CC BY
15С.Н. федорченко,
кандидат политических наук, доцент кафедры политологии и права Московского государственного областного университета e-mail: s.n.fedorchenko@mail.ru
s. fedorchenko,
PhD in Political sciences, Associate Professor of Political science and Law,
Moscow state Regional university
Ключевые слова:
легитимность, политическая культура, политический режим, демократия, архаика
Keywords:
legitimacy, political culture, political regime, democracy, archaic
архаика политической культуры vs легитимность демократии
(на примере исламских и среднеазиатских постсоветских государств)
Легитимность любого современного демократического политического режима означает существующее согласие населения и представителей власти по поводу важности и необходимости самих демократических ценностей. В настоящей статье рассматривается феномен подмены демократических ценностей элементами архаичной политической культуры. Сделан вывод, что элиты постсоветских стран намеренно пошли по пути возрождения дискурса традиционных ценностей в ущерб демократическим с целью укрепить легитимность собственных политических режимов.
the archaic political culture vs the legitimacy of democracy
(on example of Islamic and Central Asian former soviet republics)
The legitimacy of any modern democratic political regime depends on the consent of the existing population and authorities on the importance and necessity of democratic values themselves. this article examines the phenomenon of substitution of democratic
values by elements of the archaic political culture. It concludes that the elite of the postsoviet countries deliberately opted for the revival of traditional values discourse at the expense of democracy in order to strengthening legitimacy of their political regimes.
Феномен легитимности демократии подразумевает согласие власти и граждан по поводу понимания необходимости базовых, демократических ценностей в политическом процессе [1], хотя существуют традиционные препятствия для легитимации демократической аксиологии, корни которых, как правило, политологи стараются выявить на уровне политической культуры стран [2; 3]. Для лучшего понимания проблем демократического транзита в данной статье будет предпринята попытка проанализировать в компаративистском ключе основные признаки политических культур исламских стран, а также постсоветских государств Средней Азии. Начнем с исламских государств.
Некоторые ученые считают, что существует феномен политического ислама, который может объединять по некоторым признакам африканские и некоторые азиатские (и даже отдельные постсоветские) страны. Например, японский исследователь Т. Киккава считает, что ислам препятствует развитию демократических политических институтов западного типа (политический ислам в своих истоках и проявлениях имеет сильные позиции в том же Египте). Киккава отмечает, что египетский политический ислам всегда содержал в себе антиколониальную и антиправительственную идею [4]. Другие специалисты также признают, что демократия
потерпела неудачу в арабском мире по той причине, что она совершенно чужда исламской культуре [5].
Эту гипотезу косвенно подтверждают исследования по турецкой политической культуре. К примеру, И.Н. Григориадис пишет, что, несмотря на кемалистскую вестернизацию, турецкая политическая культура по-прежнему ориентирована на исламские традиции Османской империи. Активное участие турецких граждан в политической и общественной деятельности остается незначительным, в то время как государство относится к любым усилиям граждан заниматься общественно значимыми делами с подозрением, если не с враждебностью [6]. Иными словами, легитимность демократии здесь довольно аморфна по причине того, что архаика политического ислама фактически заменяет собой демократические ценности партийности, парламентаризма и активного политического участия.
Однако существуют исследователи, которые утверждают, что считать исламскую культуру несовместимой с институтами демократии по меньшей мере некорректно. Так, А. Степан пишет, что большинство современных специалистов ошибочно отождествляют ислам и культуру в некоторых ара-боязычных странах и основывают свои теоретизирования на том, что в арабских государствах нет демократии, так как там проживает преимущественно
мусульманское население. С мыслями исследователя можно отчасти согласиться. Например, ливанский ученый Шахрур Шафик Слейман выделяет особую арабскую политическую культуру, отмечая, что ей присуща как подданническо-активистская, так и провинциалистско-подданническая форма.
Противопоставление ислама и демократии в некоторых современных работах — необъективная и явно политически ангажированная тенденция. Тем более что есть серьезный пример демократизации исламской страны. Так, Малайзия — преимущественно исламская страна, здесь, как и в других развивающихся государствах, есть ограничения на свободу прессы, свободу слова и выражения. Основные масс-медиа, в принципе, поддерживают правительственный курс (при этом на малайскую политическую культуру
также оказало влияние британское колониальное владычество) [7].
В то же время ислам продолжает играть важную роль в процессе современного государственного, демократического и национального строительства Малайзии. С одной стороны, малайская политическая культура предполагает толерантность, языковую и традиционную самобытность, взаимоуважение представителей различных конфессий. С другой стороны, в условиях существования ислама как государственной религии формируется национальная идентичность, приживаются типично западные демократические институты [8]. Получается, что архаика политической культуры здесь больше синтезируется с западными демократическими ценностями, чем противостоит им.
Элементы политизации ислама присутствуют и в постсоветской Средней Азии. Политическая культура сред-
Рис. 1. Сравнение уровней позитивных оценок верховных органов власти
неазиатских республик — Казахстана, Киргизии, Узбекистана, Таджикистана и Туркмении — имеет свои нюансы. На нее влияло не только коллективистское идеологическое прошлое советского общества, но и исламский фактор.
«Евразийский монитор» в 2012— 2013 гг. провел социологическое исследование в постсоветских странах, показавшее, что уровень поддержки политических институтов в них серьезно отличаются [9]. Из рисунка видно, что наибольшая поддержка политических институтов наличествует в Таджикистане, Казахстане и Киргизии. Архаичный фактор персонализма фиксируется в большой поддержке населением института главы государства, тогда как парламент пользуется меньшей поддержкой (см. рис. 1).
Еще изначально, до вхождения в состав Российской империи, а затем СССР, та же казахская политическая культура характеризовалась патриархальностью. Она развивалась под влиянием такой важнейшей традиции восточного общества, как коллективизм, мимикрирующего в новые формы советской демократии.
Можно подчеркнуть, что традициям патриархальности способствовало и сохранение в Казахстане ислама, который отдавал предпочтение не правам личности и плюрализму позиций, а политической стабильности, интересам общины, семьи и коллектива. Отсутствие длительного демократического опыта с прочной либеральной идеологией привело к тому, что западные политические институты не находили однозначной поддержки со стороны казахских граждан.
Поэтому, заключает К. Самагулов, политическая культура Казахстана вернулась к своим патриархальным традициям. Неслучайно президент воспринимается гражданами как национальный лидер, руководящий развитием страны, избегая крупных социальных потрясений. Это своеобразная отсылка к традициям казахстанской патриархальной политической культуры, когда исламский правитель восточного общества являлся божественным ставленником [9]. Такая политика рассчитана на сакральную легитимацию политического режима с помощью архаичных, а не демократических ценностей, что есть во многих исламских странах.
Также в казахстанской политической культуре превалирует важная составляющая, как и в других развивающихся странах, — трайбализм, характеризующий формирование государственных органов по клановому родоплеменному признаку.
В Республике Казахстан особая роль принадлежит институту президента — именно он является регулятором этноклановых отношений между представителями Старшего, Среднего и Младшего жузов во власти. Как видно из результатов исследования, проведенного «Евразийским монитором» в 2012—2013 гг., казахстанская политическая культура в этом плане схожа с российской, частично с киргизской. Современный Казахстан характеризуется активной политической трансформацией — развиваются партии и другие политические институты демократии. Так или иначе, любой демократической реформе, проходящей
в этой постсоветской стране, придется учитывать фактор патриархальной политической традиции.
Киргизская политическая культура, как и казахстанская, появилась в условиях поздней советской эпохи. Здесь прослеживаются определенные сходства — наличие исламской культуры и коллективистской составляющей патриархальных традиций. В отличие от некоторых стран Балтии в Киргизии почти сразу после обретения независимости государство гарантировало гражданство и полные политические права для всех жителей республики без дискриминации по языковым и этническим признакам. В современной Киргизии регулярно проводятся парламентские и президентские выборы. Между тем демократизация привела скорее к усилению протестной активности, чем к повышению гражданской сознательности. Примером этому служат недавние политические события в стране, доходившие до революции. Казахстанская политическая культура в этом отношении более целостна и стабильна. Почему же так вышло? Некоторые ученые предполагают, что причиной является традиция патриархальной политической культуры, вошедшая в противоречие с демократическими переменами.
Возрождение доверия к институту парламента в Киргизии зафиксировано в исследовании, проведенном Евразийским монитором в 2012—2013 гг. Киргизская политическая культура переживала за 2000-е гг. непростые времена столкновения демократической модернизации и традиционной матрицы социума, — этим самым
объясняется колебательная динамика в плане поддержки парламентского института [9].
Исследователь Р. Абазов пишет, что киргизскому социуму характерны признаки традиционного общества и клановость — они настолько углубились, что даже советские органы власти не могли уничтожить их полностью. Р. Абазов отмечает, что в Киргизии представители различных областей традиционно соревновались друг с другом за власть и влияние на национальном уровне. Ученый считает, что попытка разрушить патрон-клиентские отношения в республике провалилась. К примеру, в киргизском парламенте Жогорку Кенеш эксперты часто фиксировали формирование парламентских коалиций по региональной принадлежности [10]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, несмотря на волну демократизации в 1990-х гг., в настоящий период экономической нестабильности и социальной неопределенности все больше и больше киргизских граждан обращаются к традиционным институтам и патриархальным формам социальной деятельности. О том, что патриархальный трайбализм присущ киргизской политической культуре, также как и африканским странам, и другим среднеазиатским государствам постсоветского ареала, пишет и британский антрополог Д. Гуллетт [11].
Фактор сближения политики с исламом наблюдается в Узбекистане. Узбекская политическая культура отличается серьезным влиянием ислама и патриархальных традиций. Политическая привлекательность
ислама происходит от общей его распространенности среди граждан. Многие местные чиновники и работники государственных учреждений, как правило, участвуют в мусульманских обрядах. Но не совсем верно будет говорить, что правительство Узбекистана лишь привносит религию в политику, на деле государство пытается удерживать ислам в рамках национальных приоритетов.
Д. Абрамсон пишет, что, хотя узбекское правительство и подавляет некоторые формы мусульманской активности и религиозного выражения, выходящие за конституционные границы, власть в то же время активно поддерживает свои грандиозные проекты по восстановлению и реконструкции исламских святынь, которые являются местами массового паломничества. Интересно, что местные женщины, которые участвуют в неправительственных организациях, тем самым используют западную модель гражданского общества для решения конкретных социальных проблем. Однако патриархальные элементы в узбекской политической культуре пока еще очень сильны. Красноречивым свидетельством того, что легитимация политического режима через возрождение и закрепление политико-культурной архаики имеет свою деструктивную цену, служит определенный факт. Например, представители многих иностранных некоммерческих организаций, работающих в Узбекистане, признают, что самым большим препятствием для их развития является несовершенство нормативно-правовой базы и стандар-
тов для обеспечения стабильности и гражданской ответственности [12].
Туркменская политическая культура отличается не только исламскими и советскими условиями своего формирования, но и патриархальной традицией культа главы государства. С. Горак уверен, что идеология президента С. Ниязова (Туркменбаши) заложила мощную основу туркменской политической культуры — появилась сильная персонификация президентской должности. С одной стороны, с приходом во власть нового лидера Г.М. Бердымухамедова начался постепенный демонтаж культа личности Туркменбаши, что проявилось с середины 2007 г., когда начали исчезать статуи и портреты Туркменбаши и членов его семьи. Также с телевизионных экранов исчез золотой силуэт бывшего лидера. Тем не менее признаки персоналистского режима остались, развиваясь в рамках патриархальной политической культуры. К примеру, в современной Туркмении делается упор на преемственность идеологии с целью сохранения спокойствия в обществе. Курс нового президента стал называться «Великое возрождение» (бейикгалкыныш). С другой стороны, глава государства все же наметил плавный, поэтапный переход на рыночные отношения, ускорение научно-технического прогресса и развитие здравоохранения. Безусловно, политическая культура среднеазиатских стран постсоветского региона намного более патриархальная, чем российская ввиду своего трайбализма.
Таким образом, незавершенность демократического транзита во многих
современных государствах происходит по причине серьезной подмены ценностей демократии матрицей архаичной политической культуры. Данный феномен хорошо виден на примере политических режимов исламских стран и постсоветских республик Средней Азии. Элиты, после определенных попыток политической модернизации и экспериментов, постепенно осознали, что демократия ассоциируется
их гражданами со слабостью власти и экономической нестабильностью, поэтому они обратились к тому, что могло консолидировать государство и общество — архаичным традициям политической культуры, понятным всем и каждому. Постсоветские республики Средней Азии нашли политическую формулу легитимации собственных режимов в сочетании демократических институтов и политико-культурной архаики.
Список литературы
1. Федорченко С.Н. Сетевые технологии и легитимность политического режима // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: История и политические науки. 2015. № 4. С. 129—137.
[1. Fedorchenko S.N. Setevye tehnologii i legitimnost' politicheskogo rezhima // Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo oblastnogo universiteta. Serija: Istorija i politicheskie nauki. 2015. № 4. S. 129-137.]
2. Федорченко С.Н., Федорченко Л.В. Политическая культура России и латиноамериканских стран через призму научных исследований // Развитие политических институтов и процессов: зарубежный и отечественный опыт: материалы VI Всероссийской научно-практической конференции с международным участием / отв. ред. И.А. Ветренко. Омск: Изд-во Омского государственного университета. 2015. С. 193-203.
[2. Fedorchenko S.N., Fedorchenko L.V. Politicheskaja kul'tura Rossii i latinoamerikanskih stran cherez prizmu nauchnyh issledovanij // Razvitie politicheskih institutov i processov: zarubezhnyj i otechestvennyj opyt: materialy VI Vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii s mezhdunarodnym uchastiem / otv. red. I.A. Vetrenko. Omsk: Izd-vo Omskogo gosudarstvennogo universiteta. 2015. S. 193-203.]
3. Федорченко С.Н. Влияние политической культуры на специфику политико-менеджерских технологий // Постсоветский материк. 2014. № 1. С. 58-69.
[3. Fedorchenko S.N. Vlijanie politicheskoj kul'tury na specifiku politiko-menedzherskih tehnologij // Postsovetskij materik. 2014. № 1. S. 58-69.]
4. Kikkawa T. Bibliographical Essay on Egypt's Political Islam: Political Culture Debates and Historical Survey // Ritsumeikan Annual Review of International Studies. 2002. № 2. P. 1-22.
[4. Kikkawa T. Bibliographical Essay on Egypt's Political Islam: Political Culture Debates and Historical Survey // Ritsumeikan Annual Review of International Studies. 2002. № 2. P. 1-22.]
5. Kedourie E. Politics in the Middle East. Oxford: Oxford University Press, 1992. [5. Kedourie E. Politics in the Middle East. Oxford: Oxford University Press, 1992].
6. Grigoriadis IN. Turkish Political Culture and Minorities. Oxford: St Peter's College, 2004.
[6. Grigoriadis I.N. Turkish Political Culture and Minorities. Oxford: St Peter's College, 2004].
7. Yacob S. Political Culture and Nation Building: Whither Bangsa Malaysia? // Malaysian Journal of Social Policy and Society. 2006. Vol. 3. P. 22-42.
[7. Yacob S. Political Culture and Nation Building: Whither Bangsa Malaysia? // Malaysian Journal of Social Policy and Society. 2006. Vol. 3. P. 22-42.]
8. Hamayotsu K. Islam and nation building in Southeast Asia: Malaysia and Indonesia in comparative perspective // Pacific Affairs. 2002. Vol. 75. P. 1-17.
[8. Hamayotsu K. Islam and nation building in Southeast Asia: Malaysia and Indonesia in comparative perspective // Pacific Affairs. 2002. Vol. 75. P. 1-17.]
9. Егоров В.Г., Абрамов А.В., Федорченко С.Н. Сравнительная политология постсоветского пространства. М.: КНОРУС, 2015.
[9. Egorov V.G., Abramov A.V., Fedorchenko S.N. Sravnitel'naja politologija postsovetskogo prostranstva. M.: KNORUS, 2015].
10. Abazov R. The Political Culture of Central Asia: A Case of Kyrgyzstan // Political Culture Case Studies / Ed. by E. Akerman. UK: Conflict Studies Research Center. 2003. P. 43-55.
[10. Abazov R. The Political Culture of Central Asia: A Case of Kyrgyzstan //Political Culture Case Studies / Ed. by E. Akerman. UK: Conflict Studies Research Center. 2003. P. 43-55.]
11. Гуллетт Д. Трайбализм в Кыргызстане: точка зрения // Центральная Азия и Кавказ. 2002. № 2. С. 41-44.
[11. Gullett D. Trajbalizm v Kyrgyzstane: tochka zrenija // Central'naja Azija i Kavkaz. 2002. № 2. S. 41-44.]
12. Abramson D. The Political Culture of Islam, Gender and Development in Uzbekistan. Washington, D.C.: Brown University, The National Council for Eurasian and East European Research, 2000.
[12. Abramson D. The Political Culture of Islam, Gender and Development in Uzbekistan. Washington, D.C.: Brown University, The National Council for Eurasian and East European Research, 2000].
