БАЙГАРИНСКИЙ ЧЕЛОВЕК ЭПОХИ МЕЗОЛИТА: МИНЕРАЛОГО-ГЕОХИМИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ, ПАЛЕОЭКОЛОГИЧЕСКИЕ РЕКОНСТРУКЦИИ И ИСТОРИЯ РАННИХ МИГРАЦИЙ ЧЕЛОВЕКА НА ТЕРРИТОРИЮ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ Текст научной статьи по специальности «Биологические науки»

Обзорная статья / Review article

УДК 569 : 549 (902/908) DOI: 10.19110/geov.2021.5.1

Байгаринский человек эпохи мезолита: минералого-геохимические исследования, палеоэкологические реконструкции и история ранних миграций человека на территорию Западной Сибири

В. И. Силаев1, П. А. Косинцев2, В. Н. Филиппов1, Д. В. Киселёва3, И. В. Смолева1, Н. Г. Солошенко3, Т. Г. Окунева3, Н. В. Чередниченко3, Е. М. Тропников1, А. Ф. Хазов1

1 Институт геологии ФИЦ Коми НЦ УрО РАН, Сыктывкар; silaev@geo.komisc.ru 2 Институт экологии растений и животных УрО РАН, Екатеринбург 3 Институт геологии и геохимии УрО РАН, Екатеринбург

Впервые обнаруженная на территории Западной Сибири кость человека современного физического типа эпохи мезолита комплексно исследована минералого-геохимическими методами. На основании полученных данных предлагаются решения задач палеоэкологии, пищевых рационов, истории миграций людей в неоплейстоцене-голоцене на территорию Сибири.

Ключевые слова: байгаринский человек, мезолит, Западная Сибирь, минералого-геохимические свойства ископаемой кости, палеоэкологические и исторические реконструкции.

The mesolithic Baigara human: mineralogical-geochemical studies, paleoecological reconstructions and history of early human migrations to Western Siberia

V. I. Silaev1, P. A. Kosintsev2, V. N. Filippov1, D. V. Kiseleva3, I. V. Smoleva1, N. G. Soloshenko3, T. G. Okuneva3, N. V. Cherednichenko3, E. M. Tropnikov1, A. F. Khazov1

institute of Geology, FRC Komi SC UB RAS, Syktyvkar 2Institute of Plant and Animal Ecology UB RAS, Yekaterinburg 3Institute of Geology and Geochemistry UB RAS, Yekaterinburg

A modern human bone of the Mesolithic age, found for the first time in Western Siberia, was studied by the number of miner-alogical-geochemical methods. Based on the results obtained, the conclusions about paleoecology, food types, and history of human migrations in the Late Pleistocene - Holocene in Siberia presented.

Keywords: Baigara human, Mesolithic, Western Siberia, mineralogical-geochemical properties of bone, paleoecological and historical reconstructions.

Посвящается светлой памяти академика Н. П. ЮШКИНА, основоположника археоминералогии — нового мультидисциплинарного научного направления

Введение

В сентябре 2000 г. на современном бечевнике вдоль р. Иртыш палеонтологом-любителем В. А. Курдиным была собрана коллекция 2824 костных остатков млекопитающих с «плейстоценовой степенью» фоссили-зации, отнесенная на этом основании к единому неоплейстоценовому ориктоценозу [18, 44]. Ранее предполагалось, что эта коллекция была собрана в районе пос. Байгара (Тобольский район Тюменской области), но позднее выяснилось, что в нее вошли кости с гораздо большего участка — от поселка Епанчина (58° 05' с. ш., 68° 43' в. д.) до поселка Еланская (57° 57' с. ш.,

70° 22' в. д.). В составе коллекции были диагностированы остатки средненеоплейстоценовых видов — шерстистого мамонта раннего типа (Mammuthus primigenius ssp.), крупной лошади (Equus ex gr. mosbachensis-germanicus), широколобого лося ^er^alces latifrons); среднепоздненеоплейстоценовых видов — волка (Canis lupus), медведя бурого (Ursus arctos), носорога шерстистого (Ooelodonta antiquitatis), бизона (Bison priscus), оленя благородного (Cervus elaphus), оленя гигантского (Megaloceros giganteus), оленя северного (Rangifer tarandus), овцебыка (Ovibos moshatus), бобра речного (Castor fiber), сайги (Saiga tatarica); поздненеоплейсто-

Для цитирования: Силаев В. И., Косинцев П. А., Филиппов В. Н., Киселёва Д. В., Смолева И. В., Солошенко Н. Г., Окунева Т. Г., Чередниченко Н. В., Тропников Е. М., Хазов А. Ф. Байгаринский человек эпохи мезолита: минералого-геохимические исследования, палеоэкологические реконструкции и история ранних миграций человека на территорию Западной Сибири // Вестник геонаук. 2021. 5(317). C. 5-26. DOI: 10.19110/geov.2021.5.1.

For citation: Silaev V. I., Kosintsev P. A., Filippov V. N., Kiseleva D. V., Smoleva I. V., Soloshenko N. G., Okuneva T. G., Cherednichenko N. V., Tropnikov E. M., Khazov A. F. The mesolithic baigara human: mineralogical-geochemical studies, paleoecological reconstructions and history of early human migrations to Western Siberia. Vestnik of Geosciences, 2021, 5(317), pp. 5-26, doi: 10.19110/geov.2021.5.1.

ценовых видов — поздней формы шерстистого мамонта, лошади (Equus ferus), лося (Alces alces). Преобладающими по частоте встречаемости оказались кости поздних видов (61 %), на втором месте — виды, датирующиеся широким хронологическим диапазоном — от среднего до позднего неоплейстоцена (37 %). Средненеоплейстоценовые виды были представлены редкими костями (2 %).

В ходе палеонтологических исследований в составе выявленного неоплейстоценового ориктоценоза была обнаружена человеческая левая таранная кость (os talus) размером 6 х 5 см — коричневатого цвета, с частично разрушенными шейкой и головкой вследствие погрызов крупными хищниками. По данным размерно-морфологического анализа, проведенного антропологом Д. И. Ражевым, эта кость с большой вероятностью принадлежала человеку современного физического типа, который был высокорослым мужчиной 20-50 лет (рис. 1).

Байгаринская кость была неоднократно датирована радиоуглеродным (14С) методом (ускорительная масс-спектрометрия) в Университете Аризоны, г. Тусон (США), Университете Мангейма (Германия) и Центре

Рис. 1. Объект исследований: а — байгаринская кость; b — использованный в исследованиях материал; c — результаты математического анализа размеров таранных костей людей (1 — люди современного типа, средний палеолит,

2 — люди современного типа, поздний палеолит, 3 — неандертальцы, 4 — байгаринский человек); d — схема строения ноги (кости: 1 — малоберцовая, 2 — большеберцовая,

3 — таранная, 4- ладьевидная, 5 — клиновидная, 6 — латеральная, 7 — пяточная, 8 — кубовидная, 9 — плюсневая, 10 — фаланги); e — схема строения таранной кости (1 — тело, 2 — область сочленения с большеберцовой костью, 3 — место прилегания лодыжки, 4 — шейка, 5 — головка,

6 — задний отросток)

Fig. 1. Research object: a — Baigara bone; b — material used in the research; c — the results of a mathematical analysis of the size of the human talus (1 — modern humans, Middle Paleolithic, 2 — modern humans, Late Paleolithic, 3 — Neanderthals, 4 — Baigara human); d — a diagram of the structure of the leg (bones: 1 — peroneal, 2 — tibial, 3 — talus, 4 — scaphoid, 5 — wedge-shaped, 6 — lateral, 7 — calcaneal, 8 — cuboid, 9 — metatarsal, 10 — phalanges); e — diagram of the structure of the talus (1 — body, 2 — the area of articulation with the tibia, 3 — the place of the ankle, 4 — the neck, 5 — the head, 6 — the posterior process)

Рис. 2. Местонахождение байгаринской кости (1) и сопоставимые местонахождения костей людей эпохи мезолита в Западной и Северной Европе: 2 — Веретьё; 3 — Сербия; 4 — Румыния; 5 — Скейтхолм; 6 — Дания; 7 — Абри-Пато, Франция; 8 — Лас-Пальмас, Канарские острова; 9 — местонахождение чеддырского человека, Южная Англия; 10 — Шотландия

Fig. 2. Location of the Baigara bone (1) and comparable locations of the bones of people of the Mesolithic era in Western and Northern Europe: 2 — Verefe; 3 — Serbia; 4 — Romania; 5 — Skateholm; 6 — Denmark; 7 — Abri-Pataund, France; 8 — Las Palmas, Canary Island; 9 — location of the Cheddar man, southern England; 10 — Scotland

изотопных исследований при Гронингенском университете (Нидерланды). Полученные данные практически совпали, определив геологический возраст кости как 10440-10300 радиоуглеродных календарных лет назад [9, 10], что совпадает с раннебореальным потеплением (бореал-1 — BO-1).

В настоящее время находка байгаринской кости является первым и пока единственным фактом пребывания на территории Западной Сибири людей эпохи мезолита (рис. 2), что предопределяет актуальность и даже первостепенное научное значение результатов ее комплексных минералого-геохимических и изотопно-геохимических исследований [21].

Объекты и методы исследований

Непосредственным объектом наших исследований послужил фрагмент байгаринской кости весом около 6 г (рис. 1, б). В ходе исследований применялся широкий комплекс современных аналитических методов, хорошо зарекомендовавший себя в приложении ко многим палеонтологическим и археологическим объектам. В упомянутый комплекс вошли: оптическая и аналитическая сканирующая электронная микроскопия (JSM-6400 Jeol); термический анализ (DTG^^^ АН, Shimadzu); рентгеновская дифрак-тометрия (XRD-6000, Shimadzu); рентгенофлюорес-центный анализ (XRD-1800, Shimadzu); определение нанопористости по кинетике адсорбции/десорбции азота (Nova 1200e, Ouantachrome Instruments); опре-

деление содержания микроэлементов методом ИСП-МС (NexION 300S Perkin Elmer); инфракрасная спектроскопия (ФТ-2 Инфралюм); анализ элементного состава коллагена методом газовой хроматографии (ЕА 1110 CHNS-O CE Instruments, Италия); масс-спектрометрический анализ изотопного состава стронция (МК-ИСП-МС Neptune Plus) и неодима (ТИМС Triton Plus); масс-спектрометрический анализ изотопного состава С, О в биоапатите и С, N в костном коллагене (Delta V. Advantage с аналитическим процессором Thermo Fisher Scientific).

Полученные экспериментальные данные сопоставлялись с аналогичными результатами исследований кости палеолитического усть-ишимского человека [23], костного детрита людей бронзового века с территории Усть-Полуйского святилища-городища [22], ископаемой бедренной кости средневекового (XII— XIV вв.) тоболо-иртышского тюрка из погребения на

территории Красноярского археологического комплек-* .j са и пяточной кости современного человека.

Микростроение и нанопористость

Внутреннее строение байгаринской кости исследовалось с использованием оптической и атомно-си-ловой микроскопии.

Под оптическим микроскопом (рис. 3) обнаруживается хорошо сохранившаяся слоисто-концентриче-

Рис. 3. Сравнение оптических свойств таранной кости байгаринского человека и современной пяточной кости: а — изображение шлифа; b, d, f — в режиме параллельных николей; c, e, g, h — в режиме скрещенных николей

Fig. 3. Optical properties of the talus of the Baigara human in comparison with modern heel bone: a — image of a thin section; b, d, f — in parallel nicols; c, e, g, h — in crossed nicols

* Погребение 1Х—ХУ11 веков на месте столицы Кызыл-Тура средневекового Сибирского ханства, образованного мигрантами-кочевниками из Центральной Азии [17]. Материал для исследований был предоставлен С. М. Слепченко.

ская структура, свойственная таранным и пяточным костям. Костный биоапатит в поляризованном свете проявляет типичные для карбонатапатита интерференционные окраски, значительных следов выщелачивания и коллофанизации апатита не наблюдается. В целом по оптическим свойствам байгаринская кость мало отличается от близкой по строению пяточной кости современного человека (мужчина 35 лет) за исключением признаков локального оксигидроксидного оже-лезнения, наблюдающегося в байгаринской кости в виде бурых пятен.

В режиме атомно-силовой микроскопии (АСМ) также выявляется хорошая сохранность наномикро-структуры, в принципе похожей на таковую в пяточной кости современного человека (рис. 4). Однако математический анализ АСМ-изображений показал, что доля наномикроразмерных интерстиций в байгаринской кости почти в 1.5 раза ниже, чем в сопоставимой по микроструктуре пяточной кости современного человека (рис. 5). Это явно указывает на вторичную из-мененность байгаринской кости, очевидно вследствие бактериального выедания и окислительного выгорания костного коллагена в ходе фоссилизации. Показательно, что в гораздо более древней кости палеолитического усть-ишимского человека [23] этот процесс проявился в еще большей степени.

Результаты анализа нанопористости (табл. 1) приводят к следующим выводам.

По всей совокупности нанопор. Удельная поверхность и общий объем нанопор минимален в со-

Рис. 4. АСМ-изображения байгаринской кости и пяточной кости современного человека. Участки микрорельефа: светлые — выпуклости, темные — впадины и интерсти-

ции.

Fig. 4. AFM images of the Baigara bone and heel bone of the modern man. Areas of micro-relief: light — convexes, dark — depressions and interstices

БАЙГАРИНСКИЙ ЧЕЛОВЕК,таранная кость % интерстиций 36 + 10 (28 %)

СОВРЕМЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК, пяточная кость

% интерстиций 53 + 5 (9 %)

Рис. 5. Результаты математического анализа АСМ-изображений байгаринской кости и пяточной кости современного человека. Участки микрорельефа: светлые — выпуклости, темные — впадины и интерстиции

Fig. 5. Results of mathematical analysis of AFM images of the Baigara bone and heel bone of modern man. Microrelief areas: light — convexes, dark — depressions and interstices

временной кости. В ископаемых костях эти параметры многократно возрастают, достигая аномально высокого значения в кости средневекового тоболо-ир-тышского тюрка. Средний размер пор изменяется волнообразно — в направлении от современной кости к костям тоболо-иртышского тюрка и байгаринского человека он увеличивается соответственно на 9 и 20 %, а в кости палеолитического усть-ишимского человека сокращается относительно современной кости на 23 %. Объем единичной нанопоры тоже изменяется волно-

образно, возрастая относительно современной кости в костях тоболо-иртышского тюрка и байгаринского человека соответственно на 31 и 75 %, но сокращаясь в кости усть-ишимского человека на 54 %. Условное количество нанопор в логарифмических единицах относительно современной кости увеличивается в костях тоболо-иртышского тюрка и байгаринского человека соответственно на 27 и 1.5 %, а в кости усть-ишимского человека снижается на 25 %.

Отдельно по мезонанопорам (5-50 нм). Совокупный объем мезонанопор минимален в современной кости, многократно возрастая в ископаемых костях и достигая аномально высокого значения в кости тоболо-иртышского тюрка. Средний размер мезонанопор минимален также в современной кости, возрастая в ископаемых костях на 38-56 % и достигая максимума в байгаринской кости. Объем единичной поры также минимален в современной кости, увеличиваясь в ископаемых костях на 165-280 % с максимумом в байгаринской кости. Условное количество таких пор минимально в современной кости и возрастает в ископаемых костях на 4-19 %, достигая максимума в кости тоболо-иртышского тюрка.

Отдельно по микронанопорам (< 5 нм). Удельная поверхность и совокупный объем микронанопор минимален в современной кости, многократно возрастает в ископаемых костях, достигая максимума в кости тоболо-иртышского тюрка. Средний размер таких пор изменяется волнообразно, увеличиваясь в костях тоболо-иртышского тюрка и байгаринского человека относительно современной кости соответственно на 9 и 20 %, но снижаясь в кости усть-ишимского человека на 23 %. Объем единичной микронанопоры в ряду рассматриваемых объектов тоже изменяется волнообразно. В направлении от современной кости к костям тоболо-иртышского тюрка и байгаринского человека он возрастает соответственно на 31 и 75 %, а в кости усть-ишимского человека уменьшается

Таблица 1. Параметры нанопористости в исследованных современных и ископаемых костях людей

Table 1. Parameters of nanoporosity in the studied modern and fossil human bones

Параметры Parameters Масштаб Scale Современный человек Modern man Тоболо-иртышс- кий тюрок Tobol-Irtysh Turk Байгаринский человек Baigara human Усть-ишимский человек Ust-ishim man

So 1.16 21.302 4.65 8.893

Vo Ro обобщенно generally 1.5 2.509 29.2 2.745 7.0 3.022 8.6 1.94

Voi 66.18 86.66 115.64 30.59

lg No 4.36 5.53 4.42 5.44

Vo мезонано- 1.0 23 6.1 5.0

Ro Voi пористость mesonano- 1.623 17.91 2.274 49.24 2.53 67.85 2.242 47.22

lg No porisity 4.75 5.67 5.02 4.95

Vo Ro Voi микронано-пористость micronano- 5.0 1.11 5.73 12 0.87 2.76 2.0 0.96 3.71 5.0 0.96 3.71

lg No porisity 4.75 6.64 5.73 6.13

"мезо/^микро 0.90 26.44 6.35 5.2

Примечание. So — удельная поверхность всех нанопор, м2/г; Ro — средний размер нанопор, нм; Vo — удельно-совокупный объем нанопор, мм3/г; Voi — усредненный объем единичной нанопоры (4.19Ro,нм3); lgNo — логарифм условного числа нанопор; ^езо/Умикро — отношение удельно-совокупных объемов мезо- и микронанопор.

Note. So — specific surface area of all nanopores, m2/g; Ro — average nanopore size, nm; Vo — specific total volume of nano-pores, mm3/g; Voi is the average volume of a single nanopore (4.19Ro, nm3); lgNo is the logarithm of the conventional number of nanopores; Vmeso / Vmicro — the ratio of the specific-cumulative volumes of meso- and micro-nanopores.

на 54 %. Условное количество пор в костях тоболо-ир-тышского тюрка и байгаринского человека относительно современной кости увеличивается соответственно на 27 и 1.5 %, но уменьшается в кости усть-ишимского человека на 25 %.

Полученные данные выявляют отчетливые закономерности. В масштабе суммарной нанопористости современная кость характеризуется минимальными значениями по всем параметрам — удельной поверхности, совокупному объему, среднему размеру нано-пор, объему единичной нанопоры и условному их количеству. При переходе к ископаемым костям средневекового тоболо-иртышского тюрка и мезолитического байгаринского человека наблюдается рост по всем параметрам, но в случае палеолитической усть-ишимской кости по большинству параметров обнаруживается снижение. В части мезонанометровых пор современная кость тоже характеризуется минимальными значениями по всем параметрам. В ископаемых же костях наблюдается значительный рост параметров с максимумом в кости байгаринского человека. В части микронанометровых пор регистрируется неоднородная картина. Современная кость по среднему размеру и объему единичной поры достигает максимальных значений, а по совокупному объему и условному количеству пор показывает умеренно высокие значения. Ископаемые кости по совокупному объему и условному количеству пор сопоставимы с современной костью, а по среднему размеру и объему единичной поры демонстрируют в сравнении с ней сокращение. По пропорции между мезо- и микронано-пористостью современная и ископаемые кости тоже существенно различаются. В современной кости эта пропорция близка к единице, а в ископаемых костях она резко сдвигается в сторону мезонанометровых пор, особенно в кости средневекового тоболо-иртыш-ского тюрка.

Таким образом, в хронологическом ряду исследованных человеческих костей выявляется вполне упорядоченный по характеру и степени изменения нано-метровой пористости тренд. В направлении от современной человеческой кости к ископаемым костям средневекового и мезолитического возраста наблюдается явная тенденция к увеличению нанопористости практически по всем параметрам в сочетании с некоторой ее деградацией, выражающейся резким увеличением доли мезонанометровых пор. При переходе к палеолитической усть-ишимской кости эта тенденция в части некоторых параметров меняется на противоположную. Выявленный феномен изменения нанопористости можно объяснить постепенной потерей ископаемыми костями органической компоненты вследствие ее окисления и бактериального выедания, что сначала ведет к росту нанопористости, особенно в части ме-зопор, а затем к уплотнению кости, возможно из-за наложенных микроминерализаций.

На генеральной диаграмме изменения нанопористости ископаемых костей (рис. 6) видно, что исследуемые объекты вполне корреспондируются с общей тенденцией изменения нанопористости костей при фос-силизации. Но при этом устанавливается, что упомянутая тенденция не является строго хронологической. Например, более молодые кости из захоронений в Средней Сибири показывают в отношении нанопо-

Биогенная Ф Умеренно-измененная 7 Сильно измененная 9 I___

/f' ^ в^хЛ-_

* 3 wf

/ л vv;

\\А6

/ 5

- 1

0 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 Объем нанопор,мм3/г

Рис. 6. Вариации нанопористости в современных и ископаемых костях: 1 — современный человек; 2 — байгарин-ский человек, мезолит; 3 — усть-ишимский человек, палеолит; 4 — тоболо-иртышский тюрок, средневековье; 5—8 — костные останки из могильников Средней Сибири (Нефтепровод-1, 2; Рябчиков Ключ; Северное Приангарье), неолит-средневековье (коллекция С. М. Слепченко); 9 — Усть-Полуй, бронзовый — железный века [22]

Fig. 6. Variations in nanoporosity in modern and fossil bones: 1 — modern man; 2 — Baigara human, Mesolithic; 3 — Ust-Ishim man, Paleolithic; 4 — Tobol-Irtysh Turk, Middle Ages; 5—8 — bone remains from burial grounds of Central Siberia (Nefteprovod-1, 2; Ryabchikov Klyuch; Northern Angara Basin), Neolithic-Middle Ages (collection of S. M. Slepchenko);

9 — Ust-Poluy, Bronze-Iron Age [22]

ристости большую степень деградации, что, вероятно, указывает на зависимость процесса деградации кост-но-органических композитов не только от длительности, но и от условий фоссилизации.

Химический

и нормативно-минеральный состав

Валовый химический состав байгаринской кости был определен по двум в разной степени измененным участкам (мас. %): SiO2 — 36.48—53.31; TiO2 — 0.35— 0.49; Al2O3 — 6.8—7.99; Fe2O3 — 4.9—5.12; MnO — 0.52— 0.61; MgO — 1.2—1.38; CaO — 17.08—28.29; Na2O — 0.52— 0.74; K2O — 1.03—1.71; P2O5 — 11.16—18.69; SO3 — 0.72— 0.91. Судя по представленным данным, исследуемая кость характеризуется высокой степенью иллювииро-вания терригенным материалом вмещающих отложений. Пересчет данных о химическом составе на нормативно-минеральный состав показывает, что содержание собственно биоапатита в исследуемой кости варьируется в диапазоне от 28 до 47 мол. %. В состав минеральных загрязнений входят (мол. %): кварц — 25.14—40.41; альбит — 5.09—7.18; слюда — 9.28—15.32; хлориты — 7.09—13.94; оксигидроксиды железа — 0—2.21. Из этого следует, что первоначальным местом захоронения байгаринской кости были вовсе не русловые и пойменные речные пески, как, например, в случае могильников бронзового века на территории Усть-Полуйского святилища-городища и захоронений в верховьях р. Енисей, а глинистые пески, характерные для речных террас или приозерных низин (рис. 7).

Следует отметить, что кость усть-ишимского человека по составу минеральных загрязнений и вероятным условиям первоначального захоронения ока- 9

M;

ВесТНик геонлук. май, 2021, № 5

Рис. 7. Вариации нормативно-минерального состава иллю-виированной терригенной примеси в человеческом костном детрите. Поля: 1 — Усть-Полуйский археологический памятник; 2 — Северное Приангарье; 3 — верховье Енисея, район местонахождений Нефтепровод-1; 4 — верховье Енисея, район местонахождений Нефтепровод-II и Рябчиков ключ. Звездочки: ТИТ — средневековый тоболо-иртышский тюрок; БЧ — байгарский человек; УИЧ — усть-ишимский человек. Средний состав терригенных осадков: РП — речные пески, Т — тиллиты, Г — песчано-гли-нистые отложения

Fig. 7. Variations in the normative-mineral composition of the illuvated terrigenous admixture in human bone detritus. Fields: 1 — Ust-Poluy archaeological site; 2 — Nortern Angara Basin; 3 — Upper Yenisey, area of the Nefteprovod-I location; 4 — Upper Yenisey, the area of the Nefteprovod-II location and Ryabchikov Klyuch locations. Asterisks: ТИТ — medieval Tobol-Irtysh Turk; БЧ — Baigara human; УИЧ — Ust-Ishim man. Average compositions of terrigenous sediments: РП — river sands, Т — tillites, Г — sandy-argillaceous deposits

залась почти тождественной байгаринской кости. А вот кость тоболо-иртышского тюрка по составу загрязнений отвечает захоронению в гораздо более глинистых грунтах — суглинках кварц-слюдисто-хлоритового состава, что вполне соответствует условиям Красноярского археологического комплекса. Таким образом, нормативно-минеральный состав иллювиированных в кости минеральных загрязнений является эффективным индикатором обстановок первичного захоронения ископаемых костей.

пливающимися в ходе фоссилизации, байгаринская кость многократно уступает не только кости современного человека, но и кости средневекового тоболо-ир-тышского тюрка. Однако отношение ксеногенной меди к эссенциальному цинку в байгаринской кости находится на уровне современной кости, что свидетельствует о хорошей сохранности органической компоненты.

По совокупной концентрации микроэлементов (рис. 8) байгаринская кость значительно превосходит не только пяточную кость современного человека, но и бедренную кость средневекового тоболо-иртышско-го тюрка, сближаясь по этому признаку с ископаемыми костями людей бронзового века (Усть-Полуйское святилище-городище). В целом полученный тренд суммарной концентрации микроэлементов соответствует именно хронологической последовательности в направлении от современной кости до мезолитической. Единственным исключением из этой закономерности является кость усть-ишимского человека, в отношении которой, однако, есть предположение о специфических условиях первоначального захоронения [23].

Особое значение для оценки степени фоссилизации ископаемых костей имеют лантаноиды, которые эпигенетически обогащают кости вследствие ионообменных процессов в среде захоронения. В случае байгаринской кости суммарная концентрация лантаноидов (34.198 г/т) многократно превышает их содержа-

Микроэлементы

В составе байгаринской кости выявлены 52 микроэлемента, в том числе 13 элементов-эссенциалов, 18 физиологически-активных и 21 элемент-антиби-онт. Подавляющая часть элементов-примесей находится в сильно избыточных (на порядок и более) относительно биокларков концентрациях, дефицитными являются только несколько элементов — сильных эссенциалов, а именно Ве, Rb, Cd, Se. По пропорции между элементами-эссенциалами, унаследованными от живой кости, и элементами-антибионтами, нака-

Рис. 8. Суммарная концентрация микроэлементов в современной и ископаемых костях: СЧ — современный человек, ТИТ — тоболо-иртышский тюрок, БЧ — байгаринский человек, УИЧ — усть-ишимский человек. Черные звезды — кости из могильников в верховьях р. Енисей и в Северном Приангарье (коллекция С. М. Слепченко)

Fig. 8. The total concentration of microelements in modern and fossil bones: СЧ — modern man, ТИТ — Tobol-Irtysh Turk, БЧ — Baigara human, УИЧ — Ust-Ishim man. Black asterisks — bones from burial grounds in the upper reaches of the Yenisey river and in the Northern Angara Basin (collection of S. M. Slepchenko)

Таблица 2. Содержание микроэлементов в ископаемых костях, г/т

Table 2. The content of trace elements in fossil bones, ppm

Элементы Байгаринский Усть-ишимский Тоболо-иртышский Современный

Element человек человек тюрок человек

Baigara human Ust-Ishim man Tobol-Irtysh Turk Modern man

Li 1.592 0.062 1.732 0.165

Be 0.232 0.003 0.01 0

As 8.469 0.113 0.067 0.216

Se 0.611 0.321 0.274 0

Rb 4.942 0.288 1.47 0

Mo 1.115 0 0.041 0

Ag 0.064 0.086 0.8 0.597

Cd 1.612 0.014 2.4 1.612

Pb 3.339 5.283 0.056 7.097

Bi 0.047 0 1 0.21

Th 1.537 0 0 0.023

Zn 276.137 45.035 1.282 293.219

S 50.407 36.301 348.672 0

Сумма элементов-

эгсенциалов The sum of the elements- 350.104 87.506 357.804 303.139

essentials

Ti 53.582 7.26 24.453 0

V 13.844 0.193 5.287 1.013

Cr 0 0.281 0.005 4.047

Mn 2063.493 12.348 0.237 58.027

Fe 0 0 0 141.182

Co 12.739 0.462 0.161 1.275

Ni 16.774 10.506 0.586 94.662

Cu 13.73 6.067 0.055 13.903

Ga 1.511 0.528 2.585 0

Sr 313.389 63.416 373.441 8.233

Y 8.24 0.059 0.713 0.034

Zr 6.946 0.366 0.658 1.544

Sn 0.197 0.043 0.006 0

Sb 0.169 0.07 0.019 0

Cs 0.447 0 0.011 0

Ba 512.956 4.43 140.514 4.762

Hf 0.153 0 0 0.034

U 6.234 0.012 0.055 0.009

Сумма элементов

физиоактивных 3024.404 106.041 548.786 328.725

Sum of physioactive

elements

B 4.313 1.213 4.962 12.505

Sc 0 0.072 0.529 0.069

Ge 0.036 0.005 0.03 0

Nb 0.194 0 0 0.028

Te 0.017 0 0 0

La 6.592 0.059 1.085 0.079

Ce 15.499 0.096 0.618 0.112

Pr 1.435 0.009 0.135 0.025

Nd 5.224 0.025 0.563 0.501

Sm 1.044 0.006 0.091 0.013

Eu 0.265 0.002 0.054 0

Gd 1.219 0.008 0.019 0

Tb 0.18 0.001 0.02 0

Dy 1.004 0.01 0.09 0.04

Ho 0.238 0.001 0.017 0

Er 0.669 0.001 0.052 0

Tm 0.102 0.001 0.032 0

Yb 0.616 0.002 0.046 0.065

Lu 0.111 0.001 0.005 0

Ta 0 0 0.014 0.23

W 0.259 0 0.012 0

Tl 0.017 0 0 0

Сумма элементов-

антибионтов 1.152

The sum of antibiont 39.034 8.374 13.667

elements

Итого / Total 3413.542 194.699 914.964 645.531

Э/АБ E/AB 8.97 75.96 42.73 22.18

Cu/Zn 0.05 0.13 0.04 0.05

ние как в кости современного человека, так и в кости средневекового тюрка. Это хорошо видно на графике концентраций, нормированных на соответствующие кларки земной коры (рис. 9). Примечательно также, что кривая значений кларков концентрации лантаноидов в исследованных костях имеет субгоризонтальное простирание, что свидетельствует об источнике обогащающих кости редких земель именно в грунтах среды захоронения.

Рис. 9. Кларки концентрации лантаноидов в костях бай-гаринского человека (БЧ) и тоболо-иртышского тюрка (ТИТ). СЧ — данные по кости современного человека

Fig. 9. Clarke of concentration of lanthanides in the bones of the Baigara human (БЧ) and Tobol-Irtysh Turk (ТИТ). СЧ -modern human bone data

Минерально-фазовый состав

Биоапатит в исследуемой кости обладает степенью кристалличности, характерной для умеренно фос-силизированных ископаемых костей. На рентгеновской дифрактограмме (рис. 10) наблюдаются главные для биоапатита отражения (А, в скобках индексы

Рис. 10. Рентгеновская дифрактограмма биоапатита в бай-гаринской кости

Fig. 10. X-ray diffraction pattern of bioapatite in the Baigara

bone

Миллера): 3.05-3.09 (210), 2.78-2.8 (121), 2.25-2.27 (310). Указанием на фоссилизацию кости служит расщепление основного пика (121) с появлением дополнительных пиков малой интенсивности. Отношение суммы интенсивностей этих пиков к интенсивности основного пика (1300 + 1202) / 1121) используется нами в качестве рентгеновского критерия (коэффициента) степени кристалличности биоапатита. Значение такого коэффициента в «живых» костях равно нулю. В случае байгаринской кости оно составляет 0.18—0.22, что в 1.5—2 раза уступает соответствующим значениям для ископаемых костей неоплейстоценового (палеолит) возраста. Параметры элементарной ячейки исследуемого биоапатита оцениваются как (нм): ао = 0.9383; со = 0.6892, что соответствует карбоната-патиту. Вхождение в его структуру углерода подтверждено результатами ИК-спектроскопии — выявлены полосы поглощения при 873, 1419, 1453, 1517, 1643 см-1, отвечающие биоапатиту В-типа.

Исследование микростроения и минерального состава байгаринской кости было осуществлено методом аналитической СЭМ. Проведенные исследования выявили хорошую сохранность трабекулярной микроструктуры (рис. 11, а), но при этом широкие вариации состава биоапатита как в катионной, так и анионной подрешетках (табл. 3), что указывает на изменения биоапатита в ходе фоссилизации. Брутто-формула исследованного органического минерала: (Ca9 83-10

Mn0-0.16)[P4.88-5.55S0-0.33C0.34-1.05O24](OH)0.95-1.85. Выявленные примеси марганца и серы — прямые признаки фоссилизации. Атомное отношение Ca/P варьируется в пределах 1.8—2.02, составляя в среднем 1.93 ± 0.07, что почти совпадает с аналогичным показателем для исследованной нами пяточной кости современного человека (1.87—1.99). Из этого следует, что в части углеродистости биоапатита байгаринская кость хорошо сохранилась.

В тесном микропарагенезисе с костным биоапатитом в байгаринской кости обнаружены кварц, диагностированный по соответствующим рентгеновским отражениям, а также карбонаты, пирит и вивианит.

Карбонаты наблюдаются в виде микрокорок обрастания толщиной 40—45 мкм и локальных выделений в порах биоапатита размером (100—120) х (25—30) мкм (рис. 11, b, c). По составу (табл. 4) карбонаты относятся к необычной системе — FeCO3-MnCO3-CaCO3, характеризуясь брутто-формулой (Fe0.56-064Mn015-0.22 Ca0 2-0 22)[CO3]. Специфичность карбонатов в исследуемой кости выражается высоким содержанием примеси CaCO3, вообще редко встречающегося в составе ро-дохрозит-сидеритовых изоморфных смесей.

Пирит встречается в двух формах — спорадической вкрапленнности микрозерен размером от 2 * 3 до 8 х 15 мкм и гроздевидных скоплений величиной от 5 х10 до 8 х 12 мкм, состоящих из фрамбоидальных индивидов размером от 300 * 400 до 500 * 600 нм (рис. 11, г—з). По составу пирит в обоих случаях довольно стехиометричный — Fe0 95-1S2, следовательно практически неокисленный.

Вивианит тоже характеризуется поликомпонентным составом (табл. 3), но при относительно небольшом содержании примесных катионов: (Fe2 82-2 93

Mg0-0.12Mn0.04-0.05Ca0.02-0.06)3[PO4]2nH2O. Пропорции

Рис. 11. Микростроение байгаринской кости (а) и эпигенетическая микроминерализация в ней (b-h): АП — биоапатит, КАРБ — Fe-Mn-Ca-карбонат, ПР — пирит, ВИВ — вивианит. СЭМ-изображения в режимах вторичных (а) и упругоотра-

женных (b—h) электронов

Fig. 11. Microstructure of Baigarin bone (a) and epigenetic micromineralization (b-h): АП — bioapatite, КАРБ — Fe-Mn-Ca carbonate, ПР — pyrite, ВИВ — vivianite. SEM images in the modes of secondary (a) and elastically-backscattered (b—h)

electrons

Таблица 3. Химический состав (мас. %) и эмпирические формулы биоапатита (1—9) и ксеногенного вивианита (10—14) в байгаринской кости

Table 3. Chemical composition (wt.%) And empirical formulas of bioapatite (1—9) and xenogenic vivianite (10—14) in the Baigara bone

№ п/п P2O5 SO3 CaO MnO MgO Fe2O3 Формулы

1 38.76 2.25 58.99 не обн. не обн. не обн. Ca10[P5.18S0.27C0.55O24](OH)1.57

2 40.93 0.92 58.15 « « « Ca10[P5.55S0.11C0.34O24](OH)1.77

3 38.29 1.3 59.54 0.87 « « (Ca9.89Mn0.11)10[P5.18S0.27C0.55O24](OH)1.57

4 38.67 1.33 59.31 0.69 « « (Ca9.85Mn0.15)10[P5.18S0.27C0.55O24](OH)1.57

5 37.69 1.21 60.1 1.0 « « (Ca9.87Mn0.13)10[P4.88S0.14C0.98O24](OH)1.16

6 38.89 2.77 57.4 0.94 « « (Ca9.87Mn0.13)10[P5.28S0.33C0.39O24](OH)1.56

7 39.06 2.38 57.98 0.58 « « (Ca9.92Mn0.08)10[P5.27S0.29C0.44O24](OH)1.85

8 37.85 1.43 59.52 1.2 « « (Ca9.84Mn0.16)10[P4.94S0.17C0.89O24](OH)1.28

9 38.49 не обн. 60.94 0.57 « « (Ca9.83Mn0.07)10[P4.95C1.05O24](OH)0.95

10 37.73 « 0.44 0.84 1.2 59.79 (Fe2.82Mg0.12Mn0.04Ca0.02)3[PO4]2 nH2O

11 37.16 « 0.92 0.8 не обн. 61.12 Fe2.92Mn0.04Ca0.06)3.02[PO4]2 nH2O

12 37.14 « 0.76 0.9 « 61.2 (Fe2.93Mn0.05Ca0.05)3.03[PO4]2 nH2O

13 37.82 « 1.41 1.0 « 58.53 (Fe2.75Mg0.12Mn0.05Ca0.09)3.01[PO4]2 nH2O

14 37.34 « 1.11 0.91 « 60.64 (Fe2.88Mn0.05Ca0.08)3.01[PO4]2 nH2O

Таблица 4. Химический состав (мас. %) и эмпирические формулы ксеногенных Fe-Mn-Са-карбонатов

в байгаринской кости

Table 4. Chemical composition (wt.%) And empirical formulas of xenogenic Fe-Mn-Ca carbonates

in the Baigara bones

Компоненты / Components 1 2 3 Формулы / Formulas

CaO 21.37 17.6 15.76 (Fe0.59Mn0.21Ca0.2)[CO3]

MnO 20.46 21.22 14.76 (Fe0.56Mn0.22Ca0.22)[CO3]

Fe2O3 58.17 61.18 69.48 (Fe0.64Mn0.15Ca0.21)[CO3]

т

Вестник геанаук, май, 2021, № 5

между катионами — Ca:Mn:Mg:Fe — колеблются в нем в следующих пределах — 1 : (0.6—2) : (0—6) : (30—141). В качестве незначительной фазовой примеси к вивианиту выявлены гётит и единичные субмикронные частицы самородного железа и никеля.

Очевидно, что описанный состав эпигенетической минерализации свидетельствует о преимущественно восстановительных условиях фоссилизации байгаринской кости, вероятно в результате захоронения в гумусированной, возможно заболоченной среде, и еще о том, что ее эксгумация произошла сравнительно недавно.

Костный коллаген

На кривых нагревания исследуемой кости наблюдается сильный экзотермический пик с максимумом при 302-312 °С и дополнительный пик меньшей интенсивности при 372-410 °С (рис. 12, а, Ь). Очевидно, что выявленные термические эффекты обусловлены выгоранием костного коллагена. Первый — более интенсивный — пик отвечает так называемому углевод-но-липидному этапу термического окисления, второй — гораздо менее интенсивный — соответствует белково-аминокислотному этапу окисления. Значительное расхождение в интенсивностях пиков свидетельствует о некоторой деградации коллагена в байгаринской кости — на кривой нагревания кости современного человека оба пика по интенсивности близки. Потеря веса при нагревании колеблется по исследуемой кости в диапазоне от 8.2 до 27.62 мас. %. Это в среднем довольно близко соответствует выходу из нее коллагена (около 12 мас. %).

Выделенный из байгаринской кости коллаген характеризуется хорошо сохранившейся фибрильной текстурой и буроватой окраской, более светлой, чем коллаген из большинства ископаемых костей палеолитического возраста (рис. 12, с). Относительно хорошая сохранность коллагена дала возможность определить его аминокислотный состав (мг/г): глицин (27.12) > пролин (15.34) > аланин (11.41) > глутаминовая кислота (9.94) > гидроксипролин (9.6) > аспарагиновая кислота (6.01) > серин (4.64) > лейцин (4.02) > лизин (3.61) > валин (2.71) > фенилаланин (2.48) > треонин (2.36) > изолейцин (1.07) > метионин (0.63) > тирозин (0.06). Общее содержание аминокислот составило 101 мг/т. По пропорциям между аминокислотами органическое

вещество в байгаринской кости отвечает именно костному коллагеновому белку.

По данным газовой хроматографии, элементный состав исследованного коллагена (мас. %): С = 41.38; N = 14.29; О = 44.33. Атомная пропорция С/М составляет 3.62, что находится в пределах требований к качеству коллагена, подлежащего изотопным исследованиям [27, 31].

Изотопные археологические маркеры

Последние 20-30 лет в целях палеоэкологических и палеоисторических реконструкций активно используется изотопный состав ряда химических элементов в костных остатках животных, включая человека. В число основных изотопных систем, используемых для получения новой археологической информации, входят [34, 36, 38, 53, 56, 61, 63]: радиоуглеродная (814С) и уран-ториевая (^^ГЪ/234^ — для геологического датирования в диапазонах соответственно до 50 и 500 тыс. л. н.; углеродная, кислородная и азотная (813С, 818О, 815Ы) — для палеоэкологических и палеосоциальных реконструкций, определения диет и пищевых последовательностей; неодимовая (143М/144М) — для определения мест захоронений (тафономический критерий); серы (83^) и стронция (8^г/8^г) — как показателей миграций животных; кальция (844Са) — для определения источника вещества в биоминерализациях.

Изотопный состав углерода и кислорода в биоапатите байгаринской кости определился как (%о): 813СРШ = -10.89; 818О

SMOW = 21.33 (погрешность ± 0.15 %о). Судя по полученным данным, байгаринский человек проживал в относительно благоприятных условиях умеренно-теплого климата, пил воду, совпадающую по изотопии углерода с современными континентальными грунтовыми водами (рис. 13). По изотопным свойствам биоапатита байгаринская кость довольно близка к костям позднеплейстоценовых и раннеголоценовых млекопитающих не только Западной Сибири, но и Западной Европы, что может указывать на сходство в этот период климатических условий среды обитания в пределах всей среднеширотной Евразии. Напротив, климатические условия обитания животных на территориях Северной Евразии, например на Европейском Северо-Востоке России, севере Западной и Средней Сибири, судя по изотопным характеристикам костного биоапатита, были менее благоприятны-

Рис. 12. Результаты термического анализа байгаринской кости (а, b; 1, 2 — кривые соответственно нагревания и потери

веса) и внешний вид выделенного из кости коллагена (с)

Fig. 12. Results of thermal analysis of the Baigara bone (a, b; 1, 2 — curves of heating and weight loss, respectively) and the

appearance of collagen isolated from the bone (c)

Рис. 13. Вариации изотопного состава карбонатных С, О в биоапатите ископаемых костей на фоне некоторых типов экзогенного карбонатного вещества: 1 — фанеро-зойские морские осадочные карбонатолиты; 2 — пресноводные карбонаты; 3 — усть-ишимский человек, палеолит [23]; 4 — байгаринский человек, мезолит; 5 — тоболо-иртышский тюрок, средневековье (данные по коллекции С. М. Слепченко); 6 — современные люди, Екатеринбург; 7, 8 — люди из погребений в Средней Сибири, неолит-средневековье, соответственно верховья Енисея и Северное Приангарье (данные по коллекции С. М. Слепченко); 9 — люди из погребений на территории Усть-Полуйского археологического памятника, бронзовый — железный века [22]; 10 — люди из курганных могильников на территории Европейского Северо-Востока, раннее средневековье [20]; 11 — люди эпохи неолита [37]; 12, 13 — люди эпох соответственно палеолита и мезонеолита, о. Борнео [42]; 14 — люди железного века — средневековья [45]; 15, 16 — соответственно ископаемые гигантопитек и орангутан, Южный Китай [52]; 17, 18 — люди XI —XII веков соответственно высокого и низкого социальных статусов, США, шт. Иллинойс [28]; 19 — ирокезы XII—XIII веков [47]; 20, 21 — люди от V века д. н. э. до XV века н. э. соответственно высокого и низкого социальных статусов, Западная Европа [39]; 22-24 — мамонтовая фауна соответственно из Западной Сибири (коллекций А. А. Бондарева), Печорского Приуралья [60] и Западной Европы [62]. ГВ — современные грунтовые воды [26]

Fig. 13. Variations in the isotopic composition of carbonate C, O in bioapatite of fossil bones against the background of some types of exogenous carbonate matter: 1 — Phanerozoic marine sedimentary carbonatolites; 2 — freshwater carbonates; 3 — Ust-Ishim man, Paleolithic [23]; 4 — Baigara human, Mesolithic; 5 — Tobol-Irtysh Turk, the Middle Ages (data from the collection of S. M. Slepchenko); 6 — modern people, Yekaterinburg; 7, 8 — people from burials in Central Siberia, Neolithic-Middle Ages, respectively, the upper reaches of the Yenisey and the Northern Angara basin (data from the collection of S. M. Slepchenko); 9 — people from burials on the territory of the Ust-Poluy archaeological site, Bronze-Iron Age [22]; 10 — people from burial mounds in the European northeast, early Middle Ages [20]; 11 — people of the Neolithic era [37]; 12, 13 — people of the epochs of the Paleolithic and Meso-neolithic, respectively, about. Borneo island [42]; 14 — people of the Iron Age-Middle Ages [45]; 15, 16 — fossils of

gigantopithecus and orangutan, respectively, southern China [52]; 17, 18 — people of the XI—XII centuries, respectively, of high and low social status [28]; 19 — Iroquois USA Illinois of the XII—XIII centuries [47]; 20, 21 — people from the 5 th century BC until the 15th century AD respectively, high and low social status, Western Europe [39]; 22-24 — mammoth fauna, respectively, from Western Siberia (collections of A. A. Bondarev), the Pechora Urals [60] and Western Europe [62]. rB — modern groundwater [26]

ми в широком хронологическом диапазоне — от позднего плейстоцена до раннего средневековья.

В сопоставлении с изотопными данными, полученными по биоапатиту для средневековых западных европейцев, байгаринского человека можно отнести к преимущественно плотоядным людям относительно высокого по диете социального статуса. При этом он был главным образом охотником, а не рыболовом. В противном случае кислород в его биоапатите был бы изотопно более лёгким (< -19 %о). Обращает также на себя внимание, тот факт, что кости палеолитического усть-ишимского человека, средневекового тоболо-ир-тышского тюрка с территории Западной Сибири, а также современных людей с территории Среднего Урала по изотопному составу кислорода в биоапатите близки к кости байгаринца, хотя и несколько легче по изотопному составу углерода. Последнее можно объяснить меньшей ролью растительной пищи в рационе байгаринского человека.

Изотопный состав углерода и азота в костном коллагене байгаринского человека, по нашим данным, составляет (%о): 813СРОВ = -21.8; б15^^ = 11.65. Близкие данные по углероду были получены в Аризонском (-21.8..-21.4 %о) и Мангеймском (-21.3 %о) университетах. Судя по этим данным, байгаринец обитал в условиях умеренно теплого климата, в степных или лесостепных ландшафтах. Практиковал сугубо континентальную диету, основу которой составляло мясо копытных млекопитающих, потреблявших растения с СЗ-типом фотосинтеза, т. е. траву, кустарники, дикорастущие злаки, соответствующие умеренно влажной зоне. Выявляющийся изотопный сдвиг в углероде и азоте при переходе от СЗ-растений к травоядным животным и далее к байгаринскому человеку вполне соответствуют современным оценкам изотопного тренда в соответствующей трофической цепи [30]. Интересно, что для азота в костном коллагене человеческих популяций, проживавших в эпоху мезолита на территории современных Испании, Франции, Англии и практиковавших бытовую антропофагию [49], установлены более низкие изотопные значения, чем в случае байгаринского человека. Это указывает на гораздо менее комфортные условия существования таких мезолитических людей, чем байгаринского человека, поскольку бытовая антропофагия — очевидный признак прежде всего голодания*.

* В настоящее время уже имеются данные о признаках бытовой антропофагии в мезолите на группе стоянок Горбуновского торфяника на территории Среднего Зауралья [8].

Рис. 14. Изотопные характеристики ископаемого костного коллагена людей: 1, 2 — палеолит, соответственно гомосапиенсы и неандертальцы [55]; 3 — палеолит, усть-ишимский человек [23]; 4 — мезолит, байгаринский человек; 5 — мезолит, Северо-Запад России [6]; 6 — мезолит, Восточно-Альпийский регион [51]; 7, 8 — мезолит, соответственно Румыния и Сербия [50]; 9 — мезолит, Шотландия [57]: 10 — мезолит, Дания [54]; 11 — неолит, Китай [37]; 12 — мезолит, стоянка Замостье, верхняя Волга [40]; 13 — мезолит-средневековье, Северное Причерноморье [6]; 14-16 — неолит-средневековье, Средняя Сибирь (данные по коллекции С. М. Слепченко); 17, 18 — неолит-средневековье, дальневосточное Приморье России [43]; 19, 20 — неолит-средневековье, соответственно о. Сахалин и р. Амур [43]; 21 — бронзовый век, северо-запад Прикаспийской степи [58]; 22 — бронзовый век, Центральная Евразия[48]: 23 — бронзовый век, Байкальский регион [41, 64]; 24 — бронзовый — железный века, Усть-Полуйское городище-святилище [22]; 25 — средневековый тоболо-иртышский тюрок. I—V — основные типы континентальных ландшафтов: соответственно леса, степи и тундры, саванны, субтропики, тропики

Fig. 14. Isotopic characteristics of fossil bone collagen in humans: 1, 2 — Paleolithic, respectively, Homo sapiens and Homo sapiens neanderthalensiss [55]; 3 — Paleolithic, Ust-Ishim man [23]; 4 — Mesolithic, Baigarin man; 5 — Mesolithic, Northwest Russia [6]; 6 — Mesolithic, East Alpine region [51]; 7, 8 — Mesolithic, Romania and Serbia, respectively [51]; 9 — Mesolithic, Scotland [57]: 10 — Mesolithic, Denmark [54]; 11 — Neolithic, China [37]; 12 — Mesolithic, Zamostie site, upper Volga [40]; 13 — Mesolithic-Middle Ages, Northern Black Sea region [6]; 14-16 — Neolithic-Middle Ages, Central Siberia (data from the collection of S. M. Slepchenko); 17, 18 — Neolithic-Middle Ages, respectively, the Far Eastern Primorye of Russia [43]; 19, 20 — Neolithic-Middle Ages, respectively Sakhalin islands and the Amur river [43]; 21 — Bronze Age, northwest of the Caspian steppe [58]; 22 — Bronze Age, Central Eurasia [48]; 23 — Bronze Age, Baikal region [41, 64]; 24 — Bronze-Iron Age, Ust-Poluy settlement-sanctuary [22]; 25 — medieval Tobol-Irtysh Turk. I—V — the main types of continental landscapes, respectively, forests, steppes and tundra, savannah, subtropics, tropics

Близкие к «байгаринским» условия существования и диеты реконструируются для людей неолита-средневековья Средней Сибири и тоболо-иртышско-го тюрка, что выглядит логичным, учитывая географическую близость соответствующих местонахождений. Для ряда других человеческих популяций в диапазоне от позднего палеолита до мезолита выявляются палеоэкологические отличия. Так, люди эпох мезолита на территории Восточно-Альпийского региона [51] и неолита в Центральном Китае [38], вероятно, проживали в условиях степных ландшафтов и практиковали более растительную диету. Люди мезолита на территории Северо-Запада России, обитавшие в условиях лесных ландшафтов, в значительной степени питались рыбой, включая, вероятно, морскую [14]. Еще большее своеобразие условий существования демонстрируют, во-первых, палеолитический усть-ишимский человек, а во-вторых, люди эпохи мезолита на территории современной Румынии и Сербии. Эти популяции не только обитали в условиях более теплого климата, но и были экстремально плотоядными, на что указывают предельно высокие для континентальных животных значения изотопного состава коллагенового азота.

Большой интерес представляют результаты исследований костных останков с приморских территорий. В этом случае обнаруживаются все признаки морских диет, естественных, прежде всего, для прибрежных территорий Британии [57] и российского Дальнего Востока [43]. Однако признаки таких диет выявились и у некоторых мезолитических популяций внутриконтинен-тального обитания, например на территориях Прикаспийских степей [58], Причерноморья [6] и даже южнее Урала [48]. Очевидно, что это тоже было обусловлено потреблением не только речной, но и морской рыбы.

Изотопия Sr и М как источник археологической информации. Популяционная история миграций людей на территорию Восточной Евразии в эпохи палеолита и мезолита остается и в настоящее время относительно слабо исследованной [59] в основном из-за недостаточной обеспеченности археологии соответствующими экспериментальными данными [3, 60]. При этом на территории Западной, Средней и Восточной Сибири уже обнаружено множество местонахождений человеческих костных останков с палеолитическим и мезолитическим возрастом [3], что сильно стимулирует интерес к теме миграции древних людей в Восточную Евразию.

Согласно современным археологическим представлениям, первая волна миграции на территорию Западной Сибири началась в конце ермаковского (ран-незырянского) стадиала с юга — с территорий обитания ранних восточных европеоидов [59]. Усть-ишимский человек (45 тыс. л. н.) — участник именно этой миграции, образовавшей популяцию древних охотников-собирателей — так называемых верхнепалеолитических сибирцев. Кроме того, он рассматривается приблизительно как современник древнейших обитателей стоянок в Костёнках (40—38 тыс. л. н.) и человека в пещере Бачо-Киро на территории современной Болгарии (около 45 тыс. л. н.). К началу сартанского (позднезы-рянского) оледенения люди уже заселили Западную [2, 4, 121 и Среднюю Сибирь с образованием афонтовской

Рис. 15. Схема современных археологических представлений о миграции людей с запада на восток на Евразийском континенте в эпоху мезолита. Стоянки: 1 — Зараут-Сай, 2 — Дам-Дам-Чешме, 3 — Джебел, 4 — Чох, 5 — Сосруко, 6 — Ильмурзино, 7 — Мурзак Кобе, 8 — Каменная Могила, 9 — Мирное, 10 — Песочный Ров, 11 — Бутово, 12 — Звейниеки, 13 — Кунда, 14 — Олений остров, 15- Веретье, 16 — Повенецкая, 17 — Растиниеми, 18 — Вис, 19 — Горбуновский торфяник, 20 — Чёрноозёрье, 21 — местонахождение кости байгаринского человека, 22 — Верхоленская гора, 23 — Студёное, 24 — Сумнагин, 25 — Пантелеиха, 26 — Осиповка, 27 — Ушки

Fig. 15. Scheme of modern archaeological concepts of migration people from west to east. of the Eurasian continent during the Mesolithic era. Settlements: 1 — Zaraut-Say, 2 — Dam-Dam-Cheshme, 3 — Dzhebel, 4 — Chokh, 5 — Sosruko, 6 — Il'murzino, 7 — Murzak Kobe, 8 — Kamennaya Mogila (Stone grave), 9 — Mirnoye, 10 — Pesochnyy rov (Sand ditch), 11 — Butovo, 12 — Zveyniyeki, 13 — Kunda, 14 — Oleniy ostrov (Island), 15- Veret'ye, 16 — Povenetskaya, 17 — Rastiniyemi, 18 — Vis, 19 — Gorbunovskiy torfyanik (peat bog), 20 — Chornoozor'ye, 21 — location of the bone of the Baigara man, 22 — Verkholenskya gora (mountain), 23 — Studonoye, 24 — Sumnagin, 25 — Panteleikha, 26 — Osipovka, 27 — Ushki

культуры [5, 7, 32], достигли Северо-Восточной Сибири с выходом на арктическое побережье в районе Таймыра и восточнее [15, 16]. По данным генетиков, все эти люди не только не внесли вклад в формирование современной популяции европеоидов Евразии, непосредственные предки которых появились позже 37 тыс. л. н., но и сами по себе были генетически довольно разными, например, по вкладу в геном палео-ДНК неандертальцев [23, 35].

Вторая волна миграций на сибирские территории происходила в направлении с юга и юго-востока, начавшись в конце сартанского стадиала и продолжившись в периоды бёллингского и аллерёдского предго-лоценовых потеплений. С этой волной миграции связывают образование популяции «палеосибиряков», потомками которых считаются некоторые современные народы, например коряки.

К третьей волне относят раннеголоценовую миграцию, сформировавшую популяцию европеоидов-«неосибиряков». Еще недавно считалось, что эта миграция тоже происходила с юга, но в настоящее время нельзя исключить и другой или дополнительный вектор перемещения людей в Западную Сибирь со сторо-

ны восточного склона Среднего Урала, где в раннем мезолите уже существовали поселения европеоидов — охотников и рыболовов [8]. Именно к третьей миграции можно отнести и исследуемого нами байгаринского человека, обитавшего в условиях раннебореаль-ного потепления (рис. 15).

Условно четвертая волна массового заселения Сибири приходится на раннее средневековье, когда на территорию Западной Сибири пришли кочевники с юга со стороны тюркского каганата (Манчжурия, Монголия, Алтай, Восточный и Западный Туркистан, Казахстан, Крым, Северный Кавказ). Здесь они основали Сибирское ханство с одной из столиц на Иртыше, просуществовавшее до XVII века. Позже также наблюдались волны миграции в Сибирь, но большей частью русских людей с запада, начиная с эпохи Ивана Грозного (XVI век). Все это и привело к современной мозаичной картине генетического состава населения Восточной и Северо-Восточной Евразии.

В настоящее время наиболее часто используемым аналитическим индикатором миграций людей является изотопный состав стронция в костях [11, 13, 29, 65], который хорошо наследуется по цепи: горные породы ^ грунтовые и поверхностные воды ^ растения ^ растениеядные животные ^ хищники, включая человека. Считается, что в рамках этой последовательности локальное изотопное диспропорционирование стронция осуществляется незначительно.

Наши собственные данные о популяционной истории раннего заселения Западной Сибири основаны на результатах анализа изотопного состава стронция как индикатора миграций и неодима как указателя на места первичного захоронения [24]. Анализу были подвергнуты 9 костных останков людей с территории Западной Сибири в хронологическом диапазоне от палеолита до ХХ века, 16 костных образцов крупных млекопитающих в интервале от неоплейстоцена до позднего голоцена с той же территории, один коллективизированный образец смывов грунтов с костей плейстоценовых животных и один образец типичных для современных ландшафтов Западной Сибири растений (табл. 5).

Полученные результаты по изотопии стронция (рис. 16) позволяют сделать следующие выводы.

Валовое содержание стронция в исследованных костях колеблется в пределах от 100 до 1000 г/т, исключение составляет лишь кость тоболо-иртышского тюрка, концентрация стронция в которой достигает почти 3800 г/т, что характерно для карбонатных пород. По величине стронциевого изотопного коэффициента исследованные объекты достаточно контрастно подразделились на две группы.

В первую группу вошли ископаемые кости, смытый с них грунт и образец автохтонного для Западной Сибири растения, которые характеризуются вариацией значения 8^г/8^г в пределах 0.709516—0.709959 (0.709727 ± 0.000133). Наиболее близким к этой группе эталоном являются грунтовые и поверхностные воды континентальных низменностей, примером которых как раз и служит Западная Сибирь. По составу объектов и значениям изотопного отношения рассматриваемую группу можно определить как костный детрит местного происхождения, отвечающий животным-аборигенам. В число последних в нашем случае входят бай- 17

^jÎJ ВестНик геанаук, май, 2021, № 5

Таблица 5. Изотопный состав стронция и неодима в костном детрите Table 5. Isotopic composition of strontium and neodymium in bone detritus

Стронций, Sr Неодим, Nd

№ п/п Объект An object Анатомия Anatomy Возраст Age содержание, г/т Content, ppm 87Sr/86Sr содержание, г/т Content, ppm eNd*

1 байгаринский человек Baigara human таранная кость Talus мезолит Mesolitic 313.389 0.709600 14 -6.63

2 усть-ишимский человек Ust'-Ishim man бедро / Hip палеолит Paeolitic 657.7 0.709216 30.07 -5

3 тоболо-иртышский тюрок Tobol-Irtysh Turk бедро / Hip XIII—XVI века Centuru 3776.4 0.709241 5.45 -17

4 человек 249/49 Human берцовая кость Tibia 520 лет назад years ago 100 0.709368 3.4 -7.87

5 человек 2149/15 Human пяточная кость Heel bone 414 лет назад years ago 100 0.709959 1.04 -2.94

6 человек 2149/607 Human позвонок / Vertebra 278 лет / years 120 0.709288 7 -9.25

7 человек 2149/606 Human позвонок / Vertebra 236 лет / years 230 0.709298 4.3 -8.28

8 человек 1036/245 Human берцовая кость Tibia 53 лет / years 260 0.709058 0.86 -6.71

9 человек 1036/245 Human берцовая кость Tibia 35 лет / years 270 0.709863 1.4 -10.29

10 олень северный Rangifer tarandus не опр. / Undefined неоплейстоцен Neopleistocene 946.2 0.709323 10.878 -6.328

11 олень благородный Cervus elaphus « « 889.2 0.709644 5.335 -6.265

12 медведь бурый Ursus arctos « « 606 0.709959 12.785 -6.561

13 носорог шерстистый Coelodonta antiguitatis « « 885.5 0.709667 29.269 -5.386

14 бизон / Bison bison « « 1026.5 0.709646 9.55 -5.696

15 мамонт шерстистый Mammutus primigenius « « 853 0.709516 4.075 -5.774

16 смывы грунта с костей серии № 11-16 Washes of soil from bones of the series « « 240.7 0.709718 6.661 -5.598

17 медведь бурый Ursus arctos 2149/909 лучистая кость Radiant bone « 300 0.709257 5 -5.44

18 медведь бурый Ursus arctos 1077/6 пяточная кость Heel bone « 190 0.709631 2.3 -7.45

19 медведь бурый Ursus arctos 2149/1737 клык/Feng « 170 0.709739 2.4 -7.88

20 медведь бурый Ursus arctos 710/1178-1 зуб / Tooth средний голоцен 100 0.709447 0.02 Не опр.

21 медведь бурый Ursus arctos 710-1178-2 нижняя челюсть Lower jaw « 600 0.709996 0.12 -3.61

22 медведь бурый Ursus arctos 13/33-1 зуб / Tooth « 300 0.709714 0.06 -13.43

23 медведь бурый Ursus arctos 13/33-2 нижняя челюсть Lower jaw « 400 0.709931 0.14 -0.96

24 медведь бурый Ursus arctos 356/2-2 зубная эмаль Tooth enamel поздний голоцен Late Holocene 300 0.709670 0.041 -5.62

25 медведь бурый Ursus arctos 356/2-3 дентин / Dentin « 500 0.709704 0.015 -12.05

26 « верхняя челюсть Upper jaw « 280 0.709781 0.038 -11.27

27 грушанка / Pyrola растение / Plant современность Modernity 26 0.709720 не опр. Undefined

Рис. 16. Стронций в ископаемых костях животных с территории Западной Сибири, красными точками показаны данные для человеческих останков. Расшифровка номеров образцов в табл. 5. Эталоны: РЧ — грунтовые и поверхностные воды, МВ — морская вода. Эллипсами показаны области средних значений ± СКО. УП-А и УП-М — средние ± СКО данные П. Д. Косинцева, С. Л. Вотякова и Д. В. Киселёвой по костям северных оленей с Усть-Полуйского святилища-городища, соответственно для животных «аборигенов» и «мигрантов»

Fig. 16. Strontium in animal fossil bones from the territory of Western Siberia, red dots show data for human remains. Explanation of sample numbers in table. 5. Standards: РЧ — ground and surface water, МВ — sea water. Ellipses show the areas of mean values ± standard deviation. УП-A and УП-M — mean ± RMS data by P. A. Kosintsev, S. L. Votyakov and D. V. Kiseleva on the bones of reindeer from the Ust-Poluy sanctuary-settlement, respectively, for local and migrant animals

гаринский человек, еще два человека из XVI и ХХ веков и подавляющее большинство других животных — олени, шерстистые носорог и мамонт, бизон, бурые медведи.

Вторую группу объектов образует костный детрит с вариацией стронциевого изотопного отношения в границах 0.709058-0.709447 (0.709277 ± 0.000108). Близким к этой группе эталоном является морская вода. Судя по изотопным значениям, члены второй группы представляют собой животных-мигрантов с предгорных территорий, среди которых усть-ишимский человек, средневековый тоболо-иртышский тюрок и большая часть проанализированных людей в хронологическом диапазоне от XV до ХХ века — всего около 70 %. Из других животных в группу мигрантов входят лишь некоторые — северный олень и два бурых медведя.

Расчет показал, что выявляющиеся группы животных заметно различаются по корреляции между валовым содержанием стронция и значением его изотопного коэффициента. Так, в группе «мигрантов» между этими параметрами корреляция не обнаружена, а в группе «аборигенов» она отрицательная (г = -0.3), что свидетельствует о тенденции к снижению значения изотопного коэффициента по мере возрастания валового содержания стронция. Последнее можно объяснить колебаниями роли карбонатных по-

род в составе местных для Западной Сибири горных субстратов.

Картина распределения исследованных объектов по значениям изотопного состава неодима (еШ) выглядит по-другому. В этом случае группы животных «аборигенов» и «мигрантов» обособляются незначительно с перекрытием соответствующих полей на 48 % (табл. 5; рис. 17), хотя статистически эти группы несколько различаются: «аборигены» характеризуются содержанием неодима 4.716 ± 7.671 г/т, значением еШ = = -6.87 ± 3.284, а «мигранты» соответственно 7.441 ± ± 9.074 г/т и -7.653 ± 3.98. Такой результат можно объяснить тем, что неодим в условиях земной коры изотопно диспропорционирует медленнее, чем стронций, и поэтому является критерием не столько миграций, сколько мест захоронения. Поскольку исследованные нами кости были отобраны с одной и той же геологически однородной территории — Западно-Сибирской плиты, данные по изотопии неодима в них оказались в значительной степени перекрывающимися. Тем не менее можно отметить, что изотопно-неодимовые данные по костям усть-ишимского человека и тобо-ло-иртышского тюрка четко легли в поле «мигрантов», а данные по байгаринскому человеку попали на самый край поля перекрытия со стороны поля «аборигенов».

Рис. 17. Неодим в ископаемых костях животных и смывах грунтов с территории Западной Сибири; красными точками показаны данные для человеческих останков. Расшифровка номеров образцов в табл. 5

Fig: 17. Neodymium in animal fossil bones and soil washings from the territory of Western Siberia; red dots show data for human remains. Explanation of sample numbers in Table 5

Таким образом, полученные данные об изотопном составе стронция и неодима вполне подтверждают современную археологическую концепцию миграции людей на территорию Западной и, вероятно, всей остальной Сибири. В рамках этой концепции усть-ишимский человек еще являлся мигрантом, а байга-ринский человек был уже представителем укоренившейся в Западной Сибири популяции европеоидов-сибиряков. Раннесредневековый тоболо-иртышский тюрок — не только очевидный мигрант, но и мигрант с территорий иного геологического строения (карбонатная платформа), чем в случае усть-ишимца. Период

с позднего средневековья по XX век — эпоха колонизации Сибири русскими людьми — тоже характеризуется активными миграциями с запада со стороны европейской части России и Урала. Важно подчеркнуть, что среди плейстоцен-голоценовых «мигрантов» на территорию Западной Сибири были не только люди, но и множество других животных, особенно северные олени и бурые медведи.

Выявленная по изотопным данным история древних миграций на территорию Западной Сибири не является уникальной, имея аналогии на других территориях.

Так, в результате изотопных исследований костных останков людей в пещере Гротта Пальиччи (Средняя Италия) с геологическим возрастом 33-18 тыс. л. н. были выявлены четыре человеческие популяции [46]:

1) ранняя с изотопным отношением 87Бг/86Бг в костях в пределах 0.708—0.7082; 2) средняя со значениями того же изотопного отношения 0.7084—0.7085; 3) поздняя с коэффициентом 0.7087—0.7089; 4) популяция эпиграветтов со стронциевым изотопным отношением 0.7092—0.7093. Приведенные данные были проинтерпретированы итальянскими археологами как изотопная история постепенной миграции людей позднего палеолита с низменности в предгорья вслед за отступающим ледником. Очевидно, что выявленная картина в принципе аналогична изотопной картине миграций на территорию Западной Сибири, только с обратным знаком — в нашем случае миграция происходила из предгорий на низменность.

Второй пример относится к истории миграций го-лоценовых бизонов по территории, относящейся к современным США. В этом случае зафиксировано изменение значений изотопного коэффициента стронция в костях в диапазоне от 0.709 у бизонов из предгорий до 0.711 у бизонов на равнинах-низменностях. По оценкам авторов [65], американские бизоны-мигранты за сезон перемещались на 50 км, а за несколько лет покрывали от 500 до 1000 км. Все это тоже очень похоже на наши данные, полученные для Западной Сибири.

Третий пример иллюстрирует изотопную неоднородность по стронцию в костных останках африканских австралопитеков (2.1—2.8 млн л. н.), обитавших в доломитовой пещере Стеркфонтейн в Южной Африке [33]. Здесь исследовались мужские и женские кости, показавшие вариацию значений 87Бг/86Бг в диапазоне от 0.7210 до 0.734, что в пределе соответствует аналогичным данным по доломитам. Среди проанализированных особей оказалось 36 % «оседлых» с более высокими — «доломитовыми» — значениями изотопного отношения, а примерно 50 % имели более низкие значения этого отношения, на основании чего их отнесли к «гулякам», прибывшим с территорий за пределами доломитовой платформы. Интересно, что среди «гуляк» оказалось больше женщин.

Наконец, четвертый пример показывают результаты изучения изотопных отношений стронция в раковинах улиток на территории Северного и Южного Кавказа [25]. В этом случае были выявлены три группы животных, упорядоченно различающихся значениями 878г/86Бг: 1) улитки с горной территории Южного Кавказа, показавшие наиболее низкие значения изотопного отношения Бг в диапазоне 0.70727—0.70777;

2) улитки со среднегорных и предгорных территорий,

имеющие более высокие значения изотопного отношения от 0.70786 до 0.70810; 3) улитки с территории прикаспийской низменности, характеризующиеся еще более высокими значениями стронциевого изотопного отношения — от 0.708326 до 0.70859. Этот тренд в направлении от низменности к горам тоже похож на изотопную тенденцию, выявленную нами для Западной Сибири.

Заключение

Исследованные минералого-геохимические свойства байгаринской кости — оптико- и АС-микроскопические, нанопористость, химический состав, содержание микроэлементов, степень кристалличности костного биоапатита, термические свойства и степень деградации костного коллагена — убедительно подтверждают именно раннеголоценовый ее возраст. Байгаринский человек, которому принадлежала эта кость, жил в начале мезолита во время раннебореаль-ного потепления в условиях умеренно-теплого и умеренно-влажного климата. Судя по изотопным меткам диеты и биологическому возрасту, он был удачливым охотником. В качестве близких современников байга-ринского человека можно назвать чеддарского человека из современной Южной Англии, мужчину из Иерихона в Иудейской пустыне, «сидячую женщину» из Южной Швеции, женщин с мезолитических стоянок во Франции и Испании (рис. 18). Интересно, что, по данным генетиков, многие из европеоидов эпохи мезолита были еще темнокожими, иногда с голубыми глазами (результат мутации, случившейся примерно 10 тыс. л. н.). Не исключено, что такими физическими качествами мог характеризоваться и рослый байгаринский человек — представитель «неосибиряков», ставших предками популяции современных европеоидов Евразии.

Судя по примеси вивианита в исследованной кости, байгаринский человек был захоронен в заболоченном гумусированном слое приповерхностных грунтов, что считается характерным именно для стоянок мезолита — раннего неолита [1, 8, 19]. Разумеется, в настоящее время на основании только находки переотложенной небольшой кости мы не можем ничего сказать конкретного о бытовой стороне жизни байгарин-ца и его соплеменников. Для этого требуются новые находки соответствующего археологического материала и достаточно высокотехнологичные экспериментальные исследования.

За сотрудничество в исследованиях и ценные советы авторы благодарят д. г. н. Я. В. Кузьмина, д. и. н. П. Ю. Павлова, д. г.-м. н. Д. В. Пономарева, старшего инженера-исследователя В. А. Радаева, старшего физика-спектроскописта М. Ф. Самотолкову, к. г.- м. н. Ю. С. Симакову. Некоторые ценные образцы были предоставлены для изучения Музеем Института экологии растений и животных УрО РАН, палеонтологом А. А. Бондаревым, к. и. н. С. М. Слепченко и д. м. н. М. В. Гилевым.

Исследование получило финансовую поддержку Минобрнауки РФ - тема № АААА-А19-119031890086-0. Содержание микроэлементов в костях и изотопный состав стронция и неодима определены в ЦКПИГГ УрО РАН «Геоаналитик» при финансовой поддержке гранта

Рис. 18. Люди эпохи мезолита — реконструкции с использованием ДНК-информации: а — чеддарский человек, Южная Англия; b — смуглокожий европеоид с голубыми глазами; c — «сидячая женщина», Скейтхолм, Южная Швеция; d — женщина из Абри-Пато, Франция; e — женщина из Лас-Пальмас, Испания. Изображения взяты из общедоступных источников в сети интернет

Fig. 18. People of the Mesolithic era — reconstructions using DNA information: a — Cheddar man, South England; b — dark-skinned representative of European ethnicity with blue eyes; c — «sitting woman», Skateholm, South Sweden; d — a woman from Abri Pataud, France; e — a woman from Las Palmas, Spain. Images are public domain

РФФИ научного проекта № 20-09-00194 А и в рамках государственного задания ИГГ УрО РАН (номер государственной регистрации АААА-А18-118053090045-8).

Литература

1. Авдусин Д. А. Основы археологии. М.: Высшая школа, 1989. 325 с.

2. Акимова Е. В., Дроздов И. И., Лаухин С. А., Чеха В. П., Орлова Л. А., Кольцова В. Г., Санько А. Ф., Шпакова Е. Г. Палеолит Енисея. Листвянка. Красноярск, 2005. 180 с.

3. Археология / Под ред. академика РАН В. Л. Янина. М.: Изд-во МГУ, 2006. 608 с.

4. Бужилова А. П., Добровольская М. В., Медникова М. Б. Лобная кость Homo из верхнепалеолитического месторождения Покровка II в Сибири // Вестник МГУ. Антропология, 2009. № 3. С. 4-13.

5. Деревянко А. П., Славитинский В. С., Чикишева Т. А., Зубова А. В., Слепченко С. М., Зольников И. Д., Лысенко Д. Н., Дроздов Н. И., Цыбанков А. А., Деев Е. В., Рыбалко А. Г., Стасюк И. В., Харевич В. М., Артемьев Е. В., Галухин Л. Л., Богданов Е. С., Степанов Н. С., Дудко А. А., Ломов П. К. Новые антропологические находки эпохи палеолита со стоянки Афонтова Гора II (предварительное описание, краткий стратиграфический и археологический контекст) // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. 2014. Т. 20. С. 431-434.

6. Добровольская М. В. Человек и его пища. М.: Научный мир, 2005. 367 с.

7. Дроздов Н. И., Артемьев Е. В. Палеолит Афонтовой Горы: последние данные — новые вопросы // Археология,

этнография и антропология Евразии. 2007. № 1. С. 39—45.

8. Жилин М. Г., Савченко С. Н., Косинская Л. А., Сериков Ю. Б., Александровский А. Л., Лаптева Е. Г., Корона О. М., Косинцев П. А. Мезолитические памятники Горбуновского торфяника. М.-СПб.: Нестор-История, 2020. 368 с.

9. Кузьмин Я. В. Расселение ранних людей современного типа (Homo sapiens sapiens) в Евразии: современное состояние вопроса // Экология древних и традиционных обществ. 2016. № 5 (1). С. 119—122.

10. Кузьмин Я. В. Радиоуглеродная хронология людей современного анатомического типа эпохи палеолита Восточной Европы, Сибири и Восточной Азии // Camera praehistorica. 2020. № 2 (5). С. 122—146.

11. Лохов К. И., Бережная Н. Г., Матуков Д. И., Боковенко Н. А., Зайцева Г. И., Чугунов К. В., Скотт Е. М. Изотопный состав стронция в костях из древних захоронений Саяно-Алтая как индикатор места проживания и миграции // Радиоуглерод в археологических и палеонтологических исследованиях: Материалы конференции, посвященной 50-летию радиоуглеродной лаборатории ИИМК РАН. М.: ИИМК РАН, 2007. C. 263—273.

12. Макаров С. С. Динамика культурного развития и освоения Западно-Сибирской равнины в позднем плейстоцене // Вестник Новосибирского госуниверситета. История, философия. 2009. № 8 (3). С. 63—75.

13. Николаев В. И., Барбиери М., Даванзо С., Кузнецова Т. В., Лонжинелли А., Сулержицкий Л. Д., Якумин П. Комплексные изотопные исследования мамонтов Якутии // Квартер-2005: Материалы IV Всероссийского совещания по изучению четвертичного периода. Сыктывкар: Геопринт, 2005. C. 297—298.

m

ВестНик геаНаук, май, 2021, № 5

14. Ошибкина С. В. Человек эпохи мезолита и его природное окружение (по материалам культуры Веретье) // Вестник антропологии. 2007. № 15 (1). С. 179—185.

15. Питулько В. В. Свидетельства раннего расселения человека в арктической области Евразии: новые находки и перспективы исследований // Археология Арктики. 2016. № 3. С. 91—116.

16. Питулько В. В., Павлова Е. Ю., Никольский П. А. Расселение человека в Арктике в первой половине МИС-3: новые данные // Фундаментальные проблемы квартера. Итоги изучения и основные направления дальнейших исследований: Материалы X Всероссийского совещания по изучению четвертичного периода. М.: ГЕОС, 2017. С. 317—318.

17. Пошехонова О. Е. К средневековой палеоантропологии Южно-Таежного Прииртышья (по материалам могильника IX—XVIII вв. на территории Красноярского археологического комплекса) // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2011. № 2. С. 152—166.

18. Ражев Д. И., Косинцев П. А., Кузьмин Я. В. Плейстоценовая таранная кость (os talus) человека с местонахождения Байгара (центр Западной Сибири) // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2010. № 1. С. 1—14.

19. Свиридов Д. В., Косорукова Н. В. Исследование ран-ненеолитического поселения Караваиха-4 в бассейне озера Воже в 2012 г. // Геолого-археологические исследования в Тимано-Североуральском регионе: Материалы 15-й научной конференции. Сыктывкар: Геопринт. 2012. Т. XV. C. 126-132.

20. Силаев В. И., Белицкая А. Л., Туркина Т. Ю., Смолева И. В., Хазов А. Ф., Киселёва Д. В. Окружающая среда и диета раннего средневековья Европейского Северо-Востока (по данным изотопно-геохимического анализа антропологических материалов из могильников V—VII вв н. э.) // Известия Коми НЦ УрО РАН. 2019. № 3. С. 53—64.

21. Силаев В. И., Косинцев П. А., Филиппов В. Н., Киселёва Д. В., Смолева И. В., Чередниченко Н. В. Минералого-геохимическая характеристика кости байгаринского человека эпохи мезолита (Западная Сибирь) // Современные проблемы теоретической, экспериментальной и прикладной минералогии (Юшкинские чтения — 2018): Материалы российской конференции с международным участием. Сыктывкар: Геопринт. 2018. C. 144—146.

22. Силаев В. И., Паршукова М. Н., Слепченко С. М., Смолева И. В., Киселёва Д. В., Шанина С. Н., Тропников Е. А., Хазов А. Ф. Усть-Полуйское городище-святилище: опыт ми-нералого-геохимических исследований человеческих костных останков. Сыктывкар: ИГ Коми НЦ УрО РАН, 2017. 68 с.

23. Силаев В. И., Слепченко С. М., Бондарев А. А., Смолева И. В., Киселёва Д. В., Шанина С. Н., Мартиросян О. В., Тропников Е. М., Хазов А. Ф. Усть-ишимская кость: минера-лого-геохимические свойства как источник палеонтологической, палеоантропологической и палеоэкологической информации // Вестник Пермского университета. Геология. 2017. № 1. С. 6—30.

24. Стрелецкая М. В., Зайцев М. В., Солошенко Н. Г., Киселёва Д. В., Силаев В. И. Изотопный состав Sr и Nd ископаемых костных остатков мамонтовой фауны и человека из месторождений Печорского Приуралья и Среднего Прииртышья // Металлогения древних и современных океанов — 2017. Миасс: ИМин УрО РАН, 2017. C. 252—256.

25. Шишлина Н. И., Ларионова Ю. О., Идрисов И. А., Азаров Е. С. Вариации изотопного состава стронция в образцах современных улиток восточной части Кавказа // Аридные системы. 2016. № 22. С. 33—40.

26. Юсупов Ш. Особенности формирования изотопного состава углерода в подземных водах (на примере районов Средней Азии) // Геохимия. 1994. № 5. С. 732-738.

27. Ambrose S. H. Preparation and characterization of bone and tooth collagen for isotopic analysis // J. of Archaelogy Science. 1990. V. 17. pp. 431-451.

28. Ambrose S. N., Buikstra J., Krueger H. W. Status and gender differences in diet at Mound72, Cahokia, revealed by isotopic analysis of bone // J. Anthropological Archaeology. 2003. V. 22. pp. 217-226.

29. Bentley R. A. Strontium isotopes from the earth to the archaeological skeleton: a review // J. Archaeol. Method. Th.. 2006. V. 13. pp. 135-187.

30. Bocherens H., Drucker D. Trophic level isotopic enrichments for carbon and nitrogen in collagen: case studies from resent and ancient Terrestrial ecosystems // International J. of Osteoarchaeology. 2003. V. 13. pp. 46-53.

31. Bronk-Ramsey C., Higham T., Bowles A., Hedges R. Improvements to the Pretreatment of Bone at Oxford // Radiocarbon. 2004. No. 46. pp. 155-163.

32. Chikisheva T. A., Slepchenko S. M., Zubova A. V., Slavinsky V. S., Tsubankov A. A., Drozdov N. I., Lysenko D. N. An Upper Paleolithic Human Mandible and a First Cervical Vertebra from Afontova Gora II // Archaeology of Evrasia. 2016. V. 44/3. pp. 150-157.

33. Copeland S. R., Sponheimer M., Ruiter D. J., Lee-Torp J. A., Codron D., Roux P. J., Grimes V., Rhichards M. P. Strontium isotope evidence for landscape use by early Huminis // Nature. 2011. V. 474. pp. 76-78.

34. Corr L. T., Sealy J. C., Horton M. C., Evershed R. P. A novel marine dietary indicator utilizing compound-specific bone collagen amino acid 813C values of ancient humans // J. Archael. Sci. 2005. V. 32. pp. 321-330.

35. Hajdinjak M., Mafessoni F., Vernot B., Hubner A., Fu Q., Essel E., Nagel S., Nickel B., Moldovan J. O. T., Constantin S., Endarova E., ZacharivN., Spasov R., WelkerF., Smith G. M., Sinet-Mathiot V., Paskulin L., Fewlass H., Talamo S., Rezek Z., Sirakova S., Sirakov N., McPerron S. P., Tsanova T., Hublin J.-J., Peter B. M., Meyer M., Skoglund P., Kelso J., Paabo S. Unitial Upper Palaeolithic humans in Europe had recent Neandertal ancestry // Nature, 2021. V.592. P. 253-259.

36. Hedges R. E. M., ReynardL. Nitrogen isotopes and the trophic level of humans in archaeology // J. Archaeol. Sci. 2007. V. 34. pp. 1240-1251.

37. Hu Ya., Ambrose S. H., Wang Ch. Stable isotopic analysis of human bones from Jianu site Henan, China: implications for the transition to agriculture // J. of Archaeological Science, 2009. V. 3. pp 1319-1330.

38. Eriksson G. Stable isotope analysis of human and fau-nal remains from Zveinieki Back to the origin. New research in the Mesolithic-Neolithic Zveinieki cemetery and environment, Northern Latvia. Iund // Acta Archaeologica Lundensia. 2006. Series 8/52. pp. 183-216.

39. Evershed R. P. Organic residue analysis in archaeology: the archaeological biomarker revolution // Archaeometry. 2008. V. 50. pp. 895-924.

40. Iacumin P., Nicolaev V., Genoni L., Ramigni M., Ryskov Ya. G., Longinelli A. Stable isotope analyses of mammal skeletal remains of Holocene age from European Russia: A way to trace dietary and environmental Changes // Geobios. 2004. V. 37. pp. 37-47.

41. Katzenberg M. A. Stable Isotope Ecology and Palaeodiet in the Lake Baikal Region of Siberia // J. of Archaeological Science. 1999. V. 26. P. 651-659.

Veitnik of Ge°sciencei, May, 2021, No. 5

42. Krigbaum J. Neolithic subsistence patterns northern Borneo reconstructed with stable carbon isotopes of enamel // J. Anthropological Archaeology. 2003. V. 22, pp. 292—304.

43. Kuzmin Ya. V. Reconstruction of prehistore and Medieval Dietary Patterusm in the Rossian Far East: a Review of current data // Radiocarbon. 2015. V. 57. pp. 571—580.

44. Kuzmin Ya. V., Kosintzev P. A., Razhev D. I., Hodgins G. W. L. The oldest directly-dated human remains in Siberia: AMS 14C age of talus bone from the Baigara locality West Sibirian Plain // J. of Human Evolution. 2009. V. 57. pp. 91—95.

45. Lee-Thorp J. A., Sealy J. C., Merve N. J. Stable Carbon Isotope Ratio Differences Between Bone Apatite and their Relationship to Diet // J. of Archael. Sci. 1989. V. 16, pp. 585— 599.

46. Lugli F., Cipriani A., Capecchi G., Ricci S., Boschin F., Boscato P., Lacumin P., Badino F., Mannino M., Talamo S., Richards M., Benazzi S., Ronchitelli A. Strontium and stable isotope evidence of human mobility strategies across the Last Glacial Maximum in southern Italy // Nature Ecology and Evolution. 2019. V. 3. pp. 905—911.

47. Merwe N. J., Williamson R. F., Pfeiffer S., Thomas S. C., Allegreto K. O. The Moat field ossuary: isotopic dietary analysis of an Iroquoian community using dental tissue // Huthropologicae Archaeology., 2003. V. 22. pp. 245—261.

48. Miller A. V., Usmanova E., Logvin V., Kolbina A., Suslov A., Privat K., Haas K., Rosenmeier M. Subsistence and Social Change in central Eurasia: stable isotope analysis of populations spanning the Bronze Age transition // J. of Archaelogical Science. 2014. V. 42. pp. 525—538.

49. Morales-Perez J. V., Salszar D. C., Ivanez M., Eltruch C. M., Pardo J. F. J., Cebrian C. C. V., Ripoll M. P., Tortoza J. E. A. Finerary practices or food delicatessen? Human remains with anthropic marcs from the Western Mediterranean Mesolitic // J. Anthropological Archaelogy. 2017. V. 45. pp. 115—130.

50. Murray M., Schoeninger M. J. Diet, status and complex Social Structura in Iron Age Central Europe: some contributions of bone chemistry // Tribe and polity in late prehistoric Europe. N. Y. Plenum Press. 1988. pp. 157—178.

51. Oxilia G., Bortolini E., Badino F., Bernadini F., Gazonni V., Luigli F., Romandini M., Radini A., Terlato G., Marciani G., Silvestriny S., Sartorio J. C. M., Hohenstein U. T., Fiorenza L., Kulmer O., Tunic C., Cecchi J. M., Talamo S., Fontana F., Presani M., Benazzi S., Cristiani E. Exploring late Paleolithic and Mesolitic diet in the Eastern Alpine region of Italy through multiple proxies // Amer. J. Physical Antrophology. 2020. DOI: 10.1002/ajdra.24128.

52. Qu Y., Changhu J., Zhang Y., Hu Y., ShangX. Preservation assessments and carbon and oxygen isotopes analysis of tooth enamel of Gigantopithecus blacki and contemporary animals from sane Cave Conzuj, South China during the Early Pleistopcene // Quaternary International. 2013. V. 30. pp. 1—7.

53. Reyhard B., Balter V. Trace elements and their isotopes in bones and teeth; diet, environ meets, diagenesis and dating of archaeological and paleontological samples // Palaeogeography, Palaeoclimatology. 2014. V. 416. pp. 4—16.

54. Richards M. P., Price T. D., Koch E. The Mesolithic/ Neolithic Transition in Denmark: New stable isotope data // Current Anthropology.2003. V. 44. pp. 288—295.

55. Richards M. P., Trinkaus E. Isotopic evidence for the diets of European Neanderthals and early modern humans // PNAS. 2009. V. 106. pp. 16034—16039.

56. Schoeninger M. J., DeNiro M. J., Tauber H. Stable nitrogen isotope ratios of bone collagen reflect marine and terrestrial components of prehistoric human diet // Science. 1983. V. 220. pp. 1381—1383.

57. SchultingR. J., Richards M. P. Finding of the coastal Mesolithic in southwest Britain: AMS dates and stable isotope results on human remains from Caldey Island, south Wales // Antiquity. 2002. V. 76(294). pp. 1011-1025.

58. Shishlina N. I., Van der Plicht J., Hedges R. E. M., Zazovskaya E. P., Sevastyanov V. S., Chichagova O. A. The Catacomb Cultures of the North-West Caspian Steppe: 14C Chronology, reservoir effect and paleodiet // Radiocarbon. 2007. V. 49. pp. 713-726.

59. Sikora M., Pitulko V. V., Sousa V. C., Allentoft M. E., Vinner L., Rasmussen S., Margaryan A., Damgaard P. V. The population history of northeastern Sibeiria Since the Pleistocene // Nature. 2019. V. 570. pp. 182-188.

60. Silaev V. I., Ponomarev D. V., Kiseleva D. V., Smoleva I. V., Simakova Yu. S., Matirosyan O. V., Vasilev E. A., Khazov A. F., Tropnikov E. M. Mineralogical-Geochemical Characteritics of the Bone Detritus of Pleistocene Mammals as a Sourse of Paleontological Information // Paleontological J..2017. V. 51. No. 13. pp. 1395-1421.

61. Tutken T. Die Isotope analyses fussier Skelettreste — Bestimmung der Herkunft und Mobilitat von Menschen und Tieren // Tagungen des Landes museums fur vor Geschihte Halle. 2010. V. 3. pp. 33-51.

62. Tutken T., Furer H., Walter T., Vennemann T. W. Stable isotope composition of mammoth teeth from Nieder-Weningen, Switzerland: Implications for the Late Pleistocene Climate, environment, and diet // Quart. Int. 2007. V. 164. pp. 139-150.

63. Tutken T., Vennemann T. W., PfretzschnerH.-U. Nd and Sr isotope compositions in modern and fossil bones-proxies for vertebrate and taphonomy // Geochimica et Cosmochimica Acta. 2011. V. 75. pp. 5951-5970.

64. Weber A. W., White D., Bazaliiskii V. I., Goriunova O. I., Savelv N. A., Katzenberg M. A. Huntergatherer foraging ranges, migration, and travel in the middle Holocene Baikal region of Siberia: Insights from carbon and nitrogen Stable isotope signatures // J. Anthropological Archaeology. 2001. V. 30. pp. 523548.

65. Widga Ch., Walker J. D., Stockli L. D. Middle Holocene Bison diet and mobility in the eastern Great Plains (USA) based on S13C, S18O and 87Sr/86Sr analyses of tooth enamel carbonate // Guanternary Research. 2010. V. 73. pp. 449-463.

References

1. Avdusin D. A. Osnovy arkheologii (Fundamentals of archeology). Moscow: Higher school, 1989. 325 p.

2. Akimova E. V., Drozdov I. I., Laukhin S. A., Chekha V. P., Orlova L. A., Koltsova V. G., Sanko A. F., Shpakova E. G. Paleolit Yeniseya. Listvyanka (Paleolithic Yenisei. Listvyanka). Krasnoyarsk, 2005.180 p.

3. Arkheologiya (Archeology). Edited by Academician V .L. Yanin. Moscow: Publishing house of Moscow State University, 2006. 608 p.

4. Buzhilova A. P., Dobrovolskaya M. V., Mednikova M. B. Lobnaya kost' Homo iz verkhnepaleoliticheskogo mestorozhdeni-ya Pokrovka II v Sibiri (Frontal bone of Homo from the Upper Paleolithic Pokrovka II deposit in Siberia). Moscow State University Bulletin. Anthropology, 2009. No. 3. pp. 4-13.

5. Derevianko A. P., Slavitinsky V. S., Chikisheva T. A., Zubova A. V., Slepchenko S. M., Zolnikov I. D., Lysenko D. N., Drozdov N. I., Tsybankov A. A., Deev E. V., Rybalko A. G., Stasyuk I. V., Kharevich V. M., Artemiev E. V., Galukhin L. L., Bogdanov E. S., Stepanov N. S., Dudko A. A., Lomov P. K. Novyye antrop-ologicheskiye nakhodki epokhi paleolita so stoyanki Afontova Gora

т

ВестНик геанаук, май, 2021, № 5

II (predvaritelnoye opisaniye, kratkiy stratigraficheskiy i arkheo-logicheskiy kontekst) (New anthropological finds of the Paleolithic era from the Afontova Gora II site (preliminary description, brief stratigraphic and archaeological context)). Problems of archeology, ethnography, anthropology of Siberia and adjacent territories, 2014. T. 20. pp. 431—434.

6. Dobrovolskaya M. V. Chelovek i yego pishcha (Man and his food). Moscow: Scientific world, 2005, 367 p.

7. Drozdov N. I., Artemyev E. V. Paleolit Afontovoy Gory: posledniye dannyye — novyye voprosy (Paleolithic of Afontova Gora: recent data — new questions). Archeology, ethnography and anthropology of Eurasia, 2007, No. 1, pp. 39—45.

8. Zhilin M. G., Savchenko S. N., Kosinskaya L. A., Serikov Yu. B., Aleksandrovsky A. L., Lapteva E. G., Crown O. M., Kosintsev P. A. Mezoliticheskiye pamyatniki Gorbunovskogo tor-fyanika (Mesolithic monuments of the Gorbunovsky peat bog). Moscow-SPb: Nestor-History, 2020, 368 p.

9. Kuzmin Ya. V. Rasseleniye rannikh lyudey sovremennogo tipa (Homo sapiens sapiens) v Yevrazii: sovremennoye sostoya-niye voprosa (Resettlement of early modern humans (Homo sapiens sapiens) in Eurasia: the current state of the issue). Ecology of ancient and traditional societies, 2016, No. 5 (1), pp. 119— 122.

10. Kuzmin Ya. V. Radiouglerodnaya khronologiya lyudey sovremennogo anatomicheskogo tipa epokhi paleolita Vostochnoy Yevropy, Sibiri i Vostochnoy Azii (Radiocarbon chronology of people of the modern anatomical type of the Paleolithic era of Eastern Europe, Siberia and East Asia). Camera praehistorica, 2020, No. 2 (5), pp. 122—146.

11. Lokhov K. I., Berezhnaya N. G., Matukov D. I., Bokovenko N. A., Zaitseva G. I., Chugunov K. V., Scott E. M. Izotopnyy sos-tav strontsiya v kostyakh iz drevnikh zakhoroneniy Sayano-Altaya kak indikator mesta prozhivaniya i migratsii (Strontium isotopic composition in bones from ancient burials of Sayan-Altai as an indicator of place of residence and migration). Radiocarbon in archaeological and paleontological research: Proceedings of the conference dedicated to the 50th anniversary of the radiocarbon laboratory of the IIMK RAS. Moscow: IIMK RAN, 2007, pp. 263—273.

12. Makarov S. S. Dinamika kul'turnogo razvitiya i osvoyeni-ya Zapadno-Sibirskoy ravniny v pozdnem pleystotsene (Dynamics of cultural development and mastering of the West Siberian Plain in the Late Pleistocene). Novosibirsk State University Bulletin. History, philosophy, 2009, No. 8 (3), pp. 63—75.

13. Nikolaev V. I., Barbieri M., Davanzo S., Kuznetsova T. V., Longinelli A., Sulerzhitskiy L. D., Yakumin P. Kompleksnyye izotopnyye issledovaniya mamontov Yakutii (Complex isotope studies of mammoths in Yakutia). Quarter-2005: Proceedings of the IV All-Russian meeting on the study of the Quaternary period. Syktyvkar: Geoprint, 2005, pp. 297—298.

14. Oshibkina S. V. Chelovek epokhi mezolita i yego prirod-noye okruzheniye (po materialam kul'tury Veret'ye) (Man of the Mesolithic era and his natural environment (based on the materials of the Veretie culture)). Bulletin of anthropology, 2007, No. 15 (1), pp. 179—185.

15. Pitulko V. V. Svidetelstva rannego rasseleniya chelove-ka v arkticheskoy oblasti Yevrazii: novyye nakhodki i perspektivy issledovaniy (Evidence of early human settlement in the Arctic region of Eurasia: new findings and research prospects). Archeology of the Arctic, 2016, No. 3, pp. 91—116.

16. Pitulko V. V., Pavlova E. Yu., Nikolsky P. A. Rasseleniye cheloveka v Arktike v pervoy polovine MIS3: novyye dannyye (Human settlement in the Arctic in the first half of MIS3: new data). Fundamental problems of the quarter. Results of the

study and the main directions of further research: Materials of the X All-Russian meeting on the study of the Quaternary period. M.: GEOS, 2017, pp. 317-318.

17. Poshekhonova O. E. K srednevekovoy paleoantropologii Yuzhno-Tayezhnogo Priirtysh'ya (po materialam mogil'nika IX— XVIII vv. na territorii Krasnoyarskogo Arkheologicheskogo kom-pleksa) (Towards the medieval paleoanthropology of the Southern Taiga Priirtysh region (based on materials from the burial ground of the 9th — 18th centuries on the territory of the Krasnoyarsk Archaeological Complex)). Bulletin of Archeology, Anthropology and Ethnography, 2011, No. 2, pp. 152—166.

18. Razhev D. I., Kosintsev P. A., Kuzmin Y. V. Pleystotsenovaya tarannaya kost' (os talus) cheloveka s meston-akhozhdeniya Baygara (Tsentr Zapadnoy Sibiri) (Pleistocene talus (os talus) of a person from the Baigara locality (Center of Western Siberia)). Bulletin of archeology, anthropology and ethnography, 2010, No. 1, pp. 1—14.

19. Sviridov D. V., Kosorukov N. V. Issledovanie ran-neneolititheskogo poseleniya Karavaiha-4 v basseyne ozera Voge v 2012 g. (Study of Early Paleolithic village Karavaiha-4 in the basin of Voge Lake in 2012) // Geologo-arheologitheskie issledovaniya v Timano-severouralskom regione. Syktyvkar: Geoprint, 2012, V. XV, pp. 126—132.

20. Silaev V. I., Belitskaya A. L., Turkina T. Yu., Smoleva I. V., Khazov A. F., Kiseleva D. V. Okruzhayushchaya sreda i diyeta rannego srednevekov'ya Yevropeyskogo Severo-Vostoka (po dannym izotopno-geokhimicheskogo analiza antropologicheskikh materialov iz mogil'nikov V—VII vv n. e.) (Environment and diet of the early Middle Ages of the European Northeast (according to isotope-geochemical analysis of anthropological materials from burial grounds of the 5th—7th centuries AD)). Izvestia of the Komi Scientific Center of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, 2019, No. 3, pp. 53—64.

21. Silaev V. I., Kosintsev P. A., Filippov V. N., Kiseleva

D. V., Smoleva I. V., Cherednichenko N. V. Mineralogo-geokhimicheskaya kharakteristika kosti Baygarinskogo cheloveka epokhi mezolita (Zapadnaya Sibir) (Mineralogical and geo-chemical characteristics of the bone of the Baigarin man of the Mesolithic era (Western Siberia)). Modern problems of theoretical, experimental and applied mineralogy (Yushkin read-ings-2018): Materials of a Russian conference with international participation. Syktyvkar: Geoprint, 2018, pp. 144—146.

22. Silaev V. I., Parshukova M. N., Slepchenko S. M., Smoleva I. V., Kiseleva D. V., Shanina S. N., Tropnikov E. A., Khazov A. F. Ust'-Poluyskoye gorodishche-svyatilishche: opyt mineralogo-geokhimicheskikh issledovaniy chelovecheskikh kostnykh ostankov (Ust-Poluisk settlement-sanctuary: experience of mineralogical and geochemical studies of human bone remains). Syktyvkar: IG Komi SC UB RAS, 2017, 68 p.

23. Silaev V. I., Slepchenko S. M., Bondarev A. A., Smoleva I. V., Kiseleva D. V., Shanina S. N., Martirosyan O. V., Tropnikov

E. M., Khazov A. F. Ust'-ishimskaya kost': mineralogo-geokhimi-cheskiye svoystva kak istochnik paleontologicheskoy, paleoantro-pologicheskoy i paleoekologicheskoy informatsii (Ust-Ishimskaya bone: mineralogical and geochemical properties as a source of paleontological, paleoanthropological and paleoecological information). Bulletin of Perm University, Geology, 2017, No. 1, pp. 6—30.

24. Streletskaya M. V., Zaitsev M. V., Soloshenko N. G., Kiseleva D. V., Silaev V. I. Izotopnyy sostav Sr i Nd iskopayemykh kostnykh ostatkov mamontovoy fauny i cheloveka iz mestorozh-deniy Pechorskogo Priuralya i Srednego Priirtysh'ya (Sr and Nd isotopic composition of fossil bone remains of mammoth fauna and humans from the deposits of the Pechora Urals and

Middle Irtysh regions). Metallogeny of ancient and modern oceans-2017. Miass: Institute of Mineralogy of the Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, 2017, pp. 252—256.

25. Shishlina N. I., Larionova Yu. O., Idrisov I. A., Azarov E. S. Variatsii izotopnogo sostava strontsiya v obraztsakh sovre-mennykh ulitok vostochnoy chasti Kavkaza (Variations of strontium isotopic composition in samples of modern snails from the eastern part of the Caucasus). Arid systems, 2016, No. 22, pp. 33— 40.

26. Yusupov Sh. Osobennosti formirovaniya izotopnogo sostava ugleroda v podzemnykh vodakh (na primere rayonov Sredney Azii) (Features of the formation of the isotopic composition of carbon in groundwater (on the example of the regions of Central Asia). Geochemistry, 1994, No. 5, pp. 732—738.

27. Ambrose S. H. Preparation and characterization of bone and tooth collagen for isotopic analysis. J. of Archaelogy Science, 1990, V. 17, pp. 431—451.

28. Ambrose S. N., Buikstra J., Krueger H. W. Status and gender differences in diet at Mound72, Cahokia, revealed by isotopic analysis of bone. J. Anthropological Archaeology, 2003, V. 22, pp. 217—226.

29. Bentley R. A. Strontium isotopes from the earth to the archaeological skeleton: a review. J. Archaeol. Method. Th., 2006, V. 13, pp. 135—187.

30. Bocherens H., Drucker D. Trophic level isotopic enrichments for carbon and nitrogen in collagen: case studies from resent and ancient Terrestrial ecosystems. International J. of Osteoarchaeology, 2003, V. 13, pp. 46—53.

31. Bronk-Ramsey C., Higham T., Bowles A., Hedges R. Improvements to the Pretreatment of Bone at Oxford. Radiocarbon, 2004, No. 46, pp. 155—163.

32. Chikisheva T. A., Slepchenko S. M., Zubova A. V., Slavinsky V. S., Tsubankov A. A., Drozdov N. I., Lysenko D. N. An Upper Paleolithic Human Mandible and a First Cervical Vertebra from Afontova Gora II. Archaeology of Evrasia, 2016, V. 44/3, pp. 150—157.

33. Copeland S. R., Sponheimer M., Ruiter D. J., Lee-Torp J. A., Codron D., Roux P. J., Grimes V., Rhichards M. P. Strontium isotope evidence for landscape use by early Huminis. Nature, 2011, V. 474, pp. 76—78.

34. Corr L. T., Sealy J. C., Horton M. C., Evershed R. P. A novel marine dietary indicator utilizing compound-specific bone collagen amino acid S13C values of ancient humans // J. Archael. Sci., 2005, V. 32, pp. 321—330.

35. Hajdinjak M., Mafessoni F., Vernot B., Hubner A., Fu O., Essel E., Nagel S., Nickel B., Moldovan J. O. T., Constantin S., Endarova E., Zachariv N., Spasov R., Welker F., Smith G. M., Sinet-Mathiot V., Paskulin L., Fewlass H., Talamo S., Rezek Z., Sirakova S., Sirakov N., McPerron S. P., Tsanova T., Hublin J.-J., Peter B. M., Meyer M., Skoglund P., Kelso J., Paabo S. Unitial Upper Palaeolithic humans in Europe had recent Neandertal ancestry. Nature, 2021, V. 592, P. 253—259.

36. Hedges R. E. M., Reynard L. Nitrogen isotopes and the trophic level of humans in archaeology. J. Archaeol. Sci., 2007, V. 34, pp. 1240—1251.

37. Hu Ya., Ambrose S. H., Wang Ch. Stable isotopic analysis of human bones from Jianu site Henan, China: implications for the transition to agriculture. J. of Archaeological Science, 2009, V. 3, pp 1319—1330.

38. Eriksson G. Stable isotope analysis of human and fau-nal remains from Zveinieki Back to the origin. New research in the Mesolithic-Neolithic Zveinieki cemetery and environment, Northern Latvia. Iund. Acta Archaeologica Lundensia, 2006, Series 8/52, pp. 183—216.

39. Evershed R. P. Organic residue analysis in archaeology: the archaeological biomarker revolution. Archaeometry, 2008, V. 50, pp. 895-924.

40. Iacumin P., Nicolaev V., Genoni L., Ramigni M., Ryskov Ya. G., Longinelli A. Stable isotope analyses of mammal skeletal remains of Holocene age from European Russia: A way to trace dietary and environmental Changes. Geobios. 2004, V. 37, pp. 37-47.

41. Katzenberg M. A. Stable Isotope Ecology and Palaeodiet in the Lake Baikal Region of Siberia. J. of Archaeological Science, 1999, V. 26, pp. 651-659.

42. Krigbaum J. Neolithic subsistence patterns northern Borneo reconstructed with stable carbon isotopes of enamel. J. Anthropological Archaeology, 2003, V. 22, pp. 292-304.

43. Kuzmin Ya. V. Reconstruction of prehistore and Medieval Dietary Patterusm in the Rossian Far East: a Review of current data. Radiocarbon, 2015, V. 57, pp. 571-580.

44. Kuzmin Ya. V., Kosintzev P. A., Razhev D. I., Hodgins G. W. L. The oldest directly-dated human remains in Siberia: AMS 14C age of talus bone from the Baigara locality West Sibirian Plain. J. of Human Evolution, 2009, V. 57, pp. 91-95.

45. Lee-Thorp J. A., Sealy J. C., Merve N. J. Stable Carbon Isotope Ratio Differences Between Bone Apatite and their Relationship to Diet. J. of Archael. Sci., 1989, V. 16, pp. 585599.

46. Lugli F., Cipriani A., Capecchi G., Ricci S., Boschin F., Boscato P., Lacumin P., Badino F., Mannino M., Talamo S., Richards M., Benazzi S., Ronchitelli A. Strontium and stable isotope evidence of human mobility strategies across the Last Glacial Maximum in southern Italy. Nature Ecology and Evolution, 2019, V. 3, pp. 905-911.

47. Merwe N. J., Williamson R. F., Pfeiffer S., Thomas S. C., Allegreto K. O. The Moat field ossuary: isotopic dietary analysis of an Iroquoian community using dental tissue. Huthropologicae Archaeology, 2003, V. 22, pp. 245-261.

48. Miller A. V., Usmanova E., Logvin V., Kolbina A., Suslov A., Privat K., Haas K., Rosenmeier M. Subsistence and Social Change in central Eurasia: stable isotope analysis of populations spanning the Bronze Age transition, J. of Archaelogical Science, 2014, V. 42, pp. 525-538.

49. Morales-Perez J. V., Salszar D. C., Ivanez M., Eltruch C. M., Pardo J. F. J., Cebrian C. C. V., Ripoll M. P., Tortoza J. E. A. Finerary practices or food delicatessen? Human remains with anthropic marcs from the Western Mediterranean Mesolitic. J. Anthropological Archaelogy, 2017, V. 45, pp. 115-130.

50. Murray M., Schoeninger M. J. Diet, status and complex Social Structura in Iron Age Central Europe: some contributions of bone chemistry. Tribe and polity in late prehistoric Europe. N. Y. Plenum Press, 1988, pp. 157-178.

51. Oxilia G., Bortolini E., Badino F., Bernadini F., Gazonni V., Luigli F., Romandini M., Radini A., Terlato G., Marciani G., Silvestriny S., Sartorio J. C. M., Hohenstein U. T., Fiorenza L., Kulmer O., Tunic C., Cecchi J. M., Talamo S., Fontana F., Presani M., Benazzi S., Cristiani E. Exploring late Paleolithic and Mesolitic diet in the Eastern Alpine region of Italy through multiple proxies. Amer. J. Physical Antrophology, 2020, doi: 10.1002/ajdra.24128.

52. Qu Y., Changhu J., Zhang Y., Hu Y., Shang X. Preservation assessments and carbon and oxygen isotopes analysis of tooth enamel of Gigantopithecus blacki and contemporary animals from sane Cave Conzuj, South China during the Early Pleistopcene. Quaternary International, 2013, V. 30, pp. 1-7.

53. Reyhard B., Balter V. Trace elements and their isotopes in bones and teeth; diet, environ meets, diagenesis and dating

of archaeological and paleontological samples, Palaeogeo-graphy, Palaeoclimatology, 2014, V. 416, pp. 4—16.

54. Richards M. P., Price T. D., Koch E. The Mesolithic/ Neolithic Transition in Denmark: New stable isotope data. Current Anthropology, 2003, V. 44, pp. 288—295.

55. Richards M. P., Trinkaus E. Isotopic evidence for the diets of European Neanderthals and early modern humans. PNAS, 2009, V. 106, pp. 16034—16039.

56. Schoeninger M. J., DeNiro M. J., Tauber H. Stable nitrogen isotope ratios of bone collagen reflect marine and terrestrial components of prehistoric human diet. Science, 1983, V. 220, pp. 1381—1383.

57. Schulting R. J., Richards M. P. Finding of the coastal Mesolithic in southwest Britain: AMS dates and stable isotope results on human remains from Caldey Island, south Wales. Antiquity, 2002, V. 76(294), pp. 1011—1025.

58. Shishlina N. I., Van der Plicht J., Hedges R. E. M., Zazovskaya E. P., Sevastyanov V. S., Chichagova O. A. The Catacomb Cultures of the North-West Caspian Steppe: 14C Chronology, reservoir effect and paleodiet. Radiocarbon, 2007, V. 49, pp. 713—726.

59. Sikora M., Pitulko V. V., Sousa V. C., Allentoft M. E., Vinner L., Rasmussen S., Margaryan A., Damgaard P. V.. The population history of northeastern Sibeiria Since the Pleistocene. Nature, 2019, V. 570, pp. 182—188.

60. Silaev V. I., Ponomarev D. V., Kiseleva D. V., Smoleva I. V., Simakova Yu. S., Matirosyan O. V., Vasil'ev E. A., Khazov A. F., Tropnikov E. M. Mineralogical-Geochemical Characteritics

of the Bone Detritus of Pleistocene Mammals as a Sourse of Paleontological Information. Paleontological J., 2017, V. 51, No. 13, pp. 1395—1421.

61. Tutken T. Die Isotope analyses fussier Skelettreste — Bestimmung der Herkunft und Mobilitat von Menschen und Tieren. Tagungen des Landes museums fur vor Geschihte Halle, 2010, V. 3, pp. 33—51.

62. Tutken T., Furer H., Walter T., Vennemann T. W. Stable isotope composition of mammoth teeth from Nieder-Weningen, Switzerland: Implications for the Late Pleistocene Climate, environment, and diet. Quart. Int., 2007, V. 164, pp. 139—150.

63. Tutken T., Vennemann T. W., Pfretzschner H.-U. Nd and Sr isotope compositions in modern and fossil bones-proxies for vertebrate and taphonomy. Geochimica et Cosmochimica Acta, 2011, V. 75, pp. 5951—5970.

64. Weber A. W., White D., Bazaliiskii V. I., Goriunova O. I., Savelv N. A., Katzenberg M. A. Huntergatherer foraging ranges, migration, and travel in the middle Holocene Baikal region of Siberia: Insights from carbon and nitrogen Stable isotope signatures. J. Anthropological Archaeology, 2001, V. 30, pp. 523— 548.

65. Widga Ch., Walker J. D., Stockli L. D. Middle Holocene Bison diet and mobility in the eastern Great Plains (USA) based on S13C, S18O and 87Sr/86Sr analyses of tooth enamel carbonate. Guanternary Research, 2010, V. 73, pp. 449—463.

Поступила в редакцию / Received 23.04.2021