CC BY
162
УДК 94(47).084.3 ББК 63.3(2)612 А 65
DOI: 10.24411/2076-4766-2019-10001
Наталия Андреева
БАЛТИЙСКИЕ НЕМЦЫ И КРАСНЫЙ ТЕРРОР В ПРИБАЛТИКЕ (ФЕВРАЛЬ 1918 г.)
АННОТАЦИЯ
В статье рассматриваются события Гражданской войны в Прибалтийских губерниях России под мало представленным углом зрения в отечественной историографии — автор сосредоточилась на попытке в феврале 1918 г. эстонских и латышских большевиков выслать представителей прибалтийских немцев в Сибирь, чему предшествовали гонения и высылки, осуществлявшиеся российскими военными властями после объявления Германией войны России 1 августа 1914 г.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
Гражданская война; Прибалтика; красный террор; прибалтийские немцы; эстонцы; латыши; большевики; Германия, Эстляндия; Лифляндия.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В ПРИБАЛТИКЕ сопровождалась, в частности, красным террором в отношении прибалтийских немцев, причем в феврале 1918 г. была предпринята попытка их массовой депортации. Причиной того, что межнациональные отношения в бывших Прибалтийских губерниях Российской империи приняли столь острую форму, послужили в первую очередь серьезные проблемы социально-экономического и политического характера, имевшие глубокие исторические корни.
Основной из этих проблем являлось социальное неравноправие между «высшим» сословием — прибалтийскими немцами (представленным главным образом дворянством, лютеранским духовенством, бюргерством и интеллигенцией) — с одной стороны и эстонцами и латышами — «низшим», преимущественно крестьянским сословием — с другой стороны, которое тесно переплеталось с неравноправием национальным1.
Это неравноправие поддерживала сложившаяся в регионе система местного самоуправления, представленного сословными организациями прибалтийско-немецкого дворянства и немецкого же бюргерства. Претен-
зии эстонцев и латышей на равноправное с ними участие в местном самоуправлении дворянство последовательно отклоняло. Свой отказ оно мотивировало тем, что эстонское и латышское население недостаточно зрелое в политическом отношении. По мнению представителей дворянства, о политической «незрелости» эстонцев и латышей свидетельствовало широкое распространение среди них социал-демократических идей.
Эта политическая недальновидность прибалтийско-немецкого дворянства, не желавшего уступить хотя бы часть своих привилегий эстонцам и латышам, имела весьма негативные последствия для самого прибалтийско-немецкого высшего сословия, поскольку привела в результате к краху руководимой им сословной системы самоуправления и к утрате дворянством своего руководящего положения в Прибалтийских губерниях2.
Исключительное политическое влияние в крае прибалтийско-немецкого дворянства основывалось на владении землей. Его представителям принадлежали крупные земельные владения в Прибалтийских губерниях, при том что среди эстонского и латышского сельского населения остро стояла проблема малоземелья и безземелья. Так, к рубежу Х1Х-ХХ вв. в Эст-ляндской губернии 73,9% составляли земли помещиков (крупное землевладение по-прежнему оставалось немецким), крестьянские земли — 23,7%, государственные и других разрядов — 2,4%; в Лифляндской губернии эти категории земель составляли соответственно 54,3, 34,8 и 10,9%. В Курляндии крестьянам и дворянам принадлежало по 38,3% земель3.
Об остроте аграрного вопроса в Прибалтике свидетельствовали данные £ Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. В соответствии с ними, более 60% сельского населения Лифляндии составляли безземельные крестьяне4. Этим, собственно, и объяснялся тот широкий отклик, который встречали со стороны эстонцев и латышей идеи большевиков, в частности популярность среди них идеи решить аграрный вопрос в Прибалтике за счет конфискации и перераспределения между нуждающимися земель прибалтийско-немецких помещиков.
Эти проблемы социально-экономического и политического характера на протяжении длительного времени питали межнациональную рознь и, в частности, поддерживали представления о более чем 700-летнем угнетении немецкими «баронами» эстонцев и латышей, от которого пришло время избавиться. Возможность освободиться от векового немецкого «ига» эстонское и латышское население увидело в Первой мировой войне.
Желая освободиться от него и продемонстрировать свой патриотизм, эстонцы и латыши добровольцами шли на фронт, заслужив тем самым горячие симпатии в русском обществе. Среди эстонского и латышского населения существовало убеждение, наивное по своей сути, о том, что российское правительство, убедившись в их патриотических настроениях, расширит политические права эстонцев и латышей за счет «нелояльных» прибалтийских немцев. В то же время национальная эстонская и латышская буржуазия активно включилась в общероссийскую антинемецкую
с
s
кампанию в надежде с ее помощью одержать верх в конкурентной борьбе с прибалтийско-немецкой буржуазией5.
Следует отметить, что с началом Первой мировой войны отношение к прибалтийским немцам в российском обществе резко ухудшилось — они подпали под подозрение в нелояльности, шпионаже и симпатиях к врагу. Под влиянием консервативных органов печати — в первую очередь газет «Новое время» и «Вечернее время» — в общественном сознании формировался образ российского немца как внутреннего врага. Несмотря на очевидный вымысел и откровенную абсурдность обвинений, выдвинутых в отношении прибалтийских немцев, они тем не менее производили на определенную часть общества соответствующее впечатление и самым негативным образом отражались на репутации остзейцев6.
Стоявший у истоков антинемецкой кампании журналист А.М. Сели-тренников (А. Ренников) сорок лет спустя признался в своих воспоминаниях в том, что слишком увлекся малоправдоподобными историями, которые ему рассказывали эстонцы и латыши, и фактически оклеветал прибалтийских немцев. Ренникову нравилось, что его антинемецкие брошюры пользовались большим спросом, и он потворствовал публике, хотевшей «разоб-лачений»7.
Более того, по прошествии времени Селитренников признал российских немцев «политически наиболее надежным элементом» из всех «народностей, населявших империю». При этом, по его словам, «многие граждане с немец-5 кими фамилиями бывали гораздо больше русскими патриотами, чем Ивановы и Сидоровы»8. Раскаяние Селитренникова, однако, уже не имело особого значения: будучи весьма запоздалым, оно не могло помочь лицам, арестованным по его вине и высланным из Прибалтийских губерний или подвергнутым общественному порицанию как пособники врага.
Рост антинемецких настроений вылился в немецкие погромы в Петербурге в ночь с 22 на 23 июля 1914 г. При этом опасность развития подобных событий в Прибалтийских губерниях была крайне велика. Так, по свидетельству курляндского губернатора С.Д. Набокова (дяди писателя В.В. Набокова), в крае ширилась антинемецкая агитация с призывами к латышам расправиться с немцами в отместку за карательные экспедиции во время революции 1905-1907 гг. Набоков считал положение серьезным и не исключал того, что прибалтийское дворянство могло снова стать объектом погромов9.
Стремясь не допустить беспорядков, 23 июля 1914 г. он обнародовал объявление о преступности действий, направленных против немецкого населения Курляндской губернии. При этом Набоков подчеркивал, что прибалтийских немцев в Российской империи защищает ее закон. Объявление подобного содержания издал также 2 августа 1914 г. главный начальник Двинского военного округа А.Е. Чурин. В то же время были приняты меры в отношении ряда местных органов печати, публиковавших антинемецкие статьи и возбуждавших тем самым эстонское и латышское население против немцев. Эти своевременные действия местной администрации внесли
<
некоторое успокоение в среду эстонцев и латышей и позволили предотвра- l тить насилие по отношению к прибалтийским немцам10. S;
Антинемецкая кампания в прессе способствовала росту доноситель- ^ ства в Прибалтийских губерниях. Военную и гражданскую администра- g-цию в этих провинциях России буквально захлестнул шквал доносов. Они забыли направлены, главным образом против прибалтийско-немецкого дво- | рянства и пасторов и содержали вымышленные обвинения, не подтверж- § давшиеся при расследовании. Местное население пыталось таким образом ^ выставить прибалтийских немцев в негативном свете в глазах местной m администрации и лишить их традиционной руководящей роли в жизни ° Прибалтийских губерний11. ¡»
По свидетельству особоуполномоченного по гражданскому управлению 'I Лифляндской, Курляндской и Эстляндской губерниями П.Г. Курлова, лично га проверявшего результаты расследований по доносам, из ста подобных дел, | как правило, лишь одно давало некоторые основания к подозрению. £
В этой связи своим приказом 25февраля 1915 г. он запретил местным £ чинам полиции проводить дознания по анонимным доносам. Их следовало | представлять Курлову, который лично принимал решение о порядке рас- >| следования. При этом за сообщение ложных сведений виновным грозила § уголовная ответственность12. ш
Ложные доносы и антинемецкие публикации в прессе, собственно, со- га ставляли часть продуманной кампании по дискредитации прибалтийских ® немцев и в особенности дворянства. Между тем, несмотря на принятые g меры, пресечь принявшее широкие масштабы в Прибалтике ложное доносительство так и не удалось.
С приближением германских войск к Курляндии весной 1915 г. положение прибалтийских немцев еще более ухудшилось — начались высылки этапным порядком в Сибирь и во внутренние губернии лиц из числа местного дворянства и лютеранского духовенства, нередко на основании ложных доносов. Военные власти выступали за их высылку из местностей, находившихся на военном положении. Этого мнения, в частности, придерживались главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта Н.В. Рузский, начальник штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевич и его преемник в этой должности М.В. Алексеев.
Как свидетельствовал предводитель курляндского дворянства В.Е. Рей-терн-Нолькен в записке на имя председателя Совета министров И.Л. Горе-мыкина 19.05.1915 г., у представителей прибалтийско-немецкого дворянства и интеллигенции систематически проводились обыски, при этом «ни возраст, ни репутация, ни общественное положение не спасали от самых позорных и вместе с тем бессмысленных подозрений». Никаких конкретных результатов они не дали, но у местного населения сложилось стойкое впечатление о неблагонадежности высшего прибалтийско-немецкого сословия13.
Ситуация для него осложнилась до крайней степени, как свидетельствовал Рейтерн-Нолькен, когда в Курляндии стали появляться немецкие
с
I разъезды. Неприятель грабил курляндских помещиков, грубо обращался с ними и с их семьями, в то время как пресса утверждала, что они «радуш-
£ но» принимали врага и якобы вступали с ним в преступные сношения.
га т.
g- В результате этих помещиков сажали в тюрьму, нередко вели по этапу
§■ вместе с уголовными преступниками пятьдесят и более верст, в том чис-| ле по центральным улицам Митавы, где они как «шпионы» подвергались § оскорблениям толпы. При этом многие из арестованных помещиков зани-s мали высокое общественное положение, были пожилыми людьми со сла-m бым здоровьем, и в отношении них производилось лишь предварительное ° дознание14.
^ Предводители эстляндского дворянства Э. фон Деллинсгаузен и лиф-
з ляндского А.А. Пилар фон Пильхау также неоднократно обращались к Го-га ремыкину с протестами против действий военной администрации и с | просьбами освободить арестованных и вернуть высланных в Сибирь дво-£ рян и пасторов. При этом, как выяснилось из дальнейшей переписки пред-£ седателя Совета министров с Министерством внутренних дел, последнее ! не знало о причинах высылки ряда этих лиц.
| Совет министров со своей стороны неоднократно выражал недовольство
§ репрессивной политикой военных властей в отношении прибалтийских
II немцев. Одним из примеров этой политики стали распоряжения военной га администрации о высылке ряда должностных лиц прибалтийско-немец-$ кого дворянства. Вскоре их пришлось отменить, поскольку невиновность g этих лиц была доказана.
В связи с этим Министерство внутренних дел считало желательным, чтобы военная администрация, принимая подобные решения, предварительно сносилась с гражданской властью. Министерство полагало, что это позволит не допустить дискредитации правительства15.
Произвол военных властей имел весьма негативные последствия: он усиливал среди прибалтийских немцев прогерманские настроения, ослабляя тем самым позиции государственной власти в крае. Остзейцы, запуганные репрессивными действиями военных, начинали верить в то, что с началом боевых действий в Прибалтийских губерниях из них вышлют всех прибалтийско-немецких помещиков, а их имения уничтожат. Боясь за свое дальнейшее существование, надежды на улучшение ситуации часть остзейцев все более связывала с Германией.
Кроме того, эстонское и латышское население с воодушевлением воспринимало антинемецкие мероприятия правительства и военной администрации, в частности осуществляемые последней высылки представителей прибалтийских немцев. Опыт этих высылок, собственно, был взят на вооружение эстонскими и латышскими большевиками, которые в феврале 1918 г. сами попытались депортировать прибалтийско-немецкое дворянство в Сибирь.
Обострению межнациональных отношений в Прибалтике в рассматриваемый период также во многом способствовали Первая мировая вой— 10 -
<
на, Февральская и Октябрьская революции 1917 г. Эти события упраздни- 1: ли прежние общественные институты и существовавший правопорядок, ^ а вместе с ними и традиционные моральные авторитеты. Все это способ- ^ ствовало деморализации населения и в свою очередь вело к росту насилия и к ожесточению межчеловеческих отношений в целом16. ®
Формальным поводом для развязывания красного террора послужили | тайные переговоры представителей прибалтийско-немецких дворянских § организаций с правительством Германии и с ее военным командованием ^ об оккупации Эстляндии и Лифляндии. т
В конце января 1918 г. около Гапсаля (ныне Хаапсалу) были задержаны ° два германских офицера. Изъятые у них петиции с просьбой к немецким ¡» войскам оккупировать Эстляндию, сбор подписей под которыми проходил 'I при участии лютеранских пасторов, с ведома руководящих лиц прибал- га тийского дворянства, в частности предводителя эстляндского дворянства | Э. фон Деллинсгаузена, дали основание обвинить дворянство в подготов- £ ке заговора, а для борьбы с его участниками использовать такую суровую £ меру, как массовая депортация. |
Изъятые петиции в полной мере свидетельствовали против прибалтий- >| ско-немецкого дворянского руководства, и прежде всего против Деллинс- § гаузена, о переписке которого с правительственными кругами Германии, ш в частности о содержании его писем Вильгельму II, было известно органам га советской власти. Это стало поводом как для ареста самого Деллинсгаузена ® 5 февраля (23 января по старому стилю) 1918 г., так и для последующих ре- 5 прессий в отношении прибалтийско-немецкого дворянства в целом17. ^
В эстонской советской историографии эти события получили название § «заговора прибалтийско-немецких баронов», в то время как в прибалтий- 5 ско-немецкой исторической литературе они трактовались более сдержанно — как желание воспользоваться провозглашенным 2 ноября 1917 г. в «Декларации прав народов России» правом на самоопределение18.
В ответ на раскрытый «заговор баронов» и обнаруженную среди них «широкую шпионскую организацию» 9 февраля 1918 г. постановлением Исполнительного комитета Эстляндского совета рабочих и солдатских депутатов приостанавливались выборы в Учредительное собрание и с 12 часов ночи с 9 на 10 февраля (с 27 на 28 января по старому стилю) во всех городах Эстонии вводилось осадное положение.
На этом основании все представители прибалтийско-немецкого дворянства мужского пола старше 17 лет и женского пола — старше 20 лет, за исключением кормящих матерей и «дряхлых стариков», подлежали аресту и изоляции в концентрационных лагерях в качестве заложников, до тех пор пока «их контрреволюционная деятельность не будет обезврежена»19.
По свидетельству политика и журналиста Э. Зерафима, оставившего воспоминания об этих событиях, 10 февраля Дерпт (ныне Тарту) полнился слухами о том, что ночью город ожидают повальные обыски20. Этим упорным слухам не верили, и, как показали дальнейшие события, напрасно.
И В 2 часа ночи Зерафима разбудили шум и громкие голоса, доносившие-
^ ся из соседнего дома, где уже шел обыск. Перед самим домом он увидел ча-^ совых с примкнутыми штыками. Вскоре ружейные приклады уже стучали Ц во входную дверь его собственного дома. По словам молодого латышского :§■ унтер-офицера, вошедшего в сопровождении четырех солдат к Зерафиму, | у него имелось распоряжение об аресте его свояченицы21. § Несмотря на возражения хозяина, что пожилая дама никогда полити-
^ кой не занималась и в настоящее время нездорова, унтер-офицер продол-ш жал настаивать на своем. Солдаты же тем временем проводили обыск, бо-° лее чем поверхностный, по мнению Зерафима, ограничившись найденной ¡» в ходе него дюжиной серебряных ложек. Сам унтер-офицер, оказавшись з наедине с Зерафимом, не скрывал, что все это ему глубоко неприятно. га Между тем, свояченица Зерафима в сопровождении его и своей дочери
| отправилась в пожарную часть, где находился штаб большевиков. По доро-§ ге им всюду встречались патрули, ярко освещенные окна и пикеты перед ^ входными дверями домов, где шли обыски. Из пожарной части Зерафима | и его спутниц отправили, в свою очередь, в «Бюргермуссе» получить про-'I пуск для возвращения домой. «Бюргермуссе» усиленно охранялась — всю-§ ду были солдаты, вооруженные винтовками со штыками, и арестованные ш прибалтийские немцы, в том числе много представителей дворян всех воз-га растов. Туда же под конвоем приводили все новые группы арестованных ® и свозили конфискованное продовольствие22.
5 Получив необходимые документы, Зерафим с родственницами отпра-
вился домой, и на обратном пути повсюду им встречалась одна и та же картина обысков и слышался стук прикладов в двери домов. В ходе обысков у представителей прибалтийско-немецкого дворянства было изъято значительное количество разного рода ценностей, в частности старинное серебро, золотые ювелирные изделия, ценные бумаги, документы, наличные деньги, причем в некоторых домах хранились весьма крупные суммы. Кроме этого, конфисковывались вино, папиросы, сигары, белье и сапоги — по сути дела, прибалтийские немцы пострадали от грабежа.
В последующие дни после «страшной ночи», по выражению Зерафима, волнение среди прибалтийских немцев только нарастало и в Дерпте царило тяжелое, подавленное настроение. Около 200 прибалтийских немцев содержались под арестом в Северном лазарете Красного креста. Охранял этот лазарет эстонский батальон, причем среди его солдат находилась бывшая дворянская прислуга: кучера, слуги и т. д., и между ними и некоторыми арестованными дворянами установились личные отношения, объяснявшиеся прежней службой охранников.
Как свидетельствует Зерафим, значительная часть из арестованных не принадлежала к дворянству, причем среди арестантов были больные старики, никогда не занимавшиеся политикой, студенты и даже школьники. При этом, по словам Зерафима, в Дерпте проживало немало прибалтийско-немецких дворян, которых никто «не побеспокоил», и они оставались
<
на свободе23. Фамилии этих лиц Зерафим, однако, не приводит, и потому 1: сказать, произошло ли это по случайности, или местные большевики при ^ арестах руководстовались какими-то своими соображениями, не представ- ^ ляется возможным.
В ту же ночь на 10 февраля производились аресты прибалтийско-немец- ® ких дворян в Лифляндии и по всей Эстляндии, в том числе в Ревеле (Тал- | лине). Основные события этой ночи в Ревеле происходили на Вышгороде § (Тоомпеа), где проживала большая часть дворянства. Там большевики,по- ^ следовательно от дома к дому, арестовывали их владельцев24. т
Многочисленные обыски и аресты прибалтийских немцев проводила ° Чрезвычайная следственная комиссия с целью выявить организацию, кон- ® тактировавшую с Германией и с подобной организацией в Ревеле, которая 'I якобы должна была содействовать германской оккупации Эстляндии. га
Среди арестованных была и профессор Маргарете фон Врангель. Ее об- | винили в том, что у нее при обыске обнаружили «склад оружия» (в действи- £ тельности, эта была отцовская коллекция) и «компрометирующие» письма £ из Германии, которые она писала в 1904-1909 гг., будучи студенткой Тюбин- | генского и Лейпцигского университетов25. >|
По воспоминаниям Врангель, ее вместе с другими арестованными жен- § щинами вели по улицам Ревеля, делая при этом частые остановки, что- ш бы дать возможность матросам и солдатам проводить митинги. Женщи- га ны служили своего рода иллюстрацией к тем речам, с которыми ораторы ® выступали, указывая на них как на «аристократок», веками угнетавших 5 простой народ26. Так, конвоирование через весь город арестованных пред- ^ ставительниц прибалтийско-немецкого дворянства, наряду с очевидным § желанием публично их унизить, имело еще и агитационный характер: по 5 мысли организаторов этого действа, оно должно было показать широким массам, что революционная власть последовательно борется с их угнетателями и классовыми врагами трудового народа.
У Врангель даже возникла мысль о том, что им специально дали недостаточную для конвоирования по городу охрану, состоявшую из подростков-красноармейцев, чтобы она не смогла помешать возбужденной толпе напасть на арестованных женщин. Тем самым большевики избавились бы от заботы о дальнейшей судьбе пленниц27.
Однако ничего подобного не произошло, и арестованных женщин (приблизительно 200 человек) доставили к месту заключения — их разместили за пределами города в одном из цехов судостроительного завода, в подвале которого находился минный склад. Вероятно, по мысли революционных властей, это должно было предотвратить возможную попытку освобождения арестанток вооруженным путем. Там они провели под арестом около трех недель.
Чтобы не пасть духом, дамы по вечерам устраивали различные мероприятия, в том числе песенные представления, сама же баронесса Врангель прочла доклад о научных открытиях немецких ученых в области агрохи-
мии, которой она занималась. По ее свидетельству, заключенных не покидала надежда на то, что их спасут германские войска28. Остававшееся на свободе прибалтийско-немецкое население Ревеля также пыталось скрасить арестанткам пребывание в заключении, причем не только обеспечивая их питанием. Так, например, владелица одного из цветочных магазинов прислала им большой букет нарциссов.
В то же время арестованные дворяне — около 400 мужчин — содержались в здании элеватора в ревельском порту, где они распределили между собой разного рода бытовые обязанности и поддерживали образцовую дисциплину. Однако не обошлось и без эксцессов: солдат-охранник убил одного из заключенных, В. фон Самсона (Samson). Местами массового содержания арестантов — прибалтийских немцев также служили кинотеатры и спортзалы.
Дети же арестованных, если их не забрала к себе прислуга, оставались в квартирах родителей одни без присмотра. По свидетельству прибалтийско-немецкой писательницы Т. фон Бодиско, многих таких детей ее дочь приводила к ним в дом, чтобы накормить29.
Солидарность с арестованными дворянами проявили прибалтийско-немецкие жители Ревеля недворянского происхождения — они собрали матрацы, одеяла, подушки и прочие необходимые для заключенных вещи. Организацией их питания, в том числе закупками продовольствия и приготовлением пищи, занимался общественный Комитет помощи. Для этого 5 использовалась благотворительная кухня, открытая осенью 1917 г. и обеспечивавшая питанием обедневших и неимущих прибалтийских немцев.
Кроме того, во многих домах варили суп и пекли хлеб, и школьники несли их на сборные пункты, где делали бутерброды и готовили еду для заключенных. Всего ежедневно готовилось около 120 литров супа и 1400 бутербродов. Приготовленную еду опять же школьники — мальчики и девочки — несли и везли на санях оттуда в места, где находились арестованные дворяне: в элеватор и минный склад30. Как можно предположить, школьников использовали для доставки продовольствия заключенным в надежде на то, что в отличие от взрослых прибалтийских немцев против них не будут применяться репрессии.
Попытки представителей прибалтийских немцев добиться освобождения арестованных через наркома юстиции РСФСР И.С. Штейнберга успеха не имели. Штейнберг запросил Ревельский совет рабочих и солдатских депутатов относительно массовых арестов в ночь на 10 февраля и выразил свое недоумение, что без соответствующего расследования целое сословие было объявлено вне закона. Однако дальше этого дело не пошло, и Штейн-берг даже не попытался предотвратить массовую депортацию представителей прибалтийско-немецкого дворянства31.
Содержание под арестом для прибалтийско-немецких дворян мужского пола закончилось 21 февраля высылкой в Енисейскую губернию, куда их отправили в 22 часа с железнодорожной станции у завода «Двига-
<
тель» в теплушках, на которых кто-то написал «бароны». В Гатчине к ним прицепили вагон 3-го класса с высланными из Дерпта прибалтийскими немцами.
Следует отметить, что для некоторых из них это была уже вторая за короткий срок высылка в Сибирь. В частности, для Э. Зерафима и одного из основателей «Немецких обществ» в Прибалтике ландрата Э. фон Штакель-берга, которые вместе с группой прибалтийских немцев были высланы в 1915 г. в Енисейскую губернию за то, что собирали вещи для немецких и австрийских военнопленных32.
Арестованных в Вендене (ныне Цесис) остзейцев — 160 человек, в том числе и женщин, выслали в Екатеринбург. По некоторым данным, этой депортации подверглись свыше 500 представителей дворянства из Эстляндии и Лифляндии, причем не обошлось без жертв — по дороге умерли Т. фон Баранов, А. фон Насакин и барон Гюне. Высланных сопровождали сестра милосердия Э. фон Штрик и уполномоченный шведского Красного креста Г. фон Сиверс, отправившиеся в Сибирь по собственной инициативе, и оказывали им посильную помощь.
Трагически сложилась судьба высланных другим поездом из Везенбер-га (Раквере) прибалтийско-немецких дворян В. Штакельберга, К. фон Шуберта, В. Блезе, а также начальника станции Тапа и семерых везенбергских жителей. Их вывели из вагона на одной из остановок еще на территории Эстляндии и расстреляли без суда и следствия33.
По свидетельству Деллинсгаузена, прибалтийско-немецкая молодежь £ предприняла неудачную попытку не допустить депортации — освободить высланных в Сибирь дворян. Несколько молодых людей отправились на автомобиле в Кехра, чтобы взорвать находившийся там железнодорожный мост и таким образом не позволить составу с арестованными дворянами покинуть Эстляндию. Однако автомобиль по дороге сломался, и молодые люди сами были арестованы34.
Депортированных из Ревеля прибалтийских немцев везли до места высылки — города Красноярска 16 дней. Все это время конвой, за редким исключением, не скрывал своей ненависти к прибалтийским немцам, что немало осложняло и без того тяжелые условия транспортировки. Исключение в этом отношении, по наблюдениям Зерафима, как и в лазарете Красного Креста, составляли некоторые эстонские солдаты из числа бывшей дворянской прислуги, которые помогали заключенным.
Поездка проходила в тяжелых условиях: в холоде, без света, воды и достаточной вентиляции, при большой скученности заключенных. Из-за того что места было недостаточно, они могли спать лишь по очереди, меняясь каждые два часа. Кормили их хлебом (100 г в день) и дважды в день давали воду для чая. Остальное продовольствие должны были закупать старосты заключенных на станциях. В этих закупках помогали представители шведского посольства, которые сопровождали заключенных от Гатчины. Однако из-за воровства охраны на всех еды не хватало.
с
Случалось, что целыми днями заключенным не давали воды. Зерафим вспоминает, что ночью на одной из станций за весьма большие деньги заключенные уговорили солдата принести им ведро снега, который они растопили в железных кружках, разогрев их на свечных огарках35.
При этом конвой запугивал заключенных, рассказывая о том, что их выслали в Сибирь пожизненно. До весны, по словам конвоиров, арестантов должны были содержать в тюрьме, а затем отправить в Туруханск, за тысячу верст севернее Енисейска на поселение, баронов на 15, остальных — на 10 лет. По мнению Зерафима, в действительности охрана ничего не знала, но развлекалась таким образом, вгоняя арестантов в депрессию. У дверей вагона красовались различные оскорбительные надписи в отношении заключенных, сделанные конвойными солдатами на эстонском и русском языках химическим карандашом, например: «Смерть балтийским баронам — тиранам!»36
Кроме того, охрана беззастенчиво обирала заключенных. Так, был устроен обыск, во время которого тщательно осматривались полы, сиденья, потолок и все щели, обыскивались чемоданы и сами заключенные. Все найденные ценные бумаги, золото, деньги, золотые часы, серебряные портмоне, ювелирные украшения и пр. у них отбирались. Зашитые в одежду деньги конвой также обнаружил и конфисковал. Под предлогом помощи семьям казненных в Эстляндии и Лифляндии красноармейцев у заключенных отобрали сапоги, рубашки, меховые вещи, белье. 5 В качестве же иллюстрации того, насколько в нравственном отношении
огрубела охрана, Зерафим пишет, как под «дикую эстонскую революционную песню» («Мызы горят, немцы умирают» — эта песня появилась в период революции 1905-1907 гг.) конвойные солдаты выносили тело умершего при подъезде к Омску Т. фон Баранова. Когда же просили позвать врача к тяжелобольному, то охранники отвечали, что в этом случае штык ему поможет
лучше37.
Об ожесточении межчеловеческих отношений в полной мере свидетельствует произошедший по дороге инцидент с Р. Тизенгаузеном, которого латышский комиссар Веггис (мемуаристы также называют его иную фамилию — Ройкша) в приступе ярости выставил в неотапливаемом тамбуре при температуре минус 20-30 градусов по Цельсию без верхней одежды, обрекая его тем самым на верную смерть. Тизенгаузен же сбил с ног приставленного к нему охранника и на ходу спрыгнул с поезда. Несмотря на открытую по нему стрельбу и падение, он остался жив. По возвращении в Ревель сообщил родственникам депортированных об их судьбе38.
Побег Тизенгаузена произвел весьма сильное впечатление на его товарищей по несчастью. Однако Веггис в полной мере отомстил им за беглеца — сперва угрожал, что расстреляет каждого десятого из арестантов, и приказал Х. фон Брюммеру считать. Тот отказался, сказав, что первый десятый — это он сам. Тогда Веггис оставил заключенных на три дня без
<
еды и фактически без воды, так как жажду заключенные были вынуждены утолять сосульками39.
По прибытии в Красноярск 10 марта 1918 г. заключенных поместили в губернскую тюрьму — «красноярскую Бастилию», по образному выражению Зерафима, по 10-28 человек в одну камеру. С тех пор как революция освободила политических заключенных, она почти год пустовала до прибытия депортированных прибалтийских немцев.
В каждой камере были выбраны старшие, которые подчинялись ланд-рату барону Э. Штакельбергу и Х. фон Брюммеру. Заключенных поднимали между половиной шестого и шестью часами утра для утренней поверки, которую проводили надзиратель и его помощник. Затем заключенные убирали камеры, и по четыре молодых человека от каждой из них отправлялись на кухню за хлебом и водой для плиточного чая.
Арестантам разрешались прогулки по тюремному двору, и во время них никто не препятствовал их общению между собой. В камерах не запрещалось читать книги, как привезенные с собой немецкие, так и русские из тюремной библиотеки, которой руководил «радушный батюшка»40. Кроме того, арестанты выступали перед сокамерниками с «докладами» на разные темы: о путешествиях в Пекин, в Италию и на Кавказ, об охоте на слонов и львов в Британской Восточной Африке, о Восточно-Прусской операции в начале Первой мировой войны, о Моонзундском сражении 16-17.10.1917 г. В качестве тем для докладов также выбирались вопросы, связанные с историей религии, философии, экономики и др., в зависимости от профессио- £ нальной принадлежности и интересов заключенных. При этом докладчику из одной камеры разрешалось читать доклад и для содержавшихся в другой камере и наоборот, таким образом происходил «обмен» докладчиками.
Тюремная охрана, по свидетельству Зерафима, относилась к заключенным несравнимо лучше, чем конвоировавшие их до Красноярска эстонцы. Охранявший тюрьму персонал был более дружелюбным и внимательным и не допускал ничего, что могло бы еще более ухудшить и без того тяжелое положение заключенных. Это Зерафим объяснял свойственным русскому человеку «добродушием». По его мнению, заключенные прибалтийские немцы внушали охранникам уважение. Сначала, однако, некоторые из них приняли заключенных за турков и были довольны, когда убедились, что имеют дело с такими же христианами, как они сами.
О принципиально ином отношении к депортированным прибалтийским немцам в тюрьме среди прочего свидетельствует и тот факт, что, узнав о насилиях со стороны эстонского конвоя по дороге в Красноярск, в частности о его грабеже заключенных, комиссар тюрьмы охарактеризовал это как «свинство». По свидетельству Зерафима, охранники красноярской тюрьмы, имевшие опыт общения с эстонцами и латышами в быту, отзывались о последних далеко не лучшим образом.
Так, знавшие латышей по их колонии в Енисейской губернии, характеризовали последних весьма негативно. Отрицательное же отношение
с
1: к эстонцам — сотрудникам эвакуированного из Ревеля в период Первой ^ мировой войны завода «Двигатель» было еще сильнее, так как местное на-^ селение считало их виновниками пожара 23-24 марта в железнодорожных Ц мастерских41.
:§■ В целом условия заключения в красноярской тюрьме были более мяг-
| кими по сравнению с теми, в которых арестанты содержались в Ревеле. На § какой-то период времени им даже разрешили свободно ходить из камеры ^ в камеру, но вскоре это послабление было отменено якобы из-за протестов ш содержавшихся в тюрьме уголовников.
° В отличие от основной части прибалтийских немцев, депортирован-
® ных в Красноярск, предводителя эстляндского дворянства Э. фон Деллинс-з гаузена вместе с еще 16 арестованными немцами 23 февраля отправили из га Ревеля в Петроград в тюремном вагоне с зарешеченными окнами, пред-| назначавшемся для транспортировки заключенных. Около 10 часов вече-§ ра поезд отъехал от станции у завода «Двигатель» и часто, подолгу оста-£ навливаясь, прибыл наконец через 54 часа в бывшую столицу Российской | империи42.
'I С вокзала заключенных вели через заснеженный Петроград пешком
§ около 8 км до Смольного. По свидетельству Деллинсгаузена, снега на ули-ш цах было так много, что, скорее всего, его не убирали с того момента, как га большевики взяли власть, и заключенным приходилось перебираться че-® рез настоящие снежные горы. В Смольном их разместили в большом зале 5 под охраной латышей, а на следующий день 26 февраля перевели в тюрьму к «Кресты», где заключенные провели три недели.
§ В бывших одиночных камерах длиной 3 м и шириной 2 м поместили
I по двое арестантов, так как тюрьма была переполнена. Деллинсгаузен делил свою камеру с Э. Хассельблатом, который все время заключения вел дневник. Жившие в Петрограде знакомые и родственники высланных дворян в первые дни могли их навещать в «Крестах». Однако вскоре им, как политическим заключенным, эти свидания запретили43.
Тем не менее немецкое общество Петрограда помогало заключенным прибалтийским немцам как могло — знакомые снабжали их деньгами и продовольствием, а они, в свою очередь, делились им со своими сокамерниками, у которых таких знакомств не было. В то время как немецкое отделение Российского Общества Красного Креста за небольшую плату ежедневно присылало обеды для заключенных прибалтийских немцев. Кроме того, пастору Ф. Ферману было разрешено посещать заключенных и провести в «Крестах» богослужение44.
Между тем, 25 февраля 1918 г. немецкие войска вступили в Ревель, и 3 марта был заключен Брестский мирный договор. Его статья VI предусматривала «немедленное» освобождение всех арестованных и высланных в Россию жителей Эстляндии и Лифляндии и их «безопасное» возвращение на родину45.
Опасаясь расстрела заключенных прибалтийских немцев без суда и следствия и возможных внешнеполитических осложнений в связи
с этим, администрация «Крестов» рекомендовала им как можно быстрее искать себе дипломатическую защиту. И таковая была найдена в лице шведской дипломатической миссии в Петрограде46.
Однако возвращение заключенных в Прибалтику оказалось весьма непростой задачей из-за проблем в транспортном сообщении. Ситуацию осложняло и то, что после освобождения из «Крестов» бывшим арестантам пришлось бы жить некоторое время в Петрограде в ожидании возможности уехать, чем вполне могли воспользоваться эстонские красноармейцы и арестовать их по приказу Я. Анвельта.
В конце концов благодаря посредничеству бывшего члена Государственного совета К. фон Шиллинга, встречавшегося с комиссаром юстиции П.И. Стучкой, последний распорядился выпустить из тюрьмы всех эстляндских и лифляндских заключенных, как прибалтийских немцев, так и эстонцев. При этом, чтобы охрана не препятствовала их освобождению, Стучка предоставил свой автомобиль, на котором и вывезли заключенных прибалтийских немцев. Этим он фактически спас их от расправы, тем более что Деллинсгаузена и еще троих дворян ревельский трибунал ранее приговорил к смертной казни47.
Следующие несколько дней до отъезда в Ревель Деллинсгаузен по приглашению посла Швеции в Петрограде генерала Э.Брандштрёма жил в гостинице при шведском посольстве.Освобожденные из «Крестов» прибалтийские немцы и эстонцы 22 марта 1918 г. отправились с Балтийского вокзала в Ямбург под охраной отряда солдат. И, как показали дальнейшие события, £ это была не лишняя предосторожность: в Волосово красноармейцы задержали поезд и требовали их выдачи, однако приставленная к возвращавшимся из-под ареста эстляндцам и лифляндцам охрана не позволила этого сделать.
Железнодорожный мост у Луги был взорван, поэтому из Ямбурга они шли пешком около 25 км до демаркационной линии. Там возвращавшихся из «Крестов» ожидал немецкий отряд и обеспечил им благополучный переход через границу. При этом вместе с Деллинсгаузеном ее удалось перейти и другим представителям прибалтийско-немецкого дворянства, следовавшим из Петрограда в Эстляндию, которые не имели необходимых для этого документов48.
Что же касалось прибалтийских немцев — заключенных красноярской тюрьмы, то 23 марта 1918 г. Швеция как представитель Германии взяла их под свою дипломатическую защиту, а 27 марта они уже были освобождены. Несмотря на это, их отправили 29 марта из Красноярска как «арестованных заложников» по железной дороге под охраной красногвардейцев в Москву. Эта охрана практически полностью состояла из русских — большей частью любезных и обходительных людей, по свидетельству пастора К. фон цур Мюлена, которые совсем по-другому обращались с арестованными, чем сопровождавшие их в Красноярск эстонцы49.
Собственно, возвращавшиеся из ссылки прибалтийские немцы были предоставлены сами себе, охрана мало ими интересовалась. Двери между
с
вагонами, в которых ехали арестованные, были открыты, и никто не препятствовал их общению между собой. Они сами выбрали из своей среды «начальство» и «комендатуру», следивших, как и сами арестованные, за соблюдением дисциплины50.
Из Москвы, куда бывшие заключенные прибыли 10 апреля, в свою очередь, их отправили в Оршу. Там 13 апреля они перешли в немецкую оккупационную зону, и дальнейший их путь в Прибалтику уже пролегал по оккупированной Германией территории.
По дороге из Вильно прибалтийско-немецким политикам — ландрату А.Б. фон Вульфу, Э. фон Штакельбергу, Э. Зерафиму и профессору П.Соколов-ски — далеко не с первой попытки, но все же удалось получить согласие немецких военных властей отправить Вильгельму II телеграмму с благодарностью от лица прибалтийских немцев за вызволение из «сибирской темницы» и возможность вернуться на родину, «освобожденную немецким оружием»51.
Собственно, это был хорошо обдуманный политический шаг — попытка бывших российских подданных заявить о своей лояльности Германии, который в полной мере также свидетельствовал о том, что последняя воспринимается как государство, защитившее и спасшее их от красного террора. Это представление в дальнейшем, в 1920-1930-х гг., когда среди прибалтийских немцев распространялся национал-социализм, имело далеко идущие политические последствия.
Немецкое командование использовало возвращение депортирован-5 ных прибалтийских немцев в пропагандистских целях, в частности для укрепления прогерманских настроений среди немецкого населения Прибалтики. Так, в Вендене, Дерпте и Ревеле возвращавшихся из ссылки торжественно встречали с цветами, с военными оркестрами и речами. Вокзалы этих городов были празднично украшены зеленью и немецкими флагами. Возвращавшихся прибалтийских немцев приветствовали представители немецкой военной администрации, причем непременно исполнялся имперский гимн Германии.
Такая встреча состоялась ранним утром 21 апреля на ревельском вокзале. По воспоминаниям очевидцев, перед вокзалом были расставлены немецкие военные, а на соседней башне Длинный Герман реял немецкий черно-бело-красный имперский флаг. На платформе собрались дамы с букетами весенних цветов. Двери подошедшего поезда открылись, и под музыку немецкого военного оркестра возвращавшиеся из ссылки выходили на перрон. Перед входом в здание вокзала руководитель немецкой оккупационной администрации генерал А. фон Зекендорф лично приветствовал каждого из них. Затем на привокзальной площади состоялся благодарственный молебен52.
По мысли организаторов этой торжественной встречи, она должна была стать для прибалтийско-немецкого населения памятным событием, призванным наглядно показать, что прибалтийские немцы отныне находятся под защитой и покровительством Германии. Вместе с тем для последних
<
оно имело и символический смысл, означавший освобождение от чуждой власти большевиков и единение с Германией.
Следует отметить, что среди части прибалтийских немцев сохранялась память о депортации в 1918 г. и о последующем возвращении в Прибалтику. Так, годовщина этих событий отмечалась 21 апреля в 1928 г., 1933 г. и в 1938 г. Одной из форм коммеморации этой даты стали торжественные благодарственные богослужения.
Эта традиция началась с 22 апреля 1918 г., когда на следующий день после возвращения высланных прибалтийских немцев в Домской церкви — главной церкви эстляндского дворянства — пастор К. фон цур Мюлен, вернувшийся вместе с другими депортированными из Сибири, отслужил такое благодарственное богослужение53.
Десятилетие депортации отмечалось в 1928 г. торжественной церковной службой, также совершенной фон цур Мюленом. Вечером того же дня состоялось общественное собрание в здании «Акционерного клуба», в котором участвовали депортированные в 1918 г. и находившиеся тогда под арестом в минном складе женщины. |
Для участия в этом вечере памяти приехали прибалтийские немцы — ■§ рижане, высланные в 1918 г. из Лифляндии. Кроме того, покинувшие При- § балтику жертвы этой депортации прислали телеграммы по случаю памятной даты. Все это в полной мере свидетельствовало о том, что часть прибал- га
Ш
тийских немцев объединяла общая память о негативных переживаниях, $
связанных с высылкой в 1918 г. 5
<1
С германской оккупацией Лифляндской и Эстляндской губерний в двадцатых числах февраля — начале марта 1918 г. аресты прибалтийских немцев прекратились и депортированные из их числа, благодаря личному вмешательству Вильгельма II, были возвращены обратно в Прибалтику. Это обстоятельство имело для прибалтийских немцев в психологическом отношении весьма серьезное значение.
Прежде всего осознание того, что своим спасением они обязаны немецким войскам, вызывало у части прибалтийских немцев прежде неизвестное им чувство предопределенного судьбой единения с Германией54. В то время как депортация 1918 г. четко закрепила в сознании прибалтийских немцев восприятие «большевизма» как угрозы самому их существованию.
Это представление еще более укрепили события, последовавшие за выводом в ноябре 1918 г. германской армии из Прибалтики, в частности вспыхнувший с новой силой красный террор, среди жертв которого вновь оказались прибалтийские немцы.
Личный опыт пережитого красного террора, а также участия в составе «Балтийского ландесвера» и «Балтийского полка» в боевых действиях против Красной армии в Прибалтике в 1918-1919 гг. привнесли стойкий
* * *
s
ч
антибольшевизм в сознание и идеологию части прибалтийских немцев. Вместе с тем служба в «Балтийском ландесвере» с бывшими солдатами и офицерами германской армии, воевавшими в немецком Добровольческом корпусе (Freikorps), способствовала возникновению у прибалтийских немцев принципиально новых отношений с Германией, а также появлению фронтового товарищества и корпоративных связей у участников этих военных формирований.
Таким образом, эстонские и латышские большевики, желая радикально покончить с «классовым угнетением» своих земляков, выслали их «угнетателей» — прибалтийских немцев в Сибирь, и этими необдуманными действиями они не только еще более обострили межнациональные отношения в Прибалтике, но и подготовили почву для распространения в 1920-1930-х гг. национал-социализма среди части прибалтийских немцев.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Baggo von L. Der 21. April 1918. Riga, [б. д.].
2. Bodisco T. von. Versunkene Welten. Weissenborn, 1997.
3. Dellingshausen E. von. Kodumaa teenistuses. Tallinn, 1994.
4. Margarethe von Wrangell. Das Leben einer Frau 1876-1932 / dargestellt von W. Andronikow. München, 1935.
< 5. Mühlen K. von zur. Gott ist uns begegnet. Reval, 1918.
| 6. Seraphim E. Nach Sibirien verschleppt. Dorpat, 1918.
ra 7. Stackelberg-Sutlem E. von. Aus meinem Leben. Hannover — Döhren, 1964.
8. Taube A. von, Thomson E, Garleff M. Die Deutschbalten — Schicksal und Erbe einer eigenständigen Gemeinschaft // Die Deutschbalten, hrsg. von W. Schlau, München 2001.
9. Андреева Н.С. «Во имя своего прошлого, во имя всегдашней верности...» (Балтийские рыцарства и российское правительство. Из истории взаимоотношений 1914-1917 гг.) // Русское прошлое. 1998. Кн. 8.
10. Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и Первая мировая война // Проблемы социально-экономической и политической истории России XIX-XX века. Сб. статей памяти В.С. Дякина и Ю.Б. Соловьева. СПб., 1999.
11. Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и российская правительственная политика в начале XX в. СПб., 2008.
12. История Эстонской ССР. Т. 2. Таллин, 1966.
13. Минник Т. Белый и красный террор во время Освободительной войны в Эстонии // Россия и Прибалтийский регион в XIX-XX в. М., 2012.
14. Мирный договор между Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией с одной стороны и Россией с другой. [Б. м., б. д.].
15. Очерки экономической истории Латвии 1860-1900 / Под ред. М.И. Козина. Рига, 1972.
ч
16. Революция, гражданская война и иностранная интервенция в Эстонии (1917-1920) / сост. Х. Арумяэ и др. Таллин, 1988.
17. Ренников А.М. Минувшие дни. New York, [1954]. С. 255.
LIST OF SOURCES AND LITERATURE
1. Andreeva, N.S. (1998), "For the sake of the past, for usual fidelity..." (Baltic knights and Russian government. From history of relationship of 1914-1917)" ["Vo imya svoego proshlogo, vo imya vsegdashnej vernosti..." (Baltijskie rycarstva i rossijskoe pravitel'stvo. Iz istorii vzaimootnoshenij 1914-1917 gg.)" Russkoe proshloe. Kn. 8.], Russian past, Lb. 8.
2. Andreeva, N.S. (1999), "Baltic Germans and World War I", Problems of social and economic and political history XIX-XX of Russia of a century. Collection of articles of memory of V. S. Dyakin and Yu. B. Solovyov ["Pribaltijskie nemcy i Pervaya mirovaya vojna", Problemy social'no-ehkonomicheskoj i politicheskoj istorii Rossii XIX-XX veka, Sb. statej pamyati V.S. Dyakina i YU. B. Solov'eva]. SPb.
3. Andreeva, N.S. (2008), "Baltic Germans and the Russian government policy at the beginning of the 20th century" ["Pribaltijskie nemcy i rossijskaya pravitel'stvennaya politika v nachale XX v."], SPb.
4. Arumyae, H., sost. (1988), Revolution, civil war and foreign intervention in Estonia (1917-1920), sost. H. Arumyae, etc. [Revolyuciya, grazhdanskaya vojna i inostrannaya intervenciya v EHstonii (1917-1920) /sost. H. Arumyaeh i dr.], Tallinn.
5. Baggo, von L. (1918), Der 21, April, Riga.
6. Bodisco, T. von. (1997), Versunkene Welten, Weissenhorn. <
7. Dellingshausen, E. von. (1994), Kodumaa teenistuses, Tallinn. |
8. History of the Estonian SSR. T. 2. (1966), [Istoriya Estonskoj SSR. T. 2.], Tallinn. |
9. Kozin, M.I., ed. (1972) Sketches of economic history of Latvia 1860-1900, Under the editorship of M.I. Kozin [Ocherki ehkonomicheskoj istorii Latvii 1860-1900, Pod red. M.I. Kozina] Riga.
10. Minnik, T. (2012), «White and red terror during the Liberating war in Estonia», Russia and Baltic region in XIX-XX ["Belyj i krasnyj terror vo vremya Osvoboditel'noj vojny v EHstonii"], Moscow.
11. Mühlen, K. von zur. (1918), Gott ist uns begegnet, Reval.
12. Rennikov, A.M. (1954), Last days [Minuvshie dni], New York.
13. Seraphim E. (1918), Nach Sibirien verschleppt, Dorpat.
14. Stackelberg-Sutlem E. von. (1964), Aus meinem Leben, Hannover — Döhren.
15. Taube A. von, Thomson E., Garleff M. (2001), „Die Deutschbalten — Schicksal und Erbe einer eigenständigen Gemeinschaft", Die Deutschbalten, hrsg. von W. Schlau, München.
16. The peace treaty between Germany, Austria-Hungary, Bulgaria and Turkey on the one hand, and Russia with another. (W. d.), [Mirnyj dogovor mezhdu Germaniej, Avstro-Vengriej, Bolgariej i Turciej s odnoj storony, i Rossiej s drugoj], W.p.
17. Wrangell, Margarethe von. (1935), Das Leben einer Frau 1876-1932, dargestellt von W. Andronikow, München.
2 1 Подробно об этом см.: Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и российская правительственная
0
политика в начале XX в. СПб., 2008. С. 76-79.
2 Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и российская правительственная политика в начале XX в.
m
С. 264.
ю 3 История Эстонской ССР. Т. 2. Таллин, 1966. С. 351; Очерки экономической истории Латвии
1 1860-1900 / Под ред. М.И. Козина. Рига, 1972. С. 292-293. га
^ 4 Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и российская правительственная политика. С. 134.
о
d 5 Подробно об этом см.: Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и российская правительственная ш
g. политика. С. 220-238; Она же. Прибалтийские немцы и Первая мировая война // Проблемы
£ социально-экономической и политической истории России XIX-XX в. СПБ., 1999. С. 461-473.
6 Подробно об этом см.: Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и Первая мировая война // Про-
15 блемы социально-экономической и политической истории России XIX -XX века. Сб. статей га
памяти В.С. Дякина и Ю.Б. Соловьева. СПб., 1999. С. 461-473.
2 7 Ренников А.М. Минувшие дни. New York, [1954]. С. 255. ? 8 Там же. С. 254.
Ч х С
Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и российская правительственная политика. С. 221.
9
10 Там же. С. 222.
11 Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и Первая мировая война. С. 467-468.
12 Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и российская правительственная политика. С. 225.
13 Андреева Н.С. «Во имя своего прошлого, во имя всегдашней верности...» (Балтийские рыцарства и российское правительство. Из истории взаимоотношений 1914-1917 гг.) // Русское прошлое. 1998. Кн. 8. С. 203-214.
14 Андреева Н.С. «Во имя своего прошлого...» С. 207-208.
15 Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и российская правительственная политика. С. 229.
16 Минник Т. Белый и красный террор во время Освободительной войны в Эстонии // Россия и Прибалтийский регион в XIX-XX вв. М., 2012. С. 63-64.
17 Dellingshausen E. von. Kodumaa teenistuses. Tallinn, 1994. Lk. 175.
18 Революция, гражданская война и иностранная интервенция в Эстонии (1917-1920) / Сост. Х. Арумяэ и др. Таллин, 1988. С. 350; Taube A. von, Thomson E., Garleff M. Die Deutschbalten — Schicksal und Erbe einer eigenständigen Gemeinschaft // Die Deutschbalten, hrsg. von W. Schlau, München 2001. S. 83; Seraphim E. Nach Sibirien verschleppt. Dorpat, 1918. S. 7.
19 Революция, гражданская война и иностранная интервенция. С. 350-351; Taube A. von, Thomson E., Garleff M. Op. cit. S. 84.
20 Seraphim E. Op. cit. S. 7.
21 Ibid. S. 8.
22 Ibid. S. 9-10.
23 Ibid. S. 10, 12.
24 Bodisco T. von. Versunkene Welten. Weissenhorn, 1997. S. 318.
25 Margarethe von Wrangell. Das Leben einer Frau 1876-1932 / dargestellt von W. Andronikow. München, 1935. S. 231.
26 Ibid. S. 232.
27 Ibid. S. 232.
28 Ibid. S. 233.
29 Bodisco T. von. Op. cit. S. 320.
30 Ibid. S. 320. 'l
31 Seraphim E. Op. cit. S. 18. ^
32 Андреева Н.С. Прибалтийские немцы и Первая мировая война. С. 469, 471. л
33 Dellingshausen E. von. Lk. 181. S.
34 Ibid. Lk. 180. J.
35 Seraphim E. Op. cit. S. 27-28. £
36 Ibid. S. 31, 33. !=
ra
37 Ibid. S. 38, 40; Mühlen K. von zur. In Gottes Hand. Reval, 1918. S. 25. ü
38 Stackelberg-Sutlem E. von. Aus meinem Leben. Hannover — Döhren, 1964. S. 52. ^
39 Ibid. S. 52. g-
ü
40 Seraphim E. Op. cit. S. 42, 45.
t-
41 Ibid. S. 46-47.
.o
42 Dellingshausen E. von. Op. cit. Lk. 179, 181. и
43 Ibid. Lk. 182. *
44 Ibid. Lk. 183. 3
J
45 Мирный договор между Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией с одной стороны, jj
х
и Россией с другой. [Б. м., б. д.]. С. 5-6. ¡и
46 Dellingshausen E. von. Op. cit. Lk. 184. jj
47 Ibid. Lk. 185. ь
48 Ibid. Lk. 186-187.
49 Seraphim E. Op. cit. S. 60; Mühlen K. von zur. Gott ist uns begegnet. Reval, 1918. S. 44. ............
50 Mühlen K. von zur. Op. cit. S. 44. g
51 Seraphim E. Op. cit. S. 63. ®
52 Baggo von L. Der 21. April 1918. Riga, [б. д.]. S. 1. <
53
53 Mühlen K. von zur. Op. cit. S. 64. |
ra
54 Taube A. von, Thomson E,, Garleff M. Op. cit. S. 84. ¡¡j
4
АНДРЕЕВА НАТАЛИЯ СЕРГЕЕВНА— доктор исторических наук, старший научный сотрудник Библиотеки Российской академии наук, г. Санкт-Петербург ([email protected]). Россия.
