CC BY
312
9. Пасманик Д. С. Революционные годы в Крыму. Париж, 1926. С. 48.
10. Голос нижегородца. Н. Новгород. 1917. 26 нояб.
11. Крестьянский вестник. Орел. 1917. 20 окт.
12. Социал-демократ. Баку. 1917. 25 окт.
13. Голос. Ярославль. 1917. 19 сент.
14. Знаменский О.Н. Всероссийское Учредительное собрание. История созыва и политического крушения. JL, 1976. С. 222.
15. Утро России. 1917. 19 нояб.
16. Протоколы Ценгралыюго комитета РСДРП. М.-Л., 1929. С. 57.
17. Утро России. 1917. 14 окт.
18. Забайкальская рабочая газета. Чита. 1917. 10 нояб.
19. Известия Всероссийского Совета крестьянских депутатов. 1917. 26 июля.
20. Союзная мысль. Челябинск. 1917. 7 окт.
21 .Знаменский О.Н. Указ. соч. С. 151.
22. Знамя труда. Пг., 1917. 12 окт.
АВСТРО-ВЕНГРИЯ: ВЗГЛЯД ИСТОРИКОВ НА РЕАЛИИ МНОГОНАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА
А. Г. Айрапетов
Airapetov A.G. Austria-Hungary: Historians’ View on the Realities of the Multinational State. The changes taken place in the former USSR and Central and South-Eastern European countries have evoked great interest amongst the historians in the problems the late Habsburg Empire was faced with. Special investigations demonstrate the Austrian-Hungarian relations under conditions of industrial modernisation cannot be regarded as a successful attempt of integration. The analysis of constructive elements of the national policy shows that the relations between nations were a 'painful nerve' of the imperial organism. In this connection, the debatable problem of the stability of the Danube Monarchy is interpreted in historiography in different ways. The reorganisation of the dual State on the federative basis came up against not only economic and political but also ideological, psychological and
sociocultural barriers.
В 60-е годы XIX века, на завершающей стадии консолидации национальных государств в Западной Европе и Северной Америке, в Средней Европе многонациональная Австрийская империя трансформировалась в дуалистическое государство. Образование Австро-Венгрии стало, как известно, результатом Соглашения 1867 года, отразившего исторические особенности национально-государственной эволюции в центральноевропейском регионе. Однако дуализм не стал тем политикоюридическим инструментом, который надолго скрепил бы новое межнациональное государственное объединение. Поражение Четверного союза в первой мировой войне явилось одновременно крахом АвстроВенгерской империи, на месте которой возникли суверенные национальные государства. В новейшее время, при изменившихся социально-исторических условиях и иной конфигурации геополитических сил, в Средней Европе и евроазиатском регионе образовалось несколько многонациональных государств: Королевство сербов, хорватов и словенцев (в 1929 - 1941 годах -
королевство Югославия), Чехословацкая республика, ЧССР, ФНРЮ (СФРЮ), СССР. В их конституционно-правовом устройстве и политико-административной практике противоречиво соединялись унитарные и федеративные начала. В масштабах исторического времени этим государствам (как и Австро-Венгрии) была сужде-на, однако, недолгая жизнь. Похоже, что уходящее XX столетие свидетельствует о необоримости идеи национальной государственности.
Интерес российских и зарубежных историков к проблемам социальных и национальных отношений, внутренней и внешней политики империи Габсбургов и причинам ее распада заметно возрос в конце 1980-х - начале 1990-х годов в связи с процессами, протекавшими в СССР и странах Центральной и Юго-Восточной Европы. В 1990 году Центр австрийских исследований Университета штата Миннесота организовал конференцию "Этническая политика великих держав: империя Габсбургов и Советский Союз". В июне 1993 года в Москве состоялась конферен-
ция "Австро-Венгрия: опыт многонационального государства", подготовленная Отделом многонациональных империй Института славяноведения и балканистики РАН. В конференции, охватившей широкий спектр проблем, приняли участие ученые России, Австрии, США, Канады. Доклады, представленные на московской конференции, легли в основу сборника статей [1]. Материалы книги свидетельствуют об успехах, достигнутых как в изучении исторически прогрессивных сдвигов в жизни полиэтничного общества за относительно короткий полувековой период 1867 - 1914 годов, так и в раскрытии противоречий, указывавших на повелительную необходимость системного реформирования дуалистической монархии.
Исследование процессов экономической и социокультурной модернизации дает конкретные ответы на вопрос о степени продвижения дунайской империи по пути к индустриальному обществу. Динамичный процесс индустриализации, протекавший во всех экономических регионах империи, не привел к унификации ее промышленного ландшафта. Общепризнанные исследования венгерских историков и экономистов И.Т. Беренда и Д. Ранки показывают, что австрийская и чешская индустрии по своей структуре приближались к западноевропейской модели, в то время как промышленная структура Венгрии занимала промежуточное положение между юго-западноевропейским, восточноевропейским и балканским типами [2]. Заслуживает внимания аргументированное заключение венгерского историка Т. Ко-лошши, считающего, что развитие капитализма в различных регионах монархии шло своеобразными, расходившимися путями [3].
Торговля и кооперация в пределах австро-венгерского таможенного союза строилась на балансе дефицитов и излишков, образовывавшихся в результате низкого уровня специализации экономических регионов. Австро-венгерские экономические связи нельзя расценивать, резюмируют свои наблюдения И.Т. Беренд и Д. Ранки, как успешный опыт интеграции. Без таможенной унии с Австрией венгерская экономика была бы еще более отсталой, уточняет выводы коллег американский историк венгерского происхождения Дж. Комлош, признавая вместе с тем, что австрийская экономика вполне обошлась бы без венгерского партнера [4]. В целом Австро-Венгрия отставала экономически по западноевропейским стандартам, то
есть в сравнении с Германией, Францией, Бельгией и некоторыми другими странами. Однако этот факт, признаваемый всеми ведущими специалистами как неоспоримый, нуждается, считают американские историки Р. Рудольф и Д. Г уд, в более точной интерпретации [5]. По их мнению, вопрос заключается в том, увеличивалась ли относительная экономическая отсталость или же, наоборот, разрыв между Габсбургской монархией и высокоразвитым Западом сокращался [6]. На вопрос, поставленный американскими учеными, историография не дала пока убедительного и однозначного ответа.
Модернизационному индустриальнотехническому витку конца XIX - начала XX века сопутствовала значительно возросшая потребность общества в профессионально подготовленных кадрах специалистов. Анализ политики в области высшего и среднего образования в Австрии позволил профессору Университета Оклахомы Г. Коэну сделать вывод о лидирующих позициях Австрии среди крупных европейских государств по темпам развития высшего образования. Перед первой мировой войной численность учащихся школ и студентов университетов выросла по сравнению с 1870 годом более чем вдвое, а студентов втузов - в 4 раза. Констатируя, что медленно снижавшееся численное преобладание австро-немецких студентов все же сохранялось, Г. Коэн указывает, что немецкоязычное население по сравнению с австрийскими славянскими группами было представлено более широко в реальных школах, чем в гимназиях. Одновременно и чехи настойчиво стремились получать образование в реальных школах. В этой обстановке австрийские власти, опасаясь возникновения межэтнических столкновений на почве доступа к образованию, брали на себя регулирующие функции. Учитывалось и то, что увеличение числа учащихся зачастую намного превосходило темпы роста количества учреждений образования. Г. Коэн не останавливается специально, ссылаясь на отсутствие точных данных, на вопросе о том, какие возможности имела молодежь из низших социальных групп в получении высшего и среднего образования. Он лишь указывает, что высшее и среднее образование до первой мировой войны все еще оставалось элитарным занятием [7].
Своеобразие модернизационных процессов в Австро-Венгрии заключалось в том, что все сколько-нибудь значимые изменения во внутриимперской жизни,
равно как и во внешней политике Габсбургской монархии, находили свое преломление в сфере межнациональных отношений. Сама эта сфера, будучи "болезненным нервом" имперского организма, делала иллюзорным ощущение стабильности дунайской монархии. Уже вскоре после образования дуалистического государства, в 1871 году, австрийским правительством К. Гогенварта была предпринята попытка заключения соглашения с чехами. Уже тогда было ясно, что дело не может ограничиться лишь урегулированием австро-венгерских отношений. Однако инициатива Гогенварта потерпела фиаско. Австрийский историк Т. Клетечка показал, что опасность утраты гегемонии австрийских немцев в Цислейтании (австрийской части Габсбургской монархии) и венгров в Транслейтании (венгерской половине империи) предопределила крах усилий, направленных на решение национальной проблемы путем создания австро-венгерско-чешской государственной федерации [8].
Подчинение принципу державности национально-автономных интересов блокировало проведение последовательной долгосрочной политики в сфере межнациональных отношений. К такому выводу приходит австрийский исследователь, доктор В. Раушер, опубликовавший в 1993 году солидную монографию о внешней политике Австро-Венгрии в эру Кальноки (1881 - 1895) [9]. Правящие круги империи, типичным представителем которых был Г. Кальноки, с возрастающим беспокойством следя за автономистскими устремлениями наций, придавали первостепенное значение усилению в обществе "австро-венгерского сознания" как духовного стержня великодержавной политики [10].
Из изложенных выше материалов может сложиться представление об отсутствии (или полной несостоятельности) конструктивных элементов в национальной политике Габсбургской монархии. Между тем конкретное изучение этой политики не дает основания для подобной оценки. Сотрудник Института славяноведения и балканистики РАН А. Миллер в статье "Галиция в системе австро-венгерского дуализма", явившейся продолжением его ранее опубликованных работ по этой же теме, отмечает, что с конца 1860-х годов польское и украинское население Галиции обладало практически полной культурной автономией, весьма широким местным самоуправлением. Условия для культурно-
го развития обоих населяющих Галицию народов были неизмеримо лучше, чем у тех поляков и украинцев, которые жили за пределами Габсбургской монархии. Тем не менее национальная ситуация в Галиции отнюдь не походила на идиллию. Даже наиболее лояльные по отношению к Габсбургам польские политики в Галиции никогда не переставали мыслить общепольскими категориями. В то же время взаимоотношения поляков и русинов (украинцев), характеризовавшиеся ростом напряженности, удавалось держать в мирных рамках только посредством центральной венской власти [11].
В большинстве исследований по истории дуализма так или иначе рассматривается многоаспектная проблема стабильности Габсбургской империи [ 121. П. Ханак, действительный член Венгерской академии наук, в статье-эссе делится соображениями о месте и роли национализма в истории Центральной и Юго-Восточной Европы на протяжении XIX - XX веков [13]. Прослеживая эволюцию венгерского национализма, Ханак отмечает, что вследствие незавершенности процесса обуржуазивайия общественных отношений "промодернистски й" (рыночно-капиталистический) национализм большинства венгерского дворянства в последней четверти XIX века иссяк, а в начале XX века "дал задний ход". На авансцену вышли антимодсрнист-ский (аграрный) нсокосерватизм и новый тип консервативного национализма. Рассматривая в этой связи феномен мадьяри-зации, П. Ханак констатирует, что на рубеже двух веков в Венгрии усилилось давление на национальные меньшинства, особенно на их политические и культурные организации. В то же время он считает своим долгом снять серьезное обвинение в насильственной мадьяризации, выдвинутое против венгерского национализма некоторыми западными историками и публицистами. "Все источники свидетельствуют, - пишет Ханак, - что мадьяриза-ция немцев и евреев была в подавляющем большинстве случаев добровольной. Постепенная мадьяризация словаков также носила по преимуществу добровольный характер" [14]. Насильственную сторону мадьяризации венгерский ученый усматривает, помимо культурно-образовательной сферы, в социальном давлении, в первую очередь, на "средний класс". Стремясь, таким образом, развенчать укоренившийся в сознании интеллигенции политикопропагандистский и историографический миф, Ханак одновременно предостерегает
историков от другого стереотипного представления, что национальная борьба меньшинства во всех случаях велась во имя равенства наций и торжества демократии. По его оценке, основные черты большинства политических движений национальных меньшинств в Венгрии начала XX века указывают на их консервативный и антимодернистский характер. Лейтмотив статьи П. Ханака заключен в мысли, что лишь рост потенциала либерализма (которого явно недоставало) в социоэко-номических и политико-правовых отношениях, в идейно-психологической сфере мог служить гарантом стабильности многонациональной монархии.
На проблеме стабильности австровенгерского государства и потенциях его самореформирования сфокусированы основные положения и аргументация в статьях американского и российского историков С. Вэнка и Т. Исламова, признанных авторитетов в мировой австро-хун-гаристике [15].
Профессор С. Вэнк, редактор "Ежегодника по австрийской истории" (США) в полемически заостренной форме выступил против идеализации поздней империи Габсбургов, в которой отдельные историки склонны видеть оптимальную модель наднациональной государственной организации полиэтничного общества. Соглашаясь с тем, что прежние, остро негативные суждения о монархии Габсбургов как о "тюрьме народов" были явным преувеличением, Вэнк одновременно оспаривает тезис американских и британских историков И. Деака, Б. Елавич, Ф.Р. Бриджа, А. Скеда о некоем наследии позитивного опыта Австро-Венгрии. Признавая успехи, достигнутые в развитии культуры, образования, экономики Австро-Венгрии, Вэнк полагает вместе с тем, что их влияние на "жизнестойкость" дуалистического общества блокировалось архаичной имперской политической структурой. Вывод американского историка основывается на западных политологических теориях империи как особой формы политической структуры, в которую заложен механизм распада.
Австро-венгерское Соглашение 1867 года воспринимается Вэнком как иллюзия стабильности, за которую была заплачена непомерно высокая цена: отчуждение
большинства славян и нейтрализация всех последующих усилий реформировать структуры монархии. Наднациональная имперская идеология Габсбургов оценивается Вэнком как коренящаяся "больше в
феодальных и династических концепциях, чем в современных идеях интернациональной организации государства". Национальная политика правящих кругов Венгрии и польской администрации в Галиции характеризуется американским историком как негативная, а политика австрийского кабинета в национальном вопросе как недостаточная [16]. В приведенных критических оценках заметна некая отстраненность исследователя, невольно привносящего в научно-исторический анализ событий и процессов конца XIX - начала XX века современный опыт.
Концепция С. Вэнка, содержащая ряд дискуссионных положений, вызвала на спор его российского коллегу Т. Исламова, доктора исторических наук, руководителя Центра по истории Австрии и Венгрии Института славяноведения и балканистики РАН. С. Вэнк, считает Т. Исламов, недооценивает значимости экономического роста в Габсбургской монархии на рубеже двух веков. А это, по мнению российского историка, едва ли не главный критерий стабильности и жизнеспособности государства. Правда, здесь можно вспомнить пример монархии Романовых, также совершившей на рубеже двух веков рывок в преодолении экономического отставания, который, однако, "не спас" ее от трех революций и развала.
Касаясь тезиса Вэнка о роли национального фактора в дезинтеграции Габсбургской монархии, Т. Исламов отмечает, что ее сохранение при наличии двух сильных соседей на западных и восточных границах, Германской и Российской империй, было для подавляющего большинства населявших ее народов вопросом жизни и смерти. Сепаратистские тенденции в предвоенную эпоху достаточно отчетливо прослеживаются лишь в национально-освободительном движении югославян Австрии и Венгрии, в особенности сербов [17]. Предпринятый сотрудником Института славяноведения и балканистики РАН С. Романенко анализ программ и политической практики югославянеких национальных движений приводит его к выводу, что дуалистическая монархия превращалась в многоцентровое государство [18].
Лояльное отношение к монархии, наличие даже общеимперского сознания ("СеяатТкгаагзЬе’ла^яеш") не снимали с повестки дня, однако, утверждает Т. Исламов, вопроса о реорганизации монархии на федеративных началах как единственно возможного пути ее сохранения в качестве "общего дома". Последняя точка зрения
требует, на наш взгляд, более подробного обсуждения с учетом не только экономических и политических, но и идейнопсихологических и социокультурных факторов модернизации дуалистической монархии. Избранный ракурс освещения вопроса раскрывается нами на примере венгерского общества конца XIX - начала XX века.
Прежде всего отметим, что Австро-Венгрия не была изолирована от объективных процессов мирового развития, от реальных прогнозов и миражей общественного сознания. Синдром национальногосударственного величия, охвативший не только большие, но и малые страны (Греция, Румыния, Сербия), резко диссонировал с принципами и историческими возможностями демократического федеративного устройства государства. Обострявшееся соперничество великих держав на мировой арене и сопряженная с этим эскалация военных приготовлений укрепляли на время централистские силы Габсбургской монархии, позволяя им сохранять статус-кво.
С точки зрения внутренних условий в Австро-Венгрии начала XX века складывалась не менее сложная и противоречивая ситуация. Если престарелый монарх Франц Иосиф с его прирожденной неприязнью к демократии не желал ничего слышать о национально-государственных реформах, то наследник престола Франц Фердинанд лишь за два месяца до начала первой мировой войны и своей трагической гибели положительно отозвался о проекте реформирования дуалистической Австро-Венгрии в Соединенные Штаты Великоавстрии. В первое десятилетие XX века в общественных и политических кругах империи живо обсуждался план лидера национальной партии румын в Венгрии, одного из советников эрц-герцога Аурела Поповичи, ратовавшего за образование конфедеративного государства Соединенных Штатов Великоавстрии [19]. Однако принципиальное положение этого проекта - штат как национально-административная единица - не разделялось влиятельными кругами австрийских немцев, венгров, поляков, чехов, твердо выступавших за неделимость своих территорий [20].
За печальной судьбой названного и ряда других, менее популярных, проектов [21] резонно усматривать исторически обусловленные пределы реформирования многонационального государства, в котором соседствовали несхожие экономические структуры, разноликий социальный ланд-
шафт, неоднотипная политическая культура населения, трудно совместимые ментально-психологические установки проживавших в нем народов. Приведем для иллюстрации некоторые статистические данные. В 1910 году доля неграмотных среди населения австрийских провинций старше 10-ти лет составляла 16,5 процента, а в Далмации - 62,8 процента, в Буковине -53,9 процента, Галиции - 40,6 процента, Истрии - 39,8 процента. В собственно Венгрии среди населения старше 6-ти лет неграмотных насчитывалось 31,3 процента, а в Хорватии - 47,7 процента [22]. Социо-графические исследования, проводимые в то время, обнаруживали разительные культурные контрасты. Так, общекультурный уровень венгерского города 1910 года был сопоставим с культурным "стандартом" австрийского города 1880 года [23].
Историки и социологи начала XX века, исследовавшие социокультурные процессы, справедливо придавали важное значение изучению национального менталитета. Они сходились во мнении, что, к примеру, венгерский менталитет в начале XX века, как и прежде, зиждился на таких началах, как обычай и историческое право [24]. Венгерская политическая культура упорно сопротивлялась рациональной трактовке государства как властной структуры, органически встроенной в общественную систему. Важнейшим компонентом "государственного сознания" венгров выступало положение, что граждане страны - патриоты Венгрии, но не короны и империи. Соответственно взаимоотношения Венгрии с Австрией мыслились как строящиеся на договорной основе. Верховная власть отождествлялась с узким слоем землевладельческой аристократии - "совершенным воплощением венгерской нации", которая памятными ей средневековыми методами боролась с королем (императором) за свои привилегии. В сознании же массы рядовых граждан йен герских провинций монархии неизменным оставался пиетет перед императорской фамилией, чей престиж означал, однако, нечто иное, нежели авторитет власти или военной силы. Длительное господство абсолютизма сделало массы апатичными и равнодушно-циничными к конституционно-правовым нормам [25]. Таким образом, идея интегративной государственной власти оказывалась весьма размытой и аморфной в венгерском национальном сознании.
Общая характеристика венгерского национально-государственного сознания нуждается в дополнительных социально
дифференцированных оценках. Большинство представителей венгерской аристократии, поддерживавших Вену, к началу XX века было поглощено собственными проблемами, далекими от действительных интересов страны. Опираться на них становилось для династии все более бессмысленной и даже опасной перспективой. Меньшей же части родовитого дворянства весьма импонировали провинциальные порядки, предоставлявшие ей значительные привилегии. В обмен на эти льготы она охотно становилась адептом "местного патриотизма" [26].
Наиболее последовательным сторонником династии и ее централизаторского курса выступала католическая церковь, охватывавшая своим влиянием в первое десятилетие XX века около 91 процента населения Австрии и примерно половину верующих венгров. Но католический клир не был единым. Священнослужители славянских национальностей, рискуя навлечь на себя гнев Вены и высших церковных иерархов, являлись выразителями возросшего национального самосознания своей паствы. А влиятельная протестантская (кальвинистская) церковь Венгрии, имевшая своих сторонников среди 21,4 процента населения (особенно в кругах среднепоместного дворянства-'джентри" и крестьянской массе), вовсе оказывалась в оппозиции венскому двору, проповедуя "венгерскую веру", отражавшую суверени-заторские устремления венгерской нации [271.
Среднебуржуазные слои и значительная часть творческой интеллигенции имели в своем идейном арсенале лозунги национальной независимости, доставшиеся им в наследство от патриотов 1848 года. Одновременно консервативно-традиционалистские черты их общественно-политического сознания явственно проявлялись в том, что они вместе с джентри оставались под магнетическим влиянием аристократическо-сословного менталитета родовитых аграриев, подпитывающего партикулярист-ские и антиинтеграционные настроения.
Новейшая генерация промышленной и финансовой буржуазии Венгрии была слабо представлена лицами венгерской национальности. Существенной была доля еврейской буржуазии, которая, однако, добровольно мадьяризируясь, стремилась к восприятию менталитета аристократии [28].
В обстановке идеологического и морально-психологического давления, которым сопровождалась политика мадьяриза-
ции, определенная часть рабочих невенгерской национальности искала
"справедливость" в национальных лозунгах "своей" буржуазии, позиции которой на рубеже двух веков усилились [29]. С другой стороны, в среде венгерских рабочих находила отклик национальная пропаганда Партии независимости [30].
Заслуживает внимания и позиция рабочих Венгрии, вовлеченных в социал-демократическое движение, которое в первое десятилетие XX века превратилось во влиятельную политическую силу страны. Остро критикуя идеологию и практику мадьяризации, Социал-демократическая
партия Венгрии отвергала лозунг верховенства венгерской нации, одновременно стремясь рассеять сепаратистские настроения в среде невенгерских трудящихся. Лидеры СДПВ постоянно высказывали свою приверженность идее единой и неделимой Венгрии. Решающим доводом для них служил тезис об общности экономической жизни народов Венгрии. Установки руководства СДПВ по сути не отличались от положений национального закона 1868 года, прокламировавшего культурноязыковое равноправие народов, населявших империю Габсбургов [31 [. Полное безразличие к перспективам венгерско-австрийских отношений, объединявшее руководство партии почти до конца 90-х годов, сменяется с лета 1898 года выработкой конкретной политической линии. СДПВ выступила за экономическую и политическую независимость Венгрии, оговорив, правда, это требование двумя условиями: введением всеобщего избирательного права и принятием закона о социальном страховании рабочих.
Центробежные тенденции проникали и в армейскую среду. Об этом с тревогой докладывал Францу Иосифу начальник генерального штаба единой императорской армии Конрад фон Хетцсндорф, прямо связывая боеспособность вооруженных сил с законодательным урегулированием вопроса о национальных отношениях 132]. Тревога военачальника была далеко не безосновательной. Специальные исследования подтверждают, что, в частности, в сознании венгерских офицеров молодого возраста и солдатской массы приоритетной оказывалась в условиях обострения австровенгерских отношений не общсимперская, династическо-государственная идея, а пар-тикуляристские устремления своей нации, интересы своей малой родины. Сам призыв в немецкоязычную армию и служба в ней воспринимались венграми как прояв-
ления иноземного господства и угнетения. Такое отношение к общей армии запечатлено в венгерских народных песнях, передававшихся из поколения в поколение [33].
Неустойчивой и противоречивой выглядела в начале XX века позиция чиновничьей императорской бюрократии. Ее представители неавстронемецкой национальности испытывали постоянное давление со стороны Вены, которая, сдерживая их служебное продвижение, пыталась таким образом сделать из них послушных адептов габсбургского патриотизма. В сознании же венской бюрократии "стремительно улетучивались династичсскис терезиано-иосифовские традиции", и общеимпсрская идея государственности сменялась "национальным и партийным духом" [34].
В Венгрии негативное отношение к центральной венской администрации усугублялось укоренившимся в венгерском национальном сознании недоверием к австрийцам. К примеру, их отношение к общей с Австрией таможне испытывало значительное воздействие эмоциональнопсихологического фактора вопреки рациональным экономическим доводам. "Принесенная на австрийских штыках" в результате поражения венгров в национально-освободительной войне 1848-1849 годов таможня бередила незаживающие раны оскорбленного национального самолюбия [35]. Своего рода психологическая несовместимость венгров и австрийцев находила подпитку в идеологической политике правящих кругов Вены и Будапешта в сфере образования. Известный венгерский публицист и ученый Оскар Яси нашел удачное сравнение, назвав преподавание истории и граждановедения в Австрии династической героической поэмой, а в Венгрии - феодальным эпосом [36].
Взаимодействие рассмотренных в статье экономических, политических, идеологических, социокультурных и ментальнопсихологических факторов не имело однозначно предопределенных последствий. Действительно, не будь военного поражения 1918 года, для многонациональной империи, продемонстрировавшей в мирный период зримые свидетельства модер-низационной мобильности, сохранялся шанс реформаторского обновления. Но историческое время имеет свою ритмику и внутреннюю логику. Внешне парадоксальный для Европы начала XX века, но в действительности далеко не исчерпанный потенциал национального самосознания, активизация по-разному проявлявшихся
национальных движений совпали по времени с остродраматичной событийной военно-дипломатической и социальнополитической историей 1914-1918 годов, наложив отпечаток на ее ход и решив судьбу многонационального дунайского государства.
1. Австро-Венгрия: опыт многонационального государства. М., 1995.
2. Berend T.I., Ranki Gy. Gazdasa'g cs tarsadalom. Bp., 1974. 13-19. о.; idem. A magyar gazdasag szaz eve. Bp., 1972; idem. The Economic Development in East-Central Europe in the XlXth and XXth Centuries. N. Y. _- L., 1974.
3. Studien zur Geschichte der Osterreichisch-Ungarischen Monarchie. Bp., 1961. S. 385.
4. Komlos J. Az Osztrak-Magyar Monarchia mint közös piac. Bp., 1990. 217. o.
5. Rudolf R. Austrian Industrialisation. A Case Study in Leisurely Economic Growth // Sozialismus. Geschichte und Wirtschaft. Wien, 1973; Good D. Der wirtschaftliche Aufstieg des Habsburgcrrciches 1750 - 1914. Wien - Köln -Graz, 1986.
6. Rudolf R. Op. eit. S. 261 - 262; Good D. Op. cit. S. 208.
7. Коэн Г. Политика в области высшего и среднего образования в Австрии в конце XIX -начале XX века // Австро-Венгрия... С. 157-159, 163, 165, 174.
8. Клетечка Т. Попытка соглашения правительства Гогенварта с чехами в 1871 году // Австро - Be нгрия...
9. Rauscher W. Zwischen Berlin und St. Peterburg. Die österreichisch-ungarische Aussenpolitik unter Gustav Graf Kalnoki. 1881 - 1895. Wien -Köln - Weimar, 1993.
10. Раушер В. Внешняя политика и национальный вопрос в эру Кальноки // Австро-Венгрия... С. 132-135, 141.
П. Миллер А. Галиция в системе австровенгерского дуализма // Австро-Венгрия... С. 64-65, 70.
12. Jelavich В. Modern Austria: Empire and
Republic 1800 - 1986. N. Y., 1987; Sked A. The Decline and Fall of the Habsburg Empire, 1815 - 1918. L., 1989; Bridge F.R. The Habsburg Monarchy among the Great Powers, 1815 -1918. N. Y., 1990; Deak I. Beyond Nationalism: A Social and Political History of the Habsburg Officer Coips, 1848 - 1918. N. Y., 1990.
13. Ханак П. Национальная компенсация за отсталость // Австро-Венгрия...
14. Там же. С. 54.
15. Вэнк С. Династическая империя или многонациональное государство: размышления
о наследии империи Габсбургов в национальном вопросе // Австро-Венгрия...; Исламов Т. Конец среднеевропейской империи. Размышления относительно места и роли империи Габсбургов в европейской истории // Там же.
16. Бэнк С. Указ. соч. С. 16, 17.
17. Исламов Т. Указ. соч. С. 42-43.
18. Романенко С. Австро-Венгрия или Югославия? // Австро-Венгрия...
19. Popovici A. Die Vereinigten Staaten von GrossÖsterreich. Leipzig, 1906.
20. Bibi V. Der Zerfall Österreichs. Wien, 1924. Bd. 2. S. 396, 413; Sza'sz Z. Die Ziele und Möglichkeiten der ungarischen Regierungen in der Nationalitätenpolitik // Gesellschaft, Politik und Verwaltung in der Habsbugermonarchic. Bp., 1987. S. 341.
21. В книге профессора Венского университета Виктора Библа содержится перечень 12 книг и брошюр разных авторов, опубликованных в 1900 - 1910 годах по проблемам национально-государственного реформирования Австро-Венгрии // Bibi V. Op. cit. S. 411.
22. Jaszi О. А Habsburg-monarchia felbomlasa. Bp., 1983. 318 - 319. о.
23. Braun R. Parhuzam az osztrak cs magyar belpolitika közt, különös tekintettel a nemzeti kerde'sre // Huszadik Szazad. 1917. II. kot. 177 - 187. o.
24. Kleinwachter F. Der Untergang des österreichisch-ungarischen Monarchie. Leipzig, 1920. S. 80; Jaszi O. Op. cit. 445. o.
25. Jaszi O. Op. cit. 181, 218. o.
26. Ibid. 233. o.
27. Ibid. 238 - 242. o.
28. Lengyel Gy. Vallalkozok, bankarok, kereskedok: a magyar gazdasa'gi elit а XIX. szäzadban es а XX. szazad clsö felcben. Bp., 1989.
29. Katus L. Uber die wirtschaftlichen und
gesellschaftlichen Grundlagen der
Nationalitätenfrage in Ungarn vor dem ersten Weltkrieg // Die nationale Frage in der Österreichisch-Ungarischen Monarchie. Bp., 1966. S. 170-175.
30. Kalmar Gy. Szocialdcmokracia, nemzeti cs
nemzetisegi kerde's Magyarorszagon 1900 -1914. Bp., 1976. 36-37. o. y
31. Erenyi T. Nemzet, liaza, hazafisag a magyar szociäldcmokrata munkasmozgalomban // Parttörtcneti közlemeViyek. 1972. 4. sz. 64. o.
32. Conrad von Hötzendorf, Franz Freiherr. Aus meiner Dienstzeit 1906 - 1918. Wien, 1921. Bd. 1. S. 503-504.
33. Jaszi O. Op. cit. 219-224. о.; Аі-ггология венгерской поэзии. M., 1952. C. 511-543.
34. Bibi V. Op. cit. S. 374; Jaszi O. Op. cit. 233, 247, 248. o.; Kleinwachter F. Op. cit. S. 257.
35. Bibi V. Op. cit. S. 396; Berend T.I., Ranki Gy. Gazdasag... 102. o.
36. Jaszi O. Op. cit. 544. o.
ВЕЛИКОЕ ПОПРИЩЕ
Л.В. Полякова
Our journal opens a series of publications devoted to Pushkin’s 200th birthday anniversary, entitled ‘Velikoye poprische' (The Great Walk of Life'). American investigator K. Emerson views as unconscious (dream-like) the relations between Tatiana and Onegin, and the erotic side of their behaviour. Professor S.B. Prokudin of Tambov University replies to her using the formula, 'Pushkin is a poet of reality’, and Belinsky's words ‘This novel has a great soul’.
Стремительно приближается 1999 год. Летом этого года человечество будет праздновать 200-летие со дня рождения одного из гениальнейших своих сыновей -русского поэта. Рождение Пушкина совпадает с началом нового тысячелетия.
Пушкин и Россия. Россия и Пушкин. "При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте... Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет", - писал Гоголь.
Слова провидческие. Сказанные в 1832 году, они приобретают сейчас особый смысл. Какой силы и мощи должен быть сегодня процесс нашего очищения и преображения, чтобы можно было великие слова автора "Мертвых душ" считать пророчеством, а не ошибкой?
Нет противоположности более очевидной и непримиримой, чем Пушкин и бездуховность. И мы просим Пушкина: "Дай нам руку в непогоду, Помоги в немой борьбе!" (А. Блок).
Гений Пушкина поразительно много-сторонсн. "Пушкин - наше все", "Пушкин
