CC BY
16№ 3 (28), 2008 "Культурная жизнь Юга России"
слушивание, перехват сообщений; handshake и handshaking - «рукопожатие», обмен квитированием, подтверждением связи.
Лингвисты констатируют «синтаксическую синонимию», т. е. слово - словосочетание, словосочетание - словосочетание (7). Как показал материал исследования, в сфере терминологической лексики предметной области «Защита информации» также имеют место синтаксические синонимы:
1) слово - словосочетание: hotfix = patch - program patch = bug patch заплата; cryptor = scrambler - cryptography coder (устройство шифрования, шифратор);
2) словосочетание - словосочетание: back door - trap door (= trapdoor = trap-door) (лазейка).
В анализируемой терминологии предметной области «Защита информации» выявлены следующие эллиптические образования, полученные опущением одного из слов исходного словосочетания: worm program -> worm - червь, самораспространяющаяся программа, вирусная программа самотиражирования; asynchronous data transmission -> asynchronous transmission - асинхронная передача (данных); boot sector virus -> boot virus - загрузочный вирус; message-type identifier -> message identifier - определитель типа сообщения.
Примером сокращения средствами словообразования являются словосочетания, в которых компрессия произошла за счет композиции слов: trap и door -> trapdoor - лазейка; plain и text -> plaintext - незашифрованный текст, открытый
текст; clear и text -> cleartext - читаемый (открытый, незашифрованный) текст; cipher и text -> ciphertext - шифротекст, зашифрованный текст, шифрограмма, криптограмма.
Таким образом, синонимия широко распространена в терминосфере предметной области «Защита информации». В указанном терми-нопространстве присутствуют полные и краткие термины-синонимы, отдельные термины и терми-носочетания, исконные и заимствованные термины, полные и частичные синонимы.
Литература
1. Сусов И. П. Введение в языкознание: учеб. М., 2007. С. 127.
2. Левандровская Н. В. Глагольная синонимия в терминологии военной авиации (на материале английского и русского языков) // Современная лингвистика: теория и практика: материалы VII межвуз. науч.-метод. конф. Ч. 1. Краснодар, 2007. С. 97.
3. Коваленко А. Я. Общий курс научно-технического перевода: пособие по пер. с англ. яз. на рус. Киев, 2003. С. 256.
4. Марчук Ю. Н. Компьютерная лингвистика: учеб. пособие. М., 2007. С. 144.
5. Арбекова Т. И. Лексикология английского языка (практический курс): учеб. пособие. М., 1977. С. 124-125.
6. Головин Б. Н., Кобрин Р. Ю. Лингвистические основы учения о терминах: учеб. пособие. М., 1987. С. 54.
7. Там же. С. 55-56.
I. Y. APALKO. SYNONYMY OF TERMS
This article deals with the problem of synonymy as a variety of paradigmatic relations in the terminology system of the subject field «Protection of Information».
Key words: term, synonymy, terminology system.
Н. С. КОТОВА
АМБИВАЛЕНТНАЯ ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ В АСПЕКТЕ ФУНКЦИОНАЛЬНО-СИСТЕМНОЙ СООТНЕСЕННОСТИ
ЛЕКСИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ
Типичные изменения лексических регистров в аспекте смены функционально-системной соотнесенности лексических единиц функционально представляют собой амбивалентность и определяют принадлежность их к той или иной лексической подсистеме.
Ключевые слова: амбивалентная языковая личность, лексический регистр, функционально-системная соотнесенность.
Смена лексических регистров характеризуется двумя основными различительными признаками, связанными со сферами употребления и функционально-системными свойствами. Это взаимодействие определяется как состоящее из двух
«подпространств», компонентов. Их целесообразно рассматривать раздельно.
В данной статье мы остановимся лишь на типичных проявлениях второго признака - смене лексических регистров в аспекте смены функци-
^ "Культурная жизнь Юга России" № 3 (28), 2008
онально-системной соотнесенности лексических единиц, назначение которых можно представить как амбивалентность. Системность же конкретизируется принадлежностью соответствующих единиц, единств, категорий к той или иной лексической подсистеме. Подчеркнем, что сфера употребления, стилистическая характеристика представления первой языковой личности (далее - ЯЛ-1) и ЯЛ-2 в материале данного подраздела обычно совпадает.
Понятия семантически исходного и семантически вторичного представления амбивалентной языковой личности (далее - АЯЛ) служат опорными. ЯЛ-1 представлена в одной плоскости соответствия реальности, а ЯЛ-2 - в иной, контрастной. Например: «Невеста <.. .> повела в балет для взлета фантазии. Все хлопают, кричат: "Браво, бис". А невеста говорила: "Дивертисмент на пуантах, па-де-де, фуэте." И все врала. Она всегда врала, даже когда правду говорила. Говорила: "Ты лучше всех, ты единственный!" Руки целовала. А он (Гошка) в армию ушел, она замуж вышла. Значит, еще лучше нашла» (Токарева В. Просто свободный вечер).
Невеста представлена (в том числе и в рецепции бывшего жениха) как АЯЛ: ЯЛ-1 - девушка, любящая его, Гошку, ср.: «Ты лучше всех, ты единственный!» ЯЛ-2 - девушка, сумевшая предпочесть тому, кто лучше всех, другого - ср.: «замуж вышла <.> еще лучше нашла».
В первом случае использована номинация позитива (в превосходной степени с суперлативным значением) - «лучше всех» и в единстве с семой эксклюзивности - «единственный». Это представление в контексте выступает как семантически исходное. Во втором та же ЯЛ представлена контрастно, как отказавшаяся от жениха, что несовместимо с ее исходным эмоциональным состоянием, ср.: «еще лучше нашла». Это единство определяется как семантически вторичное. Таким образом, у вышепредставленной формы - «лучше всех» - суперлативное значение взаимодействует с безотносительным, элятивным.
Разные плоскости соответствия реальности, выявляемые при такой смене лексических регистров, побуждают отметить их некоторую связь с совершенно особой, но соотносительной проблемой истинности и лжи. Она имеет и длительную лингвистическую историю. Как указано в недавнем специальном исследовании, «коммуникация при всеобщей искренности, правдивости была бы просто невозможна» (1). Именно в смене регистров подтверждается общая семантическая специфика анализируемого материала. Она определяется не установкой исказить правду, а более сложными процессами, различной обращенностью ЯЛ к плоскостям соответствия между языком и реальностью. Вышеприведенный фрагмент подтверждает амбивалентность, а не лживость как таковую: «Она всегда врала, даже когда правду говорила» (Лживость можно представить однозначной характеристикой, ср.: «Она всегда врала, никогда правду не говорила».)
В этом исследуемом пространстве единство контрастных регистров типично, необходимо как традиционное представление цельной языковой личности вне проблемы АЯЛ.
Столкновение семантически исходного и семантически вторичного представления может усиливаться выделенными ниже средствами контраста: полярными самооценками; контрастной интенцией - к моновалентности, цельности, с которой перекликается заглавие, «макросема текста»:
а) «Меня не впустили даже за ворота.
- Он на работе, - сказала жена, притворив калитку, и грустно добавила: - Он так плохо себя чувствует...
Я им верила и не верила. Верила в их доброе существо, но была убеждена, что автор скрывается в доме.
- Все в порядке, - сказал Карпухин, заслышав мой голос. - Автор уже вышел на работу, просто я не знал.
Я зря съездила» (Токарева В. Между небом и землей);
б) «- Валя, как вам суп?..
- Ничего, - сказал я».
Нинина мама посмотрела на меня с удивлением, потому что только последний хам может есть и хаять то, что ему дают. Бывают такие положения, в которых говорить правду неприличнее, чем врать. Но сегодня надо мной висела радуга» (Токарева В. День без вранья).
Значимость смены регистра проявляется в нескольких планах определенных текстов. Таков «Театральный роман» М. А. Булгакова, где и целое, и части определяются раскрытием фальши, губительного двоедушия (2). Это оттеняется сложным переплетением плоскостей разных реальностей с учетом того, что сюжет «Театрального романа» был во многом основан на конфликте Булгакова с К. С. Станиславским и последующим снятием пьесы после осуждающей статьи газеты «Правда». Прообразом пьесы Максудова «Черный снег» послужили «Дни Турбиных». Переплетение сопровождается и умножением повествовательных планов. Например, в первых фразах текста: «Предупреждаю читателя, что к сочинению этих записок я не имею никакого отношения и достались они мне при весьма странных и печальных обстоятельствах. Как раз в день самоубийства Сергея Леонтьевича Максудова, которое произошло в Киеве весною прошлого года, я получил посланную самоубийцей заблаговременно толстейшую бандероль и письмо».
Взаимоотталкивание семантически исходного и семантически вторичного представления ЯЛ главного героя, писателя Сергея Леонтьевича Максудова, сосредоточено в трех планах, определяемых достаточно четко: в связи с номинацией гомеопатии, именованием профессии отца Максудова и отношением к писателю со стороны другого литератора, Ликоспастова.
Первый план возникает в единстве двух диалогов, где Максудова побуждают позитивно оценить гомеопатию и он исполняет это пожелание,
№ 3 (28), 2008 "Культурная жизнь Юга России" ^
осознавая собственную лживость. В первом диалоге покровитель Максудова, Бомбардов, наставляет собеседника на определенный регистр второго диалога - разговора с вершителем его творческой судьбы, Иваном Васильевичем:
«Потом он (Иван Васильевич. - Н. К.) спросит, как вы относитесь к гомеопатии. А вы скажите, что принимали капли от желудка в прошлом году и они вам очень помогли. - Да зачем?.. "Да не стану я врать!" - подумал я.
- А еще лучше... гм... гм... гомеопаты, - продолжал Иван Васильевич, - прямо до ужаса всем помогают. - Тут он кинул беглый взгляд на стакан. - Вы верите в гомеопатию?
"Бомбардов - потрясающий человек", - подумал я и начал что-то неопределенно говорить:
- С одной стороны, конечно... Я лично... хотя многие и не верят...»
Показательно, что формула «Да не стану я врать!» в сложном единстве с последующей ложью выступает как подтверждение амбивалентности.
Еще более значима ее роль в связи со вторым планом амбивалентности, осуществляемой путем смены регистра. Бомбардов также наставляет Максудова и по другой номинационной характеристике, связанной с его социальным происхождением:
«- Иван Васильевич вас спросит первым долгом, кто был ваш отец. Он кто был?
- Вице-губернатор.
Бомбардов сморщился.
- Э... Нет, нет. Вы скажите так: служил в банке.
- Вот уж это мне не нравится. Почему я должен врать с первого момента?
- А потому что это может его испугать, а...
Я только моргал глазами.
- ...а вам все равно, банк ли, или что другое. А ваш батюшка, Сергей Панфилыч, кем был?
- Сергей Леонтьевич, - ласково сказал я.
- Тысячу извинений! - воскликнул Иван Васильевич. - Так он кем был?
"Да не стану я врать!" - подумал я и сказал:
- Он служил вице-губернатором.
Это известие согнало улыбку с лица Ивана Васильевича».
Вышеупомянутая формула настроя на цельность, на отказ от амбивалентности здесь в отличие от предыдущего контекста итеративна с последующим лексическим наполнением. «Да не стану я врать!» - подумал я. И в отношении отца тот же персонаж уже говорит правду, не умножая плоскостей соответствия с реальностью.
В единстве контекстов намечаются границы, в которых определяется АЯЛ: для данной ЯЛ в этически незначимом плане (отношение к гомеопатии) амбивалентность возможна и представлена, в этически значимом, наоборот, представлена цельность. Эти различия намечают в перспективе проблему охвата амбивалентностью большего и меньшего состава личностных сфер для той или иной ЯЛ. Примечательно и то, что Булгаков в этом фрагменте отказался от варианта ответа о профессии отца: «Он был кассиром... в банке», присутствующего в одном из черновых текстов (что тоже
может учитываться для характеристики АЯЛ в более широком масштабе, когда все творчество определяется как особо сложное целое - сверхтекст).
Третий план отдален от двух предшествующих: он связан с представлением АЯЛ другого персонажа, литератора Ликоспастова. Его отношение к Максудову сочетает внешний сплав доброжелательности с насмешкой и внутренний сущностный негатив, враждебность к сопернику, которая особенно подчеркнута в написанном им пасквиле. Например, лексические единицы, принадлежащие соответственно а) к семантически исходному регистру, т. е. представляющие Ликоспастова-«доброжелателя», ЯЛ-1: «Он <...> обнял меня и расцеловал. я тебя люблю»; б) к семантически вторичному регистру - репрезентирующие ЯЛ-2 Ликоспастова-пасквилянта, ненавистника. Они преимущественно выражены с учетом рецепции ликоспастовского текста самим Максудовым: «Я узнал продранный диван с выскочившей наружу пружиной, промокашку на столе... Иначе говоря, в рассказе был описан... я! Брюки те же самые, втянутая в плечи голова и волчьи глаза... Ну я, одним словом! Но, клянусь всем, что было у меня дорогого в жизни, я описан несправедливо. Я вовсе не хитрый, не жадный, не лукавый, не лживый, не карьерист и чепухи такой, как в этом рассказе, никогда не произносил!»
Помимо рецептивного плана, тот же регистр представляет и цепь собственных негативных реплик Ликоспастова о Максудове: «Лукав он, шельма! С подковыркой человек!»
Примечательно, что это взаимодействие входит в системные отношения с фрагментом, который сам по себе не представляет никакую амбивалентность - с речью официанта, которую подавленный, униженный Максудов слышит вскоре после чтения пасквиля: «Примерно через полчаса мы сидели за запятнанной скатертью у окошка ресторана "Неаполь". Приятный блондин хлопотал, уставляя столик кой-какой закускою, говорил ласково, огурцы называл "огурчики", икру -"икоркой", и так от него стало тепло и уютно, что я забыл, что на улице беспросветная мгла, и даже перестало казаться, что Ликоспастов змея».
Корреляции лексем, раскрывающие при денотативном тождестве принципиальную возможность разной коннотации и акцентирующие положительную, с участием размерно-оценочных аффиксов и метакомпонента (огурцы называл «огурчики»), определяются не в изоляции от вы-шеотмеченных репрезентантов амбивалентности, а в сложном единстве с ними. Они закрепляют общую естественность разных видов смены регистров в связи с представлением ЯЛ и реализуют ту же ее системность, которая выражена в области АЯЛ. Данные корреляции могут быть уподоблены, например, косвенным указаниям на гендер в связи с системным представлением его прямых характеристик.
В рассмотренном классическом русском тексте, шедевре М. А. Булгакова, представлены различные способы смены лексических регистров, дополняющие друг друга. Более того, некоторые
108 "Культурная жизнь Юга России"
№ 3 (28), 2008
из них становятся прецедентными, причем именно аспект АЯЛ позволяет раскрыть природу функционирования лексем в теоретико-лингвистическом измерении с учетом взаимодействия разноязычных сред и различных периодов. Такое разнообразие является типичным, что подтверждается его использованием в текстах как отечественной, так и зарубежной литературы.
Литература
1. Ленец А. В. Трактовка лжи в рамках скрытой прагмалингвистики // Актуальные проблемы праг-малингвистики. Ростов н/Д, 2007. С. 52; Кудряшов И. А. Феномен коммуникативной свободы в устном и письменном дискурсе: моногр. Ростов н/Д, 2005.
2. Яновская Л. М. Эстетика греха и кары. СПб., 2005. С. 118.
N. S. KOTOVA. AN AMBIVALENT LANGUAGE PERSON IN THE ASPECT OF FUNCTION-SYSTEM INTERRELATIONSHIP OF LEXICAL UNITS
The article deals with the typical demonstration of lexical registers change in the aspect of the change of functional and systematic interrelation of lexical units, which a) functionally represent ambivalence and b) define the belonging of corresponding units to one or another lexical subsystem according to their systematic character.
Key words: an ambivalent language person, lexical register, function-system interrelation, the problems of truth and lie, semantically initial and semantically secondary presentation.
А. А. ЩЕРБАЕВА
ДИСКУРСИВНЫЕ ОСОБЕННОСТИ РЕЧИ ПЕРСОНАЖЕЙ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А. П. ЧЕХОВА
В статье рассматриваются дискурсивные характеристики персонажей художественного текста как отражение языковой личности автора, выраженной несобственно-лингвистическими средствами.
Ключевые слова: институциональный дискурс, языковая личность, художественный текст, персонаж, языковая картина мира.
Одной из характерных тенденций современного этапа развития языкознания является детальная разработка парадигм человеческого фактора в речевой деятельности. В центре лингвистических исследований находится языковая личность, т. е. человек, существующий в языковом пространстве - в общении, в стереотипах поведения, зафиксированных в языке, в значениях языковых единиц и смыслах текстов.
Необходимо разграничивать реальную «языковую личность вообще» и построенную «образом автора», т. е. языковую личность персонажа, а также «языковую личность писателя», способную «выходить за пределы себя», перевоплощаться в «языковые личности» своих персонажей.
В данной статье более подробно остановимся на двух последних.
Исследование языковой личности автора помогает объединить формально-речевые и эмоционально-содержательные характеристики текста, а также дает возможность его разноуровневого, разнопланового исследования. «В центре любого высказывания, любого текста находится авторское сознание субъекта, которое определяет и смысл, и словесную форму речевого акта в их социальной направленности» (1). Таким образом, анализ личности автора, его индивидуальных особенностей позволяет глубже проникнуть в специфику художественного текста.
Мысль В. В. Виноградова о художественном тексте как о воплощенной в языковой форме и ос-
вещенной поэтическим сознанием автора обобщенной картине мира (2) представлена в современных исследованиях как аксиома: сама возможность его рассмотрения как способа фиксации индивидуального сознания автора уже не обсуждается, но констатируется. Однако подход к художественному тексту как отраженному сознанию стоящего за ним автора далеко не всегда однозначен. Введение в его рамки категории «персонаж» имеет своим прямым следствием расслоение «сознаний». Свое собственное сознание автор часто моделирует не прямо, а через «предстоящее» ему сознание персонажа, поэтому в работах, объединенных проблемой языковой личности, отдельно исследуется персонаж художественного произведения. При вычленении собственной речи героя часто не учитывается многомерность повествовательного слоя, включающего голос рассказчика, персонажа, автора.
В художественном тексте через речь героя создается его картина мира, точка зрения на изображаемую действительность, индивидуальный опыт и его профессия. Фрагменты моделей мира персонажей представляют собой отдельные части той мозаики, из которых складывается картина мира текста и стоящей «за текстом» языковой личности автора.
Художественный текст, отражая различные аспекты человеческой деятельности, не может не включать в себя элементы различных институциональных дискурсов (ИД). По В. И. Карасику, пос-
