CC BY
19
ACQUIS COMMUNAUTAIRE
Владимир ШВЕЙЦЕР
БАРОМЕТР ПАРТИЙНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ ЕС (Европарламент через год после выборов)
2010 год становится точкой отсчёта нового этапа функционирования Европейского Союза. После многолетнего процесса формирования и одобрения всеми 27 странами-членами Союза вступил в силу Лиссабонский договор - конституционная основа ЕС. Назначены президент и высокий представитель ЕС по внешней политике. Сформирован новый состав Еврокомиссии. Наконец начал свою новую легислатуру Европейский парламент. И хотя после выборов в ЕП в июне 2009 года прошёл уже почти год интерес к этому событию не ослабевает.
Прямые (седьмые по счёту) выборы в Европейский парламент (ЕП) 2009 года во многом уникальны. Прежде всего это, по существу, одномоментное волеизъявление политически активных граждан 27 государств, входящих в Европейский Союз. Перед ними стояла задача не только определить обладателей 736 кресел в суперсовременном здании ЕП в Страсбурге, но и обозначить степень своей заинтересованности в достаточно сложном и витиеватом пути гармонизации всей политической структуры ЕС. На мотивации электорального поведения европейских избирателей оказали влияние то громкие, то более приглушённые раскаты начавшегося осенью 2008 года финансово-экономического кризиса и существенные перемены, происходящие вне ареала Евросоюза как на востоке нашего континента, так и у главного политико-экономического партнёра (соперника) ЕС - Соединённых Штатов Америки. Выборы в ЕП были, безусловно, интересны и тем, что граждане ЕС выразили свои предпочтения относительно всех, как главных, так и второстепенных политических течений Европы, подтвердив или опровергнув уже сложившиеся стереотипы странового расклада партийных группировок.
© Швейцер Владимир Яковлевич - доктор исторических наук, главный научный
сотрудник Института Европы РАН, зампредседателя научного совета "Партийно-политические системы ХХ1 века". E-mail: [email protected]. Ключевые слова: Европейский Союз, Европейский парламент, выборы, политические партии, электорат.
Куда выбирали европейцы?
Парламент, задуманный отцами-основателями европейской интеграции как чисто консультативный орган при достаточно рыхлой системе исполнительной власти, не мог оставаться в таком качестве после того, как Маастрихтский договор 1992 года наметил принципиально иные параметры интеграционного процесса, развивающегося не только вглубь, но и вширь. Новые полномочия Европарламента были зафиксированы и в договоре Ниццы (2000 г.). Несмотря на провал после референдумов 2005 года во Франции и Нидерландах первого варианта европейской конституции, её новая лиссабонская версия также предусматривает определённое усиление роли и места ЕП в системе властных полномочий Европейского Союза.
Какой же реальной силой обладает и может обладать ЕП, какова практика выполнения им своих обязанностей? Формально он имеет те же полномочия, что и главный (на сегодняшний день) исполнительный орган ЕС - Европейский совет. Однако они касаются только сферы совместного принятия решений, что в практической деятельности ЕС охватывает лишь половину нормативных актов Союза. Нет паритета между ЕП и Советом в вопросах бюджетной политики, ибо парламентарии полномочны определять судьбу неосновных расходов. С другой стороны, ЕП может не только корректировать отдельные статьи бюджета, но и отклонить его, отправив в Совет на доработку. После вступления в силу Лиссабонского договора у ЕП появилось право как визировать спускаемые сверху законы, так и выдвигать собственные законодательные инициативы, естественно, учитывая при этом мнение исполнительной власти Союза.
Неоднозначны и функции ЕП относительно главного рабочего органа ЕС -Европейской комиссии (ЕК). С одной стороны, парламент вплоть до вступления в силу Лиссабонского договора не принимал участия в процессе формирования ЕК, ограничиваясь лишь функцией постоянного контроля и мониторинга её деятельности. Комиссары могли приглашаться на заседание как соответствующих их деятельности комитетов, так и на пленарные сессии Европейского парламента. Они были обязаны отвечать на письменные и устные запросы депутатов. Более того, ЕП мог одобрить либо отклонить любую кандидатуру, представленную на пост комиссара, в том числе и председателя ЕК. С 2014 года ЕП будет обладать правом инициировать эту кандидатуру. Ранее он имел полномочия отправлять в отставку и всю комиссию в целом, что, кстати говоря, и произошло в 1999 году, когда возник коррупционный скандал, касавшийся чиновников из аппарата тогдашней ЕК. Согласно новым правилам за ЕП сохранена возможность зажигать "красный свет" перед любым еврокомиссаром.
Отметим, что ЕП обладает серьёзными полномочиями в таком важном вопросе, как приём в ЕС новых государств. Без его санкции расширение Союза невозможно. И вообще, все международные договоры, заключенные ЕС, проходят процедуру ратификации в ЕП. Отметим и ещё один проблемный момент в определении функций ЕП. Национальные парламенты целого ряда государств весьма скептически относятся к идее верховенства ЕП относительно собственных законодательных полномочий. Принцип субсидиарности понимается некоторыми членами ЕС таким образом, что местные парламенты, а не ЕП, должны сказать последнее слово по целому ряду проблем текущей деятельности Союза.
Много вопросов возникает и в связи с изменениями, согласно Лиссабонскому договору, в структуре руководящих органов Союза. Вне компетенции ЕП остаётся процедура назначения президента Союза, чья кандидатура согласовывается главами государств - членов ЕС без участия европейских парламентариев. Отстранены они и от принятия решения о назначении высшего чиновника, ведающего вопросами внешней политики. Неким паллиативом в этом процессе может в перспективе стать участие руководства ЕП (председателя, его заместителей, председателей комитетов и руководителей фракций) в процессе согласования кандидатур на вышеозначенные посты. В целом же апробированная в странах Европы система непосредственного присутствия представителей органов законодательной власти в процессе формирования органов власти исполнительной на наднациональном уровне будет реализована в ограниченном масштабе.
Важнейшей проблемой в деятельности ЕП является так называемая шкала приоритетов при принятии его депутатами тех или иных решений. В идеальном варианте эта шкала должна соответствовать схеме "общеевропейское - национальное - фракционное - партийное". Предполагается, что депутаты должны думать в первую очередь об интересах всех членов сообщества, соотнося их с нуждами государств, которые они представляют.
Узконациональный эгоизм должен сдерживаться разбивкой депутатов на фракции и группы (в зависимости от количества участников) 1, где вырабатывается некий консенсус уже между представителями различных "партийных семей". Однако практика принятия решений в парламенте свидетельствует, что описанная идиллическая картина присутствует далеко не во всех рассматриваемых там вопросах. Относясь с уважением к теме общеевропейского интеграционного строительства, депутаты руководствуются в первую очередь не всегда совместимыми национальными интересами собственных государств. Принцип "сначала моё, а потом уже наше" присутствует и в процессе выработки фракционных решений. В результате нередко бывает так, что тот или иной проект находит поддержку или наоборот отвергается солидарным голосованием депутатов одного государства или группы государств, вне зависимости от их партийно-фракционной принадлежности. Отсутствие принципов фракционной солидарности приводит к тому, что депутаты голосуют по собственным личным мотивациям, а сами фракции и группы являются не более чем дискуссионными клубами. Последний пример - утверждение в феврале 2010 года состава новой Еврокомис-сии, когда часть социалистов отказалась от солидарного голосования "за".
Крайне неотрегулированной выглядит и процедура проведения выборов в ЕП. Несмотря на целый ряд проектов, которые могли бы унифицировать избирательную систему и сделать её общеевропейской, она и по сей день является слепком с тех избирательных законов, которые действуют в отдельных государствах. Практически же в одних странах депутаты избираются по списочной пропорциональ-
1 Согласно внутреннему регламенту ЕП, для образования фракции необходимо не менее 45 депутатов, а для группы - 25. При этом депутаты соответствующих структур должны представлять не менее семи стран - членов ЕС. Статусность предполагает не только возможность большего участия в пленарных и комитетских заседаниях ЕП, но и дополнительное финансирование, а также квотирование мест в различных инстанциях ЕП.
ной системе, а в других - по мажоритарным одномандатным округам, в третьих -по смешанному, из первых двух, варианту. Разнится и процентный порог прохождения в ЕП, также определяемый национальными, а не едиными общеевропейскими нормами. В итоге одним депутатам не хватает такого количества голосов избирателей, которого с лихвой досталось их коллегам в других странах. Единственным исключением изменения национального законодательства в интересах общеевропейских стандартов стал переход в Великобритании (с 1999 г.) на систему пропорционального представительства для кандидатов в ЕП. Открытым остаётся вопрос о едином для всех стран дне голосования. В 2009 году оно проводилось с 4 по 7 июня. В результате, несмотря на директиву ЕП, некоторые государства обнародовали итоги выборов сразу же после подсчёта голосов, хотя это могло повлиять на электоральные предпочтения избирателей в ещё не голосовавших государствах. Наконец, романтической иллюзией выглядит неоднократно выдвигавшееся предложение голосования не по национальным, а по общеевропейским партийным спискам. Похоже, что в современных условиях такой вариант ещё более снизит явку избирателей, которая, как мы видим, и так удручающе мала.
Много споров возникло и вокруг темы сокращения количества страновых мандатов. Общее число парламентариев после приема в ЕС Болгарии и Румынии достигло 786. Было решено сократить 50 мест. В результате наибольшие потери понесли Франция, Италия и Великобритания, лишившиеся по шесть мест каждая. На четыре депутата меньше стали представлять Испанию и Польшу. Другие страны ЕС также утратили от одного до трех мест. Свою квоту в ЕП сохранила лишь Германия (99 депутатов), а также такие малые страны Европы, как Словения, Мальта, Кипр, Эстония и Люксембург.
Слабостью Европарламента на протяжении многих лет было то, что на работу в этот якобы высший орган европейской законодательной власти направлялись второстепенные фигуры национальной политики, либо давно вышедшие "в тираж" министры и депутаты тех или иных государств. После выборов 2009 года наметились некоторые подвижки в этом вопросе. Ряд правящих партий "командировали" в ЕП недавних членов правительства либо активных партийных функционеров. Отметим, что сегодня в Еврокомиссии посты комиссаров занимают, как правило, люди, имеющие опыт работы в высших органах национальной исполнительной власти. Тем самым делается попытка сбалансировать весовые категории тех, кто должен контролировать ЕК и чиновников в подконтрольных им структурах Евросоюза. Некоторое новшество внесено и в систему оплаты труда европарламентариев. Вплоть до нынешней легислатуры она полностью соответствовала нормам, принятым в парламентах государств - членов ЕС. В результате депутаты из Восточной Европы получали зарплату в несколько раз меньшую, чем их коллеги из западноевропейских стран. Теперь установлено единое ежемесячное жалование - 7 тысяч евро (без вычета налогов).
Очевидно, что для значительной части европейского электората выборы в орган законодательной власти с находящейся в процессе поиска нечёткой властной позицией, с неотработанной структурой внутрипарламентской жизни, с далёкой от совершенства системой выборов в ЕП, не говоря уже о всех свойственных национальным парламентским системам стран - членов ЕС бюрократических и
коррупционных грехах, не представляются чем-то сакральным, требующим непременного участия в проводящемся раз в пять лет голосовании.
Вялотекущий абсентеизм
Низкий рейтинг репрезентативности ЕП является важной, но далеко не единственной причиной пассивного поведения европейского электората на выборах в гипотетически высший орган законодательной власти Евросоюза. За десятилетия своего существования Европарламент не стал величиной, сопоставимой с парламентами государств - членов ЕС. Неудивительно, что в каждой стране в отдельности на местные национальные выборы приходит в 1,5-2 раза больше избирателей, чем на традиционное июньское общеевропейское волеизъявление. Так сложилось со времен первых (1979 г.) прямых выборов в ЕП, когда в девяти странах, находившихся на первоначальной стадии интеграции, пришло к урнам для голосования 63% имевших право голоса. Правда, тогда о Европарламенте мало кто знал, а те, кто знали, считали его второстепенной бюрократической инстанцией без определённых полномочий. Показательно, однако, что по мере роста числа стран, где выборы в эту евроструктуру происходили в последующие годы (от 12-15 в 1990-е годы до 27 в первом десятилетии XXI века) процент неголосовавших неуклонно повышался. В 1999 году абсентеизм превысил пятидесятипроцентный рубеж (50,2%), а в 2004 году рубеж вплотную подошёл к 54% воздержавшихся от голосования. В 2009 году незаинтересованность в евровыборах проявили почти 56% электората. Здесь следует учесть, что, согласно национальной избирательной статистике в ряде стран, где проводилось голосование, в урнах обнаруживалось от двух до пяти процентов пустых бюллетеней. Эта форма "активного абсентеизма" свидетельствует о высказанном частью электората недоверии к партиям и партийно-политическим системам как таковым, что связано и со стабильной разочарованностью в эффективности этого инструмента отправления демократии и с растиражированными через СМИ фактами коррупционных и аморальных действий чиновников законодательной власти практически всех стран Европы.
Усилившиеся в первом десятилетии XXI века абсентеистские тенденции как симптом недоверия не только к партийно-политической системе Европы в целом, но прежде всего к её наднациональному компоненту во многом объясняются обстоятельствами, связанными с весьма противоречивыми результатами деятельности Европейского Союза. Широко разрекламированное расширение ЕС не принесло желаемого результата ни старым, ни новым членам этого объединения. Многие "старые европейцы" увидели в новичках пусть временный, но тем не менее балласт, снижающий экономический потенциал Союза и требующий от него донорских вливаний. Подобное восприятие остаётся весьма ощутимым до сих пор, поскольку у порога Евросоюза стоят новые страны-маргиналы. Заметно ослаб энтузиазм и у "новобранцев" ЕС. Не оправдываются надежды на скорый подъём экономики посредством донорских вливаний от крупных европейских держав. Финансово-экономический кризис серьёзно ударил по надеждам на скорейшее преодоление трудностей, а в некоторых вопросах ещё более их усугубил, показав, что "старожилы" ЕС готовы решать проблемы своих государств за счёт неофитов.
Кризис, охвативший все страны как Западной, так и Восточной Европы, посеял в рядах европейского электората дополнительные сомнения в способности коллективных согласованных и лишённых национального эгоизма действий Евросоюза и Европарламента как органа, способного аккумулировать антикризисную энергию объединённой Европы. Все принятые ЕП начиная с осени 2008 года резолюции имели весьма общий и расплывчатый характер, а выдвигавшиеся в стенах парламента некоторые дельные предложения не находили воплощения в конкретных действиях как ЕС в целом, так и государств - членов этой организации. Спасение разорившихся банков, борьба с банкротством целых отраслей промышленности, преодоление усилившейся безработицы, энергетические проблемы, кризис иммиграционной политики и многое другое - все это решалось отнюдь не на общеевропейском уровне, а лишь усилиями (причём далеко не всегда эффективными) правительств отдельных государств.
Среди факторов, ослаблявших интерес европейцев к выборам в Европарла-мент, не последнюю роль играл и очевидный кризис политических структур Евросоюза. Провал в 2005 году после уже упоминавшихся референдумов во Франции и Нидерландах первого варианта европейской конституции, к которым в июне 2008 года добавился такой же результат в Ирландии, где был забаллотирован Лиссабонский договор, одобренный лидерами ЕС в декабре 2007 года - всё это поставило под сомнение формирование политического каркаса объединённой Европы. В конкретном случае с евровыборами июня 2009 года избирателям были неясны перспективы действий ЕП новой легислатуры - достаточно ограниченных (по старым правилам) или же более существенных по тексту не вступившего к тому времени в силу Лиссабонского договора.
Нельзя не упомянуть и неопределённость международной ситуации, которая подспудно ослабляла желание европейцев сказать свое слово посредством участия в выборах. Ограниченная внешнеполитическая активность ЕП, его по существу вспомогательная роль в процессе принятия судьбоносных для Европы решений резко контрастировала с необходимостью выработки Старым Светом новой политики, связанной с обострением ситуации на Ближнем и Среднем Востоке, с новым курсом, заявленным президентом США Б. Обамой, со стремлением России стать более влиятельным, чем прежде, игроком на европейской и международной арене.
Среди факторов, не способствовавших ослаблению имманентно присущих выборам в ЕП абсентеистских тенденций, следует упомянуть и очевидный дефицит собственно европейских проблем в избирательной компании абсолютного большинства политических партий. Они явно подстраивались под "национальный менталитет" потенциальных избирателей, делая упор не на проблемы европейского будущего, а на текущие задачи собственных стран, без их увязки с общеевропейскими. Тем самым отодвигался в тень главный предмет предстоявшего голосования - судьбы Европы не только как совокупности составляющих её стран, но и как цельного механизма их взаимодействия, в данном случае посредством работы в Европарламенте. Неудивительно, что в таком контексте евровы-боры неизбежно приобретали характер промежуточных национальных выборов с характерной для них пониженной заинтересованностью электората.
Не оправдала себя и широко развернутая по инициативе руководства ЕС в последние три месяца перед проведением евровыборов серьёзная пропагандистская
кампания, призывавшая избирателей Европы активно участвовать в намеченном мероприятии. К традиционным средствам наружной агитации - плакатам, листовкам, транспарантам, популярной литературе о выборах - была подключена также аудио- и видеоинформация, Интернет и многие национальные телевизионные каналы. Особую активность проявил финансируемый Евросоюзом телеканал "Евроньюс", регулярно сообщавший телезрителям о деятельности Европарламен-та, его структурах, фракциях всех представленных в нём политических партий и движений. Их лидеры получили возможность излагать свои взгляды как в формате интервью с журналистами "Евроньюс", так и посредством "круглых столов" с участием авторитетных лидеров фракций и руководства Европарламента.
Очевидное в целом по странам - членам ЕС снижение электоральной активности европейцев, участвующих в выборах в ЕП, требует и более дифференцированной оценки по двум основным группам стран. Первую представляют 15 западноевропейских государств, подписавших и ратифицировавших в 1992-1994 годах Маастрихтский договор. Вторую - 12 новичков, ставших членами Союза в начале - середине первого десятилетия XXI века. Эта дифференциация основывается не только на сроках нахождения в ЕС, но также и на степени развития рыночной экономики и системы представительной демократии. Данные обстоятельства, безусловно, влияют на политический менталитет граждан, осознание ими своей "европейскости", сопричастности к решению проблем общеконтинентального характера. Для большей наглядности сопоставим результаты явки на выборы 2009 года с аналогичным событием июня 2004 года - шестыми прямыми выборами в ЕП. Средний показатель явки в Е-15 понизился с 53,3% до 51,5%, в Е-12 - с 38,6% до 38,2%1.
Страновые показатели свидетельствуют о практически повсеместном снижении интереса избирателей к евровыборам. Исключение в Е-15 составили Дания (+11,7%), Швеция (+6,0%) и Финляндия (+0,9%). В первых двух случаях это объясняется прежде всего острой дискуссией о возможности вступления скандинавов в зону евро. Дополнительным стимулом стало для датчан назначение А. Ф. Рас-муссена на пост Генерального секретаря НАТО, а для шведов - председательство их страны в ЕС во второй половине 2009 года. Крупные потери евроэлектората в Греции (-11,1%) также лежат на поверхности с учётом той близкой к социальному взрыву ситуации, которая сложилась в последнее время в этой стране. В других странах Е-15 резких колебаний активности электората не отмечено. Даже британский результат (34,8%) не выглядит сенсационно, учитывая традиционное пренебрежение местного населения ко всему происходящему вне территории своей страны.
Что касается стран Балтии, Восточной и Юго-Восточной Европы, а также Средиземноморья, условно объединённых в Е-12, здесь перепады электоральной активности более разновекторны: от (+16,4%) в Эстонии и (+11,7%) в Латвии до (-27,5%) в соседней Литве. По-видимому, в эстонском случае свою роль сыграла относительная стабильность, несмотря на кризис, национальной экономики, а латвийском фактор катастрофического для страны кризиса сработал противоположным образом, повысив в стране градус политической борьбы. Литовская же "евроапатия" объясняется прошедшей незадолго до выборов в ЕП борьбой за
1 http://www.elections.com/2009-results en.html 08 06 2009
президентское кресло, вызвавшей определённую усталость электората к выборам иного формата. В других государствах Е-12, за исключением Кипра, по-видимому, не видящего в результатах евровыборов 2009 года ничего нового для своей страны, а также Болгарии (+8,3%) и Польши (+6,6%), поглощённых межпартийными разборками, результаты явки на выборы не дали особых отклонений от статистики пятилетней давности. В целом же новички ЕС явно уступают в плане электоральной мобильности старожилам Евросоюза, что отчасти объясняется недостаточным сроком их пребывания в ЕС, небольшим представительством местных политиков в надъевропейских структурах власти и уже отмеченным разочарованием населения первыми результатами нахождения соответствующих государств в казавшемся им "манной небесной" Европейском Союзе.
Завершая тему "электоральной спячки" на выборах в ЕП, постараемся ответить и на вопрос: чей же избиратель игнорирует данное голосование. С учётом того, что большинство европейцев видят в традиционном июньском волеизъявлении лишь дополнительные национальные выборы, не влияющие на события в собственном государстве, разумно предположить меньшую активность именно электората правящих партий, уже вынесшего им "вердикт доверия". Однако это наблюдение отнюдь не ведёт к выводу о том, что победителями на евровыборах становятся национальные партии "второго ряда", слабо представленные либо вообще не присутствующие в парламентах своих государств.
Фиаско властьимущих
Сухая статистика по итогам евровыборов 2009 года свидетельствует, что, как и в прошлые годы, главными политическими игроками Старого Света остаются партии консервативно-клерикального толка, социал-демократической ориентации и либеральных воззрений. Соответствующим образом они образуют фракции Европейской народной партии (христианские демократы) - 265 депутатов; фракцию Европейских консерваторов и реформистов - 54 депутата; Прогрессивный альянс социалистов и демократов в Европейском парламенте - 184 депутата, фракцию Альянс либералов и демократов за Европу - 84 депутата. В процентном отношении названные четыре группы составляют 80% всего депутатского корпуса ЕП. Их представительство там в целом соответствует партийно-политической субординации в абсолютном большинстве стран - членов ЕС. Практически все они в различных комбинациях входят в состав коалиционных правительств, либо в более редких случаях образуют однопартийные правительства. Однако именно непосредственная сопричастность к отправлению власти в своих странах делает их как на этих выборах, так и на европарламентских волеизъявлениях прошлых лет наиболее уязвимыми в электоральном отношении. Уже отмеченная выше са-моустранённость от выборов части избирателей правящих партий в сочетании с традиционным "протестным голосованием" за малые партии даёт основание говорить о неудачном итоге евровыборов для находящихся у власти партий в абсолютном большинстве государств ЕС.
Прослеживается определённая закономерность: наиболее существенные потери понесли (за исключением Франции) партии, в одиночку управляющие своими странами (Великобритания, Испания, Португалия, Греция). Неудачи постигли
и партии стран, где образованы коалиции демохристиан и социал-демократов (Германия, Австрия, Люксембург). Более сбалансированными выглядят результаты в странах, где правят консерваторы и либералы (Швеция, Дания, Финляндия). Наконец, там, где у власти комбинации из трёх вышеназванных "партийных семей" проиграли все партнёры по коалиции (Бельгия), либо демохристиане и социал-демократы (Нидерланды). В странах, условно обозначаемых как Е-12, картина более мозаична, но и здесь далеко не все правящие партии вышли победителями. К последним можно отнести консерваторов Польши, социал-демократов Словении и Словакии, либералов Эстонии. Зато с треском провалились власть имущие социалисты Венгрии и литовские консерваторы. С минусом (относительно выборов 2004 г.) завершили выборы правящие консерваторы Чехии и Мальты.
Парламентские выборы в ряде стран - членов ЕС, состоявшиеся после евро-выборов, также подтвердили в целом вышеобозначенные тенденции. В Германии относительно результатов последних общенациональных выборов понесли потери, правда в разной степени, и ХДС/ХСС и СДПГ, в Португалии недобрали голоса электората социалисты, а в Греции - местные консерваторы. В Болгарии ущерб был очевиден для правящего блока партии социалистической ориентации.
В целом же правящие партии добились успеха в тех странах, где их лидерам удалось найти хотя бы временное противоядие распространявшемуся кризису, а оппозиция не смогла предложить населению действенных мер преодоления экономического спада. Проиграла оппозиция и вследствие внутрипартийных разборок, хотя последние также подтачивали и правящие партии.
Констатация этих обстоятельств отнюдь не снимает вопроса о победителях и побеждённых не только по схеме "власть - оппозиция", но и по сугубо партийным критериям, ибо общий итог выборов красноречиво свидетельствовал о практически безоговорочном преимуществе партий консервативно-клерикальной направленности над социал-демократической "семьей" Европы, а также об известном ослаблении позиций либерального лагеря.
Потери социал-демократии
Тенденция к усыханию электората социал-демократии "большой Европы" наметилась уже на евровыборах 1999 года и получила новое развитие в 2004 году. Однако на нынешних выборах в ЕП она приобрела особое качество - практически повсеместного проигрыша основным политическим противникам: демох-ристианам и консерваторам. Причём проигрыш очевиден по всем четырём уровням властной субординации. Сокрушительное поражение относительно результатов 2004 года потерпели однопартийно правящие партии социал-демократической направленности в Португалии (-13, 4%), Великобритании (-12%) и Испании (-3,7%). Не лучше обстоит дело в Австрии (- 5,9%), где социал-демократы возглавляют коалиционный кабинет. Да и будучи "младшими партнёрами" в связке с демохристианами-консерваторами, социал-реформаторы практически вчистую проиграли им евровыборы: Германия (-17,1%), Люксембург (-12,4%), Нидерланды (-7,8%), Бельгия (-7,7%). Не извлекли они выгоды и из положения оппозиции, которая, как уже говорилось, традиционно получает лишний шанс обойти правящие партии. Во Франции соответствующий показатель рав-
нялся (-11,2%), в Италии (-8,4%), в Финляндии (-5,7%). Некоторым утешением социалистам и социал-демократам были итоги евровыборов в Греции (+4,4%). Обошли они партии консервативной направленности в Дании (+8,2%) и Швеции (+1,1%). Однако здесь исторически основными противниками местной социал-демократии являются партии либерального толка. В Ирландии местные лейбористы также несколько опережают либералов (+2,5%), однако далеко позади консерваторов (-15,2%)
Общий итог выборов в Е-15, если использовать спортивную терминологию, составил 12:3 в пользу демохристиан/консерваторов. Не лучше обстояло дело и в группе новичков Евросоюза. Здесь практически во всех странах, вне зависимости от степени участия во властных структурах, партии социал-демократической ориентации уступили своим христианско-демократическим, либо консервативным оппонентам. Вчистую проиграла социал-демократия стран прежнего "социалистического лагеря". Наиболее ощутимым было поражение правящих венгерских социалистов (-39%), причём их консервативные соперники из партии ФИДЕС установили европейский рекорд национальной популярности, получив 56,4% всего венгерского электората. Крупно проиграли и оппозиционные социалисты Польши (-33,2%), причём с учётом электората не только основной консервативной партии "Гражданская платформа", но и двух других правой ориентации -"Закон и справедливость" и Крестьянской партии поражение левых выглядит ещё более внушительным. В соседней Чехии социал-демократия также сдала позиции правящей Гражданской демократической партии (-9%). Уступили пальму первенства и местные социалисты Болгарии, отстав от консерваторов из ГЕРБ на 7,3%. Примерно с таким же разрывом проиграли основной консервативной партии Словении - СДС социал-демократы этой страны (-8,5%). Более ровным выглядит соотношение сил между социал-демократами и консерваторами Румынии (+0,3%), однако с учётом не только Партии либеральной демократии, но и входящего в демохристианскую фракцию ЕП Союза демократических венгров соотношение сил опять-таки в пользу правых. Единолично сильнее местной консервативной партии Словацкий демократический и крестьянский союз социалисты из СМЕР (+15%). Однако опять-таки с учётом других правых оппонентов - Венгерской коалиционной партии и Крестьянского демократического движения и здесь в целом социал-демократы проиграли.
В странах Балтии диспозиция между местными членами социалистической фракции в ЕП и представителями консервативных сил также не в пользу левых: Латвия (-27,2%), Эстония (-8,5%), Литва (-6,7%). Причём латвийские социал-демократы даже не попали в этот раз в ЕП. Зато некоторым утешением для ев-ропарламентской фракции социалистов станет появление в ней социалистов Кипра, хотя разрыв последних с местными христианскими демократами огромен (-25,7%). Единственными чистыми победителями в своей стране среди Е-12 стали лейбористы Мальты, уверенно победившие своих единственных реальных противников из Национальной партии (+14%).
Столь провальные результаты для социал-демократии Европы в Западной и в Восточной её частях, как для правящих, так и для оппозиционных социалистов нельзя объяснить исключительно местными условиями, особенностями конкретной социально-экономической ситуации. Тем более что относительная потеря
голосов у некоторых партий консервативного толка отнюдь не принесла дивидендов социал-демократии. Следовательно, речь может идти об общеевропейском процессе отхода части электората, пришедшего на выборы к партиям-соперницам, наряду с воздержанием от участия в них тех, кто в национальном масштабе всё же поддерживал социал-демократию. Вряд ли её поражение можно объяснить невнятно выраженной позицией относительно будущего единой Европы. И другие участники европарламентского процесса - консерваторы, демохри-стиане, либералы, как, впрочем, и партии другого толка не дали сколь-нибудь убедительного видения перспектив развития ЕС, роли и места в них Европарла-мента. Тем более что и социал-демократы, и демохристиане, и либералы относятся в большинстве своём к твёрдому ядру еврооптимистов, лишь в деталях разнящихся в своем видении Европы XXI века. Другое дело, что все они по-разному расставляли акценты в избирательной кампании, по-разному мотивировали своё видение проблем внутренней и внешней политики.
Если демохристиане и партии консервативной ориентации выдвигали достаточно прагматические лозунги подъёма экономики, не облекая их в традиционые идеологические штампы, то Партия европейских социалистов, объединяющая в своих рядах как организации стран, входящих в ЕС, так и пока остающихся вне Союза, попыталась совместить прагматику с невнятно прозвучавшей идеологической риторикой. Как следовало из её предвыборного манифеста, обнародованного ещё за полгода до выборов, избирателей призывали проголосовать за "Новый социализм", никак не объяснив суть этой формации. В то же время "Манифест" ни единым словом не упомянул "демократический социализм", хотя долгие десятилетия эта концепция была осевой в реформаторских конструкциях социал-демократии. Весь "новый социализм" измерялся в основном количественными показателями; самым брендовым в "Манифесте" было слово "более": более справедливое, более безопасное общество, более тесное сотрудничество в Европе, более активные меры в экономике. В разных глагольных формах воспроизводились и практические шаги социал-демократии: предлагаем, можем, намерены, будем. В "Манифесте" делалась попытка начать диалог с демохристиана-ми/консерваторами, однако последним приписывалась слепая вера в рыночную экономику, которой противопоставлялась социальная рыночная экономика. Политические противники социал-демократов обвинялись также в использовании глобализации для усиления в трудовом процессе нагрузки на человека1.
Правый поворот
Но для избирателей все эти теоретические сентенции, отчасти вполне справедливые, отчасти наивно-идеалистические, не играли решающей роли. Главным для них был реальный результат правления различных политических сил, степень их конструктивности и оппозиционности с учётом перспектив преодоления кризисных явлений в национальной экономике. Исходя из этих мотиваций электорального волеизъявления предпочтения, отданные демохристианам-консерваторам, вполне объяснимы. В них европейский избиратель, с учётом как
1 См. Предвыборный манифест Партии европейских социалистов (ПЕС). М., 2009. С. 4-26.
нынешней ситуации, так и многолетнего опыта политической борьбы, увидел более перспективный вариант отправления власти. Сделанные главным лозунгом требования вливания средств, как частных, так и государственных, в поддержку экономики, сокращение налогов для бизнеса, выглядели более надёжным векселем политики, чем традиционный социал-демократический акцент на исправление бюджета в сторону чисто социальных мероприятий. Если социал-демократы были озабочены поддержкой безработных, то демохристиане предлагали создать новые и восстановить старые рабочие места.
Но противники социалистов отнюдь не игнорировали социальные проблемы. Просто они делали их зависимыми от конкретных хозяйственных возможностей своих государств. И избиратель счёл более востребованным этот вариант политики. В целом электорат посчитал демохристиан и консерваторов более компетентными в качестве силы, способной найти выход из сложившейся ситуации. Отметим и то, что упомянутый манифест социалистов был обнародован в наиболее острый период кризиса, в ожидании ещё более худших времен, а к моменту евро-выборов стало ясно, что пик кризиса, по-видимому, уже пройден. Идея же о "новом социализме" не могла вдохновить избирателя, ещё не остывшего, особенно в Восточной Европе, от социалистических экспериментов второй половины XX века.
Важным обстоятельством, повлиявшим на итоги выборов, было отсутствие в рядах социалистов ярких личностей, лидеров типа В. Брандта, Ф. Миттерана, Б. Крайского, Ф. Гонсалеса, М. Соареша и К. Сорсы, с именами которых были связаны успехи социал-демократии последней трети XX века. Сегодня же лидерами не только национального, но и континентального масштаба были консервативные и христианско-демократические политики: А. Меркель, С. Берлускони, Н. Саркози. На европейской арене были весьма заметны нидерландец Я.-П. Бал-кенэнде и люксембуржец Ж.-К. Юнкер. В качестве первого лица в ЕС утвердил себя за время председательства в Еврокомиссии Ж.-М. Баррозу, длительное время бывший ведущим консервативным политиком Португалии.
Неоднозначными стали итоги евровыборов и для либералов Старого Света. По сравнению с выборами в ЕП 2004 года успеха добились соответствующие партии в Германии (+5,9%), в Италии (+5,9%), в Нидерландах (+5,3%), Люксембурге (+4,3%). В Восточной Европе усилились либералы Эстонии (+21,6%). В остальных странах налицо были неудачи этого крыла европейской партийно-политической системы. Во Франции либералы недобрали 3,4% голосов избирателей, в Ирландии - 4,8%, в Финляндии - 3,9%. Ослабли электоральные позиции либералов Бельгии (-1,8%), Дании и Великобритании (по 1,2%). Среди восточноевропейских либералов наиболее пострадали венгры (-5,6%). Уменьшили электорат либеральных партий в Латвии, Литве, Словении. В Болгарии и Румынии местные партии либерального толка оказались на третьих ролях. В целом же ни в одном из европейских государств соответствующие партии не смогли обойти ни успешных демохристиан/консерваторов, ни проигравших им социал-демократов.
Причины этого явления отражает не только длящийся уже несколько десятилетий процесс ослабления либерального компонента в европейской политике, но и неконструктивный подход этого течения европейской мысли к путям выхода из
нынешнего финансово-экономического кризиса. В отличие от демохристиан и консерваторов, либералы фактически пренебрегли социальными задачами данной ситуации. Ретроградными выглядели и попытки видных представителей либерального лагеря противиться политике ряда правительств, использовавших государственные рычаги для спасения банковской сферы и многих производственных мощностей. Тезис о свободном нерегулируемом рынке явно вступал в противоречие с необходимостью применения дирижистских методов в условиях резкого спада экономики стран Европейского Союза.
Не выглядела последовательной и линия либералов на нарушение сложившихся правил игры в ЕП. В канун выборов фракция либералов заявляла, что не поддерживает систему очередности председательства в ЕП представителей де-мохристиан и социал-демократов. Однако после выдвижения на этот пост польского консерватора Е. Бузека с последующей в 2012 году ротацией на представителя социал-демократической фракции позиция либералов изменилась. В результате бывший премьер-министр Польши получил поддержку 555 из 720 депутатов, участвовавших в голосовании. Отчасти смена вех была связана с персональными переменами в руководстве либеральной фракции, которую возглавил бывший премьер-министр Бельгии Ги Верховстадт.
Согласованное голосование в ЕП по кандидатуре председателя парламента лишний раз подтвердило наличие у трёх главных политических фракций достаточно стабильного консенсуса по широкому кругу проблем, входящих в компетенцию этого органа власти Евросоюза1 . В то же время в его состав вошли и так называемые евроскептики как умеренного толка, так и радикального направления, отобравшие в своих странах некоторую часть голосов у грандов европейской политики.
Евроскептики: умеренные и радикалы
Хотя абсолютное большинство политических партий в ЕП, ориентирующихся соответственно на христианско-демократические, социал-реформаторские и либеральные ценности, относятся к категории еврооптимистов и еврореалистов, тем не менее в рядах консервативного блока партий образовалась брешь, которую пробили ещё несколько лет назад британские консерваторы. Их особое мнение о неприемлемости для Великобритании системы подчинения всем решениям Евросоюза привела после нынешних выборов к образованию самостоятельной фракции Европейских консерваторов и реформистов. В её состав, помимо британцев, вошли также депутаты из чешской Гражданской партии и Венгерского демократического форума, также ранее состоявшие во фракции Европейской народной партии. К ним добавились представители польской партии клерикальной ориентации "Закон и справедливость", а также одиночные депутаты из Бельгии, Ни-
1 Принцип разделения властных полномочий в ЕС между христианскими демократами -консерваторами и партиями социал-демократической ориентации возобладал в процессе распределения двух ведущих постов в ЕС. Председателем стал христианский демократ бельгиец Х. Ван Ромпёй, а высшим внешнеполитическим чиновником - британская лейбористска К. Эштон.
дерландов, Латвии, Литвы. В целом членов фракции, чья консервативная ориентация не вызывает сомнения, можно охарактеризовать как умеренных евроскеп-тиков, не выступающих против ЕС как такового, делающих акцент на несовершенство многослойного интеграционного процесса расширения ЕС. Можно предположить, что этот императив новой группы поставит её в нынешней легислатуре ЕП по другую сторону баррикад от их идейных единомышленников - христианских демократов и других консерваторов - именно в процессе дискуссий и голосований законопроектов, касающихся субординации наднациональных и национальных полномочий в ЕС.
Весьма близкими к вышеназванной фракции в оценке перспектив развития Евросоюза будут депутаты также вновь образованной группы "Европа мира и демократии", 32 члена которой представляют 12 партий из девяти стран ЕС. И здесь закопёрщиками являются британцы, а именно укрепившая свои позиции после выборов 2009 года Партия независимости Великобритании. Отметим, что, как и на выборах 2004 года, ПНВ получила более 16% голосов местного электората, зато в общебританском зачёте вышла на второе место в стране, потеснив традиционно вторых лейбористов. В отличие от консерваторов ПНВ, которых возглавляет, как и фракцию в целом, амбициозный политик Н. Фаридж, независимые идут гораздо дальше требований сохранения национального суверенитета в ЕС, чётко выдвигая требования полного выхода страны из этой организации при сохранении с Союзом исключительно партнёрских отношений. Менее радикален другой крупный отряд группы: итальянская "Лига Севера", почти удвоившая по сравнению с 2004 годом своё представительство в ЕП (девять вместо пяти депутатов). Ключевым требованием этой партии является изменение конфигурации в ЕС для крупных регионов, прежде всего итальянского Севера, предоставление им прав, фактически равных с самостоятельными странами - участниками Союза.
Для "Лиги Севера", равно как и для таких партий, входящих в группу "Европа мира и демократии", как Народная партия Дании, ЛАОС Греции, "Истинные финны" Финляндии, а также Словацкой народной партии, другим важным элементом политики является скептицизм в отношении иммиграционной проблемы. Правда, разброс мнений здесь достаточно велик: от ограничения иммигрантов в их политических и социальных правах до насильственной высылки за пределы ЕС. Отметим, что в этом вопросе члены группы во многом совпадают с консервативно-клерикальными силами соответствующих государств.
Однако большинство партий радикал-националистического толка остались по разным причинам, в том числе и личного характера, вне фракций и групп. Статистика ЕП отнесла их к разряду "внефракционных" (non-attached). Практически все они являются отнюдь не малозаметными игроками на политической арене своих государств. Выступающая с требованием жёсткого отношения к мусульманам Партия Свободы Нидерландов получила на выборах в ЕП 17% голосов избирателей, став по этому показателю второй партией страны. 14,2% голосов венгров получила партия "Иобик", требующая жёстких мер против цыган. 13-процентный рубеж преодолела в Австрии местная Партия свободы, вскормленная идеями ныне покойного Й. Хайдера. 10,3% в общебельгийском зачёте получила партия "Фламандский интерес", предшественник которой, Фламандский блок, был в своё время
запрещён за пропаганду расизма. Укрепили свои позиции в электорате Румынии и Болгарии националистические "Великая Румыния" (7,2%) и "Атака" (11,4%). Несколько ослабли позиции во французском электорате Национального фронта (6,5%), лидером которого являлся скандально известный Ж.-М. Лепен. Радикал-национализм укрепил своё влияние и на британских островах, ибо в ЕП прошли два депутата от Британской национальной партии (6,2%). Отметим, что основным объектом неприязни БНП является мусульманская община Великобритании.
Возникает законный вопрос: могли ли радикал-националисты разных стран, имеющих весьма сходную платформу действий, не расходиться по разным углам ЕП и создать собственную группу, ибо всего с учётом перечисленных партий из "Европы мира и демократии" и "внефракционных" их насчитывается более 30 депутатов. На этот вопрос можно дать отрицательный ответ, ибо националисты прежде всего характерны своим неприятием не только неевропейцев, но и своих ближайших соседей.
По этой причине трудно найти консенсус венгерскому "Иобику" с националистами Румынии и Словакии, где имеются значительные венгерские меньшинства. На другом конце Европы традиционно недружны националисты Франции и Великобритании. В ряде стран Европы недолюбливают итальянское и греческое меньшинство, которое пользуется безусловной поддержкой националистических партий этих государств. Среди объектов националистических атак радикалов из Западной Европы находятся иммигранты с Востока континента, интересы которых по определению должны защищать местные националисты.
Отметим, что в конце прошлой легислатуры ЕП националисты разных стран уже предпринимали попытку соединиться в особую группу, величаво названную "Самобытность, традиции, суверенитет". В неё первоначально вошли Национальный фронт Франции, "Великая Румыния", болгарская "АТАКА", Партия свободы из Австрии, Фламандский интерес Бельгии, ряд отдельных депутатов из Италии и Великобритании. Были выполнены формальные требования ЕП, касавшиеся численности группы и её странового представительства. Политическими лозунгами группы были объявлены защита христианских ценностей и семейных традиций, борьба с массовой иммиграцией, противодействие созданию "европейской супервласти". Отметим, что большинство в ЕП по-разному восприняли создание группы националистических партий. Решительно против выступили социалисты, более сдержанно отреагировали либералы и христианские демократы. Однако группа вскоре развалилась в результате взаимных претензий отдельных её членов по поводу получения ими тех или иных процедурно предусмотренных в ЕП постов в структурах парламента. Было отмечено и крайне неприязненное отношение к восточноевропейским коллегам со стороны их партнёров по группе из стран Западной Европы.
Тем не менее сам факт усиления позиций радикал-националистов в политических структурах Европейского Союза привлёк не меньше внимания, чем явный по итогам выборов перевес христианских демократов относительно социал-реформаторов. Речь идёт не только о стабильном приросте голосов за радикал-националистов в Дании, Нидерландах, Австрии, Италии, но и появлении этого компонента в политической жизни таких стран, как Финляндия и Венгрия, его
усиление в Великобритании. Очевидно, что нерешённость либо нерешаемость правящими партиями комплекса иммиграционных проблем в условиях опасения европейцев потерять рабочие места, которые могут занять низкооплачиваемые "чужаки", перспективы вступления Турции в ЕС, что усилит и приток дешёвой рабочей силы, и влияние нехристианского конфессионального фактора - всё это в совокупности даёт лишний политический шанс силам, уже давно освоившим европейский партийно-политический ландшафт.
Зелёная волна с розовым оттенком
Менее обсуждаемым, но от этого не менее значимым обстоятельством, проявившемся на последних выборах в ЕП, стало весьма заметное укрепление "зелёного" лагеря. Фракция "Зелёные/Европейский свободный альянс", несмотря на общее сокращение мест в ЕП, оказалась единственной, кто увеличил численность своей фракции (с 42 до 55 депутатов). В странах Е-15 "зелёные", за исключением Австрии (-3,1%) и Ирландии (-2,6%), везде в большей или меньшей степени обеспечили себе рост относительно 2004 года электоральных позиций. Наиболее востребованными оказались партии экологической ориентации в Люксембурге (17%), во Франции (16,2%), в Бельгии (13,1%), в Финляндии (12,4%), в Германии (12,1%), в Великобритании (10,7%). Добились прироста голосов партии этой группы в Нидерландах (8,9%) и в Дании (7,1%). Впервые вошли в ЕП "зелёные" Греции (3,5%). Кроме того, фракции "зелёных" в ЕП пополнили представители ряда близких к экологистам течений из Испании и Латвии. Но в целом в странах Восточной Европы "зелёные" ещё не обрели статус востребованной в политическом отношении силы.
Представляется, что успех западноевропейских "зелёных" в первую очередь связан с актуализацией в последнее время темы поиска альтернативных энергетических источников. Топливный кризис осени 2008 - зимы 2009 года вновь сделал важной проблему мирного использования атомной энергии. Убеждённые противники расконсервации старых и строительства новых АЭС смогли найти аргументы для той части населения Европы, которая ещё помнила уроки Чернобыля. Актуальной осталась тема охраны природы от загрязнений промышленными отходами. Наконец, международный диалог о глобальном потеплении как результате неразумной индустриальной политики также надул ветер в паруса экологических партий. Характерно и то, что они смогли предложить программу, где конструктивный компонент был не менее весом, чем критический. "Зелёные" также смогли увязать свойственную им проблематику с темой реформирования Евросоюза. Не будучи радикальными евроскептиками они облекли свою критику существующих институтов ЕС в форму борьбы за укрепление этой формы европейской интеграции, за придание ей более человечного характера.
Электоральным источником пополнения рядов сторонников "зелёных" стали прежде всего социалистические и социал-демократические партии ряда стран, что подтверждается соответствующим анализом подвижек в избирательном корпусе. Так, во Франции ФСП потеряла 13,1% голосов, а "зелёные" приобрели 8,8%; в Бельгии соответствующий расклад по партиям соответствует -5,8% и +4,4%, в Люксембурге -3,1% и +1,2%, в Финляндии -3,6% и +2,0%. В других
странах почти повсеместно также отмечена синхронизация потерь социалистов и приобретение голосов "зелёными".
Другим важным источником пополнения электорального багажа экологических партий стали, прежде всего в Скандинавии, левые социалисты и посткоммунисты. В Швеции Левая партия потеряла 7,2% голосов, а "зелёные" приобрели 4,9%. В Финляндии также сходная картина: + 2,0% у "зелёных" и -3,2% у Левого союза, вообще не прошедшего в парламент. В Дании в лагерь экологистов в полном составе перешла некогда бывшая первой левосоциалистической в Европе партия Народных социалистов. Вообще же потери группы левосоциалистических и посткоммунистических партий в ЕП нового созыва достаточно очевидны. В Италии коммунистические партии, даже объединившись в блок, смогли получить лишь 3,3% голосов, что не хватило для завоевывания европарламентских мандатов. В 2004 году коммунисты в сумме получили 8,5% голосов. Ещё более неудачно выступили коммунисты Франции. В 2004 году их поддержало 5,2% избирателей, а ныне даже в сотрудничестве с другими левыми и левацкими группами они получили 1,2%. На 1,7% уменьшилась электоральная поддержка различных коммунистических объединений Испании. Потерями обернулись евровыборы для коммунистов Чехии и Моравии (-6,1%), хотя в целом их поддерживает более 14% электората. Небольшой прирост голосов заметен у левых социалистов Нидерландов (+ 0,1%) и коммунистов Греции (+0,2%). Последние с 13,0% прочно занимают третью позицию по популярности в своей стране. Наиболее сильной относительно других компартий является кипрская АКЕЛ 34,9% (+7,0%). В Западной Европе обращает на себя внимание укрепление популярности немецкой партии Левых -7,5% (+1,4%). Однако наибольшего электорального успеха, прежде всего за счёт социалистов из ПСП, добились два блока португальских партий - Объединённые демократы, где главную роль играют коммунисты - 10,66 (+1,6%) и блок левых -10,73 (+5,8%). В целом же группа "Объединённых левых" в Европарламенте сократила своё представительство с 41 до 35 депутатов. Отметим, что в неё входят по традиции по одному депутату от североирландской и ирландской партий "Шин Фейн", которых трудно причислить к коммунистическим или даже лево-социалистическим партиям. В других фракциях и группах также наличествуют депутаты, представляющие скорее регионально-этнические, чем идейно профилированные силы.
Новые реалии и старые дефиниции
Куда же показывает стрелка барометра партийно-политической жизни Европы? Если мерить давно устоявшимися клише, то она, безусловно, сдвинулась вправо. Явно укрепили свои позиции консерваторы и демохристиане, усилились и радикал-националисты, несколько отступили, но в целом ещё весьма весомы либералы. С другого фланга очевидно усыхание электората социал-демократии, стагнация партий левосоциалистической ориентации, потери посткоммунистов, которые несколько компенсируются ростом популярности "зелёных" Зададимся, однако, вопросом: является ли понятие "правый" и "левый" тем, чем они были в недалеком прошлом? С точки зрения идеологических компонентов, многое остаётся по-старому, хотя, как мы видим у христианских демократов и особенно у консервато-
ров, политический прагматизм довлеет над прошлыми ценностными установками. У социал-демократии же идея "демократического социализма" в том формате, которым он был зафиксирован еще 20-30 лет назад, уступает место поиску идеала "нового социализма", где количественные сентенции доминируют над объяснением качественной сути новой концепции. С учётом того, что сами так называемые правые и левые партии всё более тендируют к "народным", лишённым зримых социальных параметров, самоидентификация их как правых и левых служит не столько инструментом реальной политики, неизбежно компромиссной по своей сути, сколько средством сохранения чисто внешних идентификационных различий. Даже в вопросах социальной политики правые демохристиане гораздо ближе к социал-демократам, чем к родственным им исторически либеральным партиям.
Трудно подвести под клише левых и правых таких экспонентов современной партийной жизни, как экологистов и радикал-националистов. И те, и другие отнюдь не стремятся как-то изменить общественное устройство, сблизив его либо с социал-реформистским, либо с чисто рыночным вариантом. В социальном плане "зелёные", которых по традиции относят к левому лагерю, апеллируют и получают поддержку со стороны вполне обеспеченной части европейского общества. Что касается радикал-националистов, то они востребованны не у деклассированных маргиналов, а в широких слоях трудящихся Европы, видящих в иммигрантах реальных конкурентов в борьбе за рабочие места.
Широкий круг вопросов европейской интеграционной политики также не способствует вычленению ранее обозначенных флангов, ибо принцип страновых интересов по-прежнему доминирует в мотивации голосования различных партий по тем или иным вопросам. В стратегическом плане опять-таки лагерь еврооптими-стов и евроскептиков достаточно мозаичен. Первыми являются три основные группы политических партий, при всех порой зримых, а порой скрытых разногласиях между ними. Евроскептики, то есть видящие в нынешнем этапе интеграции больше негативных, чем положительных моментов, объединяют в своих рядах и националистов, и интернационалистов, и партии, ориентированные на приоритет социальных дел, и тех, кто готов подходить к "социалке" как к второстепенной проблеме.
Всё сказанное в ещё большей степени относится к партиям Восточной Европы, население которой пока что не переболело остаточными явлениями "реального социализма". Их самоидентификация как правых и левых тем более схематична, ибо они скорее ищут на Западе более сильных союзников, чем схожих по идеологии партнёров. Пройдёт ещё немало времени, пока они приобретут черты не столько более или менее массовых движений, сколько хорошо структурированных организаций чёткого политического профиля. Другой вопрос, какими к тому времени станут те партии "старой Европы", на которые сегодня ориентируются неофиты различной самоидентификации? Ответить на него можно будет, лишь определив реальные параметры будущего социально-экономического и культурно-политического развития всего европейского пространства. Но не станем гадать о сроках этого достаточно многофакторного исторического процесса. Во всяком случае Европейский парламент будет наверняка его важным экспонентом.
