галлюциногенами, чтобы узнать тайну Грани, провидеть Ту Сторону и в своем воображении приблизиться к неизбежному Выходу через Двери, ведущие к чему-то неопределенному:
Все плывет и кружится. Кожа разбухает, и больше нет различия между частями тела. Вторгается звук угрожающих, дразнящих, монотонных голосов. Это не страх, а желание быть поглощенным («Господа и новые создания»);
Мгновения внутренней свободы, когда разум открыт для бесконечности мира, и смущенная душа обречена бродить в поисках учителей и друзей («Открытие Люка») [1].
Кажется, что желание Смерти продиктовано у Моррисона таким же сильным желанием Идеальной Жизни. Сплошные экзистенциальные оксюмороны. Между их семантическими полюсами, между реальным и идеальным находится «Все Остальное» — Бездна, наполненная бессмысленными поисками самого себя и того самого Люка, Пограничной Двери. Сблизить эти полюса, чтобы раньше открыть Люк, удается только вмешавшись в законы Жизни. Например, путем самоубийства. Моррисон, утверждает Могутин, умер потому, что очень хотел умереть, а дыра смерти «охватила его, как теплая дружеская рука...» [1]. Восьмого декабря 1993 года, в день создания эссе о Моррисоне, Королю-Ящеру исполнилось бы 50 лет. Могутин возвращается к главной мысли очерка и убедительно утверждает: «Ему не могло быть 50» [1], оправдывая таким образом смертный, хотя совершенно случайный, исход героя эссе4. Кажется, что противовесом для атэ штвпИ Моррисона, проникнутого черной энергией, было бы, наверное, евангелие жизни5. Однако нет никаких шансов на то, чтобы Король-Ящер, будучи там, сумел изменить миф о самом себе здесь, на земле6.
Несомненно, не только в случае Моррисона мы имеем дело с гло-рификацией эстетики «истребленных душ» и эстетики смерти. Последняя же на протяжении тысяч лет расширяет поле индивидуального
81
4 Максим Макарычев пишет: «Впрочем, мне трудно поверить, что Моррисон смог бы дожить до этих лет, если бы не смерть в одном из парижских отелей летом в 1971-м. Невозможно представить Джима, с его тягой к саморазрушению, с его страстным желанием вырваться из мира серости, обыденности, "одномерных" людей, убеленным сединой...» [2].
5 Одна из энциклик папы римского Иоанна Павла II так и называется: Evangelium vitae.
6 О последствиях неестественных смертей «звезд» хлестко написал Стас Артемов: «Рок-идолам, да вообще любым культовым персонажам, нельзя умирать так. Уж лучше бы официально заносить безвременно, по дури ушедших в списки "пропавших без вести". Потому что изрядное число поклонников идола жаждет жить и умереть "по образу и подобию". Жаль, нет статистики, сколько малолетних идиотов повторили "подвиг" Моррисона и ложились в ванну, приняв овердозу» [4].
творческого воздействия и экспрессивного влияния. И всегда, независимо от степени «нетрадиционности» тех или иных художественных высказываний, иное слово открывает новую правду о человеке, пусть и неприятную для слуха, а порой и шокирующую, так как она не освоена нашим восприятием, не входит в наш канон красоты.
В последних абзацах своего моноспектакля Могутин затрагивает переводы Моррисона на русский язык. Все они, говорит эссеист, пользуясь словами своего друга Льва Наврозова, звучат как «малопонятная ахинея» [1]. Надо, однако, помнить, что американской аудитории стихи Короля-Ящера тоже вовсе не были приятны. Выбирая авангардный путь, Моррисон сознательно игнорировал существовавшую традицию, в которой не было места для «пронзительных, грубых, иногда — страшных и обжигающих стихов» [1]. Благодаря двуязычным изданиям каждый может убедиться, что «Моррисон-песенник примитивнее Моррисона-поэта» [1].
Могутинский комментарий оказывается лаконичным. Сигнальный рожок предсказывает конец моноспектакля. Все обрывается, а заключение может удивить читателя, ожидающего более традиционного финала: «Да, они все еще там. Они всегда, всегда будут там. Там-па-ра-ра-ра-рам. Никогда не писал в кирзовых сапогах. Меня мутит от этих вонючих сапог!» [1].
Можно ли усмотреть сходство в биографиях Могутина и Короля-Ящера? Несомненно, да, так как и тому и другому было нелегко расти. Оба сыграли драматические роли юношеского возраста, запутались в конфликте поколений. Вступали в спор с отцами. В спор об авторитетах. В спор об образовании. Оба поступали в вузы и уходили из них. Приводили в бешенство учителей и товарищей. Сопротивлялись явно и скрыто, внешне и внутренне. Проявляли негодование. Пристрастились к алкоголю и наркотикам. Хаотичный и рискованный секс считали противоядием от душевной муки. Профанировали реальность. Использовали мат для самовыражения. Читали неспокойных писателей и философов. Моррисон зачитывался текстами Уильяма Блейка, Алена Гинзберга, Джека Керуака, Лоуренса Ферлингетти, Жан-Поля Сартра, французских символистов — особенно Артура Рембо, увлекался философией Фридриха Ницше7. И Могутина поражали идеи немецкого
82
7 К этому перечню можно добавить и другие имена. По Льву Гунину, «Мало кто обратил внимание на главенство немецких корней в творчестве поэта. Ах, неужели? — воскликнут многие. Моррисон — росток немецкой культуры, пересаженный на американскую почву? И всё-таки — немецкое начало властно прорывается сквозь англо-американскую языковую оболочку. Ницше, Фрейд, Шопенгауэр, Бертольд Брехт, Фридрих Дюрренматт, Томас и Генрих Манн, Герман Гессе... — гораздо ближе самой сущности творчества Моррисона, чем "свои", американские влияния. Своей цельностью творчество Моррисона обязано немецкому экспрессионизму. <...> Английские корни Джима
Моррисона определенно ведут к Блейку. Как и Моррисон-поэт, Блейк не был признан своими современниками. Их обоих роднит мягкая лирическая сфера глаза "в жестком носителе-переплете"» [5].
мыслителя, захватывали произведения битников и лирика Рембо; Ницше — добавим — по сей день занимает важное место в жизни автора эссе. И Моррисон, и Могутин жаждали управлять (и управляли) толпой. Могутин, пока живет, располагает все время такой возможностью: манипуляция — дело живых артистов.
Наконец, скажем слово об Уильяме Блейке, ибо все началось именно с него и с принятия Моррисоном его убеждения в том, что к Творцу ведут человека Картина и Воображение, а интеллектуальная рефлексия уступает им. Воображение и Картина, будучи божественными элементами, дремлют в каждом человеке. Воплощением Воображения является сам Христос, а художники оказываются его учениками. Ведь это они всегда действовали под влиянием импульса, а не обязывающих норм. Это они, как Моррисон и Могутин, считали реальный мир, подвластный твердым конвенциям, силой, смертельно угрожающей Воображению, а впоследствии — легенде. Блейк писал:
83
I must Create a System, or be enslav'd by another Man's;
I will not Reason and Compare: my business is to Create8.
Если вместо слова «Творец» мы поставим «Смерть» или «Дверь», мысль о созидательной силе Картины и Воображения сохранит свою правдивость. Если верить тому, что написал Блейк, отсутствие Картины и Воображения закрывает дорогу к Неизвестному и к Легенде, прерывает ход любого познания — Бога, Смерти, Двери. Моррисон указал нам темную, а может быть, самую светлую сторону силы Блейка. Их поэзия пресыщена бунтом и мощью. Она заявила о несогласии с действительностью, подчиненной негуманным ограничениям. Она шокировала парадоксальностью формулировок. Она приводила к острой реакции консервативный круг читателей. Могутин стал продолжателем непокорных авторов, их своеобразной репликой. Но своей творческой активностью Могутин далеко превзошел и Блейка, и Моррисона. У него есть еще и Картины, и Воображение. Он еще среди живых. Он пишет свою легенду.
Список литературы
1. Могутин Я. Гимн Смерти: Джим Моррисон и я в кирзовых сапогах // Независимая газ. 1993. 11 дек. [Электронный ресурс]. http://www.mitin.com/peo-ple/mogutin/morrison.shtml.
2. Макарычев М. Джим Моррисон захлопнул «Дорз» навеки [Электронный ресурс]. http://www.rg.ru/2003/12/11/doors.html.
3. Cieplinska J. Montaz i rytual, czyli o autokreacjach pisarskich. Krakow, 2003.
4. Артемов С. Дверцы от ящика Пандоры [Электронный ресурс]. http://www.peoples.ru/art/music/rock/morrison/.
5. Гунин Л. Джим Моррисон. «Лорды»: Несколько предварительных замечаний [Электронный ресурс]. http://gondola.zamok.net/133/133gunin_1.html
8 Из стихотворения Блейка «The Words of Los», входящего в поэму «Jerusalem».
Об авторе
Гжегож Ойцевич — д-р гуманитарных наук, проф., Варминьско-Ма-зурский университет, Ольштын (Польша), [email protected].
