CC BY
102
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2Q13. №2(32)
УДК 821.161.1 Аристономия7Акунин
АРИСТОНОМ Б.АКУНИНА: НАЦИОНАЛЬНО-РЕЛИГИОЗНЫЙ АСПЕКТ
© Т.А.Снигирева, А.В.Подчиненов
В статье на материале книги Акунина-Чхартишвили «Аристономия» с активным подключением всего творчества писателя, в том числе и материалов блога «Любовь к истории», исследуется понимание и варианты художественной интерпретации идеального героя и идеального государства. В статье анализируется характер соотношения авторского понятия «аристоном» и комплекса национально-религиозных проблем.
Ключевые слова: идеальный герой, идеальное государство, национальная идентификация, рели-
гия, вера.
Одним из основных различий элитарной и массовой литературы является изначальное авторское целеполагание: письмо как необходимость художественного осмысления и постижения мира и письмо как средство достижения успеха. Б.Акунин, автор, вот уже полтора десятилетия занимающий одну из первых строчек рейтинга мидллитературы, назвал себя писателем только однажды - в момент выхода в свет романа «Аристономия». Автор блога «Любовь к истории», обращаясь к своим постоянным читателям («членам благородного собрания»), в посте от 22 мая 2012 г. констатирует: «И только теперь, на пятьдесят шестом году жизни, на шестнадцатом году сочинительства я стал писателем. Потому что написал первый серьезный роман» [1]. До этого момента Б.Акунин определял свой профессиональный статус по-разному: литератор, историк, эссеист, автор исторических детективов, детективщик, автор литературных проектов, но чаще всего - беллетрист. В блоге Б.Акунин объясняет возможность называться писателем только тем, что «Аристономия» была написана не ради читателей, а ради себя, не ради читательского успеха, а ради необходимости разобраться в серьезных проблемах бытия и события. В этом случае книга может быть хорошей или плохой, но ее автор все равно имеет право называться писателем. А вот беллетрист, креа-тивщик, детективщик не имеет права создать некачественный для потребителя продукт. При всей эпатажности заявления в нем есть доля истины, о чем свидетельствуют творческие неудачи, сопровождающие почти каждого крупного писателя и являющиеся константной характеристикой процессуальности элитарной литературы. Беллетрист не имеет право на неудачу, поскольку, по инерции или по привычке приобретя две-три книги и убедившись, что «такой-то стал не тот», читатель «уйдет» к другому автору, что ни
в коем случае не происходит с писателем «серьезной» литературы [2].
Симптоматично, что Б.Акунин в связи с «Аристономией» постоянно возвращается к теме творческой неудачи. Это он делает и в блоге, анонсируя книгу: «Хороший получился роман или плохой, судить не мне, но по жанру это не беллетристика, а литература. В этой связи хочу честно предупредить моих постоянных читателей, это совсем не Эраст Фандорин и не “Смерть на брудершафт”. Это довольно утомительное чтение. Без приключений, с длинными несюжетными разговорами про серьезное <... > Это первая в моей жизни невежливая книга, где исполнитель разговаривает сам с собой на разные голоса и даже не смотрит, заполнен ли зал <...> В общем, мой долг - предупредить» [1]. Или в том же блоге может заметить, что его другу, Льву Рубинштейну, роман явно не понравился. Мысль о необязательности успеха у читателя настоящей книги передоверяется и новому герою писателя - Антону Марковичу Клобукову, который в «Предисловии» к запискам «(Из клетчатой тетради)», фактически начиная роман Акунина-Чхартишвили, настаивает: «Книги, которые имеет смысл читать, обладают одни общим свойством: они написаны автором для самого себя. Даже если сочинение адресовано определенному кругу людей или вообще человечеству, настоящая книга всегда узнается по отсутствию претензии. Если угодно, по простодушию. Пишущий не боится выглядеть наивным, не пытается показаться умнее или образованнее, чем он есть, не изображает, будто его волнует то, к чему он на самом деле равнодушен, не предпринимает усилий понравиться. Автору не до этого. Автор болен неким вопросом, поиск ответа на который является курсом лечения. Если хочешь излечиться, нельзя тратить силы на несущественное» (выделено автором - Т.С., А.П.) [3: 5].
«Больной вопрос», которым всерьез озабочен Акунин-Чхартишвили, - «вечный вопрос» большой русской литературы и русского общества: каким должен быть положительный (настоящий, идеальный и т.д.) герой своего времени и какими качествами должно обладать общество, в котором человек способен реализовать данные ему природой и/или Богом возможности? Симптоматично, что современная литература и в элитарном, и в мидл, и в массовом своих изводах этой классической проблемой почти не занята. Элитарная литература чаще всего предлагает варианты «амбивалентного» героя, берущего свои истоки или в «лишних людях» века XIX, или в неоднозначных героях «оттепели». Массовая литература традиционно предлагает супергероя. Акунин-Чхартишвили, писатель, остро чувствующий запросы времени, как и провалы в ответах на них, и в публицистике, и в блоге (видимо, параллельно с созданием романа) постоянно поднимает круг вопросов, связанных с идеалом. Так, например, Б.Акунин сортирует «вехи отечественной истории по одному главному параметру: способствовало то или иное историческое событие прогрессу ЧСД (чувство собственного достоинства) в соотечественниках либо же понизило эту характеристику, которая <...> явственней всего определяет качество всякого народа» [4: 134]. Причем «имеется в виду качество не отдельных людей, а общества в целом: способность к самоорганизации и самодисциплине, законопослушность, трудовая и бытовая этика» [4: 292]. В построении концепции «ЧСД» Акунин в какой-то степени близок к теории «русского викто-риантва» [5]. В романе писатель систематизирует свои размышления о том, какими качествами должна обладать личность, которую в классической литературе принято называть «положительно прекрасным человеком», в терминологии же Акунина, это термин, давший название его роману, - «аристоном». Автор в части романа, названной «Из клетчатой тетради», идет к определению, что такое «аристономия» и «аристоном», намеренно неторопливо и скрупулезно стилизуя записки Клобукова под научно-исследовательский трактат, в котором предлагается исчерпывающая история вопроса (глава «На пути к термину»), очерчивается терминологическое поле и дается определение понятия (глава «Выведение формулы»): «ЧЕЛОВЕКА МОЖНО НАЗВАТЬ АРИСТОНОМОМ, ЕСЛИ ОН СТРЕМИТСЯ К РАЗВИТИЮ, ОБЛАДАЕТ САМОУВАЖЕНИЕМ, ОТВЕТСТВЕННОСТЬЮ, ВЫДЕРЖКОЙ И МУЖЕСТВОМ, ПРИ ЭТОМ ОТНОСЯСЬ К ДРУГИМ ЛЮДЯМ С УВАЖЕНИЕМ И ЭМПАТИЕЙ» (здесь и далее выделено авто-
ром - Т.С., А.П.) [3: 148]. В этой же главе автор (после развернутого исторического экскурса) предлагает определение аристономического государства: «АРИСТОПОЛИСОМ МОЖНО
НАЗВАТЬ СТРАНУ, ЕСЛИ ОНА ОБЕСПЕЧИВАЕТ ДОСТОЙНОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ И ПОЛНОЦЕННОЕ РАЗВИТИЕ СВОИХ ГРАЖДАН; СУЩЕСТВУЕТ В СООТВЕТСТВИИ С ТВЕРДЫМИ МОРАЛЬНЫМИ НОРМАМИ И СПОСОБНО ЭТИ ПРИНЦИПЫ ОХРАНЯТЬ; ОБЛАДАЕТ ИСТОРИЧЕСКОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТЬЮ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЫДЕРЖКОЙ; ЗИЖДЕТСЯ НА СОЛИДАРНОСТИ И ПРОЧНОСТИ ОБЩЕСТВА; ОТНОСИТСЯ К ДРУГИМ СТРАНАМ С УВАЖЕНИЕМ И ЭМПАТИЕЙ, НО ПРИ ЭТОМ СПОСОБНО ЗАЩИТИТЬСЯ ОТ АГРЕССИИ» [3: 163] (Заметим в скобках, что шрифтовое выделение особо важных определений является сигналом к стилю не только научного трактата, но и учебника). Далее автор в главе «Частица Бога?» подводит под вновь утвержденные определения идеального человека и общества общефилософскую и теологическую основы, обращаясь к построениям Платона, святого Августина, Паскаля, Декарта, Э. Канта, Ж.Маритена, Н.Бердяева, выделяя главное: религиозность не является обязательным качеством аристонома, но и не противопоказана ему. Из всех конфессий автору ближе всего протестантизм, который «с самого начала делал упор на индивидуальную ответственность каждого за свои поступки. Это одна из причин, по которым страны, придерживающиеся протестантской этики, далее всего подвинулись по ступеням ари-стономической лестницы» [3: 262]. Но в главе «Развитие автаркистского направления» автор трактата более категорично разводит идею Бога и идею поступательного развития общества: «к нынешнему периоду истории преобладающим стал взгляд на человека как на полностью автономное, свободное в выборе решений существо, для которого религиозные убеждения большой важности не имеют. Идея личного достоинства сменила идею Бога в качестве главной общественно-этической ценности» [3: 356]. Наконец, в заключительной главе трактата об аристономии «“Прототипы”. Идеальный человек античности: философ» теория аристономии «опрокидывается» в прошлое, которое «знало» аристономов, отсюда и подглавки финальной главы: «Сократ: мудрость», «Аристотель: умеренность», «Эпикур: победить страх», «Стоицизм: мужество», «Цицерон: чувство долга», «Сенека: стойкость», «Марк Аврелий: пусть меньше, но лучше».
После публикации «Аристономии» Акунин-блогер продолжает вести дискуссию об аристо-номе. В частности, в посте «Вот вопрос, заставивший меня призадуматься» (вопрос, заданный одним из членов «Благородного собрания», таков: «Удивительно, что Вы так удачно и полно сформулировали эту “мечту человечества” -аристономическую личность... А Вам они, наверно, тоже встречались.») Акунин пишет: «Подумал-подумал и пришел к заключению, что аристономов среди современников-соотечест-венников не так уж мало. Классическим примером, конечно, был Андрей Сахаров. Думаю, что если бы он не умер так рано, вся наша постсоветская история сложилась бы куда благополучнее» [1]. Писатель среди современников называет также имена Михаила Ходорковского, Людмилы Алексеевой, Ирины Ясиной, Льва Рубинштейна, Людмилы Улицкой.
В рубриках «Голосовалки» (как в блоге, так и в книге «Любовь к истории») есть целая система вопросов, связанных с поиском аристономиче-ских личностей: «Идеал мужчины», «Идеал
женщины», «Герои старой исторш», «Герои новейшей истории» и т.д. Очевидно, что проблема идеала - одна из важнейших в мире Акунина-Чхартишвили, но способы ее аналитической постановки и креативного решения несколько различны в творчестве Г.Чхартишвили и Б.Акунина,
А.Брусникина и А.Борисовой. Точно замечено современным исследователем масскультуры: «Писательская игра вокруг статуса “я” занимает важнейшее место в творчестве Акунина: все его произведения ставят вопрос об уровне “правды” и “манипуляции”, “игры” и “реальности”. В какой-то степени авторские стратегии Акунина можно сравнить с техническим приемом в искусстве, который называют тромплей (от фр. “обман зрения”), целью которого является создание оптической иллюзии того, что изображенный объект находится в трехмерном пространстве, в то время как в действительности нарисован в двухмерной плоскости» [6: 85].
Роман «Аристономия» подписан двойной фамилией: Акунин-Чхартишвили, что свидетельствует о сознательном «обнажении приема» автором. Роман открыто развертывается в двухмерной плоскости: теория аристономии («Из клетчатой тетради») и ее практика («Из семейного альбома»). В первом явственно ощутимо перо автора «Писатель и самоубийство», во втором -создателя фандоринского и многих других литературных проектов. Симптоматично, что ни в трактате, ни в историко-авантюрной сюжетной линии, обращенной к событиям революции и гражданской войны в России, вопрос соотнесе-
ния аристонома с какой-либо национальной принадлежностью фактически не поднимается. Симптоматично и то, что вопрос о вере / безверии сколь существенен, столь и противоречив. Характерно, что в трактатной части Чхартишви-ли, даже в стилевой манере отходя от своего героя (некая тяжеловесная обстоятельность сменяется политизированной публицистичностью), утверждает: «И тем не менее, сквозь кошмар и хаос, я вижу некий важный прорыв в нашем коллективном сознании. Заключается он в том, что панический лозунг Достоевского “если Бога нет, все дозволено” уже не кажется человечеству неоспоримой истиной. Слово “Бог” не используется ни в Декларации ООН, ни в конституциях большинства демократических государств.
Оказывается, мы и без веры в Страшный Суд пришли к пониманию, что жить нужно цивилизованно, уважая себя и окружающих, самосовершенствуясь - то есть по законам аристоно-мии. Не из страха перед загробным наказанием, а по внутреннему убеждению» [3: 366]. Это уже Чхартишвили, не автор книги «Писатель и самоубийство», но скорее автор политических деклараций. Б.Акунин же совершенно в стиле размышлений Фандорина, устами уже Антона Кло-букова (характерна «говорящая» фамилия героя, метонимически отсылающая к монашеству, с одной стороны, с другой - не менее симптоматичен факт двойного суицида его родителей, в православии считающегося смертным грехом) неоднократно проговаривает мысль о трагизме атеистического мироощущения: «К сожалению, я не религиозен - таким сформировала меня среда и воспитание. Говорю “к сожалению”, потому что в жестокие времена, на которые пришлась моя жизнь, опора в религии была бы великим утешением, источником силы. Мне не раз доводилось испытывать острое чувство зависти к людям, которые наделены даром искренней веры» [3: 7]. По мере разворачивания сюжета романа его герой все более сомневается в возможности жить в этом мире без веры: «Я никогда не был религиозен, но в то же время не мог и полностью пренебречь аргументами веры - как это делают многие мыслители девятнадцатого и двадцатого веков. В иные моменты без мысли о том, что Бог и Высшая Справедливость, возможно, все-таки существуют, моя жизнь была бы невыносимой» [3: 252]. Наконец, показателен финал «Аристономии», именно в последних абзацах романа происходит совпадение имени (клобук) и предназначения (монах-летописец): «Что же остается? Подобно монахам раннесредневекового запустенья, забиться в какую-нибудь келью, поддерживать там слабый огонек
24З
добра и разума, заниматься маленьким, но необходимым делом. И затвориться от внешнего мира, насколько это будет возможно.
А на склоне лет, если хватит мудрости и смелости, втайне от всех написать скорбную летопись глухих времен» [3: 540].
Таким образом, в романе обнаруживается некая парадоксальность авторской позиции: государство, стремящееся к аристономичности, не имеет права формировать свой национальный идеал на основе религиозного единства, но личность, стремящаяся к аристономичности, порой не может обойтись без мысли о вере как гаранте нравственности и стойкости. Думается, обозначенная парадоксальность не несет дурной противоречивости, но отражает реальную специфику современного интеллигентского сознания. Другое дело, что открытый перевод письма в «двухмерную плоскость», попытка соединения эссеиста Чхартишвили и беллетриста Акунина порой приводит к ряду неудач художественного характера. Прежде всего это недостаточность связи двух дискурсов - научно-популярного, публицистического, порой политического и историкоавантюрного, в котором «отыгрываются» известные «фирменные» приемы автора фандориа-ны.
В собственно беллетристическом, уже привычном для читателя пласте творчества, созданный Б.Акуниным свой вариант жанра исторического романа - исторического детектива-расследования, включающего элементы постмодернистского иронического романа-стилизации [7], дал возможность писателю быть более глубоким и точным в размышлениях о характере взаимоотношения идеального / положительного героя, его национальной и конфессиональной принадлежности. К аристономическим личностям принадлежат все герои акунинских литературных проектов, в чем видится одна из причин успешности писателя. В «безгеройные» времена читатель ощущает особый психологический комфорт и интеллектуальное удовлетворение при соприкосновении с проигрывающим государству, но побеждающим зло Фандориным, с Пелагией, ради добра и справедливости совершающей «грех» превращения в госпожу Лисицину, наконец, с Илейкой, Лешкой и Митьшой («Девятный Спас»), потерявшими любовь, но отстоявшими честь и достоинство. Национальная идентификация героев и их отношение к религии не является этическим маркером, более того, религиозность и патриотизм и в структурно-функциональной плоскости, и в аспекте авторской оценки могут нести и несут порой противоположные смысловые нагрузки.
Так, типично русских героев («русских по крови») у Б.Акунина немного. «Типично русский», с точки зрения писателя, тот, кто соединил в себе несколько кровей и обладает той способностью, которую Достоевский определил как «всемирная отзывчивость». Таков Фандорин, род которого ведется от Фон Дорна. Герой, как и его создатель, уже в четвертом романе литературного проекта («Смерть Ахиллеса») становится япо-номаном, что, впрочем, не исключает улыбки автора, в какой-то степени оборачивающейся и са-моиронией. Но кросс-образы, являющиеся, как правило, героями положительными, противостоят всегда отрицательным героям-космополитам, преступникам-убийцам. Таков профессиональный убийца Ахимас Вельде («Смерть Ахиллеса»). Б.Акунин непременно и в портретной характеристике подчеркнет невозможность хотя бы приблизительно установить национальные корни. Об Ахимасе: «По виду не то британский лорд, не то современный предприниматель - новая космополитическая порода, начавшая задавать тон и в Европе, и в России» [8: 337]. По Б.Акунину, Ахимас становится профессиональным убийцей, поскольку у него было три бога и три языка: смесь голландского с немецким от отца, чеченский от матери, русский от среды, в которой он жил. В результате Ахимас остался без Бога («Бога нет») и без языка («молитвы - глупость»). И в этом Б.Акунин видит причины абсолютного пренебрежения своего героя к чужой жизни.
Национальная гордость, по Б.Акунину, легко может обернуться национальным шовинизмом, который писатель всегда изображает как высшее проявление извращения человеческой природы. Например, помещая героев «Левиафана» в салон «Виндзор», Б.Акунин сразу же начинает играть с национальной атрибутикой, поскольку Виндзор
- резиденция английской королевы, но «Левиафан» - совместный англо-французский проект, посему конфликт «лягушатники - островитяне» становится внешним стимулом для развития интриги и всегда подсвечен откровенной иронической авторской интенцией. Но взаимное англофранцузское неприятие моментально снимается, когда европейское начинает противостоять азиатскому. Б.Акунин доводит ситуацию расового неприятия до гротескного абсурда, когда папаша Гош, предположив, что японец и есть чудовищный убийца, при сочувствии «Виндзора» восклицает: «Я, господа, имею немалый опыт общения с подонками общества. Сгоряча наш бандюга может и младенца в камин бросить, но чтобы вот так, с холодным расчетом, недрогнувшей рукой. <... > Согласитесь, господа, это как-
то не по-французски и вообще не по-европейски» [9: 207].
Противоестественная мысль о том, что «наше» преступление «человечнее» иноземного постоянно варьируется в текстах писателя. Например, в повести-триллере «Декоратор», в которой автор делает допуск, альтернативный общепринятой точке зрения (Джек-потрошитель становится под его пером русским по происхождению), есть следующий пассаж о том, что в России «режут, но не так», поскольку Россия - страна православная: «Тут не обычным христианским злодейством пахнет. Во всех этих потрошениях чувствуется дух изуверский, ненашенский. Православные много свинства творят, но не этак. И не надо нести чушь про лондонского Джека, который якобы был русским и теперь вернулся позабавиться на родных просторах» [10: 250].
Но в последнем на сегодняшний день романе фандоринской серии «Черный город», во многом предваряющем тенденциозность «Аристономии» и весьма жестко написанном, главный герой позволяет себе утверждать: «Христианином Фандорин считать себя никак не мог - не был согласен с этим милосердным учением по ряду принципиальных позиций. Например, касательно всепрощения и заповеди “не убий ”. За полную приключений жизнь ему приходилось много убивать
- притом часто без всяких угрызений, а иногда даже с радостью. Эраст Петрович был убежден, что при определенных обстоятельствах убивать можно и даже нужно. Как не уничтожить врага, который желает гибели тебе или тем, кто тебе дорог? Или хочет погубить твою страну? Заповедь “не убий” лицемерна, сама церковь всерьез к ней не относится, иначе попы не освящали бы боевые корабли и бронеавтомобили.
И в мести ничего скверного нет, если это не мания и не патология, а справедливое возмездие. Пускай на “Аз воздам” уповают верующие, Фандорин был не из их числа. “А потом, кто знает: может, я и есть орудие Божьего воздаяния, коли уж ничего не происходит без его воли?” -вдруг пришло в голову Эрасту Петровичу» [11: 35]. Ранее несвойственная герою категоричная прямолинейность, установка на борьбу в духе Ветхого, а не Нового Завета, не чувство собственного достоинства, а явная гордыня - одна из подсказок читателю, что в новом приключении Фандорин вряд ли выйдет победителем, ибо он изначально представлен уже не как аристоном, то есть как личность, способная к развитию, а как человек, закоснело убежденный в том, что знает истину в последней инстанции. «Аз воз-
дам» в этом фрагменте, скорее, не отсылка к Библии, а к знаменитому эпиграфу «Анны Карениной», устанавливающему характер отношений автора романа и его героя. Автор не только лишает любимого героя победы, но и оставляет его в предсмертном одиночестве и тоске: «Вдруг голос, очень знакомый, но уже не вспомнить чей, зашептал Фандорину на ухо сказку, под которую когда-то было так страшно засыпать: “В черном-черном городе, на черной-черной улице, в черном-черном доме...”» [11: 362].
Итак, национальный и религиозный (порой и конфессиональный) аспекты, прямо не названные в первой «серьезной», «настоящей» книге писателя, тем не менее имеют свою смысловую нагрузку в разрабатываемой и изложенной теории аристонома и аристономического государства. Комплекс национального в «Аристономии» уходит в беллетристическую линию романа: особый путь России, «тайна русского характера», предопределенность трагизма русской истории, превращение русских в годы революции в «остготов» и т.д. Именно в беллетристике Б.Акунина проблема национальной идентификации в соотнесении с идеальным поведением человека становится одним из важнейших предметов размышлений писателя.
Сложнее у современного писателя с религиозно-конфессиональным комплексом. Безусловно, что приверженность к той или иной религии, равно как и принадлежность к той или иной нации, не является гарантом поступательного развития личности и общества. Но безусловно и то, что, принимая постулат «свободы совести» как для верующих, так и для атеистов, он с большим сомнением относится к этической правомерности отсутствия Бога в душе человека. Не случайно в блоге «Любовь к истории» в посте от 28 марта 2013 г. «А задам-ка я вам простой вопрос», предлагая небольшой исторический экскурс, посвященный тому, как из официально атеистического государства Россия превратилась в официально религиозное, Акунин признается: «...Меня интересует не религия, а вера» [1].
1. Акунин Б. Любовь к истории. Блог Бориса Акуни-на // иКЬ: http://borisakunin.livejoumal.com (дата обращения 17.05.2013).
2. Феномен творческой неудачи / Под общ. ред. [и с предисл. А.В.Подчиненова и Т.А.Снигиревой]. -Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2011. - 424 с.
3. Акунин-Чхартишвили. Аристономия. - М.: Захаров, 2012. - 544 с.
4. Акунин Б. Любовь к истории. - М.: ОЛМА МЕДИА Групп, 2012. - 304 с.
5. Бреева Т.Н. «Викторианская Россия» в структуре национального мифа (на материале русского историософского романа конца XX века» // Вестник ТГГПУ. - 2010. - № 1 (19). - С. 30 - 38.
6. Черняк М.Б. Акунин: перезагрузка образца 2021 года (к вопросу о ревизии ценностей) // Культ-товары-ХХ1: ревизия ценностей (масскультура и ее потребители / Под общ. ред И.Л.Савкиной, М.А.Черняк, Л.А.Назаровой. - Екатеринбург: Ажур, 2012. - С. 84 - 95.
7. Снигирева Т.А., Подчиненов А.В. Исторический роман: версия Б.Акунина // Пушкинские чтения -
20ІЗ. Художественные стратегии классической и новой литературы: жанр, автор, текст: материалы XVIII Междунар. научн. конф. / Под общ. ред.
В.Н. Скворцова; отв. ред. Т.В.Мальцева. - СПб.: ЛГУ им. А.С.Пушкина, 20ІЗ. - С. 4S - 55.
S. Акунин Б. Смерть Ахиллеса. - М.: Захаров, 2007.
- 42S с.
9. Акунин Б. Левиафан. - М.: Захаров, 2005. - ЗІ9 с.
10. Акунин Б. Декоратор // Акунин Б. Особые поручения. - М.: Захаров, 2005. - С. І57 - 350.
11. Акунин Б. Черный Город. - М.: Захаров, 20І2. -36S с.
ARISTONOM OF B.AKUNIN: NATIONAL AND RELIGIOUS ASPECTS
T.A.Snigireva, A.V.Podchinenov
In the article the understanding and variants of artistic interpretation of the ideal hero and ideal state are investigated, basing on the book “Aristonomiya” by Akunin-Chkhartishvili, his whole creative work along with the materials of the blog “Love of History” included. The article analyzes the nature of interrelations between the author’s concept of “Aristonom” and the complex of national and religious issues.
Key words: ideal character, ideal state, national identification, religion, faith.
Снигирева Татьяна Александровна - доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы XX - XXI веков Уральского федерального университета имени первого Президента России Б.Н.Ельцина.
E-mail: tas0905@rambler.ru
Подчиненов Алексей Васильевич - кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы Уральского федерального университета имени первого Президента России Б.Н.Ельцина.
E-mail: Alex.Podchinenov@usu.ru
Поступила в редакцию 27.05.2013
