CC BY
87
Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 13 (304).
Философия. Социология. Культурология. Вып. 29. С. 19-24.
Л. А. Мясникова АПОЛОГИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЧУВСТВЕННОСТИ
В статье предпринята попытка снять противопоставление чувственности - духовности, показать их взаимосвязь и роль чувственности в понимании человека
Ключевые слова: чувственность, духовность, открытость, жизненность, индивидуальность.
В середине XIX века основоположник философской антропологии Л. Фейербах создавал ее как «откровенно чувственную философию», но в палитре философской антропологии XX века чувственность не стала основополагающей. Человек рассматривался как существо духовное, нравственное, культурное, социальное, символическое, деятельнотворческое, сознательное... Даже если и учитывались телесные, физиологические, биологические основания, то все же суть человека видели в духе и в духовности. Духовность же противопоставлялась чувственности.
Г. Буркхард в последней трети XX века пытается восстановить антропологию чувственности, но его работа «Непонятая чувственность»1 не принципиально изменила ситуацию. Безусловно, кое-что изменилось: философия постмодерна стала обращать внимание на телесность человека, произошла визуализация культуры, произошел отказ от вертикали телесности (как низкого) и духовности (как высшего). Потребительское общество занялось «производством желаний» как двигателем развития общества. Желание, более того - прихоть связываются с наслаждением, удовольствием, перечеркивая духовность как невостребованную характеристику человека. А что же с чувственностью? Заняла ли она свое значимое место в понимании человека? Нет. Чувственность так и остается непонятой или извращенной.
Данная статья - еще одна попытка апологии чувственности. Но если в конце XX века приходилось доказывать, что чувственность не противостоит духовности, то сегодня необходимо защищать и чувственность, и духовность, обнаруживая их взаимосвязь.
Есть множество пониманий духа и духовности. В самом общем плане «дух» - выход к иному, весть об ином в качестве Благой вести, причем услышанной вести. Услышанная весть вызывает отклик, со-весть и порождает
собственную духовность человека - совесть, отзывчивость, любовь.
А что же чувства? В чем их суть и назначение? Новоевропейская традиция создала сенсуализм, а позже сентиментализм, романтизм... Казалось бы, именно эта традиция определила роль чувств. Это так. Но та же традиция разделила мир на субъект и объект, на Я и не-Я, на внутреннее и внешнее. Она же создала схему: «изолированный вначале от мира организм вступает затем в отношение с «этим миром», регистрируя и реагируя»2. На ее базе развивалась и другая схема - изолированный внутренний мир живет своей жизнью «духовных движений», «внутренних переживаний» - это и есть чувства, и через них человек выходит к изолированному внешнему миру, где нет места «душевным движениям». Итак, в основе - изолированность. «Но разве изолированность стоит в начале?» - спрашивает Г. Буркхардт3.
Организм - открытая система. Человек живет в мире, присутствует. В технизированном городском мире-Поставе нам хочется не видеть, не слышать, не обонять, замереть. Когда мы в природной среде, хочется внять миру, жизни, обостряются и слух, и зрение, и обоняние. Чувства - каналы коммуникации, в них «внутреннее» и «внешнее» постоянно меняются местами, более того, разделение нелепо; Я ощущаю запах Цветка, Я осязаю шелковистость Травы... Но запах, осязание -не «сфера Я» или «сфера не-Я», это - связь, единение, изначальная при-родность. Я живу жизнь или Жизнь живет мною? «Вот луч на кожу - чувство тепла на лицо. Отчего бы не понять так, что это луч-щупальце чувствует мною (отражение кожи). Тогда право получаешь судить и умствовать природой: от ее мира, имея “себя” как камеру и экспериментальную лабораторию»4.
Природное со-бытие выражает себя в сочувствии. Человек изначально мирооткрыт,
а не изолирован. Но человек сам себя начинает изолировать от мира. Будучи природно неспециализированным, биологически слабо оснащенным (А. Гелен), человек не имеет, в отличие от животных, стойких защитных фильтров, которые бы изначально отделяли вредное от полезного, жизненно важное от неважного. На человека обрушивается поток впечатлений, чувственная переполненность способна разорвать человека. Человек поневоле «дезертир жизни» (М. Шелер). Он вынужден создавать себе искусственные фильтры-схемы, защищающие от чувственной избыточности. В мир входит бог - Слово, схема действия, логические разумные схемы. Из хаоса творится космос, мир упорядочивается. Появляются стереотипы восприятия мира. Человек живет уже не «в мире тел», а «в мире фигур» (Э. Сервера Эспиноза). И этот созданный нами «мир фигур» - символическую реальность - мы принимаем за действительность. Парадокс: будучи самым чувственным существом, человек приносит чувственность в жертву логической стройности, упорядоченности, а потом плачет об утерянном рае, считая «размягчение чувств» (т. е. оскудение их) одним из смертных грехов человечества (К. Лоренц).
Духовность изымается из жизненности. Бог - из природы. Он возносится в горний мир («на небеса»). У человека же природного (мифологического, сельского) Бог - «в зелени, в земле, в ветре: в боках, в низу, со мной на одном уровне - все божественное живо»5. Пантеизм, анимизм - всеединство духа и жизни, единство Бытия, где «знать» не отрывается от «быть», а «быть» от «чувствовать». Когда же происходит раскол бытия, духовность начинают отождествлять со спекулятивным мышлением, с раз-умом (разломом ума, с аналитикой). Считается, что смысл создается сознанием (= рациональным мышлением). Но разве смысл тождественен мысли? С-мысл - то, что с мыслью. Мысль лишь несет или раскрывает смысл. Смыслы глубже мысли, их основа - жизнь. Жизнь же дается живым чувством. «Чем бытие освоить, какой способностью? Разум сам не годится. Раз оно - целое, то и целостностью нашей: умом, сердцем и телом совокупно соединяться с целым можем. Но тогда это значит - просто быть, быть бытием»6.
Ощущение жизни одинаково бьется в груди человека и животного. Изначальный,
дорефлексивный феномен самобытия - «я живу», «я есть», «я существую» - не над миром, а в мире. Обмен веществ, энергии, информации - основа жизни. Обмен чувственными импульсами с водой, воздухом, землей, огнем, зеленым листом, животным, другим человеком не позволяет произвести процедуру «эпохе» по отношению к миру. Чувства несут нам не просто сырой материал, который мысль переработает и создаст смысл. Чувства, ощущения сами раскрывают смысл. Они, будучи связью, позволяют ощутить гармонию, единство, сопричастность целому. Именно чувство единения, природности (родственности), открытости миру, жизни, бытию - естественное проявление духовности.
«Я верую в мир, как верует маргаритка. Потому что о нем не думаю, просто вижу» (Альберте Кайэро). Чувственно-телесная включенность в единство бытия, открытость «иному» как «своему» и есть духовность На ценностном уровне так понятая духовность воплощается в Красоте.
Чувственность - глубинная база связи между людьми и изначальная форма взаимопонимания. Приятие иного, в-чувствование, в-живание соединяют людей, но не делают их безлико тождественными, напротив становится возможным их уникальное различие. Очевидно, эмпатия, возможность сопереживания, со-чувствия даны человеку инстинктивно (как и животным). Однако эту способность необходимо развивать и поддерживать. Э. Берн рассматривал акт коммуникации как обмен «поглаживаниями» (чувственно-телесный контакт). «Голод общения», как и «сенсорный голод», ведут к неразвитости изначального чувственно-телесного понимания, к ущербности эмпатии. Другой «вписан» в нас изначально. Человек - не эгоист, замкнутый в своих пределах, изолированный от других людей и от мира. Человек не может стать собой, обрести самость и индивидуальность без других людей. Чтобы понять себя, нужен Другой, чтобы установить свои пределы, надо соотнестись с Другим. Причем выявление своих пределов предполагает их расширение и преодоление. Индивидуальность -не просто ограниченность, это уникальность и неповторимость как конкретная явленность всеобщего. Индивидуальность - «неделимость», но не замкнутость, и не «я-мир», отторгнутый от иного, а «я-универсум», само-бытие как само бытие. Индивидуальность -
особое качество человека, в котором он явлен как «конкретно-всеобщее».
Будучи индивидуальностью, индивид соотносится с Другим не как субъект с объектом (опредмечивая, используя, обладая), не как субъект с субъектом (конфликтуя с угрожающей самостью Другого), а как Я-Ты (встречаясь с близким, раскрываясь навстречу друг другу). «Дух в его человеческом проявлении есть ответ человека своему Ты»6. На основе сочувствия возникает нравственная ценность Добра. В наиболее чистом виде отношение Я-Ты проявляется в любви. М. Бубер считал, что любовь нельзя сводить к чувствам, так как чувства испытываем мы, они субъективны, а «любовь случается». Но утверждение М. Бубера направлено против традиции, отождествляющей чувства с «моим внутренним душевным движением». Если же чувство -со-бытие, связь «своего-иного», отношение, то любовь и есть чувство.
Л. Фейербах, создавая антропологию, именно отношения Я-Ты, считал клеточкой человеческого рода, а любовь (и прежде всего половую) - выражением родовой сущности человека, одновременно естественным и общественным проявлением. Любовью индивид возносится на уровень абсолюта, становится несравненным, обожаемым (т. е. раскрывающим свою божественность). Обычный, простой, далеко не идеальный человек становится высшей ценностью, приравнивается к миру и абсолюту. И это не слепота любви, а ее экзи-стенциально-прозревающий свет. Любовь -выход из обыденности, возвышение над ней, но не перечеркивание естественности, природности. Половая любовь, эротика не синоним «грязного и низкого». В любви мужчина и женщина - «оба - бог и богиня», «обнажившись, влюбленные уже не только Петр и Анна, но Он и Она. Они оба облачились в наготу, как в ритуальные одежды, или обрядились в нее, как в маскарадный костюм... они участвуют, с одной стороны, в мистерии, а с другой - в веселой шараде»7. Не случайно Л. Фейербах говорил о любви-религии. Здесь - возвращение к прерванной первородным грехом связи человека с человеком, человека с миром, человека с Богом, Бога с природой. Единственность соединяется с единством, тело с душой, чувственность с духовностью, пол с полом, индивид приобщается к роду, отдельность восходит к всеобщности, быт раскрывается как бытие, миг - как вечность.
Высокие эпитеты в адрес любви провозглашали и Платон, и Майстер Эркхарт, и Вл. Соловьев, и многие другие. Но при этом противопоставляли «Афродиту земную» и «Афродиту небесную», любовь - секс, инстинкт, продолжение рода и любовь как возвышение к истине. Богу. То есть противопоставлялись сексуальность как «животный инстинкт» - «низкое и грязное» и возвышеннодуховная любовь. Чувственность вольно или невольно приравнивается к животно-инстинктивному, бессознательному проявлению. Возвышенная же любовь - облагороженное, проясненное чувство, ставшее духовным.
Говорят, что человек - самое сексуальное животное. Власть, силу, мощь сексуального (либидозного) начала в человеке вскрыл З. Фрейд. С его точки зрения, творческие и духовные порывы человека - сублимация эротического (сексуального) мироотноше-ния. Естественное человеческое проявление - эротику и сексуальность - западная культура сначала объявила постыдным, грязным, «распущенностью»; «извращением», свела к «принципу наслаждения», а затем в XX веке и особенно в XXI веке стала развивать и всячески эксплуатировать этот «культ наслаждения» и сексуальность. Совершенно прав Г. Буркхардт, утверждая, что «в основе распущенности лежит не сексуальное поведение, а извращенное отношение к ближним»8. Если эротику сводить к сексуальности, сексуальность - к механизированному половому акту или к порно и делать самоцелью «получение наслаждения», то надо вести речь не о чувственности, а о бесчувственности, об ущербности чувственности. Что в свою очередь влечет ущербную половую потенцию, диагностируемую с современным обществом. «Недоразвитая нравственность в пределах нашей культуры непосредственно восходит к нашей недоразвитой чувственности»9. Именно подавленная, извращенная и сексуальность, и чувственность - основа безнравственности. Однако и уход от естественного чувственного отношения в «духовную», «символически возвышенную» сферу калечит и извращает человеческие отношения не меньше, чем сведение любви к физиологическому процессу.
Любовь лична, индивидуальна, неповторима, интимна, всегда направлена на конкретного индивида. Если же Любовь воспринимается как проявление символической реальности (Прекрасной Незнакомки, Вечной
Женственности), то есть в отрыве от земных, конкретных людей, то она становится скорее «литературной темой». При этом реальные люди приносятся в жертву. Вспомним хотя бы жизненные, житейские драмы А. Блока и Л. Д. Менделеевой, Н. Петровской и А. Белого, В. Брюсова...
Любовь как живое человеческое чувственное отношение нельзя подменить «идеей Любви», неким идеальным духовным состоянием, поднявшимся над чувствами (и телами) конкретных индивидов. Любовь возносит жизнь над обыденностью и повседневностью, но не перечеркивает, не уничтожает быта, житейского, а расцвечивает его. Любовь предполагает взаимопонимание, глубинное, экзистенциальное общение. Но чтобы такое общение было возможно, нужно переживание. Переживание же не просто субъективная воображаемая иллюзорная фантазия, а сама жизнь с живым чувственным откликом на нее.
Понимание как вчувствование, вживание связано со способностью «почувствовать Другого», «поставить себя на место Другого», т. е. с превращением.
Само же превращение тоже является проявлением духовности. Людям технической цивилизации оно кажется паранормальным явлением, но совершенно естественно оно для «мифологического человека». Э. Канет-ти пишет о бушменах: «Бушмены издалека чувствуют приближение человека, которого они не могут еще ни слышать, ни видеть. Они чувствуют также приближение животного и могут показать на своем теле знаки, благодаря которым об этом узнают»10. Они чувствуют на своем теле «рану отца, ремни, на которых женщина несет ребенка», «мы чувствуем лицом черные полосы на лице антилопы», «я чувствую на икрах ног, как потечет кровь антилопы»11. О том же свидетельствует
А. П. Элкин, описывая жизнь аборигенов Австралии. «Туземец может находиться со своим хозяином в длительной поездке по пастбищам, и вдруг в какой-то день он объявляет, что умер его отец, или что его жена родила ребенка, или что у него дома неприятности... абориген, как правило, оказывается совершенно прав»12.
И бушмены, и аборигены чувствуют какое-то «постукивание», «непроизвольное движение» в какой-либо части своего тела, погружаются в состояние «сосредоточенной восприимчивости» (Элкин), чтобы расшиф-
ровать это телесно-чувственное сообщение, основанное на возможности превращения (отождествление своего-иного, выхода из-себя в-иного).
Для мифологического человека мир един и он чувственно-духовен, все связано единством жизни. Первоначально дух (духи) не противопоставляется жизни и чувственности. Здесь и основа театра (маски), культуры и база взаимопонимания не только людей, но и человека и животных. Подражательное поведение животных - факт известный и не вызывающий удивления, ритуальные игры животных тоже достаточно описаны. Типичным для современного человека способом понимания является информация - знание, понятие. Но ведь «животное же и человек достигают между собой взаимопонимания совсем по-иному, а именно через то, что сообщает одно живое существо другому одновременно через свое подобие, так же как и через свое отличие»13. Тотемизм, анимизм были одними из первых форм духовности, основанной на чувственности.
Тотемизм основан на родстве человека и животных.
Поскольку дух живет в природном мире, природный мир полон духов, то выход в духовный мир - чувственный выход. Такой выход достигается в экстазе. Экстаз - «выход из себя» через обостренность чувственного восприятия, через экзальтированную чувственность. Экстаз предполагает такое состояние транса, каталепсии, когда тело неподвижно, «дух» человека устремлен в запредельные, иные сферы, на встречу с другими «духами». Экстаз объясняют по-разному: и как душевную болезнь (или болезненное состояние психики), и как религиозный фанатизм (тоже ведущий к болезненному сознанию), как гипноз, но экстаз понимается и как естественное состояние человека, как творчество, вдохновение, достигаемое на основе превращения, «как экзальтированное состояние чувственности, которое поглощает разум, исключает мысль»14. Человек в экстазе ощущает необыкновенно яркие видения и острые чувственные переживания общения с запредельной духовной реальностью. «Экстаз - родовое понятие для всех чувств духовного содержания»15. Д. Н. Овсяников-Куликовский, один из первых крупных исследователей экстаза, отмечал, что первый выход в сферу духа не был рациональным и спекулятивным. Начало ду-
ховности человека иррационально, чувственно. «Первобытный алогизм - закономерная болезнь мозга, послужившая отправной точкой умственного развития человечества»16. Он выписал для себя фразу Ренана: «Человек в течение многих тысячелетий был сумасшедшим после того, как в течение многих тысячелетий был зверем»16. В данном случае «сумасшествие» тождественно неистовству, чувственной экзальтации, которая вызывалась ритуальным способом: наркотическими или опьяняющими средствами, ритмическими движениями (танец) и провозглашениями (пение, музыка, ритмическая речь - заклинание), культом огня, сексуальными оргиями.
В. Гумбольдт отмечал, что языковой анализ понятия ‘дух’ заставляет признать его одновременно и чувственную, и внечувственную природу. ‘Geist’ обозначает нечто чувственное, а именно - крепость возбуждающих напитков; и одновременно запредельных духов-привидений. Другое слово - ‘spirito’ -тоже означает и ‘спирт’, и ‘спирито’. Человек стал человеком, в экстазе покинув животный мир, - такой вывод следует из исследования экстаза В. В. Костецким.
Духовность может быть разной: и злой, и доброй. Но в любом случае выход в духовную сферу не внечувственен, а чувственен, причем предполагает живое «телесное чувство». Вдохновение, катарсис, провидение, мистическое откровение, эмоциональное переживание божественности, святыни, священный трепет, энтузиазм - все это чувства духовного порядка. Они не противостоят страстям и эмоциям.
Не противостоит чувству, эмоциям, страсти и нравственность. В этом отношении можно спорить с И. Кантом. В основе нравственности - не долг. Можно сказать себе, что Другой, несимпатичный и чуждый мне -тоже человек и надо относиться к нему по-человечески. Но при этом с ним не хочется дружить. Дружим и тянемся мы к тем, кто нам нравится, кто нам симпатичен. Любить потому, что так должно, нельзя. Чувствам не прикажешь. Кантианский долг - категория морали, но не нравственности. Мораль - то, что должно с точки зрения общности, социума. Мораль солидаризирует, поддерживает целостность общества. Нравственность же -этическая категория, выражающая индивидуальное чувство, связанная с индивидуальностью как конкретным проявлением абсолюта,
всеобщности Бога... Так, например, на войне, мораль требует защищать свою Родину и убивать врага, а нравственность говорит: «Убивая, наносишь рану своей душе» («Убиваю -душа убывает»). Совсем иной смысл Долга вытекает из фейербахианского понимания человека. Нравственный долг вырабатывается на более глубинной и жизненной основе. Младенец улыбается, видя лицо другого человека, он радуется. Радость - биогенетическая реакция на другого человека, вообще на живое. Симпатия и эмпатия - этические понятия и живые чувства. Без них нет благожелательности, милосердия. Именно они лежат в основе нравственного долга. Любовь к чужому, не симпатичному тебе человеку возможна не из долга. «Возлюби врага своего» - одна из высших христианских заповедей, высших проявлений духовности. «Возлюби Другого, как самого себя»: но если Другого возлюбил, то он уже не враг, не чужой. Именно чувство связи, единства, родства, чувственная открытость, совесть служит базисом высших чувств - Милосердия, Добра, Справедливости, как и Блаженства, священного переживания Абсолюта, Всеобщности.
Думается, что в современном индивидуализированном обществе кризис морали может послужить толчком к раскрытию нравственности.
Необходимо новое прочтение цели и значения чувственности.
Хотя вряд ли уж оно «новое». Фактически можно было бы к этой апологии чувственности взять эпиграф «вперед к Фейербаху». Ибо если суть, предмет и цель философии -человек, то надо вернуться к нему - живому и чувствующему, переживающему и страстному, стремящемуся и жаждущему, способному направлять, усмирять свои влечения, но не репрессирующему жизнь, страсти и чувства.
Примечания
1 Буркхард, Г. Непонятая чувственность. Набросок антропологии чувственности. М., 1995.
2 Там же. С. 128.
3 Там же. С. 129.
4 Гачев, Г. Семейная Комедия. Лето в Щитове (исповедь). М., 1994. С. 93.
5 Там же. С. 18.
6 Бубер, М. Я и Ты. М., 1993. С. 25.
7 Льюис, К. Любовь // Вопр. философии. 1989. № 8. С. 136.
8 Буркхард, Г. Непонятая чувственность... С. 138.
9 Там же. С. 126.
10 Канетти, Э. Превращение // Проблема человека в западной философии. М., 1988. С. 483.
11 Там же. С. 485.
12 Элкин, А. П. Австралийские аборигены // Магический кристалл. Магия глазами ученых и чародеев. М., 1994. С. 143.
13 Буркхард, Г. Непонятая чувственность...
С. 143.
14 Костецкий, В. В. Человек в экстазе. Опыт философского познания. Тюмень, 1996. С. 19.
15 Там же. С. 28.
16 Там же. С. 33.
