CC BY
156
Всеволод ШИМОВ
БЕЛОРУСЫ И ПРОБЛЕМА "РОДНОГО ЯЗЫКА"
Современный мир характеризуется взаимодополняющими тенденциями глобализации и глокализации, когда процессы мировой экономической интеграции и снятия барьеров между государствами сопровождаются ростом локальных (в т.ч. этнических и языковых) идентичностей. Яркой иллюстрацией этого тезиса является Европейский Союз, где параллельно с формированием общеевропейского политико-экономического пространства происходит процесс регионализации, что в ряде случаев привело к кризису некоторых национальных государств (Бельгия, Испания). Интенсивные процессы формирования и роста этнических и языковых идентичностей происходят и на постсоветском пространстве. Здесь это обусловлено распадом СССР, образованием новых национальных государств и связанным с этим этнополитическим "переформатированием" региона. Базовой платформой национального строительства практически всех постсоветских государств стал этнический национализм, что предполагало в том числе вытеснение русского языка из всех функциональных ниш языком "титульной" народности. На этом фоне резко выделяется Белоруссия, где русский язык не только сохранил государственный статус наравне с белорусским, но и наблюдаются тенденции к дальнейшему увеличению значимости русского языка в жизни общества.
Так, данные республиканской переписи населения 2009 года выявили любопытные тенденции в динамике русско-белорусского языкового баланса в среде этнических белорусов. За период, прошедший с предыдущей переписи (1999 г.), этот баланс существенно сместился в сторону русского языка. Во-первых, заметно сократилось число белорусов, определяющих белорусский язык как родной: в 1999 году его назвали родным 85,6 % людей, идентифицирующих себя как белорусы, в 2009 году - только 60,8%. С другой стороны, доля белорусов, определяющих в качестве родного языка русский, возросла более чем в два раза - с 14,3% в 1999 году до 37% в 2009. Особенностью языковой ситуации в Белоруссии как в начале этого
© Шимов Всеволод Владимирович - кандидат политических наук, доцент, Белорусский государственный университет (Минск). Е-mail: [email protected] Ключевые слова: родной язык, языковая ситуация, языковой баланс, Беларусь, белорусы, национализм.
десятилетия, так и в конце его был значительный разрыв между числом людей, заявляющих белорусский язык как родной и реально использующих его в повседневном бытовом обиходе (прежде всего, в кругу семьи). Так, в 1999 году заявили, что разговаривают дома по-белорусски 41,3% людей, по-русски - 58,6%. К 2009 году это соотношение изменилось соответственно до 26% и 69,7%1 (см. Таб. 1).
Таблица 1.
Языковые предпочтения этнических белорусов: родной и разговорный языки
1999 г. (%) 2009 г. (%)
Белорусский как родной 85,6 60,8
Русский как родной 14,3 37
Белорусский как разговорный 41,3 26
дома
Русский как разговорный дома 58,6 69,7
Источник: Перепись населения 1999 г. Распределение населения Республики Беларусь по национальностям и родному языку в 1999 г. // http://belstat.gov.by/homep/ru/perepic/p6.php.; Перепись населения Республики Беларусь 2009 г. Население по национальности и родному языку // http://belstat.gov.by/homep/ru/perepic/2009/vihod_tables/5.8-0.pdf.; Перепись населения Республики Беларусь 2009 г. Население по национальности и языку, на котором обычно разговаривают дома // http://belstat.gov.by/homep/m/perepic/2009/vihod_tables/5.9-0.pdf.; Ша-хотько, Л. Население Беларуси по переписи 1999 г. // Информационный бюллетень Центра демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, № 49, 2000.
Таким образом, зафиксировано значительное сокращение численности людей, не только номинально идентифицирующих белорусский как родной, но и практикующих белорусскоязычие в быту. Это представляется вполне объяснимым и свидетельствует о крайне неустойчивых и поверхностных представлениях о самом понятии "родной язык". В 1999 году, очевидно, ещё сказывались последствия периода "белорусизации" начала 1990-х годов, когда государственная политика была ориентирована на формирование установки, что родным языком белоруса может быть только белорусский. Снятие идеологического пресса государства в языковом вопросе привело к тому, что к 2009 году многие русскоязычные белорусы предпочли в качестве родного указать реальный язык повседневного обихода, то есть русский.
А вот резкое сокращение (с 41 до 26 %) доли бытового употребления белорусского языка вызывает вопросы. Как представляется, 10 лет - недостаточный срок, чтобы привести к столь существенным сдвигам в языковой практике, особенно на уровне домашнего обихода. Отчасти объяснение может быть связано с естествен-
1 Перепись населения 1999 г. Распределение населения Республики Беларусь по национальностям и родному языку в 1999 г. // http://belstat.gov.by/homep/ru/perepic/p6.php.; Перепись населения Республики Беларусь 2009 г. Население по национальности и родному языку // http://belstat.gov.by/homep/ru/perepic/2009/vihod_tables/5.8-0.pdf.; Перепись населения Республики Беларусь 2009 г. Население по национальности и языку, на котором обычно разговаривают дома //
http://belstat.gov.by/homep/ru/perepic/2009/vihod_tables/5.9-0.pdf.
ной убылью старшего поколения сельских жителей, преимущественно использовавших разговорный белорусский язык. Однако здесь, как представляется, наблюдается не только изменение реальной языковой практики, но и сдвиг в восприятии языка. Важным языковым сегментом в Белоруссии является "трасянка" - сельское и отчасти городское (преимущественно среди людей рабочих специальностей) просторечие, возникшее в результате интерференции русского и белорусского языков. Переписи это явление не отражают, поскольку пользователи "трасянки" предпочитают относить её либо к русскому, либо к белорусскому языку. Как представляется, значительная доля респондентов, сказавших в 1999 году, что общаются дома на белорусском, имели в виду именно "трасянку"; к 2009 году многие из них уже заявили, что разговаривают дома на русском, понимая под этим всё ту же "трасянку". Причины этого сдвига отмечены выше: инерция "белорусизаторских" установок в 1999 году обусловливала определение "трасянки" как белорусского языка; к 2009 году ослабление "идеологического эха" белорусизации и высокий престиж русского языка побуждали идентифицировать "трасянку" уже в качестве этого последнего.
В целом, налицо тенденция, когда понятие "родного языка" всё больше ассоциируется с реальным языком повседневного бытового общения, а не с "титульным" языком национальности. Формула "белорусский язык - родной язык белорусов" перестает быть актуальной: многие русскоязычные белорусы, с раннего детства использующие русский язык в качестве основного средства общения, именно его, а не "титульный", указывают в качестве родного. Если эта тенденция сохранится, следующая перепись может обнаружить ещё большее количество белорусов, называющих русский язык своим родным.
В связи с этим требует серьёзного пересмотра сам концепт "национально-го"/"титульного" языка в отношении белорусов. Несмотря на официально установленное в стране двуязычие, в качестве такового рассматривается только белорусский язык, в то время как государственный статус русского языка обосновывается соображениями "прагматичного" характера: это язык международного общения, один из шести языков ООН, а также один из ведущих языков мировой науки. Однако в условиях, когда значительная часть белорусов даже на декларативном уровне отказывается идентифицировать себя с белорусским языком, его монополия на статус "национального" оказывается под вопросом. Также требуют детального изучения причины сложившейся ситуации.
Национальный язык как продукт "воображения "
Б. Андерсон определил нацию как "воображаемое сообщество", существующее как продукт коллективного "воображения" своих членов. Любая нация, даже численно относительно небольшая, является неконтактной социальной группой, большинство участников которой лично не знают и никогда не узнают друг друга. Поэтому такое сообщество может существовать только как воображаемое, то есть посредством воспроизводства образов, представляющих данное сообщество как внутренне интегрированную целостность - нацию1. Эти образы могут быть самые раз-
1 Андерсон, Б. Воображаемые сообщества: размышления об истоках и распространении национализма. - М.: Канон-пресс-Ц., 2001. С. 30.
нообразные - представления об общности происхождения и истории, государственная символика, географические карты, обозначающие национальную территорию, некие неформальные символы (например, неформальные символы Белоруссии - аист или зубр) и т.п. Важным элементом этого образного ряда является национальный язык. Следует отметить, что большинство национальных движений Европы носили именно языковой характер. Этим Европа отличается, например, от Америки (как Северной, так и Южной), где формирование наций происходило на основе гражданского противостояния колоний и метрополий, говоривших на одном языке (английском, французском, испанском или португальском). В Европе, где на малом пространстве сконцентрировано большое разнообразие этнических групп, язык закономерно становился символом национальной особости.
Говоря о нации как о продукте "воображения", то же самое можно утверждать и в отношении национального языка. Очевидно, следует различать язык как живую речь, средство непосредственной коммуникации между конкретными людьми, и образ языка как атрибут того или иного национального сообщества. Национальный язык не является некой объективной реальностью - он является продуктом концептуальной обработки этой реальности. Действительно, в ряде случаев оказывается достаточно сложным провести границы между близкородственными наречиями и диалектами, а также обосновать либо принадлежность тех или иных наречий к одному языку, либо их лингвистическую обособленность. Кроме того, нередко национальным активистам приходится противостоять тенденциям языковой ассимиляции, когда население, язык которого по тем или иным причинам оказался социально непрестижным, постепенно переходит на более "престижный" язык. Во всех этих случаях речь идёт о создании образа языка, который служит для национальной консолидации и мобилизации, а также для обособления от соседних, зачастую близкородственных, этнических групп.
"Языковой фетишизм", характерный для большинства европейских национализ-мов, является достаточно новым феноменом, возникшим вместе с самим национализмом, то есть не раньше XVП-XVШ века. Собственно, и о феномене "национального языка" мы можем более или менее уверенно говорить только с этого времени. "Национальный язык" представляет собой универсальное средство коммуникации на всех уровнях социальной структуры в рамках данного национального сообщества, то есть он выполняет функцию его внутренней интеграции. Вместе с тем - по крайней мере, это верно для Европы - "национальный язык" обособляет данное национальное сообщество от соседних сообществ, использующих свои "национальные языки", ставит между этими сообществами культурно-информационный барьер.
Подобная языковая структура, возникающая в Новое время, разительно отличается от того, что наблюдалось в Европе в Средние века. Для этого периода характерна жёсткая социальная стратификация языков. Живые разговорные наречия имеют социально непрестижный статус, характеризуются слабой литературной и художественной обработкой (на их основе существуют лишь "низкие" жанры), практически не используются в законодательстве. С другой стороны, существует универсальный "высокий" язык, единый для всей Европы и, таким образом, находящийся вне каких-либо этнических границ, - это латынь. Латынь - язык мертвый и поэтому доступен только высшим, образованным слоям общества. Престижность
латыни обусловливалась культурным наследием Римской империи, на руинах которой возникла западноевропейская цивилизация. В рамках империи латынь была универсальным средством коммуникации, языком высокой культуры, литературы, философии и науки и жёстко противопоставлялась прочим языкам и наречиям как варварским и непрестижным. Подобный подход перекочевал и в средневековую Европу, где идея возрождения Римской империи оставалась одной из идеологических доминант: на роль наследников Рима претендовали и светские феодалы, провозгласившие Священную Римскую империю германской нации, и римские папы, мечтавшие соединить в своем лице как светскую, так и духовную власть над Европой.
Ослабление "римской" идеи и формирование нового национально-культурного ландшафта Европы связано с развитием городов и выходом на политическую арену городского сословия. Не будучи по своему происхождению "благородным", оно борется с наследственными правами и привилегиями феодальной аристократии и церкви - основных носителей "римской" традиции. Не связанное с "римской" идеей и не стремясь "присвоить" имперское наследие Рима, городское сословие формирует новый тип культуры на основе живых разговорных языков, которые, достигнув в эпоху Возрождения высокого уровня литературной обработки, стремительно вытесняют мёртвую латынь. Дробление единого гуманитарного пространства на базе латыни ведёт к затуханию имперской "римской" идеи. На смену концепции универсальной панъевропейской империи приходит идея нации - более узкого в сравнении с империей сообщества людей, объединённых общностью языка, культуры и гражданских интересов.
Важным представляется замечание О.Б. Неменского, что национализм является феноменом принципиально городским1. Именно в городах создаются национальные язык и культура, которые впоследствии распространяются среди всего населения, включаемого в то или иное "воображаемое сообщество". Важную роль сыграли города в формировании европейских национальных языков. Формируясь на основе живых разговорных наречий, национальные языки превращались в унифицированные наддиалектные койне, призванные преодолеть племенное и диалектное разнообразие и, таким образом, сплотить национальное сообщество. Именно интенсивным межгородским связям обязаны возникновением наддиалектные итальянский и немецкий языки, интегрировавшие пестрые диалектные континуумы в единые информационно-языковые пространства. С другой стороны, политическая конкуренция двух и более точек "национально-языкового роста" могла вести к разделению диалектного континуума между несколькими национальными языками. Так, формирование двух конкурирующих политических центров на Пиренейском полуострове привело к появлению на близкородственной диалектной основе двух языков: испанского и португальского. Разделилась и нижненемецкая диалектная зона: часть её вошла в немецкое языковое пространство на базе верхненемецкого литературного стандарта, другая образовала самостоятельное языковое пространство в рамках Нидерландов.
1 Неменский, О.Б. Национализм городской и сельский / /Вопросы национализма. 2010 г. №1. С. 50-51
Специфика национального генезиса в Белоруссии
Белоруссия является страной с давними традициями городской культуры, однако первоначальное становление городской культуры здесь происходило в этнокультурном контексте, выходящем далеко за пределы современной территории страны. Культура белорусских городов изначально формировалась как часть культуры древнерусской. Древняя Русь представляла собой этнополитическое пространство, по своим сущностным характеристикам заметно отличавшееся от современной ей средневековой Европы. Наиболее очевидным отличием было то, что если средневековая европейская культура находилась под сильным влиянием культурного наследия западной Римской империи, включая латинскую языковую традицию, то Русь, приняв православие, оказалась в сфере "греческого" культурного влияния, идущего из Византии (неслучайно православие нередко позиционировалось как "греческая вера"). В то же время, греческий язык на Руси не занял то доминирующее положение, которое занимала в Западной Европе латынь. Напротив, здесь очень рано начала развиваться самостоятельная культурная традиция на местной языковой основе, что, очевидно, связано с тем, что в качестве языка церкви использовался не греческий, а специально разработанный для славян литургический язык - церковнославянский. Таким образом, Древняя Русь очень рано обозначилась как особое этнополитическое пространство, противопоставлявшее себя Западной Европе (по конфессиональному признаку, как "греки" "латинянам"), Византии (по признаку этноязыковому - как "славяне" "грекам") и кочевым племенам Евразии (как часть цивилизованного христианского мира - варварам-язычникам). Формирование, пусть и достаточно рыхлого, династического государства Рюриковичей, центрированного на Киев, единые церковные институты - все это способствовало становлению достаточно однородной городской культуры, выработке единого древнерусского письменного языка и становлению "общерусского" этнополитического самосознания образованного городского класса. Таким образом, закладывались сущностные предпосылки для интеграции восточных славян, включая предков белорусов, в единую национальную общность - русскую.
Монголо-татарское нашествие привело к дезинтеграции древнерусского пространства и включению отдельных частей Руси в разные политико-культурные контексты. Но и после этого видение Руси как общности восточных славян, существующей "поверх" актуальных государственных границ, сохраняли высокую устойчивость. Характерно, что представление о Руси как едином этнокультурном пространстве, политически разделенном между Литвой, Польшей и Московией, находило отражение и у иностранцев, бывавших в регионе (эту тему детально исследовал российский историк А. Мыльников1). Этнонимы "Русь", "русский", "русин", идентификация языка как "русского" оставались доминирующими у образованного восточнославянского населения Великого княжества Литовского (в систематизированном виде эти свидетельства были в начале ХХ века собраны Е.Ф. Карским2). Осознание восточнославянским населением ВКЛ своей культурно-
1 Мыльников, А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы [Электронный ресурс] // http://ukrainaforever.narod.ru/etnodominazia.html.
2 Карский, Е.Ф. Белорусы. Очерки словесности белорусского племени. Старая западнорусская письменность. Том III. - Петроград, 1921 г.
исторической преемственности Киевской Руси признаёт и современная белорусская историография1.
Таким образом, понимание Руси как некой этнополитической целостности, объединяющей восточных славян, демонстрировало высокую устойчивость, что создавало предпосылки для формирования национальных проектов, призванных консолидировать восточных славян в единое "воображаемое сообщество" - большой русский народ.
С другой стороны, политическое разделение Руси после монголо-татарского нашествия существенно осложнило и затормозило процесс национальной консолидации восточных славян и, кроме того, заложило предпосылки для возможной дезинтеграции "общерусского" пространства. В ХШ-Х1У веках оформляется разделение Руси на две части - восточную и западную. Восточная Русь оказывается в зависимости от Орды, западная попадает в сферу влияния Литвы и Польши. Этот период совпадает с кризисом и упадком православной цивилизации, вызванным геополитической катастрофой Византии. Восточная и Западная Русь ответили на этот кризис неодинаково.
Восточная Русь создала "под крылом" Орды мощное централизованное Московское государство и, освободившись от ордынской зависимости, удачно использовала упадок Византии, провозгласив себя наследницей последней - "Третьим Римом". Таким образом, "русская идея" обрела не присущий ей ранее имперский размах и притязания на "вселенскую" цивилизационную миссию, связанную с охранением и распространением "истинной веры" - православия. При этом в культурном отношении Московское государство, оказавшееся в относительной изоляции, пережило длительный культурный застой, который удалось преодолеть в послепетровский период посредством синтеза местных традиций с европейской культурой.
Полонизация и деполонизация
Западная Русь (в дальнейшем Белоруссия и Украина) не создала собственной государственности, а была инкорпорирована в чужие государственные структуры. Так, территория Белоруссии оказалась "спаянной" с Литвой при политическом лидерстве последней; большая часть украинских земель также пребывала под литовским владычеством вплоть до Люблинской унии, после которой эти земли перешли под непосредственное управление Польской короны. Политическое подчинение "западным" центрам силы усугублялось культурным превосходством - в то время как западнорусская (белорусско-украинская) традиция переживает кризис и упадок, Западная Европа находится в стадии культурного подъёма (Возрождение и Реформация). Поэтому вполне закономерно в польско-литовско-западнорусском политическом союзе вслед за политическим закрепляется и культурное лидерство Польши. Начинается болезненный и противоречивый, однако достаточно устойчивый процесс инкорпорации Западной Руси в польское культурно-языковое пространство.
Это вело либо к полной ассимиляции и утрате исходной русинской идентичности, либо к преобразованию её в региональный вариант польской, с сохранением многих местных особенностей. По такому пути эволюционировала идентичность
1 Марзалюк, I. Гютарычная самавдэнтычнасць насельнщтва Беларуа у 11 - 17 стст. [Электронный ресурс] // http://www.albaruthenia.by.ru/art/edentete.htm.
литовской магнатерии и шляхты - "литвинство" превращалось в специфическую региональную разновидность общепольской идентичности по формуле "роду литовского, нации польской". В принципе, в аналогичном направлении могла эволюционировать и русинская идентичность. Так, белорусский историк И. Марзалюк указывает, что в XVП-XVШ веках древнерусское культурное наследие оставалось значимым элементом идентичности белорусской полонизированной шляхты1.
Как представляется, формой интеграции "русскости" в польский культурный контекст было и униатство, причем уния, в отличие от католицизма, позволяла сохранить значительно больший пласт древнерусского культурного наследия, одновременно интерпретируя его в кодах польской культуры. По сути, русины-униаты могли стать своего рода "поляками восточного обряда". Примечательно, что близкую по смыслу формулу - "поляк православного исповедания" - пытались внедрить в сознание православных жителей западной Украины и Белоруссии в межвоенной Польше в ХХ веке2.
В XVИ-XVШ веках на территории Белоруссии формируется "высокая" дворянская и городская польскоязычная культура; таким образом, возникает перспектива интеграции белорусов в польский национальный проект, при сохранении регионального этнокультурного и исторического своеобразия, интерпретированного в кодах польской культуры.
Однако реализация этой перспективы оказалась затруднена рядом обстоятельств. Процесс полонизации протекал достаточно болезненно и вызывал ожесточенное сопротивление со стороны православного населения. И если в Белоруссии, оказавшейся под контролем пропольски настроенной шляхты и магнатерии, он протекал более "мягко", то на Украине, где развилось казачье движение, польская экспансия спровоцировала многочисленные войны и восстания, способствовавшие ослаблению польского государства и снижению ассимиляторских возможностей польской культуры. Сказывалось и "возмущающее" воздействие на Западную Русь со стороны усилившейся России, поддерживавшей православное сопротивление и стимулировавшей русофильские и антипольские настроения среди местного населения.
После окончательного крушения Речи Посполитой и присоединения территории Белоруссии к России начинается обратный процесс - "деполонизации" и "русского возрождения". Его целью было максимально ослабить и по возможности демонтировать польское культурное влияние, создать русскоязычную городскую культуру и сформировать слой русофильски ориентированной интеллигенции. Белоруссия и белорусы интерпретировались как исконная часть исторической Руси с местными этноязыковыми особенностями, которые признавались и даже культивировались, будучи интерпретированными в контексте национального единства велико-, мало- и белорусов.
К началу ХХ века действительно удалось существенно ослабить польское влияние и нарастить русское политико-культурное присутствие в Белоруссии. Возникла целая плеяда политических, культурных, религиозных деятелей (И. Семашко,
1 Марзалюк, I. Пстарычная самавдэнтычнасць насельшцтва Беларус у 11 - 17 стст. [Электронный ресурс] // http://www.albaruthenia.by.ru/art/edentete.htm.
2 Свитич, А.К. Православная церковь в Польше и ее автокефалия [Электронный ресурс] // http://krotov.info/libr_min/s/svitich2.html.
М. Коялович, П. Жукович, Г. Киприанович, Н. Носович, Е. Карский)1, внесших значимый вклад в формирование "русоцентричной" модели белорусской культуры, известной как западнорусизм. В то же время, процесс демонтажа польского и интеграции в русский проект носил весьма нелинейный и турбулентный характер. Структуры польского влияния, несмотря на формальную ликвидацию Речи Поспо-литой, сохраняли жизненную силу и оказывали активное сопротивление "русификации". Мечта о возрождении Речи Посполитой обуславливала необходимость выработки "польской" версии белорусской идентичности, которая была конкурентом и антагонистом "русской" модели. Весьма примечательны в этом плане листовки К. Калиновского, который выступал не только с призывами к совместной борьбе против России белорусов и поляков, но и с апологией унии, которая, как было показано выше, являлась одним из инструментов "вписывания" белорусской идентичности в польский контекст2.
Русский и польский проекты для Белоруссии представляли собой примеры типичного городского национализма. Они предполагали интеграцию масс белорусского крестьянского населения в пространство "высокой" городской русской или польской культуры, что, однако, не означало тотальной утраты местной этнографической специфики, интерпретируемой в кодах соответствующей культуры. В языковом плане это предполагало возможность диглоссии: параллельного бытования "высокого" языка и местного разговорного наречия, которое признается диалектом первого и служит индикатором регионального своеобразия в рамках "большого" культурного пространства. Во многом сходным образом развивалась ситуация в Германии, где в ряде земель общенемецкий литературный язык существует параллельно с местными диалектами, получившими определённую литературную обработку, а также применение в СМИ и системе образования.
Сельский национализм
Однако в XIX веке возникает третий национальный проект - белорусский национализм, основанный на культивировании белорусской этноязыковой специфики, ориентированный на создание "высокой" городской культуры на базе белорусского разговорного языка и вытеснение как русского, так и польского культурно-языкового влияния. Этот тип национализма вслед за О.Б. Неменским можно охарактеризовать как сельский национализм3. Он возникает в этнической среде, лишенной собственной городской культуры, там, где в городах господствуют "чужая" культура и язык. Его задачей является создание "собственной" городской культуры
1 Записки Иосифа, митрополита Литовского. - Санкт-Петербург, 1883; Коялович, М.О. Чтения по истории Западной России. - Санкт-Петербург, 1884; Киприанович, Г.Я. Исторический очерк православия, католичества и унии в Белоруссии и Литве с древнейшего до настоящего времени. - Вильна, 1899; Теплова, В.А. Платон Николаевич Жукович. Становление историка [Электронный ресурс] // http://sobor.by/zhukovich.htm; Носович, И.И. Словарь белорусского наречия. - Санкт-Петербург, 1870.
2 Гронский, А.Д. Кастусь Калиновский: конструирование героя // Беларуская думка, 2008, №2. - С. 84-85.
3 Неменский, О.Б. Национализм городской и сельский / /Вопросы национализма, 2010, №1. С. 51-54.
на основе сельских разговорных наречий и вытеснение из городов "чужой" культуры и языка.
Как правило, сельский - это национализм "покорённых" народов, оказавшихся в политической зависимости, в результате чего господствующее положение в городах и высших сословиях занимают язык и культура "завоевателей", в то время как язык основной массы коренного населения воспринимается как "низкий" и "варварский". Сельский национализм возникает далеко не всегда - нередко городская культура "пришельцев" успешно ассимилирует и иноэтничное сельское население, инкорпорируя его в состав "нации-завоевателя". Такова судьба полностью германизированных балтских и славянских племен на востоке Германии; на грани полной германизации находятся лужицкие сербы. Сходным образом развивалась ситуация во Франции, где французская городская культура полностью подавила достаточно развитую провансальскую традицию.
Сельский национализм возникает там, где городская культура "пришельцев" оказывается по тем или иным причинам не в состоянии полностью ассимилировать коренное население. Примером может служить Чехия, где немецкой городской культуре так и не удалось полностью подавить славянскую идентичность местного населения, результатом чего стало "чешское возрождение" и драматическое устранение немецкого присутствия в ХХ веке. В Латвии и Эстонии, где в Средние века также установилось немецкое политико-культурное доминирование, немецкая ассимиляция потерпела фиаско по ряду причин. Относительная удалённость и изолированность Прибалтики от основного массива немецких земель существенно осложняла и тормозила немецкую колонизацию этих областей. Присоединение к России в XVIII веке привело к появлению здесь конкурирующего русского влияния; кроме того, российские власти, стремясь ослабить немецкую политико-экономическую монополию, стимулировали национализм коренного населения.
Во многом сходным образом развивалась ситуация и в Белоруссии. Взаимная конкуренция и борьба русского и польского "городских" национализмов существенно ослабляли их обоих, что затрудняло инкорпорацию белорусского крестьянства в тот или иной национальный проект и, в конечном счёте, привело к возникновению третьей альтернативы в виде белорусского сельского национализма. Однако само по себе появление белорусского национализма ещё не означало его автоматической победы. Конкуренция со стороны таких мощных традиций, как русская и польская, низкий престиж белорусского языка, в том числе в глазах его носителей - все это затрудняло формирование особого белорусского "воображаемого сообщества"; интеллектуальные и кадровые ресурсы перманентно вымывались в пользу адептов как русской, так и польской идеи.
Резкому усилению позиций белорусского национализма способствовали Октябрьская революция и образование СССР. Идеология большевиков, ориентированная на освобождение "угнетённых" народов от "империалистической эксплуатации", привела к тому, что именно белорусский национализм стал основной стратегией национального строительства в Белоруссии, в то время как русская и польская альтернативы отвергались как проявления великодержавного шовинизма крупных империалистических наций. Таким образом, белорусы на официальном уровне признаются в качестве отдельного народа, начинается интенсивная работа по литературной обработке и популяризации белорусского языка. С этого времени в качестве аксиомы утверждается формула "родной язык белорусов - только белорусский".
Однако существование Белоруссии в рамках СССР, формирование единого экономического комплекса делало неизбежными тесные культурно-языковые контакты белорусов и русских. Учитывая, что русский язык оставался основным языком советской культуры, и именно на русском языке формулировались основные нормы "советскости", советского образа жизни, его престижность в глазах белорусов, в том числе в сравнении с белорусским языком, оставалось высокой. Этому способствовала и внутренняя слабость и незрелость белорусскоязычной традиции, которая не смогла выработать форм "высокой" культуры, способных конкурировать с русской, а также остаточное влияние западнорусизма, в рамках которого русский язык и культура воспринимались как "свои" для белорусов. Именно в рамках СССР произошла реальная массовая интеграция белорусов в пространство русскоязычной городской культуры. С другой стороны, в это время практически полностью ликвидируется политико-культурное влияние Польши на Белоруссию: массовое русско-язычие охватывает даже католическое население (чему, очевидно, способствует утрата жёсткой связи с православием советизированной русскоязычной традиции).
Таким образом, в рамках СССР белорусы оформились как особая этнополити-ческая общность с выраженным самосознанием. В то же время, формирование этой общности происходило отнюдь не по рецептам языкового национализма: оформление "белорусскости" сопровождалось массовой языковой русификацией. Белорусский язык не стал массовым языком "высокой" городской культуры, маркируя белорусскую "особость" на сугубо символико-декларативном уровне. Как показали данные последней переписи населения, даже эта сугубо символичная роль постепенно теряет своё значение.
* * *
В конечном счёте, проект белорусской языковой нации следует признать неадекватным национально-политическим реалиям Белоруссии. Белорусы оформились как особая национальная общность, однако значение и роль белорусского языка как символа этой общности невелики. Формирования белорусского "воображаемого сообщества", краеугольным камнем которого была бы особая языковая идентичность, не произошло. Более того, попытки навязать белорусский язык в качестве единственного национального языка вызывают рост общественной напряжённости и сопротивление значительной части населения (о чём красноречиво свидетельствует фиаско "белорусизации" 1991-1994 гг.). В связи с этим должна быть существенно пересмотрена роль белорусского языка в жизни общества: белорусский язык следует рассматривать не в качестве единственного или основного национального языка, но в качестве одной из языковых традиций Белоруссии, как значимую, однако далеко не единственную часть белорусского культурного наследия. В то же время важной задачей является создание белорусской русскоязычной культуры, адекватной реалиям Белоруссии и кодифицирующей её историко-культурное своеобразие. Очевидно, такая культурная традиция останется тесно связанной с культурой России, но, вместе с тем, не будет слепо копировать российские образцы.
