CC BY
66
Т.Е. Яцуга
АССОЦИАТИВНО-ОБРАЗНАЯ ЦЕПОЧКА В РЕГУЛЯТИВНОЙ СТРУКТУРЕ ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ З. ГИППИУС
Томский государственный педагогический университет
В последние годы на место господствующей «системно-структурной и статистической парадигме приходит парадигма антропоцентрическая, функциональная, когнитивная и динамическая, возвратившая человеку статус «меры всех вещей» и вернувшая его в центр мироздания» [1, с. 64]. Главным объектом современных лингвистических исследований становится языковая личность и текст как продукт ее речемыслительной деятельности.
Языковая личность исследуется в совокупности присущих ей коммуникативных способностей и умений: элитарная языковая личность [2], языковая личность переводчика [3], профессиональная языковая личность [4]. Особый интерес исследователей вызывает изучение русской языковой поэтической личности. Актуальность обращения к языковому сознанию креативно мыслящей личности очевидна: именно писатели и поэты вносят особый вклад в концептосферу национального языка [5, с. 156], способствуют формированию и становлению языковой личности читателя: «Подлинное художественное открытие влечет за собой изменение установки восприятия (результата культурной памяти читателя), по терминологии Яусса - «смену горизонта ожидания» [6, с. 15].
У каждого поэта свой «почерк», своя «походка»: вдумчивый читатель ощутит размашистый шаг В. Маяковского, стремительную походку М. Цветаевой, тихую поступь А. Ахматовой. Энергетический потенциал талантливой личности настолько велик, что и спустя столетия созданные поэтом тексты сохраняют «ритм» его жизни, «темп внутреннего сгорания». Казалось, что З. Гиппиус ворвалась в русскую литературу подобно «Афине Палладе, вышедшей из головы Зевса в шлеме и полном вооружении» [7, с. 143], и почти сразу обрела свою особую манеру поэтического письма, «свою походку», «свой почерк», «свой жест» в стихах [8, с. 285].
Критик, публицист, прозаик, поэт, яркий представитель русского символизма, З. Гиппиус была в центре литературной, культурной, духовной жизни России начала XX в. О неординарности ее личности и значении поэтического, публицистического, прозаического творчества в культуре и литературе серебряного века свидетельствуют многочисленные отзывы ее современников (В. Брюсова, А. Блока, А. Белого, Н. Берберовой, Г. Адамовича, И. Анненского, М. Шагинян, А. Гофмана, В. Злобина).
Интерес исследователей к поэтическому наследию З. Гиппиус после ее полного забвения русским читателем возобновился лишь в начале 90-х годов ХХ в. [9-18]. Отсутствуют не только целостные исследования идиостиля З. Гиппиус, но и отдельные лингвистические работы, изучающие «живую словесную ткань произведений» этого автора (Н.А. Богомолов), уникальность ее поэтического слова.
Данная статья посвящена изучению идиостиле-вых особенностей поэтических текстов З. Гиппиус в рамках нового активно развивающегося направления, отражающего коммуникативно-деятельностный подход к тексту, - коммуникативной стилистики художественного текста, ориентированной «на поэтапное исследование совместной текстовой деятельности автора и адресата» [19, с. 98]. Три направления коммуникативной стилистики текста (теория регулятивности, теория текстовых ассоциаций, теория смыслового развертывания текста) направлены на изучение «лингвистически обусловленных закономерностей в текстовой деятельности автора и адресата, разработку лексических основ гармонизации их речевого общения на основе комплексного изучения текста» [19, с. 29].
Теория регулятивности позволяет выявить средства и способы активизации познавательной деятельности читателей, «их совместного диалога» с автором: регулятивные средства, структуры, модели. Регулятивность определяется нами вслед за Е.В. Сидоровым [20] и Н.С. Болотновой [21] как «системное качество текста, заключающееся в его способности «управлять» познавательной деятельностью читателя» [21, с. 180] (подробнее см. работы Н.С. Болотновой, Н.Г. Петровой, И.Н. Тюковой, Р.Я. Тюриной и др.). Регулятивные средства выделяются на уровне элементов текста при осознании читателем «соотнесенности соответствующих текстовых структур с предполагаемой микроцелью, которая на одном из этапов читательской деятельности работает на общее понимание текста» [21, с. 182]. В основу выделения регулятивных структур входит «осознание читателем мотива (микроцели) в рамках общей коммуникативной стратегии текста» [21, с. 181]. Регулятивная модель, как и регулятивная структура, организует познавательную деятельность читателя на уровне целого текста, она может быть определена как «коммуникативно значимая, концептуально обусловленная сопряжен-
ность определенных типов лексических регуляти-вов, способных наполняться различным лексическим материалом, и создающая объективные условия для постижения концептуального содержания текста» [22, с. 12]. Очень часто регулятивная модель представляет собой сопряженность заглавия с другими типами регулятивов: лексической регулятивной структурой, лексической регулятивной цепочкой (см. подробнее: [22]). Регулятивные средства и структуры, «рождая ассоциации, стимулируют формирование художественных концептов и концептуальных структур в сознании адресата на основе соотнесенности его картины мира с авторской» [23, с. 8-9], что позволяет реконструировать фрагмент поэтической картины мира автора.
В одном из известных своих трудов, посвященных исследованию художественной речи, Б.А. Ларин указывал на то, что условием лирического впечатления можно считать «смысловое эхо» (семантическую осложненность), в качестве «словесных возбудителей» такого эффекта им выдвигаются речевые вариации смысла. По мнению исследователя, «последовательное накопление синонимичных фраз концентрирует внимание у одного стержня мысли, возбуждает слушателя (читателя) - исчерпать воображательные возможности данной темы и вызывает интеллектуальную эмоцию - узнавание непредвиденного подобия смысла в разнородных оборотах речах» [24, с. 424].
По наблюдениям Б.А. Ларина, введение речевых вариаций свойственно поэзии мысли, философской лирике, поэтому часто встречается в творчестве символистов [24, с. 426-427], к старшему поколению которых относилась и З. Гиппиус.
В творчестве поэта наблюдается подобный принцип организации поэтических текстов, отмеченный Б.А. Лариным в поэтике символистов. Одним из приемов активизации мыслительной деятельности адресата и типом словесно-художественного структурирования текстов является ассоциативно-образная цепочка. В ее состав включаются ассоциативно близкие образы, фокусирующие внимание читателя на узловых «звеньях» текстового развертывания и формирующие общий концепт поэтического произведения.
Особенность данного вида регулятивной структуры заключается в иерархической организации ее компонентов: образы, входящие в состав ассоциативно-образной цепочки, можно рассматривать как реакции на слово-стимул (макрообраз), вынесенный в заглавие текста («Банальностям», «Игра», «Тихое пламя») или актуализированный доминантной лексической микроструктурой (стихотворение «Крылатое»). По наблюдениям Н.С. Болотновой, если «в качестве доминирующей лексической микроструктуры выступает ключевое слово (часто на-
звание), именно оно связывает весь комплекс ассоциативно-смысловых связей лексических элементов» [25, с. 189].
Ассоциативно-образная цепочка, как разновидность регулятивной структуры, организует познавательную деятельность читателя на уровне целого текста и блока высказываний. Этот вид регулятивных структур или моделей (в зависимости от соотнесенности ассоциативно-образной цепочки с заглавием текста) чаще всего соотносится с лексической структурой текста последовательно-дополнительного типа, в которой «каждая из лексических микроструктур автосемантична и находится с остальными в отношениях дополнения» [25, с. 192], и лексической структурой усилительно-конвергентного типа, для которой характерно сквозное усиление одного микросмысла [25, с. 192].
Выбор регулятивных средств и структур и их комбинация задается регулятивной стратегией, которая определяет «эффективность творческого диалога автора и читателя» [26, с. 448]. Ассоциативно-образная цепочка как способ регулятивности воплощает разные регулятивные стратегии (о типологии регулятивных стратегий см. [26]): последовательно-дополнительного типа (в стихотворении «Игра», например, образы автосемантичны и объединены отношениями дополнения); усилительноконвергентного типа (см. стихи «Пламя», «Банальностям», где образы актуализируют сходные смыслы); обманутого ожидания (в случае включенности заглавия в ассоциативно-образную цепочку, см., например, «Банальностям»). Все перечисленные регулятивные стратегии относятся к эксплицитному типу. Что касается однородности/неоднородности доминирующих средств регулятивности, то такая разновидность регулятивных структур/моделей, как ассоциативно-образные цепочки, в большинстве случаев включает в свой состав метафорические образы. Их ассоциативная связь происходит на основе общих семантических признаков, которые выявляются у актуализирующих их слов в ближайшем контекстном окружении и объединяют данные образы в ассоциативно-образную цепочку (см. далее анализ стихотворения «Банальностям»). Связь образов возможна и на основе общего компонента, входящего в состав соответствующих тропов (сравним деривационный повтор в рассматриваемом далее стихотворении «Игра»).
В функциональном аспекте (с точки зрения организации познавательной деятельности читателя) понятие ассоциативно-образные цепочки сближается с текстовыми парадигмами, которые также формируются на ассоциативной основе и «отражают один их этапов осмысления линейно развертываемого художественного текста (на уровне его фрагментов), фиксируя в сознании читателя «пуч-
ки» различных связей и отношений лексических элементов» [27, с. 101]. Под текстовой парадигмой вслед за Н.С. Болотновой нами понимается «совокупность лексических единиц (словных и сверх-словных), объединенных концептуально на основе какого-либо общего элемента: внешнего (экстра-лингвистического) и (или) внутреннего (лингвистического)» [27, с.40]. Текстовые парадигмы (межсловные и внутрисловные) дают ключ к регулятивным тактикам (или микростратегиям) и организуют восприятие текста читателем в основном на уровне блока высказывания: «являясь средствами регуля-тивности текста, они фиксируются в сознании коммуникантов на одном из этапов их познавательной деятельности (на основе референтных, когнитивных, языковых ассоциаций, стимулированных элементами лексической структуры текста)» [27, с.41]. Текстовые парадигмы актуализируют в сознании читателя микроконцепт, микроидею.
Таким образом, и ассоциативно-образная цепочка, и текстовая парадигма являются лексическими регулятивами, организующими познавательную деятельность читателя, но различаются стратегической направленностью. Текстовые парадигмы, объединяя лексические единицы на основе формальной, содержательной и формально-содержательной общности, обогащают образ, усиливают создаваемый им прагматический эффект. Так, в стихотворении «Банальностям» ассоциативно-смысловое поле образа «старые созвучия», входящего в ассоциативно-образную цепочку, репрезентируется формальной текстовой парадигмой, члены которой объединены частичным звуковым сходством (розы с грезой - сны весны - тень с сиренью).
Следует отметить, что ассоциативно-образная цепочка как разновидность регулятивной структуры/модели и тип словесного структурирования поэтического произведения является одним из характерных способов вербализации ключевых концептов в ассоциативно-семантической сети поэтических текстов З. Гиппиус.
Рассмотрим на примере стихотворения «Банальностям» организацию познавательной деятельности читателя на уровне целого текста. Ассоциативно-образная цепочка реализует прием обманутого ожидания, благодаря которому в данном тексте наблюдаются семантические приращения и изменение кон-нотативной окраски отрицательно маркированной лексемы «банальность». В ходе текстового развертывания автор мотивирует отступление от закрепленного в узусе лексического значения данного слова:
Не покидаю острой кручи я,
Гранит сверкающий дроблю.
Но вас, о старые созвучия,
Неизменяемо люблю.
Люблю сады с оградой тонкою,
Где розы с грезой, сны весны И тень с сиренью - перепонкою,
Как близнецы, сопряжены.
Влечется нежность за безбрежность,
Все рифмы - девы, - мало жен...
О, как их трогательной смежностью Мой дух стальной обворожен!
Вас гонят... Словно дети малые,
Дрожат мечта и красота...
Целую ноги их усталые,
Целую старые уста.
Создатели домов лучиночных,
Пустых, гороховых домов,
Искатели сокровищ _рыночных -Одни боятся вечных слов.
Я - не боюсь. На кручу сыпкую Возьму их в каменный приют.
Прилажу зыбкую им зыбку я.
Пусть отдохнут! Пусть отдохнут!
В стихотворении «Банальностям» раскрывается метафорический образ, отраженный в заглавии текста, вводятся ассоциативно близкие образы. Заглавие стимулирует развертывание ассоциативнообразной цепочки: банальности - старые созвучья (сады с оградой тонкой, роза с грезой, сны весны, тень с сиренью) - рифмы - жены - (ноги усталые, старые уста) - вечные слова. В ней выявляются окказиональные семы актуализированной в тексте лексемы «банальности»: «постоянство», «верность» (образ рифмы - жены), «вечная ценность» (вечные слова), «романтичность», «изящность» (старые созвучья). В Словаре русского языка лексическое значение ключевого слова представлено следующим образом: «Банальный» - «общеизвестный, утративший выразительность вследствие частого употребления; избитый, пошлый» [28, т. 1, с. 59]. Отрицательный коннотативный ореол слова создается семами «общеизвестный», «часто употребляющийся», «утративший выразительность». В стихотворении З. Гиппиус у слова актуализируются эти же основные семы, наряду с окказиональными, и слово «банальности» (старые созвучья, вечные слова, т.е. часто повторяемые, и, стало быть, общеизвестные), обновленное текстовыми ассоциативными связями, становится положительно маркированным элементом текстовой системы. Банальность получает новое смысловое наполнение - это поэтическое слово, из века в век несущее человеку вечные, неизменные истины. Поэтические слова - «вечные слова» - противопоставляются временным, преходящим ценностям за счет актуализации в лексемах «лучиночные», «гороховые», «рыночные» потенциальной семы «временность».
В стихотворении «Тихое пламя» микрообразы в составе ассоциативно-образной цепочки связаны отношениями контраста, что характерно для регулятивной стратегии парадоксально-контрастивного типа. В то же время в ассоциативно-образной цепочке наблюдается усиление нескольких микросмыслов (человеческой слабости и силы, агрессивности внешнего мира), свойственное регулятивной стратегии усилительно-конвергентного типа.
Я сам найду мою отраду.
Здесь все мое, здесь только я.
Затеплю тихую лампаду,
Люблю ее. Она моя.
Как пламя робкое мне мило!
Не ослепляет и не жжет.
Зачем мне грубое светило
Недосягаемых высот?
Увы! Заря меня тревожит
Сквозь шелк содвинутых завес,
Огонь трепещущий не может
Бороться с пламенем небес.
Лампада робкая бледнеет...
Вот первый луч - вот алый меч...
И плачет сердце... Не умеет
Огня лампадного сберечь!
Смысловое развертывание текста осуществляется посредством ассоциативно-образной цепочки. В нее включается и образ тихого пламени, вынесенный в заглавие текста: тихую лампаду - пламя робкое - грубое светило - заря - огонь трепещущий - пламенем небес - лампада робкая - первый луч (вот алый меч)
- огня лампадного. Внутри этой ассоциативно-образной цепочки можно выделить две группы микрообразов, находящихся в отношениях контраста: первая связана с образами огня человеческого мира, вторая
- с образом небесного пламени. Зажженная лампада символизирует робкий, слабый, динамичный внутренний мир человека: тихая лампада (актуальный смысл - «маленький, неярко горящий светильник»)
- пламя робкое (робкий - «несмелый, боязливый» [28, т. 3, с. 721]) - огонь трепещущий (трепетать -«испытывать страх, ужас перед кем-то» [28, т. 4, с. 406]) - лампада робкая бледнеет (актуальный смысл - «угасающий огонь») - огня лампадного (актуальный смысл - «огонь человеческого сердца»).
Небесный огонь символизирует мощь, агрессивность, яркость: грубое светило (грубый - «отличающийся отсутствием необходимого такта); резкий» - заря («яркое освещение горизонта перед восходом солнца и после восхода солнца» [28, т. 1, с. 568]) - пламя небес (актуальный смысл - «сильный мощный огонь») - первый луч - алый меч (актуальный смысл - «внезапный яркий агрессивный свет, приносящий страдание»).
Сопоставление двух огней становится понятым при проецировании ситуации на мир человека: маленький огонь человеческого сердца (внутренний) противостоит мощному враждебному пламени небес (внешнему), символу всемогущего Бога («Огонь трепещущий не может / Бороться с пламенем небес»).
Концепт «огонь» занимает ключевую позицию в поэтической концептосфере З. Гиппиус. Огонь демонстрирует беззащитность человека перед окружающим его миром, он участвует в процессе трансформации действительности, ее «пересоздании»: «его неограниченные возможности локализации -от пламени домашней свечи до космического пожара - открывают перед поэтическим воображением свободную возможность освещать как внешнее, так и внутреннее пространство природы и человека» [29, с. 75].
Ассоциативно-образная цепочка может входить в состав регулятивной модели текста и организовывать познавательную деятельность читателя на уровне текстового фрагмента, являясь ключевой регулятивной микроструктурой текста. В качестве иллюстрации обратимся к стихотворению «Игра»:
Совсем не плох и спуск с горы:
Кто бури знал, тот мудрость ценит.
Лишь одного мне жаль: игры...
Ее и мудрость не заменит.
Игра загадочней всего И бескорыстнее на свете.
Она всегда - ни для чего,
Как ни над чем смеются дети.
Котенок возится с клубком,
Играет море в постоянство...
И всякий ведал - за рулем -Игру бездумную с пространством.
Играет с рифмами поэт,
И пена - по краям бокала...
А здесь, на спуске, разве след -След от игры остался малый.
Пускай! Когда придет пора,
И все окончатся дороги,
Я об игре спрошу Петра,
Остановившись на пороге.
И если нет игры в _раю,
Скажу, что рая не приемлю.
Возьму опять суму мою И снова попрошусь на землю.
1930
По способу организации регулятивную макроструктуру текста можно разделить на три регулятивных микроструктуры, каждая из которых включает две строфы. На уровне макроструктуры текста
познавательную деятельность читателя организует регулятивная модель - сопряженность заглавия с деривационным повтором (игра - играет). В первой регулятивной микроструктуре представлены рассуждения автора, выраженные афоризмом: «Кто бури знал, тот мудрость ценит. /Лишь одного мне жаль: игры... / Ее и мудрость не заменит». Это своего рода сентенция, которая далее раскрывается. Во второй регулятивной микроструктуре ассоциативно-образная цепочка выполняет иллюстративную функцию, конкретизирует авторскую мысль, высказанную в начале стихотворения. В третьей регулятивной микроструктуре контрастивного типа преобладает событийный план: динамичность заключительной части стихотворения придает рефлексирующее сознание лирического «Я».
Концепт «жизнь» репрезентируется через образ игры, которая пронизывает все сферы жизни: от природных образов до поэтического творчества. В ассоциативно-образной цепочке выявляются текстовые смыслы, связанные с жизнью - игрой: котенок возится с клубком (актуальный смысл -«проявлять беспечность») - играет море в постоянство (актуальный смысл - «притворяться») - за рулем - игру бездумную с пространством (актуальный смысл - «рисковать») - играет с рифмами поэт (актуальный смысл - «творить, созидать»)
- пена - по краям бокала (актуальный смысл - «существовать короткий промежуток времени»).
Концепт «смерть» актуализируется косвенно метафорическим образом спуска с горы («Совсем не плох и спуск с горы»). В дальнейшем происходит «накопление» семантических признаков концепта «смерть»: придет пора, окончатся дороги, спрошу Петра, остановившись на пороге, нет игры в раю. Смерть обретает пространственно-временную характеристику: гора, порог (граница между жизнь и смертью), придет пора (время), окончатся дороги (блокирование временного и пространственного отрезка существования человека).
Таким образом, изучение творческой манеры З. Гиппиус в русле одного из направлений коммуникативной стилистики художественного текста -теории регулятивности, позволило выявить ассо-
циативно-образную цепочку как характерный для поэта способ организации познавательной деятельности читателя на уровне целого текста и текстового фрагмента. Ассоциативно-образная цепочка обладает большим прагматическим потенциалом, актуализируя регулятивные стратегии последовательно-дополнительного и усилительно-конвергентного типа, а также регулятивную стратегию обманутого ожидания. Стимулируя познавательную деятельность читателя, ассоциативно-образная цепочка является способом свертки полученной информации в ментальные структуры - концепты, т.е. служит способом вербализации ключевых для автора концептов в лексической структуре художественного текста: «огонь» («Тихое пламя»), «жизнь» - «смерть» («Игра»), «поэтическое слово» («Банально стям»).
Считается, что поэт начинает говорить «во весь голос» только после своего физического исчезновения, что, по мнению некоторых исследователей, «обусловлено особым характером условий освобождения языковой / текстовой энергии от влияния энергии других видов (социальной, политической и т.п.)» [30, с. 19]. Теряя «материальную опору» в образе своего создателя, текст сохраняет главное: «обаяние» творческой личности, темп его «внутреннего сгорания». И. Бунин назвал стихи З. Гиппиус «электрическими стихами»: «и действительно, эти сухие, выжатые, выкрученные строчки как будто потрескивают и светятся синеватыми искрами» [31, с. 5].
Отмеченная в натуре З. Гиппиус «рассудочная эмоциональность» прослеживается в особенностях словесно-художественной организации ее поэтических текстов: нанизывании, усилении смыслов, экспрессивности, скованной четкой структурой ее стихотворений. Как нам кажется, в намерение поэта входило стремление вызвать у читателя «интеллектуальную эмоцию» (Б. Ларин). Ей, всегда стремившейся преодолеть «временной» и «пространственный» отрезок своего биологического существования, требовался не просто читатель, а читатель-последователь, которому и был адресован ее призыв: «Иди за мной, когда меня не станет».
Литература
1. Воркачев С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки, 2001.№ 1.
2. Сулименко Н.Е. Элитарная языковая личность по данным лексической структуры текста: к истокам российской ментальности // Художественный текст и языковая личность: Мат-лы III Всерос. конф., посвящ. 10-летию каф. современного русского языка и стилистики Томского гос. пед. ун-та (29-30 октября 2003). Томск, 2003.
3. Алексеева Л.М. Образ переводящей личности в сфере научной коммуникации // Образ человека и человеческий фактор в языке: словарь, грамматика, текст: Мат-лы расширенного заседания теоретического семинара «Русский глагол», 29 сентября - 1 октября 2004. Екатеринбург, 2004.
4. Комарова З.И., Плотникова Г.Н. Профессиональная личность в лингвистическом пространстве и времени: Н.С. Трубецкой - Э.В. Кузнецова // Образ человека и человеческий фактор в языке: словарь, грамматика, текст: Мат-лы расширенного заседания теоретического семинара «Русский глагол», 29 сентября - 1 октября 2004. Екатеринбург, 2004.
5. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Известия РАН. Сер.: Лит. и яз. 1993. Т. 52. № 1.
6. Чернец Л.В. «Как слово наше отзовется». Судьба литературных произведений: Учеб. пос. М., 1995.
7. Пайман Аврил. История русского символизма. М., 2000.
8. Шагинян М. Человек и время. М: Советский писатель, 1982.
9. Богомолов Н.А., Кострелев Н.В. К истории первого сборника стихов З. Гиппиус // Русская литература. 1991. № 3.
10. Богомолов Н.А. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск, 1999.
11. Неженец Н.И. Теория верхнего и нижнего неба (З. Гиппиус) // Неженец Н.И. Русские символисты. М, 1992.
12. Мескин В.А. Заклинанье (о поэзии Зинаиды Гиппиус) // Русская словесность. 1994. № 1.
13. Лавров А.В. «Рожденные в года глухие...»: Александр Блок и З.Н. Гиппиус // Русская литература. 1995. № 4.
14. Полукарова Л.В. «Надо всякую чашу пить - до дна» // Литература в школе. 1996. № 5.
15. Гарин И. Серебряный век: В 3-х т. Т. 1. М., 1999.
16. Евграфов Г. «Я в себе, от себя, не боюсь ничего» // Смена. 1999. № 12.
17. Маковский С.К. На Парнасе Серебряного века. М., 2000.
18. Бисеров А.О. Новое религиозное сознание в творчестве З. Гиппиус. Автореферат дис. ... канд. филол. наук. М., 2003.
19. Болотнова Н.С., Бабенко И.И., Васильева А.А. и др. Коммуникативная стилистика художественного текста: лексическая структура и идиостиль / Под. ред. проф. Н.С. Болотновой . Томск, 2001.
20. Сидоров Е.В. Проблемы речевой системности. М., 1987.
21. Болотнова Н.С. О теории регулятивности художественного текста // Stylistika: Stylistika slowianska. Slavic Stylistiks. Вып. VII. 1998. Opole, 1998.
22. Петрова Н.Г. Регулятивная модель как основа смысловой интерпретации поэтических текстов К. Бальмонта // Диалог с текстом: проблемы обучения смысловой интерпретации: Мат-лы V регион. научн.-практ. семинара (25 апр. 2002 г.). Томск, 2002.
23. Болотнова Н.С. Когнитивное направление в лингвистическом исследовании художественного текста // Поэтическая картина мира: слово и концепт в лирике серебряного века: Мат-лы VII Всерос. научн.-практ. семинара (27 апр. 2004 г.). Томск, 2004.
24. Ларин Б. А. Филологическое наследие: Сб. статей. СПб., 2003.
25. Болотнова Н.С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. Томск, 1992.
26. Болотнова Н.С. Гармонизация общения и теория регулятивности художественного текста // Культурные практики толерантности в речевой коммуникации: Кол. Моногр. / Отв. ред. Н.А. Купина и О.А. Михайлова. Екатеринбург, 2004.
27. Болотнова Н.С. Лексическая структура художественного текста в ассоциативном аспекте. Томск, 1994.
28. Словарь русского языка: В 4-х т. АН СССР, Ин-т русского языка / Под. ред. А.П. Евгеньевой. М., 1981-1984.
29. Смирнов А.А. Метафорика огня в поэзии Ф.И. Тютчева // Вестн. Моск гос. ун-та. Сер. 9. Филология. 2003.
30. Казарин Ю. Поэтическое состояние языка (попытка осмысления): Монография. Екатеринбург, 2002.
31. Адамович Г.З. Гиппиус // Гиппиус З. Лирика. Минск, 1999.
