CC BY
43
ISSN 0869-4362
Русский орнитологический журнал 2018, Том 27, Экспресс-выпуск 1714: 6273-6282
Андрей Битов и орнитологи Куршской косы
В.А.Паевский
Владимир Александрович Паевский. Зоологический институт РАН.
Университетская набережная, д. 1, Санкт-Петербург, 199034, Россия. E-mail: [email protected] Поступила в редакцию 24 декабря 2018
3 декабря 2018 в Москве в возрасте 81 года скончался русский писатель Андрей Георгиевич Битов.
Спустя 19 дней, 22 декабря в Петербурге, в музее-доме Владимира Набокова, что находится в самом центре города, рядом с Исаакиевской площадью, состоялся вечер памяти писателя. Литераторы, филологи и друзья Андрея Битова поделились с аудиторией своими воспоминаниями и своим отношением к его удивительному и оригинальному творчеству, и к его замечательной, независимой, ни на кого не похожей персоне. Из широко известных поэтов на этом вечере о своей самой долголетней дружбе с Андреем рассказал и Александр Кушнер.
Андрей Битов всегда был ленинградским, петербургским писателем и долго жил практически на два дома — и в Питере, и в Москве, постоянно переезжая между двумя столицами. Помимо всех общественных постов в писательской среде, именно он был идейным вдохновителем создания музея Владимира Набокова в Петербурге в 1998 году.
Присутствовали на этом вечере и мы — Татьяна Дольник (супруга Виктора Дольника) и я. Мы с сожалением отметили, что никто из выступающих (заранее приглашённых поделиться воспоминаниями) не рассказал о том значительном пласте жизни Андрея Битова, который был связан с орнитологами и Биологической станцией «Рыбачий» на Куршской косе в Прибалтике (небольшом филиале ленинградского Зоологического института Академии наук СССР). Здесь, в бывшей Восточной Пруссии, с 1956 года усилиями профессора Льва Осиповича Белопольского, а затем и профессора Виктора Рафаэльевича Дольника были возрождены интенсивные исследования птиц после Второй Мировой войны на одном из самых массовых путей их миграций. Мы продолжили орнитологические исследования прежней широко известной немецкой орнитологической станции «Vogelwarte Rossitten», где научное кольцевание птиц, изобретённое в 1899 году в Дании Гансом Христианом Мортенсеном, получило массовое применение. В этом месте Куршской косы наша Биостанция впервые в орнитологической практике соорудила огромные, так называемые «рыбачинские» ловушки для птиц, которыми можно было поймать до нескольких тысяч птиц даже в один день при массовой миграции.
Вечер памяти Андрея Битова. Музей-дом В.Набокова. 22 декабря 2018. Фото В.Паевского.
Я постараюсь здесь кратко рассказать об этой стороне жизни Андрея Битова, что нашло весомое отражение и в его творчестве.
Куршская коса! Размеренный шум морского прибоя, необъятные пустынные дюны, над которыми пролетают бесчисленные стаи птиц, поющий под ногами чистейший песок, янтарные россыпи на берегу... Все, кто приезжал в те годы на косу, безлюдную по причине пограничного режима, проникался очарованием и огромных песчаных дюн со стороны залива, и бесконечных зарослей низкорослой горной сосны, окаймлённых ежевичными кустами, и беспрерывным пением зябликов и славок...
Андрей Битов впервые появился на нашем полевом стационаре в августе 1969 года. Приехал он вместе со своей второй супругой Ольгой Шамборант, посещавшей нас и ранее, сотрудницей известного московского Института химии природных соединений (ныне Институт биоорганической химии). На нашем стационаре, удалённом на 12 километров от ближайшего посёлка (поэтому в просторечии мы и называли наш стационар «Двенадцатый»), мы жили маленьким сплочённым коллективом, насчитывающим тогда всего четыре человека. Другие сотрудники биостанции жили и работали в главном здании в посёлке Рыбачий, но они иногда появлялись и на стационаре. Битов приезжал к нам на долгие сроки в летние сезоны многих лет, регулярно — до начала 1980-х годов. Впоследствии он также иногда появлялся на Куршской косе, но уже кратковременно. Поселялся Андрей в разных местах нашего пункта, иногда на чердаке, иногда, во время моего отпуска, в моём так называемом «панском» домике («Пан» тогда было
моим прозвищем). Жили мы практически бок о бок, с общей столовой, где вечерние чайные, а иногда и не только чайные, посиделки, обсуждение суеты нашего маленького мирка и мира окружающего с новостями, услышанными из всяких радиоголосов, и при этом — анекдоты и дружеское подшучивание, перемежаемое вдруг выросшей в разговоре очередной научной проблемой — вот обычная картина того времени.
Куршская коса, берег Балтийского моря. Фото В.Паевского.
Рыбачинские ловушки на Куршской косе. Фото В.Паевского.
Занимая разные помещения в наших домиках-лачугах, Андрей Битов творил там ставшие современной классикой романы, включая «Пушкинский дом», и часто осчастливливал нас возможностью читать это в рукописи. Помню, что в беседах с ним я не раз говорил ему о том, что на меня произвели огромное впечатление его ранние рассказы, такие, как «Пенелопа», «Сад», «Дверь», а вот текущая его проза кажет-
ся очень усложнённой и трудной для восприятия. Однако беседовать с Битовым было нелегко, поскольку его философски-образная манера мыслить, подчас парадоксально, иногда с трудом понималась в обычном разговоре. Говорил мне Андрей и о том, что обычная человеческая жизнь протекает внешне спокойно, без всяких эксцессов, и задача прозаика должна состоять в изображении внутренней психологии героев на фоне этой якобы обычной спокойной жизни, а не ставить их в искусственно создаваемые автором внешние критические ситуации.
Наиболее часто Андрей беседовал с Виктором Дольником, нашим ровесником, но уже тогда директором нашей Биостанции (Битов и я родились с разницей в месяц в жестокий 1937 год, а Дольник — годом позднее). Эти беседы, проходившие часто во время неспешных продолжительных прогулок по морскому берегу, касались проблем биологической эволюции и этологии. Андрей позже признался, что беседы с Дольником произвели на него неизгладимое впечатление — открыли ему глаза на природу и человеческое общество с совершенно новой стороны.
Несмотря на то, что мы просили Андрея не писать о нас и нашей жизни (мы были напичканы статьями о нас и наших птичках от многочисленных проезжавших мимо журналистов), он всё же не утерпел и
*
Андрей Битов. Куршская коса. 1971 год. Фото В.Паевского.
написал повесть «Птицы, или новые сведения о человеке». Рукопись вначале была предложена журналу «Аврора», но вследствие вмешательства тогдашнего вездесущего партийного ока в лице ленинградского обкома КПСС печать затормозили (интересно, что же они там крамольного нашли?), и «Птицы» чудом, как писал потом Битов, были опубликованы в книге «Дни человека» в 1976 году, с посвящением — «В.Р.Дольнику». В этой повести Виктор Дольник фигурирует под именем «доктор Д.».
Л.В.Соколов, В.Н.Силецкий, В.Р.Дольник и А.Г.Битов. На крыльце Биостанции. Посёлок Рыбачий, Куршская коса. 1974 год. Из архива автора.
Беседы с Андреем побудили Виктора Дольника написать популярную книгу «Непослушное дитя биосферы (беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей)», выдержавшую семь изданий, завоевавшую популярность и любовь самого широкого круга читателей. Во введении этой книги написано: «Андрею Битову. В память о тех ветреных и ясных днях на безлюдном берегу моря, в течение которых два перипатетика — Стилист и Этолог — разрисовывали схемами песок, а ветер и волны — Редактор и Цензор — тут же поспешно и равнодушно разрушали написанное. Как же поведать людям об этологии и экологии человека как биологического вида? «Ты подымай, не то я подыму»,— повторял ты слова Ахиллеса. Ты поднял в своих «Птицах», а теперь я подымаю в «Непослушном дитя».
Андрей Битов. Куршская коса. 1972 год. Фото В.Паевского.
Вход на чердак, где жил и работал А.Битов. Куршская коса. Фото 1983 года.
Обессмертив наш полевой стационар, Андрей увековечил и мой «панский» домик, где прожил несколько сезонов. Вернувшись однажды из отпуска, я нашёл на столе записку: «Дорогой Пан! Спасибо за приют
(в который раз!). Я здесь наконец дописал «Лес», стихи из которого ты знаешь. Привет от Оли. 22.8. Андрей. P.S. Не подмели из предрассудков. Ты знаешь на своём опыте, что у меня в данном случае могут быть основания: мы — на машине».
Действительно, я хорошо помнил на опыте его опасения. Опыт этот мы приобрели в августе 1969 года, когда вчетвером, Андрей с Ольгой и я с женой Еленой пустились в дальний путь с Двенадцатого в Ленинград, через всю Прибалтику. Водительский стаж у Битова был уже не маленький, и продвигались мы довольно резво, пока не проехали город Шауляй. Моросил мельчайший дождик, видимость оставляла желать лучшего. В один из моментов Андрей пошёл на обгон, и неожиданно перед нами возник стремительно несущийся на нас грузовик. В эту секунду Битов принял, как потом оказалось, единственно правильное решение — он резко кинул машину влево, и мы стали сваливаться под откос. Эти секунды отпечатались в моём мозгу как в замедленной съёмке и запомнились навсегда. После броска наша машина перевернулась и, вновь встав на колёса, упёрлась бампером в небольшое дерево. Андрей, каким-то особенно медленным движением убирая со своего лица осколки ветрового стекла, произнёс, не оборачиваясь: «Живы? Все живы?» И хотя немедленного ответа не последовало, мы ощутили постепенно возвращающуюся радость жизни — все мы были не только живы, но и без видимых ранений.
В те годы, как и всегда, я писал стихи и, не удержавшись, показал кое-что Андрею. Разумеется, получил значительный заряд критики, но к счастью, конструктивной. Сам Андрей Битов писал прекрасные стихи, где в его особенной философской манере отражалась его жизнь, в том числе и протекавшая на Куршской косе. В те годы Андрей очень чутко воспринимал суждения простых читателей о своём творчестве. Я признался ему в том, что его стихи нравятся мне даже больше, чем его ранняя замечательная проза. Как ответ на это, в дарственной надписи на книге «Образ жизни», вышедшей в 1972 году, Битов написал мне: «В оправдание этой прозы скажу, что образ жизни автора ей всё-таки соответствует, а поэзия — всё-таки нет». Тем не менее, после этого Андрей стал дарить мне не только свои книги, но и рукописи своих стихов с дарственными надписями. Одно из них — нижеследующее.
Воспоминание о Рыбачьем
Дорогому Пану - не знаю как - поэзия или проза, но зато Коса, птицы и дружба остаются
И вот отлив... Среди мочалок тины Выклёвываю зёрна янтаря. Вдыхаю тлена запах непротивный И время провожу своё не зря.
Бежав от суеты, системы и обид В сень мне любезную, прекрасного пейзажа В упор не вижу... Мне по силам вид -Бутылки, поплавка, ракушки, пробки, скажем.
Мир за моей спиной, и мир вокруг меня, И я в нём заключён, как следствие в причине, Как выброшенный морем Бытия Тот янтарёк. Как муха в паутине.
Последнее вниманье истребя На гребешке волны, на донышке отлива, Что мне найти ещё внутри себя?.. Остановись! Взгляни на гладь залива!
Там солнце и лазурь! Там парус и крыло! Там не куриный - Бог! Там всё, чем мы не нищи. Здесь лодочный скелет, обглодано весло, Оборванная снасть, бочёночные днища.
Здесь сон обуглился, как яви бахрома. Ночной горшок слепит на солнцепёке, Он бел, как кость, и чист, как смерть сама -В нём ничего ночного и в намёке!
То свет иных богатств, наследственный настой Из Стивенсона или Робинзона. И я нашёл горшок. Он полон пустотой. И я забыл, что это погранзона.
«Стой! Кто идёт?» И ты замрёшь, как штык, Как лист перед травой, стыдясь своей добычи. Ты нарушать законы не привык В одних трусах, средь знаков и отличий.
Они тебя простят, они тебя поймут, Они отпустят, лишь прогонят с пляжа. Лишь посмеются. Даже не пугнут, А ты придёшь домой, и ты на койку ляжешь.
И будешь думать ты о том же, всё о том, Что есть и есть они, повсюду, где нас нету. Что жизнь свою на берегу пустом Нельзя воспринимать за чистую монету...
15 августа 1980
Впоследствии и я стал дарить Битову свои книжки, в том числе и мемуарные, и стихотворные, а получал взамен его книги с дарственными надписями. На мой взгляд, эти надписи могут много сказать о характере Андрея. Приведу здесь самые интересные.
В подаренном номере журнала «Звезда» № 8 за 1976 год, который открывался повестью «Улетающий Монахов», было написано: «Дорогой
Пан! В доме Паевского, что расположен в Восточной Пруссии, неподалёку от местечка Росситен, была написана эта вещь, по крайней мере наполовину. Надеюсь, что хотя бы наполовину она придётся тебе по вкусу. Привет! Андрей. Сент. 76.».
На форзаце книги «Дни человека» Андрей написал: «Пану Паев-скому — полуполяку от полунемца — с естественной точкой встречи именно на Косе. Сердечный привет! Андрей Битов. 29 декабря 76 г. С Новым Годом!».
А на форзаце «Семь путешествий»: «Пану Паевскому — книгу, в которой намешано не меньше кровей, чем в нём, — дружески. Андрей Битов. Сентябрь, 76».
Андрей Битов и Владимир Паевский. Куршская коса. 2008 год. Фото Л.Соколова.
Андрей Битов проложил дорогу на косу и другим известным людям — журналисту Юрию Росту и писателю Юзу Алешковскому (незабвенному автору известной зэковской песни «Товарищ Сталин, вы большой учёный и всех наук вы главный корифей, а я простой советский заключённый, не коммунист и даже не еврей»). В нашей книге посетителей полевого стационара появилась в те годы и такая запись Юрия Роста: «...Вы давно вошли в мою жизнь как литературные герои Андрея и были любимы. Теперь, побывав здесь, я убедился, что хорошие люди и хорошая литература могут соседствовать реально.».
Несмотря на то, что с 1997 года я уже работал не на Биостанции института в Рыбачьем, а в самом Зоологическом институте в Петербурге, мы с Андреем неожиданно встретились вновь на полевом стацио-
наре в августе 2008 года. Он подарил мне книгу «Моление о чаше. Последний Пушкин» и написал: «Пану 12-го — про то, как человеку было никак не лучше, чем нам. 24.08.08. 12-й км. А.Битов».
Ручной ворон на воротах стационара «Фрингилла». 1976 год. Фото М.Шумакова.
Последняя наша встреча при скорбных обстоятельствах произошла в ноябре 2013 года, на похоронах Виктора Дольника. Он прилетел на похороны из Москвы и проникновенно произнёс последние слова прощания, подчеркнув особое влияние молодого тогда Виктора на своё восприятие основных идей эволюции жизни и человека как биологического вида.
В одном из подаренных мне Андреем листов со стихами были части из повести «Лес» (стихи Лёнечки). В двух катренах были такие строки:
Не бойтесь, больше вашего не дам За эту жизнь. Не надо сдачи: что там? Пусть эта мелочь вновь приснится вам К обогащенью... Я - за поворотом.
И слышу плач у гроба своего. Явилась наконец?... - ответ в конверте. Иль не пришла. - «Хоронят-то кого?» -За гробом нищенкой хихикает бессмертье.
