CC BY
54
Н. Ю. Сухова
АРХИМАНДРИТ КИПРИАН (КЕРН) И ТРАДИЦИЯ РОССИЙСКОЙ ДУХОВНОЙ ШКОЛЫ*
Статья посвящена выявлению отношения известного богослова «парижской» школы архимандрита Киприана (Керна) к российской духовно-учебной традиции. На основе опубликованных и неопубликованных источников автор выявляет, что, несмотря на нередкое противопоставление «парижского» и российского «школьного» богословия, архимандрит Киприан преклонялся перед российской духовно-учебной традицией и настаивал на ее общеправославном и общехристианском значении и плодоносности во внероссийских и даже во иноконфессио-нальных условиях.
Ключевые слова: архимандрит Киприан (Керн), Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже, российское духовное образование.
Имя и труды архимандрита Киприана (Керна), профессора Свято-Сер-гиевского православного богословского института (ССПБИ) в Париже, и его патрологические, литургические, пасторологические труды хорошо известны всем, кто так или иначе связан с богословием. Однако тема, заявленная в названии статьи, может вызвать удивление и даже показаться парадоксальной по двум причинам. Во-первых, архимандрит Киприан не учился в российской духовной школе, а богословское образование получил в 1920-х гг. в Белградском университете. Во-вторых, о. Киприан является ярким представителем так называемого «парижского» богословия, которое нередко противопоставляется дореволюционной русской «школьной» традиции. Тем не менее, связь архимандрита Киприана с российской духовно-учебной традицией была очень тесна, и без учета этого невозможно понять многое и в жизни, и в наследии о. Киприана. Цель настоящей статьи — разъяснить этот парадокс, опираясь, с одной
* В основу статьи положен доклад, прозвучавший на Всероссийской научно-богословской конференции «Церковь. Богословие. История» (г. Екатеринбург, 12 февраля 2013 г.)
© Н. Ю. Сухова, 2013
163
стороны, на «ключевые моменты» жизненного пути и служения архимандрита Киприана, с другой, — на дневники, письма и другие материалы из его парижского архива, лишь отчасти введенные в научный оборот.
Будущий архимандрит Киприан — Константин Эдуардович Керн — дворянин, сын профессора, затем директора Лесного института, учился в санкт-петербургском Императорском Александровском лицее. Но после того, как А. Ф. Керенский закрыл весной 1917 г. «инкубатор для будущих превосходительств»1, Константин Керн перевелся на юридический факультет Московского университета, и краткий московский период — менее полутора лет — был начальным этапом его интереса к богословию и духовной школе. Катализатором этого интереса послужил Священный Собор Православной Российской Церкви, которым жила церковная Москва, несмотря на экстремальную ситуацию 1917-1918 гг. Молодому Керну удалось попасть на заседание Собора, и перед ним предстала широкая палитра выпускников духовной школы, участвовавших в Соборе и бурно обсуждавших болезненные вопросы церковной жизни: архиереев, духовенства, монашества, профессоров-мирян. Константин Керн даже «думал о поступлении в Московскую духовную академию»2, но последнее не осуществилось. Однако и в эти годы он «читал и перечитывал журналы наших академий, особливо же протоколы заседаний Советов академий, рецензии на кандидатки и магистерки»3.
Однако первым серьезным личным соприкосновением Константина Керна с выпускниками российской духовной школы стал Белград, куда Керн попал вместе с Добровольческой армией в ноябре 1920 г. Он продолжил образование в Белградском университете, окончив юридический (1922) и богословский (1925) факультеты, причем богословский — первым из русских; был членом Свято-Серафимовского студенческого
1 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком) и епископе Гаврииле (Чепуре). 2-е изд., испр. М., 2012. С. 8.
2 Там же.
3 «Не будучи от левитской лозы и от духовной школы, я всегда привык преклоняться перед нашим священническим сословием...»: переписка профессора Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже архимандрита Киприана (Керна) и протопресвитера Русской Православной Церкви Заграницей Василия Виноградова (1956-1959) / вступ. ст., публ. и примеч. Н. Ю. Суховой // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2012. Вып. 3(46). С. 80.
кружка, ставшего затем братством4. Этот кружок много значил для передачи русской духовной и богословской традиции молодому поколению русской диаспоры: членами кружка были Н. Н. Афанасьев (будущий протопресвитер), Н. М. Зернов, С. С. Безобразов (будущий епископ Кас-сиан), а беседы с ними проводили иерархи, священники — выпускники, профессора, ректоры дореволюционных духовных академий5.
Не меньшее значение для определения дальнейшей жизни К. Керна имела напряженная церковная жизнь русской диаспоры. Прежде всего, следует, конечно, сказать о его духовной связи с митрополитом Антонием (Храповицким) и глубоком чувстве любви и восхищения, захватившем всего Керна: «Очень быстро Антоний стал моим авторитетом, почти кумиром. Я им увлекся, в него влюбился, был им покорен»6. Преосвященный Антоний и духовная школа — тема непростая, требующая особого рассмотрения: выпускник СПбДА, яркий, авторитетный инспектор этой академии и ректор МДА (1891-1895) и КазДА (1895-1900), апологет духовных академий в 1880-90-х гг. и их главный критик в 1905-1917 гг. Но интуитивное стремление К. Керна к духовной школе, ее истории, традиции, глубине становилось в митрополите Антонии реальностью, вычитанное в книгах, журналах Советов духовных академий — жизнью. Конечно, К. Керну легче было воспринимать это от митрополита Антония — в чем-то своего, не имевшего сословно-родственной укорененности в духовной школе, но оказавшегося для нее не маргиналом, а творцом, внесшим свежую струю, вписавшим новую важную страницу. Замечательная пастырская мудрость и большой духовнический опыт митрополита Антония, его удивительная церковность, любовь к богослужению, к уставу на какое-то время стали главным руководством для К. Керна, а богословские взгляды владыки — убедительным критерием
4 Свято-Серафимовский кружок был создан в 1921 г. русскими православными студентами Богословского факультета, затем быстро разросся, имел большое влияние на возникновение и развитие Русского студенческого христианского движения (РСХД). В 1925 г. кружок превратился в Братство имени преподобного Серафима Саровского, но с отъездом из Белграда наиболее активных членов оно стало слабеть. В 1927 г. братство разорвало связи с РСХД ввиду резолюции Архиерейского Карловацкого Синода об отношении к ТМСА; в 1930-х гг. деятельность братства практически прекратилась.
5 За рубежом: Белград — Париж — Оксфорд: хроника семьи Зерновых (1921-1972) / под ред. Н. М. и М. В. Зерновых. Париж, 1973. Гл. 3, 4, 7.
6 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком). С. 13.
изучаемого в университете. Позднее архимандрит Киприан «критически оценил и переоценил» и богословские взгляды, и церковные деяния «аввы Антония»7, но на всю жизнь владыка остался для него «исключительным носителем высокого нравственного авторитета»8.
Еще одним важным для будущего о. Киприана духовным лицом этого периода стал епископ Гавриил (Чепур), живший в сербском Грге-тегском монастыре, проводивший беседы с членами Свято-Серафимов-ского кружка и часто служивший в русском белградском храме9. Преосвященный Гавриил был выпускником КДА (1896), учеником знаменитого А. А. Дмитриевского и однокурсником и другом М. Н. Скабалла-новича, автора «Толкового Типикона» и «Христианских праздников»10, у первого писал кандидатское сочинение на тему: «Типикон Великой Константинопольской Церкви (Исторический очерк)»11. В дальнейшем преосвященный Гавриил заслужил даже именование «литургиста всея Руси» за блестящее знание богослужения и церковного пения и любовь к ним, многогласную обработку церковных распевов и собственное авторство музыкальных сочинений. Все это, конечно, импонировало молодому Керну, находившему большое утешение в литургической жизни. Преосвященный Гавриил также имел опыт 15-летнего духовно-учебного служения, преподавал в семинариях гомилетику и литургику, был инспектором и ректором, и неразрывная связь духовной школы с богословской глубиной и красотой православного богослужения все сильнее влекла К. Керна и интриговала его неразгаданной тайной.
Беседы с белградскими русскими студентами проводил и архиепископ Феофан (Быстров) — выпускник (1896), инспектор и ректор СПбДА. Он и в последующие годы дарил молодого Керна дружеской перепиской, о чем последний вспоминал с большой благодарностью12.
7 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком). С. 16.
8 Там же. С. 92-93.
9 Там же. С. 97-143.
10 См.: СкабаллановичМ. Н. Толковый Типикон: Объяснительное изложение Типикона с историческим введением. В 3 вып. Киев, 1910, 1913, 1915. Репр.: М., 1995.
11 Отзыв на сочинение самого А. А. Дмитриевского и профессора КДА М. Ф. Ястребова: Протоколы заседаний Совета КДА за 1895/96 учебный год. Киев, 1896. С. 294296, 296-297 соотв.
12 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком).
Наконец, следует отметить еще одного выпускника СПбДА, может быть, и не столь лично близкого молодому Керну, но являвшего пример духовности и молитвенности, связующих богословие научное и созерцательное. Епископ Николай (Велимирович) — серб, учившийся, как и немалое число его соотечественников, в российской духовной школе (в СПбДА), любивший Россию и ее святыни, в свою очередь, оказывавший всемерную помощь русским изгнанникам. В дальнейшем о. Киприан был связан с преосвященным Николаем и иерархически, будучи рукоположен в Охридско-Битольскую епархию под начало преосвященного Николая.
Сосредоточение в Белграде в первой половине 1920-х гг. выпускников российских духовных школ в какой-то степени перенесло сюда сам дух российского духовно-учебного бытия, с его спецификой, научными авторитетами, воспоминаниями, историями, шутками.
Белградский период учения будущего архимандрита Киприана, как кажется, плавно перетек в период служения в Битольской семинарии. Но именно в 1925 г. в Париже был создан Свято-Сергиевский институт, Керна настоятельно приглашали стать членом его корпорации, и выбор в пользу семинарии был совершен не без сомнения и мучения. Возможно, решающим стал совет митрополита Антония: «Вам там место, потому что ты человек науки и книги... Но все-таки вам лучше сначала перейти через преподавательство в средней школе, в семинарии. Семинария вас научит гораздо больше и жизненным вопросам, и самим богословским предметам. Вы в семинарии будете вынуждены преподавать и Священное Писание, и историю, и литургику, и т. п. А в высшей школе вы станете сухим и узким специалистом.»13.
В 1920-х гг. Битольская семинария собрала блестящие русско-сербские силы, и молодой Керн отдался служению всей душой, полюбив не только богословские занятия и своих учеников, но и обыденную жизнь духовной школы — составление программ, экзамены, инспекторство, «прием новых “бурсаков”, разные усовершенствования в интернате, устройство классов, трапезной и спален на зиму и т. д.»14. В эти годы в жизнь Константина Керна входит еще один выпускник МДА (1917)
С. 49, 134.
13 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком). С. 46.
14 Там же. С. 70
иеромонах Николай (Карпов), в будущем первый православный архиепископ Лондонский, ставший на некоторое время духовником будущего о. Киприана.
Следующим жизненным шагом, еще более приблизившим молодого Керна к российской духовной школе, стало принятие монашества. Постриг был совершен о. Николаем (Карповым) в Мельковом монастыре. Этот шаг был непростым для будущего архимандрита Киприана, как и его дальнейшее отношение к монашеству. Архимандрит Киприан всю свою жизнь относился болезненно к традиции «трудового» российского монашества, то есть монастырской жизни с физической работой, обыденными или «экономическими» разговорами, хозяйственными заботами. Для него монашество неразрывно соединялось с молитвенной таинственной жизнью, а эта жизнь для него была возможна лишь с ее богословским осмыслением, то есть с научными занятиями, — а живыми примерами были для него митрополит Антоний, архиепископ Феофан, епископ Николай (Велимирович), иеромонах Николай (Карпов) и многие другие, выросшие из прошлого российской духовной школы. В дальнейшем архимандрит Киприан неоднократно скорбел о судьбе ученого монашества в России, его «административно-чиновной» деятельности, отрывающей от науки, но и в ощущении этой коллизии была неразрывная связь со страданиями и болью дореволюционных российских ученых иноков: «приятие монашества в условиях вне ученого монастыря, вне своей, конгениальной среды»15. Дореволюционное ученое монашество пришло к выводу о неизбежной консолидации сил и привязке их к особому — ученому — монастырю и даже учреждении особой — монашеской — академии16, и архимандрит Киприан неоднократно скорбел о таких возможностях, мечтая о русском ученом монашеском ордене.
Идеал монашеского делания, соединяющего ученость с духовностью и несущего свет миру, осмыслялся архимандритом Киприаном на протяжении всей его жизни. Гимном этого осмысления стала его знаме-
15 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком). С. 53.
16 Подробнее об этом см.: Сухова Н. Ю. Проекты организации монашеских научнообразовательных учреждений в России (1917-1918 гг.) // Материалы XX Ежегодной богословской конференции Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. В 2 т. Т. I. М., 2010. С. 381-388.
нитая речь 1943 г. «Ангелы, иночество, человечество», которая пополняет наследие российского ученого монашества17.
Скорое после пострига принятие диаконского и иерейского сана открыло для о. Киприана, наверное, главное для него — предстояние Престолу Божию, служение Евхаристии. «Наше мировоззрение должно быть евхаристично»18 — эта устремленность определяла всю дальнейшую жизнь о. Киприана. Но для нашей темы важен и еще один момент. После принятия священного сана о. Киприан, с неизбежной для него интеллектуальной рефлексией, стал осмыслять традицию православного пастырства, а также его учебного преломления, то есть пастырского богословия в духовной школе. В дальнейшем о. Киприану пришлось читать лекции по пастырскому богословию, которые были изданы в 1957 г.19, хотя он всегда отмечал, что «пасторологией. специально не занимался и не интересовался так пристально, как своею специальностью. Патристикой (и отчасти литургикой)», а лекции читал «за послушание»20. Тем не менее, о. Киприан достаточно твердо определял свой взгляд и на новизну, внесенную в учебное пастырское богословие «аввой Антонием», и на некоторые особенности практики русского пастырского служения. Так, он отмечал, что «взглядом пок[ойного] митр[ополита] Антония» на пастырское богословие он «всегда был пленен, но не всецело»: «морализм, рационализм и совершенная нечувствительность к мистике» митрополита Антония «никогда не могли покорить совершенно в рабствование его идеям»21. Что касается особенностей, то дорогим для о. Киприана, хотя, конечно, весьма спорным, был его взгляд на «соборные» служения: архимандрит Киприан считал, что совершителем Литургии и таинства Евхаристии в этом случае является только предстоятель, а прочие сослужащие иереи — только соприсутствующими22.
Но совсем скоро последовал новый этап жизни архимандрита Ки-приана — настоятельство в Иерусалимской миссии, очень много зна-
17 Киприан (Керн), архим. Ангелы, иночество, человечество: к вопросу об ученом монашестве. Париж, 1942; переизд.: Церковь и время. 1998. № 1(04). С. 135-153.
18 Киприан (Керн), архим. Евхаристия. Париж, 1947. Репр.: Париж, 1992. С. 28.
19 Киприан (Керн), архим. Православное пастырское служение. Париж, 1957.
20 «Не будучи от левитской лозы и от духовной школы.» С. 80.
21 Там же.
22 Там же. С. 80, 90, 96.
чившее и для его богословия, и для дальнейшего церковного положения, несмотря на краткость — два года (1928-1930). И здесь о. Киприан встретился с выпускниками дореволюционных российских духовных академий. Так, близко он сошелся с архимандритом Иеронимом (Черновым) — выпускником МДА (1913), бывшим в 1922-1925 гг. начальником Иерусалимской миссии и жившим при ней до 1933 г.23 Немало значила для архимандрита Киприана и дружба с греческим архимандритом Каллистом (Малиара) — также выпускником МДА (1894), членом Свя-тогробского братства и многолетним редактором журнала Иерусалимской Патриархии «Новый Сион» («№а £і^»)24. Церковное служение и богословские взгляды представителей братских Поместных Церквей, получивших образование в российских духовных школах, были особенно интересны для о. Киприана: традиция выходила за пределы России и национального просвещения, приобретая всеправославное значение.
Но для вхождения архимандрита Киприана в российскую духовно-учебную традицию была важна прежде всего встреча с личностью архимандрита Антонина (Капустина) — четвертого настоятеля русской Иерусалимской миссии и создателя «Русской Палестины», памятью о котором дышала Святая Земля, несмотря на минувшие десятилетия. Легендарный миссионер был не только выпускником (1843) и преподавателем (1843-1850) КДА, но сохранял с академией тесную связь в свои «палестинские» годы: принимал академических паломников, присылал в археологический музей КДА найденные в Святой Земле монеты, в «Труды Киевской духовной академии» — свои проповеди и записки о путешествиях.
Великий предшественник оказался чрезвычайно близок о. Кипри-ану и душевно, и своим учено-монашеским служением — «киприанов-ское» жизнеописание архимандрита Антонина свидетельствует об этой близости, хотя писалось оно позднее, уже после Иерусалима. Не менее важно и другое: деятельность архимандрита Антонина давала пример преломления российской духовно-учебной традиции в условиях, далеких от синодальной России, и обогащала эту традицию решением иных
23 «Се восходим в Иерусалим»: Иерусалимские дневники архимандрита Киприана (Керна). Октябрь 1928 — июнь 1930 / подг. текста в изд., вступит. статья и комм. диак. А. Занемонца. Иерусалим, 2013. С. 86, 91, 106 и далее.
24 Там же. С. 26, 29, 41, 43, 46 и далее.
задач. Как писал сам архимандрит Киприан про своего знаменитого предшественника: попал на Православный Восток «русский ученый монах, воспитанник и сын русской поместной Церкви», а вырос «церковный деятель, мыслящий и сознающий Православную Церковь как вселенское единство всех христианских народов, живущих в Ней благодатной жизнью»25.
Архимандрит Киприан и в себе чувствовал после Иерусалима переворот, определявший способность «восприять смысл исполнения Церкви во всем величии ее вселенского идеала»26. Если, как писал сам о. Киприан, до поездки в Иерусалим он был «очень национально настроен», то это «потом совсем, после Иерусалима, сгладилось»27. О. Кипри-ану стало тесно и в Битоле, и во всей «антониевщине» — и он принял новое приглашение в Париж, в Свято-Сергиевский институт, несмотря на совершившийся к этому времени разрыв между «карловацкой» и «западно-европейской» частями русской церковной диаспоры. Впрочем, друзья, знавшие о. Киприана с его богословской «ученостью», с необходимостью все осмыслять во вселенско-церковном масштабе, не удивлялись, а даже утешали: «вполне оправдываю Вас. Сербия была слишком тесна для Вас.»28.
Свято-Сергиевский институт на все оставшиеся годы земной жизни архимандрита Киприана стал местом служения и — осмысления крайне важной для него связи с российской духовной школой. В институте он застал уже не так много представителей дореволюционной российской духовной школы: особые отношения связали архимандрита Киприана с митрополитом Евлогием (Георгиевским) — выпускником МДА (1892), учеником митрополита Антония (Храповицкого), преосвященным Антонием же «увлеченным в монашество». О. Киприан, с его настойчивым желанием видеть Православную Церковь не в национальных Поместных Церквах, а «во всем величии ее вселенского идеала», пытался увидеть этот идеал в позиции митрополита Евлогия, перешедшего со своей рус-
25 Киприан (Керн), архим. Отец Антонин Капустин — начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме. Белград, 1934; М., 1997. С. 79.
26 Там же.
27 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком). С. 50.
28 Письмо епископа Иеронима (Чернова) к архимандриту Киприану (Керну) от 8/21 декабря 1936 г. (Архив архимандрита Киприана (Керна) в ССПБИ в Париже).
ской паствой после разрыва с митрополитом Сергием (Страгородским) в 1931 г. под омофор Константинопольского Патриарха. В таком уходе от «национальности» в Православии о. Киприану виделась свобода Церкви от государственной опеки, от зависимости. В дальнейшем о. Киприан напишет: «Кто тот иерарх или та юрисдикция, которые не ставят себя в зависимость от какого бы то ни было кесаря? До сего времени таким был м[итрополит] Евлогий; теперь и он сдал свои позиции»29.
Следует сказать еще об одной личности, много значившей для богословского видения о. Киприана и его связи с российской духовной школой, — святителе Филарете (Дроздове). Значение святителя Филарета — профессора и ректора СПбДА, автора последней версии Устава 1814 г., составителя первой учебной богословской программы для высшей духовной школы, ряда учебников, комплекса аналитических записок по теории и практике духовного образования — было хорошо известно архимандриту Киприану. Но тонкость и глубину богословия святителя Филарета о. Киприан оценил во всей полноте только со временем, сам возмужав в научно-богословском отношении. Так, в 1920-1930-х гг., общаясь с митрополитом Антонием, архимандрит Киприан противопоставлял «антониевское» — живое! — богословие «макариевско-филаре-товской схоластике»30. А в 1950-х гг. читал специальные лекции в парижском Католическом институте о личности и трудах святителя Филарета, считая эти труды вершиной русского богословия, выражением главных черт и достижений духовно-академической мысли и культуры31.
«Не будучи от левитской лозы и от духовной школы», архимандрит Киприан уповал на ее плодоносность, считая духовенство «подлинной русской аристократией»32. Осмысление своего служения Церкви неразрывно связывалось у о. Киприана с пониманием традиции русской богословской науки и духовной школы, которая была и «святилищем богословской науки», «духовным вертоградом науки», и особой жизненной средой, воспитывающей качества, которые невозможно приоб-
29 Письмо архимандрита Киприана (Керна) архиепископу Западной Канады Иоасафу (Скородумову) от 10 января 1946 г. (Архив архимандрита Киприана (Керна) в ССПБИ в Париже).
30 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком). С. 23.
31 «Не будучи от левитской лозы и от духовной школы.» С. 81, 110.
32 Там же. С. 80.
рести вне этой среды. У архимандрита Киприана не вызывало сомнения, что «наши академии были автентичными носителями богословия Православной Церкви» и «вольным философам не подняться до них»33. У о. Киприана в эмиграции не было возможности пройти высшую духовную школу, как это сделали любимые им митрополит Антоний, архиепископ Феофан, епископ Гавриил и другие, поэтому он, занимаясь богословием, считал для себя необходимым, «если нет органической связи с левитской лозой, воспитать в себе то, что давала духовная школа»34. Каким образом? Узнать как можно больше о высшей российской духовной школе, ее учащих и учащихся, их жизни, деятельности, взаимоотношениях, судьбах, и все это как можно лучше понять и впитать в себя, войти, включиться в эту традицию.
Второй причиной, побудившей архимандрита Киприана к систематизации знаний по истории русской богословской традиции, было его миссионерское служение, то есть лекции, читаемые в парижском Католическом институте и других местах, и справки для иноконфессиональ-ных коллег. О. Киприан писал: «Я являюсь неким справочным бюро для моих иностранных и инославных друзей. Всякая библиографическая и биографическая черта находит у них гораздо больше интереса, чем у наших соотечественников»35. На отсутствие интереса к русской богословской и духовно-учебной традиции у представителей русской диаспоры архимандрит Киприан сетовал неоднократно: «Запад разве только, в посрамление всем нам, открывает свои глаза на все богатство наших духовных школ, постоянно спрашивает подробности обо всем том»36.
И архимандрит Киприан начал уникальный труд: составление картотеки русских богословов XIX — начала XX в. О. Киприан хотел охватить всех выпускников высшей духовной школы, то есть четырех духовных академий — Санкт-Петербургской, Московской, Киевской, Казанской — с момента их преобразования по Уставу 1809-1814 г. и до революционного краха. По некоторым карточкам можно реконструировать задуманный о. Киприаном вариант, реализованный лишь для отдельных персоналий: «ключевые вехи» жизнеописания, с акцентом на
33 «Не будучи от левитской лозы и от духовной школы.» С. 108.
34 Там же. С. 107.
35 Там же. С. 81.
36 Там же.
духовно-учебной и научно-богословской деятельности; научные труды, включая выпускное сочинение и последующие диссертации, монографии и статьи; этапы церковного служения (училища, семинарии, храмы, монастыри, занимаемые кафедры, уход в иное ведомство).
Конечно, этот замысел полностью осуществить не удалось. Во-первых, архимандриту Киприану не удалось полностью охватить всех выпускников духовных академий за указанный период: при сравнении общего количества выпускников с количеством карточек (а их около 11 тысяч) можно сделать вывод, что включено примерно две трети выпускников. По понятным причинам наиболее ущербно представление в картотеке выпусков после 1915 г. Неоднородно и содержание карточек: одним богословам посвящено 4-8 карточек (с полным жизнеописанием, библиографией, указанием родственных связей; для других указан минимум сведений (оконченная духовная академия и год окончания). По набору сведений, приведенных в карточках, можно определить, что архимандрит Киприан использовал прежде всего протоколы (журналы) Советов духовных академий и их ежегодные отчеты. Обширные сведения по некоторым профессорам и выпускникам академий взяты, видимо, из юбилейных статей и некрологов (хотя ссылок на эти источники в карточках нет). Кроме того, использовались также рецензии святителя Филарета (Дроздова) на сочинения выпускников КДА, опубликованные в «Собрании мнений и отзывов» святителя37. Из историографии архимандрит Киприан привлекал, несомненно, труды историков духовных академий, охватывающие период до 1869/1870 гг. (хотя явные ссылки даны только в отдельных случаях на «Историю Московской духовной академии» протоиерея С. К. Смирнова38).
Сам архимандрит Киприан писал про составляемую им картотеку: «Это работа, конечно, чисто личная, скажу даже больше, осужденная на погибель, т. к. никто в наше время не интересуется всем этим»39. Однако все же о. Киприан считал, что этот труд необходим — для всех бого-
37 Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам, изданное под редакцией преосвященного Саввы, архиепископа Тверского и Кашинского. В 5 т. СПб., 1885-1888.
38 Смирнов С. К. История Московской духовной академии до ее преобразования 1814-1870. М., 1879.
39 «Не будучи от левитской лозы и от духовной школы.» С. 81.
словов и всего церковного эмигрантского сообщества, чтобы не стать маргиналами, не оторваться от плодоносной лозы, и — для сохранения традиции и богатого наследия, которого, как с горечью писал о. Кипри-ан, видимо, «больше никогда не будет»40. В этом его поддерживали некоторые единомышленники — в частности, протопресвитер Василий Виноградов — выпускник (1909) и профессор МДА, с которым о. Киприан состоял в переписке в последние годы жизни (1957-1959). Эту переписку начал архимандрит Киприан, поняв, что протопресвитер Василий — последний профессор МДА, находившийся вне России и, следовательно, доступный для общения. Протопресвитер Василий писал о. Киприану: «Я с большой радостью узнал из Вашего письма, что наши академии нашли в Вашем лице серьезного историографа. Если бы Господь дал Вам возможность напечатать Ваши материалы, то это был бы труд высокой исторической ценности. Я счел бы за счастье, если бы мог хотя бы немного содействовать Вам в этом деле»41.
О. Киприана интересовало «буквально все, касающееся наших академий и семинарий: темы диссертаций, родственные связи (кто и на ком женат был и пр.)»42. Конечно, более всего для него важна была «лаборатория научной мысли», но и вся жизнь академических корпораций, взаимоотношения казались ему неотъемлемой частью неповторимого феномена российской духовной школы XIX — начала XX в. Картотека является достоянием архива Свято-Сергиевского института, она почти не введена в научный оборот, даже о ее существовании мало кто знает. Но, как представляется, архимандрит Киприан надеялся на востребованность его работы не только непосредственными учениками в Свято-Сергиевском институте, но и более дальними преемниками, в том числе нами.
В качестве научно-исследовательской перспективы следует выделить две коллизии, требующие дополнительного исследования. Во-первых, как сочетается высокое уважение о. Киприана к духовной школе, появившейся в России в синодальный период, с его критическим отношением к самому синодальному периоду в истории Русской Церкви43? Во-вторых, как связать обостренное ощущение о. Киприаном своей
40 «Не будучи от левитской лозы и от духовной школы.» С. 110.
41 Там же. С. 86.
42 Там же. С. 81.
43 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком). С. 81.
принадлежности к Вселенской Церкви44, «наднациональности, экстерриториальности, вневременности Церкви»45, с трепетным отношением к русской духовно-учебной и духовно-сословной традиции? У архимандрита Киприана все это сочеталось, включаясь в непростую гармонию его экклесиологических и церковно-исторических воззрений, но для ученых-богословов это открывает поприще для исследований.
Однако и на данном этапе можно сделать некоторые выводы. Архимандрит Киприан считал российскую духовно-учебную традицию, сформировавшуюся к началу XX в., чрезвычайно глубокой и значимой и в интеллектуальном, и в духовном отношениях. С его точки зрения, эта традиция впитала в себя жертвенное служение Церкви, духовную высоту, молитвенный подвиг и необычайное научное усердие многих поколений русского духовенства, богословов, учащих и учащихся. Хотя эта традиция давала немалые плоды в синодальной России, там она не могла быть полностью реализована — жесткость системы отчасти сковывала эту реализацию. Потенциал российской «левитской лозы» раскрывался в более свободных и в географическом, и в экклесиологическом смысле условиях: пример архимандрита Антонина (Капустина) подтверждал это. Но концентрация духовно-ученых усилий многих поколений в «духовном вертограде науки», в «лаборатории духовной мысли», по мнению архимандрита Киприана, превосходила и эту реализацию, открывая возможность богословского делания тем, кто был причастен к духовной школе не по рождению и образованию, а по самовоспитанию. Феномен российской духовно-учебной традиции, по мнению архимандрита Киприана, имел не только российское, но и общеправославное, и даже общехристианское значение, обусловливая, с одной стороны, ее плодоносность и во внероссийских условиях, в иных Поместных Церквах, с другой стороны, — научный интерес к этой традиции иноконфес-сиональных богословов. При этом о. Киприан имел в виду не только, а, возможно, и не столько свою современность, но прежде всего — будущие поколения и научные перспективы, способные оценить по достоинству и использовать достижения российской духовной школы.
44 Киприан (Керн), архим. Воспоминания о митрополите Антонии (Храповицком). С. 41-43, 73-74.
45 Письмо архимандрита Киприана священнику Александру Киселеву от 4I17 мая 1946 г. (Архив архимандрита Киприана (Керна) в ССПБИ в Париже).
Natalia Yu. Sukhova
ARCHIMANDRITE CYPRIAN (KERN) AND THE TRADITION OF RUSSIAN THEOLOGICAL SCHOOL
The article is devoted to the attitude of Archimandrite Cyprian (Kern), a famous theologian of the “Paris” school, to the Russian theological and educational tradition. On the basis of published and unpublished sources the author reveals that, despite the frequent contraposition of Paris and Russian “school” theology, Archimandrite Cyprian admired the Russian theological and educational tradition and insisted on its pan-Orthodox and pan-Christian meaning and fruitfulness in conditions extending beyond Russia and even beyond Orthodoxy.
Keywords: Archimandrite Cyprian (Kern), St. Sergius Orthodox Theological Institute in Paris, Russian theological education.
