CC BY
63
УДК 17
АВСТРАЛИЯ: ОТ УТИЛИТАРИЗМА К ПРИКЛАДНОЙ ЭТИКЕ
© 2010 М. Е. Лунева
аспирант, асс. каф. философии e-mail: irrelio@rambler.ru
Курский государственный университет
В статье освящаются важные аспекты развития этических учений в Австралии в ХХ веке. Раскрываются их истоки и обозначаются магистральные линии философских влияний в этой области. Автор предлагает систематизацию этических учений и определяет их роль в развитии австралийского общества в целом.
Ключевые слова: этика, образование, прагматика, христианская мораль, естественное право, профессиональная этика, прикладная этика, утилитаризм.
Сегодня философия утилитаризма проникла во многие общественные сферы жизни. Наивный утилитаризм Бентама объяснил человеку, насколько обществу необходимо его самоотречение, чтобы «сделать счастливыми своих членов, и апеллирует к энтузиазму человека. Биологический и социологический утилитаризм пытается установить некоторое равновесие между эгоизмом и альтруизмом человека. Он стремится быть социальной наукой в сфере духовной жизни» [Швейцер 1973: 176]. Таким образом, в современном стремлении к этике, которая носит практический характер, нет ничего удивительного. В нашей статье речь пойдет о нескольких социальных сферах, где, возможно, этика утилитаризма, а затем и прикладная этика нашли свое наиболее яркое отражение: о философии образования, об отношениях человека с природой и друг с другом, о защите прав животных и медицинской этике.
Взгляд на образование с современных этических позиций
Внимание к философии образования стало неотъемлемой частью независимого австралийского общества; некоторые связывают интерес к ней с попыткой образовавшегося государства освободиться от британского влияния. Работы двух эмигрантов - Андерсона и Харди - первыми обратили внимание интеллектуалов на значимость проблем высшей школы в свободной стране. Кроме того, авторы включали необходимые, по их мнению, принципы в собственную преподавательскую деятельность. Среди работ Джона Андерсона стоит отметить статью «Образование и политика» (1931), предъявившую радикальные требования ко всей системе образования «зеленого континента». Своим собственным учителем Андерсон считал Сократа (его, как и античного учителя, обвиняли в развращении молодежи) и, действительно, в своей педагогической и исследовательской работе следовал его принципам: «Таким образом, передача мнений и традиций происходит необоснованно, и все же мы продолжаем следовать им. Если мы хотим знать, что мы делаем и, в конечном счете, иметь реальное руководство для жизни, мы должны понять основные принципы; такие принципы поддерживаются ради них самих, а не потому, что они были нам переданы. Действительно, данные принципы... должны быть достигнуты собственным размышлением человека. Важным является процесс, который продолжается в уме ученика, то есть размышление или обучение. Если такова цель образования, нужно избегать софистского метода обучения и принять диалектический метод, в котором
ученика ведут его собственные гипотезы и их проверка. Преподавание, препятствующее критическому размышлению ученика, мешает реальному приобретению знаний» [Anderson 1962: 203]. Как и Сократ, Андерсон «стремился примером и предписанием внушить дух критики, поощрить переоценку внушаемых мнений и традиций» [Там же].
В своих сочинениях и в аудитории Андерсон довольно часто обращался к жизнеописанию и учению Сократа. Во времена, когда Австралия формируется как страна с собственными традициями и особенностями, Джон Андерсон, подобно античному учителю, предостерегает молодежь от необдуманного принятия навязанных мнений: «Образование, по Сократу, начинается тогда, когда с пробуждением ума и потребности в критике рождается сомнение в принципах, которыми человек руководствуется не задумываясь». Будучи отвергнутым на родине, Андерсон старается заложить основы плюрализма в новом обществе - и у него это получается. Захватывающая картина предстает перед нами, когда мы представляем вместо Афин Австралию, а на месте Сократа видим Андерсона - именно такую роль в истории философии континента отвели ему ученики и исследователи. «После Андерсона австралийские философы и педагоги заговорили в полный голос» [Chambliss 1996:
478].
Первый профессор философии педагогики Тасманского университета -Ч.Д. Харди - заступил на свой пост в 1946 году, сразу после выхода в свет его книги, посвященной проблемам образования - «Истина и ложь в теории образования». Харди боролся за свободное от метафизических влияний образование. В 1979 году Питер Масгрейв, декан факультета педагогики в университете Монаш, воздал должное работе Харди, который в «Истине и лжи» применил методы философского анализа к образованию, изменив сам традиционный подход. Когда эта работа была переиздана в 1962, во вступительной статье редакторы объявили ее «бесспорным ориентиром».
В середине 1960-х в гг. Австралии стали появляться профессиональные философские организации, которые смогли предложить альтернативу марксистскому пессимизму относительно возможности преобразования системы профессиональной подготовки. Строгую внутреннюю иерархию философия образования в Австралии приобрела к 1970-м гг. К этому времени возникает так называемый «невидимый колледж» австралийских академиков, которые применяют философские принципы к образовательной системе в целом: они оказывают влияние на практику и теорию обучения, участвуют в разработке исследовательских программ. В 1970-х и 1980-х гг. их влияние возрастало, а уже к 1990-м такие организации стали «активными игроками в системе аккредитации и обучения в области образования, ее члены приобрели вес и влияние во взаимодействии с правительственными организациями» [Chambliss 1996:
479].
С 1950-х гг. в образовании Австралии произошли важные перемены: под влиянием философов знанию и рефлексии стало уделяться больше внимания, в учебные программы включили больше практических занятий, однако позднее цель стал утилитаристский закон: прежде всего - извлечение пользы. В Австралии, как и в европейских странах, до 1970-х гг. доминирующим оставалось явно выраженное утилитаристское понимание этики. Главной задачей философы продолжали считать выработку и утверждение жизненных принципов. И в середине ХХ века считалось, что эти принципы должны были работать на достижение максимального уровня счастья индивида, а следовательно, и общества в целом. На «зеленом континенте» крайней позиции в этом смысле придерживался Дж. Дж. Смарт. Он защищал утилитаризм, следующим образом объясняя свою позицию: «Что может быть лучше, чем достижение абсолютного счастья? Любая теория, не поддерживающая гедонистические акты
утилитаризма, будет утверждать, что всякое изменение делает мир несчастнее, чем он был до него» [Smart 1986: 201]. Однако Смарт не считал утилитаристскую этику вполне корректной, а говорил, что не существует неопровержимых моральных истин, поэтому наиболее приемлемой является позиция утилитаризма. Однако внутри такой прагматической этики обнаруживаются противоречия, сводящиеся к тому, что всеобщее счастье не гарантирует счастья каждого индивида и наоборот; кроме того, в своей этике утилитаризм не учитывает явление несправедливости, поэтому в 1970-х гг. утилитарная этика уже не так привлекает философов: в Австралии начинается поиск новых этических оснований.
Аргументы против утилитаризма
Поиск нового морального кодекса в Австралии осуществляли Алан Донаган, Джон Финнис и Раймонд Гаита.
Алан Донаган считал, что на сегодняшний день не существует адекватной действительности этической концепции, которая описала бы основные моральные качества и образ жизни, необходимые для нормального сосуществования людей. Правила, которые предлагает этика, считает Донаган, на самом деле не так функциональны, как хотелось бы, поэтому следует пересмотреть свой взгляд в этой области и не придавать им чрезмерного значения. Эти правила всего лишь производны от более фундаментальной и одновременно простой посылки - человек сам по себе есть самая большая ценность. Таким образом, «злом» в этике должно стать то, что разрушает или уничтожает жизнь, и такая мораль должна работать в отношении каждого отдельного человека: «Я согласен с фундаментальным принципом, отчасти принадлежащим к традиционной морали, но независимым от теологических предпосылок, который звучит следующим образом: “Люби окружающих как самого себя”. Философский смысл этого выражения верно передал Кант, сказав, что гуманность должна приниматься как цель, но не как средство» [Donagan 1977: 65-66]. Все моральные принципы должны, по утверждению Донагана, стать следствием этого основного принципа. В дальнейшем он аргументировал свой тезис, утверждая, что нечто в самом человеке делает гуманность возможной. За это в человеке отвечает рациональность, под которой Донаган понимает «способность регулировать свои поступки в соответствии с законами логики» [Там же: 235]. Принципы Донагана зачастую оказываются близки католической теории естественного права. Он разделяет христианское учение на повествование о бытии и природе бога и на предписания человеку в области повседневного поведения. Особенно среди теологических учений Донаган интересуется учением о естественном праве Фомы Аквинского. Он оспаривает мнение Фомы Аквинского, что ложь вредна, потому что противоречит «первоначальному замыслу» речи как таковой. Этот аргумент, по словам Донагана, не лежит в области абсолютной ценности для людей и не может служить опорой для этической теории. В «Теории моральных принципов» он обращается к истокам нравственного поведения каждого человека и находит, что мы рождаемся в обществе, уже содержащем определенные этические законы, Причем теоретические основы современной морали, считает Донаган, можно почерпнуть у стоиков и христианских теологов: «Израильско-христианская традиция. определявшая суть общепринятой морали западного мира, имеет достаточные основания, чтобы быть осмысленной с философской точки зрения» [Там же: 28]. Однако многие моральные принципы кажутся Донагану необоснованными и даже ошибочными. В силу того что они с течением времени стали некой привычкой, неконтролируемым элементом поведения, западная этическая теория в настоящий момент потеряла для обывателя свои
философские и религиозные основания, стала необъяснимой и непонятной. Утилитаризм, по словам Донагана, хочет «опираясь на предполагаемый моральный долг, увеличить добро и преуменьшить зло; при этом для него не важно, что произойдет с тем или иным человеком. Напротив, я хочу заявить, что моральные обязанности должны включать уважение независимости и придание значимости всему личному; индивидуальное не может быть оценено как недостаточно доброе или чрезмерно злое. Если нарушать моральные законы в отношении того или иного человека, то в конце концов это отразится на всем обществе.» [Donagan 1977: 143].
Особенно активно католическую теорию естественного права поддерживал Джон Финнис, интересы которого лежат в области юриспруденции, политической теории и конституционного права. В целом выводы Джона Финниса согласуются с позицией традиционной этической теории. В работе «Естественный закон и естественные права» он суммирует все аспекты человеческого бытия, которые напрямую относятся к области этики. Этой монографией он выразил протест против широко распространенного в 1970-1980-х годах позитивистского (утилитаристского) подхода к проблемам этики. Он составил перечень, который назвал «главные составляющие благополучия», или «основные формы блага»: жизнь (в том числе здоровье), знания, развлечения, эстетические впечатления (красота), дружба (коммуникабельность), разумность и религия [Finnis 1980: 87-97]. Эти блага, по мнению Финниса, лежат в основе жизни каждого человека и не сводимы одно к другому. Австралийский философ верит, что если человек будет стремиться к достижению указанного перечня благ, то станет на верный (нравственный) путь развития, пока же его поведение нарушает баланс и мешает обретению то одного, то другого блага. Кроме того, Финнис вводит в свою этическую теорию дополнительный компонент - «первый моральный принцип», дополняющий «основные формы блага». Он заключается в «добровольном стремлении к человеческим благам и уходе от всего, что им противоречит; каждый должен сделать выбор, иначе будут существовать те и только те возможности, которые будут в согласии действиями человечества в целом» [May 2003: 100].
Еще один австралийский теоретик в области этики, о котором хотелось бы упомянуть, кардинально отличается от Алана Донагана и Джона Финниса. Раймон Гаита, австралийский философ румынского происхождения, выделяется среди других способом передачи своих мыслей - он отдает предпочтение художественным текстам. В своей автобиографии «Ромул, мой отец» (по которой в 2007 году был снят фильм с одноименным названием) Гаита смог простым языком выразить понятия честности, дружбы, долга и др. Детство Раймона Гаита проходило в атмосфере душевных и физических страданий его родителей, так как отец был пригнан из Восточной Европы в Германию как рабочая сила. Сильные впечатления детства определили его духовное развитие и привели его к изучению и разработке моральной теории. В другой книге Раймона Гаита «Добро и Зло: абсолютное понимание» поднимаются вопросы обо всей серьезности и опасности морального зла, а также указываются те пути, с помощью которых скептики подрывают основы этики. Гаита говорит, что самое плохое в моральном скептицизме заключается даже не в том, что он обманывает ожидания, но в том, что он приносит зло: «Он должен быть отвергнут, не потому что он ошибочный, неэффективный или непоследовательный, но потому, что он побуждает к безнравственности. боязнь потерять наше чувство реальности добра и зла - это внутренний страх перед серьезным осмыслением добра и зла. есть несколько вещей, которых хочет достичь зло, и одной из них является представление, что добро и зло как таковые иллюзорны» [Gaita 2003: 330-331]. Гаита придерживается мнения, что наша моральная рефлексия начинается не с абстрактных вопросов о долге или разрешения противоречий между этическими утверждениями, а с наших собственных
нравственных переживаний, например угрызений совести. Он неприязненно относится к современному восприятию чувства вины в качестве отрицательного явления: «Нынешнее враждебное отношение к чувству вины и виновности угрожает верному пониманию добра и зла, гуманности и свободы других людей.» [Оака 2003: 50]. Раймон Гаита оспаривает представление Алана Донагана, что ценность человека сводится к уровню его овладения рациональностью и логикой. Эта концепция делает чувство вины чем-то лишним и постыдным: «Угрызения совести зачастую
представляют собой ощущение пугающего одиночества. но оно опошляется, если мы характеризуем ужасающее убийство следующим образом: “О Боже, что же я натворил. Я поступил против здравого смысла. Я разрушил рациональную природу в другом!”» [Там же: 33]. Однако сам Гаита не настаивает на каком-то едином основании этики, он говорит о независимости метафизического развития добра и зла, которые не могут быть полностью определены или прописаны с помощью словесного выражения.
У этих трех теоретиков - Алана Донагана, Джона Финниса и Раймона Гаита -можно заметить одно общее положение: для всех них правила этики являются лишь проявлением чего-то более фундаментального в человеческой природе. «Если вездесущесть абсолютного принципа не покажется просто безумной - вездесущесть, которую Джек Смарт назвал “правилом культа”, - то необходимо будет прояснить его взаимосвязь с чувством вины, которое независимо в той связи, что каждый человек безоговорочно является абсолютной ценностью» [Оака 1995: 22-27].
Прикладная и профессиональная этика
Однако в конце ХХ столетия этические концепции без выхода на практические действия не могли охватить многие стороны человеческой жизни; прежде всего, недостаток чувствовался в общественной сфере, где с развитием науки появлялось и появляется все больше новых областей знания. Таким образом, в ответ на новую потребность социума в Австралии в 1980-х гг. сформировалась группа философов, занимающихся практическим сторонами морали: этикой в области бизнеса,
полицейской этикой, компьютерной и медицинской этикой - в общем, этикой профессиональной сферы.
Главное, о чем нужно сказать в связи с прикладной этикой, - это биоэтика, или медицинская этика. Потребность в биоэтике возникает в связи с развитием медицинских технологий. Несмотря на кажущуюся простоту и изученность вопроса, в среде австралийских философов рождаются разные точки зрения на проблемы биоэтики. Философы от прикладной этики зачастую выступают против «отвлеченных рассуждений». Например, в Мельбурне общественные дискуссии в области биоэтики начались с того, как в первый раз был заморожен эмбрион (была проведена в жизнь технология витрификации). Самым выдающимся философом Австралии от медицинской этики можно назвать Питера Сингера. В 1960-х гг. Питер Сингер был студентом Мельбурнского университета, а по окончании обучения написал работу «Почему я должен придерживаться морали?». В этой и других работах раннего периода (например, «Голод, богатство и нравственность», «Как бороться с голодом» и др.) Сингер заявляет о том, что безнравственно покупать одежду и новые автомобили, пока люди в странах третьего мира умирают от голода. Обучаясь в Оксфорде, он задумывается о человеческой несправедливости к животным, становится вегетарианцем и пишет книгу «Освобождение животных», в которой приравнивает необходимость освобождения животных к необходимости уравнения в правах с мужчинами женщин и афроамериканцев: «.основной элемент - принятие во внимание интересов существа, согласно принципу равенства, должен быть распространен на все
существа - черные и белые, мужские и женские, человеческие и нечеловеческие» [Сингер 2002: 53]. Выбирая между животным и человеком, мы всегда отдадим предпочтение человеку, потому что, по мнению Сингера, человек в современном обществе имеет больше привилегий. Кроме того, радикальное движение в защиту прав животных определяет внутренние ценности живых существ (неважно каких) как самые важные. «...Мы должны рассматривать интересы животных не потому, что опять заботимся о набивших оскомину благах своего вида, а просто потому, что они существуют, эти интересы, и было бы лишено всякого оправдания исключить их из сферы нравственных ценностей. Если же мы опять ставим такое рассмотрение в зависимость от наличия каких-то выгодных последствий для человека, то это опять-таки было бы утверждением того, что рассмотрение интересов животных ради них же самих не правомочно к постановке как вопрос юридический» [Сингер 2002: 234]. Философ отмечает аморальность расизма и сексизма, ставя с ними в один ряд понятие спесиесизма (этот термин обозначает превосходство одного вида живых существ над другими, в данном случае превосходство людей над всеми остальными живыми существами). Сингер считает, что мы живем во время, когда спесиесизм достиг высшей точки, когда любые потребности людей важнее, чем жизненные интересы других живых тварей.
Кроме выступлений в пользу защиты животных и вегетарианства, Сингер проявил интерес и к другим аспектам прикладной этики - проблемам абортов, эвтаназии, детоубийства, мировой бедности, половых извращений и др. Согласно с общей этической теорией Питера Сингера, право на жизнь должно уважаться в любом случае, что, по его мнению, непосредственно связано со способностью ощущать боль и удовольствие. На его взгляд, самый главный аргумент против абортов в современном мире заключается в следующем силлогизме: «Неправильно убивать невинного человека / Человеческий эмбрион - невинный человек / Поэтому неправильно убить человеческий эмбрион» [Singer 1995: 2-3]. В небольшой работе «Аборт» и в книге «Переосмысление жизни и смерти» философ говорит о том, что защитники аборта обычно отрицают вторую предпосылку этого аргумента. Спор об аборте тогда превращается в спор о том, является ли эмбрион человеком или нет, другими словами, когда начинается человеческая жизнь. Противники аборта, в том числе Сингер, предлагают указать на ту стадию в постепенном процессе эмбрионального развития, которая ознаменовывается превращением эмбриона в человека. Если такой линии нет, говорят они, мы должны или изменить статус эмбриона на самых ранних стадиях развития или вообще понизить статус ребенка, пока он не рожден. Когда мы называем существо «человеком», мы имеем в виду нечто среднее между принадлежностью к разновидности Homo Sapiens и принадлежности к человечеству в смысле рационального и сознательного существования. Если эмбрион взят как эквивалент сознательному и рациональному человеку, вторая предпосылка аргумента, который утверждает, что плод - человек, становится ложной, поскольку нельзя совершенно точно утверждать, что плод обладает рациональностью и самосознанием. С другой стороны, если взять эмбрион как разновидность Homo Sapiens, тогда сторонникам абортов следует объяснить, почему принадлежность к данной биологической разновидности не может быть достаточным основанием для обладания правом на жизнь. Таким образом, во втором аргументе образуется лазейка для защитников абортов. Однако Сингер заявляет, что аргументы за или против аборта должны быть основаны на утилитарном расчете, который взвесит все - и предпочтения матери, и интересы зародыша. Так как способность испытывать ощущения страдания или удовлетворения является в утилитаризме предпосылкой к какому-либо выбору, то зародыш, по крайней мере приблизительно до восемнадцати недель, говорит Сингер, не
обладает способностью чувствовать удовлетворение, так что сам зародыш не может иметь в это время предпочтений вообще. Согласно утилитарной этике, в таком случае нет ничего, что может воспрепятствовать выбору матери, поэтому аборт морально допустим. Подобно этому, Сингер утверждает, что новорожденные также не обладают всеми качествами человека, им недостает «рациональности, автономии и чувства вины» [Singer 1993: 175], поэтому убийство новорожденного ребенка, по мнению Сингера, не может быть приравнено к убийству человека. Однако сам Сингер, хотя и считает в области этики позицию утилитаризма достаточно логичной, выступает против абортов и детоубийства.
Что качается эвтаназии, то ее Сингер классифицирует как добровольную, ненамеренную и принудительную. Следуя логике утилитарной этики, Сингер признает возможной добровольную эвтаназию, но отмечает, что в ней велика роль случая. Если брать эвтаназию изолированно, то Сингер находит в ней положительные моменты для жизни отдельного человека и общества в целом (однако. не принимает ее), но в своей книге «Прикладная этика» он посвящает целый параграф проблеме возможного превращения эвтаназии в средство геноцида. Если бы у нас не было моральных точек опоры, говорит Сингер, мы скатились бы вниз, в пропасть государственного террора и массового убийства. Опыт нацизма он использует как иллюстрацию того, что могло следовать за принятием эвтаназии. Отступание от традиционной этики, где неприкосновенность жизни носит абсолютный характер, несет в себе малый, но все же риск нежелательных последствий. Однако мы должны также задаться вопросом, не вскрыло ли широко распространенное принятие абортов и пассивной эвтаназии недостатки в традиционной этике, которые понизили уважение к жизни индивида.
Таким образом, круг замыкается и обнаруживается коренная потребность прикладной этики в средствах традиционной этики и наоборот. Утилитаризм, пытаясь утвердить и раскрыть себя, превратился в биологический, социологический, даже «природный», тем самым в некоторой степени утратив свой строго этический характер. По сути, любая этическая концепция на самом деле задается вопросами о пользе тех или иных правил поведения и образа жизни для общества в целом. По нашему мнению, утилитаризм в Австралии занял прочные позиции и распространился на другие сферы жизни благодаря постоянному интересу и даже характерной «зачарованности» философов окружающей средой своего континента. Хотя католическая этика, получившая широкое распространение в Австралии с начала до середины ХХ века, еще оказывает значительное влияние, очевидно, что происходит процесс слияния католической, утилитаристской и прикладной этики ради сохранения естественной среды и образа жизни человека.
Библиографический список
Сингер П. Освобождение животных / пер. с англ. А.И. Петровской. Киев: Киевский эколого-культурный центр, 2002.
Швейцер А. Культура и этика / пер. Н.А. Захарченко и Г.В. Колшанского. М.: Прогресс, 1973.
Anderson J. Socrates as an Educator. Studies in Empirical Philosophy. Sydney: Angus and Robertson, 1962.
Chambliss J.J. Philosophy of education: an encyclopedia. N.Y.: Garland Pub., 1996.
Smart J.J.C. Utilitarianism and its applications. New Directions in Ethics. N.Y.: Oxford Press, 1986.
Donagan A. The theory of Morality. Chicago: University Of Chicago Press, 1977.
Finnis J. Natural Law and Natural Rights. Oxford: Oxford University Press, 1980.
May W.E. An introduction to moral theology. Washington: Our Sunday Visitor, 2003. GaitaR. Good and Evil: An absolute Conseption. London: Routledge, 2003.
GaitaR. Reflections on the euthanasia debate // Eureka Street. 1995. Vol. 5 (10).
Singer P. Abortion / In Ted Honderich (ed.), Oxford: The Oxford Companion to Philosophy, 1995.
Singer P. Practical Ethics. Cambridge: Cambridge University Press, 1993.
