CC BY
32УДК 821.161.1
ГРНТИ 17.09
В. Т. Захарова
Автобиографическое повествование Дон-Аминадо «Поезд на третьем пути»: своеобразие поэтики жанрового синтеза
В статье рассматривается вопрос о жанровом синтезе автобиографических произведений писателей русского Зарубежья. Жанровая синтетичность становится главной приметой автобиографической прозы ХХ века. На примере автобиографического повествования «Поезд на третьем пути» А. П. Шполянского (Дон-Аминадо) доказывается, что основой жанрового синтеза становится неомифологизм. Мифологема уездного города в повествовании Дон-Аминадо становится вариантом идиллического топоса, утраченного рая. Образ провинции является у автора поэтическим символом «соборной» жизни старой России.
Ключевые слова: литература русского Зарубежья, автобиографическая проза, жанровый синтез, Дон-Аминадо, «Поезд на третьем пути», неомифологизм, урбанизм, провинция.
Victoriya Zakharova
Autobiographical Narration by Don-Aminado "The Train
on the Third Track": Originality of the Poetics of Genre Synthesis
The article deals with the issue of genre synthesis of autobiographical works of Russian writers Abroad. Genre synthetics becomes the main sign of autobiographical prose of the twentieth century. On the example of autobiographical narrative "The Train on the third track" P. A. Shpolyansky (Don-Aminado) proved that the basis of genre synthesis becomes neomythologism. The mythologem of the county town in the narration of Don-Aminado becomes a variant of the idyllic topos, a lost paradise. The province becomes a poetic symbol of the "Cathedral" life of old Russia.
Key words: Russian foreign literature, autobiographical prose, genre synthesis, DonAminado, "The Train on the Third Track", neomythologism, urbanism, province.
Литература русского Зарубежья, несмотря на уже достаточно большой срок «возвращения» к российскому читателю, все еще остается недостаточно прочитанной, недостаточно изученной. Между тем, есть имена, которые в свое время были не просто известными, но и любимыми художниками русской эмиграции. К таким принадлежит Дон-Аминадо. Настоящее имя писателя - Аминад Петрович (Аминодав Пейсахович)
Шполянский (1888-1957). Это был поэт, прозаик, драматург, журналист, литературный и театральный критик, мемуарист. Испанская приставка «Дон», очевидно, восходит к знаменитому гидальго, - не случайно в первые годы эмиграции писатель подписывался именно так: «Гидальго».
Дон-Аминадо - прежде всего, поэт, широко известный еще до революции. В эмиграции его «визитной карточкой» стало стихотворение «Уездная сирень» со словами, заключающими в себе всю горечь осознания «утерянного рая»: «Была весна, которой не вернуть...» [2, с. 61].
Книга Дон-Аминадо «Поезд на третьем пути» - это оригинальное автобиографическое повествование. К. Паустовский назвал «Жизнь Арсенье-ва» Ив. Бунина произведением «еще не названного жанра» [5, с. 86]. Можно с уверенностью сказать, что под это определение подходят все ставшие теперь знаменитыми автобиографические произведения, принадлежащие перу представителей русской литературной эмиграции: И. С. Шмелева, Б. К. Зайцева, В. В. Набокова, М. А. Осоргина, Г. Газдано-ва. Жанровая форма в каждом случае отличалась яркой индивидуально-авторской новизной. В этом же ряду находится и книга, о которой нами ведется речь.
Ф. Медведев в послесловии к первому переизданию книги в России в 1991 году назвал ее одной из «замечательнейших русских книг-воспоминаний ХХ века: <...> это как бы фельетон вместо мемуаров <...>. Дон-Аминадо сумел передать настроение трагической эпохи. Его мемуары как бы импрессионистичны, события, лица, комедии и трагедии человеческого существования обозначены только пунктиром, но в этом аллюзион-ном использовании материала автор дает волю читательскому воображению и памяти» [4, с. 329-330].
Верно схваченные Ф. Кузнецовым приметы художественного мышления Дон-Аминадо указывают на сущность жанрового синтеза произведения. Полагаем, его мемуары именно импрессионистичны, и в то же время фельетонно ироничны и порой саркастичны, к тому же, несомненно, лиричны. Добавим к этому уже обозначенную богатейшую аллюзионность книги, ее «литературность» и «театральность», - и мы обнаружим совершенно уникальное жанровое мемуарно-автобиографическое повествование.
Предметом наших размышлений является урбанизм Дон-Аминадо, во многом определяющий сущность жанрового мышления писателя. Здесь следует обозначить определенные методологические ориентиры. За последнее десятилетие внимание к проблеме «урбанистического текста рус-
ской словесности», - так можно ее обозначить, - заметно активизировалось благодаря проводимым в различных городах научных конференциям такой направленности. Не ставя задачей анализ различных концепций этих научных форумов, что, конечно, является специальным вопросом, укажем на оправданно актуализировавшийся в последние годы интерес к трудам Н. П. Анциферова [1]. Его фундаментальные труды по урбанистике, в том числе и только недавно опубликованные, являются, по нашему мнению, авторитетным теоретико- и историко-литературным обоснованием в исследованиях этого направления, равно как и труды В. Н. Топорова по ми-фопоэтике урбанистического пространства [6, с. 259-267].
В ограниченных рамках нашей небольшой работы выделим наиболее лишь приоритетные для исследуемого нами художественного текста положения Н. П. Анциферова. Так, ученый справедливо полагал, что среди работ по урбанистике совершенно особый вид представляют труды, связанные с «изучением образа города, отраженного в творчестве поэта или прозаика. Такого рода работы преследуют двойную цель. С одной стороны, урбанистическая литература дает возможность через писателя и художника изучать город, с другой стороны, через созданный образ открывается особый путь к изучению творческой индивидуальности самого автора» (Курсив автора. - В. З.) [1, с. 26].
Внимание самого Н. П. Анциферова, как известно, было приковано к новой российской столице - Петербургу. Ученый поставил и решил задачу дать цельный образ города у Достоевского в сопоставлении с цельными же образами города в творчестве западноевропейских классиков.
Дон-Аминадо принадлежал уже к другому поколению писателей, к «другой» литературе, рожденной в другом, разорванном невиданными социально-историческими катаклизмами мире. Здесь цельности в образе мира, в образе города не может быть «по определению». Отсюда заданная фрагментарность в организации его текста, где порой рядом сосуществуют образы из различных эпох. И все же рискнем - пока априори - утверждать, что цельность образа города, создаваемого художником ХХ века, рождается под его пером, рождается на уровне неомифологизма.
Автобиографическое повествование, ставшее объектом нашего анализа «Поезд на третьем пути» (1954), начинается со строк, звучащих поэтически: «Есть блаженное слово - провинция, есть чудесное слово - уезд» [3, с. 5]. Эта прозаически построенная фраза звучит поэтически ритмично и возвышенно. Откровенно заявленное в первой, экспозиционной, главке мифологизированное отношение автора к провинции - «Потерянный,
невозвращенный рай!» - определяет основную интонацию и концепцию книги воспоминаний.
У Дон-Аминадо мы обнаружим много ярких составляющих этой уездной «мифологемы счастья», но главная заявлена сразу же. Противопоставляя столичных посетителей симфонических концертов, аплодирующих великим артистам, писатель иронически-эпатажно утверждает: «Но в Царствие небесное будут допущены только те, кто не стыдился невольно набежавших слез, когда под окном играла шарманка, в лиловом бреду изнемогала сирень, а любимейший автор - его читали запоем - был не Жан-Поль Сартр, а Всеволод Гаршин» [3, с. 5].
Как видим, для писателя важно было подчеркнуть способность своих героев жить наполненной эмоциональной жизнью, искренне и чутко откликаться на красоту - природы, искусства, души человеческой.
Прототипом уездного рая стал для писателя город его детства - Ели-заветград Херсонской губернии, названный в тексте Новоградом. Действие книги разворачивается в хроникально-автобиографическом порядке: Ново-град, Одесса, Москва, Петербург, потом - эмиграция, Париж. Однако манера подачи материала здесь весьма своеобразно: это импрессионистически колоритные сюжетные ситуации, портретные наброски, зарисовки, эссеистские странички. Везде - оригинальный субъективно-личностный взгляд автора, скрепляющий фрагментарность текста (отчасти это схоже с «Опавшими листьями» В. В. Розанова, конечно, сравнение весьма условное, но все же тип медиумичной мысли-импрессии, подобной розановской, думается, был не чужд писателю).
При этом отметим огромный временной диапазон воспоминаний, -это вся первая половина ХХ века с ее насыщенной мировыми катаклизмами драматичностью. И оригинальность художественного решения проблемы времени при всей их хроникальности изображаемых событий - в импрессионистически фрагментарных вставках: то автор дает лаконично-емкую проекцию будущей жизни представляемого персонажа, то, наоборот, дает кинематографическую «вспышку назад» из дали прожитых лет.
Вот один из примеров подобного рода. Автор с теплым юмором вспоминает о любимце одесской театральной публики - карикатуристе, журналисте Михаиле Линском. И тут же быстрой и скупой скороговоркой говорит о том, как «спустя несколько быстро промчавшихся десятилетий» в оккупированном Париже его как еврея выдал немцам новоградский же земляк. Линский был расстрелян в числе ста заложников: «Большое, окаймленное черной рамкой объявление о расстреле ста было расклеено по
всей Франции. Мы его прочитали в Aix-les-Bains, сойдя с поезда. В двух шагах от вокзала, в нарядном курортном парке, оркестр играл марш из «Нормы». Была вещая правда в стихах Анны Ахматовой:
Звучала музыка в саду
Таким невыразимым горем...» [3, с. 65].
Книга названа «Поезд на третьем пути». Мифологемы поезда, железной дороги, вокзала здесь важнейшие в художественном оформлении авторского представления о бытии. С этих образов, собственно, и начинается повествование у Дон-Аминадо: «Держался город на трех китах: Вокзал. Тюрьма. Женская гимназия.
Шестое чувство, которым обладал только уезд, было чувство железной дороги.
В названиях станций и полустанков была своя неизъяснимая поэзия, какой-то особенный ритм, тайна первого колдовства и великого очарования.
Можно пережить три войны и три революции, переплыть моря и океаны, пройти, считая время по десятилетиям, долгий и нелегкий путь изгнания, усвоить все существующие на свете Avenues и Street'ы, - и чудом сохранить в благодарной памяти татарские, ногайские, российские слова.
- Первый звонок на Фастов - Казатин! Поезд на первом пути!
- Знаменка. Треповка. Корыстовка. Лозовая. Синельниково. Бирзула. Раздельная. Каромыш.
- "Разлука, ты разлука, чужая сторона".» [3, с. 5-6].
Провинциальные названия маленьких русских станций звучат музыкой в душе изгнанника - это понятно. Но музыкой они звучали и в юности, поскольку для уездного города жизнь вокзала всегда была волнующей темой, она символизировала связь с миром, другими городами. И этот рефрен «Поезд на первом пути!» лейтмотивен в книге, он к тому же знаменует и этапы судьбы героя. Так, передавая свое чувство после окончания одесского университета: «Жизнь начинается завтра!» - автор так усиливает интонацию перемен, надежды: «Снова вокзал. Снова звонок. И зычно провозглашает бородатый швейцар, веселый архангел:
- Поезд на первом пути!» [3, с. 71].
Поезд как символ движения мягко противопоставлен у Аминадо покою и гармоничному ладу провинциальной жизни. Даже извозчики не пользовались популярностью в городе: «Торопиться некуда было, все под боком, из одного конца в другой рукой подать, и весь от Бога положенный
путь, от рождения и до смерти, проделать не спеша, вразвалку, по образу
61
пешего хождения» [3, с. 10]. Спокойная целесообразность быта ощущалась благотворной: «И ощущение уверенности, незыблемости, прочности и покоя безраздельно овладевало душой» [3, с. 11].
Как говорилось выше, уже в экспозиционной главке была маркирована способность уездной жизни быть эмоционально насыщенной и полной. Это особенно касалось театральной жизни. Автор смело утверждает: «Только в провинции любили театр по-настоящему.
Преувеличенно, трогательно, почти самопожертвенно, и до настоящего, восторженного одурения» [3, с. 17].
Отличительной чертой импрессионистического стиля Дон-Аминадо является обилие перечислений, назывных предложений. Вот характерный пример: «А актеры! Актрисы! Служители Мельпомены! Жрецы, «хранители священного огня!»
И прочая, и прочая, и прочая.
И разве мыслимо, разве возможно было равнодушно произносить слова и сочетания, в которых жил, дышал весь аромат и дух эпохи?!
Актер Судьбинин. Актер Орлов-Чужбинин.
Черман-Запольская, на роли гран-кокет. <.. .>
Любимов. Любич. Любин. Любозаров. Михайлов-Дольский. И Строева-Сокольская.
И первая меж всех, - никакая Сарра Бернар не могла ее заменить и с ней сравниться, - Вера Леонидовна Юренева» [3, с. 18].
Перечислений в книге множество: имен, событий, - больших и маленьких, - особенно имен. Думается, если бы кто-то взялся составить именной указатель или примечания к книге Дон-Аминадо, то эти страницы намного превысили бы объем книги!
Обилие назывных предложений создают удивительный эффект насыщенности именами, событиями при относительно небольшом объеме произведения. Писатель как будто старается увековечить в имени, оставить потомкам свою память о многих и многих уже ушедших людях и связанных с ними страниц его жизни, жизни его поколения, его России. И одновременно рождается представление о необычайном богатстве - богатстве жизни страны, ее богатстве людьми.
Размышляя об этом, мы имеем в виду, разумеется, книгу писателя в целом, охватывающую не только этап его провинциальной юности. Но сфера нашего внимания - провинция, а к провинциальному периоду жизни героя, несомненно, следует отнести и одесский - студенческие годы в Новороссийском университете на юридическом факультете.
«Одесские страницы» романа искрят особым «одесским юмором». Очарование этого колоритного города в восприятии Дон-Аминадо - вновь прежде всего - очарование людьми. Вновь бесчисленное количество имен: адвокатов, общественных деятелей, артистов театра, цирка и журналистов, -поистине пресса в то время была властителем умов. Но театр - это буквально эпицентр одесской жизни в восприятии автора: «А наверху, над портом, над красными пароходными трубами, рыбачьими судами, парусными яхтами, зернохранилищами и элеваторами, лебедками и кранами, над всем этим копошившимся внизу муравейником, увенчанным осьми-угольной зелено-бронзовой главой, возвышался городской театр, гордость Одессы, а в театре, во все времена года, пели итальянские залетные соловьи, и звали их, как в либретто, - Сантарелли, Джиральдони, Тито Руффо, Ансельми, и еще Марио Самарко, которого студенты окрестили Марусенькой...» [3, с. 44].
Выше мы упоминали, что текст Дон-Аминадо очень «литературен»: аллюзии и реминисценции искрометно пересекают его пространство, бесконечно углубляя и расширяя хронотоп «настоящего времени».
Так и в приведенном примере об одесском театре: далее автор упоминает, что любовь к итальянской опере считалась одной из самых прочных традиций в городе, и при нападках на это пристрастие меломаны неизменно апеллировали к авторитету Пушкина: «Ссылка Пушкина, ссылка на Пушкина, - после этой литературной цитаты, столь изысканной и красноречивой, умолкали даже самые строптивые староверы, требовавшие «Князя Игоря», «Рогнеды» и половецких танцев, а не слабосильных герцогов в напудренных париках и каких-то плебейских цирюльников, хотя бы и се-вильских...» [3, с. 44].
Заметно, что Пушкин в пестроте литературных «импрессий» Дон-Аминадо занимает самое заметное место: его «присутствие» ощутимо с самых первых глав, когда гимназическую первую любовь автор передает исключительно в романтическом ореоле строк: «Вся жизнь моя была залогом»... - и ностальгически утверждает: «.самое прекрасное было то, что мы так умилительно друг другу верили, - мы им, они нам, а все вместе -Пушкину» [3, с. 31].
Обратим внимание на это «все вместе» у писателя. Это примечатель-нейшая черта художественного мышления автора. Воспоминаемое дается сквозь призму некоей родственной общности: гимназической, студенческой, затем литературно-цеховой. Но главное - провинциальной. Явственно возникает эффект некоей провинциальной соборности, которой свойствен-
ны черты идилличности. «Надо сказать и то, - признается автор, - что все вокруг, - обстановка, эпоха, провинция, самый уклад жизни, - все нам улыбалось, все было задумано и исполнено в этом блаженном мире в самом романтическом вкусе» [3, с. 31].
Или строки об Одессе: «Надо полагать в Одессе, как и в Тарасконе, была манера преувеличивать, но, преувеличивая, делать жизнь краше и соблазнительнее» [3, с. 48].
Произошедшее со страной Дон-Аминадо, подобно многим русским писателям-эмигрантам, осмысляет не в масштабах конкретно-исторических, - ибо «вблизи» все выглядело непостижимо трагифарсово, -а - в масштабах вечности, библейских масштабах. Так, вспоминая названия книг и гимназических учебников, автор завершает свой, как всегда, внушительный свод имен и названий сентенцией: «Что и говорить, крепкая была постройка, основательная.
... А вот поди же ты!
Пришел ветер с пустыни, и развеял в прах» [3, с. 12].
Книга Дон-Аминадо завершается на «оборванной ноте»: эпизоде смерти Шаляпина, воспринятой многотысячной русской эмигрантской средой как прощание с былой Россией. А затем автор обрывает свое повествование: «Хронику одного поколения можно было бы еще продолжать и продолжать.
Ведь были еще страшные годы 1939-1945!
И вслед за ними - сумасшедшее послесловие, бредовый эпилог, которому и поныне конца не видно.
Но. соблазну продолжения есть великий противовес:
- Не в с е сказать. Не договорить. Вовремя опустить занавес» [3, с. 325].
А финальные строки книги - строки поэтические:
Бури. Дерзанья. Тревоги.
Смысла искать - не найти.
Чувство железной дороги.
Поезд на т р е т ь е м пути! [3, с. 325].
Так символически «окольцовывает» свое повествование автор. Примечательно, что наименование пути выделено в тексте. Как известно, в традиции распорядка движения поездов на российских железных дорогах, первый путь всегда был приоритетным, на который принимались преимущественно поезда, направляющиеся в столицы. У Дон-Аминадо поезда
всегда прибывают на первый путь: и провинциальные, когда названия
64
станций звучат в его душе ностальгической музыкой, и столичные, призывно зовущие молодежь в новую жизнь. Эта объединяющая мифологема, рожденная «чувством железной дороги», с которым всегда жила русская провинция, так много значит в этом тексте: она как бы снимает некую иерархичность в привычном восприятии железнодорожного пути и демонстрирует органичность, естественную возможность связи российских пространств, городов, больших и маленьких, столичных и провинциальных: поезд на первом пути для того, кто собрался в дорогу. А другой город - это тоже свой город, свое пространство, своя страна.
Для человека же, потерявшего свою родину, поезд на третьем пути воспринимается как в отдаленном пространстве меркнущей надежды.
Подводя итоги, заметим: жанровому мышлению Дон-Аминадо был свойственен синтезированный характер, что стало приметой автобиографической прозы ХХ века. А доминантным началом является неомифоло-гизм, который в «авторском исполнении» писателя здесь имеет урбанистический характер. Мифологема уездного города становится под пером Дон-Аминадо своеобразной вариацией «идиллического топоса», аллюзией на тему «утраченного рая», каким ему представлялась пора отрочества, юности, «соборной» жизни старой России.
Полагаем, затронутая нами тема лишь обозначает некоторые возможные подходы к изучению творчества этого незаурядного художника русской литературной эмиграции.
Список литературы
1. Анциферов Н. П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города - Петербурга Достоевского - на основе анализа литературных традиций. Сост., подг. текста, послесл. Д. С. Московской. М.: ИМЛИ им. А. М. Горького РАН, 2009. 584 с.
2. Дон-Аминадо. Уездная сирень // Ковчег: Поэзия первой эмиграции / сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. М.: Политиздат, 1991. С. 58.
3. Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути. М.: Книга, 1991. 336 с.
4. Медведев Ф. Была весна, которой не вернуть // Дон-Аминадо. Поезд на третьем пути. М.: Книга, 1991. С. 325-331.
5. Паустовский К. Г. Иван Бунин // Паустовский К. Г. Наедине с осенью: портреты, воспоминания, очерки. М.: Советский писатель, 1972. С. 76-93.
6. Топоров В. Н. Петербург и «петербургский текст русской литературы». (Введение в тему) // Топоров В. Н. Миф. Символ. Образ: исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Прогресс - культура, 1995. С. 259-367.
References
1. Anciferov N. P. Problemy urbanizma v russkoj xudozhestvennoj literature. Opyt postroeniya obraza goroda - Peterburga Dostoevskogo - na osnove analiza literaturnyh tradicij [Problems of urbanism in Russian fiction. The experience of building the image of the city - Petersburg by Dostoevsky - based on the analysis of literary traditions]. Sost., podg. teksta, poslesl. D. S. Moskovskoj. Moscow: IMLI im. A. M. Gorkogo Publ., 2009. 584 p.
2. Don-Aminado. Uezdnaya siren " [County Lilac] // Kovcheg: Poeziyapervoj emigracii [Ark: The Poetry of the First Emigration] / sost., avt. predisl. i komment. V. Krejd. Moscow: Politizdat Publ., 1991. P. 58.
3. Don-Aminado. Poezd na tretjemputi [The Train on the Third Track]. Moscow: Kni-ga Publ., 1991. 336 p.
4. Medvedev F. Byla vesna, kotoroj ne vernuf [It was spring, which did not return] // Don-Aminado. Poezd na tretjem puti. Moscow: Kniga Publ., 1991. Pp. 325-331.
5. Paustovskij K. G. Ivan Bunin [Ivan Bunin] // Paustovskij K. G. Naedine s osenyu: portrety, vospominaniya, ocherki [Alone with autumn: portraits, memories, essays]. Moscow: Sovetskij pisater Publ., 1972. Pp. 76-93.
6. Toporov V. N. Peterburg i «peterburgskij tekst russkoj literatury». (Vvedenie v temu) [Petersburg and the Petersburg text of Russian literature. (Introduction to the topic)] // Toporov V. N. Mif. Simvol. Obraz: issledovaniya v oblasti mifopoeticheskogo: Izbrannoe [Myth. Symbol. Image: research in the field of mythopoetic: Favorites]. Moscow: Progress -kultura Publ., 1995. Pp. 259-367.
