CC BY
80
Л. В. Алиева
«Бедняки» в представлениях русского крестьянства 1920-х гг. (на материалах Северо-Запада России)1
Традиционно считается, что крестьянство в России 1920-х гг. было самой большой общественной группой, а самой многочисленной имущественной группой в российской деревне периода НЭПа оставались «бедняки». Для определения числа бедняцких хозяйств в России применялись такие показатели, как: обеспеченность рабочим скотом (прежде всего, лошадьми), размеры посевных площадей, количество земли, оснащенность инвентарем, количество членов семьи, число работников в семье и др. Однако названные критерии — ни вместе взятые, ни по отдельности — не дают объективных и достоверных количественных данных ни об удельном весе «беднячества» в российской деревне 1920-х гг., ни о его стратификации. В связи с этим, исследователям, с целью выработки комплексной системы критериев бедности, применимых для анализа такого социокультурного феномена, как российская деревня 1920-х гг., приходится задумываться о качественных характеристиках «бедноты».
Очевидно, что под общим понятием «беднота» скрывались весьма различные социальные типы, с различными психологическими установками. К «бедноте» относились вдовы, сироты, инвалиды, беженцы, безинвентарные и беспосевные хозяйства, живущие продажей своей рабочей силы, люди, впавшие в бедность в силу разного рода обстоятельств (стихийные бедствия, конфискация имущества по суду и проч.) и не способные повысить свой уровень жизни в силу объективных причин и др. Но были среди «бедняков» и лица малоподвижные, непредприимчивые, без хозяйственных навыков, довольствующиеся малым, оценива-
Алиева Людмила Владимировна — кандидат исторических наук, доцент кафедры отечественной истории ПсковГУ.
ющие себя как вечного бедняка, ожидающие помощи со стороны, живущие одним днем, одним словом — бездельники.
Анализ архивных источников, отражающих представления северо-западного крестьянства о «бедняках», показывает, что объектом оценок были исключительно мужчины, стоявшие во главе «бедняцкого» крестьянского хозяйства. В их адрес раздавались, как правило, критические замечания, в основе которых лежало отношение крестьян к труду, складывавшаяся веками оценка желания и умения работать.
Весной 1926 г. в ряде селений Торопец-кого и Невельского уездов Псковской губернии крестьяне заявляли о том, что «беднота»
— это «лентяи, плохо работают и не стремятся к подъему своего хозяйства». Такие же нелестные оценки давали «бедноте» и отдельные крестьяне-труженики в некоторых деревнях Гдовского уезда в 1926 г., обвиняя бедноту в лодырничестве2.
«Бедняки есть ленивые, любят поесть, оттого у них ничего нет, а середняки стараются работать и имеют», — заявил, например, крестьянин Ермолаев на общем собрании бедноты села Свинорда Нижне-Шелонской сотни Новгородского округа 2 декабря 1928 г.3
В информационной сводке о перевыборах сельсоветов по Дедовичскому району сообщалось, что зажиточные крестьяне, но особенно середняки, использовали для характеристики «бедноты» слово «лодырь»4.
Следует подчеркнуть, что подобные оценки «бедноты» чаще всего не были персонифицированы и давались «беднякам» в целом. Так формировался наиболее распространенный социально-психологический стереотип российского крестьянства 1920-х гг.
— «причиной бедности является лень»5.
Соседи нелестно отзывались о «лентяях-бедняках», зачастую зараженных иждивенческой психологией, презрительно, как о нахлебниках. В крестьянской критике «лодырей» нередко звучала мысль о том, что они необоснованно поддерживаются государством, которое предоставляет «беднякам» льготы, тем самым стимулируя леность, иждивенчество.
В 1924 г. в Холмском уезде Псковской губернии некоторые «крестьяне-середняки» считали хронически не плативших налоги сельчан «бедняками-лодырями». При этом, «середняки» указывали на то, что «беднякам-лодырям» государство много помогает, а «середнякам» — мало: «Кто лодыря гоняет, тому налог прощается», «Все беднота да беднота. Весь хлеб лодырям раздали, а у них все равно ничего нет, а мы середняки умираем»6. «Кооперация не дает нам никакой пользы, а помогает лишь лодырям», — таким было мнение Михаила Яковлева из Пушкинского района7. Нередко на сходах звучала мысль о том, что Советская власть зажимает хозяйственного мужика в пользу «лодыря» — бедняка.
Действительно, меры властей по экономической поддержке маломощных хозяйств привели к тому, что быть бедняком стало выгодно. Многие бедняки, чтобы не потерять льготы, даже и не пытались укреплять свои хозяйства, вызывая зависть трудолюбивых односельчан и лишь усиливая критику в свой адрес. Ведь продукты, которые середняки добывали со значительными трудозатратами, беднякам доставались практически даром. Об этом свидетельствуют и протоколы собраний бедняков, где центральное место занимает решение вопроса о получении хлеба. 28 ноября 1928 г. на собрании бедноты Русицкого селькома Псковского района Псковского округа Ленинградской области решался вопрос об организации актива бедноты и составлялись списки по выдаче хлеба из кооперации8. Такие же проблемы стояли перед участниками бедняцкого собрания Пи-скуновского КОВа 22 декабря 1928 г.9
Степень соответствия стереотипа «бедняк» — «лодырь» реальному социальному облику малоимущих элементов сельского населения определить довольно затруднительно, поскольку становление стереотипа
происходило не только под влиянием сложившегося отношения крестьянства к труду и земле, сформированного образа труженика и успешного крестьянина, исторической памяти крестьянства, но и в результате действий партии и правительства.
Анализ официальных документов показывает, что Советская власть активно использовала различные экономические инструменты поддержки «бедняков» для достижения политических целей, среди которых следует отметить льготы в налогообложении и кредитовании, снижение оплаты разного рода государственных услуг, организацию трудовой помощи и др.
Агитационные материалы РКП(б)-ВКП(б) гласили, что коммунисты — «за бедноту» и будут добиваться для нее лучшей доли, но коммунисты против бездельников («Только трудящихся, только работающих мы поддерживаем»)10. Вот на такую «бед-ноту-бездельников» и стремились указать крестьяне-однообщественники, подчеркивая ошибочность ее поддержки со стороны государства и памятуя о том, что в тех же агитационных материалах заявлялось о поддержке «середняков», которой последние и не видели. Такое расхождение между словом и делом вызывало вполне закономерное недовольство трудящегося крестьянства, которое давало негативно окрашенные характеристики малоимущих слоев сельского населения, пытаясь обратить внимание на существующую несправедливость в государственной политике и попытки обмана государства со стороны отдельных крестьян.
В разного рода инструкциях, письмах, разъяснениях указывалось, кого следует считать бедняком, а кого — нет. Одна из таких инструкций гласила: «Бедняцкими хозяйствами надлежит считать хозяйства, освобожденные от уплаты сельскохозяйственного налога, маломощные по признакам посева, обеспеченности лошадьми и коровами, заработкам на стороне, наличию красноармейцев и инвалидов и перенесшие стихийные бедствия»11. Поскольку «бедняком» быть было выгодно, то ряд крестьян, не имея других возможностей быть отнесенными к этой категории, идентифицировали себя с инвалидами. Объяснять свои действия или свою
бездеятельность болезнью, которая вполне могла подтверждаться и документально, учитывая, что силу документа в 1920-е гг. имели записки деревенских исполнителей, подтверждающие факт рождения или смерти, бракосочетания, возраст, уровень грамотности и прочие факты из жизни крестьян, было весьма удобно12. Такие «бедняки-инвалиды», судя по всему, не были редкостью. На собрании бедноты деревни Шевели Палкинского района Псковского округа Ленинградской области 13 февраля 1930 г. присутствующими были заданы вопросы: «Как будет с теми [в колхозах — Л. А.], которые не могут работать? (инвалиды, больные проч.)», «Как будет определяться симуляция?». 14 февраля 1930 г. на собрании бедноты деревень Фля-гино и Сухлово Палкинского района Псковского округа Ленинградской области был поставлен схожий вопрос: «Как будут жить в колхозе совершенные инвалиды?»13. Отдельные крестьяне, ссылаясь на отсутствие здоровья, не спешили вступать в колхозы, хотя государство в этом деле рассчитывало, прежде всего, на бедняков. Иван Иванов рассуждал: «Говорят, что инвалидов по уставу будут содержать, но иногда я могу работать, а иногда нет. Работать же нас заставят, я так думаю». Подобного рода выступление было и у Василия Захаренкова: «Я потому и не иду в колхоз. Из-за устава, где не предусмотрено об инвалидах... Кроме того, по уставу говорится, что каждый должен физически наработать на себя, а я инвалид войны, второй группы, наработать не могу»14. Мнение Василия Ермакова было зафиксировано в протоколе общего собрания граждан деревни Слопы-гино Палкинского района Псковского округа Ленинградской области: «Я потому не могу идти в колхоз, потому что я семь лет воевал за эту власть, потерял здоровье и не могу работать, а там мне будут указывать»15. Даже из содержания выступлений становится понятно, что выступавшие могли использовать мнимую или реальную болезнь для обоснования бедности собственного хозяйства, своей лени или нежелания вступать в колхоз. Учитывая тяжесть мужского крестьянского труда, участие мужчин в военных событиях, недостатка в которых на протяжении 1914-1922 гг. не было, низкий уровень меди-
цинского обслуживания и прочие факторы, понятно, что здоровых во всех отношениях крестьян в деревне, пожалуй, было немного. Однако факты симуляции, на наш взгляд, все же отрицать не стоит. Иначе откуда вопросы о способах выявления симулянтов? Такого рода хитрости также ложились в основу негативного восприятия части бедноты.
Упрощая социальную ситуацию в деревне, партийные работники склонны были трактовать негативное отношение к бедноте как следствие кулацкой пропаганды, сводя все к классовой борьбе на крестьянском фронте. Например, в документах описывался случай срыва собрания бедняков по хлебозаготовкам в деревне Замельничье Псковского района Ленинградской области, когда кулак Иван Гусаров, его зять Михаил Сенников и Иван Выжов, выпив для смелости, явились на сход и заявили: «Лодыри бедняки уже постановили наш хлеб взять в кооперацию и кормить коммунистов»16. «Кулацкими песнями» называли и заявления крестьян о необходимости предоставления равных возможностей «беднякам», «середнякам» и «кулакам». Так, на расширенном пленуме Волчеямского сельсовета Краснопрудской волости Псковского уезда Псковской губернии 24 марта 1926 г. Андрей Федоров из деревни Печихи-но сделал довольно смелое заявление о том, что в комитеты общественной взаимопомощи «надо избирать не только бедняков, но нужно избирать середняков и кулаков, так как последние будут активно работать»17. Тема пассивности «бедноты» действительно была ведущей в выступлениях крестьян, относимых к категории «кулаков», однако распространенность мнения о «бедняках-лодырях» все же не следует объяснять исключительно кулацкой пропагандой.
Собственно крестьянство, в своей среде традиционно обсуждая и осуждая крестьян-однообщественников, воспринимало деление на кулаков, середняков и бедняков как результат государственной политики. Один из селькоров писал: «Коммунисты . крестьянина стравливают с крестьянином, грызутся они как собаки в деревне, разделяясь на группы: кулаки, середняки, бедняки, давая одним поблажку, других угнетая разными налогами». Другой корреспондент с
сожалением отмечал, что «нас несчастных крестьян разделили на три класса ... делят на бедняков, середняков и кулаков», третий задавался вопросом: «Почему сделали разделение между нами? Тот партийный, тот батрак, тот кулак, середняк и бедняк. По моему мнению, без расслоения не могут существовать власти». Эта же мысль проводилась в другом письме, автор которого спрашивал: «.Неужели государство заинтересовано в том, чтоб у нас существовали три класса?» И полагал, что государство делает это в силу того, что «больше любит бедняка», и снова спрашивал: «.Что б получилось, если бы все были бедняками? Вот взяли бы уничтожили свое хозяйство и баста, чем тогда государство поддерживалось — бедняками, которые сейчас лежат на печи и плюют в потолок, потому что государство дает ему кредит, чего тогда ему не быть бедняком?»18.
В результате анализа проблемы восприятия бедняков в крестьянской среде мы пришли к следующим выводам:
1. «Беднота» была социально неоднородна.
2. Наибольшее количество оценочных характеристик в документах относится к «беднякам-лодырям».
3. Проблема «бедняка-лодыря» в ген-дерном разрезе рассматривалась весьма однозначно: лодырями считали именно хозяев мужского пола.
4. Социальный облик «бедняков» не имел четких очертаний и являлся весьма
субъективным конструктом, к тому же варьировавшемся от деревни к деревне, от сельсовета к сельсовету и т. д.
5. Определить степень соответствия стереотипа «бедняки-лодыри» реальному социальному облику каждого из малоимущих элементов сельского населения практически невозможно.
6. Негативно окрашенные оценочные характеристики бедноты усиливаются во второй половине 1920-х гг. по мере ужесточения государственной политики в отношении крестьянства.
7. Фактором, усиливавшим негативное отношение к «лодырям-беднякам» в крестьянской среде, следует считать государственную политику, направленную на раскол крестьянской массы, не раз доказывавшей свою способность консолидировано отстаивать собственные интересы если не в масштабах страны или региона, то в пределах отдельного населенного пункта.
8. Государственные меры поддержки беднейшей части крестьянства воспринимались в крестьянской среде неоднозначно. Несправедливость выбора объектов социальной поддержки, по мнению крестьянского сообщества, не только не способствовало формированию позитивного отношения к бед-няцко-батрацким слоям крестьянства и росту их престижа, но и создавало благоприятную почву для огульной характеристики части беднейшего крестьянства как «лодырей», «бездельников» и «проходимцев».
1
Примечания
Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 14-1160001) и Государственного комитета Псковской области по культуре.
Климин И.И. Российское крестьянство в годы новой экономической политики (1921-1927 гг.). Ч. 1. СПб., 2007. С. 202.
ГАНПИНО. Ф. 128. Оп. 1. Д. 594. Л. 58, 81. ГАНИПО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 396. Л. 15а.
Кабытов П. С., Литвак Б. Г., Козлов В. А. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. М., 1988. С. 180.
ГАНИПО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 396. Л. 15а.
Хришкевич Т. Г. Кооперация в оценке крестьян Северо-Запада России (по материалам 1920-х гг.) //
Псков. 2002. № 16. С. 139.
ГАПО. Ф. Р-140. Оп. 1. Д. 14. Л. 14.
ГАПО. Ф. Р-140. Оп. 1. Д. 14. Л. 20.
2
4
6
7
8
9
Листовка Псковского губкома РКП(б): «Середняк, бедняк и кулак». 1919 г. // ГАНИПО. Ф. 3. Оп. 4. Д. 2. Л. 44. [Электронный ресурс]: URL: http://archive.pskov.ru/node/1214 (дата обращения: 01.11.2015). ГАПО. Ф. Р-140. Оп. 1. Д. 10. Л. 83.
Алиева Л. В. Сельский исполнитель в пространстве власти русской деревни 1920-1930-х гг. // Органы государственной власти и местного самоуправления: традиции и современность (к 150-летию земской реформы в России): материалы международной научно-практической конференции. Псков, 2015. С. 56-57.
ГАНИПО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 590. Л. 32-33. ГАНИПО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 590. Л. 30-31. ГАНИПО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 590. Л. 46-47. ГАПО. Ф. Р-82. Оп. 1. Д. 5. Л. 20 об. ГАПО. Ф. Р-140. Оп. 1. Д. 5. Л. 11 об.
Хришкевич Т. Г. Газета как отражение настроений крестьянства в период НЭПа (по материалам Северо-Запада России) // Псков. 2002. № 17. С. 202-207.
11
12
13
14
15
16
17
18
