CC BY
120
ИСТОРИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2011. № 1. С. 123-131.
УДК 94
Т.И. Хрипаченко
Центрально-Европейский Университет (Будапешт)
«АВТОНОМИЯ» И «ФЕДЕРАЦИЯ» В ДЕБАТАХ ЛИБЕРАЛОВ И УКРАИНСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ ПО «УКРАИНСКОМУ ВОПРОСУ»
Рассматриваются дебаты об автономии между представителями кадетской партии и деятелями украинского национального движения. Первые допускали для украинских губерний возможность территориальной автономии, тогда как последние стремились к автономии в «этнографических границах». Первоначально соглашения между сторонами носили тактический характер, а позднее выявились принципиальные разногласия. Кроме того, попытки договориться с «украинцами» приводили к угрозе раскола в самой кадетской партии.
Ключевые слова: автономия, федерация, этнографические границы, кадетская партия.
В дебатах об «украинском вопросе» можно выделить две взаимосвязанные, но различные темы. Одна из этих тем предполагала, что под вопросом находится существование украинского народа (украинской национальности) как особого, отличного от русского народа сообщества. В этом отношении «украинский вопрос», как и «белорусский», контрастировал с другими национальными вопросами в Российской империи, поскольку существование соответствующих других народов не ставилось под сомнение. В практической плоскости этот вопрос касался допущения «украинского» или «малороссийского» языка в сферу общественной и государственной жизни и необходимости образовательных учреждений, преподавание в которых велось бы на этом языке.
Другая тема, обсуждавшаяся в рамках «украинского вопроса», касалась требования национально-территориальной автономии, выдвигавшегося «украинскими» группами. Это требование вызывало негативную реакцию со стороны центральных органов главной либеральной партии (кадетов), но получало положительный отклик со стороны членов её региональных украинских организаций.
Перипетии взаимоотношений либералов и умеренных украинских» националистических групп во многом были обусловлены тем, что стоявшие перед ними задачи были различны. Условно можно выделить следующие три уровня риторических манипуляций. Во-первых, существовал язык для выражения идеального состояния, которое должно было быть достигнуто в будущем. Представления об этом состоянии отличались для украинцев и кадетов, хотя и предполагалось, что некий компромисс на этом уровне может быть достигнут. Второй уровень касался происходивших в узком кругу переговоров лидеров о совместных тактических действиях. На этом уровне довольно легко бы-
© Т.И. Хрипаченко, 2011
ло договориться о вопросах, касавшихся языка и развития украинской народности. Наконец, третий уровень касался публичных высказываний, обращенных к широкой аудитории. В этом отношении существовало противоречие. Лидеры украинцев, находившиеся вне официальной политики, были заинтересованы в том, чтобы обозначать свою позицию как более радикальную, поскольку они подвергались критике со стороны украинцев, находившихся за рубежом, в частности в Австро-Венгрии, за свои чрезмерные уступки и измену «украинскому национальному делу»
[1]. Лидеры кадетов стремились к тому, чтобы их предложения, касавшиеся вопросов о языке и оглашаемые с трибуны Государственной думы, выглядели убедительно и способны были привлечь на их сторону колеблющихся депутатов центра. Молчаливое согласие с требованиями украинцев об автономии могло создать препятствия для достижения этой цели. В то же время прямые выступления кадетских ораторов против автономии ставили под угрозу тактический союз с украинцами, поэтому кадеты, вынужденные молчать, были заинтересованы в том, чтобы и украинцы смягчили свою воинственную автономистскую риторику.
«Украинский вопрос» в политических дискуссиях в Российской империи в начале XX века
На идеологической сцене начала ХХ века проект создания «украинской нации» постепенно приобретал всё более заметную роль. После 1905 г., когда фактически были отменены запретительные меры Эмско-го указа [2] и провозглашена свобода создания общественных и политических объединений, участники националистических групп в Малороссии получили возможность более тесно взаимодействовать со своими товарищами из Австро-Венгрии, которые обладали опытом политической деятельности в сравнительно свободных условиях австрийской Галиции. Другим существенным обстоятельством стало признание в 1905 г. Императорской Академией наук, по инициативе авторитетного филолога А.А. Шахматова, самостоятельности украинского языка по отношению к русскому. И, наконец, в 1910 г., также по инициативе Шахматова, М. Грушевскому была присуждена престижная Уваровская
премия за второе издание «Очерка истории украинского народа» [3], подвергшего сомнению устоявшийся в России нарратив о преемственности истории Московского царства по отношению к истории Киевской Руси [4].
Развитие украинского национализма неизбежно ставило под вопрос укоренившиеся в образованном русском обществе представления о природе «русского народа». Последний, в воображении большинства образованных людей, играл роль организующего ядра всей империи [5]. Поэтому дискуссии по «украинскому вопросу» болезненно задевали национальное самосознание русских, великороссов по происхождению, ставя под сомнение привычные для них идеи единства «большой русской нации», состоящей из трех этнографических «племен».
Обсуждение «украинского вопроса» в русской среде осложнялось его неизбежной политизацией. Это было связано с тем, что процесс создания «украинского народа» как культурной общности происходил почти одновременно с формированием национализма как политического движения, выдвинувшего требование «автономии». В результате вопросы свободного развития языка и культуры понимались оппонентами украинства как своего рода «прикрытие» для чисто политических требований. Кроме того, то обстоятельство, что «украинский народ» в том виде, в котором он конструировался националистами, оказывался проживающим по обе стороны границы между империями Габсбургов и Романовых, давало легкую возможность обвинять деятелей украинского движения в пособничестве экспансионистским планам соседней империи. Даже друзья «украинской культуры» среди деятелей российского «освободительного движения», отстаивая права «украинской народности» на свободное культурное развитие, с подозрением относились к идее автономии, устроенной по этнографическому принципу, видя в ней попытку расколоть единое политическое пространство России [6].
«Украинский вопрос» и партия кадетов: формирование общей позиции
Как формировалась позиция по вопросу об автономии Украины внутри ор-
ганизационного ядра будущей кадетской партии? Здесь в роли ведущего теоретика по национальному вопросу выступил Федор Кокошкин. После оглашения проекта «Основных законов Российской империи» на съезде земских и городских деятелей 6-8 июля 1905 г. представителями организационного бюро было предложено разослать данный проект во все земские и городские управы с просьбой созвать для его обсуждения местные совещания и сообщить бюро их заключения [7].
В ответ на высказанное бюро предложение в течение двух месяцев от национальных групп поступило множество писем с проектами административнотерриториального переустройства империи. От украинских групп было получено три проекта. Один из них принадлежал Украинской демократической партии. В этом проекте, в частности, говорилось: «Основой государственного порядка в России мы признаем федеративное начало государственного устройства, органически построенного на этнически-терри-ториальном принципе» [8]. В проекте
также содержался раздел «Автономия Украины», в котором говорилось, что «Украина имеет свое особое и самостоятельное представительное правление с законодательной властью в пределах автономной территории, осуществляемой в украинской народной раде (сейме) с исполнительными при ней органами». Судя по этому проекту, представители Украинской демократической партии предполагали весьма широкое понимание «автономии», которая больше напоминала идею союза государств, так как оставляла в ведении центральных органов только вопросы внешней политики. Такая «автономия» превосходила по своему объему даже особые права Финляндии в составе Российской империи.
Другой проект, направленный из Черниговской губернии [9], носил более умеренный характер и предполагал, что «за местностями, отличающимися национальными, экономическими и бытовыми особенностями, должно быть признано право на автономию, пределы и формы которой должны быть выработаны представителями тех местностей... и утверждены всероссийским законодательным собранием» [10].
Наконец, третий проект, составленный одним из членов бюро, также пред-
полагал областное самоуправление, компетенция которого определялась конституцией. При этом в областях с разнородным национальным составом предполагалось установление областного представительства на основах пропорционального представительства каждой национальности [11].
Реакция организационного бюро съезда земских деятелей на эти предложения была изложена в докладе Ф.Ф. Кокошкина на съезде земских и городских деятелей 12 сентября 1905 г.
Прежде всего, Кокошкин призывает различить национальный и областной вопросы [12]. По его мнению, требование областной автономии может возникнуть и независимо от национальных стремлений, в силу отдаленности от центра или особых бытовых условий, как, например, в Сибири.
Национальный вопрос, взятый отдельно от областного, Кокошкин сводит к идеям о равноправии граждан вне зависимости от национальности, о свободном развитии национальных культур и о равноправии местных языков в образовательных и государственных учреждениях.
Более сложным является вопрос об областной автономии. Для центральных российских областей Кокошкин считает достаточным расширение компетенции органов местного самоуправления и возможность создания союза губернских земств «для совместного осуществления общих задач через общие органы» [13]. На окраинах России вопрос об областной автономии «осложняется и обостряется национальными стремлениями и живущими в населении воспоминаниями о прежней политической самостоятельности». Ко-кошкин не выступает в принципе против идеи областной автономии. Он, однако, противопоставляет принципиальную допустимость подобного устройства государства и попытки его немедленного практического осуществления. В отличие от государств Запада, где подобные автономные единицы существовали и имели определенные границы «в момент определения их отношения к целому», в России границы подобных областей должны будут устанавливаться заново. В результате могут возникнуть разногласия по вопросу о пределах и формах автономии и в особенности о границах автономных областей. Это, по мнению Кокошкина, может усилить национальную рознь. Кроме того,
в настоящий момент известны лишь требования отдельных общественных групп и партий, а не желания самого населения. Искусственное деление России на автономные области, таким образом, может привести российское освободительное движение к тому, что случилось в 1848 г. в Австрии, где борьба национальностей привела «к полной победе абсолютизма над разъединенными общественными силами» [14]. На основании подобных соображений Кокошкин приходит к мысли о том, что вопрос об областной автономии может быть решен лишь после общего политического освобождения. Вместе с тем, как только в России будут обеспечены конституционные права граждан и установлено демократическое народное представительство, «немедленно должен быть открыт законный путь для образования автономных областей, по мере выяснения их естественных границ и потребности в автономии местного населения (курсив оригинала. - Т.Х.)» [15].
Можно отметить, что проект Кокош-кина в целом идет навстречу требованиям окраинных национальностей, т. е. не отвергает идею областной автономии, построенной по национальному принципу. Осуществление этой идеи, однако, относится в неопределенное будущее, когда будет достигнута победа конституционного и демократического строя. Удовлетворение требований национальных групп, в частности, украинских, ставится в зависимость от того, удастся ли этим группам продемонстрировать массовую поддержку своих требований. Кроме того, по сравнению с украинскими проектами, где «автономия» означает по существу самостоятельность во внутренних делах, а термин «федерация» отсылает к идее равноправия наций, у Кокошкина эти термины приобретают юридический смысл, выражая разные степени обособленности самоуправляющихся областей по отношению к центру [16].
В целом сформулированное Ф. Кокош-киным в общих чертах решение национального вопроса в Российской империи было отражено в программе Конституционно-демократической партии, учрежденной на съезде 12-18 октября 1905 г. Здесь под номером 24 был включен пункт, в котором говорилось, что после установления в России прав гражданской свободы дол-
жен быть открыт правомерный путь для установления местной автономии и областных представительных собраний, обладающих правом участия в осуществлении законодательной власти [17]. Такое расплывчатое обоснование возможности дальнейшего определения автономного статуса создавало простор для маневра как для руководства кадетской партии, так и для различных национальных групп, стремившихся к сотрудничеству с кадетами.
Автономия как форма национального
самоопределения:
позиция М.С. Грушевского
Если кадетские теоретики старались развести вопрос о правах национальностей и о формах местного областного самоуправления, то Грушевский, выдвинув лозунг национально-территориальной автономии, наоборот, соединял эти два вопроса в один. При этом территориальность оказывалась лишь одним из аспектов национальности. Воззрения Грушевского периода 1905-1907 гг. наиболее полно выражены в серии статей, публиковавшихся на русском языке в журнале «Украинский вестник» за 1906 г. и перепечатанных позже в сборнике «Национальный вопрос и автономия» (1907 г.).
В первой из статей, «Национальный вопрос и автономия», в «Украинском вестнике» № 1 Грушевский начинает свое рассуждение с требования свободного развития «национальной жизни всех народностей», но, в отличие от Кокошкина, понятие «национальное» далеко не исчерпывается для Грушевского свободным развитием языка и культуры. Речь для него идет об экономике, общественной жизни и политике. Возможности для осуществления национальных требований в этих сферах жизни дает, по Грушевскому, только «организация самоуправления в национальных территориях, определяемых их национальными границами» [18]. Иначе говоря, «свобода существования и развития» для национальности может быть обеспечена только в том случае, когда гарантировано «самоуправление национальных территорий везде, где известная национальность является преобладающей на некоторой сплошной территории, определяемой национальными границами».
Грушевский видит проблему размежевания территории со смешанным насе-
лением, но считает, что «тщательное определение национальных границ в весьма значительной степени сократит пространство таких смешанных территорий»
[19]. Права оставшихся меньшинств могут быть защищены специальными законами. И если Кокошкин пропагандирует лозунг «Сначала освобождение всей России, а потом удовлетворение национальных требований», то лозунг Грушевского является прямо противоположным: «Гарантируйте права национальностей, и тогда мы примем участие в общей освободительной борьбе и не будем отвлекаться на защиту наших особых прав».
В другой статье, «Наши требования», опубликованной в № 5 «Украинского вестника», Грушевский более четко формулирует конкретные меры, которые он считает необходимыми для обеспечения условий развития украинской «национальности». Важно при этом, что Грушевский считает эту «национальность» уже существующей и вполне сформировавшейся [20]. Он полагает, что общеимперская конституция должна «обеспечить такой порядок, при котором экономические средства края, за исключением справедливого участия в общегосударственных издержках, обращались бы на удовлетворение потребности местной культурной и экономической жизни» [21]. Более того, он требует, чтобы и в армии была устранена «искусственная перетасовка этнографических элементов». По мнению Грушевского, должны быть «созданы такие условия, чтобы отбывание военной службы происходило как можно ближе к родине или к местопребыванию солдат, а не в далеких краях, в совершенно чуждых климатических и бытовых условиях» [22].
По существу, «автономия» Грушевского предполагает создание независимой финансовой системы, выплачивающей только определенный законами налог на содержание общегосударственных учреждений, и самостоятельной армии.
Такого рода «автономия» очень сильно отличается от того, что понимал под этим термином Кокошкин (местный сейм и законодательство), и напоминает некое государство в государстве. Но если ограничиться рассмотрением лишь перечисленных статей, то создается впечатление, что речь идет всего лишь о каком-то местном самоуправлении, построенном по этнографическому принципу, полномочия ко-
торого Грушевский хочет расширить как можно шире, оставаясь при этом в пределах государственного единства всей России. Это впечатление, однако, исчезает при знакомстве с центральной статьей этого цикла, озаглавленной «Единство или распадение России». Здесь, в пылу полемики с российскими централистами, Грушевский, кажется, отбрасывает все стыдливые умолчания и называет вещи своими именами. Он утверждает в этой статье, что «полная самостоятельность и независимость является последовательным, логическим завершением запросов национального развития и самоопределения всякой народности, занимающей определенную территорию и обладающей достаточными задатками и энергией развития» [23]. Политическая самостоятельность, по Грушевскому, является «наибольшей гарантией полного и нестесненного национального развития, обеспечением от эксплуатации экономических и культурных сил народности на чуждые ей цели чужим государственным строем» [24]. Поэтому, по мнению Грушевского, народы «от стремлений к созданию собственного государства может удерживать только сознание, что принадлежность к данному государственному союзу дает слишком осязательные выгоды и удобства» [25].
Можно заметить, что эта статья Грушевского удостоилась обширных цитат в книге С.Н. Щеголева, известного разоблачителя «украинского сепаратизма» [26]. В самом деле, такая постановка вопроса позволяла говорить о том, что позиция Грушевского, по существу, сводится к требованию национальной независимости, и лишь после удовлетворения этого требования нация может рассмотреть вопрос о вхождении в тот или иной выгодный для нее государственный союз.
«Взаимное перевоспитание» Грушевский vs Милюков
Одним из наиболее значительных событий, связанных с обсуждением «украинского вопроса», стали так называемые «украинские дни» в Государственной думе в феврале 1914 г. Эти дебаты были инициированы запросом группы депутатов, кадетов и трудовиков к правительству, точнее к Председателю Совета министров и министру внутренних дел, «по поводу запрещения предстоящего чествования памяти поэта Шевченко». Обсуждению вопроса в
Государственной думе предшествовала поездка П.Н. Милюкова в Киев для встречи с Грушевским и его товарищами по ТУПу и киевскими кадетами [27].
Нужно отметить, что обсуждение в Думе происходило в изменившихся политических условиях. Характерное для Третьей Думы наступление справа, которое вело правительство Столыпина, опираясь на октябристское большинство и группу русских националистов, сменилось примерным равновесием сил. В Думе стал намечаться союз умеренных партий, который мог включить в себя кадетов, прогрессистов и даже часть октябристов. Эта группа, которая была близка к формированию левого центра (в отличие от правого центра в Третьей Думе) по многим вопросам входила в конфронтацию с правительством. Последнее, в свою очередь, опираясь на поддержку правых и самого царя, всё чаще стремилось решать важные государственные вопросы помимо Думы, что вызывало неудовольствие даже у депутатов центра [28]. Обсуждение «украинского вопроса» стало одним из проявлений нового соотношения сил, попыткой объединить левую и умеренную часть Думы в общем противостоянии политике правительства, шедшей на поводу у правых русских националистов.
Запрет украинских торжеств по поводу юбилея Шевченко был инициирован письмом правительству членов Клуба русских националистов в Киеве во главе с А.И. Савенко, в котором содержались обычные обвинения украинцев в сепаратистской деятельности в пользу Австро-Венгрии. «Украинцы», развернувшие по всей Малороссии агитацию и сбор средств на празднование юбилея, обратились за поддержкой к трудовикам и кадетам. Контакты с последними были уже давно налажены, в особенности в Киеве, где обе стороны вели совместную предвыборную кампанию. Милюков, предвидя бурное обсуждение в Думе и воспользовавшись приглашением киевских членов своей партии, решил лично встретиться с Грушевским и его группой и для этого спешно выехал в Киев.
Благодаря дневнику Е. Чикаленко известны подробности этой встречи. На ней присутствовало 10 представителей ТУП и
10 кадетов, из которых семеро были «украинцами». Первым выступил Грушев-
ский, который заявил, что «мы, сознательные украинцы, за незначительными исключениями, объединяемся на принципе парламентаризма, автономии Украины и федеративного строя российского государства: из чего уже ясно видно, что мы не сепаратисты, не имеем никаких намерений отделяться от российского государства и все заверения правой прессы, что мы втайне имеем сепаратистские намерения и пользуемся германскими марками и австрийскими кронами, есть сущая клевета» [29]. После Грушевского выступали другие украинцы, приводя факты, характеризовавшие успехи украинского движения и безуспешные попытки правительственных преследований. Милюков тщательно записывал всё сказанное и часто переспрашивал выступающих, чтобы уточнить те или иные детали. Очевидно, он намеревался использовать эти данные в своей речи, что впоследствии и произошло.
По окончании украинских речей Милюков заявил, что ему нечего сказать по поводу конкретных данных, которые он тщательно записал, но он чувствует необходимость ответить на программные заявления Грушевского. Милюков подчеркнул, что он решительно не может согласиться ни с автономией Украины, ни с федеративным устройством России. По мнению Милюкова, федеративное переустройство России может привести к её распаду [30]. В характерной для него профессорской манере Милюков назидательно заявил, что украинцы неправильно понимают «федерацию», которая является способом объединения, а не разъединения. Американские Штаты и Германские государства, прежде независимые, образовали федерации в процессе своего объединения. Украинцы же хотят создать федерацию, раздробив единое государство. Милюков выразил опасение, что эта идея повредит самим украинцам, поскольку настроит против них даже и прогрессивную российскую общественность [31].
Речь Милюкова вызвала горячий отпор со стороны Грушевского, который заявил, что борьба за автономию была лозунгом украинцев, начиная с общества «Соединенных славян» и до настоящего времени, и этот лозунг вовсе не означает стремление к распаду России, а, наоборот, должен укрепить её целостность (сле-
дует заметить, что примерно то же самое говорил о федерации, без применения к случаю Украины, Кокошкин в 1905 г.). Милюков ответил уклончиво, сказав, что при таком понимании «федерации» кадеты, возможно, согласятся с украинцами, но сейчас он этот вопрос обсуждать не может, за недостатком времени. Под конец Милюков заявил, по свидетельству Чикаленко, «что он собственно никогда не был противником украинского самоопределения, а теперь, после выслушанной информации, тем более, но украинские идеалы так отдаленны, что о них реальным политикам не стоит спорить» [32].
Заметка в дневнике Чикаленко за 16 февраля 1914 г. оканчивается фразой, которую можно привести без перевода, ради её характерности: «Коли закінчилася нарада (встреча), то ми сміючись говорили один одному, що Мілюкова начинили так, що він не знати як і в думські двері просунеться» [33].
Дебаты в Думе, происходившие с перерывами в течение четырех заседаний с
11 по 26 февраля 1914 г., выявили разброс мнений среди депутатов, причем, что характерно, позиция правых не получила решительной поддержки большинства.
Милюков, учитывая сложившуюся в Думе ситуацию, использовал довольно изощренную риторическую стратегию. С одной стороны, он доказывал законность стремления украинцев защитить свой язык и культуру и отстаивал ту точку зрения, согласно которой сепаратистские стремления, если таковые имеют место, являются реакцией на полицейские преследования. С другой стороны, Милюков решительно отмежевался от украинских требований автономии и федерации и даже назвал их «опасными» для государственного единства России, хотя и заявил, что понимает психологические причины возникновения подобных требований [34].
Итогом обсуждений в Государственной думе стало принятие запроса большинством голосов, хотя и в отредактированном виде. Таким образом, риторика Милюкова, обращенная к депутатам центра, принесла свои плоды. Попытки правых убедить большинство Думы в том, что всё украинское движение является плодом «австрийской интриги», потерпели провал. В то же время речь Милюкова вызвала протест среди самих украинцев [35].
В довольно дипломатической форме этот протест выразил Грушевский, который в своем письме Милюкову от 4 марта 1914 г., признавая в целом положительное значение речи Милюкова в Думе, указал и на некоторые свои несогласия с оратором, а вернее, с избранной им тактикой. Не отрицая права Милюкова иметь свою позицию по вопросу об автономии и федерации, Грушевский указывал, что его публичная полемика с украинцами в Думе только дает аргументы общим врагам украинцев и кадетов. Грушевский напомнил Милюкову собственные слова последнего, произнесенные во время киевской встречи: «Зачем мы, друзья, будем ссориться и давать пищу для наших будущих врагов» [36].
Дальнейшее обсуждение «украинского вопроса» представителями украинцев во главе с Грушевским и членами Петербургского отделения ЦК, включая Милюкова, Кокошкина, Родичева, Вернадского и др., происходило во время партийной конференции кадетов в Петербурге с 23-25 марта 1914 г. В стенограмме заседания ЦК от 22 марта 1914 г. сохранилось следующее упоминание: «Лично П.Н. Милюков полагал, что, если украинцы будут демонстративно настаивать на своих широких требованиях, от них придется отгораживаться» [37]. На встрече с украинцами, состоявшейся 24 марта 1914 г., обе стороны сделали ряд принципиальных заявлений, причем дошло до того, что киевские члены кадетской партии угрожали выйти из партии, если ЦК не прислушается к их нуждам [38].
После ряда речей, выражавших точки зрения обеих сторон, причем кадеты не шли дальше уступки, предложенной Ко-кошкиным и состоявшей в «широком местном самоуправлении на Украине (не в связи с нынешними губерниями)» [39], Грушевский выразил опасение «не всуе ли трудились здесь собравшиеся, нисколько не подвинувшись вперед с занятых позиций» [40]. После дальнейшего обмена мнениями общую точку зрения большинства собравшихся выразил В. И. Вернадский, который «. находил, что в настоящем совещании вопрос поставлен не на надлежащую плоскость. Желательна постановка более реальных вопросов, чтобы мог быть определен общеполитический минимум или максимум требований. А пока он, как и говоривший раньше А. М. Колю-
бакин, предложил бы выразить пожелание, чтобы П.Н. Милюков не выступал с отрицанием автономии и федерализма во избежание возможного глубокого раскола в партии к.-д.» [41].
Содержание обсуждений, описанных выше, говорит о том, что при всем желании украинцев и кадетов сотрудничать в реализации украинской «программы минимум», союз между обеими сторонами оставался тактическим, направленным против общего врага - русских правых националистов и «реакционного» правительства. В то же время между большинством ЦК во главе с Милюковым и украинцами, включая некоторых кадетов с Украины, сохранялись принципиальные разногласия, касавшиеся будущего устройства российской державы. Это ставило Милюкова в сложное положение, если учитывать настроение украинских кадетов. По существу, ему приходилось выбирать между расколом с кадетами-украинцами и расколом с теми кадетами-великороссами, которые были склонны прислушиваться к аргументам Струве. При этом создается впечатление, что Милюков, хотя и избегавший принципиальных споров из тактических соображений, придерживался скорее централистской позиции. Практическое решение вопроса в данном случае лежало скорее в области риторики. Выступая в Думе, Милюков стремился создать впечатление у депутатов центра, что сотрудничество кадетов с украинцами приведет к «перевоспитанию» последних, заставит их снять свои крайние требования. В то же время в переговорах с украинцами, включая членов своей собственной партии, Милюков стремился создать впечатление, что он в принципе сочувствует осуществлению их автономистских требований в отдаленном будущем.
Заключение
Анализ хода дебатов по «украинскому вопросу» между либеральным «освобож-денческим» движением и украинскими националистическими группами показывает, что если на начальном этапе дискуссий, в 1904-1906 гг., их участники, занимавшие разные позиции, были склонны идти навстречу друг другу и искать компромиссные решения (примером чего является пункт 24 кадетской программы), то позднее украинские участники дискуссии
начинают всё более упорно настаивать на своих лозунгах автономии и федерации, тогда как большинство кадетов во главе с лидером партии постепенно склоняются в сторону большего централизма.
Конечно, на этот процесс влияла изменяющаяся политическая обстановка в стране. На этапе подъема «освободительного движения», в обстановке всеобщего энтузиазма, будущие кадеты были склонны недооценивать опасность для российской государственности, крывшуюся в том широком понимании автономии, которую отстаивали их союзники из лагеря националистов с окраин. Позже, под действием критики справа, кадеты стремились отстоять в первую очередь свою программу национально-культурной автономии, выдвигая тезис об отсутствии у их украинских союзников каких-либо сепаратистских устремлений.
На следующем этапе, когда распадается правый октябристский центр в Думе и появляется надежда на создание левого центра, возможность отстаивания совместных с украинцами целей снова становится актуальной для кадетов. Но при этом дают о себе знать принципиальные различия обоих движений на уровне их «идеологического ядра». Причем граница между сторонниками и противниками украинской автономии проходит внутри самой кадетской партии. Это заставляет её лидеров лавировать, прибегая к риторическим приемам, призванным скрыть принципиальные расхождения внутри партии. Попытки достижения компромиссов между кадетами и украинцами носили не принципиальный, а тактический характер, приспосабливаясь к изменениям политической ситуации.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Речь идет, в частности, о Д. Донцове. См. выступление П.Н. Милюкова в Государственной думе. Государственная Дума 4-й созыв. Стенографические отчеты 1914 г. Сессия 2. СПб. : Государственная типография, 1914. Стб. 904.
[2] Подробнее о политике российских властей в отношении украинского движения см.: Миллер А. И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина 19 в.) СПб. : Алетейя, 2000.
[3] Очерк истории украинского народа. 2-е изд. СПб. : «Общественная польза», 1904.
[4] Prymak T. M. Mykhailo Hrushevsky: the Politics of National Culture. Toronto: University of Toronto Press, 1987. P. 89.
[5] См. подробнее: Миллер А. И. Империя и нация в воображении русского национализма // Миллер А.И. Империя Романовых и национализм. М. : Новое литературное обозрение, 2006.
[6] См., напр.: Котляревский С. А. Орган русского украинства // Русская мысль. 1912. № 8. С. 7-9.
[7] Кокошкин Ф. Ф. Работы земских съездов и «Русские Ведомости» // Русские ведомости 1863-1913 : сборник статей. М., 1913. С. 94.
[8] Доклад организационного бюро съезду земских и городских деятелей по вопросу о правах национальностей и децентрализации управления и законодательства // Право. 1905. № 40 (9 октября). Стб. 3326.
[9] Предположительно автором этого проекта был И.Л. Шраг. Демченко Т. Батько Шраг. ЧернИв: «Десняньска правда», 2008. С. 72-75.
[10] Доклад организационного бюро... Стб. 3327.
[11] Там же. Стб. 3328.
[12] Там же. Стб. 3330.
[13] Там же. Стб. 3335.
[14] Там же. Стб. 3339.
[15] Там же.
[16] Кокошкин. Ф. Ф. Лекции по общему государственному праву. М. : Изд. Бр. Башмаковых, 1912. 2-е изд. С. 301-306.
[17] Программа конституционно-демократической партии, выработанная съездом партии 12-18 октября 1905 г. // Съезды и конференции конституционно-демократической партии. М. : РОССПЭН, 1997. Т. 1. 1905-1907. С. 37.
[18] Грушевский М. Национальный вопрос и автономия. СПб., 1907. С. 9.
[19] Там же. С. 10.
[20] Грушевский М. Наши требования // Украинский вестник. 1906. № 5. С. 269.
[21] Там же. С. 271.
[22] Там же.
[23] Грушевский М. С. Единство или распадение России? СПб. : «Общественная польза», 1907. С. 8.
[24] Там же. С. 9.
[25] Там же.
[26] Щеголев С. Н. Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма. Киев, 1912. Сборник клуба русских националистов. Киев, 1909-1914. Вып. 1-4. С. 136.
[27] Милюков П.Н. Воспоминания. М. : Изд-во полит. лит., 1991. С. 381-382.
[28] Смирнов А. Ф. Государственная Дума Российской империи 1906-1917 : историко-правовой очерк. Челябинск: Социум, 2010. С. 442-466.
[29] Чикаленко Е. Щоденник (1907 - 1917). Киів, Видатництво «Темпора», 2004. Т. 1. С. 308 (перевод с укр. мой. - Т.Х.).
[30] Там же. С. 311.
[31] Там же. С. 312. Следует заметить, что аргумент Милюкова о федерации как средства объединения, а не разъединения воспроизводит концепцию А.С. Ященко, выраженную им в книге А.С. Ященко «Теория федерализма. Опыт синтетической теории права и государства». Юрьев: типография К. Маттисена, 1912. Изложенный аргумент в концепции Ященко является главным звеном в доказательстве неприменимости федеративных форм для российского государственного устройства.
[32] Там же. С. 312-313.
[33] Там же. 313.
[34] Государственная Дума 4-й созыв. Стенографические отчеты 1914 г. Сессия 2. СПб. : Государственная типография, 1914. Стб. 906.
[35] Чикаленко Е. Щоденник... С. 319-320.
[36] ГАРФ. Ф. 579. Оп. 1. Д. 1879 Л. 4 об.
[37] Протоколы Центрального Комитета конституционно-демократической партии 1912-1914. М.: РОССПЭН, 1997. С. 289.
[38] Там же. С. 303.
[39] Там же. С. 317.
[40] Там же.
[41] Там же. С. 321.
