CC BY
38
СОЦИАЛЬНЫЕ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ НАУКИ. ЛИЧНОСТЬ УЧЕНОГО
2019.04.008. ТВ. ВИНОГРАДОВА. АРТИКУЛИРУЯ РАЗЛИЧИЯ. (Обзор).
Ключевые слова: исследования науки и технологий; актор-но-сетевая теория Б. Латура; третья волна исследований науки; экспертиза; картография разногласий; А.Ж. Греймас; семиотика; множественное; этнография; философская спекуляция; А. Мол.
В реферативный обзор вошли пять статей, опубликованных в журнале «Логос» под общей рубрикой «Артикулируя различия» и посвященных осмыслению двух ведущих направлений в исследованиях науки и технологии (8Т8), а именно - «третьей волны исследований науки» Гарри Коллинза и акторно-сетевой теории Бруно Латура.
Статья О. Столяровой, сотрудницы Института философии РАН, посвящена анализу концепции Гарри Коллинза, которую она интерпретирует в качестве философского обоснования 8Т8.
Критика и разоблачение философских обобщений относительно науки и техники составляют ядро 8Т8 и лежат у истоков дисциплины, если принять за таковые «сильную программу» в социологии научного знания Дэвида Блура. Однако критика философских обобщений, считает О. Столярова, не свидетельствует об устранении философии, а, напротив, сама требует философского обоснования. «Поворот» в социологии науки, осуществленный Дэвидом Блуром, основывался на выраженной философской позиции. Ее развитие и критическое преодоление определили последующие «повороты» внутри 8Т8 и привели к появлению двух наиболее
масштабных и влиятельных направлений 8Т8 - акторно-сетевой теории (Б. Латур) и «третьей волны» (Г. Коллинз) (5, с. 33).
Акторно-сетевая теория усилила линию критики философских обобщений в отношении науки. С точки зрения Б. Латура, Д. Блур недостаточно радикален в устранении философии из теорий, объясняющих науку и ее развитие. Задача же состоит в том, чтобы «следовать за акторами», не наделяя их заранее такими абстрактными значениями, как «причина» и «следствие», «внешнее» и «внутреннее», «частное» и «общее», «социальное» и «природное» и т.д. Любопытно, однако, замечает О. Столярова, что радикальный эмпиризм акторно-сетевой теории в не меньшей, а в гораздо большей степени, чем в случае Д. Блура, подкреплялся тщательно разрабатываемой философской доктриной. Акторно-сетевая теория переросла не только границы 8Т8, но и свои собственные, превратившись в последнее десятилетие в философию «модусов существования» - один из центров притяжения новых эмпирических метафизик и объектно-ориентированных онтологий.
В отличие от Б. Латура, который уже не идентифицирует себя с 8Т8, Г. Коллинз продолжает эмпирическую работу в поле 8Т8, мишенью которой остаются философия и метафизика в общем и косвенным образом метафизика Б. Латура. Сила его растущего авторитета, полагает О. Столярова, заключается в масштабности философских обобщений, а именно в том, что разработанная им теория претендует на роль системы, в которой каждому из действительных и возможных феноменов (объектов) уготовано свое место, а в совокупности они образуют онтологию природы и общества (5, с. 35).
Г. Коллинз ступил на стезю 8Т8 в конце 1970-х годов как один из основателей «эмпирической программы релятивизма» Батской школы социологии научного знания. Он стал участником великого исхода социологов науки в естественно-научные лаборатории. Целью энтузиастов нового направления было показать, как сильно реальная научная лабораторная работа отличается от ее философских идеализаций. Результатом «хождения в лаборатории» стал ряд резонансных публикаций 1980-1990-х годов, составивших 8Т8 репутацию релятивистского, социал-конструктивистского, постмодернистского, эмпирического направления исследований, приверженцы которого редуцируют научную рациональность и ее
онтологическую основу до спектра контингентных социальных интересов и взаимодействий. В этот период, основываясь на эмпирическом материале, Г. Коллинз сформулировал концепцию «регресса экспериментатора», которая служила иллюстрацией «принципа недоопределенности теории фактами», защищаемого «сильной программой».
Этот принцип и его многочисленные эмпирические иллюстрации создали для самих социологов науки проблему, которую О. Столярова обозначает как своеобразный «регресс социолога науки». Во-первых, социолог науки начинает эмпирическое исследование с целью развенчать претензии философии на объяснение природы научного знания в абстрактных терминах, а в конце исследования приходит к философии как источнику объяснения развития научного знания. Во-вторых, среди социологов науки довольно быстро наметились серьезные разногласия в отношении обобщений собранного ими эмпирического материала. «Спор начала 1990-х годов Г. Коллинза с Б. Латуром (Батской школы с Парижской школой) по поводу природы социального - это не что иное, как война интерпретаций, в ходе которой объекты мира переопределяются в зависимости от выбранной концептуальной схемы» (5, с. 36).
Из этого следует, что социологи науки конструируют свои нарративы, объясняющие полученные учеными теоретические результаты, не на основе «чистых данных», а исходя из общих соображений и предпочтений - так же, как действуют ученые, когда конструируют свои нарративы. В итоге получается дважды конструктивистский вывод: недоопределенность теории фактами - это факт, который может быть установлен только в рамках определенной теории. Парадоксальным образом этот вывод, утверждает О. Столярова, не является парализующим, но, напротив, открывает возможность преодоления «регресса социолога науки». И как «регресс экспериментатора» преодолевается за счет метаэмпири-ческого выбора в пользу той или иной теории, так же устраняется и «регресс социолога науки» - посредством онтологического выбора.
Г. Коллинз признает необходимость реалистического подхода социологов науки к собственному предмету. Правда подчеркивает, что его реализм методологический, а не метафизический, и
основан на принципе метапереключения (шйа-акегпайоп), который позволяет социологу чередовать режимы скептицизма и «естественной установки» (реализма), не занимая обе взаимоисключающие позиции одновременно (5, с. 38). «Третья волна», инициированная Г. Коллинзом и его коллегой Р. Эвансом в начале 2000-х годов, означает возврат к некоторым принципиальным положениям «первой волны», т.е. к мертоновской нормативной социологии науки, получившей развитие до релятивистского поворота «сильной программы», которая, соответственно, именуется «второй волной». Смена исследовательской установки с релятивистской на нормативную выражается в «старомодном подходе, спрашивающем об основаниях познания», хотя при этом в фокус исследования помещается не истина, а опыт и экспертиза.
На чем основано признание авторитета экспертизы? Почему заключение специалиста в соответствующих ситуациях имеет гораздо большую ценность, чем мнение случайного прохожего? Почему, в конце концов, заслуживает внимания работа социологов науки, и в частности самого Г. Коллинза? Реализм относительно экспертизы и лежащего в ее основе специфического опыта определяет нормативную установку «третьей волны». Дилемма такова: или экспертиза действительно существует и ее основания могут быть рационально удостоверены, или ее не существует, и тогда правят бал скептицизм и «регресс социолога науки», любую конструкцию которого можно и нужно деконструировать. Г. Коллинз отдает предпочтение первому и строит реалистическую нормативную теорию экспертизы.
Периодическая таблица экспертиз, разработанная Г. Коллинзом и Р. Эвансом, представляет экспертизу в качестве иерархически соподчиненных уровней организации опыта, отражающих их усложнение. В основании системы (первый уровень) находится повсеместная экспертиза. Второй уровень представлен экспертизой специалистов, твердое ядро которой составляет контрибуционная экспертиза. Контрибуционная экспертиза усваивается через язык ограниченного научного сообщества, который формируется в процессе общих практик и тесно связан с определенными телесными навыками (5, с. 40). Это - компетентная деятельность. Так, в сообществе физиков, работающих в одной лаборатории, носитель контрибуционной экспертизы принимает практическое участие в
экспериментальных исследованиях. Экспертиза специалистов также организована иерархически - от твердого ядра контрибуционной экспертизы до низшего уровня.
Наиболее интересен промежуточный уровень экспертизы специалистов, а именно взаимодействующая экспертиза. Это переходная форма от экспертов по факту знакомства с феноменом научного знания (т.е. неэкспертов в классическом, мертоновском и позитивистском понимании) к контрибуционным экспертам. Она выражает способность усваивать язык контрибуционных экспертов в отсутствие практической компетенции.
Все уровни экспертизы связаны между собой посредством языка, который выполняет роль субстрата, иерархически организованного таким образом, что каждый высший уровень с новыми свойствами возникает на основе низшего, включая его в себя. «Искусственный язык науки, следовательно, это высший структурный уровень естественного языка социума, обладающий эмерджент-ными свойствами. Такая модель, считает Г. Коллинз, снимает жесткую границу между наукой и обществом, которая проводилась в исследованиях науки "первой волны", но сохраняет возможность реалистической трактовки экспертизы, которая не предусматривалась в релятивистской "второй волне", не имевшей инструментов для различения специалиста и неспециалиста» (5, с. 41).
Свойства физического мира определяются Г. Коллинзом в терминах «струн» и «сущностей» (5, с. 41). Искусственный язык науки - это универсальный язык кодировки чувственно воспринимаемой реальности, позволяющий эксплицировать опыт, превращая его в явное знание, которое при соблюдении определенных физических условий может быть передано алгоритмически (с минимально допустимыми потерями) от отправителя к получателю. Из этого следует, что в принципе все физические процессы можно описать, используя методы численного моделирования, а все знание о физическом мире является эксплицируемым. Эта онтология обосновывает контрибуционную экспертизу ученых (5, с. 44).
Если «язык - это форма жизни», как полагал Л. Витгенштейн, на чью философию языка вслед за Д. Блуром опирался Г. Коллинз, то именно в языке нужно искать ключ к пониманию опыта. Принципиальная особенность языка состоит в том, что он одновременно является социальным институтом, социальной
практикой или просто практикой. Этот вывод соответствует аргументу Л. Витгенштейна о невозможности существования языка в отсутствие правил словоупотребления, которые определяются совместными практиками членов сообщества. Неявное знание для Г. Коллинза - это знание значений словоупотреблений, и оно возникает тогда, когда возникает человеческое сообщество. Это коллективное неявное знание. Все, что относится к телесному, физическому уровню, принадлежит области актуально или потенциально наблюдаемого и, следовательно, актуально или потенциально эксплицируемого знания. Таким образом, онтология, сконструированная Г. Коллинзом, как он сам ее определяет, - это «социальное картезианство». Это разновидность дуализма, которая отличается от дуализма Декарта тем, что помещает сознание (мышление) в коллектив человеческих субъектов.
В конструкции Г. Коллинза опыт преобразуется в знание посредством социальных (практических, языковых) категорий. Таким образом Г. Коллинз обосновывает науку о науке: эмпирические 8Т8, открывшие, что авторитет естественно-научной и технической экспертиз зависит от нередуцируемой коллективности, выраженной в естественном языке. Его содержательный компонент - это онтология, которая «доопределяет» опыт теоретическими значениями. «Конечно, любая онтология может быть эксплицирована, как, например, эксплицирована в языке онтологическая конструкция Г. Коллинза, доступная читателю на электронном или бумажном носителе, но условие возможности построения (и понимания) онтологии не может быть эксплицировано и потому должно оставаться неявным» (5, с. 45). В то же время, как показывает О. Столярова, онтологическая конструкция Г. Коллинза оставляет много нерешенных вопросов (5, с. 46-47).
Онтологические (метафизические) дискуссии по поводу природы и общества, инспирированные наиболее яркими представителями 8Т8, прежде всего Б. Латуром и Г. Коллинзом, пишет О. Столярова в заключение, «перевели» 8Т8 с языка эмпирической науки на язык культуры, придав этой дисциплине характер универсальной саморефлексии современного общества. Если в науке теоретический (философский) компонент доопределяет чистые данные опыта, переводя его на естественный язык культуры, то в 8Т8, по-видимому, происходит то же самое. «Философия перево-
дит культурные смыслы на язык эмпирического предприятия 8Т8, а его эмпирические открытия - на язык культуры. Соглашаясь с этим, мы не можем, однако, не заметить, что язык современной культуры в очень большой степени совпадает с языком современной науки, выражающим научный и технический опыт. Означает ли это, что именно специфика данного опыта вызывает к жизни то, что может быть определено как онтологический поворот 8Т8?» (5, с. 49).
Следующие четыре статьи посвящены анализу акторно-сете-вой теории (АСТ) Бруно Латура. В статье Т. Вентурини, французского социолога науки, сотрудника Высшей нормальной школы Лиона, анализируются сильные и слабые стороны так называемой картографии разногласий (1).
Картография разногласий - это набор методов исследования и визуализации социальных дебатов, преимущественно по вопросам науки и техники. Она была разработана Б. Латуром в качестве дидактического варианта АСТ, для того чтобы обучать студентов колледжа исследованию современных дебатов в области науки и техники. Однако цели и интерес такой картографии выходят за рамки ее дидактического происхождения. В настоящее время она преподается в нескольких европейских и американских университетах (1, с. 53).
С самого начала картография разногласий была предложена как обучающая версия АСТ, лишенная всех теоретических тонкостей. На первый взгляд, она соответствует этим ожиданиям. Когда Б. Латура на лекциях просят изложить инструкцию к его картографии, он отвечает, пожав плечами: «Просто посмотрите на разногласие и скажите, что видите» (1, с. 54). По мнению Т. Вентури-ни, картография разногласий вовсе не является облегченной версией АСТ. То, что теоретически выглядит как наиболее простое задание, на практике оказывается сложнейшим испытанием. «Просто наблюдайте и описывайте разногласия» - что может быть легче? Есть только две маленькие проблемы: «просто» и «разногласия» (1, с. 55).
Когда Б. Латур предлагал своим студентам «просто наблюдать» коллективную жизнь, он использовал слово «просто» не ради усиления. В этом случае «просто» означает как минимум три важных следствия для практики социальной науки.
1. Социальная картография не требует какой-либо специальной теории или методологии. Картография разногласий призывает пользоваться любыми имеющимися инструментами наблюдения, а также их всевозможными сочетаниями.
2. Согласно картографии разногласий, точка зрения исследователя не может не быть предвзятой, поэтому объективность достигается только за счет увеличения числа точек наблюдения.
3. Картография разногласий включает в себя идею, согласно которой акторы знают, что делают. Поэтому они заслуживают глубокого уважения, следует больше прислушиваться к голосам акторов, а не к своим собственным допущениям (1, с. 56-57).
Главный вывод, который может быть сделан из этих трех заповедей, по мнению Т. Вентурини, состоит в том, что инструменты наблюдения оказываются тем более ценными, чем больше они позволяют наблюдаемому взаимодействовать с наблюдателями (1, с. 58).
Существует несколько определений разногласий. Согласно одному из них, «слово "разногласия" относится к любому элементу науки и технологии, который до сих пор не стабилизирован, не замкнулся и не образовал "черный ящик"... мы используем его как общий термин для описания разделяемой неопределенности» (1, с. 59). Само понятие несогласия, по мнению Т. Вентурини, следует воспринимать в самом широком смысле: разногласия начинаются, когда акторы понимают, что не могут игнорировать друг друга, и заканчиваются, когда они вырабатывают устойчивый компромисс для совместного существования. Все, что находится между этими двумя крайностями, можно назвать разногласием.
В качестве примера Т. Вентурини приводит разногласия, касающиеся глобального потепления (1, с. 60-61). Но не все споры настолько динамичны, как спор о глобальном потеплении, и лишь немногие получают столь же широкую известность у мировой общественности. Тем не менее некоторые черты дебатов по поводу изменения климатических условий характерны для всех социальных разногласий.
1. Разногласия включают в себя все виды акторов, не только людей и человеческие группы, но также природные и биологические элементы, промышленные продукты и произведения искусства, экономические и прочие институты, научные и технические
артефакты и т.д. Конечно, это не означает, что все акторы равны или что они действуют сходным образом. Разногласия - это место, где формируются наиболее разнородные отношения. Каждое разногласие функционирует как «форум гибридов», пространство конфликтов и переговоров между акторами, которые в любом другом случае благополучно игнорировали бы друг друга.
2. Разногласия отображают социальное в его наиболее динамичной форме. Здесь могут образовываться неожиданные альянсы самых разных сущностей; более того, социальные общности, казавшиеся нерушимыми, внезапно распадаются на множество конфликтующих частей. Взяв любое разногласие, можно увидеть ясную иллюстрацию роли дефиса в акторно-сетевой теории. В разногласиях любой актор может распасться, став свободной сетью, и любая сеть, сколь угодно разнородная, может сгуститься и функционировать как актор.
3. Разногласия способны сопротивляться упрощениям. По определению, споры - это ситуации, в которых отвергаются старые упрощения, а новые еще только предстоит принять или установить. «Сложность разногласия не только в том, что акторы не могут сойтись в ответах на вопросы, но и в том, что они не могут прийти к согласию даже относительно вопросов» (1, с. 62).
4. Разногласия обсуждаются. Они возникают, когда вещи и идеи, ранее принимавшиеся как нечто само собой разумеющееся, ставятся под сомнение и обсуждаются. До появления споров о загрязнении окружающей среды или о глобальном потеплении мало кто рассматривал экономический рост как тему для дискуссий. Разногласия - это всегда дискуссии (даже если они не всегда вербальные), в которых все больше и больше объектов обсуждаются все большим числом акторов.
5. Разногласия - это конфликты. Даже несмотря на то что некоторые разногласия никогда не достигают интенсивности открытых противостояний, конструирование общей вселенной зачастую сопровождается столкновением конфликтующих миров. Разногласия решают и разрешаются через распределение власти. Конференция по изменению климата, проходившая на Бали, касалась и арктических тюленей, и политических лидеров, однако последние имели несколько больше влияния.
Таким образом, «просто наблюдать разногласие» оказывается невероятно трудной задачей - «это как бродить в лабиринте с запутанными нитями» (1, с. 63). Если картография разногласий сложна, то потому, что сложной является коллективная жизнь сама по себе. Но это не значит, что она не поддается анализу.
Во-первых, несмотря на все изгибы и повороты, у коллективного существования есть определенный смысл (даже если он не слишком очевиден, прямолинеен или прост). Акторы всегда стремятся к уменьшению сложности своих взаимодействий (1, с. 65).
Во-вторых, хотя разногласия достаточно заковыристы и запутанны, они остаются лучшим из возможных способов наблюдения за социальным миром и его формированием. Картография разногласий является крайне конструктивистской. Согласно этому подходу, все, что достигает коллективного существования, является плодом коллективной работы, и разногласия - это те условия, в которых эта работа наиболее заметна.
«Разногласия сложны потому, что они - тигель, в котором социальная жизнь расплавляется и переплавляется: это социальное в его магматическом состоянии, и поэтому у нас нет другого выбора, кроме как нырнуть в магму» (1, с. 66).
Хотя любой социальный феномен может наблюдаться в форме разногласия, не всякое разногласие является хорошим объектом для изучения. Поэтому следует избегать: 1) остывших разногласий; если дебатов нет или они уже погрузились в летаргический сон, если все акторы согласны по большинству главных вопросов и готовы договариваться о второстепенных, тогда здесь нет настоящего разногласия, и полученная в результате картография будет либо скучной, либо неполной; 2) прошлых разногласий; проблемы необходимо рассматривать тогда, когда они животрепещущи и не решены; 3) безграничных разногласий; здесь работает общее правило: чем больше разногласие ограничивается какой-либо специфической областью, тем легче его анализировать; 4) скрытых разногласий; чтобы можно было наблюдать какое-либо разногласие, оно хотя бы частично должно быть открыто для публичных дебатов.
После того как разногласие выбрано, исследователи могут начинать наблюдение. Чтобы помочь исследователям со сменой
ракурсов, за годы преподавания было создано несколько линз для наблюдения.
1. От утверждений к литературе. Когда начинается работа с разногласием, поначалу оно обычно предстает как хаотическое нагромождение конкурирующих утверждений. Выявление полного масштаба разногласий - обычно только первый шаг в картографировании. Главная задача социальной картографии на этом этапе состоит в том, чтобы разметить эту сеть ссылок, показав, как не связанные друг с другом дискурсы сплетаются в сложившейся литературе.
2. От литературы к акторам. Утверждения - это части более широкой сети, включающей в себя людей, технические объекты, природные организмы, метафизические сущности и т.д. В АСТ и в картографии разногласий все они описываются с помощью общего термина «акторы».
3. От акторов к сетям. Акторы всегда образуются сетями и сами являются их компонентами. Наблюдение разногласий - это наблюдение за непрекращающейся работой по созданию и уничтожению связей.
4. От сетей к космосам. Факт того, что разногласия делают коллективную жизнь все более сложной, не означает, что их участники не руководствуются желанием упрощать. Наблюдение не может ограничиваться только утверждениями, действиями и отношениями, но должно распространяться на смысл, который акторы всему этому приписывают. В то время как коллективная жизнь хаотична и неустойчива, идеологии упорядочены и гармоничны: они не «вселенные», но «космосы». Только перемещаясь от «космоса» к «космосу», социальные картографы могут воспринять весь масштаб социального разногласия.
5. От «космосов» к космополитике. Последний уровень данного списка, по словам Т. Вентурини, наиболее каверзный. Чтобы его понять, необходимо отказаться от веры в то, что за всеми идеологиями и разногласиями должна стоять некоторая объективная реальность, независимо от того, что акторы думают или говорят. «Общий мир возможен, но не так, что мы "вдруг" обнаружим нечто, что всегда было здесь (а до сих пор мы это просто не замечали). Общий мир, если он когда-нибудь состоится, - это нечто, что мы должны строить вместе кровью и потом» (1, с. 76).
Предназначение социальной картографии не в том, чтобы прекращать разногласия, а в том, чтобы показать, что их можно прекратить разными способами. Наблюдать разногласие - это как организовывать научную обсерваторию: качество наблюдения зависит от способности увеличивать число и повышать чувствительность приборов наблюдения. Только накапливая заметки, документы, интервью, обзоры, архивы, эксперименты, статистику, исследователи могут надеяться сохранить поразительное богатство коллективной жизни. Конечно, это значительно затруднит интерпретацию. И все же не существует другого пути, чтобы сделать подобное конструирование демократическим проектом. «Отнюдь не уклоняясь от обязательств, картография разногласий занимает самую твердую политическую позицию: не просто изменять мир, но и давать другим шанс это сделать» (1, с. 79).
В статье А. Кузнецова, сотрудника Волгоградского государственного университета, предпринимается попытка реконструировать метод Б. Латура посредством артикуляции глубинных связей его акторно-сетевой теории со структурной семиотикой А.Ж. Греймаса. Он намерен показать, что методологический арсенал семиотики является точкой входа в лабиринт латуровского проекта и ведущей по нему нитью Ариадны (2, с. 85).
Статья разделена на две части. В первой части рассматриваются концепции нарративной грамматики и нарративной программы А.Ж. Греймаса. По ее итогам автор приходит к нескольким выводам: а) семиотика А.Ж. Греймаса представляет собой не менее амбициозный, чем социология Б. Латура, научный проект, который нетривиальным образом развивает исходные посылки структурализма и амбиции которого проявляются в расширении области применения семиотики не только на научные дискурсы за пределами культурных (фольклор, миф) и литературных текстов, но и за пределами текстового мира как такового; б) выделены методологические аспекты, выступающие ключевыми для метода Б. Латура: операция вынесения за скобки (референта и говорящего субъекта) и различение порядков (семиотического) делания, которое подразумевает разделение лингвистических операций внутри текста и металингвистических операций семиотика; в) терминология движения (траектория, отправная точка, пункт назначения, циркуляция и т.д.), которой насыщены тексты Б. Латура, имеет нарратоло-
гическое происхождение и обладает для него методологическим значением.
Сам Б. Латур говорил о том, что его подход является наполовину семиотикой А.Ж. Греймаса, наполовину - этнометодологи-ей Г. Гарфинкеля. Проект А.Ж. Греймаса берет начало в 19501960-х годах и является одним из нескольких подходов, направленных на разработку научного анализа языка и текстов. Рассмотрев идеи А.Ж. Греймаса, А. Кузнецов пришел к следующим предварительным выводам.
1. Семиотика А.Ж. Греймаса - амбициозный проект, опирающийся на достижения структурализма, но развивающий их нетривиальным образом. Поскольку А.Ж. Греймас намерен выявить подлежащую структуру языка вообще и нарратива в частности, а также стремится объяснять производство значения на различных уровнях языковой практики в одних и тех же терминах, постольку его семиотику можно назвать редукционистской. Но редукционизм связан не столько с амбициями, сколько с настройкой исследовательского фокуса. А.Ж. Греймас выносит за скобки семиотики все, что касается содержания языка. Именно это позволяет ему сосредоточиться исключительно на операциях самого текста и формах производства значения в нем. Это позволяет обнаруживать общие паттерны в любых нарративах вне зависимости от того, кем, для кого и в каком медиуме они произносятся (2, с. 91-92).
Анализируя формы производства значения без оглядки на интересы и намерения писателей и читателей, практикуя аналитическое эпохэ1 в отношении смысла или истинности текстов, А.Ж. Греймас накладывает на себя жесткие ограничения, но вместе с тем обретает «свободу движения», которая, по мнению А. Кузнецова, и привлекла Б. Латура. Ключевая методологическая операция здесь - вынесение за скобки.
2. Единицами анализа семиотики являются тексты, имею-
2
щие нарративную организацию, а внутри них - семы , из которых,
1 Эпохе;, также эпохэ - принцип рассуждения в философии, который означает приостановку всех метафизических высказываний - суждений о бытии предмета вне воспринимающего его сознания. - Прим. авт.
2 Сема - это наименьшая часть лексического значения слова, которая уже не делится на более мелкие единицы смысла. - Прим. авт.
как из кирпичиков, выстраивается значение. Это возлагает большой груз ответственности на аналитика, но имеет решающее значение для понимания того, из каких элементов складываются высказывания в синтагматическом1 измерении и какие элементы могут замещать и замещаться в парадигматическом измерении2. В случае языка как формализованной системы эта стратегия дает очевидные преимущества. Далее А. Кузнецов намерен показать, как Б. Латур тщательно выбирает объекты и единицы анализа в своей семиотике науки.
3. Нарратология А.Ж. Греймаса указывает на то, что нар-ратив выстраивается вокруг траектории, которую составляет цепочка нарративных программ акторов (как правило, актора, занимающего актантную позицию субъекта), проходящих испытания и преодолевающих препятствия в виде контракторов и их программ. Нарратив предполагает воображаемую мобильность акторов (и вместе с ними читателей и писателей) посредством актантных, темпоральных и пространственных переключений. Следя за этими операциями, семиотик способен артикулировать формы производства референции, порядка и значения внутри текста. Понятия траектории, отправной точки, пункта назначения, направления движения и фокуса внимания важны уже в нарратоло-гии А.Ж. Греймаса как часть языка описания форм производства значения, а в случае Б. Латура эта терминология приобретает еще большую значимость, поскольку с ее помощью можно описать конструирование его собственного нарратива.
4. Семиотика имеет дело с когнитивными операциями в двух аспектах. Во-первых, поскольку А.Ж. Греймас выносит за скобки все не-текстовое и не-формальное, его базовым онтологическим допущением является то, что писатели и читатели обладают когнитивными компетенциями, необходимыми для (ре)конст-руирования траектории нарратива. Во-вторых, операции самой
1 Синтагма - это отрезок предложения, состоящий из одного или нескольких слов, объединенных грамматически, интонационно и по смыслу. - Прим. авт.
2 Парадигматическая система (от слова «парадигма», в одном из значений -набор однотипных элементов, отличающихся друг от друга одним каким-либо признаком или качеством) - это система отношений (в первую очередь, противопоставлений), в которые вступают однородные элементы языка, единицы одного порядка, одного уровня. - Прим. авт.
семиотики носят когнитивный характер. Это когнитивные операции, описывающие когнитивные операции внутри текста.
5. Последнее замечание позволяет разграничить два порядка делания. В первом порядке делания находятся операции, посредством которых внутри самого текста трансформируются персонажи, создается нарративная траектория и производится значение. Во втором порядке делания находятся операции семиотика, трансформирующие нарративы таким образом, чтобы обнаружить в них повторяющийся паттерн. Благодаря этому мы можем сосредоточиться на отношениях между двумя этими порядками, чтобы понять их относительный онтологический и экзистенциальный статус. Необходимо учитывать различие между порядками делания аналитика и анализируемыми им текстами, чтобы понять оригинальность апроприации семиотики Б. Латуром (2, с. 91-93).
А. Кузнецов утверждает, что связь Б. Латура с семиотикой гораздо фундаментальнее, чем признают и сам автор, и исследователи, до сих пор высказывавшиеся по данной проблеме (2, с. 94). Кроме того, он выдвигает гипотезу о том, что семиотика Б. Латура, в отличие от семиотики А.Ж. Греймаса, должна быть организованной нарративно в силу специфики дискурсов, с которыми она имеет дело. Это обусловливает переход от стратегии метаязыка к тактике инфраязыка в латуровской «политике объяснения».
Во второй части статьи на примере ранних работ Б. Латура по социологии науки показано, как он апроприирует и трансформирует элементы семиотики. Подход Б. Латура к антропологии науки состоит в последовательном применении двух приемов: приостановка ключевых бинарных оппозиций социологии и философии науки (субъект / объект, истина / ложь, социальное / интеллектуальное) и пересборка этих различений. Данные методологические приемы реализуются посредством операций, обозначенных здесь как «заключение в скобки», «вынесение за скобки», «раскрытие скобок».
Ряд авторов отмечают, что отправной точкой латуровского метода является приостановка дихотомий. А. Кузнецов обращает внимание на то, что эта приостановка заключает в себе две разные операции: вынесение за скобки и заключение в скобки. Б. Латур использует обе операции, чтобы последовательно настроить фокус
семиотики научных текстов. А. Кузнецов подробно анализирует операции, с помощью которых Б. Латур этого добивается.
Открытие Б. Латура, по мнению А. Кузнецова, «состоит в том, что научные тексты, вопреки широкому убеждению, достигают своего реализма не столько благодаря отключениям, сколько посредством включений. Операцию отключения в статье выполняют утверждения, лишенные модальности. Однако в фокусе внимания не они, а ссылки и модализации - операции включения, привлекающие внимание к условиям производства утверждений внутри данной статьи и за ее пределами» (2, с. 98).
Б. Латур, по словам А. Кузнецова, констатирует очевидное: в статьях полно ссылок. Но признание этой банальности уже подрывает распространенные убеждения об обезличенности и литературных ресурсах науки. Однако почему ссылки и модализации доминируют в статьях? Почему статьи вообще цитируют друг друга? Б. Латур отвечает на этот вопрос в своей концепции конструирования научных фактов, описывающей правила движения утверждений и статей.
Внутри потока научных статей организован трафик утверждений, направленное движение которых к полюсу фактов обеспечивает переход от «науки в действии» к «готовой науке» в научном нарративе. Утверждение становится фактом после его многократной позитивной модализации другими учеными в других текстах. В результате всякие указания на условия производства утверждения отбрасываются и предаются забвению, а оно появляется в обезличенной форме сначала в статьях, а потом в учебниках.
На маршруте движения какого-либо утверждения статья является лишь промежуточной станцией. Факт (равно как и артефакт) не может быть установлен в одной отдельно взятой статье, но лишь в цепочке статей. Отправляясь от отдельной статьи, се-миотик неизбежно, следуя за ссылками, должен переключить свое внимание на потоки литературы, на пересечении которых находится отдельно взятая публикация.
Поскольку, для того чтобы утверждение стало фактом, необходима его многократная позитивная модализация другими учеными в других текстах, постольку научные факты конструируются в потоке литературы, а не в одной статье. Только находясь внутри
движущегося поезда научной литературы, можно понять, в какую сторону (к фактам или от фактов) ученые перемещают то или иное утверждение в том или ином вагоне-статье.
А. Кузнецов показал, как Б. Латур выносит за скобки и заключает в скобки ряд различений, чтобы выиграть время для настройки фокуса внимания своей семиотики. Однако эти операции, утверждает А. Кузнецов, не просто редукции, как у А.Ж. Грейма-са, поскольку Б. Латур, пройдя определенный путь, вновь раскрывает скобки, собирая различения заново. Две операции соответствуют двум способам пересборки различений.
Заключение в скобки и темпорализация различений. Уже было показано, как Б. Латур проводил различие между учебниками и исследовательскими статьями, «готовой наукой» и «наукой в действии», истиной и ложью, а затем приостанавливал действия этих различений, заключая их в скобки.
Вынесение за скобки и артикуляция различений. Однако есть различения, которые Б. Латур не может и не хочет темпорализо-вать. Их он выносит за скобки. Таковы, например, различения между литературой и наукой, внешним и внутренним референтами, текстом и контекстом. И здесь Б. Латур раскрывает скобки, чтобы потом ограничить условия, при которых можно достоверно говорить о каждой стороне различения. Вынося за скобки различение литературных и научных текстов, Б. Латур прослеживает траекторию научного процесса и постепенно собирает разницу между ними заново.
Резюмируя, А. Кузнецов утверждает, что в сущности обе рассмотренные операции являются модализациями, но они работают в разных плоскостях латуровского анализа и преследуют разные цели. Операция заключения в скобки - базовая операция ACT. Операция вынесения за скобки - первый шаг на пути к антропологии режимов существования. Эти операции являются нарративными операциями.
Но почему Б. Латур, в отличие от А.Ж. Греймаса, нарративи-зирует свою семиотику? Для этого нужно не только различать порядки делания семиотики Б. Латура и его акторов, но и попытаться артикулировать отношения между ними.
Ресурсы акторов не должны быть ресурсами аналитика. Чтобы акторы стали для аналитика познавательным ресурсом, он
не должен использовать их собственные ресурсы: это позволит не стать одним из них и не утратить разницу между первым и вторым порядками делания. Но каковы отношения между двумя порядками наблюдения?
Инфраязык и нарративизация порядков делания. Для А.Ж. Греймаса порядки наблюдения конституируют этажи - на первом находится естественный язык, а на втором - метаязык. В отличие от А.Ж. Греймаса Б. Латур тяготеет к тому, чтобы тем-порализовать их, выстроить в последовательность. Наблюдения второго порядка следуют за наблюдениями первого порядка, а не надстраиваются над ними. Отсюда возникает правило «следуйте за акторами».
Если Б. Латур и А.Ж. Греймас имеют дело с разными типами движения и разными траекториями, то и их семиотики должны неизбежно различаться. Новеллы не обязаны ссылаться друг на друга. Статьи, напротив, обязаны ссылаться и модализировать друг друга. Научный дискурс, образованный из цепочек статей, на отдельных участках составляет относительно связный нарратив, имеющий направление движения. Семиотику не нужно соединять статьи самостоятельно - они уже соединены, ему нужно проследить, как они взаимоопределяют и редуцируют друг друга. В таком случае недостаточно метаконтекста, поскольку его рамка референции слишком жесткая. Нужны «моллюск» референции и инфратекст или инфрафизика. Это одно из решающих различий между Б. Латуром и А. Ж. Греймасом и один из главных источников недопонимания семиотики первого.
Следи, но не следуй за акторами, или во что бы то ни стало различай порядки делания. Держа в уме разницу между порядками делания, нужно помнить о том, что семиотик науки должен следовать правилу, что его ресурсы должны отличаться от ресурсов ученых. Он не может объяснять происходящее в тех же терминах, что и его акторы. Ученый и семиотик стремятся в противоположных направлениях: первый, пытаясь утвердить факты, - к готовой науке, второй, стремясь расплавить утверждения в описании комплексности фактостроения, - к науке в действии. Если совершить категорическую ошибку и спутать порядки делания, возникнет впечатление, что семиотик науки пытается подорвать достовер-
ность утверждений ученых, демонстрируя «мягкое подбрюшье» науки, он генерирует неопределенность.
«Итак, - заключает А. Кузнецов, - теперь мы постепенно обретаем умение следить за движениями метода Б. Латура. Но следовать ли за ним, решать вам» (2, с. 109).
Н. Руденко, сотрудник Центра исследования науки и технологий Европейского университета в Санкт-Петербурге (Россия), предлагает теоретические и методологические экспликации понятия множественного и акторно-сетевой теории. Попытки найти альтернативы тотализирующему (которое в социальных науках принимает вид объяснения через общество, класс, гендер, культуру и т. п.) и эссенциалистскому пониманию социального лежат в основе современных обращений социальных наук к идеям множественного - того, что позволит помыслить реальность не просто как разнообразную и фрагментированную, но как неконсистентную, сложную и по-разному распределенную внутри себя (3, с. 113).
Усилиями А. Мол, Дж. Ло, Б. Латура и современных теоретиков ассамбляжей проблема множественности была превращена в проблему различений и многообразия, с которыми не следует бороться и которые не следует бездумно защищать (например, культурные различия), но стоит попытаться переопределить общий мир так, чтобы эти различения, во-первых, были проведены и зарегистрированы, а во-вторых, включились в динамическое конструирование объектов и групп (3, с. 116).
Н. Руденко начинает с главного различения, которое проводят Дж. Ло и А. Мол, между плюральным и множественным. Дж. Ло говорит о том, что «объект в ACT не является единым, но и не представляет собой несколько объектов, он больше, чем один, и меньше, чем два» (цит. по: 3, с 117). Освободившись от примата единого, ACT пытается упразднить и плюральное. Как отмечает А. Мол, плюральное показывает себя в двух основных ипостасях -конструктивизма и перспективизма. В случае «перспективного плюрализма» имеются взаимоисключающие альтернативы, дискретные, существующие бок о бок внутри некоторой гомогенной среды, т.е. он предполагает равенство разных точек зрения на один и тот же объект. Второй вид плюрализма - конструктивистский, и здесь А. Мол выступает против тех подходов в исследовании нау-
ки и технологий, которые подчеркивают, что даже объективные научные истины и эффективные технологические артефакты конструируются социальными группами.
Критикуя плюрализм, А. Мол предлагает иную модель концептуализации объектов, в которой появляется множественность как многосоставность, распределенность и сложность объекта. Больше нет возможности спрятаться за спасительным плюрализмом, в котором все культуры, общества, научные факты и т.д. одинаково объективны или по крайней мере должны быть исследованы сходным образом. Перед нами возникают разные версии одного и того же объекта, которые по-разному создаются в разных местах, имеют разную силу и вес и между которыми проводятся разные связи.
А. Мол провела много полевых исследований, самое запоминающееся из которых - изучение клиники атеросклероза Z в Голландии. В книге «Множественное тело»1, посвященной этой клинике, А. Мол подробно показывает, что атеросклероз нижних конечностей - сложный объект. Во-первых, он по-разному репрезентируется в разных местах клиники, во-вторых, с атеросклерозом по-разному работают. Теоретическим новаторством А. Мол, по словам Н. Руденко, было то, что она показала, как эти разные виды болезни соединяются с помощью координационной работы, т.е. специальных практик, благодаря которым либо разные версии складываются друг с другом и существуют параллельно, либо организуется общее основание для измерения и сравнения (3, с. 119).
Множественное тело или множественная болезнь - это не просто наличие того факта, что существуют разные версии объекта, но попытка указать на то, что этот объект распределен по разным местам, имеет разные интенсивности, включает в себя напряжения и временные консенсусы и компромиссы между своими частями. В этом понятии заключены важные онтологические принципы ACT: различия (неоднородности объекта внутри себя), контингентности (факт того, что отношения между элементами множественного объекта могли сложиться иначе и постепенно меняются), принцип частичности (объект не тотален, его «островки»
1 Мол А. Множественное тело. Онтология в медицинской практике. -Пермь: Гиле Пресс, 2017. - 254 с.
интенсивности связаны друг с другом лишь до определенной степени) (3, с. 119).
В ряде своих статей и книг Дж. Ло говорит о схожей идее, хотя и употребляет немного другие понятия: фрактальная когерентность и сингулярные объекты. Речь идет о том же: найти концепты, которые ухватили бы временные многосоставные объекты, не сводящиеся к единому центру, к единому основанию. Разные виды объектов собираются во временные когерентные единства для конкретных практических целей, а затем снова рассыпаются, чтобы быть созданными немного иначе.
Итак, заключает Н. Руденко, «понятие множественного противопоставляется у А. Мол и Дж. Ло плюральности, представленной как в виде перспективизма, так и в виде конструктивизма. Множественное направлено на анализ децентрированных, распределенных объектов, которые сочетают в себе актуальное существование с потенциальной возможностью изменения. Это понятие предполагает определенную онтологию, основанную на принципах различения, контингентности и частичности. Наконец, для этого понятия было важно проблематизировать внесетевое и показать множественные виды ассоциаций внутри и вне сетей» (3, с. 121). Н. Руденко выделяет следующие методы артикуляции множеств.
Этнографический метод. Несомненно, Аннмари Мол перезагрузила давно утверждавшуюся связь между ACT и методом этнографии. Она предлагает свое собственное видение того, как производить этнографию множественного. Это можно выразить с помощью четырех основных принципов, которые почти повсеместно трансгрессивны. Во-первых, она призывает быть этнографом, который ориентирован на практики, в отличие от этнографа, ориентированного на «чувства, смысл и перспективы». Параллель ко второму принципу можно найти у Б. Латура в правиле «следовать за акторами», и этот принцип состоит в том, что нужно рассматривать информантов (врачей и пациентов в ее случае) как своих собственных этнографов. Третий принцип состоит в том, что этнограф должен отбросить границы дисциплин и сфер. Однако - и это четвертый принцип, который постулируется в работе имплицитно, -этнограф все равно чужак. В этом его сила и слабость (3, с. 121122).
Еще одна особенность этнографического метода актуализации множества - это тонкая нюансировка в описании и анализе материала. Н. Руденко полагает, что немало социальных ученых были откровенно удивлены обилием описаний техник дуплексного сканирования, рентгена или эндартерэктомии в книге А. Мол. Но эти детали, кажущиеся сначала ненужными, постепенно приводят к мысли о том, что именно благодаря им А. Мол может продемонстрировать различия между разными версиями болезни и ее лечения.
«Технологический» метод артикуляции множества. Другой метод артикуляции множества А. Кузнецов вслед за голландским философом Нортье Маресом называет «технологическим»1. Н. Марес предлагает метод, в основе которого лежат компьютерные скрипты и технологические возможности визуализации. Этот метод связан с другой ветвью ACT - картографированием разногласия, - которое ориентируется на исследование сетей людей и вещей, формирующихся вокруг некоторого спорного вопроса.
Незаменимость компьютерных технологий в анализе множественности показывает и ставший сегодня очень популярным метод работы с изображениями, разработанный Львом Мановичем2. Программы Л. Мановича позволяют создавать коллажи из тысяч и миллионов изображений, не редуцируя их к отдельным символам или схемам (2, с. 114).
Метод философской спекуляции. Концептуальные фигуры -это понятия, часто пересекающиеся с метафорами, которые вносят новые различения и провоцируют мысль видеть эти различения в реальности. Одной из наиболее популярных концептуальных фигур в идеях о множественности является фигура киборга, придуманная Донной Харауэй3. Н. Руденко проводит анализ этой фигуры. По его мнению, заслуга Д. Харауэй в том, что она смогла
1 Mares N. On some uses and abuses of topology in the social analysis of technology (or the problem with smart meters) // Theory, culture & society. - 2012. -Vol. 29, N 4/5. - P. 288-310.
2 Manovich L. What is visualization? // The journal of the initiative for digital humanities, media and culture. - 2010. - Vol. 2, N 1. - P. 1-32.
3 Харауэй Д. Манифест киборгов: Наука, технология и социалистический феминизм 1980-х. - М.: Ad Marginem, 2017. - 128 c.
создать связку философского исследования и политического манифеста, а потому повлиять и на теорию, и на практику (2, с. 116).
Философ М. Серр, признанный классик постструктурализма и один из вдохновителей ACT, - автор целого ряда концептов, центральным из которых является концепт паразита. Н. Руденко упоминает еще об одной фигуре множественного, на этот раз авторства бельгийского философа Изабеллы Стенгерс. В своих размышлениях о космополитике как особом измерении политического, направленном на замедление принятия общего решения о едином мире, И. Стенгерс обращается к фигуре идиота, которую она заимствует у Делёза, а тот, в свою очередь (тоже паразитизм!), у Достоевского (3, с. 129).
Н. Руденко показывает, что фигура идиота, как и фигура паразита, предполагает создание нового отношения и изменение прежних, уже сложившихся отношений. При этом идиот и паразит совершают не единичные «наезды» в общий мир, это регулярные, но контингентные отношения, потенциально всегда имеющие возможность реализации. «Присутствие этих фигур напоминает нам, что общий мир не только не может быть полным и законченным (тотальным единством), но и открыт для создания частичных и временных связей, которые могут переорганизовать его, изменив распределение интенсивностей внимания и практик» (3, с. 129130).
Социальные исследователи, пишет Н. Руденко в заключение, подчас стремятся видеть институты, культуры, нации и классы там, где можно встретить сложные гибридные образования, сильно различающиеся внутри себя. «Стараясь собрать явления разной интенсивности в одно целое и тем самым быстро избавиться от них, включив в ряд феноменов со схожими названиями, они сегодня часто терпят фиаско, поскольку XXI век демонстрирует все усложняющиеся отношения в биотехнологии, распространение цифровых устройств, гибридизацию городского пространства, усложнение культурных форм. Требуется более внимательный фокус, более сложный язык или несколько пересекающихся языков, более нюансированные методы работы с умножающимися множествами объектов и пространств» (3, с. 131).
Статья А. Салина, сотрудника кафедры философии естественных факультетов МГУ, заключающая раздел, посвящена
детрансцендентализации феноменологического концепта жизненного мира, который обозначает базовое, дотеоретическое, интерсубъективное знание. А. Салин ставит перед собой задачу построения такой концепции, в которой влияние материального мира на формирование жизненного мира признавалось бы решающим (4, с. 137).
Он начинает с критического рассмотрения феноменологии Дона Айди и показывает, что метод феноменологической рефлексии не позволяет ухватить влияние технологий на формирование жизненного мира, ограничиваясь лишь конечными моментами этого формирования. Из этого следует необходимость использовать инструментарий исследований науки и технологий для детранс-цендентализации концепта жизненного мира.
Дон Айди, американский феноменолог, исследующий влияние новых технологий на восприятие окружающего мира, делает вывод, что технологические изменения приводят к преображению как непосредственного опыта (микроперцепций) человека, так и культурно опосредованного опыта (макроперцепций). Появление новых микроперцепций и макроперцепций в связи с развитием технологий и приводит, по Д. Айди, к изменениям в структуре жизненного мира, т. е. того дотеоретического, интерсубъективного предзнания о мире, которое может эксплицироваться и проясняться в теоретических изысканиях, художественном творчестве, языке и коммуникации людей (4, с. 138).
Однако может ли используемый Д. Айди метод феноменологической рефлексии показать, как именно возникновение новых технологий приводит к появлению интерсубъективно разделяемых микро- и макроперцепций? - спрашивает Салин. «Действительно, феноменологическая рефлексия Айди показывает, что роль гор в жизненном мире человека до и после индустриальной революции значительно различается. Но что происходит между этими двумя моментами? Как технологии проникают внутрь жизненного мира и текстурируют его?» (4, с. 139).
Чтобы ответить на эти вопросы, А. Салин обращается к другому примеру, используемому Д. Айди, - примеру телескопа. Д. Айди утверждает, что появление телескопа изменило жизненный мир европейца. Но достаточно ли опыта Галилея для возникновения нового жизненного мира? Как свидетельствуют эмпири-
ческие исследования, проводимые в рамках 8Т8, показания приборов и их феноменологическое ясное усмотрение сами по себе ничего не могут значить. Факт должен быть принят социально, чтобы быть фактом, а для исследования этого процесса социализации недостаточно исследования опыта от первого лица, предлагаемого феноменологией Д. Айди (4, с. 140). Так что гораздо большее значение для истории науки, утверждает А. Салин, имел не опыт Галилея, а прения и споры, которые единственно могли привести к решению вопроса о том, можно ли доверять опыту такого типа. Именно анализ социальных процессов, в ходе которых научный факт или технология становятся интерсубъективно приемлемыми элементами практики, может позволить ответить на вопрос о генезисе и трансформациях жизненного мира, но анализ этот не может быть осуществлен в рамках феноменологической рефлексии.
Ценность и плодотворность 8Т8 в связи с этим, по мнению А. Салина, как раз и заключаются в том, что в них для проведения данного анализа используются методы, сложившиеся в поле теории практик. Это означает, что использование инструментария 8Т8 может способствовать построению такой концепции жизненного мира, которая учитывала бы его формирование в ходе социальных практик, закрепляющих знание о научных фактах или технологических артефактах как интерсубъективно разделяемое и достоверное. Такая концепция должна распрощаться с феноменологическим требованием редукции знания к его основам в сфере субъективности, она должна базироваться на перформативном и анонимном характере знания, т.е. связать знание с непроблемати-зируемыми предпосылками агентов, участвующих в социальных практиках. Свою цель А. Салин видит в том, чтобы создать основания для такой концепции жизненного мира, которая удовлетворяла бы этим требованиям.
Однако не запоздала ли данная цель? Не является ли в этом отношении концепция Юргена Хабермаса избыточной? Ведь трансформация концепта жизненного мира, которую осуществляет в своих работах Ю. Хабермас, как раз основана на отказе от редукции знания к субъективности и на использовании теории не-проблематизируемого достоверного знания позднего Витгенштейна, которая была одним из источников вдохновения и для 8Т8. Выстраивая свое учение о жизненном мире, Ю. Хабермас утвер-
ждает, что он является совокупностью социально принимаемого и перформативно разделяемого на практике и в коммуникации знания. Так не будет ли достаточно его концепции, чтобы убедительно показать роль новых технологий и научных исследований в трансформациях жизненного мира?
А. Салин осуществляет детрансцендентализацию концепта жизненного мира, представленного в трудах Ю. Хабермаса, поскольку его версия в наибольшей степени удовлетворяет методологическим требованиям STS и в наименьшей - отягощена наследием феноменологии. Тем не менее и в хабермасовской концепции жизненного мира он обнаруживает трансценденталистские предпосылки, связанные с различием целеориентированных действий, с одной стороны, и коммуникативных и стратегических - с другой. Это различие перестраивается с помощью использования методологического инструментария АСТ.
Ю. Хабермас включает в свою концепцию жизненного мира серьезную трансценденталистскую предпосылку об идее чистой речевой ситуации как необходимом компоненте любого разума. Чтобы спасти концепт жизненного мира от этой проблемы, необходимо пересмотреть роль нечеловеческих сущностей в практиках. Ведь именно то, что Ю. Хабермас превратил их лишь в фон или объект человеческих действий, привело его к трансцендентализму (4, с. 143).
Попытка включения нечеловеческих сущностей в формирование жизненного мира, осуществленная Д. Айди, провалилась из-за ограничений, наложенных на его концепцию методом феноменологической рефлексии. Поэтому для построения новой концепции жизненного мира, полагает А. Салин, необходим следующий маневр: «Нужно, с одной стороны, сохранить хабермасовское представление о жизненном мире как перформативно предполагаемом практиками знании вне предпосылки о его феноменологическом конституировании сознающим субъектом, а с другой - признать за нечеловеческими сущностями активную роль в формировании жизненного мира» (4, с. 144).
Необходимый теоретический материал для новой трансформации концепта жизненного мира может быть заимствован из ACT, которая, как и всякий подход, сложившийся в рамках STS, считает научное и технологическое знание разделяемым на прак-
тике социальным представлением и к тому же в качестве одного из ключевых лозунгов провозглашает необходимость использования одного и того же языка для описания человеко-человеческих и че-ловеко-нечеловеческих взаимодействий. Чтобы совершить переброску сил из ACT в создаваемую А. Салиным концепцию симметричного жизненного мира, нужен некоторый пункт, точка перехода, которая позволит совершить этот марш-бросок, - понятие «черного ящика».
«Черными ящиками» в ACT называют знание, разделяемое и не проблематизируемое учеными в их работе, элемент общего для ученых профессионального багажа, получаемого ими в ходе образования и работы в своей области; оно встроено в техническое оснащение лабораторий, принцип работы которого молчаливо признается всеми сотрудниками лаборатории. Чтобы обсуждать нечто, истинность чего еще находится под вопросом, ученые вынуждены опираться на общее нерефлексируемое знание, перформативно разделяемое ими на уровне практик, и лишь на фоне этого знания новые данные могут получить смысл. Это дает основания, считает А. Салин, говорить о соизмеримости концепта «черного ящика» в ACT с концептом жизненного мира у Ю. Хабермаса.
Однако формирование жизненного мира описывалось Ю. Хабермасом несимметрично, что привело к появлению ряда метафизических элементов в его концепции. Именно ради очищения хабермасовского концепта жизненного мира от этих предпосылок А. Салин и стремится по-новому описать процесс его формирования - в соответствии с тем, как в ACT, в свою очередь, описывается формирование «черных ящиков». Для симметричного описания формирования «черных ящиков» в ACT был сформирован специальный словарь - словарь перевода, позволяющий в одних и тех же терминах описывать технические и социальные аспекты решаемых учеными проблем, не проводя четкой границы между сущностями, мобилизуемыми для их решения.
Словарь перевода показывает, что ученым и технологам для представления некоторого утверждения в качестве непреложного факта или «черного ящика» в равной мере приходится вести переговоры и с человеческими, и с нечеловеческими сущностями. Выведение нового знания из лаборатории за ее пределы предполагает новый этап перевода - мобилизацию. Однако мобилизация не за-
канчивается написанием статьи, в которой ученые будут говорить от имени людей и не-людей. Чтобы открытый ими факт стал еще реальнее, они должны распространить его в пространстве и во времени.
Однако, чтобы научные факты свободно распространялись по миру, сам мир должен быть изменен: в нем должны быть организованы сети, по которым факты смогут распространяться. Как любит повторять Б. Латур, «научные факты подобны поездам: они функционируют только на рельсах» (цит. по: 4, с. 151). А это означает, что распространение научного факта требует продолжения работы перевода: чтобы лаборатория могла выйти за пределы самой себя, мир должен быть превращен в лабораторию.
Если в конечном итоге ученым удастся совершить все эти переводы, это будет означать (на языке ACT), что они выстроили актор-сеть: они ввели нового актора в мир, например микроба, и заставили сеть из других акторов поддерживать его реальность. Если какой-нибудь из элементов, мобилизуемых для дальнейшего распространения «черного ящика», выйдет из-под контроля и сорвет переговоры, отказавшись играть роль, которую отводят ему ученые, то утверждения ученых так и останутся лишь их утверждениями и не превратятся в «черные ящики». А срывать эти переговоры могут в равной степени как люди, так и не-люди.
Тот факт, что как люди, так и не-люди могут в равной мере быть акторами, более не позволяет использовать для их обозначения терминологию субъектно-объектного различия. Именно этим субъектно-объектным различием вызваны основные проблемы концепции жизненного мира Ю. Хабермаса, подрывающие ее изнутри. И именно этих затруднений избегает ACT, изымая это разделение из своего терминологического аппарата. Вместо субъект-но-объектной оппозиции ACT вводит другую оппозицию: посредник / проводник. Посредником может быть любая сущность, которая способна вносить изменение в действие, которое осуществляется через нее. Они преобразуют, переводят, искажают и изменяют передаваемые ими значения или их элементы, поэтому они могут быть названы акторами.
Однако ACT не утверждает, что абсолютно все является посредником. Если телезритель берет в руки пульт от телевизора и включает его, то пульт никак не является посредником, он просто
проводит действие человека, включающего телевизор. Такие элементы в ACT называют проводниками. Различие проводников и посредников избегает асимметрии субъектно-объектного различия, поскольку разница между посредниками и проводниками не является такой жесткой и непроницаемой, как граница между субъектами и объектами.
Таким образом, переинтерпретация теории действий Ю. Хабермаса в соответствии с требованиями ACT, полагает А. Салин, требует исключить из нее класс целенаправленных действий и лишить коммуникативное и стратегическое действия статуса речевого акта. Все действия превращаются либо в стратегические, либо в коммуникативные. Под коммуникативными действиями тогда будут пониматься действия, направленные на то, чтобы посредством переговоров с гетерогенными акторами превратить свои утверждения в непроблематизируемые элементы жизненного мира - «черные ящики» - и тем самым достигнуть консенсуса относительно устройства мира. Под стратегическими же действиями будут пониматься действия, в которых элементы, уже превращенные в проводников на стадии коммуникации, используются как «черные ящики» для достижения определенных целей (4, с. 155).
Жизненный мир, пишет А. Салин в заключение, долгое время связывали с интерсубъективностью. «Новая теория коммуникации позволяет сделать жизненный мир не интерсубъективным, а интерактивным. Мы больше не можем считать коммуникацию исключительно человеческим общением. Коммуникативное действие -действие, в котором различные сущности, человеческие или нечеловеческие, трансформируют жизненный мир» (4, с. 160).
Список литературы
1. Вентурини Т. Погружаясь в магму: Как подходить к исследованию разногласий с помощью акторно-сетевой теории // Логос. - М., 2018. - Т. 28, № 5. -С. 53-83.
2. Кузнецов А. Метод Латура: Семиотика между литературой и наукой // Логос. -М., 2018. - Т. 28, № 5. - С. 84-113.
3. Руденко Н. Больше, чем один, - меньше, чем два: Понятие и методология артикуляции множества в акторно-сетевой теории // Логос. - М., 2018. - Т. 28, № 5. - С. 113-136.
4. Салин А. Как упаковать жизненный мир в черный ящик: Инструкция по сборке // Логос. - М., 2018. - Т. 28, № 5. - С. 137-168.
5. Столярова О. Третья волна исследований науки как философское обоснование STS // Логос. - М., 2018. - Т. 28, № 5. - С. 31-52.
2019.04.009. АНДЕРССОН Дж., УЭСТХОЛМ Э. ЗАКРЫВАЯ БУДУЩЕЕ: ИССЛЕДОВАНИЯ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ И УПРАВЛЕНИЕ КОНФЛИКТНЫМИ ЦЕННОСТНЫМИ УСТАНОВКАМИ.
ANDERSSON J., WESTHOLM E. Closing the future: Environmental research and the management of conflicting future value orders // Science, technology & human values. - 2019. - Vol. 44, N 2. - P. 237262. - DOI: https://doi.org/10.1177%2F0162243918791263
Ключевые слова: практики охраны окружающей среды; эпистемология; варианты будущего; альтернативные формы жизни; политика; власть; управление; динамика пространства / места / масштаба.
В статье шведского и английского специалистов по проблемам окружающей среды анализируется борьба, развернувшаяся вокруг будущего северных лесов Швеции, которая велась в 20092012 гг. в рамках крупной научно-исследовательской программы «Леса будущего: Устойчивая стратегия в условиях неопределенности и риска», организованной и финансируемой Фондом стратегических исследований в области окружающей среды Швеции (MISTRA). Хотя работа по этой программе продолжалась до 2016 г., авторы рассматривают лишь ее начальный этап - планирование, разработку стратегии и первые годы реализации. Прежде всего их интересовала роль, которую играли исследования в области окружающей среды в создании образов будущего. Последние, в свою очередь, определяют, как общество будет строить свои действия или бездействия в долгосрочной перспективе, а также сложную форму сопроизводства исследований окружающей среды, политической повестки дня и интересов промышленности. Хотя эта программа представляет собой частный случай, авторы используют его, чтобы показать, «каким образом исследования окружающей среды могут внести свой вклад в активное производство невежества и бездействия на долгосрочную перспективу» (с. 238).
