Научная статья на тему 'Антитеза земли и неба в русской поэзии'

Антитеза земли и неба в русской поэзии Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
2496
259
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
русская поэзия / образ земли / образ неба / антитеза

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Мальцева Татьяна Владимировна

В статье рассматривается, как в творчестве современных поэтов отзывается антитеза земли и неба, актуальная в русской классической поэзии.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Антитеза земли и неба в русской поэзии»

условиям, не обретающий (в виду почти зачаточной веры в сверхъестественное) утешения в религии, ни отрады в любви. Автор не пытается развивать энтузиастский пафос, пропагандировать идеи служения или самоотречения, а, наоборот, показывает всю сложность и депрессивность процесса хронического российского выживания.

"Г еограф" написан просто здорово, бьет не в бровь, а в глаз и вряд ли кого-то оставит равнодушным. Роман - своеобразная смесь "Царь-рыбы" и "Очага на башне" - при том, что от Астафьева берется нравственноэкологическая и социально-психологическая проблематика, а от Рыбакова - пронзительно-щемящая мужская лирика, когда просто и негромко говорится о таких вещах, от которых сердце сжимается и скупая-непрошенная слеза сама собой наворачивается.

Такой прозы у нас уже давно никто не пишет (к сожалению), ибо периферия сейчас поглощена борьбой за существование, а сытые обитатели столиц играют в литературу от нечего делать, периодически распиливая между собой нефтедолларовые премии.

Литература

1. Белова Т.В. Проблема «героя времени» в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина. - Тверь, 2001.

Мальцева Т. В.

Антитеза земли и неба в русской поэзии

В статье рассматривается, как в творчестве современных поэтов отзывается антитеза земли и неба, актуальная в русской классической поэзии.

Ключевые слова: русская поэзия, образ земли, образ неба, антитеза.

Образы земли и неба как универсальная антитеза, противопоставляющая юдольный и горний мир, жизнь и смерть, дух и плоть, мечту и реальность, вечность бытия и конечность человеческой жизни, - один из излюбленных мотивов в русской поэзии. Этот мотив развивался, варьировался, обогащался, видоизменялся на протяжении столетий. Ему отдали дань и классицисты, и романтики, и поэты-реалисты, и Серебряный век. Казалось, этот мотив исчерпал себя в силу полной реализации. Но нет, одно стихотворение современного поэта вызвало к жизни этот невероятной глубины трагический контекст и заставило задуматься о новой жизни старой антитезы земли и неба.

Зачем воевать за места Земные, минутные эти?

Мы все - с полугода до ста -У вечности вечные дети.

136

На скаредной грани ухода Нам поровну видеть дано Распах наградной небосвода И почвы гончарное дно.

И поровну мы не узнаем,

А может, узнаем - Бог весть,

Какие потемки за краем,

Какие сияния есть [7].

Это стихотворение современного поэта Ольги Юрьевны Исаченко. Она родилась в 1953 году в п. Верхотурье. Закончила химический факультет Уральского государственного университета. Живет и работает в г. Краснотурьинске Свердловской области. Единственная подборка ее стихов 1997-2002 годов была напечатана в 2003 году в журнале «Уральская новь» [5].

В антитезе «небосвода» и «почвы» в процитированном стихотворении угадывается знакомое трагическое противопоставление земли и неба, но «разрешение» этого неразрешимого конфликта в стихотворении предлагается иное - как другой «итог» иного мировосприятия уже иного века. Выбор ведь только один - или «земля», или «небо». Независимо от воли автора стихотворение вступает в перекличку с поэтическими произведениями, которые трагически переживают смертную участь человека. Актуализируем из всего контекста только два стихотворения. В моем читательском восприятии поэт вступил в диалог с Лермонтовым (стихотворение «Земля и небо») и Тютчевым (стихотворение «С поляны коршун поднялся...»). Рассмотрим только один аспект этих произведений - как они разрешают антитезу земли и неба.

Лермонтовское стихотворение «Земля и небо» (1830-1831) - не самое известное произведение поэта. Впервые оно было опубликовано только в 1889 году [3], хотя образы земли и неба самые частотные в поэзии Лермонтова (см., напр.: [6]).

Как землю нам больше небес не любить?

Нам небесное счастье темно;

Хоть счастье земное и меньше в сто раз,

Но мы знаем, какое оно.

О надеждах и муках былых вспоминать В нас тайная склонность кипит;

Нас тревожит неверность надежды земной,

А краткость печали смешит.

Страшна в настоящем бывает душе Г рядущего темная даль;

Мы блаженство желали б вкусить в небесах,

Но с миром расстаться нам жаль.

Что во власти у нас, то приятнее нам,

Хоть мы ищем другого порой,

Но в час расставанья мы видим ясней,

Как оно породнилось с душой [4].

137

Стихотворение достаточно откровенно и прагматично разрешает антитезу земли и неба в пользу земли, хотя написано 16-летним поэтом, который по возрасту как будто обязан быть романтиком: «небесное счастье темно», а «счастье земное и меньше в сто раз, но мы знаем, какое оно». Конфликт мечты и реальности здесь не выглядит драматично. Все стихотворение - это цепь доказательств тезиса, сформулированного в первой строке: «Как землю нам больше небес не любить?». Частица «не» указывает, что поэт как будто отвечает кому-то, «защищает» «землю», которую «не любят», и приводит доказательства притягательности земли: «небесное счастье темно», «страшна ... грядущего темная даль», «что во власти у нас, то приятнее нам». Мечта, конечно, манит, потому что «тревожит неверность надежды земной» - на земле все переменчиво, а «блаженство в небесах» вечно: «мы б желали блаженство вкусить в небесах, но с миром расстаться нам жаль». Душа «только порой» ищет «другого» и в итоге «породняется» с «другим» «в час расставания». Надежда на такой итог преодолевает трагическое противоречие и заставляет любить земные радости и «земное счастье» и смеяться над «краткостью печали» - все равно душа небесное обретет.

У Лермонтова противостояние земли и неба осмысляется через коллективное бытие как драма, преодолеваемая поколением, - речь ведется от коллективного «мы» («мы видим», «мы знаем», «мы ищем», «мы б желали», «нам жаль»). Местоимение «мы» в разных падежных формах употреблено 9 раз в 9 предложениях стихотворения. Тем самым демонстрируется, что это опыт поколения 1830-х годов. Опыт драматический, но примирительный. В стихотворении оппозиция земля/небо передается через противостояния времен «былое» - «настоящее» - «грядущее». Это противостояние конфликтно: в былом «надежды и муки», «темная даль грядущего <...> страшна», «неверность» настоящего «тревожит». Разрешение конфликта не философское, а жизненное, гедонистическое. Примиряют с настоящим «счастье земное», «приятность» того, «что во власти у нас». И ритмика стихотворения не драматичная, а напевная, плавная, даже танцевальная - стихотворение написано четырехстопным амфибрахием с перекрестной рифмовкой.

Итог такой: «земное счастье» есть, душа с небесным все равно «породнится». Это итог выбора молодости - в земной жизни так много привлекательного, приятного, счастливого, что драматизм кажется преодоленным, хотя уже после ухода - «в час расставания».

Стихотворение Ф.И. Тютчева «С поляны коршун поднялся.» предлагает уже другое разрешение противоречия - в пользу неба.

С поляны коршун поднялся,

Высоко к небу он взвился;

Все выше, дале вьется он,

И вот ушел за небосклон.

Природа-мать ему дала

Два мощных, два живых крыла -

А я здесь в поте и в пыли,

Я, царь земли, прирос к земли!.. (1835) [9].

138

Первая публикация стихотворения осуществлена в 1879 году [8]. В лирике Тютчева много стихотворений, в которых трагически переживается смертная участь человека и порыв к небу - в «горний выспренний предел» (см., напр.: [2]). Процитированное стихотворение относится к малым произведениям поэта. Стихотворение короткое - 2 строфы, 8 строк, 2 предложения. Сочетание малого объема и грандиозности замысла создает эффект содержательной глубины: каждый конкретный образ становится многоплановым и многозначным. Орел и человек как символы небесного и земного не равны в противостоянии: орел «ушел за небосклон», а человек «прирос к земли» и с завистью наблюдает за полетом орла. В начале стихотворения они на одной «поляне», человек видит начало полета - не мгновенного (глагол поднялся с ударением на последнем слоге показывает, что отрыв от земли происходит не стремительно. В первом варианте в стихотворении были строки «Вот с поля коршун поднялся...» - здесь больше динамики, поэт заменил строку: «С поляны коршун поднялся». В этом варианте как будто имитируются взмахи тяжелых длинных крыльев - замедленные, сначала неуклюжие из-за невероятной длины: их нельзя

размахнуть во всю длину на земле; пиррихий в третьей стопе подчеркивает это замедленное движение), но мощно: орел «высоко . взвивается», «вьется ... дале» и «уходит за небосклон». Этот «уход за небосклон» показан с небесной линии - наблюдатель с земли не может видеть этого ухода, объект просто теряется в небесной выси, он недоступен зрению. А здесь полет орла и уход его «за небосклон» как будто видит равный. Это действительно тютчевский мотив - равенство человека со всей природой, со временем утраченное, безграничные возможности интеллекта, обреченные на бездействие из-за слабости плоти. Противостояние двух начал показано пространственно - человек и орел максимально разведены по вертикали: человек «в пыли», практически в самой земле, а коршун «за небосклоном», за пределами «густого слоя», там, «где ходит /Небесных ангелов нога.» (стихотворение Тютчева «Хоть я и свил гнездо в долине.»).

В этом стихотворении конфликт небесного и земного решен в пользу небесного - оно величественно, оно безгранично, оно безбрежно и - недоступно! Тютчевская жажда «слиться с беспредельным» неосуществима никогда. Перволичная форма усиливает трагичность переживаемого, лирический герой рефлексирует как зрелый человек, осознающий свои возможности, свое предназначение (в данном случае мы не видим в самоопределении «царь земли» иронического подтекста, хотя и «горького», на который указал, например, Брюсов [1, с. 197]) и обреченность «злака земного».

В этом контексте стихотворение современного поэта Ольги Исаченко снимает конфликт земного и небесного. Стихотворение строится как доказательство тезиса, репрезентированного в вопросе «Зачем воевать за мес-

139

та / Земные минутные эти?». Автор десимволизирует образы земли и неба как очевидного противопоставления - его в стихотворении нет: «Нам поровну видеть дано /Распах наградной небосвода / И почвы гончарное дно». Стихотворение констатирует равенство этих стихий дважды повторенным словом поровну. Автор мудро признает, что «за краем» есть и «потемки», есть и «сияния», о чем мы «поровну не узнаем, а может, узнаем - Бог весть».

Все стихотворение строится на антитезах: минута (минутные земные места) - вечность (мы «у вечности вечные дети»), взрослость («мы все с полугода до ста») - детство («у вечности вечные дети») - 1-ая строфа; небо («распах небосвода») - земля («гончарное дно почвы»), смерть (как прозрение) - жизнь (как уход) - 2-ая строфа; «потемки» -«сияния» - 3-я строфа. Но эти традиционные антитезы в стихотворении теряют модус противопоставленности, в них обнаруживается общая точка: именно на грани ухода одновременно «поровну» открывается и небосвод, и гончарное дно почвы, и одновременно же «поровну» «мы» узнаем (или не узнаем) о том, что вечность «поровну» же и - в «потемках», и в «сиянии».

Новые обстоятельства жизни открыли в классической антитезе новый подтекст - миротворческий. Если Лермонтов и Тютчев решали вопрос о соотношении небесного и земного в индивидуальном «я», то позиция современного поэта - надличностная: его интересуют земные и небесные мотивы в поведении всех людей как человечества («мы все - с полугода до ста - у вечности вечные дети»). Стихотворение написано от имени «мы», более того, оно имеет характер всечеловеческого манифеста («мы все...» не имеем оснований воевать за земные места, так как все «поровну» всем -и «распах небосвода» и «почвы гончарное дно...»), оно положительно отвечает на вечный вопрос русской поэзии о природе человека. В нем есть и небесное, и земное - и это норма.

Список литературы

1. Брюсов В.Я. Ф.И. Тютчев. Смысл его творчества // Брюсов В.Я. Ф.И. Тютчев. Смысл его творчества // Брюсов В.Я. Собрание сочинений: в 7 т. - Т. 6. - М.: Худож. лит., 1975. - С. 193-208.

2. Бухштаб Б.Я. Тютчев // Бухштаб Б.Я. Русские поэты: Тютчев. Фет. Козьма Прутков. Добролюбов. - Л., 1970. - С. 9-75.

3. Лермонтов М.Ю. Земля и небо // Северный Вестник. - 1889. - № 3. - Отд. 1. -

С. 92.

4. Лермонтов М.Ю. Земля и небо // Лермонтов М. Ю. Полное собрание стихотворений: в 2 т. - Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1989. - Т. 1. Стихотворения и драмы. - С. 180.

5. Исаченко О. Стихи // Уральская новь. - 2003. - № 16.

6. Сакулин П.Н. Земля и небо в поэзии Лермонтова. - СПб., 1914.

140

7. Степанов Е. Поэты вдали от мейнстрима: Ольга Исаченко. - [Электронный ресурс]: http://promegalit.ru/publics.php?id=3707

8. Тютчев Ф.И. «Какое дикое ущелье...» // Русский архив. - 1879. - Вып. 5. -С. 125 (стихотворение напечатано слитно со стихотворением «Какое дикое ущелье.» как его продолжение, без пробела).

9. Тютчев Ф.И. С поляны коршун поднялся. // Тютчев Ф.И. Полное собрание стихотворений / вступ. ст. Н.Я. Берковского; сост., подгот. текста и примеч. А.А. Николаева. - М.: Советский писатель, 1987. - С. 130.

Паньков Е. А.

Образ белорусской шляхты в романе «Дикая охота короля Стаха» В. Короткевича

Wizerunek szlachty bialoruskiej w powiesci „Dzikie polowanie krola Stacha” W. Korotkiewicza

В статье рассматривается повесть белорусского писателя Владимира Короткевича “Дикая охота короля Стаха“, в которой утверждается необходимость «нового прочтения» белорусской истории, а также необходимость интеллектуальных моделей восприятия национального духовного наследия.

Ключевые слова: В. Короткевич, король Стах, легенда, шляхта, маска.

O mozliwosci przemienienia jesiennej mlodosci, smierci^ podsycanej i zadurzonej w smierci, w wiosenn^ nadzieje, skojarzon^ z milosci^ i macierzynstwem, swiadczy opowiesc Wlodzimierza Korotkiewicza„Dzikie polowanie krola Stacha” opublikowana w roku 1964. Zmieszane tu dwa przebiegi czasu - czas realny i czas akcji - lokuj^ bohaterow utworu w latach 80. XIX stulecia. Andrej Bielarecki (czy Bialorzecki, skoro on wspomina o polskim, mazowieckim brzmieniu swego nazwiska) wyst^puje na prawach bohatera-narratora i opiera swoj^ opowiesc na fenomenie wspomnienia. Wspomnienie wskrzesza minion^, peln^ grozy i tajemnic realnosc. „Dzikie polowanie krola Stacha” przybiera rytm ozywania i obumierania. Balotnyja Jaliny polozone gdzies na przedpieklu (wspomniany w „Oziminie” czysciec) guberni M. staj^ si<? przedpokojem, poczekalni^ smierci czyhaj^cej ze strony zanurzonej we mglach topieli. Szary deszczowy pejzaz poznej jesieni ewokuje minorowy nastroj, beznadziejn^ rozpacz z wieczn^ nut^: „A-a-a...” Na tym tle ulega wyostrzeniu chorobliwa gra nerwow, namacalny strach Nadziei Janouskaj, ostatniej z rodu zdrajcy Ramana Janouskaga. Wedlug podania do dwudziestego pokolenia nad domem Janouskich ci^zy kl^twa. Nikt z nich nie uniknie przedwczesnej, gwaltownej lub dziwnej smierci. Dwa lata temu (tyle samo co i Woyda w „Oziminie”) nie unikn^l jej ojciec Nadziei. Dziewczyna powinna stac kolejn^ ofiar^ z^dnego zemsty Dzikiego polowania krola Stacha. I ono nie kaze na siebie czekac. W przerazeniu Janouskaja slyszy nieludzkie, demoniczne glosy Dzikiego polowania. Zaszczuta w starym palacu, bezbronna dziewczyna

141

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.