CC BY
34Молодые исследователи: трудности и перспективы вхождения в профессию
УДК 930.1 ББК 63.1(2)6
А.А. Королева
«Барышня-профессор»: казанский период жизни М.В. Нечкиной
В статье реконструируется этап жизни советского академика, историка Милицы Васильевны Нечкиной, связанный с ее первыми шагами в научной деятельности. Хронологические рамки совпадают с «казанским» периодом жизни Нечкиной, отраженным преимущественно в источниках личного происхождения: дневниках и письмах. Работа является частью исследования научной биографии историка в контексте событий переломной эпохи. Автором характеризуются юридические ограничения вхождения женщин в научную деятельность до 1917 г., правовые и институциональные изменения первых постреволюционных лет. По мнению автора, М.В. Нечкина успешно справлялась со всеми вызовами, демонстрируя целый набор качеств, необходимых женщине, избравшей путь ученого в тот период. В их числе - высокий уровень амбиций, целеустремленность, самоуверенность, трудолюбие и упорство.
Ключевые слова: «казанский период», М.В. Нечкина, женское образование, женщина в науке, советская историческая наука
Милица Васильевна Нечкина (25.02.1899-16.05.1985) родилась в Нежине, Черниговской губернии Российской империи в семье интеллигентов. У Нечкиных уже был старший ребенок - сын Борис, после Милицы родились еще дочери Ксения и Вера. Оба родителя получили образование в Санкт-Петербурге: отец, Василий Иванович Нечкин, -химик, инженер-технолог, мать, Надежда Николаевна Северова, была выпускницей историко-филологического отделения Высших женских Бестужевских курсов. После окончания университета Василий Иванович был направлен в Нежин как инспектор ремесленного училища, затем служил директором Нежинского технического училища им. Я.О. Кушакевича.
© Королева А.А., 2022
М.В. Нечкина
О дошкольных годах Нечкиной известно из ее мемуаров, составленных для Нежинского краеведческого музея [История 2011, с. 919]. О детстве в Нежине историк отозвалась очень образно, ярко и исключительно с теплотой. Так она написала: «Круг знакомых у наших родителей был связан с преподавателями Нежинского лицея и вообще с нежинскими педагогами и инженерами. По-видимому, в Нежине складывался кружок марксистского направления» [История 2011, с. 925]. В 1981 г. (год написания мемуаров) Нечкиной было важно подчеркнуть связь с марксизмом на протяжении всей жизни. Из Нежина семья переехала в Ростов-на-Дону в связи с назначением Василия Ивановича директором Ростовского среднетехнического училища. Предположительно это произошло в годы Русско-Японской войны, - о том периоде практически нет информации. В ноябре 1911 г. семья обосновалась в Казани. Шанс предоставила очередная должность отца - директор Казанского промышленного училища - и его намерение дать детям университетское образование (в Ростове-на-Дону университет открылся только в 1915 г.). Милица была определена в Ксенинскую женскую гимназию - лучшую в Казани с квалифицированным преподавательским составом, большинство из которых были выпускниками университетов. Отличительной чертой Ксенинской гимназии являлся высокий уровень преподавания истории, последняя лидировала как самый популярный предмет со средним баллом гимназисток 4.5. «Казанский период» в историографии заслуженно называют началом творческого и научного пути Милицы Васильевны. Город, безусловно, дал возможности для разностороннего развития и реализации, однако основной потенциал был заложен в личности Нечкиной.
В принятой в те годы среди интеллигенции манере с ранних лет Нечкина вела дневник (первая известная запись от 21 февраля 1913 г., в которой она сокрушалась, что до этого долго не писала1. По этим
1 «...И мучилась и работала невероятно»: Дневники М.В. Нечкиной / Сост., авт. вступ. ст. и коммент. Е.Р. Курапова. М.: РГГУ, 2013. С. 61 (далее ссылки на это издание даны в тексте в круглых скобках).
записям о Милице складывается впечатление как о романтичной, но при этом критически мыслящей, эрудированной, амбициозной и деятельной девушке. Повседневность и быт мало занимали ее. Значительно больше внимания уделялось впечатлениям, переживаниям, а главное, размышлениям гимназистки. На первый план выходят две магистральные темы: складывание ее исследовательских интересов и философствования о роли труда и познания в жизни человека. Еще за два года до окончания гимназии Нечкина решила поступить на историческое отделение филологического факультета.
Я кончу на будущий год гимназию. В восьмом классе я остаюсь и беру в специальность математику из чисто практических целей, а именно: избавиться от экзамена по математике, когда буду сдавать на аттестат зрелости. Потом, после восьмого класса, я иду на историческое отделение филологического факультета (с. 69).
При этом помимо практической цели: «говорят, что историчкам очень трудно достать место, а филологичкам гораздо легче» (с. 69)2, -имелась в виду работа учительницы русского языка, присутствовала весьма не тривиальная мотивация. По ее воспоминаниям, впервые в тринадцать лет, во время прохождения курса древней истории, на нее снизошло озарение. История сама по себе не являлась любимым предметом, фактология мало занимала ее, но побуждала к размышлениям, в результате которых Нечкина обнаружила для себя существование законов истории. Их «неумолимое, строгое, как-то поэтически увлекательно-красивое движение» необычайно поразили гимназистку и закономерно привели к социологии, популярной в те годы (с. 70). Конечно, на 1915 г. знакомство Нечкиной с социологией было поверхностным и строилось на мыслях, которые она «выработала сама», «случайных понятиях», которые попадались ей в различных книгах, в большей степени из-за отсутствия наставника, советчика при подборе научной литературы. «Что плохо - это то, что я в выборе книг -совершенно "без руля и без ветрил". Мне некому сделать на этот счет указания, некому хотя бы отчасти руководить моим чтением» (с. 72). Семья не могла обеспечить удовлетворение ее стремительно растущих интересов, учителя гимназии не стремились дать больше, чем предполагала программа.
В процессе чтения Нечкину не интересовали методологические рекомендации для понимания функционирования этой отрасли знания и применения в новых исследованиях. Она искала готовые законы истории, которые могла сопоставить с собственными открытиями. Вместе с тем Нечкина признавалась, что из-за очень развитого
2 Там же.
самолюбия ей доставляло боль и обиду встречать собственные мысли в чужой книге, будто это обесценивало факт, что она независимо пришла к ним. Однако она подчеркнула, что совершила усилие над собой - «подвиг», и интуитивно сформулировала смысл изучения историографии: определение лакун, тенденций в науке как отправная точка для собственных исследований. В конечном итоге, несмотря на перенесенные «страдания», она отмечала, что каждое встреченное упоминание социологии приносило ей «странное удовлетворение». Складывающийся из других записей дневника образ его автора позволяет предположить, что это чувство было связано с узнаванием, подсознательной радостью и гордостью, что ей уже известно о существовании относительно молодой и активно развивающейся науки. Нечкина погрузилась в эту тему настолько, что сформулировала конкретные мечты - стать профессором социологии и привнести в нее нечто новое. Формально это было возможно. Закон от 30 декабря 1911 г. открывал возможность и устанавливал порядок приобретения женщинами от университетов научные степени [Валькова 2019, с. 567], появились прецеденты избрания женщин на профессорскую должность [Валькова 2019, с. 581]. Тем не менее в исследовании О.А. Вальковой продемонстрировано, что наличие закона не гарантировало реальной возможности научной карьеры для женщин. Во-первых, законопроект был составлен авторами с намерением упростить систему подготовки учительниц средних учебных заведений, количество которых к началу XX в. заметно выросло, а не допустить женщин к участию в научной деятельности и преподаванию в высшей школе. Во-вторых, в 1914 г. Правительствующий Сенат дал разъяснение: «лица женского пола не могут занимать должностей доцентов и профессоров университета» [Валькова 2019, с. 611]. Поэтому желанию сопутствовали сомнения: «Я с самых ранних лет мечтаю о чем-то несбыточном» (с. 71).
Женское дореволюционное гимназическое образование не было равно мужскому ни по объему подготовки, ни по весомости диплома - «женский» аттестат не давал право поступить в университет. Только в 1915-1916 гг. в женских гимназиях был введен девятый класс, который готовил к экзамену на аттестат зрелости и к поступлению в университет вольнослушательницами. Альтернативным способом стать вольнослушательницей были высшие женские курсы (которые до 1910 г. не считались высшим образованием). В 1911 г. был принят и опубликован закон «Об испытаниях лиц женского пола в знании курса высших учебных заведений и о порядке приобретения ими ученых степеней и звания учительницы средних учебных заведений». Так женщины, окончившие курс в учебных заведениях, программа которых признавалась равной университетской, получали право сдать государственные экзамены и получить дип-
лом с сопутствующими привилегиями, за исключением сословных и поступления на государственную службу. Оба пути требовали от девушек большого желания и усердия, - чтобы преодолеть все препятствия. Нечкина заранее составила стратегический план, как их минимизировать.
Курсы освободят меня от экзамена по латинскому языку на аттестат зрелости, в гимназии я изучаю математику как специальность - следовательно, тоже освобождаюсь от этого экзамена, курс русского языка у нас в гимназии уравнен с курсом мужской гимназии, что опять-таки освобождает от экзамена по русскому, а физику также обещают ввести в восьмом, таким образом, я освобождаюсь от экзамена на аттестат зрелости (с. 69-70).
В последнем классе гимназии М.В. Нечкина наметила план самостоятельной работы, исходя из личных интересов и целесообразности. Это стало возможным благодаря малоинтенсивному школьному расписанию, к тому же Нечкина смогла найти оптимальный баланс между усердием при подготовке к урокам и результатом.
Круг интересов Милицы был очень широк: психология, логика, политическая экономия, социология, музыка, немецкий, английский и французский языки, философия, литература. 25 июня 1917 г. М.В. Нечкина подала прошение ректору Казанского университета с просьбой принять ее вольнослушательницей на историческое отделение историко-филологического факультета. Поступление невероятно воодушевило ее: «Боже, какое наслаждение учиться в университете, а не в гимназии!». «Полная, ничем не стесненная свобода в умственном труде» [История 2011, с. 935] способствовала возобновлению активных, усердных занятий: посещение лекций и подготовка к экзамену на аттестат зрелости, которые отвлекали от бушевавшей вокруг Гражданской войны. В конце января 1918 г. Нечкина сдала дополнительные экзамены по физике и латинскому языку на аттестат зрелости и 26 февраля была зачислена в число студентов Казанского университета исторического отделения [История 2011, с. 991]. Воскресла амбициозная цель стать профессором, но, более того, ее продолжали питать занятия наукой. «Опьянение в занятиях наукой» [История 2011, с. 945] омрачало одиночество в ее устремлениях. «Господи, как трудно, как тяжело быть одной, совершенно одной в научной работе!» [История 2011, с. 944].
Мне хочется, чтобы кругом меня ключом била научная молодая работа... чтобы каждая новая научная идея сразу претворялась во многих молодых мозгах - сколько бы пропастей можно было перескочить одним прыжком (с. 94).
Сказывался дух эпохи модернизма, наполненный «поиском новых идей и справедливых форм, способных определить место и роль человека и общества в стремительно меняющемся мире» [Тихонов 2019, с. 257]. Появлялись и развивались новые области науки. Сердцем она не могла допустить, чтобы они оставались без внимания в ее окружении, как было с социологией, и поэтому тянулась сама. «Я хочу и историю, и литературу, и философию, и естественные, и математические науки!» [История 2011, с. 945]. Вновь проявилась ее легкоувлекающаяся натура, к тому же статус «ищущей», «неопределившейся». В конце 1918 г. самым тяжким «камнем на душе» ей видится конкурсное сочинение, а именно отсутствие темы, «сознание, что я в истории еще ничем не заинтересовалась сильно» [История 2011, с. 945].
Формирование ранних научных интересов М.В. Нечкиной - длительный и сложный процесс. В первую очередь по уже названной причине ее склада ума и характера. Немалую роль сыграл и тот факт, что не находилось наставника, способного увлечь ее. Постепенно нарастало разочарование в университете, который, по ее мнению, держался лишь на молодых профессорах и их новых мыслях [История 2011, с. 948]. На этом фоне выделялся Петр Григорьевич Архангельский с курсами по русской историографии и истории русской общественной мысли XIX в. Нечкина нередко упоминала его лекции, иногда - личные беседы, которые производили на нее глубокое впечатление. В «деловых» дневниках она фиксировала интенсивные самостоятельные занятия по истории русской исторической науки и в итоге в связи с историографией заметила: «в научной работе все яснее и яснее определяется правило специализации» [История 2011, с. 99]. Архангельский помог ей определиться с темой конкурсного сочинения (дипломной работы) - «Приложение теории экономического материализма к изучению русской истории в трудах русских ученых: (критико-историографический обзор исторических трудов данного направления и выявление роли последнего в развитии русской науки)» [История 2011, с. 949]. Она дала ей надежду преодолеть «тоску по методу» [История 2011, с. 953].
«Вся трагедия нашей науки состоит в том, что в ней... есть страшная возможность доказывать и утверждать противоположное» [История 2011, с. 953]. Тот же метод давался профессорами ее университета. Нечкина не смогла четко сформулировать, почему он не удовлетворял ее, из-за чего потребность в ином. Возможно, причина состояла в том, что она сформировалась как человек эпохи модерна с приматом опытов, экспериментов в качестве главного основания научности и подсознательно стремилась к этому в истории. Наиболее известным приверженцем эмпириокритизма в отечественной исторической науке был Р.Ю. Виппер. Смысл его книги «Очерки теории исторического познания» Нечкина выразила следующим образом: «историче-
ское знание почти сплошь - фикция: мы изучаем не историю, а наше представление об истории, которое изменчиво и действительности не соответствует» и поддержала [Тихонов 2019, с. 259-260]. Кроме того, было распространено мнение о ранее невообразимых возможностях «новой науки» - окончательно постигнуть «сложнейшую диалектику бытия человека и общества» [История 2011, с. 16]. Л.А. Сидорова высказала другое предположение, что «недоверие к истории как к науке прежде всего относилось к русской классической исторической науке и было во многом связано с разочарованием в ее прогностической функции на фоне социально-политических потрясений XX в.» [Сидорова 2014, с. 164]. Они, впрочем, не противоречат, а, наоборот, дополняют друг друга. Нечкина составила план занятий по направлениям, которые должна освоить в процессе написания сочинения: «сначала политическая экономия, потом теория исторического материализма» [История 2011, с. 954], и была намерена овладеть недостающими методологическими приемами. Позже план был расширен до истории культуры, истории народного хозяйства, политической экономии, исторического материализма и писателей-материалистов по русской истории. В итоге работа над сочинением далеко вышла за рамки поиска метода. Цель была достигнута:
.для меня открылся в истории целый мир после знакомства с экономическим материализмом. <...> Я поняла, что такое процесс, и увидела его
там, где раньше видела или пустоту, или личность (с. 113-114).
Процесс работы отмечен явным фанатизмом. Вопреки множеству трагических обстоятельств - слабость, болезнь, тяжелые бытовые условия, голод, ежедневно Нечкина проделывала колоссальный труд по прочтению, конспектированию и систематизации материала. При этом ходила на службу в объединенный совет книжных бюро; затем -библиотекарем-культурником при библиотеке политотдела запасной армии вещбазы № 2, посещала университет, участвовала в деятельности студенческой Ассоциации общественных наук, поэтических чтениях. С одной стороны, богатая духовная жизнь отвлекала и поддерживала ее, с другой - забирала много сил. «Я устала буквально до полусмерти. Я уже действую бессознательно, как под гипнозом, даже в работе» (с. 111). Физическое и моральное истощение неизбежно приводило к срывам мотивации. «Во имя чего это все?» (с. 111). Нечкина предприняла попытку сузить тему, остановиться на Н.А. Рожковом и М.Н. Покровском, однако Архангельский был против и призвал ее ограничить выборку источников иначе: сохранить перечень авторов, но взять их основные работы. Нечкина с ним не согласилась и была готова бросить сочинение. Подобное решение она принимала не единожды, но все равно продолжала. Интенсивная упорная подготови-
тельная работа способствовала тому, что немногим меньше чем за два месяца, к 5 сентября, Нечкина закончила конкурсное сочинение в 644 страницы. Пять дней после длилась работа по «ликвидации»: внесение дополнений, справок, изменений в структуру, написание тезисов. 10 сентября 1920 г. белый бумажный сверток с рукописью был готов к отправке в университет. На нем были написаны адрес: «В историко-филологический факультет Казанского университета», тема: «Приложение теории экономического материализма» и девиз «Слова и иллюзии гибнут, факты остаются» [История 2011, с. 963]. Отнести конкурсную работу на кафедру должен был другой человек. Нечкина выбрала приятеля П.И. Кругликова, которого чаще в дневниках называла «Белое золото» (для нее было характерно давать друзьям прозвища). Анонимность автора сохранялась до присуждения награды.
Только тогда Нечкина смогла прийти в себя, расслабиться и выразить свои чувства по поводу первого самостоятельного исследования: «светло и спокойно звучат в душе могучие глубокие звуки какой-то неведомой миру симфонии» [История 2011, с. 963]. Однако к концу года неприязнь к университету, факультету и общему духу развилась в Нечкиной до масштабов «тяжелой скуки и презрения» [История 2011, с. 966]. Она осознавала, как процессы, происходящие в университете на фоне социально-общественных потрясений, мешали развитию научного творчества. «Каста, мертвечина и личные счеты» [История 2011, с. 967]. Нечкина беспокоилась, что сочинение не получит объективной оценки. Кроме того, опасения Нечкиной подкреплялись болезнью научного руководителя П.Г. Архангельского, который вместе с профессором Н.Н. Фирсовым выступал рецензентом сочинения. Архангельский умер 6 января 1921 г. от сыпного тифа. Милица Васильевна принимала активное участие в организации его похорон. Вопреки ее сомнениям, 22 февраля конкурсное сочинение Нечкиной получило почетный отзыв.
Мечта получить профессорское звание иногда отступала, но никогда окончательно не оставляла М.В. Нечкину, однако до этого было необходимо окончить университет и пройти еще несколько ступеней академической карьеры. Однако на пути к успешному получению диплома возникла помеха. В 1919 г. началось реформирование Казанского университета: был упразднен юридический факультет, его кафедры рассредоточены по другим факультетам, а на историческом факультете открыто отделение общественных наук, куда перевели некоторые кафедры с юридического. Следующим шагом было открытие в апреле 1919 г. факультета общественных наук. На 1 июня 1921 г. была намечена ликвидация исторического факультета и перевод кафедр в факультет общественных наук. Тем не менее Нечкина намеревалась получить аттестат о высшем образовании на историческом факультете, однако должна была сдать еще шесть экзаменов. В связи с интен-
сивной работой над конкурсным сочинением, активной социальной и культурной жизнью, а также тяжелыми жизненными обстоятельствами, сдать их до ликвидации факультета Нечкина не успевала. Она получила согласие от профессоров поставить все недостающие зачеты авансом и таким образом «окончила» университет 30 мая [История 2011, с. 978]. Подобное случилось не впервые. Например, преподаватель по новой философии, «Костя Сотонин», как панибратски назвала его Нечкина, поставил «весьма удовлетворительно» со словами «разве я вас не знаю?» [История 2011, с. 972]. Эта ситуация ярко демонстрирует реальное отношение профессоров университета к студентке Нечкиной: уважение, высокий кредит доверия в противовес тому, какое впечатление сложилось об университетском сообществе у нее самой. 31 мая Нечкина забрала аттестат. После «сумасшедшей интенсивности» подготовки к выпускным экзаменам 27 октября появилась запись в дневнике о реальном окончании университета [История 2011, с. 980].
В начале декабря было вынесено официальное решение об оставлении М.В. Нечкиной при университете, на кафедре новых европейских и внеевропейских обществ со специализацией по русской истории для подготовки к профессорскому званию. Ее научным руководителем назначили Николая Николаевича Фирсова, специалиста по древнерусской истории. Еще в октябре, когда вопрос прикрепления к кафедре был не вполне очевиден, Нечкина наметила дальнейший исследовательский план: «в течение ближайшего месяца выяснится в ту или иную сторону вопрос об оставлении при университете. Совершенно не зависят от этого мои занятия» [История 2011, с. 979]. В первую очередь, ею была запланирована работа на тему «Ключевский как социолог», затем редактура и публикация медального сочинения и, наконец, работа по теме опричнины в качестве диссертации. М.В. Нечки-на написала Фирсову письмо, где изложила свои пожелания по будущей магистерской экзаменационной программе. «Все темы, меня интересующие, делятся на две группы - темы русской историографии и темы, ведущие к непосредственному знакомству с каким-либо определенным источником» [История 2011, с. 51]. Нечкина увлеклась источниковедением параллельно с написанием сочинения, посещала практические занятия Архангельского по источниковедению русской истории и даже осознала, что на тот момент поставила для себя точку в историографии. Она признавала, что «конечно, сделано далеко не все», но выработала скептицизм в отношении историков и недоверие к «чужой разработке» [История 2011, с. 965]. В противоположность к напряженным методологическим поискам в области интеллектуальной истории, Нечкина признавалась: «когда я читаю летопись, мне хорошо, тепло, просто» (с. 138). Согласованная в начале магистерского обучения программа полностью удовлетворяла Нечкину и, что важ-
нее для ее натуры, вдохновляла на работу. «Моя мечта - по каждому вопросу моей магистерской программы написать по небольшой работе, прочесть ее как доклад в каком-нибудь серьезном обществе и напечатать» (с. 139). Осенью 1922 г. стало известно об упразднении факультета общественных наук Казанского университета и переводе его преподавателей, лиц, оставленных для «подготовки к профессорскому званию», в недавно созданный Восточный педагогический институт. После введения нового университетского устава в 1921 г. фактически автономия университетов упразднялась, поскольку теперь ректор и правление назначались из Главпрофобра. Комментарий по новой политике в высшей школе казанская профессура и студенты получили только в октябре 1922 г. Теперь вопрос об утверждении стипендиатов решался в Москве. В связи с этим было принято решение заменить в магистерской экзаменационной программе вопросы «Исследования акад. А.А. Шахматова в области русского летописания» и «Русская Правда как исторический источник» темами «Школа экономического материализма в русской историографии» и «Отношение крестьянства Казанской губернии к проведению в жизнь законов об отрубах (по материалам секретного стола Казанского губернатора, имеющимся в Казанском революционном архиве») (с. 137). Обе темы, очевидно, являлись более актуальными в новых социально-политических условиях и способствовали успешному утверждению Нечкиной в ряду стипендиатов, развитию ее дальнейшей карьеры. Вследствие этого возражений по поводу изменений Нечкина не выразила. Она оказалась готовой поступиться некоторыми пристрастиями ради амбиций. «Когда я сделаю все, что можно в Казани, я уеду в Москву или Петербург и сдавать магистерские и приватдоцентироваться буду там» (с. 139).
С сентября 1922 г. шла работа над редактурой и подготовкой к печати медального сочинения Нечкиной в Госиздате. Исходя из того, что 6 декабря она направила авторские экземпляры книги узкому кругу приятелей, можно сделать вывод, что редактура была закончена к началу декабря 1922 г. В 1923 г. на книгу Нечкиной «Русская история в освещении экономического материализма» вышло четыре рецензии: казанского ученого-марксиста В.Т. Дитякина [Дитякин 1922], литературоведа Г.Ф. Линсцера [Линсцер 1923] и историков В.И. Невского [Невский 1923] и Н.Н. Фирсова [Фирсов 1923]. Рецензия Дитякина была напечатана в критико-библиографическом журнале «Казанский библиофил», который на тот момент уже принадлежал Госиздату. Автор регулярно печатался в этом издании и проявил себя как суровый, не сдержанный в эмоционально окрашенных и оценочных суждениях критик. Однако нигде прежде его выражения не достигали такой резкости, с которой он обрушился на Нечкину. Она проявилась с самого названия рецензии - «Пустая ученость». В грубых выражениях Ди-тякин отказал Нечкиной в компетенции исследователя: «полное не-
вежество автора», «самодовольное невежество вульгаризатора - вот истинная физиономия автора», «появился ученый мракобес», «наглая развязность малограмотного нахватавшегося» [Дитякин 1922, с. 179], «восклицает институточка» [Дитякин 1922, с. 180] и т. д. Он дал не менее уничижающую рекомендацию «хорошенько изучить азбуку научной исторической работы и поскорее покинуть сделанную ею "первую ступень", ибо она оказалась в корне гнилой» [Дитякин 1922, с. 183]. Свой гнев Дитякин представляет как защиту марксизма и метода исторического материализма, а также основоположников теории Маркса и Энгельса. «Во всей книге за некоторыми комплиментами по адресу марксизма все же отчетливо выступает истинная физиономия ее - попытка покушения на марксизм «с негодными средствами» [Дитякин 1922, с. 183]. Стиль, в котором была написана рецензия, был негативно воспринят научным сообществом. Общее впечатление выразил редактор «Казанского библиофила» Г.Ф. Линсцер. Стоит отметить, что в 1922 г. Нечкина получила приглашение участвовать в издании журнала и написала несколько статей и рецензий. О рецензии Дитя-кина она узнала еще до ее публикации, когда общалась с Линсцером по рабочему вопросу, и получила заверение, что «он ее не поместит целиком или напишет ему сейчас же ответ» (с. 249). Таким образом, вопрос об отношении к рецензии Дитякина поднимался не только в кругу научного сообщества, но и внутри коллектива «Казанского библиофила».
Ответ Линсцера был напечатан в одном номере с рецензией Дитя-кина, сразу за ней. Автор сразу определил свою главную цель - остановиться на тоне, манере «обращения» Дитякина, которые нецелесообразны с его точки зрения [Линсцер 1923, с. 186]. «Критика должна разно относиться к разным явлениям жизни. Когда мы поправляем ошибку товарища, обнаруживаем недочеты зарвавшегося вперед идейного нашего единомышленника - это одно дело, когда мы отражаем нападение врага, вскрываем заблуждения враждебной нам идеологии - это другое дело. Находить и указывать промахи в труде начинающего ученого - одно, в сочинении старого матерого ученого - другое», «прискорбно то явление, которое я назвал бы критической расправой» [Линсцер 1923, с. 184]. Сам Линсцер не отрицал, что работа Нечкиной «в некоторых отношениях слабая» [Линсцер 1923, с. 184], однако абсолютно не был согласен с утверждением Дитякина, что она бесполезна. Более того, он выделил ряд «непониманий», которые происходили из домыслов и превратной интерпретации слов Нечкиной критиком, и опроверг их обоснованность. Главной мыслью, проходящей красной линией через всю статью, является призыв к Дитякину использовать свой опыт и знания для воспитания будущих ученых-марксистов. «Когда же дело идет о начинающем работнике, который желает настроиться на наш лад, отношение должно стать
еще более осторожным, серьезным и вдумчивым. Нам нельзя разгонять таких работников» [Линсцер 1923, с. 185]. Наряду с Дитякиным и Линсцером высказался известный историк-марксист, член партии и политический деятель В.И. Невский. Он акцентировал внимание на несогласии с выводом Нечкиной об отсутствии прямой связи между психологическими и социальными, политическими явлениями, однако, как и Фирсов, научный руководитель Нечкиной, отметил обстоятельность историографического обзора. Более того, Невский рекомендовал «Русскую историю в изложении. » студентам-марксистам как библиографию богатейшей литературы, необходимой для освоения каждому историку. Приятель Нечкиной А.И. Никифоров, фольклорист, историк литературы из Петербурга, отвез ее книгу историку «старой школы» академику С.Ф. Платонову и в письме передал в целом положительный отзыв. «А работа не ничтожество. Это не то, что работа здешнего Вознесенского, да даже и Покровского», и предсказал достойное будущее автору: «она свое место займет в историографии. Она нулем не будет»3. Критика не заставила М.В. Нечкину усомниться в собственной работе: «с очень многими до сих пор не согласна, и книга, в конце концов, не так уже плоха» (с. 250) и тем более не отвернула от занятия наукой.
На протяжении 1922 г. основная работа Нечкиной шла над сочинением «В.О. Ключевский как социолог», которая позднее по совету академика Б.Б. Богословского, ученика В.О. Ключевского, принимавшего участие в сохранении и публикации его наследия (с. 342), получила название «В.О. Ключевский и его место в развитии русской исторической мысли». В сентябре 1922 г. Нечкина уже понимала, что для более плодотворной работы по Ключевскому ей необходимо ознакомиться с неопубликованными или архивными материалами, пообщаться с теми, кто знал героя ее исследования. Все это можно было сделать только в Москве. Кроме того, она была убеждена, что заниматься в Казани исторической наукой невозможно: «кто захочет заниматься в Казани историей. будет обречен на полное духовное одиночество» (с. 343). Первая поездка Нечкиной в Москву состоялась в мае-летом 1923 г. Подготовка к научной командировке сопровождалась сбором официальных документов - Нечкина подала заявление в предметную социально-историческую комиссию Восточного педагогического института, «портфолио»: несколько экземпляров журнала «Вестника просвещения» с публикациями Нечкиной, «сочинение» (с. 257-258). На момент записи о приготовлениях к поездке выпускная работа не была закончена. Вероятно, речь шла об «Идеях в историческом миро-
3 «Как чудно жить, понимать и участвовать в этой жизни». Письма к М.В. Нечкиной: 1923-1927 гг. / Публ. Е.Р. Курапова // Исторический архив. 2007. № 6. С. 118.
созерцании В.О. Ключевского», которую Нечкина в дневнике назвала «самостоятельной работой», в то время как она являлась одной из глав большого запланированного сочинения «В.О. Ключевский и его место в развитии русской исторической мысли». Командировка была одобрена на три месяца с зачислением в общежитие ЦЕКУБУ и обеспечением питанием - «обедом». Отец сопроводил ее письмом к профессору Московского университета М.Н. Шарко, знакомому по Нежину, с просьбой наставить Милицу «при ознакомлении на первых порах с Московским университетом и московским ученым миром» [Курапо-ва 2007, с. 464]. Нечкина рассчитывала лично встретиться с Богословским, чтобы показать ему рукопись работы о Ключевском, получить комментарии и, возможно, выступить с докладом в Историческом обществе. Эти планы Нечкина заранее согласовала с Богословским и запаслась положительной рекомендацией профессора Фирсова, однако встреча не состоялась. В ночь на 7 июня умер ее отец. Смерть отца повлияла на мотивацию Нечкиной добиваться переезда в Москву. «После того, что случилось, я оказываюсь единственной опорой семьи в материальном смысле» [История 2011, с. 345]. Нечкина всегда ощущала ответственность перед семьей и была для нее серьезной поддержкой, однако теперь это стало не ее волевым решением, а единственным выходом из сложившегося положения. Данное обстоятельство подвигало Нечкину с ее решительным и твердым характером действовать еще более настойчиво и целеустремленно. В очередном письме Богословскому она ходатайствовала о зачислении в штат Исторического научно-исследовательского института при факультете общественных наук 1-го МГУ, где он на тот момент руководил Секцией русской истории, и подчеркнула: «мое зачисление в качестве сотрудника в Исследовательский институт приобретает для меня особо большое значение. От этого зависит вся возможность продолжения научной работы» [История 2011, с. 345], а также приложила к письму заявление и резюме для секции и коллегии, опасаясь, что отдельно они не дойдут в срок. Ее рвение дало результат: в июне 1923 г. из письма жены Шарко, Натальи Осиповны, Нечкина узнала об успешном ходатайстве Шарко перед Д.М. Петрушевским и зачислении в Исследовательский институт сотрудником 2-го разряда, тем не менее вынуждена была остаться в Казани до конца года и читать лекции в Политехническом университете, чтобы сохранить для семьи квартиру, которую ранее занимал ее отец - профессор Казанского Политеха.
Вторая поездка в Москву с 22 ноября по 3 декабря состоялась благодаря тому, что Нечкину выбрали делегатом на I Всероссийский съезд научных работников от казанской секции. Параллельно Неч-кина готовила доклад в РАНИОН «Ключевский как социолог», не оставляла намерения продолжить научную карьеру в Москве, несмотря на невыясненность положения дел в Исследовательском инсти-
туте (с. 275). Участие в съезде стало для Нечкиной знаменательным: 1 декабря свершилось ее личное знакомство с будущим наставником, академиком М.Н. Покровским. В конце января 1924 г. Нечкина смогла осуществить намеченный переезд в Москву. Она была зачислена научным сотрудником II разряда Института истории Ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук, параллельно Нечкина стала вольнослушательницей Института красной профессуры и преподавателем политэкономии и истории классовой борьбы на рабфаке им. М.Н. Покровского 1-го МГУ и истории СССР на рабфаке Коммунистического университета трудящихся Востока. С этого шага начался процесс становления Милицы Васильевны Неч-киной как видного советского историка.
Литература
Валькова 2019 - Валькова О.А. Штурмуя цитадель науки: женщины-ученые Российской империи. М.: Новое литературное обозрение, 2019. 792 с.
Дитякин 1922 - Дитякин В.Т. Пустая ученость // Казанский библиофил. 1923. № 4. C. 178-183.
История 2011 - «История в человеке» - академик М.В. Нечкина. Документальная монография / Отв. ред. Е.Л. Рудницкая, С.В. Мироненко. М.: Новый хронограф, 2011. 1104 с.
Курапова 2007 - Курапова Е.Р. Академик М.В. Нечкина и исторический факультет МГУ: (Краткий обзор по материалам личного фонда в Архиве РАН) // Археографический ежегодник за 2005 г. / Отв. ред. С.О. Шмидт. М.: Наука, 2007. С. 463-472.
Линсцер 1923 - Линсцер Г.Ф. Несколько слов о критике и критиках (По поводу отзыва Дитякина о книге Нечкиной) // Казанский библиофил. 1923. № 4. С. 183-190.
Невский 1923 - Невский В.И. Рец. на кн.: Русская история в освещении экономического материализма. Казань, 1922 // Печать и революция. 1923. Кн. 7. С. 181-183.
Сидорова 2014 - Сидорова Л.А. Советская историческая наука в лицах: академик М.В. Нечкина // Российская история. 2014. № 6. С. 158-169.
Тихонов 2019 - Тихонов В.В. Историк Милица Нечкина и культурно-интеллектуальная революция // Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2019. Том 64. Вып. 1. С. 256-265.
Фирсов 1923 - Фирсов Н.Н. Рец. на кн.: Нечкина М.В. Русская история в освещении экономического материализма. Казань, 1922 // Коммунистический путь. 1923. № 2 (22). C. 68-69.
