CC BY
71
Пространство восточной культуры
гДЬг*1[^[^1лг^[^Ьг^РГгР[щД1лп1[шД[лгДЕйД1лЫЕгД[^[^Иг^Ир1Ь1Ы[^1лп1[пгД1лЫ[пгг][лп1Ь1Ы1лЫ[?Д1'1Г^Ь1ЫИг^[л
Алмас Шайхулов
Аспекты характеристики лексико-семантического развития тюркских языков Урало-Поволжья в контексте алтайского языкового сообщества
Алтаисты-комтративисты при лингвистической реконструкции (в том числе и односложных корневых основ), в основном, опирались, как известно, лишь на фонетические и грамматические особенности сравниваемых языков.
В дальнейших своих поисках исследователи пытаются определить сущность грамматических формантов, приобретенных первичной корневой морфемой в результате длительного исторического развития. И добавим - при этом в известном смысле отрицая семантические закономерности. Игнорирование семантики, естественно, закономерно приводит к искажению понимания конкретной языковой деятельности. При установлении этимологии слова учет его лексико-семантических характеристик, специфики смысловых связей данного слова с его соответствиями в других родственных (и не только родственных) языках не менее важен, чем учет факторов фонетического и грамматического характера. Однако в практике этимологических разысканий факторам лексикосемантического характера далеко не всегда уделяется должное внимание.
Более очевидно, что лексический материал (семантика, номинация, мотивация апеллятивных основ и др.) также должен быть использован в качестве лингвистического факта при решении задач, связанных с реконструкцией как общего словарного фонда тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков, так и при их идеографической характеристике.
Из вышеуказанного, а также исходя из известных специфических особенностей в развитии алтайских языков, вытекает, прежде всего, необходимость установления четких семантических критериев сопоставления, возможно более точной, как отмечают исследователи1, процедуры семантической реконструкции, для чего требуется проследить историю семантического развития каждого слова, входящего в сравнение.
В частности, еще только 20 лет тому назад А. Мартине писал, что немногие лингвисты будут настаивать на установлении типологии в лексике, и это не только потому, что они отдают себе отчет в тесной зависимости словаря того или иного языка от нелингвистической реальности, но - и это может означать то же самое - потому, что лексика - это как раз тот самый остаток, который получается после вычленения из рассмотрения явно структурированных уровней языка, а именно - область непрочно связанных между собой единиц, целостная характеристика которых представляется весьма затруднительной.
С тех пор понимание языка, в том числе лексики как некоторой системы подсистем, достигло, как известно, бесспорных успехов.
Аспекты и способы системного и семантического описания тюркских языков Урало-Поволжья, как известно, в отдельности являются одной из актуальных проблем современной тюркологии. Сложность проблемы состоит в том, что она фактически представляет комплекс отдельных проблем,
обусловленных существенным различием лексических структур (особенно семантики), в представленных тюркских (татарском, башкирском и чувашском) языках региона.
Анализ лексической системы указанных тюркских языков Урало-Поволжья в сравнительном плане с данными монгольских, тунгусо-маньчжурских языков, если, с одной стороны, затрудняет задачу (так как расширяется объем исследуемого материала), то, с другой стороны, проблема облегчается тем, что некоторые спорные вопросы (например, семантическая связь сходных по звучанию единиц, синкретичности отдельных корней и т. д.) просматриваются более четко при стыковке исследуемых языков в контексте алтайского языкового сообщества.
Возникает вопрос: можно ли языки указанных семей описать одним способом, естественно, с учетом специфических особенностей каждого из них; действенны ли к данным языкам установленные общие лингвистические понятия, общеизвестные категории и определения? В плане решения указанных аспектов учеными-тюркологами, а также алтаистами были применены различные подходы, среди которых особо выделялись работы Ц. Номинханова, Ц. Б. Будаева, Н. И. Щербака, Н. К. Антонова, К. М. Мусаева, Т. М. Гарипова, Э. Ф. Ишбердина, Н. И. Егорова, В. И. Цинциус, А. В. Дыбо, О. А. Мудрак, О. П. Суник и др., в которых достаточно четко просматриваются элементы системного подхода к изучению лексического материала языков, относящихся к алтайской семье.
Как явствует из проанализированного нами материала, хотя в этих работах и сделана попытка систематизации лексических единиц, они носят несколько нецеленаправленный характер. В частности, такова сама идея системного подхода, которая, по мнению отдельных ученых, заключается в распределении материала по тематическим группам, тогда как один из таких важных компонентов, как аспекты выявления генетического родства через семантику, упускается из виду.
Сама мысль о необходимости комплексного исследования отдельных лексических групп в алтайских языках возникла именно в группе, работавшей под руководством В. И. Цинциус, исследовавшей, в основном, тунгусо-маньчжурские языки; кроме того, имеются работы Л. В. Дмитриевой, В. Д. Колесниковой, в которых рассматриваются отдельные группы лексического материала. Эти работы, однако, не ставят задач реконструкции лексики.
Для семантического анализа исследователи считают целесообразным рассматривать лексико-семантические группы (этот важный принцип по отношению к алтайскому материалу был выдвинут В. И. Цинциусом, 1979, и послужил основой для ряда работ ленинградских ученых по алтайской лексикологии), происшедшие смысловые изменения и с высокой вероятностью восстановить первоначальные значения слов в системе. Это также дает возможность более точного (менее субъективного) просчитывания возможностей ухода данного слова в результате смыслового изменения из одной лексической подсистемы в другую, что оказывается важным при дальних сопоставлениях2.
Среди лексикологических разработок в плане описания лексики тюркских языков в первую очередь нужно указать на коллективную монографию («Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков: Лексика» / отв. ред. Э. Р. Тенишев. - М., 1997. - 804 с.), представляющую первый опыт
реконструкции праязыка на лексическом уровне. Здесь, с одной стороны, лексика описывается как целостный языковой страт в его функционировании, а с другой стороны (поскольку лексические средства языка служат для расчленения и
восприятия действительности), отмечается особая важность их реконструкции в сопоставлении представления о действительности и ее восприятия носителями праязыка (см.: Там же. С. 3-5).
Теперь перейдем к краткому рассмотрению проблемы системного описания лексико-семантических особенностей в языках, относящихся к алтайской семье.
Большую работу в выяснении способов, путей и направлений взаимодействия тюркских и монгольских (шире - тунгусо-маньчжурских в рамках алтайской гипотезы) проделал А. М. Щербак. В одной из ранних работ по сравнительному изучению тюркских языков он справедливо указывает, что «очень мало обобщающих работ с постановкой и решением крупных теоретических проблем, с изложением принципов и целей сравнительного исследования лексики». Но для уточнения классификационных построений подвижность слов, подверженность их семантическим изменениям делают лексику непригодной.
Большое внимание уделяется тематическому подходу в исследовании лексики, где отдельные группы (например, названия растений, животных, рыб, птиц, терминов родства и т. д.) характеризуются взаимосвязанностью значений, то есть основные задачи в сравнительном изучении лексики, по мнению автора, сводятся к анализу словарного состава с учетом сферы распространения слов, к описанию источников его формирования и установления закономерностей развития семантики.
Что же касается тюркско-монгольских параллелей, указывается на их обилие во всех тематических группах.
По материалам древнетюркских текстов исследователем выделено около пятисот слов, для которых в среднемонгольском или монгольском письменных языках прослеживаются, на наш взгляд, достаточно надежные параллели. В частности, тюркско-монгольские параллели приведены в виде словарных статей в алфавитном порядке с комментариями или без них. Например, др. тюрк., ср. монг. aglaq, м.-п. aglaq «безлюдный уединенный»; др. тюрк. abris, ср. тюрк. ajri, ср. монг. ajiba «развилка». Ср.: сиб. тат. ajir «речной рукав».
Как видно, здесь приводится материал по древнетюркским и среднемонгольским, монгольским языкам. В перспективе, на наш взгляд, данные списка можно было бы, исходя из наших целей и объекта исследования, дополнить материалами современных татарского, башкирского, чувашского языков, так как большинство примеров имеют параллели в данных языках Урало-Поволжья. Так, например, лексема aglaq в татарском, башкирском языках зафиксирована в форме аулак в указанном выше значении и нами же установленном и другом значении - «дом, где в отсутствие взрослых молодежь собирается на посиделки», то есть в семантическом развитии; в случае же параллелей с abris, ajri, ajiba, которое у автора имеет значение «развилка», в татарском и башкирском языках можно указать на соответствия айыр-«разъединять; разделить» и т. д.; семантическая связь здесь очевидна. Таким образом, по нашему мнению, к данным параллелям (если даже не всем) можно найти соответствия в тюркских языках Урало-Поволжья (очевидно, и в отдельных тунгусо-маньчжурских языках).
Установление принадлежности слова той или иной группе языков и констатация факта его заимствования осуществляется с учетом данных как структурно-фонетического, морфологического, так и лингво-географического и культурно-исторического порядка. Специфические черты хозяйственного уклада, характер этногенетических связей, природа социальных, религиозных и прочих
систем, по совершенно справедливому мнению А. М. Щербака, подлежат глубокому и тщательному изучению в целях определения направленности заимствований и отчасти состава той лексики, которая переходит из одних языков в другие.
Как видно из приводимого материала, указанный автор в основном рассматривает лексические параллели в исследуемых языках в плане заимствования, оставляя в стороне вопрос их генетической родственности. При распределении по лексико-тематическим группам необходимо учитывать, на наш взгляд, семантическую (содержательную) сторону, то есть устойчивость основных понятий в алтайских языках, что иногда говорит об отсутствии между ними генетического родства. Например, А. М. Щербак, относя к базовой лексике определенные тематические группы (такие, как названия космических объектов и сфер, явлений природы, жизненно важных действий и состояний, отрезков времени и т. д.), указывает на их весьма значительные различия, то есть, к примеру, монг. слова saran «луна, месяц», (h)odun «звезда», usun «вода», jal «огонь» и т. п. не имеют в тюркских языках параллелей.
Например, понятие «звезда» в татарском языке, как нами установлено, выражено основой йолдыз, в башкирском - йондоб, а в тунгусо-маньчжурских языках одновременно имеются основы зйлдавкй, сулус и осикта в том же значении. Здесь действительно представлены различные основы. А. М. Щербак считает, что ни одно из них не поддается надежному сближению с какими-либо тюркским словами. Но с этим нельзя полностью согласиться, так как всем этим лексемам мы нашли соответствующие корреспонденции в родственных языках: монг. одон, (h)odun «звезда», тюрк. от, ут «огонь» (т., б.), а семантическая связь «огонь» и «звезда», на наш взгляд, не требует особых доказательств; т.-ма. осикта «звезда» также связана с тюрк.
Ут или учак (т.), усак (б.) «костер»; эвенк. глагол отит - «жечь» соответствует от - «жечь, палить» (т., б.). Таким образом, между различными корневыми основами (в данном случае, йо+л(дыз), йо+н(до6) // о+д(он), (3)о+д(ун) // о+с(икта)), выражающими одно понятие (здесь «звезда»), выражается очевидная семантическая связь. Т. А. Бертагаев данное явление называет семантической корреляцией и объясняет подобные системные соответствия как результат «дифференциации исходных семем»3. Вышесказанное имеет важное значение при идеографической характеристике односложных корневых основ, в частности, тюркских языков Урало-Поволжья в контексте алтайского языкового сообщества.
Многоаспектная попытка систематизированного изучения лексического состава, охватывающего большой материал, проделана В. И. Рассадиным на примере тофаларского языка. Языковой материал автором вначале распределен по происхождению, то есть тюркская, тюрко-монгольская, нетюркская (слова неизвестного происхождения, сопоставимые с самодийской, кетской, тунгусоманьчжурской, заимствования из монгольских языков) лексика. Далее «корневые слова, являющиеся непроизводными для древних и современных языков» рассматриваются в лексико-грамматическом аспекте, иными словами, по принадлежности той или иной речи: существительные, прилагательные, глаголы. В последнюю очередь соответствия подразделяются на тематические группы. Слова, войдя в лексическую систему конкретного языка, могут расширить свою семантику на почве этого языка. Например, при семантической характеристике ряда слов, общих для монгольских и тюркских слов в тофаларском языке, автор рассматривает такие основы, как ср.-монг. jisun цвет, масть; внешний вид >тоф.
tsun «цвет; масть; качество; свойство, признак; примета». Добавим, что показывают наши исследования в тюркских языках Урало-Поволжья: й0з «лицо; верхняя часть; поверхность» (т., б.). Автором при этом делается вывод: среднемонгольские лексические заимствования вошли в лексическую систему тофаларского языка очень глубоко и заняли там настолько прочное место, что участвуют в процессе словообразования и развития семантики.
Это свидетельствует о большой их древности. Заметим, автор здесь не говорит о генетических связях исследуемых языков.
Исследуя основное ядро лексики якутского языка, Л. Н. Харитонов приходит к обоснованному выводу о том, что наиболее древнейшей частью глагольной лексики являются корневые, то есть односложные глаголы. Односложные переходные глаголы в своем значении выражают круг глагольных понятий, которые можно признать в качестве первоначальных или наиболее необходимых с точки зрения потребностей общения людей.
Л. Н. Харитонов, исходя из степени конкретности значения глаголов действия и глаголов состояния, классифицирует глагольные основы таким образом: глаголы с сугубо конкретным значением, выражающие действия, узко ограниченные по способу выполнения или по характеру объекта (тэл - разрезать, уоп - забирать в рот пищу и т. д.); глаголы с обобщенно-абстрактным значением (к0р - смотреть, ыл - взять и т. д.). Именно такие односложные глаголы выражают понятия наиболее обиходные, необходимые в жизни и общении людей. Подавляющее большинство этих корневых глаголов и в современных тюркских языках народов Урало-Поволжья является общеизвестным и вполне обиходным, составляя первоначальное ядро и наиболее активную часть лексики, а также базу для образования новых слов.
Видный отечественный тюрколог И. В. Кормушин при семантической реконструкции языков, относящихся к алтайской семье, указывает на необходимость опираться на сопоставление форм не только с материалами живых и древних языков, но и в особенности с праформами, так как только такое сопоставление даст возможность построить правдоподобную модель взаимоотношений, засвидетельствованных форм, в том числе объяснить различия фонетического и семантического плана. В числе наиболее актуальных задач в этой области являются применение приемов семантической реконструкции и опора на современные представления о морфологическом облике и структуре корневых и аффиксальных морфем на праязыковой стадии.
Широко известная параллель: тюрк. адак /айак «нога» // монг. адак «конец» требует иной семантической реконструкции для тюрк. (нежели традиционная: производное га - (г)к со значением орудия / средства действия от глагола *а^/ай - шагать, ступать), поскольку при исходности и центральном положении значения «нога» невозможно объяснить его «исчезновение» в монгольских формах, «после того» как на его основе развились значения «конец» и др. Основные посылки для создания новой схемы развития: а) признание вторичности значения «нога»; б) признание древнего характера монгольской параллели.
Необходимо отметить, что в последнее время несколько оживилось сравнительно-историческое изучение лексики тюркских языков Урало-Поволжья (башкирского и татарского) в рамках алтайской семьи (Дж. Г. Киекбаев, Э. Ф. Ишбердин, К. Г. Ишбаев, М. Х. Ахтямов, А. Х. Нуриева, А. Г. Шайхулов и др.). Такого рода исследования в плане семантических особенностей и этногенетической интерпретации языков, как это отмечалось учеными, имеют большое значение, то есть для определения истинных истоков тюркско-
монгольские лексические параллели необходимо проверить с охватом даже диалектологических материалов, так как именно они могут представить более полно лексико-семантическое развитие языков региона. Анализ тюркских языков Урало-Поволжья в контексте алтайского языкового сообщества в данной работе обусловлен этой важностью. Хотя вышеуказанные работы и посвящены семантическому анализу отдельных тюркских языков, однако в них отсутствует попытка системной характеристики и этногенетической интерпретации в плане ареального, межтюркского и других аспектов.
В частности, Э. Ф. Ишбердин общие для башкирского и монгольского языков слова с семантической точки зрения рассматривает в объеме трех групп: 1) слова, полностью совпадающие по значению; 2) слова, не совпадающие по значению, но относящиеся к одному семантическому полю; 3) слова, частично совпадающие по значению.
Большинство общих башкирско-монгольских слов, имеющих в этих языках по несколько значений, совпадают во всем семантическом объеме. Например, слова кара (т., б.) / хар (монг.) идентичны в своем основном значении «черный», а также и в следующих дополнительных значениях: кара-Зоро «темный» (б.) / хар бор «темно-серый» (монг.); карайыу, кара булыу «грязный» (б.) / хар болох «становиться грязным» (монг.); кара тир обильный (б.) / хар холс «обильный пот» (монг.) и т. д.
Разумеется, значения некоторых общих по структуре слов в башкирском и монгольском языках не совпадают, но они при этом относятся, как это отмечают и другие авторы, к одному и тому же семантическому полю. Например, Залтын «прохлада» (б.) / салхи(н) «ветер» (монг.); могоб «рог» / могорос «хрящ» и т. д. Аналогичные явления отмечены и на материале киргизского (Садыков), карачай-балкарского (Суюнчев) и др. языков.
Как известно, обычно развитие значения слова происходит в пределах возможных семантических полей, при этом, на что указывает и Э. Ф. Ишбердин, оно может идти таким образом, что промежуточное значение меняет направление семантического поля и последующие значения при этом могут не соотноситься с первичным значением. Так, значение слова тир развивается последовательно: обратный - северный - холодный, где значения обратный и холодный не соотносятся друг с другом. Это же развитие наблюдается в значениях турецкого корня ївг$ «напротив; навстречу».
Значения слов, общих для башкирского и монгольского языков, в ряде случаев совпадают частично, то есть наблюдается расширение и сужение значений слов в одном из этих языков. Мы солидарны с Э. Ф. Ишбердиным в том, что, очевидно, в определенный период развития в каком-либо из языков слова приобретали деривативное семантическое окружение. Например, болок «подарок» (б.) / болог «подарок; гостинец» (монг.) - ср.: «гостинец» (б.); «борода» (б.) / сахал «борода, усы» (монг.) - ср.: мыйык «усы» (б).
Сравнительная семасиология в востоковедческой и, в частности, тюркологической лингвистике делает свои лишь первые шаги. Это связано с устоявшимся представлением о генетической близости звукового состава, грамматического строя и семантической системы большинства тюркских языков, что, видимо, сдерживало изучение их несходных, частных и аномальных явлений .
Основные значения почти всех исходных корней и многих производных словоформ, как правило, совпадают в различных тюркских, в том числе, других
алтайских языках, например, аб «охота на зверей» (др.-тюрк.) / ау «:охота» (т., б.); ач (т.), ас (б.), аш (каз.), выса (чув.) употребляются в одинаковом значении - «голодный».
Семантические расхождения, подчас довольно значительные, даже в пределах близкородственных групп языков более или менее общеизвестны5. Для сравнительно-семасиологических этимологических изысканий случаи смысловой дифференциации представляют большое значение. Исследуя семантические ряды основных корнеслов, их дериватов и композиций в таких близкородственных языках, как татарский и башкирский, и отдаленно родственном, но непосредственно соседствующем с ними чувашском, Э. Ф. Ишбердин указывает, что исконно первичная лексика насчитывает в каждом из языков очерченного региона (то есть Урало-Поволжья) до 3000 словарных единиц. Свыше двух третей данного количества составляют практически адекватные лексемы, отличающиеся лишь звуковым, графическим и морфологическим оформлением.
В основе внутриязыковых и межъязыковых смысловых сдвигов и частичных уточнений в значениях однопорядковых структурных единиц лежат, как справедливо указывает Т. М. Гарипов, явления полисемантизации, омонимизации и синонимизации при одновременном сохранении и таких констант родства языков, как изосемия и унисемия. Два слова в двух или более языках будут унисемантичными, если все их значения - от одного до нескольких - совпадают между собой. Меньшая же степень близости значений в указанных словах, по мнению автора, дает нам только изосемию.
Исходя из семантических особенностей проанализированного материала, относящегося к близкородственным (в данном случае - татарскому и башкирскому) языкам, Т. М. Гарипов считает, что к принципиально разнящимся словам относятся слова с проявлением межъязыковой полисемии, или так называемые «разносемные слова»; спорадически совпадающие слова или межъязыковые омонимы; коррелятивные слова или межъязыковые синонимы и разностные слова, специфически наличествующие в одном языке и соответственно отсутствующие в другом. И автор констатирует, что наряду с ранее установленным типологическим сходством в сфере грамматики и в области фонетики неопровержимо свидетельствует о едином для рассматриваемых языков источнике происхождения в далеком прошлом (тюркская языковая общность). В принципе аналогичный вывод можно сделать, исходя из анализа семасиологических особенностей в языках, относящихся к алтайскому языковому сообществу, что и попытаемся сделать в данной работе.
Если предшествующее наше изложение относится к классификации слов, исходя из их семантических особенностей, то следующий аспект, который предлагает Т. М. Г арипов, - компонентный анализ в расходящихся семемах, выделение общих и дифференциальных сем (ОС и ДС). Анализ значений проводится по двум уровням -внутрисловному и межсловному. На первом из них вскрывается структура отдельной семемы. На втором противополагается семантика целых словесных рядов, связанных отношениями синонимии, антонимии, омонимии, также смысловых полей.
По соотношению общих и дифференциальных компонентов смысла (в классе существительных), по мнению автора, наиболее закономерен тип семантической соотносительности, при котором общими оказываются родовые семы, а различительными видовые, частные: например, арча можжевельник (т.) и арса «можжевельник» (б.) объединяются признаками принадлежности к кустарниковым, а отличаются мелколиственностью в первом случае и хвойностью во втором. Иногда в качестве общей семы это отмечают и другие исследователи, выступает признак формы, а в качестве дифференциальных - признаки функций: кыйык «косынка» (т.) - назначение; «лоскут» (б.) - косовидность.
В роли общих выступают семы, выражающие идеи вещественности в значении слова, а в роли различительных - наряду с конкретными - компоненты категориальной принадлежности к той или иной части речи: пошаман «беспокойство» / бошман «унылый».
В особый вид семантической соотносительности необходимо выделить противопоставления моносемантических слов в одном языке полисемантичным словам в другом, то есть случаи количественных смысловых расхождений: лыка «доверху» (т.) / «до отказа; возвышенность» (б.).
Определенные тематические группы, классы слов, по мнению Т. М. Гарипова, например, термины родства, обозначения цвета, мастей (а также группы глаголов и некоторые части речи) семантически полностью совпадают, то есть являются наиболее устойчивыми. Но вместе с тем, в каждом из этих классов можно обнаружить и существенные различия, характерные лишь для одного из рассматриваемых языков. Например, ага «старший по возрасту, брат, дядя» (т., б.), акам «сестра, подруга, сверстница» (чув.,), уган «старший, старшая» (монг.)
Вышеозначенные наблюдения и определенные выводы, относящиеся к семантическому содержанию словарных единиц в близкородственных языках, вполне, на наш взгляд, приемлемы в плане выявления типологических параллелей так же и при изучении аналогичных явлений в монгольских, тунгусо-маньчжурских языках.
К достаточно близким к указанным только что выводам приходит А. А. Буллакаева-Баранникова, которая на материале современного татарского и бурятского языков рассматривает тюрко-монгольские лексические связи, сгруппировав общие слова по нескольким темам. Тем самым автор делает вывод, что
эти общие слова являются жизненно необходимыми, широко употребительными,
6
известными в основном и другим тюркским и монгольским народам .
Из всего проанализированного нами материала явствует, что для этнолингвистической интерпретации, реконструкции корневых основ, относящихся к близкородственным (а также к дальнородственным) языковым семьям, одним из важнейших компонентов сравнительно-исторических штудий является многоаспектная семантическая характеристика.
Как справедливо отмечает А. В. Дыбо, реконструкция лексики праязыка должна включать реконструкцию первоначальных значений слов и объяснение изменений этих значений . Опыт исторической семасиологии показывает, что анализ изменений значений слов можно производить, исходя из предположения о внутренней организованности лексики в языке.
В плане теоретического обоснования данного положения можно упомянуть высказывание видного лингвиста Г. А. Климова, который отмечает, что в распоряжении языкознания оказывается все больше теоретических аргументов в пользу тезиса о системном построении лексики, обусловливающем специфику функционирования в ней принципов номинации, а также в пользу того мнения, что именно существующие в языке принципы организации лексики определяют типологический облик его остальных уровней.
Современная наука вновь возвращается к поискам объективно заданной, существующей независимо от исследователя системы организации наблюдаемых объектов, их наименований, но уже на новой основе, стремясь сочетать классифицирование с познанием внутренних свойств объекта и его динамики. Недаром в лингвистических исследованиях последних лет, как отмечают авторы, достаточно распространенным является так называемый когнитивный (буквально «познавательный») подход к языку. Иначе говоря, языковой материал, надлежащий анализу, взаимосвязан с процессом познания окружающей действительности и отражает
взаимодействие между психологическими, коммуникативными, функциональными и культурными факторами. Следовательно, целенаправленное изучение лексических единиц предполагает их соотнесение с понятийным аппаратом, а понятия (стихийные или научные знания человека о мире) выступают как значение языка. Отсюда вытекает, что для изучения основного компонента данного подхода, каковым является значение (то есть семантика), требуется объект исследования в определенной взаимосвязи, в сопоставлении с материалом изучаемых языков (в нашем случае -тюркских языков Урало-Поволжья и монгольских, тунгусо-маньчжурских языков).
Осмысление познавательной деятельности, взаимосвязанной с
классификационной, чрезвычайно важно для лексикологических исследований в силу сложности связей между эмпирически наблюдаемыми характеристиками апеллятивных единиц и семантической нагруженностью, которую эти характеристики получают в рамках отдельных групп и языкового сообщества.
Излагаемое в данной работе наше понимание системности лексики и особенно последовательное ее описание в рамках лексико-тематической классификации для дальнейшей лексико-семантической характеристики - один из возможных путей в решении проблемы языковой общности тюркских языков Урало-Поволжья в контексте алтайской языковой семьи.
Словарные массивы алтайского языкового сообщества в виде слова как лексической единицы имеют свою материальную звуковую оболочку, которая является, как известно, необходимым условием его возникновения и которая при этом хранит более или менее отчетливые следы его формирования и развития в лексической структуре того или иного языка. Вместе с тем слово - носитель значения: оно выполняет функцию выразителя представления о предмете мысли, в свою очередь являющемся отражением предметов действительности. Эта природа слова (то есть возможность использования его в роли своеобразного орудия познания языковой картины мира и средства выражения этого познания), практически лежит в основе выделения в словарном запасе лексических серий или тематических групп, поскольку в такие ряды включаются слова, по мнению исследователей, служащие для обозначения отдельных разновидностей каких-либо предметов и объединяемые общностью родового значения. В тематических группах отражается (в каждом языке естественно, своеобразно и в значительной мере субъективно) членение реалий в самой объективной действительности. Поэтому сопоставительное и сравнительное изучение их может способствовать выяснению различий в познании и сегментации разными языками одного и того же кусочка действительности, равно как и различий в культуре народов, материальной и духовной.
С целью исследования проблем языковой общности в лексических структурах тюркских языков Урало-Поволжья, с одной стороны, и остальных групп алтайской семьи (монгольских и тунгусо-маньчжурских) - с другой, параллельные во внешнем, выразительном плане лексические единицы вышеуказанных языков анализируются нами по собственной схеме системной характеристики.
Данная классификация состоит из четырех лексико-тематических групп, расположенных в следующей логической последовательности: Природа; Человек; Общество; Познание. Данная схема системной тематической характеристики послужила отправной точкой при составлении синопсиса идеографической характеристики, предназначенной для описания односложных корневых основ в кыпчакских языках Урало-Поволжья на общетюркском лексическом фоне, на ее основе впервые в тюркологической науке апробирован опыт такого анализа на материале когнитивной сферы «Природа (неживая и живая)».
Предлагаемый в данной работе классификационный анализ по лексико-
тематическим группам должен, на наш взгляд, в известной мере определить внутреннее соотношение понятий слов по их семантическим признакам, а также исследовать семантические особенности татарского, башкирского, чувашского языков в рамках алтайского языкового сообщества.
Наблюдения, произведенные над параллельными корнями тюркских языков Урало-Поволжья, отдельных монгольских, тунгусо-маньчжурских языков (в данной работе в рамках тематической группы «Природа») носят предварительный характер и ввиду ограниченности объема материала выбраны лишь некоторые примеры, более ярко отражающие семантическую сторону единиц исследуемых языков.
Анализируемый нами материал рассматривается в двух рубриках: 1) основы, семантическое содержание которых абсолютно, или, по-другому, совпадает полностью, во всем семантическом объеме; 2) основы с различными семантическими изменениями.
Остановимся более подробно на примерах.
Основы, абсолютно совпадающие по семантике:
I. Природа:
1) Неживая природа: а) земля, состав земли, виды земного рельефа: кайа, кыйа скала, утес (т., б.), *qaja скала (ДТС, 406), комар утес, глыба (чув.), хада скала, утес (калм.), хад тжс (халх.,), када скала, утес (нег., ороч., орок., уд.); чонгыл впадина; бездна (т.), чонрун впадина (ТМС, 2, 411);
2) Вода, состояние воды, виды водных объектов и поверхностей: боз лед (т., б.) *Ът тжс (ДТС, 13О, МК, 76), пар лед, град (чув.), мвсвн тжс (калм., халх., монг.), мулъкэн тжс (бур.), буксэ тжс (ТМС, 104); болак родник, ключ (т.), булуг тжс (калм., халх., бур.), болак тжс (ТМС, 91);
3) Небо, космос, виды небесных тел: йолдыз, йондоз звезда (т., б.), тжс (ДТС, 278, МКД 39), зилдавки тжс (ТМС, 257), сулус тжс (ТМС, II, 125); чагыл, сагыл- сиять, сверкать (т., б.), цогто с блеском (Влад., 89), сахил-сверкать (Буд., 134), чакелга- тжс (ТМС, 379) и др.
Основы с семантическим сдвигом:
I. Природа:
1) Неживая природа: а) Земля, состав земли, виды земного рельефа: балчык земля, почва, глина; грязь (т., б.), *Ъа1^ глина, земля, почва (ДТС, 80, МК, 55), пылчак грязь; тина (чув.), бальчиг грязь, нечистота (калм.), болото, трясина (халх., Тод. 119), балшаг грязь тина, лужа (бур.); болын, болон луг, пойма (т.,б.), *Ъи1ип угол (ДТС), булангъ угол; залив; бухта (монг.,бур.), болон угол (ТМС, I, 93), булу мыс (сол.); иПкел низменность (т., б.), иПку склон (т., б), анат низовье, нижняя часть; восток (чув.), шуПку впадина (ТМС, II, 429), кэнкэн склон (ТМС, I, 450); онел- обрушиваться; впадать (т., б.), онкучак яма (ТМС, II, 21); лПм жидкая глина; грязь (т., б.), лам влага, сырость; испарение; туман; роса (чув.), лПмек водоросль (б.), лПпей, лПпек грязь (б., т. диал.), лапарка грязь; слякоть; распутица; ненастье (чув.), повх топкая земля (монг.), лэвэ топь (ТМС, I, 514), трясина; болото (нег.), ливин лужа (эвен.), лэбэнги топкий; тинистый (ма.); тузан, тузан пыль (т., б), *Т02 пыль, прах (ДТС, 578), тусан пыль (чув.), тоосон тжс (калм., халх.), такса глина, известь (ТМС, 154); тумгПк, тундПк, туПгПк кочка, бугор (т., б.), тумэлэк возвышенность (б.), тунтгэр выпуклый (Тод. 209), томтор холм (ТМС, II, 197); упкын овраг, трясина (т., б.), авгр омут, пучина, водоворот (чув.), ховил канавка, паз (монг.), два впадина (ТМС, 4), убгук нора (эвен.), коби углубление (ТМС, П, 402);
б) Вода, состояние воды в природе, виды водных объектов и поверхностей: гПрлПвек ручеек (т.), кёрленё водопад, порог перекат (чув.) горхи ручей, речка (Тод., 135), ирахи струя (ТМС, I, 324), iragala- появляться зыби, карги мелководный (ТМС, I,
387), харги быстрина (ма.), чурги капля (ТМС, II, 416); дулкын волна (т.), тулкын тжс (б.), тулкин, хум тжс, рябь, зыбь (чув.), долиган вал водяной, волна (калм.), долгила волноваться (ТМС, I, 214) долчин струя рябь зыбь волнение (ма.).
в) Небо, космос, виды небесных тел: чулпан, сулпан утренняя звезда, Венера (т., б.), цолбон аврора, заря, утренняя звезда (калм., халх.), чолбон Венера (ТМС, II, 404), чолпун название созвездия (сол., эвен.); йПшен (орф. яшен) молния (т., б.), *jaл>in тжс (ДТС, 246, МК, 126), зиззм тжс (чув.), jас ярко (тМС, I, 344), зусэнэ- сверкать (ТМС, I, 278) пылающий, сверкающий (эвенк.);
г) Природные явления: чагым, са4ым марево, мираж (т., б.), сахилган молния (бур.), Зелкин молния (ТМС, II, 320), сверкать (эвенк.), сахил молния (сол.);
д) Погода, состояние погоды: бОрку затхлый воздух (т., б.), бурхэг пасмурный, облачный (Тод., 129), бурки пороша (ТМС, I, 113), бурэхи пыль (ороч.), туман (ульч.), бурги- подниматься, клубить, порошить (монг., бур.); кырпак первый тонкий снег (т., б.), карпак тжс (чув.), кирмаг пороша (калм.), хирмаг мелкий снег, пороша (бур.), ирпи снег (ТМС, I, 328); салкын, Залкын мороз, холод (т., б.), *salqiм прохлада, холод (ДТС, 483), сулхгн тжс; тень (чув.), салкин ветер (калм., халх.), калхин тжс (бур.), салгин воздух (ТМС, II, 58), салгй- благоухать (сол.), 3алгон воздух (эвен), 5ылы, йылы тепло, высокая температура (т., б),*'ilig тжс (ДТС, 218, МК, 92), леп теплый, тепловатый (чув.), дулан тепло, оттепель (Тод., 144), дулада безветренный ясный день (бур.), дул- пригревать (ТМС, 1, 221);
2. Живая природа:
*) деревья: карагай ель, сосна (т., б.), хыр тжс (чув.), харгай сосна, лиственница (калм.), сибирская лиственница (калм.), сибирская лиственница (халх.), карыjа ель (ТМС, I, 381);
*) строение, особенности мира флоры: аса ветви (б.) ацан развилина (монг.), аса ветвь (ТМС, I, 53), алчар междусучье (нан.); бОре почка (т., б.), *Ъьг тжс (ДТС, 32), бООр тжс (монг.), пури тжс (чув.), бур ветка, молодой побег, почка дерева (калм.).
Как видно, в ходе исторического развития языки в рамках алтайского сообщества подверглись различным семантическим изменениям. В данной работе были рассмотрены некоторые аспекты их семантического развития на примере тюркских языков Урало-Поволжья, в частности, татарского, башкирского, чувашского, в контексте алтайской семьи языков.
В рамках алтайских языков возможно сделать те обобщения о семантической природе языка, которые еще не сделаны в общем языкознании, где основанием служит своеобразие строя указанных языков, ряд особенностей, позволяющих достичь более высокого уровня «чистоты» семантических исследований. Любая семантическая потенция благодаря обширности семьи и богатым диалектальным материалам оказывается реализованной, что делает возможной проверку на конкретном фактическом материале любых обобщений и гипотез относительно природы семантических закономерностей в языках алтайской семьи.
Примечания
1 Дыбо, А. В. Семантическая реконструкция в алтайской этимологии : соматические термины (плечевой пояс) / А. В. Дыбо. - М., 1996.
2 Там же.
3 Бертагаев, Т. А. Лексика современных монгольских литературных языков / Т. А. Бертагаев. - М., 1974. -381 с.
4 Гарипов, Т. М. О семантической дифференциации коррелирующих слов в близкородственных языках (по данным кыпчакских языков Урало-Поволжья) / Т. М. Гарипов. - М., 1974. - С. 369-375.
5 Там же.
6 Буллакаева-Баранникова, А. А. Сопоставительные материалы по лексике современного татарского и
бурят-монгольского языков / А. А. Буллакаева-Баранникова // сб. трудов по филологии. - Улан-Удэ, 1958.
7 Дыбо, А. В. Семантическая реконструкция в алтайской этимологии...
Санан Мехти
Путь Ясави и его роль в развитии ислама в Центральной Азии
Часть населения Центральной Азии считает Ходжи Ахмеда Ясави знатной духовной личностью. С целью возобновления национального статуса в Казахстане придают серьезное значение Ходжи Ахмеду Ясави и городу Туркестану в нравственном аспекте.
Туркестан - это древний город со старой и богатой историей. В 1998 году проводились торжественные мероприятия в честь 1500-летия основания этого города.
Ходжа Ахмед Ясави - это крупнейшая личность в культуре. Он оставил после себя многочисленные духовные произведения, вошедшие в культуру различных наций Центральной Азии. В книге «Мантег Альтейр» Фарид Альдин Аттар называет Ясави «Пиром Туркестана»1. Среди народов Центральной Азии Ясави считается одним из главных представителей суфийства. У Ходжи Ахмеда Ясави есть свое учение и путь, известные под названием «Ясавия», которые являются одним из вероисповеданий суфизма в Центральной Азии. Это учение сыграло заслуженную роль в религиозном формировании населения региона.
Необходимо подчеркнуть, что основными факторами сохранения и развития ислама в регионах Центральной Азии являлись различные пути и интерпретации мистики и суфизма. Только с этой позиции можно изучать и анализировать принципы и пути сохранения религиозных традиций и верований в душе значительной части мусульманского населения этого региона, пережившего в течение семидесяти лет правление большевистского режима.
В течение долгих веков на территории Центральной Азии развивались различные религиозные секты и вероисповедания суфизма, среди которых можно отметить такие, как Нагшбандине, Кобравия, Кадерия и Ясавия. Ориенталисты считают, что в качестве покровителей «неофициального ислама» приверженцы различных сект суфизма сыграли важную роль в сохранении исламских традиций, которые составляют значительную часть повседневного быта населения региона. Суфийские духовные лица в течение долгих лет считались основными исполнителями неофициального ислама, наставлявшими народ на путь истины.
Различные регионы Центральной Азии в разные периоды стали придерживаться священной религии ислам. Население некоторых районов этого региона еще в первые столетия стало мусульманским. А в некоторых других районах (например, в части Казахстана) ислам распространился в XVIII и даже
