CC BY
17
теория и история пространственно-временныхформ художественной культуры
Алла Новикова-Строганова ДОБРАЯ СЛАВА: Н.С ЛЕСКОВ И И.С. ТУРГЕНЕВ*
Тургеневское творчество было чрезвычайно дорого Николаю Семеновичу Лескову (1831-1895). Он отдавал дань глубокого уважения «сильному и свежему» таланту своего старшего литературного собрата и знаменитого земляка - писателя-орловца.
Показательно, что в лесковской «Автобиографической заметке» (1882-1885) первым и главным из писательских имен было названо имя Тургенева. Его «Записки охотника» (1847-1852) Лесков, знавший народ «в самую глубь», как «самую свою жизнь», признал своего рода «учебником» жизни и литературного мастерства. Лесков писал: «когда мне привелось впервые прочесть "Записки охотника" И.С. Тургенева, я весь задрожал от правды представлений и сразу понял, что называется искусством. Все же прочее <...> мне казалось деланным и неверным».
Тургеневское глубоко правдивое творчество было своего рода камертоном для Лескова. По словам сына писателя, Тургенев был для Лескова «литературным богом». Андрей Николаевич Лесков свидетельствовал: «Первая книга после Библии, которую дал мне отец чи-
*Новикова-Строганова А. Добрая слава: Н.С. Лесков и И.С. Тургенев // Камертон. Сетевой литературный журнал. - М., 2017. - Режим доступа: http://webkamerton.ru/2017/11/dobraa-slava-ns-leskov-i-turgenev 102
тать, была "Записки охотника" <...> Каждое новое произведение Ивана Сергеевича было событием в жизни нашего дома».
Имя Тургенева не сходит со страниц беллетристики и публицистики, эпистолярного наследия и воспоминаний Лескова на протяжении всего его творческого пути - от начала до того периода, который сын писателя Андрей Николаевич Лесков назвал «путем к маститости», «в зените чтимости и на закате дней». Нередко в художественную ткань лесковского текста органично вплетаются тургеневские цитаты, созвучные настроению «позднего» Лескова и идейно-художественному пафосу его произведений: например, лирическая медитация эпилога романа Тургенева «Дворянское гнездо» (1858): «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!» («Ко-лыванский муж» (1888); письма).
В журнале «Церковно-общественный вестник» Лесков опубликовал цикл статей «Чудеса и знамения. Наблюдения, опыты и заметки» (1878). Характеристику событий, описанных в Деяниях, писатель наполнил актуальным смыслом, аналитически выявляя «болевые точки» современной России. Одну из статей этого публицистического цикла он посвятил Тургеневу. Не случайно для отклика на взбудоражившее общественность событие о намерении Тургенева «положить перо» Лесков избирает страницы «Церковно-общественного вестника», в котором он много и плодотворно сотрудничал в 1870-1880-е годы.
Незадолго до появления статьи Лескова редакция журнала в бесподписной «Литературно-общественной заметке (По поводу прекращения литературной деятельности И.С. Тургенева)» (1878) высказывалась в защиту «ветерана нашей художественной литературы Ивана Сергеевича Тургенева».
Лесков был убежден в том, что заявленное Тургеневым намерение столь общечеловечески значимо, что произнесенный им «обет молчания» никак «нельзя пройти молчанием. Роль писателя в жизни и развитии России столь велика, что деятельность властей предержащих, сильных мира сего не идет ни в какое сравнение: «решимость <Тургенева> "положить перо" - это не то что решимость какого-нибудь министра выйти в отставку».
О напускной значительности высоких чиновных персон Тургенев высказался в романе «Новь» (1877): «У нас на Руси важные штатские
хрипят, важные военные гнусят в нос; и только самые высокие сановники и хрипят и гнусят в одно и то же время».
Лесков подхватил и развил эту выразительную характеристику «крупносановных» людей, по долгу службы призванных заботиться о благе страны, а на деле составляющих «несчастье России».
Писатель отводит Тургеневу первостепенное место не только в отечественной словесности, но и в общественной жизни России: «Иван Сергеевич - лицо слишком крупное среди всех наших величин. <.> На художественных образах Ивана Сергеевича совершался подъем нашего вкуса и чувства; он силою своего вдохновения раздул в наших сердцах божественную искру сострадания и участия к "крепостному человеку" - искру, обратившуюся в пламя». «Божественная искра», зажженная Тургеневым, для Лескова-христианина не просто словесно-поэтический образ.
В тургеневских типах, по верному лесковскому суждению, выражена квинтэссенция социально-психологического состояния современной эпохи: «О Тургеневе говорили, что, прежде чем что-либо задумать и писать, он приглядывался и прислушивался к тому, что говорят и чем сильнее занимаются в обществе. Оттого будто бы, когда появлялось его произведение, где описывался известный тип и характер, в обществе чувствовали, что это что-то знакомое, что об этом именно думали, говорили и художник в своем произведении только осветил и разъяснил то, что мелькало в умах, но представлялось смутно и неясно».
Лесков говорил о громадной роли Тургенева в духовно-нравственной жизни страны: «Он представитель и выразитель умственного и нравственного роста России». Лесков резко выступал против недостойных выходок тех, кто «многократно, грубо и недостойно» оскорблял благородного писателя.
Либералы действовали «грубо, нахально и безразборчиво»; консерваторы «язвили его злоехидно». Тех и других Лесков уподобляет, используя сравнение Виктора Гюго, хищным волкам, «которые со злости хватались зубами за свой собственный хвост».
Лесков горячо выступил в защиту «генерала от литературы» Тургенева - «слишком крупного среди всех наших величин» - от всякого рода «литературных хамов». Травлю великого русского писателя устраивала не одна литературная критика. Подключились дворянство и бюрократия. Лесков изложил подлинные факты непочтительного от-
ношения к Тургеневу даже со стороны его земляков - орловского дворянства и чиновной братии.
Независимый в своей христианской позиции - вне партий и так называемых «направлений» - Лесков выступил против «направлен-ской лжи» и «узости». Он высоко ценит Тургенева за то, что писатель, верный правде художественного факта - «едва ли не самой важной правде», - не потакал «вкусам и наклонностям того или другого направления» - «направленской фантасмагории»: «изображенные им лица по преимуществу не отвечают требованиям направленской прямолинейности, которая желала бы видеть в Базарове или рыцаря без пятна и упрека, или негодяя, тогда как он только то, что есть». <. > Но художник был ни на той, ни на другой стороне. Он был просто на стороне правды. Со всей прямотой, свойственной его кипучей натуре, Лесков упрекает Тургенева за «едва ли зрело обдуманное и во всяком случае недостойное его решение не брать пера в руки». В то же время этот вынужденный «почтительный укор» высоко ценимому писателю продиктован «любовью и почтением» к нему. Однако по праву тех, «кто любят и ценят» Тургенева (Лесков, без сомнения, наделен всей полнотой этого права), он указывает на «недостаток мужества при некотором излишнем самолюбии, скрывающем от его <Тургенева> нынешней наблюдательности всегдашнюю, неизменную любовь к нему истинно образованных людей».
Лесков убежден, что в принятии ответственных решений выдающимся писателем должны руководить не «обидчивость», не излишнее «самолюбие» и не упадок мужества в окружении стана «злоехидных» врагов-злопыхателей (к слову, собственную литературную судьбу Лесков не раз обозначал поэтическими строками: «Здесь человека берегут, / Как на турецкой перестрелке»), а только любовь - к Родине и ее людям, кому необходим честный и чистый голос великого русского художника слова.
Лесков напоминает о заветах евангельской любви и прямо Тургеневу адресует слова, выделенные в статье «Чудес и знамений» курсивом: «любовь <...> никогда не перестает», - стремясь побудить писателя отказаться от решения перестать творить.
Сопоставляя писательские воззрения своих крупнейших современников - Достоевского, Тургенева, Л. Толстого, - которых русская общественность нарекла «великими учителями», Лесков в статье «О ку-фельном мужике и проч.» (1886) определил тургеневскую литератур-
ную позицию как гуманистическую: «Достоевский был православист, Тургенев - гуманист, Л. Толстой - моралист и христианин-практик. Которому же из этих направлений наших трех учителей мы более научаемся и которому последуем?»
Собственные мировоззренческие установки и идейно-художественные искания Лескова в этот контекст не укладываются. Так, они не исчерпываются понятием «гуманизм», поскольку оно, по верному замечанию Д. С. Лихачёва, не передает «всей гаммы сочувствия и любви», которая свойственна творчеству Лескова. Его художественный мир одухотворяется идеей христианского подвижничества, праведничества.
Замечательные образы праведников оживали и в тургеневском творчестве (например, Лукерья - героиня рассказа «Живые мощи» из цикла «Записки охотника» - напоминает сострадательно-одухотворенные женские лики русских икон).
Лесковская статья «Пустозвон Питча о Тургеневе» (1884) была направлена на защиту Тургенева от неосновательных нападок газеты А.С. Суворина «Новое время». Писатель обратился с письмом к своему «коварному, но милому благоприятелю» (как он называл Суворина) по поводу своей полемики с редакцией «Нового времени» о Тургеневе. Лесков указал, что не может оставлять без внимания и не замечать невежественных попыток превратного толкования дорогого для него тургеневского творчества: «есть вопросы, мне очень дорогие и близкие. Когда о них пишут неверно, я не утерплю и замечу. <...> Тем, кого это досадует, - лучше бы не сердиться, а стараться быть сведущее».
В статье «Писательская кабала» (1894) Лесков уже на закате дней с характерных для него литературно-общественных позиций продолжает отстаивать тургеневское художественное наследие. Тема этой поздней статьи перекликается с дебютной публикацией Лескова, в которой он обращается к духовной христианской теме. Первым печатным лесковским произведением была статья о распространении Евангелия на русском языке «О продаже в Киеве Евангелия» (1860). Молодой автор, ратуя за распространение в русском обществе духа христианства, высказал озабоченность по поводу того, что Новый Завет, тогда только появившийся на русском языке, доступен не всем. Биограф П.В. Быков отмечал: «Случайно или умышленно, но Лесков словно наметил в ней <заметке> программу <...> всей будущей своей 106
деятельности, которая была посвящена на борьбу с неправдою, с невежеством, со всеми темными сторонами жизни, на горячую проповедь добра, любви к ближнему, всего светлого, честного, прекрасного».
Поднятая в заметке проблема оказалась столь животрепещущей, что получила большой общественный резонанс. Важность этой публикации отмечалась даже и 30 лет спустя. В 1890 г. «Новое время» указало на первую корреспонденцию из Киева, в которой Лесков отметил тогда как «новую» и «радостную» возможность «удовлетворения насущной потребности читать и понимать эту книгу», переведенную «на понятный нам язык». В то же время автор заметки с возмущением пишет о книготорговцах, усмотревших в давно ожидаемом «русском» Евангелии всего лишь ходовой товар и сделавших его предметом бессовестной наживы.
Итак, «душеполезное чтение» и «цена», «христианская душа» и «кошелек» - эти полярности, в которых мир духовный противостоит миру вещественному, показывал Лесков на протяжении всего творческого пути - с момента своей первой статьи до «прощальной повести» «Заячий ремиз» (1894).
Как и в дебютной своей публикации, в которой начинающий автор выступил против беззастенчивых спекуляций с Евангелием, Лесков в статье «Писательская кабала», написанной за год до смерти, снова возвышает свой голос в защиту духовности, поднимая важную социально-нравственную проблему, которая имеет также правовой, юридический аспект.
Речь идет об авторском праве, а также о проблеме книгоиздательства, о распространении и доступности для самой широкой читательской аудитории доброкачественной духовной пищи из сокровищницы русской литературы - имя Тургенева и его произведения поставлены здесь на первое место.
Поводом для написания статьи послужило второе издание в серии «Доступная библиотека» И.И. Глазунова тургеневских рассказов «Живые мощи» и «Муму». Писателя возмущает аляповатость издания произведений Тургенева, когда форма не отвечает внутреннему эстетическому содержанию гармоничного тургеневского творчества, - а также спекулятивная цена, назначаемая за вульгарно изданную книгу великого писателя и делающая чтение его произведений недоступным для народа.
Поднимая юридические вопросы об авторском праве, автор статьи «Писательская кабала» горячо протестует против закона о сохранении прав литературной собственности за издателем в течение 50 лет после кончины писателя. Такое монопольное владение крупных книгоиздателей - «торгашей», «людей наживы и спекуляции» - на литературные права умерших и живущих писателей не может не препятствовать, по справедливому мнению Лескова, распространению творческого наследия великих художников слова для самых широких слоев читателей: «. желая набрать по нескольку лишних грошей с каждой брошюрки, г. Глазунов тормозит распространение сочинений одного из наших крупнейших писателей. И может тормозить его еще 39 лет, пока, по существующему закону о литературной собственности, не истечет 50 лет со времени кончины писателя».
Статья Лескова, хорошо знавшего книжное дело в России, подводит невеселые итоги: «В том-то вся беда и заключается, что почти все издательское дело находится в руках людей наживы и спекуляции. <.> все это <.> спекулянты, аферисты, ни о каком духовном росте не помышляющие, не имеющие ничего общего с литературой, ворвавшиеся в нее с улицы. И те и другие губят писателя. А умрет он - начинают жать соки из его сочинений, кабалить и тормозить их и уверяют, будто создают "доступные библиотеки"».
И на склоне лет Лесков горячо защищает дорогое для него имя Тургенева от бессовестных спекуляций, ратует за необходимость истинной, а не показной доступности для демократического русского читателя тургеневского творчества. Речь идет об особом духовно-аналитическом подходе Лескова к оцениваемым событиям общественной и литературной жизни, что позволяет писателю совместить дольнее и горнее, «мимотекущий лик земной» и вековечный, непреходящий.
С.А. Гудимова
