CC BY
37
УДК 821.133.1:635.9
Горбовская Светлана Глебовна
кандидат филологических наук, доцент
vard 05@mail.ru
Svetlana G. Gorbovskaya
Candidate of Philology, associate professor
vard_05@mail .ru
АНАЛИЗ ФЛОРООБРАЗА «СОСНА» ИЗ СТИХОТВОРЕНИЯ
Т. ГОТЬЕ «СОСНА ЛАНД»
THE ANALISIS OF FLORAIMAGE «PINE» FROM T.
GAUTIER'S POEM «LE PIN DES LANDES»
Аннотация. В статье затрагивается вопрос о становлении поэзии «искусства для искусства» на примере творчества Теофиля Готъе. Главным объектом исследования становится фитоним сосна из стихотворения «Сосна Ланд». Данное художественное иносказание отражают основные идеи Готъе: изображение красоты ради красоты, концентрация внимания на природе в экфрасисе, десакрализация природы, задача поэта в рамках эстетики «Современного Парнаса» и т.д.
Ключевые слова: флорообраз, Теофилъ Готъе, Современный Парнас, экфрасис, природа, искусство для искусства
Annotation. The question on poetry formation «arts for art» on an example of creativity of Théophile Gautier is mentioned in the article. The pine from the poem «Le pin des landes» becomes the main object of the analysis. This art allegory is reflected by the main ideas of Gauthier: the image of beauty for the sake of beauty, concentration of attention to nature in an ekphrasis, desacralization of the nature, task of the poet within an esthetics of «Parnassianism».
Keywords: flower poetics, Théophile Gautier, Parnassianism, ekphrasis, nature, arts for art.
Одним из самых ярких стихотворений сборника «Испания» («España», 1845) Теофиля Готье, с точки зрения флорообразности, стала «Сосна Ланд» («Le pin des landes», 1840) [1, p. 323]. В стихотворении переплетаются сразу несколько концептуально важных моментов: художественно-изобразительная манера демонстрации пейзажа, тема растительной метаморфозы, которая развивалась до этого у Готье в сборнике «Комедия смерти» («La Comédie de la Mort», 1838) в стихотворениях «Видение розы» («Le Spectre de la Rose») и «Цветочный горшок» («Le Pot de fleurs»), наконец, мысли Готье о предназначении поэта с точки зрения «чистого искусства». Равно как и в стихотворении «Пейзаж» из сборника «Первые стихи» («Premières Poésies», 1830-1832), где природа застыла, превратившись в живописное полотно, Готье в «Сосне Ланд» создает картину, нарисованную художником: сосна, равнина,
фигура человека, добывающего смолу из ствола дерева. Но здесь он не просто изображает пейзаж, передающий особенности природы близ Бордо и Пиренеев, с эпизодом, характерным для местной индустрии добычи смолы, здесь, по существу, представлена ограниченная подрамником живописная аллегория, говорящая о предназначении поэта.
Дендрологический выбор иносказания (сосна) отсылает, прежде всего, к творчеству Гюго, в котором большое дерево (дуб, орех) было метафорой, подразумевающей титана, в том числе великого поэта. В некоторых моментах сюжета «Сосны Ланд» можно уловить схожесть с сюжетом «Анчара» Пушкина, написанного в 1828 г. (образ «человека-стяжателя» («avare bourreau de la création») [1, p. 323], добывающего бальзам, отдаленно напоминает раба, пришедшего за ядом, или хозяина, пославшего раба к анчару у Пушкина). Первый перевод на французский «Анчара» был выполнен П. Мериме в 1850-х гг., но Готье мог быть знаком с этим произведением через более ранние немецкие переводы. Допустимо предположить, что «Сосна Ланд» (дерево, дающее человечеству лекарство) является антиподом «Анчару» («дереву яда»). Схожесть композиций этих двух ярких произведений заслуживает отдельного изучения.
Р. Винье [2, p. 55-57], а также некоторые другие исследователи [3,4,5,6], предполагают, что образ «сосны со шрамом на боку» («le pin avec sa plaie au flanc») [1, p. 323] у Готье является продолжением темы поэта-пророка, поэта-мученика, начатой А. де Виньи в «Моисее» («Moïse», 1822); и получивший своеобразное продолжение у А. де Мюссе в «Майской ночи» («La Nuit de mai», 1835) в эпизоде с пеликаном, кормящим птенцов кровью своего сердца; а также у В. Гюго в «Миссии поэта» («Fonction du poète», 1839). В этом ряду можно вспомнить и пушкинского «Пророка». Но допустимо ли такое сопоставление? У Виньи, Гюго, Пушкина в «Пророке» поэт-пророк, пусть обессиленный или раненный, но идущий вперед; картина пустыни у них не замкнутая сама в себе, а бесконечная, подвижная. Сосна у Готье растет вверх, метафорически навевая идею духовного роста, замкнувшегося самого в себе диалога с Богом. Сосна застыла посреди пустыни и на этом вербальном полотне навечно. Если сосредоточиться на ране в стволе сосны (которая может ассоциироваться с раной на теле Христа), на сопоставлении песков Ланд с Сахарой («Vrai Sahara français») [1, p. 323], на готовность сосны умереть от своих ран как солдат, отдавая лечебный бальзам людям, то формальная параллель, прежде всего с образом Иисуса, в «Сосне Ланд» прослеживается. Но параллель эта — лишь внешняя, намекающая на классический сюжет романтической поэзии первой волны. Форма сосны напоминает крест: это длинный ствол и словно распятые, раскинутые в разные стороны ветви. Иглы на вершине сосны — терновый венец. Сосна — это слившиеся, сросшиеся воедино Иисус и его крест, что в стихотворении Готье отвечает культовому стереотипу - католическому распятию.
Свое отношение к религии Готье высказал за несколько лет до появления «Сосны Ланд» - в «Предисловии» к роману «Мадемуазель де Мопен» (18341836). Он писал тогда о новой «моде» на христианство и праведность, о
театральности веры, о показном вывешивании распятия над кроватью, о «раскладывании» на всеобщее обозрение Библии на каминных полках в гостиных: «Сейчас модно быть целомудренным и христианским, но это только внешне; мы разыгрываем из себя святого Иеронима, как когда-то играли в Дон Жуана; мы бледны и измождены от самобичевания, мы стрижем волосы под святых апостолов, ходим со скрещенными руками и глазами, опущенными к земле; мы держим на камине раскрытую Библию, распятие и освещенный самшит над изголовьем наших кроватей» (Пер. С.Г. Горбовской). («Mais c'est la mode maintenant d'être vertueux et chrétien, c'est une tournure qu'on se donne ; on se pose en saint Jérôme, comme autrefois en don Juan;l'on est pâle et macéré, l'on porte les cheveux à l'apôtre, l'on marche les mains jointes et les yeux fichés en terre ; on prend un petit air confit en perfection ; on a une Bible ouverte sur sa cheminée, un crucifix et du buis bénit à son lit») [7, p. 3].
Иисус и христианские святые, в его понимании, стали частью моды или частью модного искусства: евангелической живописи и поэзии. Образ Иисуса из глубин истиной веры, из иконографического творчества перенесся в область светской живописи, в область поэзии, прозы, театра. Иисус рассматривается Готье как феномен культуры, как персонаж Библии, романов, стихов, скульптур или живописных полотен. Для Готье он прежде всего культурное наследие, в отличие от «подвижного», «живого» пророка ранних романтиков, для которых Моисей, Исайя или Иисус, идущий по пустыне, — носители веры, символы живой религии.
В «Сосне Ланд» воплощена идея поэта, но не пророка. Это программное стихотворение, отражающее концепцию Готье о предназначении поэта «объективного искусства». Сосна в нем подобна крестьянину, обрабатывающему «поле», изображенному на обложке первого сборника «Современный Парнас» (1866), он «трудится» для человека, не задумываясь над жертвенностью своего предназначения, над неизбежностью своей гибели. Не будь раны на стволе сосны, она была бы обыкновенным деревом, как тысячи других, но только «золотые слезы ее души», которые она проливает, уподобляет ее поэту и делают ее бесценной. Так и поэт: должен трудиться и до последней капли выплескивать свои чувства на бумагу. Философские же, религиозные глубины хорошо знакомого мотива о поэте-пророке для поэта «чистого искусства» остаются за чертой его устремлений.
Если искать параллели в литературе, то «Сосна Ланд» перекликается, прежде всего, со стихотворением А. де Мюссе «Экспромт в ответ на вопрос: ''Что такое поэзия?''« («Impromptu En réponse à la question : Qu'est-ce que la Poésie?», 1839), а также со знаменитым «Альбатросом» («Albatros», 1842) Ш. Бодлера. Речь в этих стихотворениях идет о предназначении поэта не как рупора эпохи, а как забывающего обо всем самоотверженного волшебника, певца, способного из собственных снов и грез создавать удивительный мир «жемчужных» или «золотых слез» («divines larmes d'or») [1, p. 323], волшебный «бальзам» поэзии.
Литература:
1. Gautier Th. Espana//Poésies complètes, Vol. 2. П.: Шарпантъе, 1845.
2. Vignest Р. Теофиль Готье Le Pin des Landes. Commentaire// Ассоциация desprofesseurs de lettres. Бюллетень №115. Париж, 2005.
3. Senneville г. Теофиль Готье, P.: Fayard, octobre 2004 года. 482 с.
__r
4. Guégan С. Теофиль Готье, П. В.: Editions Gallimard, 2011. 676 стр.
5. Senninger C.-М. Теофиль Готье. Une vie une oeuvre. П.: SEDES, 1994. 586 стр.
6. Ubersfeld А. Теофиль Готье. П.: Фондовый 1992 Года. 477 стр.
7. Gautier Th. Mademoiselle de Maupin. П.: Шарпантье,1880. Literature:
1. Gautier Th. Espana //Poésies complètes, Vol. 2. P.: Charpentier, 1845.
2. Vignest R. Théophile Gauthier, Le Pin des Landes. Commentaire// Association desprofesseurs de lettres. Bulletin №115. Paris, 2005.
3. Senneville G. Théophile Gautier, P.: Fayard, octobre 2004. 482p.
r
4. Guégan S. Théophile Gautier, P.: Editions Gallimard, 2011. 676p.
5. Senninger C.-M. Théophile Gautier. Une vie, une œuvre. P.: SEDES, 1994.
586 p.
6. Ubersfeld A. Théophile Gautier. P.: Stock 1992. 477p.
7. Gautier Th. Mademoiselle de Maupin. P.: Charpentier, 1880.
