CC BY
50
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
15
УДК 130.3 С.А. Маленко
АРХЕТИПИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ОБРАЗОВАНИЯ ПРОСТРАНСТВА КОЛЛЕКТИВНЫХ, БЕССОЗНАТЕЛЬНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
Дан анализ властных сценариев геометризации бессознательных представлений индивидов, которые выступают, с одной стороны, фундаментом для создания архитектурных стереотипов современной цивилизации, с другой - одним из ведущих способов стратификации социума и последующей его иерархизации. Именно благодаря геометрическому разложению человеческих впечатлений формируется гомогенная и инертная социальная, а также природная среда, представленная множеством предметов-ловушек, попадая в которые индивид бессознательно пытается адаптироваться к возрастающим визуальным агрессиям. Эти предметы и становятся материальной основой как цивилизации, так и всей системы управления человеком.
Ключевые слова: бессознательное, архетип, стереотип, геометризация представлений, восприятие, предметы-ловушки, визуальная агрессия угла, дрессировка впечатлений.
Наличие бессознательных механизмов формирования бессознательных сценариев социального взаимодействия позволяет зафиксировать не только практику деформации содержаний сознания и деятельности, но рассмотреть особенности ее топологии, принципиально влияющей на организацию бессознательного пространства коллективных представлений. Показательно, что социальная история позволила зафиксировать монументальные сооружения в пространстве цивилизации в качестве одного из главных ее структурных отличий по отношению к окружающей природе. Грандиозные постройки древности и архитектурные новшества современной эпохи позволяют увидеть подлинные достижения цивилизованного человечества. Бросающийся в глаза размах геометрического разложения естественной метрики пространства представлен не только в разнообразных примерах культо-кратических сооружений, но и особенно на уровне обыденного взаимодействия социальных низов, повседневность которых, как это ни парадоксально, была организована еще более геометрично, нежели у «верхов». И это не удивительно, поскольку именно социальные «низы» были ответственны за обработку земли и выращивание урожая. А появление геометрии как определенной отрасли древних знаний характеризовало оформившуюся социальную тенденцию к размежеванию природного и человеческого пространства [3]. Более того, эта наука уже в древности фиксировала властные претензии на социализацию природных стихий и предложила наиболее эффективные способы межевания и институализации пространств цивилизационной экспансии.
Каким образом можно было наиболее просто разграничить природу от того, что хотел создать человек? Именно геометрии мы должны быть обязаны тем, что она предложила один из самых примитивных, но зато один из самых экономичных способов расслоения природного пространства. Если мы поставим рядом любой предмет природы и созданную человеком конструкцию, можно обнаружить принципиальное отличие манеры их «исполнения». Человеческие предметы отличаются простотой контуров, схематичной эскизностью и статичностью образа, а иногда и его полным отсутствием, которое заменяется конфигурированием эквивалентов природных форм, вписанных в простейшие геометрические фигуры.
Кроме того, создаваемые по жестким, знаковым правилам повседневные предметы должны всегда иметь сбалансированные, симметричные тела, обеспечивающие их устойчивость в противостоящем, асимметричном хаосе природы. Поэтому любое разрушение силами природы построенных человеком сооружений с их геометрическими профилями бессознательно интерпретируется властью исключительно как вызов, брошенный окружающей средой всей в них персонифицированной социальности, и не концентрирует внимание человечества на их принципиальном технологическом и функциональном несовершенстве как в каждом конкретном случае, так и во всей социальной системе.
Уже неживые предметы природы, не говоря уже о живых организмах, демонстрируют свою изначальную неконструктивность и функциональную неповторимость. Более того, органичность природы как раз и выражается в постоянном изменении размеров, форм и контуров, которое для социальных конструкций, наоборот, признается вопиющим признаком несовершенства. Имагинативная подвижность натуры выражается и в том, что в момент фиксации ее различных состояний наше со-
циализированное, знаковое мышление отмечает для себя лишь промежуточные точки наблюдаемых образов и процессов. И если для социальных предметов эти точки всегда представлены указанной выше симметричностью, то природные явления столь же упорно демонстрируют свою асимметрию как выражение примордиальной незавершенности любого естественного процесса, в том числе и имагинативного. Поэтому геометрия, а впоследствии и математика, и механика становятся главными способами и моделями знакового расчленения, укрощения, адаптации и социализации природной среды, втайне, но тщетно пытающимися воспроизвести естественное совершенство.
Как мы уже отмечали, геометрическая среда повседневности обывателя в корне отличается от пространства, в котором протекает жизнь элиты. Причем показательно, что степень имитационности в этих сферах также оказывается разной. Архитектурное обустройство жизни элиты так или иначе было нацелено на стремление бессознательно «поломать» примитивную геометрию земельных наделов, которые ей принадлежали. Кубическое пространство дворца или храма изысканно украшалось элементами, декорирующими изначальную угловатость социальных, знаковых представлений о метрике отвоеванного у природы пространства. Характерно, что эту тенденцию П. Вирильо обнаруживал в Европе уже в ХУШ в., когда в среде элиты повсеместно распространялась мода «на геологические фантазии и искривленные линии рококо и барокко» [2. С. 34]. Именно дошедшие до нас архитектурные памятники той эпохи «показывают контраст хаоса и материи, создают беспорядочные нагромождения каменных блоков, по возможности свободные от геометрического воздействия автора» [2. С. 34].
И если жилье представителей элиты еще прикрывалось декором, скрывая примитивность пространства цивилизации, то трущобы простых обывателей были лишены необходимости скрывать изначально присущий им низкий социальный статус, одним из синонимов которого выступает выражение «голые стены». Социальные «низы», уже в силу своей производственной занятости, непосредственно на уровне повседневности и быта отрабатывают цивилизационные принципы разрушения сознания и архетипических способов его развития. Четыре стены, пол и потолок - это и есть та цивилизованная «среда», которую заслуживает посредственный обыватель, и что бы он не делал вкупе с такими же посредственностями, ему ни при жизни, ни после смерти не уйти от прямоугольного параллелепипеда как главной бессознательной, социализированной формы геометрического обезображивания природной среды.
И как бы архитектурно не манифестировал себя цивилизованный человек, как бы стилистически не представлял он результаты своего «творчества», фактически он получал либо крепость с башнями и бойницами; либо тюрьму с зарешеченными окнами; либо офис с кабинками, размеры которых определяются минимально необходимыми движениями опорно-двигательного аппарата; либо «четвертующую» его природно-телесную сущность квартиру (от лат. quarta - четвертая), забитую мебелью, непосредственно копирующей основные геометрические принципы знакового структурирования пространства; либо транспортное средство, представляющее динамическую проекцию любой из вышеперечисленных форм социальной метрики пространства; либо, наконец, гробницу/гроб, завершающие и консервирующие очередной пласт социального опыта по геометрическому оформлению природного пространства.
Так имагинированные образы сознания, адаптированные в социальную практику, нисходят в блоки, секции, этажи и модули присваиваемого цивилизацией мира, становясь знаками былой природной реальности, которая постепенно оказывается практически полностью представленной этими универсальными социальными, фрагментами-идентификаторами отвоеванной и обезображенной среды. Поэтому геометрическое измерение образа превращает его в социальные знаки процедуры препарирования и разложения человеческих впечатлений от мира, оформляющей как промежуточные, так и итоговые (символические) результаты процессов его сознательного освоения. На эту особенность также обратил внимание Б. Раушенбах, рассуждавший о зависимостях между геометрическими картинами и закономерностями человеческого восприятия мира, в первую очередь зрительного. Описывая специфику восприятия перспективы, он вынужден констатировать наличие определенных процессов социальной «дрессировки» впечатлений человека, что играет решающую роль в том, что человек видит, а что остается вне поля его апперцепции [6].
Геометризированный социальный мир, выстроенный по линейным законам однозначности и предсказуемости, с рождения погружает душу человека в пространство типовых «предметов-ловушек» с их схематичной и предуготованной инфраструктурой-паутиной, из которой ей довольно сложно, а зачастую и просто невозможно выпутаться. Увиденные социальные предметы обыватель
бессознательно пытается архетипически дообразовать с помощью своих потенциальных имагинатив-ных возможностей, чтобы смягчить экзистенциальную травму от созерцания бесконечных углов, неестественных линий и перспектив.
Но этим порывам, увы, не суждено сбыться, поскольку социальность создает такую среду взаимодействия человека с людьми, что он ежечасно вынужден заново образовывать разложенные предметно-геометрические конструкции, которые появляются с невиданной для его способа освоения мира частотой. Кстати говоря, в этом просматривается один из ведущих манипулятивных сценариев, который использует власть для минимизации сознания. Для того чтобы разрушить поток символического восприятия предметов окружающего мира, всегда естественно заканчивающегося появлением самостоятельных индивидуальных убеждений, необходимо предельно интенсифицировать процесс предметной демонстрации, бессознательно погружая индивида в калейдоскоп новых и старых предметов, отличающихся непривычной для него геометрией контуров.
Безусловно, закономерной реакцией индивидов на подобные технологии будет их бессознательное неприятие, с одной стороны, проявляющееся как внутренний протест, связанный с невозможностью адекватного психосоматического освоения, оборачивающееся пространственнопредметными неврозами с характерными для них симптомами «полисной тошноты»; а с другой, -бесконечно сменяющая друг друга череда геометрических форм провоцирует бессознательное вытеснение конфликтующей с сознанием предметной среды, оборачивающееся стремлением индивида слиться с навязанными ему знаковыми потоками и оформить себя в качестве рядоположенного живым и неживым предметам социального модуля. В этой связи показательным представляются результаты исследования, полученные западными социологами. Суть эксперимента заключалась в том, что группу детей младшего школьного возраста, никогда ранее не покидавших пределов сельской среды и не имевших опыта экзистенциального наблюдения пространства современного мегаполиса, целенаправленно вывезли в крупный город. Полученные результаты были ошеломляющие: большая часть детей бессознательно погрузилась в состояние, клинически аналогичное эпилептическому припадку. Даже кратковременное созерцание урбанистической геометрии, с присущей ей визуальной агрессией «угла», вызвало расстройство неокрепшей детской психики, не имеющей достаточного опыта деструктивной визуальной социализации мира. А с другой стороны, выявленные в этом эксперименте закономерности весьма убедительно демонстрируют искусственный, вторичный, «денатурированный» характер пространственно-объектного превращения сознания в условиях городской среды, которое, к сожалению, становится все более необратимым, сопровождаясь захлестнувшими современную цивилизацию неврозами, депрессиями, психическими, соматическими и социальными девиациями.
Именно поэтому можно констатировать, что геометризация восприятия послужила тем имаги-нативным ритуалом и тем орудием, с помощью которого был достаточно успешно «разрушен» архаичный в этом смысле мир родового опыта предков, до сих пор щедро питающий процессы развития сознания. Кроме того, символическое восприятие человека оказалось лишенным и первозданной природной предметности, которая, «испарившись», оставила за собой лишь призрачный след его бытия как источник «воцарения» будущих знаков цивилизованных объектов.
Следует подчеркнуть, что активное внедрение принципа геометричности пространства в повседневность приходится на время специализированного расслоения родового общества и формирования основных принципов и приемов отправления государственной власти. И если с самого начала она пыталась простоту цивилизованных линий связать со способами функционирования низших слоев в обществе, а изысканность декора - с утонченностью и прихотливостью элиты, то современная топология пространства социальных представлений выражается совсем иначе. В начале нового тысячелетия наглядным является новое качество декора, настойчиво скрывающего примитивность вырванного из природы фрагмента природного пространства.
Сегодня «вычурность» классических архитектурных стилей признается, в первую очередь, элитой функционально неоправданной и излишне затратной. Модернистский, демократизированный антураж среды должен быть и примитивизирован настолько, чтобы совпасть в своих основных параметрах с идеальностью прямых, отрезков, кривых и плоскостей. Стена элитного дома должна быть столь идеальной как изнутри, так и снаружи, чтобы бессознательные, геометрические представления нашего современника безошибочно определили в ней признаки социального совершенства. Парадоксально, что само это «совершенство» во многом достигается не за счет повсеместного использования
эффективных промышленных технологий, а всего-навсего умением «грамотно» оснастить пространство для жизни элиты.
Появление новых конструктивных материалов (гипсокартон, пластик, ламинат и т.д.) создает практически неограниченные возможности манифестации знакового диктата геометризированного пространства над своими обитателями, по сути являющегося всего лишь способом технологического «укрывания» господствующей в условиях демократии содержательной нищеты сознания и деятельности. Можно говорить о том, что современные материалы позволяют придать элитному декору совершенно иной социальный статус: отныне он более не имитирует изысканность и «высоту» природных образов, а лишь доводит до пропорционального, симметричного состояния примитивную угловатость пространства «простоты» обитания социальных низов.
То есть теперь декорации подвергается не отсутствующая примордиальная, родовая связь с природой, а реальная функциональная зависимость социальных «верхов» от первичных работников и присущей им геометрии производственно-бытового пространства. Белые стены, черная мебель, бумажные абажуры, каминное «кострище» в металлической коробке, шкуры «трофейных животных», холстища вместо штор, сезаль на полу и «рыболовная сеть» на окнах - вот эклектические признаки современной изысканности, функциональной уютности и конструктивистской «природной» стильности «элиты».
Именно поэтому все это не предметы, передающиеся по наследству, а всего лишь сезонные декорации, длительность использования которых напрямую зависит от уровня их «котировок» на бирже модных социальных значимостей. В подобном целенаправленно «опрощенном» интерьере выдать высокий социальный статус владельца могут лишь совершенно несообразные с действующими для обывателей санитарными нормами квадратные метры жилой и «полезной» площади, да их «фоновая» ультрасовременная технологическая начинка, компенсирующая традиционную необходимость «людского» сервиса неизмеримо возросших бытовых амбиций изрядно демократизировавшихся «господ».
Более того, сегодня мы уже наблюдаем принципиально новые тенденции в становлении и элитного декора, связанные с распространением по всему миру так называемых «демократических ценностей». Появление феномена «умного дома» как раз и позволяет их обнаружить и проанализировать. Принципиальное новшество этого социального конструкта состоит в том, что за внешней примитивностью интерьера удается «утаить» функции, которые традиционно выполняла целая камарилья прислуги. Стыдливо вытесненная за гипсокартонные стены такого дома целая инфраструктура социального сервилитета с головой выдает незаангажированному наблюдателю «демократическую» модель будущего управления социальным пространством: неизмеримо более расслоенным, но на удивление все еще геометрически типовым как для эстетствующих «верхов», так и для производящих «низов».
Вызывающе-демократический профиль «умного дома»1 на самом деле лишь венчает гигантскую пирамиду разработчиков, производителей, наладчиков, ремонтников, обслуживающую каждого конкретного пользователя подобного жилья. При этом весь штат «обслуги» не скрыт, как бывало прежде, за воротами частного владения, а «расселился» в различных местах страны, формально увеличивая престиж господина, хотя бы и путем демонстрации его неизмеримо возросшей значимости и престижности его ареала обитания. Таким образом, достигается видимая, показная минималистич-ность геометрии элитного пространства.
В то же время обыватели, продолжая воспроизводить древние традиции убогой простоты, пытаются декорировать отведенное им пространство доступными для них геометрическими профилями возросшего благосостояния (телевизоры, холодильники, стиральные и посудомоечные машины, шкафы-купе, пылесосы и т.д.), кубатура которых сокращает и без того небольшой участок их социального бытия. Можно даже предположить, что вводимые в повседневность предметы встраиваемой бытовой техники и трансформирующейся мебели создают условия для постепенного бессознательного форматирования их владельцев под складывающуюся новую, модульную, по терминологии А. Тоффлера, модель демократического/геометрического (но все равно знакового) управления.
Появление демократического декора, позволяющего идеализировать параметры жилищных ин-тер- и экстерьеров, формирует перцептивные, имагинативные иллюзии гомогенизации социальных от-
1 Впервые понятие «умный дом» в 1970-х гг. было введено Институтом интеллектуального здания (Вашингтон, США). Под этим сооружением понималось «здание, обеспечивающее продуктивное и эффективное использование рабочего пространства...» (подробнее см.: [7]).
ношений, стирания извечных противоречий между «верхами» и «низами», центром и провинцией, метрополиями и колониями. Однако этот декор выполняет совершенно различные функции, вписываясь в структуры дома практически любого индивида. Для социальных «верхов» активное внедрение в свой быт «идеальности» форм и поверхностей обозначает бессознательное стремление вытеснить и «укрыть» свои властные претензии на владение как можно большим социальным пространством. А «низы», прикладывая огромные физические и финансовые усилия для введения стильных декораторских новшеств в свои жилые помещения, демонстрируют, таким образом, опять же бессознательные надежды на повышение своего социального статуса, поскольку отныне видимо располагают практически тем же технико-технологическим антуражем, что и их «хозяева», которых они обслуживают.
Более того, можно воспеть высоким стихом потрясающие достижения власти, разработавшей и внедрившей идею еженедельного медийного «декораторского ликбеза» для обывателей, с вековой жаждой/жадностью «припадающих» к подобным информационным потокам. «Хочу, как у людей» -эта широко распространенная фраза свидетельствует о бессознательной готовности средненького человечка пожертвовать большей частью своего социального вознаграждения за одну лишь возможность, посредством геометрического дизайна и стильных «штучек» в интерьере, приблизиться к высшему классу интерьеропотребления. Бесконечно транслируемые с экранов телевизоров, со страниц модных глянцевых журналов так называемые «школы ремонтов» и «переделок» являются, по сути, одной из современных знаковых методик практической, потребительской социализации обывательских слоев, которые незаметно для себя, в увлекательном формате «телеигры», обучаются навыкам организации и проведения ускоренных интерьерных «инсталляций» сознания и деятельности.
Подобная псевдодизайнерская свобода позволяет зафиксировать только лишь формирующуюся тотальную зависимость от постоянной смены пространства своего взаимодействия, в которой собственно сам обыватель выполняет исключительно рефлекторные действия, связанные с реализацией его сиюминутной потребительской прихоти. А что же стоит за подобными дизайнерскими реформами обывательского интерьера? Может быть, их провоцирует мятущаяся душа, ищущая успокоения в творчестве и стремлении найти или создать то единственно комфортное место, которое будет соответствовать его внутреннему миру? Действительно, если бы каждый обыватель хотя бы немного задумывался бы об этом, мы могли бы констатировать необычайный всплеск творческой активности в границах всего общества, однако, ничего подобного, к сожалению, мы не наблюдаем, что свидетельствует о возросшей значимости совсем другой, социально-бессознательной установки.
Этим идеям, скорее всего, не дано осуществиться, поскольку бросающаяся в глаза «креативизи-рованная» деловитость обывателей является не чем иным, как исподволь внедренной властью формой производственной практики по отработке навыков знаковой дестабилизации сферы повседневности и приданию ей модного статуса актуального и динамического ресурса власти. Фактически знаково социализируемые таким образом обыватели являются стратегическим резервом трудовой армии строителей-отделочников, «гастарбайтеров» в собственном доме, всегда бессознательно готовых откликнуться на очередной призыв элиты по перестройке (реформированию) социальной системы, нижестоящим филиалом которой является и «пристанище» самого обывателя.
Но есть еще и другой аспект указанной проблемы. Жесткая геометризация пространства повседневности обывателя и разрушение образов его сознания бессознательно фиксируется как внутренняя угроза существованию человеческой экзистенции. Поэтому предлагаемые элитой геометрические рецепты, вследствие своей новизны по отношению к предыдущим цивилизационным практикам, «обнадеживают» индивида в том, что их необычность позволит по-иному решить проблему нависающего экзистенциального кризиса, который традиционно связывался с диктатом старых геометрических моделей управления его повседневностью.
Бессознательно цепляясь за предложенные бессознательные суррогаты, в условиях отсутствия навыков самостоятельного духовного развития, обыватели с готовностью дрессированных животных модернизируют свои интер- и экстерьеры как проекции собственной изменяющейся души. Поэтому их постоянная гонка за «обновлением» среды повседневности и создает иллюзию повышения как их социального статуса, так и текущего потребительского рейтинга. Однако «распятая» во властных геометрических моделях цивилизационной предметности человеческая душа, несмотря на весь наличный ассортимент сценариев и ритуалов ее «препарирования», все же может восстановить изначальную образность своего существования, высвободившись из пленительной ловушки властной потребительской трехмерности.
2011. Вып. 2 ФИЛОСОФИЯ. СОЦИОЛОГИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака / пер. с фр. Д. Кралечкина; 2-е изд., испр. и доп. М.: Библион - Русская книга, 2004.
2. Вирильо П. Машина зрения / пер. с фр. А.В. Шестаковой; под ред. В.Ю. Быстрова. СПб.: Наука, 2004.
3. Гуссерль Э. Начало геометрии / пер. с нем., фр. М.: Изд-во «Ad Marginem», 1996.
4. Курбановский А.А. Малевич и Гуссерль: пунктир супрематической феноменологии // Историкофилософский ежегодник. 2006 / Ин-т философии РАН. М.: Наука, 2006.
5. Латур Б. Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии. СПб.: Изд-во Европейского ин-та в Санкт-Петербурге, 2006.
6. Раушенбах Б.В. Геометрия картины и зрительное восприятие. СПб.: Азбука-классика, 2002. 320 с.
7. Wikipedia.org/wiki/%D0%A3%D0%BC%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%B4%D0%BE%D0%BC.
Поступила в редакцию 21.06.11
S.A. Malenko
The archetype principles of forming a space of unconscious collective ideas
The article is devoted to the analysis of imperious scenarios for the geometrization of unconscious ideas of individuals, which act as a base for the creation of architectural stereotypes of modern civilization on one hand, and as one of leading ways of stratification of society and its subsequent structurization on the other hand. It is due to geometrical decomposition of human impressions that a homogeneous inert social and natural environment is formed, which is represented by a set of subjects-traps, being trapped in which an individual unconsciously tries to adapt for increasing visual aggressions. Just these very subjects become both a material basis of a civilization, and a total system of people's control.
Keywords: unconscious, archetype, stereotype, geometrization of representations, perception, subjects-traps, visual aggression of a corner, training of impressions.
Маленко Сергей Анатольевич, Malenko S.A.,
кандидат философских наук, старший преподаватель candidate of philosophy, senior lecturer
Новгородский государственный университет Novgorod State University
им. Ярослава Мудрого 173003, Russia, Veliky Novgorod,
173014 Россия, г. В. Новгород, ул. Б. Санкт-Петербургская, 41 ul. B. St.-Petersburgskaya, 41
E-mail: [email protected] E-mail: [email protected]
