CC BY
576
УДК 159.923 Магомед-Эминов Мадрудин Шамсудинович
заведующий кафедрой экстремальной психологии и психологической помощи Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова
АНАЛИЗ СОВРЕМЕННЫХ МОДЕЛЕЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТРАВМЫ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ КУЛЬТУРНО-ДЕЯ-ТЕЛЬНОСТНОЙ ПАРАДИГМЫ
Аннотация:
В статье раскрываются основные направления изучения психической травмы и посттравматического стресса. Традиционным является преимущественно негативное рассмотрение психической травмы. С позиций культурно-деятельност-ной методологии, рассматривающей стресс и травму как часть более широкого феномена экстремальности в метапсихологическом и онтологическом горизонте, анализируются созданные в зарубежной психологии современные модели психической травмы. Раскрываются преимущества позитивного подхода к психической травме. Представлено развитие авторской модели психической травмы.
Ключевые слова:
культурно-деятельностная методология, посттравматический стресс, смысловая работа личности с травматическим опытом, феномен экстремальности, посттравматический рост.
Magomed-Eminov Madrudin Shamsudinovich
Professor, Head of the Extreme Psychology and Psychological Counseling Subdepartment, Lomonosov Moscow State University
ANALYSIS OF MODERN MODELS OF PSYCHOLOGICAL TRAUMA IN THE CONTEXT OF CULTURAL-ACTIVITY PARADIGM
Summary:
The article reviews the main areas of researches dealing with psychological trauma and post-traumatic stress disorder. Predominantly negative consideration of the psychological trauma is traditional in psychology. Basing upon the cultural-activity methodology that interprets stress and trauma as a part of a wider phenomenon of extremeness in the meta-psychological and ontological paradigm, the author analyzes the modern model of psychological trauma developed by foreign psychologists. The paper reveals benefits of the positive approach to the psychological trauma. Development of the original model of psychological trauma is presented by the author.
Keywords:
cultural-activity methodology, post-traumatic stress disorder, personal rational work with traumatic experience, phenomenon of extremeness, post-traumatic development.
Необходимость дальнейшей разработки общепсихологической концепции экстремальности обусловлена как теоретической потребностью пересмотра научных концепций в психологии под натиском постмодернистских подходов, так и социальным вызовом общества, находящегося в интенсивных преобразованиях, кризисах, катаклизмах, исторических разломах, а также современного человека - в его жизненной драме, схизисе и неизбежных трансформациях. Мы предлагаем общепсихологический подход к экстремальности на основе трансформационной онтологии личности, культурно-деятельностной парадигмы бытия личности [1; 2; 3; 4; 5; 6; 7], где экстремальность рассматривается: 1) с темпоральной точки зрения проблематичности самого существования личности - человека конечного, временного; 2) как неповседневный, предельный феномен бытия личности, конституирующийся в горизонте перехода бытия и небытия.
Травматический невроз (или психическая травма), пройдя бурный период становления и интенсивных дискуссий в научно-медицинских кругах в XIX - начале ХХ вв., в 30-40 гг. ХХ в. и после периода тишины появился в виде посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) [8; 9]. Термин ПТСР и феноменологию, стоящую за ним, можно трактовать или как патологическое состояние, то есть медицинский диагноз, или как нормальную реакцию человека на экстремальную ситуацию. В начале 1990-х гг. мы выдвинули смысловую концепцию травмы, в которой травма трактовалась как работа личности над овладением своим экстремальным опытом, а душевные и физические страдания «уцелевшего» понимались как детерминированные не патологическими механизмами, а аномальной трансформацией личности, то есть функционированием нормальных механизмов в экстремальном режиме [10; 11; 12; 13]. Однако до сих пор в психологии продолжают господствовать модели психологической травмы и ПТСР, ориентированные на объяснение негативных аспектов и игнорирующие позитивные трансформации, а отечественные исследователи поддерживают подобную избирательность и односторонность [14; 15; 16; 17; 18]. В число таких теорий входят: понятие эмоционального процесса, предложенное С. Рахманом [19; 20]; подход психодинамического информационного процесса М. Хоровитца [21; 22]; социально-
когнитивный подход Р. Янофф-Бульман [23; 24]; когнитивный синтез, предложенный М. Креме-ром, П. Бурджесом и П. Патиссоном [25]; психосоциальный подход [26]; ассоциативная модель Э. Фоа с соавторами [27; 28]; подходы К. Брюина, Н. Бергеса, Э. Холмс с соавторами [29; 30] и Т. Далглейша [31; 32]. Проанализируем подробнее их содержание.
Модель эмоционального процесса. Понятие эмоционального процесса в отличие от поведенческой точки зрения дает теоретические основания для формулировки концепции психологических реакций человека после травмы и стресса [33]. В попытке связать воедино такие различные феномены, как реакции на дистрессовые события, ночные кошмары, анормальное горе и обсессивные реакции, Рахман предположил, что завершение эмоционального процесса происходит таким образом, что напоминание о травме уже не вызывает столь интенсивной эмоциональной реакции. Несмотря на то что Рахман не говорил непосредственно о ПТСР, он показал прямые или косвенные критерии негативного эмоционального процесса, которые в основном совпадают с диагностическими критериями посттравматического стресса. Когда человек может контролировать происходящие вокруг него события и не избегает ситуаций, которые напоминают ему о травматическом опыте, он таким образом способствует развитию позитивного эмоционального процесса. Но, избегая дистрессовой ситуации и разговоров о ней, чувствуя свою невозможность контролировать ситуацию, человек тормозит позитивное течение эмоционального процесса. Симптомы ПТСР тогда можно обозначить в данных терминах неполным эмоциональным процессом. Эта теория может оценить способность возвращения человека к состоянию до травмы и имеет следствия: 1) автор связывает ранее не связанные феномены; 2) указывает на то, что люди после травмы направлены на получение новой интенсивной эмоциональной информации; 3) особенности личности, деятельности, самих событий и эмоционального состояния способствуют или тормозят эмоциональный процесс.
Модель информационного процесса. М. Хоровитц предлагает модель информационного психодинамического процесса [34], основываясь на гипотезе, что каждый человек имеет внутреннюю схему или модель, как мира, так и самого себя; с ее помощью он объясняет себе информацию, идущую от мира. Хоровитц предполагает также, что у каждого есть внутренняя направленность на создание моделей, которые связаны с актуальной информацией (он обозначил ее «тенденцией к завершению»). В травматическом событии происходит столкновение человека с состояниями, выходящими за пределы его схем, провоцирующими, в свою очередь, реакцию стресса, требующую переоценки имеющихся у него представлений. В памяти в это время вновь и вновь всплывают события травмы, вызывающие эмоциональный дистресс. Для предотвращения эмоционального истощения человек использует механизм подавления для облегчения своего состояния и контроля текущей информации.
Симптомы травматического стресса являются следствием противоположно направленных действий системы контроля, регулирующих поток информации. Хоровитц постулирует два вида симптомов: вторжения и избегания. Если подавление ослаблено, возникают ночные кошмары и вспышки воспоминаний («флэшбэк»). Если же система подавления достаточно действенна, чтобы осуществлять контроль над функцией памяти, проявляется тенденция избегания. Процессы вторжения и избегания обычно находятся в балансе между собой и не мешают адаптации. Эти колебания происходят, пока не достигают относительного равновесия. Модель информационного процесса делает акцент на ведущей роли памяти в течение ПТСР. Активная память способствует вторжению в сознание флэшбэков, ночных кошмаров и навязчивых мыслей, а так как человек старается найти объяснение новой информации с помощью уже существующих у него моделей себя и мира, то тенденция подавления становится ведущим процессом. То есть посттравматические стрессовые реакции являются признаками «неполного процесса» и связаны с необходимостью абсорбции и интеграции информации о травматическом событии, что согласуется с теорией эмоционального процесса Рахмана.
Социально-когнитивная теория. Янофф-Бульман в своей теории акцент делает на когнитивных схемах [35; 36], дополняя тем самым модель М. Хоровитца. Данная модель имеет в своем основании следующие предположения: во-первых, у переживших травматические ситуации имеется некий общий опыт; во-вторых, «виктимизация» и, как следствие, травматический стресс связаны с разрушением базисных представлений человека о себе и о мире. Совладание приводит человека в соприкосновение с разрушенными представлениями и влечет к перестройке концептуальной системы для лучшего функционирования; в-третьих, имеет место когнитивный процессинг и размышления, в связи с тем что человек старается пережить травму и перестроить свое мировоззрение. В данной теории разделяются автоматические процессы и произвольные
усилия по перестройке представлений о мире и показывается, что пережившие травму ориентированы на поиск смысла и на более осмысленную жизнь в целом. В модели Янофф-Бульман тенденции подавления связываются с важной идеей понимания и поиска смысла их опыта.
Модель когнитивного процесса. В модели, созданной Кремером и соавторами [37], сделано предположение о том, что для эффективной реадаптации после травмы активируется сеть страха в виде «завершения сетевого процесса» - механизм, сходный с тенденцией подавления Хоровитца. В данной модели особое значение имеет начальный период вторжения (в связи с активацией сети страха), для совладания с ним человек использует избегательные и иные защитные стратегии. Авторы данного подхода полагают, что интенсивность первоначальных симптомов вторжения коррелирует с выраженностью текущего «завершения сетевого процесса»: высокий уровень первоначального вторжения может прогнозировать эффективное выздоровление, а низкий уровень вторжения - скорее хронические симптомы и неудачный исход. Авторы модели показали, что избегание следует за вторжением и избегание есть стратегия совладания с дискомфортом от вторжения непрошенных воспоминаний. Несмотря на то что избегание способно редуцировать дистресс, эта тенденция в то же время препятствует активации сети страха и завершению сетевого процесса.
Психосоциальные перспективы. Посредством расширения когнитивных теорий, благодаря включению психосоциальных факторов, Джозефом с коллегами [38] был сделан акцент на роли личности и индивидуальных различиях в детерминации ПТСР. Индивидуальные различия в посттравматических стрессовых реакциях были отнесены на счет действия комплекса факторов: личности, социальной поддержки и когнитивной оценки. Личностные факторы, традиционно изучавшиеся в хорошо известных подходах, не имевших отношения к представлениям о травме, таких как нейротизм, социальная поддержка, в посттравматическом стрессе полагались важными факторами уязвимости, с одной стороны, и защиты, с другой.
Ассоциативные сетевые модели Э. Фоа и соавторов. Эмоциональный процесс при травматическом стрессе трактовался в ранней версии сетевой модели в контексте психотерапии тревожных расстройств [39; 40]. Э. Фоа и М. Козак задались вопросом: редуцирует ли реакции страха терапия тревожных расстройств, если да, то насколько. Было сделано предположение, что в долгосрочной памяти существует ассоциативная сеть, она состоит из трех элементов: стимулирующей информации об угрожающем объекте; информации о когнитивных, поведенческих и физиологических реакциях на угрожающий объект; информации, связывающей стимулы и реакции. Они полагали, что при тревожных расстройствах ассоциативная сеть является патологичной и действует как «программа страха», активируется и порождает реакцию страха при столкновении хотя бы с одним сетевым элементом (это и есть «сетевая программа страха»). Фоа и Козак показали, что изменение «сетевой программы страха» предполагает активацию провоцирующей страх сети и интеграцию новых, конфронтирующих со страхом элементов для изменения базисной структуры страха, а также что неэффективное восстановление после травмы, то есть активация «сетевой программы страха» - чрезмерно длительная продолжительность воздействия стресса, недостаток информации, несовместимой со страхом и высокий уровень избегания у клиента - ведут к неуспеху в терапии. Причинами такой реакции могут выступать: 1) гипервозбуждение, при котором механизмы изменения сетевой программы страха не действуют; 2) устойчивость ошибок оценивания и интерпретации в результате корректирующей информации продолжают быть устойчивыми; 3) избегание трактуется в качестве барьера для успешного течения эмоционального процесса, а «сверх-избегание» и «упорная защита от травмы» слабо активируют «сетевую программу страха».
Авторы, таким образом, создали модель ПТСР, включающую «сетевую программу страха» и анализ эмоциональной переработки связанной с травмой информации [41]. «Сетевая программа страха» как бы «записывает» травму в человеческой памяти. Сетевая теория также ставит вопрос об индивидуальных различиях в посттравматических реакциях. К ним авторы, вероятно, относят, психиатрическую дотравматическую историю человека, ранние детские травмы и интенсивность травматического воздействия, которые активируют сетевую программу страха. Вместе с тем механизмы действия этих факторов, несмотря на указания на «ошибки интерпретации», недостаточно ясны [42].
Кроме сетевой модели травматического стресса авторы предложили механизм «длительного воздействия в ходе терапии» в качестве объяснения фиксации травмы в памяти и чередовали его применение с сетевыми объяснениями [43]. Позднее предложили расширенную модель, включив в нее механизм «схематической репрезентации». Ассоциативная сетевая модель описывает множество факторов феноменального проявления травматического стресса, препятствующих успешной травмотерапии, в том числе гнев, раздражение, эмоциональное оцепенение,
тормозящее эффективную эмоциональную проработку и активацию сети страха; эмоции, связанные с травмой, которые поддерживают страх потери контроля.
Обобщая сказанное выше, отметим, что сетевые модели, ставя в фокус рассмотрения связи репрезентаций, не объясняют механизмы работы с содержанием репрезентаций. Неочевидны изменения когнитивных процессов в рамках теории. Вопросы трансформаций когнитивных механизмов, претравматических факторов, процессов генерирования эмоций как следствий травмы не игнорируются исследователями, но компоненты репрезентаций остаются недостаточно разработанными. Отметим, что в нашей модели [44] проблеме гнева, раздражения, агрессии придается большое значение и, соответственно, рассматривается модуль контроля и самоконтроля, а также аффективно-агрессивный синдром у уцелевшего. Что касается психологического оцепенения, в нашей модели используется термин «анапсиоз», мы различаем разные типы анапсиотической реакции, выдвигаем принцип градуального переживания при травмотерапии, для того чтобы клиент перерабатывал опыт, с которым он может совладать.
Теория двойной репрезентации. Брюэн предлагает теории двойной репрезентации для объяснения механизмов ПТСР [45], выделяя типы репрезентаций: первый отражает сознательное переживание человеком травматической ситуации - «вербально доступные воспоминания»; второй - «ситуационно доступные воспоминания». При действии первого типа репрезентаций возможно сознательно восстановить в памяти событие и последовательно его обработать. Второй тип репрезентации предполагает, что воспоминания становятся доступными только при появлении стимула, соответствующего пережитой травматической ситуации. Оба вида воспоминаний фокусируются скорее на самой травматической ситуации, чем на образе себя и других, образе мира. Брюэн полагает, что оба типа репрезентаций должны быть успешными, чтобы произошло освобождение от ПТСР. Человек, сознательно сопоставляя вербально доступную информацию о травме с имеющимися у него моделями мира, активирует, скорее автоматически, ситуационно доступную информацию, связанную с травмой. Брюэн с соавторами также предлагает объяснение индивидуальных различий в травматической реакции в контексте успешной эмоциональной переработки вербально и ситуационно доступных воспоминаний о травме, указывая на расхождение между информацией, связанной с травмой, и имеющимися у него представлениями, ведущее к хроническому процессу эмоциональной переработки. Эмоциональный процесс может преждевременно затормаживаться из-за чрезмерных усилий, которые прилагает человек для избегания связанной с травмой информации, сохраненной как в вербально, так и в ситуационно доступных воспоминаниях. Благодаря формулировке двух типов внутренней репрезентации, теория двойной репрезентации имеет объяснительную ценность вследствие наличия идеи взаимодействия между двумя формами репрезентации.
Модель схематических, пропозициональных, аналогичных и ассоциативных репрезентаций (БРААКБ) Далглейша [46; 47]. Модель формулировалась первоначально как модель нормального, ежедневного эмоционального опыта, приложимая в том числе и к объяснению посттравматических стрессовых реакций. Она включает четыре формата, или уровня: 1) схематические репрезентации (напоминающие положения теории схем); 2) пропозициональные репрезентации (референтные значения в вербальной форме), ассоциирующиеся с вербально доступными воспоминаниями в теории двойной репрезентации; 3) репрезентационная система репрезентаций, хранящая информацию в визуальной, слуховой, обонятельной, вкусовой, проприоцеп-тивной форме «образов»; 4) ассоциативные репрезентации, сходные с сетями страха. Схематические, пропозициональные, ассоциативные и аналогические системы составляют пространство памяти, в ней осуществляется «манипуляция» активной информацией. На пропозициональном и аналогическом уровнях процесс является манипуляцией информацией в мысленной и образной форме. Выше находится схематический уровень, где происходит интеграция поступающей с нижних уровней информации, что создает целостную схему опыта.
Модель БРААРБ предлагает два способа генерации эмоций: 1) оценочный, при котором события и интерпретации этих событий оцениваются на схематическом уровне в соответствии с целями, которые имеются у человека; 2) автоматический - действующий посредством ассоциативных репрезентаций (в нем обнаруживается сходство с моделью сетей страха Фоа и соавторов). Индивидуальные различия в форме генерации эмоций базируются на двух критериях: организации и содержания схем; природе принципа системной организации. Несмотря на учет различных теоретических представлений: сетевой организации, схематизации, пропозиционально-сти, роли эмоций в данной модели, в ней прослеживается оперирование в основном двумя феноменами - угрозой и несовместимостью информации.
Позитивные последствия травмы - посттравматический рост. Психическая травма, несмотря на распространенные узко клинические, медицинские трактовки, наиболее популярные
в современной литературе по травме, является не только источником травматических симптомов, но и обусловливает рост и развитие личности. В этой ситуации проявляется не только человеческое страдание, дезадаптация, деградация, но и героизм, просветление и утверждение человеческого в человеке. Наша модель с конца 80-х гг. первоначально формулировалась как смысловая модель экстремального функционирования личности, порождающего как позитивную, так и негативную психологическую трансформацию человека [48; 49; 50]. Зарубежные психологи лишь в последние годы стали обращать внимание на позитивные факторы функционирования человека и разрабатывать психотерапию в рамках новой позитивной психологии [51; 52]. Идеи положительных психологических изменений в человеке в результате травматических, стрессовых событий можно обнаружить в различных религиозных воззрениях: буддистских, христианских, индуистских, исламских и иудаистских. Однако и в философии, и в психологии, в том числе и в гуманистической и экзистенциальной традиции, длительное время не было осознано, что позитивные изменения могут возникнуть в результате страданий. И лишь недавно тема роста после травмы через страдание стала вызывать интерес у исследователей [53].
Для формулировки теории роста личности после травматического события выдвинем ряд положений. Необходимо иметь аппарат, «ухватывающий» феномены роста личности после трансординарного опыта. Рост личности включает позитивные изменения в смысловом отношении человека к жизни, в отношении к жизненным событиям, в отношении к другим, наконец, в самоотношении личности. Теория должна объяснять совокупность изменений в осмыслении себя, других и окружающего мира. Для этого мы постулируем три модуса, или жизненных позиции: жизнепадение, жизневосстановление и жизневосхождение.
Теория должна быть также способной объяснить индивидуальные различия в посттравматическом росте, почему в одних случаях у людей возникает посттравматический стресс, а у других - посттравматический рост. У некоторых наблюдается «вырастание» после несчастья, у других - не наблюдается заметных изменений, в третьем случае имеются негативные изменения. Так, трансформативная теория должна быть способна объяснить, почему у некоторых людей проявляются негативные изменения, а на других это же событие влияет позитивно, и почему у каких-то людей наблюдаются как позитивные, так и негативные изменения. Теория должна быть дееспособной согласовать повседневное поведение человека в повседневной ситуации с его поступками в не повседневной ситуации в связи с радикальным расхождением между ними. Для того чтобы травматический опыт пошел по конструктивному пути, требуется совместная, диалогическая, синергическая работа личности [54]. Смысл, определяемый персонально как личностный смысл, проявляется в межчеловеческом, интерперсональном бытии, получая свое интерперсональное определение из сферы соотнесения «смысла-для-меня» и «смысла-для-другого». Поэтому необходим смысловой диалог, возможный только в смысловой работе личностей, и он состоит в производственной работе - производстве не только объекта, но и самого субъекта.
Разрабатывая деятельностно-смысловой подход к психологической травме [55; 56; 57; 58], мы основываемся на том, что личность рассматривается в более широком контексте экстремальной ситуации. Экстремальная ситуация рассматривается как ситуация, в которой личность открывается в полной позитивной конкретности - перекреста бытия-небытия, жизни и смерти, то есть полноты выражения человека в бытии в смысловом отношении к способу бытия. Экстремальная ситуация интерпретируется как экстремальный модус бытия личности, трансформация которого и порождает различные трансформативные феномены личности, опосредствованные работой самой личности. Эти трансформационные феномены не ограничиваются аномалиями, аномиями, то есть осуществлением неповседневного, необыденного, непривычного - экстремальная трансформация личности рассматривается с точки зрения триады «страдание - стойкость - рост». Переживая страдание, занимаясь овладением изменившегося бытия, человек трансформирует себя и свой мир, в собственном трансформирующемся бытии в мире относится к собственной работе личности с той или иной смысловой позиции, осуществляя поступок, изменяя себя (другого) в дискурсе, наррации. Он реконструирует и конституирует свою идентичность в душевно-духовной работе и помогает другим реконструировать себя и свою жизнь.
Ссылки:
1. Асмолов А.Г. Психология личности: культурно-историческое понимание развития человека. М., 2007. 526 с.
2. Братусь Б.С. Леонтьевские основания смысловых концепций личности // Психологическая теория деятельности: вчера, сегодня, завтра. М., 2006. С. 117-133.
3. Выготский Л.С. История развития высших психических функций. Собр. соч. М., 1983. Т. 3. С. 5-328.
4. Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения : в 2 т. М., 1983. Т. 1. 392 с. ; Т. 2. 320 с.
5. Магомед-Эминов М.Ш. Позитивная психология человека : в 2 т. М., 2007.
6. Магомед-Эминов М.Ш. Психика как работа // Вестник МГУ. Серия 14. Психология. 2011. № 4. С. 92-108.
7. Рубинштейн С.Л. Человек и мир // Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб., 2003. С. 282-426.
8. Магомед-Эминов М.Ш. Трансформация личности. М., 1998. 496 с.
9. Магомед-Эминов М.Ш. Экстремальная психология. М., 2006. Т. 2. 576 с.
10. Магомед-Эминов М.Ш. Позитивная психология человека.
11. Магомед-Эминов М.Ш. Психика как работа.
12. Магомед-Эминов М.Ш. Трансформация личности.
13. Магомед-Эминов М.Ш. Экстремальная психология.
14. Кекелидзе З.И. Принципы оказания психолого-психиатрической помощи при чрезвычайных ситуациях // Психиатрия и психофармакотерапия. 2001. Т. 3. № 4. С. 123-125.
15. Марищук В.Л., Евдокимов В.И. Поведение и саморегуляция человека в условиях стресса. СПб., 2001. 260 с.
16. Решетников М.М. Психическая травма. СПб., 2006. 336 с.
17. Стрельников А.А. Патогенез посттравматических стрессовых расстройств у ветеранов локальных военных конфликтов : автореф. дис. ... д-ра мед. наук. СПб.,1998. 48 с.
18. Тарабрина Н.В. Основные итоги и перспективные направления исследований посттравматического стресса // Психологический журнал. 2003. № 4. С. 5-18.
19. Rachman S., Whittal M. Fast, slow and sudden reductions in fear // Behaviour Research and Therapy. 1989. Vol. 27 (6). P. 613-620.
20. Rachman S., Anxiety. 3rd ed. London, 2013. 231 p.
21. Horowitz M.J. Stress response syndromes. 2-nd ed. New York, 1986. 358 p.
22. Horowitz M.J. Person schemas and maladaptive interpersonal patterns. Chicago, 1991. P. 13-31.
23. Janoff-Bulman R., Yopik D.J. Random Outcomes and Valued Commitments: Existential Dilemmas and the Paradox of Meaning // Greenberg J., Koole S.L., Pyszczynski N. Handbook of Experimental Existential Psychology. New York, 2004.
24. Janoff-Bulman R. Shattered Assumptions. 2002. 272 р.
25. Creamer M., Burgess P., Pattison P. Reaction to trauma: a cognitive processing model // Journal of Abnormal Psychology. 1992. Vol. 101. P. 452-459.
26. Joseph S.A., Willims R., Yule W. Changes: outlook following disaster: the preliminary development of a measure to asses positive and negative responses // Traum J. Stress. 1993 № 2. Vol. 6. P. 271-279.
27. Foa E.B., Kozak M.J. Emotional Processing of Fear: Exposure to corrective information // Psychological Bull. 1986. Vol. 99. P. 20-35.
28. Foa E.B., Keane T.M., Friedman M.J. Effective Treatments for PTSD : Practice Guidelines from International Society for traumatic stress studies. 2-nd ed. New York, 2009. 643 p.
29. Brewin C.R., Holmes E.A. Psychological theories of posttraumatic stress disorder // Clinical Psychological Review. 2003. Vol. 23. Р. 1041-1065.
30. Brewin C.R., Dalgleish T., Joseph S.A. Dual representation theory of posttraumatic stress disorder // Psychological Review. 1996. Vol. 103. Р. 670-686.
31. Dalgleish T. Cognitive Approaches to Posttraumatic Stress Disorder. The Evolution of Multirepresentational Theoretizing // Psychological Bull. 2004. Vol. 130. № 2. P. 228-260.
32. Dalgleish T. Cognitive Theories of PTSD // Yule W. Posttraumatic Stress Disorder: Concept and therapy. Chichester, 1999. P. 193-220.
33. Rachman S., Whittal M. Op. cit.
34. Horowitz M.J. Stress response syndromes.
35. Janoff-Bulman R., Yopik D.J. Op. cit.
36. Janoff-Bulman R. Op. cit.
37. Creamer M., Burgess P., Pattison P. Op. cit.
38. Joseph S.A., Willims R., Yule W. Op. cit.
39. Foa E.B., Keane T.M., Friedman M.J. Op. cit.
40. Foa E.B., Kozak M.J. Op. cit.
41. Rachman S., Whittal M. Op. cit.
42. Foa E.B., Kozak M.J. Op. cit.
43. Foa E.B., Keane T.M., Friedman M.J. Op. cit.
44. Магомед-Эминов М.Ш. Позитивная психология человека.
45. Brewin C.R., Dalglaish T., Joseph S.A. Op. cit.
46. Dalglaish T. Op. cit.
47. Братусь Б.С. Указ. соч.
48. Магомед-Эминов М.Ш. Позитивная психология человека.
49. Магомед-Эминов М.Ш. Психика как работа.
50. Магомед-Эминов М.Ш. Трансформация личности.
51. Селигман М. Новая позитивная психология / пер. с англ. М., 2006. 368 с.
52. Seligman M., Csikszentmihalyi M. Positive Psychology: An Introduction // American Psychologist. 2000. Vol. 1 (55). P. 5-14.
53. Tedeschi R.G., Calhoun L.G. Posttraumatic growth: Conceptual foundation and evidence // Psychological Inquiry. 2004. Vol. 15 (1). P. 1-18.
54. Магомед-Эминов М.Ш. Позитивная психология человека.
55. Там же.
56. Магомед-Эминов М.Ш. Психика как работа.
57. Магомед-Эминов М.Ш. Трансформация личности.
58. Магомед-Эминов М.Ш. Экстремальная психология.
