CC BY
12А.В. Прокофьев Аспекты практичности морали
Смысловая неоднозначность вопроса
Вопрос о практичности или о действенности морали кажется довольно ясным по своему смыслу. Ставя его перед собой, мы хотим разобраться в том, достигает ли мораль тех целей, которые предположительно должна достигать. Остаются ли моральные требования благими пожеланиями или в массовом порядке воздействуют на поведение и образ жизни людей, реально определяют их практику? Однако вопрос теряет свою кристальную прозрачность, как только речь заходит о конкретизации вменяемых морали целей и предполагаемых способов их достижения.
В качестве первого шага в рассуждении попытаемся определиться с тем, какие цели ставит мораль перед отдельным человеком. Если на уровне обобщения - воплощать в своем поведении неинструментальную и равную ценность каждого человека (относиться к другому «так же как к цели и никогда... только как к средству»). Если на уровне конкретизации - не причинять вреда другому человеку собственными поступками, предотвращать такой вред со стороны иных угроз, оказывать помощь другому человеку, заботиться о нем.
Эти цели индивидуального нравственного поведения можно использовать в качестве основы для ответа на вопрос, какова сверхцель самой морали как системы ценностей и императивов. Она состоит в достижении такого состояния совместной жизни людей, в котором исключен взаимный вред и обеспечено полное и процветающее существование каждого. Оба показателя имеют количественное или сравнительное измерение, поэтому существует возможность обсуждать меру или степень достижения основной цели морали в разных сообществах и при разных институциональных системах. Естественно, что эта степень
должна определяться не на основе простого суммирования защищенности от ущерба и процветания разных людей, а на основе правильной пропорции того и другого, связанной с понятием «справедливость».
Этот ход мысли не является неизбежным для этической теории, поскольку итоговые суммарные показатели в сфере причинения вреда или обеспечения качества жизни могут рассматриваться как не имеющие прямого отношения к назначению и смыслу морали. В морали можно видеть такую совокупность императивов и норм, которая предоставляет каждому человеку возможность вести особый, имеющий наивысшую ценность образ жизни. Тогда ключевое значение приобретает иной параметр оценки. Говоря кантовским языком - качество воли вне анализа последствий ее реализации. При желании и этот параметр можно выразить количественно - количеством людей, захваченных притягательностью морального идеала. Однако количественный подход не очень органичен для подобного понимания морали. Дверь к совершенству открыта, а кто захочет войти в нее -дело индивидуального решения и индивидуальной решимости. Ни о действенности, ни о практичности морали в данном случае нет смысла говорить.
В рамках первого из охарактеризованных подходов к назначению морали такая возможность остается. Однако лишь при одном допущении: практичностью и действенностью обладают не цели, а средства. А до сих пор мораль обсуждалась нами исключительно как цель. Значит, вопрос о практичности (действенности) морали исходно предполагает некую двойственность этого явления. Такая двойственность не является искусственной, придуманной теоретиками, желающими обсуждать КПД морали. Она заложена в современном словоупотреблении. Мораль выступает в нем как сфера ценностей и императивов, противопоставленная иным ценностям (например, эстетическим или религиозным) и как особая форма регулирования поведения или воздействия на него. Во втором своем качестве она проти-
вопоставлена праву, авторитарному обычаю, административному регулированию, внеправовому применению силы, то есть централизованным и принуждающим способам воздействия. На фоне этой двойственности вопрос о практичности (действенности) морали приобретает следующий смысл: можно ли эффективно добиваться заповеданных моралью целей, опираясь на самообязывание и фронесис индивидов? Ответы на него распределяются между двумя крайностями: мыслью Толстого о том, что совмещение морали и иных форм регулирования безнадежно подрывает притягательность нравственного образа жизни, и мыслью Канта о том, что существует возможность мудрым распределением наград и наказаний обеспечить мирное и кооперативное сосуществование наделенных рассудком «дьяволов».
Однако современные споры о практичности морали уклоняются от столь жестких противопоставлений. Не только потому, что целью современной социальной этики является поиск оптимального совмещения разных регуляторов, но и потому, что сама мораль рассматривается в ней в менее жестких дефинитивных рамках. Не случайно в предложенной НИИ прикладной этики ТюмГНГУ анкете осуществляется столь легкий и не сопровождающийся дополнительными комментариями переход от вопроса о «практичности морали» к вопросу о «действенности ее институтов», несмотря на то, что сочетание самообязывания и фронесиса можно было бы передать с помощью понятия «неинституциональ-ность».
Для ориентированной на практику этики (профессиональной, прикладной, этики организаций и т.д.) предметом исследования является не только фронесис как таковой, но и все формы регулирования, в рамках которых значительную роль играет ситуативная интерпретация норм каждым попадающим под их действие субъектом, не только сфера самообязывания, но и все те явления, которые находятся на ее границах. Например, мягкое централизованное пону-
ждение, призванное способствовать формированию определенных ценностных убеждений (психологических установок), или поступки, порожденные нежеланием оказаться предметом общего осуждения.
В перспективе уточненного определения мораль оказывается гораздо более доступной для целенаправленного практического воздействия. В ее сфере оказывается возможной сознательная политика, направленная на стимулирование уважительного, кооперативного, профессионально ответственного поведения. И эта политика не ограничивается напоминанием о существовании предельно абстрактных нравственных принципов и предъявлением нарративов морального совершенства.
Тем самым вопрос о действенности морали органично переоформляется в вопрос об эффективности различного рода стратегий, стимулирующих и активизирующих этические механизмы регулирования поведения для обеспечения общественного блага. Есть запрос общества на моральное саморегулирование его членов, есть ответ со стороны разных центров принятия решений: государственной власти, профессиональных сообществ и ассоциаций, руководства организаций и т.д.
Если вести речь о профессиях и организациях, то запрос на этику формируется в связи с существованием двух угроз: угрозы снижения их эффективности в качестве непосредственных инструментов обеспечения общественного блага и угрозы причинения ущерба обществу в процессе их функционирования. В сферах государственного управления, здравоохранения, национальной обороны, образования приоритет отдается преодолению первой угрозы; в сфере конкурентной экономики, где деятельность организаций (компаний, фирм) поддерживает общественное благо лишь косвенно, - второй. Здесь на первом плане оказывается опасность негативного воздействия безответственных форм ведения бизнеса на внешние заинтересованные стороны.
В целом современное общество исходит из презумпции действенности мер по стимулированию морального саморегулирования в трудовой сфере. Осуществление этических программ все чаще вменяется разного рода организациям. В системе государственной службы развернутая этическая инфраструктура вводится на основе требований законодательства. В сфере частного предпринимательства используются как директивные предписания, так и меры косвенного давления. Такова, например, практика, сформировавшаяся в США. Закон Сарбейнза-Оксли (2002) требует от акционерных обществ раскрывать информацию о наличии или отсутствии этического кодекса для высших должностных лиц, управляющих финансами (при отсутствии кодекса - давать объяснение причин подобного положения)1. А в соответствии с руководством Федеральной комиссии по приговорам (1991, изменено в 2004) ответственность любой организации за противоправные действия ее должностного лица, осуществляющего свои полномочия, может быть смягчена, если в ней проводились эффективные по критериям комиссии этические программы2. Аналоги этой практики присутствуют во многих других странах.
Однако дело в том, что общая презумпция - это одно, а реальное положение дел - другое. Этические программы вполне могут оказаться неэффективными (недейственными, непрактичными) в силу психологических, социальных и культурных причин. К этой проблеме я вернусь в последнем разделе статьи, а пока хотел бы проанализировать еще одно понимание обсуждаемого вопроса.
Окупается ли этика?
Вопрос о практичности морали может быть поставлен и под другим углом зрения. Мы можем интересоваться не
1 Public Law 107-204 (2002) // URL:http://sec.gov/about/laws/soa 2002.pdf
2 Federal Sentencing Guidelines Manual (2009). Ch. 8 // URL:http:// www.ussc.gov/2009guid/CHAP8.pdf
тем, в какой степени «мораль-регулятор» способна обеспечивать воплощение моральных ценностей (таких как мир и процветание каждого), а тем, как выполнение нравственных принципов способствует достижению иных целей. Например, индивидуальная практика может быть выстроена на основе известного афоризма: «честность - лучшая политика». Это, конечно, не самая точная иллюстрация данного подхода, поскольку выполнение нравственных принципов в этом случае не порождается нравственными убеждениями. Честность выступает здесь не как моральная добродетель, а как проявление стратегического замысла, который имеет шансы на успех при трех условиях: 1) взаимодействии с одними и теми же партнерами в течение длительного времени; 2) потребности в их доверии; 3) отсутствии возможности систематически скрывать свою ложь (словами Дж.К.Джерома: «честность - лучшая политика, если, конечно, вам не дарован талант убедительно лгать»).
В случае с коллективами и организациями подход гораздо более очевиден: самообязывание работников на основе моральных убеждений способствует достижению организацией своих стратегических целей. В современной деловой этике чрезвычайно распространен тезис о значительных конкурентных преимуществах, приобретаемых компанией, которая заботится о формировании нравственного облика своих менеджеров и рядовых сотрудников. «Этика окупается, этика приносит доход» (ethics pay) - таков лозунг, задающий направление не только научным исследованиям, но и практической деятельности по формированию этического режима бизнес-корпораций. Не случайно в последние несколько лет это выражение постоянно встречается в публичной риторике высшего менеджмента целого ряда крупных компаний.
Предполагаемая окупаемость этики складывается за счет нескольких составляющих. 1. Этическая репутация компании, базирующаяся на социально-ответственном способе производства продукции (предоставления услуг), от-
сутствии компромиссов в области качества, внепроизводст-венной деятельности на благо человечества, нации, локальных сообществ, повышает привлекательность продукции (или услуг) компании для потребителя. 2. Этическая репутация повышает привлекательность компании для партнеров (поставщиков) и инвесторов. 3. Исполнение ме-неджериальным составом компании общих и профессиональных этических норм снижает финансовые потери от санкций, налагаемых государственными регулирующими инстанциями за социально безответственные и незаконные способы ведения бизнеса. 4. Исполнение этических норм работниками всех уровней снижает финансовые потери, связанные с халатностью и мошенничеством, уменьшает затраты на надзор за персоналом, а также устраняет некоторые затруднения для скоординированной совместной деятельности по достижению экономических целей компании. Это перечисление можно резюмировать следующим образом: экономическая «цена» этики задается преимуществами «репутационного» и «организационного» типа.
Хотя тезис «этика окупается» завоевывал свои позиции в деловой этике на волне противостояния мнению М.Фридмана, что «социальная ответственность бизнеса состоит в том, чтобы увеличивать свои доходы»3, на уровне общих посылок он полностью с ней совпадает. Сторонники идеи о конкурентных преимуществах «этичных» компаний стремятся показать, что не уклонение от внедрения этических программ, обеспечивающих внутреннюю дисциплину и учет общественного интереса, а их тщательное осуществление увеличивает доходы собственников.
Что может вызывать сомнение в подобном отклике на проблему практичности морали? Прежде всего, необходимо иметь в виду, что он возникает на основе иной теоретической рамки, в сравнении с откликом, проанализированным в первом разделе статьи. Вместо вопроса о том, явля-
3 Friedman М. The Social Responsibility of Business is to Increase its Profits // The New York Times Magazine. 1970. September 13.
ется ли мораль как форма регулирования эффективным средством воплощения морали как совокупности ценностей и принципов, мы сталкиваемся с вопросом, является ли мораль в обоих своих проявлениях эффективным средством достижения прагматической и партикулярной цели. Это означает, что мы не просто выбираем между разными интерпретациями морали (ориентированной на качество индивидуального сознания и ориентированной на качество совместного существования), но полностью разрушаем внутреннюю логику этого явления. Моральные принципы, как известно, являются универсальными и приоритетными, а в данной перспективе они утрачивают это свойство.
Можно сказать, что тезис «этика окупается» эквивалентен зафиксированному Платоном внутренне противоречивому подходу к морали, при котором мораль (в контексте платоновского диалога «Государство») - справедливость выступает как нечто, ценное не ради нее самой и ее последствий, а только ради ее последствий. Одной из непосредственных реакций на подобный подход является мысль о том, что по высоким критериям человеческого совершенства, он порождает не саму по себе добродетель, а ее слабую имитацию или, говоря образным языком Платона, ее «тень»4. Однако мои сомнения в тезисе «этика окупается» носят гораздо более приземленный характер. Они касаются не качества индивидуального сознания, а устойчивости стремления к реализации нравственных целей.
Рассмотрим положение высших менеджеров компаний, принимающих решения о внедрении этических программ. Отталкиваясь от чреватого деструкцией морали тезиса «этика окупается», они неизбежно начинают относиться к нравственным принципам не как к внешним ограничениям деятельности по получению прибыли, а как к одному из
4 Эта реакция и ее последствия для бизнес-этики проанализированы К. Дженсеном: Jensen K.E. Shadow of Virtue: On a Painful if not Principled Compromise Inherent in Business Ethics // Journal of Business Ethics. 2009. Vol. 89. № 1. P. 99-107.
средств ее получения. Необходимость применения этого средства, или, вернее, его ситуативная уместность, может быть установлена только эмпирически. А это значит, что бизнес постоянно находится на грани разрыва с моралью: окупаемость последней, как и любых иных средств ведения бизнеса, постоянно стоит под вопросом и должна придирчиво проверяться.
Интересно также, что для высшего менеджера мораль начинает выступать в двойном качестве: как для организатора корпоративных институтов - в качестве управленческого инструмента, как для одного из работников - в качестве самоценного ориентира поведения. Эта раздвоенность усиливает печальную тенденцию, фиксируемую социальными психологами. Чем выше на этажах государственной или корпоративной иерархии оказывается человек, тем в большей мере он склонен к моральному лицемерию, к предъявлению другим жестких нравственных требований, сопровождающемуся созданием для самого себя сфер, свободных от моральной ответственности5. Сохранение права быть блюстителем чужой нравственности обеспечивается при этом с помощью особой риторики и сокрытия определенных действий. Так же, как «высокопоставленные лица» из речи платоновского Адаманта, бизнес-управленцы легко «овладевают несправедливостью в сочетании с притворной благопристойностью»6.
В сфере «организационных» преимуществ этических программ, или в системе отношений «менеджер и его компания», такая тенденция всерьез угрожает корпоративному интересу. И ответ на вопрос о практичности морали зависит от возможности ее блокировать. Однако в сфере «репута-ционных» преимуществ, или в системе отношений «компа-
5 Lammers J., Stapel D.A., Galinsky A.D. Power Increases Hypocrisy. Moralizing in Reasoning, Immorality in Behavior // Psychological Science. 2010 (forthcoming).
6 Платон. Государство //Платон. Соч. в 4 т. Т. 3. Ч. 1. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2007. С. 153.
ния - общество», стратегия «не быть, а казаться», наоборот, вполне может быть оптимальной. Для выигрыша в конкурентной борьбе самым выгодным является то положение, при котором не безупречная, но достаточно высокая моральная репутация компании сопровождается свободой для отдельных нравственно сомнительных маневров7. Если выразить эту мысль в категориях планирования бизнеса: участнику рынка необходимо сохранить возможность соотнесения между собой потенциальной прибыли и связанных с ней этических (или репутационных) рисков в долгосрочной перспективе. Таким образом, экономически наиболее эффективной была бы такая система психологического тренинга, которая стимулировала бы добровольную исполнительность, креативность и лояльность тех работников, которые воплощают корпоративные стратегии, а также значительную гибкость в отношении к общественному интересу со стороны тех, кто их разрабатывает. Внедрение подобных ценностных установок было бы и практичным, и действенным, но вряд ли их можно назвать моралью или этикой8.
Многие исследователи, работающие в сфере бизнес-этики, не придают значения этим трудностям. Они исходят из своего рода предустановленной гармонии коммерческого успеха, управления посредством внедрения ценностей и общественного интереса. «Необходимость инструментального внедрения этических ценностей в организациях все
7 То, что для эффективной работы организации нужна скорее не безупречная, а некая «пороговая» моральная репутация, - также существенный довод против тезиса «этика окупается» (см.: Graafland J.J. Profits and Principles: Four Perspectives // Journal of Business Ethics. 2002. Vol. 35. №. 4. P. 293-305).
8 Сомнения в тезисе «этика окупается», имеющие разную степень интенсивности, высказывались в разное время и разными исследователями. См., напр.: Paine L.S. Does Ethics Pay? // Business Ethics Quarterly. 2000. Vol. 10. №. 1. P. 319-330; Corvino J. Reframing «Morality Pays»: Toward a Better Answer to «Why Be Moral?» // Journal of Business Ethics. 2006. Vol. 67. №. 1. P. 1-14.
более осознается по мере понимания того, что в условиях рыночной конкуренции любая структура может достичь своего успеха только тогда, когда ее функции (наборы ролей) наилучшим образом (ответственно, честно, справедливо, надежно) удовлетворяют потребностям общества»9. Эта позиция кажется мне противоречивой по ряду причин.
Для прояснения своих сомнений я хотел бы вспомнить интересную дихотомию, предложенную в конце 90-х гг. прошлого века президентом американского «Общества бизнес-этики» Дж.Боутрайтом. По его мнению, бизнес-этика может быть либо теорией «Морального менеджера», либо теорией «Морального рынка». Он предположил также, что до рубежа тысячелетий она была в основном теорией первого типа. Однако теория «Морального менеджера» требует от бизнес-предприятия невозможного: на основе моральных убеждений руководства переломить как внутреннюю логику бюрократического управления, так и внутреннюю логику рыночной конкуренции. Теория «Морального рынка» не налагает неисполнимых требований, она предлагает работать над внешними регуляторами деятельности предприятий (государственными правилами и давлением потребителей). Общий вывод Дж.Боутрайта состоял в том, что «рынки, а не организации должны находиться в центре внимания бизнес-этики»10.
В свете боутрайтовской дихотомии становятся очевидными два обстоятельства. Во-первых, снимающее основное противоречие тезиса «этика окупается» совпадение общественного блага, прибыли и этичного поведения менеджмента возможно лишь на фоне эффективно функциони-
9 Васильевене Н. Влияние классического философского наследия на развитие прикладной этики (на примере этики организаций) // Философия и этика: Сборник научных трудов. К 70-летию академика А.А.Гусейнова. М.: Альфа-М., 2009. С. 670.
10 Boatright J.R. Does Business Ethics Rest on a Mistake? // Business Ethics Quarterly. 1999. Vol. 9. No. 4. P. 586. Статья Дж.Боутрайта оставила довольно глубокий след в бизнес-этике и продолжает активно обсуждаться все последнее десятилетие.
рующего «морального рынка», опирающегося на безупречное государственное регулирование; на чрезвычайно щепетильных в нравственном отношении покупателей и инвесторов; на механизмы, блокирующие возможность капитала анонимно перетекать из морально сомнительных бизнес-проектов в какие-то другие и т.д. и т.п. Однако такая экономическая система отсутствует даже в наиболее развитых странах земного шара и шансы ее формирования неопределенны. Во-вторых, если предположить, что «моральный рынок» все же существует, то резко снижается необходимость в механизмах управления посредством внедрения ценностей. Там, где этичность поведения совпадает с финансовой выгодой, она должна воспроизводиться автоматически.
Ответ на все мои сомнения мог бы быть сугубо эмпирическим: связь финансового успеха компании и полномасштабного внедрения этических программ фиксируется социологией. Однако и этот довод также недостаточно убедителен. На настоящий момент проведен целый ряд исследований упомянутой зависимости, и в большинстве своем они завершаются вполне оптимистичными выводами. Однако методология таких исследований довольно слаба и примитивна. Они всего лишь соотносят между собой список наиболее прибыльных крупных компаний и список компаний, внедряющих этические программы, не исследуя при этом комплексные причины успешности каждой из них. Они не принимают во внимание возможность обратной зависимости (прибыльные компании могут позволить себе расходы на этику как на модный тренд) и многих других обстоятельств, подрывающих тезис «этика окупается»11.
11 Предметную критику таких исследований см.: Thielemann U., Wettstein F. The Case against the Business Case and the Idea of «Earned Reputation» // Discussion Papers of the Institute for Business Ethics (University of St. Gallen). 2008. No. 111. P. 8-13.
Работает ли кодекс?
Наконец, последний из аспектов проблемы действенности морали. Он касается результативности практикуемых на настоящий момент мероприятий по ее институционали-зации в организациях и профессиональных сообществах. Как уже говорилось, во всем мире существует широко разделяемая презумпция в пользу их оправданности и необходимости. Однако в последние годы она подверглась резкой критике со стороны той части исследователей, работающих в сфере этики отдельных видов деятельности, которые называют себя аристотелианцами.
Суть их аргументации, вкратце, такова. Этические кодексы не являются эффективным средством противодействия этическим нарушениям в профессиональной среде и в организациях. Характер и назначение таких документов отпугивают работников или вызывают их раздражение, поэтому работники мало знакомы с их содержанием. Применение администрацией специальных образовательных мер также не делает кодекс реальным средством влияния на поведение и этическое самосознание работника. Возникающее в результате таких мер знание положений кодекса оказывается сугубо механическим, мало затрагивающим реальную мотивацию поведения. Не знакомство с кодексом, а иные факторы (в основном, чей-то личный пример, чье-то индивидуальное влияние) являются главным основанием принятия морально значимых решений в профессиональной сфере. Этические кодексы выражают фундаментальное недоверие (или даже неуважение) к нравственному суждению работника и ведут к атрофии некоторых ключевых способностей, необходимых для эффективного разрешения морально значимых ситуаций в профессиональной практике. Опора на нечувствительные по отношению к отдельным случаям кодексы формирует привычку к прямолинейному, необдуманному поведению в тех случаях, когда требуется соотнести разные нормативные ориентиры профессиональной деятельности и тонко просчитать по-
следствия конкретного поступка. Наконец, присутствие кодекса закрывает возможность обсуждения острых проблем совместной жизни, поскольку создает впечатление, что все такие проблемы урегулированы окончательным образом12.
Критический «выстрел» аристотелианцев совмещается с предложением альтернативных мер, стимулирующих моральное саморегулирование работников. В центре их программы находятся систематическая поддержка морального лидерства и постоянное обсуждение этических проблем в коллективе.
Однако аристотелианская альтернатива в этике профессий и организаций также порождает скепсис. Критерии отбора, а тем более способы поддержки «моральных лидеров» не являются очевидными. И даже более того, поддержка морального лидерства со стороны руководства служит самым верным способом разрушения любого неформального авторитета. Что же касается постоянного обсуждения проблем и конкретных казусов, то в случае неопределенности нормативной основы функционирования организации или профессии неясен выбор предметов обсуждения и набор аргументов, задействованных в нем. Таким образом, на фоне аристотелианского вызова и ведущихся вокруг него споров возникает подозрение в недейственности любых форм институционализации морали, а значит - в ее итоговой непрактичности.
12 Примеры аристотелианской критики в области бизнес-этики: Solomon R. Aristotle, Ethics and Business Organizations // Organization Studies. 2004. Vol. 25. №. 6. Р. 1021-1043; Moore G. Virtue Ethics and Business Organizations // Normative Theory and Business Ethics / Ed. by J.D. Smith. N.Y.: Rowman & Littlefield Publishers, 2009. P. 35-60; и в области этики образования: Macfarlane B. Teaching with Integrity: the Ethics of Higher Education Practice. N.Y.: Routledge, 2004; Moore G. Managing Ethics in Higher Education: Implementing a Code or Embedding Virtue? // Business Ethics: A European Review. 2006. Vol. 15. № 4. P. 407-418; Macfarlane B. The Academic Citizen: The Virtue of Service in University Life. N.Y.: Routledge, 2007
Однако это подозрение не совсем оправданно. Я рискну предположить, что аристотелианцы преувеличивают некоторые, вполне оправданные, опасения и, одновременно, указывают на направления коррекции преобладающих подходов к институционализации морали. Существует возможность сформулировать комплексный конструктивный ответ на их аргументацию, снимающий ощущение безысходности.
Во-первых, критика аристотелианцев опирается на пристрастное прочтение социологических исследований эффективности этических кодексов, на игнорирование одних и выделение других статистических подборок. Да и сами социологические исследования часто базируются на очевидных методологических ошибках. Таких, например, как неучет того факта, что оценка эффективности конкретного кодекса имеет смысл только тогда, когда он является органичной частью этического режима в целом; или пренебрежение тем обстоятельством, что оценка эффективности кодификации должна опираться на анализ только тех кодексов, которые имеют оптимальное содержание и оптимальную структуру13. Однако, несмотря на это, позиция аристотелианцев вполне обосновано предостерегает от излишнего оптимизма в отношении кодификации.
Во-вторых, аристотелианцы принимают возможную тенденцию притупления способности работников к самостоятельному нравственному суждению за неизбежное следствие внедрения этических кодексов. Этический кодекс не
13 См.: Kaptein M., Schwartz M.S. The Effectiveness of Business Codes: A Critical Examination of Existing Studies and the Development of an Integrated Research Model // Journal of Business Ethics. 2008. Vol. 77. № 2. P. 111-127; Stevens B. Corporate Ethical Codes: Effective Instruments For Influencing Behavior // Journal of Business Ethics. 2008. Vol. 78. № 4. P. 601-609. Впрочем, тональность даже этих - сочувствующих идее кодификации этики профессий и организаций - авторов далека от энтузиазма многих организаторов данного процесса. Что лишний раз показывает если не правоту, то хотя бы актуальность аристотелианской критики существующих форм институцио-нализации морали.
тождественен инструкции по сборке механизма, выдаваемой рабочему конвейера. Он в любом случае оставляет место для осуществления фронестических способностей, а при разумном и взвешенном построении - является существенным подспорьем для их развития. Вопрос состоит в том, чтобы определиться с такими формами его построения.
В-третьих, аристотелианцы преувеличивают интенсивность противостояния этической кодификации и заинтересованного обсуждения профессионально-этических проблем в коллективе. Ведь уже сам процесс создания кодекса должен представлять собой дискурсивную процедуру. В противном случае, кодекс не будет восприниматься как этический документ «нашего» сообщества, как плод коллективных усилий, как декларация, под которой подписался каждый, кто имел возможность повлиять на ее содержание. А значит, он не сможет выполнять своих регулирующих функций. И, кроме того, профессионально-этические кодексы постоянно изменяются. Этим они реагируют на изменчивость проблем профессионального опыта и опыта функционирования организации, которые возникают и угасают с течением времени. Выявление изменений, требующих коррекции кодекса, немыслимо без широкого, неформального обсуждения этого опыта в целом и конкретных ситуаций, возникающих в нем. Вопрос состоит в том, чтобы кодекс оставался «живым» документом, постоянно обновляемым
продуктом коллективной деятельности.
***
В качестве довольно скромного и не претендующего на революционность вывода по всей обсуждавшейся в статье проблематике я бы мог предложить такую формулировку. Институционализированная мораль профессий и организаций может быть действенной (практичной), однако: 1) стоит избегать некоторых способов постановки вопроса о практичности морали, несмотря на то, что они облегчают обос-
нование затрат на ее институционализацию; 2) необходимо комбинировать разные подходы к обеспечению этически правильного поведения работников и избегать прямолинейных юридически-дисциплинарных моделей; 3) необходимо трезво и сдержанно относиться к возможностям институционализированной морали (к сожалению, здесь нет технических приспособлений - ноу-хау, - которые давали бы обязательный эффект в любом контексте).
