CC BY
90
5. Komissarov V.N. Slovo o perevode (Ocherk lingvisti-cheskogo uchenia o perevode) [ A word about translation (Linguistic essay on the doctrine of translation)]. Moscow, 1973. 215 p.
6. Krupnov V.N. V tvorcheskoi laboratorii perevodchika [In the creative laboratory of the translator]. Moscow, 1976. 192 p.
7. Medvedeva M.S. Upotreblenie i sposoby perevoda mod-al'nyh glagolov v yuridicheskih tekstah [The use and methods of translation of modal verbs in legal texts]. Vestnik Severnogo (Arkticheskogo) Federal'nogo Universiteta [Bulletin of the Northern (Arctic) Federal University], 2014, no. 3, pp.164172.
8. Neliubin L.L. Tolkovyi perevodcheskii slovar' [Explanatory translation dictionary]. Moscow, 2003. 318 p.
9. Petrova G.V. Kontraktnoe pravo. Mirovaia praktika. So-branie dokumentov v 3-x tomax na russkom i angliiskom iazy-kah. Tom I. Sdelki [Contract law. The world practice. Collection of documents in 3 volumes in Russian and English languages. Volume I. Transactions]. Moscow, 1992. 397 p.
10. Sushchinskaia S.I., Sushchinskii I.I. PRAVO IBIZNES. Russko-angliiskie sootvetstviia. Spravochnoe i uchebnoe poso-bie [LAW AND BUSINESS. Russian-English correspondence. Reference and Guide]. M., 1999. 336 p.
11. Fedorov A. V. Osnovy obshchei teorii perevoda (ling-visticheskie problemy): Dlia institutov i fakul'tetov inostrannyx iazykov. Uchebnoe posobie. 5-e izd. [ Fundamentals of General theory of translation (linguistic problems): For institutions and faculties of foreign languages. Guide. 5th ed.] Moscow, 2002. 416 p.
12. Douglas Biber. Longman Student Grammar of Spoken and Written English. // Biber Douglas, Susan Conrad and Geoffrey Leech. Pearson Education Limited, 2003. 497 p.
13. Fowler H.W. and Fowler F.G. THE KING'S ENGLISH. 3rd ed. OXFORD UNIVERSITY PRESS. 1985. 381 p.
14. Hoad T.F. The Concise Oxford Dictionary of Word Origins. OXFORD UNIVERSITY PRESS, 1986. 552 p.
15. Merriam-Webster's Guide to Business Correspondence. 2nd ed. Merriam-Webster, Inc., Springfield, Massachusetts, 1996. 384 p.
16. Oliu Walter E., Brusaw Charles T., Alred Gerald A. Writing That Works. Effective Communication in Business. Martin's Press, New York, 1992. 596 p.
17. Russel Frances & Christine Locke. English Law and Language. Prentice Hall International, Phoenix ELT. Lnd., 1995. 300 p.
УДК 82-31(17.82.31)
Ю.В. Розанов
Вологодский государственный университет
АЛЕКСЕЙ РЕМИЗОВ И «СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 15-04-00364 «Вологодский текст в русской словесности)
В статье рассматриваются различные способы использования писателем-модернистом А.М. Ремизовым поэтики и образной системы «Слова о полку Игореве», анализируется восприятие писателем памятника древнерусской литературы в разные годы, а также участие Ремизова в дискуссии о подлинности «Слова».
Древнерусская литература, модернизм, стилизация, цитирование, аллюзия, реминисценция.
The paper aims to perform an analysis of how the modernist writer A.M. Remizov uses poetics and the imagery system of The Song of Igor's Campaign. The perception of this monument of ancient Russian literature by the writer during different periods of his life is also analyzed, as well as Remizov's participation in the discussion about the authenticity of The Song of Igor's Campaign.
Ancient Russian literature, modernism, stylization, quotation, allusion, reminiscence.
Введение
Вопрос об отношении А.М. Ремизова к «Слову о полку Игореве», о степени и форме использования писателем литературного памятника ранее не рассматривался и не ставился. Обстоятельная монография А.М. Грачевой «Алексей Ремизов и древнерусская литература», в которой анализируются различные формы работы писателя с текстами Древней Руси, вопрос о «Слове» оставляет открытым. Высказывания самого Ремизова на эту тему противоречивы, как, впрочем, и немногочисленные эпистолярные и мемуарные свидетельства современников.
Основная часть
Широкую известность Ремизову принесли две книги, написанные по фольклорным и древнерусским источникам, вышедшие в 1907 г., «Посолонь» и
«Лимонарь». Позднее они были существенно дополнены. Ремизов называл это направление своей работы, в противовес модной тогда «стилизации», «творчеством по материалу» и теоретически обосновал его в статье под названием «Письмо в редакцию». «Древнерусский» «Лимонарь», в котором писатель поместил свои пересказы апокрифов, никаких отсылок к «Слову» не содержит, зато «фольклорная» «Посолонь» буквально насыщена ими.
В редакции 1911 г. книга состоит из двух частей: собственно «Посолони» и ее продолжения - книги «К Морю-Океану». Первая отсылка к «Слову» встречается в новелле «Белун». Ремизов конструирует своего Белуна как эпического героя и одновременно эпического сказителя (он рассказывает детям легенду), такого сказочно-мифического Бояна, что поддерживается выделенной разрядкой цитатой из
«Слова о полку Игореве» - «б у с о в о время». Существует несколько толкований этого загадочного выражения. Писатель, судя по контексту, придерживался распространенной в XIX веке точки зрения, согласно которой «время Бусово» означает время дьявола, мрака, ночи, время язычества [21, с. 243]. Белун у Ремизова соотнесен с седой стариной и осмыслен, если использовать выражение М. Элиаде, в «архетипической категории предка».
В описание гибельного болотного пространства в новелле «Верба» Ремизов включает два образа из «Слова о полку Игореве»: «чуя мертвых вопит Карина» и «несет темная Желя погребальный пепел в своем пылающем роге» [17, с. 141]. Ссылка на «Слово...» содержится в авторских примечаниях, где приведены и толкования этих женских персонажей, связанных со смертью: «Карина - плакальщица; ка-рити - причитать. Желя - вестница мертвых; жля -жалеть» [17, с. 179]. В «Слове.» эти лексемы встречаются один раз в картине горя, охватившего Русскую землю после поражения войска Игоря: «За нимъ кликну Карна, и Жля поскочи по Руской земли, смагу людемъ мечючи в пламяне розе» [10, с. 378]. Приведенное писателем объяснение на тот момент еще не было распространенным. В XIX веке большинство исследователей и переводчиков памятника видели в этих словах имена половецких ханов. Ремизов в данном случае опирался на Е.В. Барсова, который полагал, что Карина (ученый впервые восстановил именно такую словоформу) - это вопленица, плакальщица. Он писал: «Как глагол карити указывает на плач погребального ритуала, так Карина. есть обрядница мертвых, служительница смерти, погребальная песенница.». «Желя же заканчивает погребальный ритуал, разнося сетование по родным и знакомым вместе с погребальным пеплом» [2, с. 349].
Новелла «Нежит» посвящена малоизвестному и очень неопределенному, особенно по внешним признакам, персонажу народной демонологии. Обращает на себя внимание один из стаффажных персонажей этого сюжета - Див, который «отукает» (откликается) на весенний «позов» Нежита «из бора» [17, с. 149]. Это загадочное существо писатель также взял из «Слова о полку Игореве», в котором «див кличетъ връху древа» [10, с. 374]. Толкователи «Слова» высказали множество версий по поводу сущности дива, как орнитологических (филин, ворон), так и мифологических (леший, дьявол-оборотень, Чернобог и др.) [22, с. 110-114], со многими из которых писатель был знаком. Однако Ремизов ограничился дословной цитатой из «Слова», не присоединившись к какому-либо мнению исследователей.
Обращаясь к Алалею и Лейле, Каменная Баба из одноименной миниатюры произносит следующие слова: «Да вот тоже, непоседы вы, все-то бродите, знаю вас, не впервой вас вижу: с Волхом рыскали, помню...»[17, с. 144]. Выражение «с Волхом рыскали» можно представить как неточную цитату из «Слова»: «Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ в ночь влъкомъ рыскаше: изъ Кыева дорискаше до куръ Тмуторокани» [10, с. 382,385]. Замена слова «влъкомъ» на «волхомъ»
можно интерпретировать как ремизовскую конъектуру, в основе которой лежит «Повесть временных лет»: Всеслав Полоцкий родился «от влъхвования». Намек на Всеслава Полоцкого может быть прочитан и в ремизовской сказке «Лютые звери» [17, с. 308]. Если это предположение верно, то в символический образ Каменной Бабы у Ремизова включена аллюзия на Тмутороканского идола. Соответственно море, к которому стремятся дети в этой сказке, - это Черное море. Дети направляются к Белому и к Черному морю одновременно, на юг и на север, что служит созданию многомерного, универсального фольклорно-мифологического ландшафта1.
Рассмотрим сказку «Лютые звери», в которой Алалей и Лейла встречаются с такими «лютыми зверями», как заяц, росомаха («северный тигр») и слон. Иронический подтекст сюжета нашел отражение уже в заглавии. Словосочетание «лютый зверь» встречается в «Слове о полку Игореве», в некоторых других произведениях древнерусской литературы, в фольклоре. Ремизов, как представляется, в данном случае цитирует именно «Слово». В этом памятнике, по мнению большинства специалистов, словосочетание «лютый зверь» эвфемистически заменяет какого-то конкретного зверя, с которым автор сравнивает князя Всеслава Полоцкого. С начала научного изучения «Слова» велись споры о том, что это за зверь. Назывались волк, тур, тигр и другие опасные для человека животные [20, с. 189 - 190]. Ремизов, почувствовав потенциальный комизм ситуации, вступает в ученый диспут и предлагает свои варианты - зайца, росомаху и слона.
Правомерность включения «слова» в число источников рассказа «Лютые звери» подтверждает и сон Лейлы, приснившийся ей перед встречей с «лютыми зверями». Этот сон напоминает битву с половцами: «Мне снилось. Я попала на поле, на поли-ванское поле! Не сухой тростник - стоит войско, не серые пчелы - летают пули, валятся тела, что лесные стволы, падают головы, что лесные листья, и течет кровь - стремнистая речка. А из-за крутых гор страшные грозною тучей идут на нас . И вдруг будто ночь, я скачу на коне - сивый конь, красное седло» [17, с. 121-122]. Батальная сцена дана в особом детском восприятии, с речевыми ошибками («поли-ванское поле» вместо «половецкого»), анахронизмами («летают пули»), со смешенным во времени эпизодом солнечного затмения («вдруг будто ночь»). События древней отечественной истории, отраженные в «Слове», существуют, по мысли писателя, на глубинном уровне сознания ребенка. Позднее этот мотив Ремизов зафиксирует в рабочей тетради 1929-х гг. прямым текстом: «Русь - сказывается Словом о полку Игореве <.> Русь - Слово о пол<ку> Игор<еве> - <.> для русского человека это, как сон вещ<ий> как<ой>, когда себя вид<ишь>.» [5, с. 319]. При этом Алалей, которому девочка рассказывает свой грозный сон, называет ее «дочерью горностая», что тоже является косвенной отсылкой к «Слову». Горностай упомянут при описании побега
1 Выражаем признание профессору А.В. Пигину, поделившемуся с нами этим наблюдением.
Игоря: «А Игорь князь поскочи горнастаемъ къ тро-стию.» [10, с. 384].
Постоянные отсылки к «Слову», характерные для второй части «Посолони», позволяют включить этот памятник в число основных ремизовских источников. Кроме того, они свидетельствуют о большой значимости «Слова» и для писателя, и для его ближайшего литературного окружения. «Человек, не любящий «Слова о полку Игореве», не может быть поэтом», - часто повторял Вяч. Иванов [1, с. 158]. В те годы у близких к Ремизову литераторов и филологов не возникало никаких сомнений в подлинности памятника, и даже сам факт утраты древней рукописи вполне вписывался в героический ореол, созданный вокруг «Слова». Тексты, составившие вторую часть «Посолони», создавались с 1907 по 1911 гг. Очевидно, этим временем и следует датировать возникновение устойчивого интереса писателя к «прецедентному» памятнику отечественной словесности.
В военное время этот интерес проявился в миниатюре «Червленый щит» из авторского сборника «За святую Русь», в которой образы «Слова», можно сказать, навязчиво и механически соединены с действительностью 1914 года: «Песнь Игореви. Летопись наша - како избра Бог русскую землю и грады поча-ша бывати, письма оттуда, с полей страдных, да де-ревенския с земли, да мои думы о земле родимой всегда и неразлучны. О, русская земле! Уже за ше-ломянем еси. Егор прислал письмо, что был это в бою и находится жив. Все были бои, а один бой был очень силен. <.> Ярославнин глас слышит. Ярославна рано плачет в Путивле на забрале. Не в Пу-тивле, за Волгой у Медведицы на крути плачет Маша: - Я теперь с горя поднялась бы вверх, да у меня крыльев нету! - Я бы пала на низ, да у меня нор нет! О, русская земле.» [14, с. 53]. Характерно, что через несколько лет писатель испытывает что-то вроде стыда и за примитивизм приемов, и за общий ура-патриотический пафос сборника. Летом 1923 года, уже находясь в Берлине, Ремизов подарил книгу «За святую Русь» жене с такой надписью: «Страшно глядеть теперь на эту книгу в особенности тут в Германии. Но все написанное вышло без ''подладу'', по искреннему чувству и от тревоги и такой взбити чувств, как в первый год войны. Чувство конца, вот это что» [4, с. 19].
Более деликатно писатель вводит образ «Слова о полку Игореве» в свое знаменитое «слово» - «Слово о погибели русской земли», написанное в 1917 г.: «Я кукушкою кукую в опустелом лесу твоем. [18, с. 404]. (Сейчас слово зегзица из плача Ярославны переводят не как кукушка, а как чайка). Примечательно, что М.М. Пришвин, во многом разделявший в те годы политические взгляды Ремизова, в дневниковой записи сближал эти произведения: «Художественные памятники русского патриотизма: 1) «Слово о полку Игореве» - читается детьми с увлечением, неоспоримый памятник. 2) «История» Карамзина - пересмотреть. 3) «Слово о погибели» Ремизова» [12, с. 144].
На эти трагические годы революции и Гражданской войны приходится пик популярности Ремизова, особенно среди молодых авторов. Критики говорили
о «школе Ремизова», а сам писатель давал советы и наставления, в которых упоминалось и «Слово». В заметке «Стиль. Тропа Боянова» он в известном смысле противопоставляет широко распространившиеся стилизации под Древнюю Русь языку «Слова о полку Игореве»: «Не русский стиль - широкая избитая дорога - только эта тропа, только слово «Слова» единственный путь нови русской, речи ее, яркой образами, крепкой ладом, громкой живой и неуклонной волею» [19, с. 606]. Обратим внимание на подзаголовок текста - «Тропа Боянова». В «Слове» в обращении к Бояну, «соловью старого времени», встречается выражение «тропа Троянова»: «... рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы» [10, с. 372]. Ремизов, очевидно, вслед за Н. С. Тихонравовым, видел здесь ошибку переписчика и вместо «Трояню» читал «Бояню».
Писатель покинул Советскую Россию в августе 1921 г. и, как оказалось, навсегда. К этому моменту у него была устойчивая репутация знатока и ценителя древнерусской литературы. Неудивительно, что одно из немецких издательств предложило ему перевести «Слово» и написать сопроводительную статью. Некоторые подробности содержатся в письме Ремизова В.Н. Тукалевскому: «. тут есть она затея - издать «Слово о полку Игореве» в немец<ком> изд<ательстве> под моим глазом. Знаю, трудно, и (дешево дают), и отказаться боюсь. План такой: введение, потом текст, потом перевод мой и библиография. Я могу что сделать: отыскать все, что о «Слове», выбрать текст и попытаться перевести.» [3, с. 249]. Однако в Берлине отыскать даже текст «Слова» было трудно. За помощью Ремизов обратился к друзьям и знакомым, как к оставшимся в России, так и к эмигрантам: М. Шкапской, С.Я. Осипову, М.А. Дьяконову, В.Н. Тукалевскому, И.И. Ионову. Обращаясь к Шкапской, он писал: «Не помню, оставил ли я кому или у Вяч<еслава> Я<ковлевича> [Шишкова.
- Ю.Р.] литографир<ованное> изд<ание> Слова о полку Игореве Н.И. Каринского. Тут задумали издать Слово, и текст Каринского - (это изд<ание> Археолог<ического> института Пб. 1915 или 1914).
- так мне эта книжка нужна и сказать невозможно» [6, с. 202]1. По неизвестным нам причинам проект не осуществился. Отголоском начатой работы является запись в рабочей тетради писателя 1920-х гг.: «Русь
- Русия - Россия - // Русь - сказывает Словом о пол-
1 Здесь писателя подвела библиографическая память. Ни в 1914, ни в 1915 году такое издание не выходило. Профессор Археологического института Н.М. Каринский не печатал свои работы как предисловия и послесловия к отдельным изданиям «Слова». Единственная статья ученого по этой теме - «Мусин-Пушкинская рукопись Слова о полку Игореве как памятник псковской письменности XV-XVI вв.» - печаталась дважды: в 1916 году в Журнале Министерства народного просвещения (декабрь, с. 199-214) и в 1917 в сборнике Каринского «Очерки из истории псковской письменности и языка» (с. 3-18). Литографическим способом памятник также не издавался. Скорее всего, в библиотеке Ремизова была факсимильная копия с первого издания «Слова» в 1800 г., которая была издана вместе со статьей М.Н. Сперанского в 1920 г. В конце концов, именно это издание писатель и получил от заведующего петроградским отделением Госиздата И.И. Ионова.
ку Игореве, // Русия ивановская [Ивана Грозного. -Ю.Р.] - Стоглав<ом> и Домостр<оем>, // Росия -пророком Аввакумом. // Россия - Лесковым и Розановым. // <...> Русь - Слово о пол<ку> Игор<еве> -<...> для русского человека это, как сон вещ<ий> как<ой>, когда себя вид<ишь> // «Русь» - Слова о полку Игореве, конечно, это русской земли, но никаких корешков с Русией // царя Ивана с русск<им> Домост<роем> и Стогл<авом>, которая за-верш<ается> Россией с од<ним> Авва<кумом> кроме «всея Росии», за которой идет Россия - Лескова и Розанова, а за Россией поперла живет «СССР» - Россия (с тремя с-ами)» [5, с. 319].
Следующее соприкосновение писателя со «Словом о полку Игореве» произошло уже в Париже, куда Ремизовы переехали в ноябре 1923 г. Вскоре ре-мизовские знакомые из окружения ставшего уже знаменитым в Европе философа Льва Шестова помогли С. П. Ремизовой-Довгелло, палеографу по специальности, получить работу в l'Ecole nationale des lanques orientales (Школе восточных языков) и в Institut d'etudes slaves (Институт славянских исследований). В этих организациях Серафима Павловна проработала пятнадцать лет, до немецкой оккупации Парижа. Через жену писатель сблизился с французскими славистами, прежде всего с Анри Мазоном. Андрей Альбинович, как звали его русские коллеги, в своих лекциях и статьях утверждал, что «Слово о полку Игореве» создано в конце XVIII века по образцу «Задонщины» кем-то из близких к графу А.И. Мусину-Пушкину. Свою концепцию происхождения «Слова» Мазон наиболее полно изложил в книге «Le slovo a'Igor» (Papis, 1940). Из-за начавшейся войны книга не получила широкой известности, но уже в послевоенные годы она взяла свое. В Советском Союзе информация об этом издании по времени совпала с кампанией борьбы с «безродными космополитами». Советская пропаганда стала ругать «бывшего французского друга» и старейшего иностранного члена Академии наук СССР самыми последними словами. Так, например, «Литературная газета» назвала Мазона «клеветником, пытавшимся доказать, что русский народ не был в состоянии создать "Слово о полку Игореве"» [13, с. 3].
Возмущались и русские эмигранты. В одной из сцен романа «Мышкина дудочка», посвященного жизни русских в Париже, Ремизов описывает типичную реакцию «русского патриота»: «... Андрэ Мазон, последователь «скептической школы» Каченов-ского и Строева, написал в их духе книгу о «Слове о полку Игореве». А Иван Павлыч, ему наплевать на норманнов и всяких варягов, русских он производит от аланов, Москва - Третий Рим, а Слово несомненно и. неприкосновенно: Руки прочь!» [15, с. 13]. Упомянутый здесь защитник «Слова» - реальный человек, И.П. Кобеко, юрист и литературный критик, парижский знакомый писателя. К его доморощенным историософским концепциям Ремизов относится с известной иронией.
В своих работах о «Слове» Мазон приводит внушительный список русских писателей, сомневавшихся в подлинности произведения: Н.М. Карамзин, К.С. Аксаков, И.А. Гончаров, Л.Н. Толстой. Из со-
временников упомянут Ремизов как «интуитивный скептик». Сейчас к этому списку можно добавить В.В Набокова, много занимавшегося «Словом». В.П. Никитин, друг и собеседник Ремизова, в последние годы жизни писателя вспоминал: «... «Словом о полку Игореве» А. М. не восторгался из-за казавшейся искусственной (сусальной?) славянщины.» [8, с. 220]. При этом писатель много размышлял и о педагогическом аспекте проблемы: «Школьный долбеж «Слова о полку Игореве». Это была не скука, а набившая скучища. Учителя говорили: замечательно, а ни один не знал древнерусского, да и кто это знает. Темные русские закорючки, пронизанные церковнославянскими «рокотаху», да тут, при всем моем из детства любопытстве к всему словесно-необычному, потеряешь всякую охоту. <...> Чтобы оценить «Слово о полку Игореве», надо прежде всего словарь. Потом орусить чуждые русскому, напяленные на нас церковнославянские формы» [16, с. 230-231].
Из всех аргументов в пользу своей версии, приведенных Мазоном, Ремизова более других «зацепил» один. Позднее он четко и эмоционально сформулировал его суть: «Если «Слово» XII века, как могло получиться, что века оставалось оно без отклика и зазвучало только в XVI в. - отклик в «Задонщине». <...> Чтобы Епифаний Премудрый (XIV - начало XV), современник Рублева, наш первый «словесник» («летрист»), выдумавший для своего искусства термин «словоплетение», не нашел в богатом книгохранилище Ростова или не обратил внимания на список «Слова»? Для меня загадка» [23, с. 307-308]. В 1955 г., за два года до смерти, Ремизов, как кажется, нашел ответ на столь мучившую его загадку. Ответ этот в духе знаменитого пушкинского признания в том, что русские ленивы и нелюбопытны. «На русский лад не оказалось слуха. <...> Автор «Слова» передал другие лады, прозвучали из глуби - среднему уху не взять. Русский лад «Слова» остался без подражаний» [23, с. 308]. Здесь взгляды писателя уже несколько скорректированы.
«Скептицизм» Ремизова, которого традиционно считали специалистом по фольклору и древнерусской литературе, возмутил литературную общественность «русского Парижа». Вскоре после смерти писателя Г.В. Адамович в письме И.В. Чиннову высказался особенно резко: «По-моему, он был скверный и лживый писатель... Никакого слуха ни к чему у него не было. Он мне когда-то и о «Слове о полку Игореве» говорил Бог знает что, а надо быть совсем бревном, чтобы не слышать за всей непонятной славянщиной «Слова», какая это прелесть» [11, с. 129].
Выводы
Особенно болезненно отозвалась позиция Ремизова по «Слову» на репутации писателя в СССР. После Второй мировой войны Ремизов был одним из немногих изгнанников, принявших советское гражданство. Ему, как и некоторым другим писателям-эмигрантам старшего поколения - И.А. Бунину, Б.К. Зайцеву, И.С. Шмелеву, были обещаны и более сдержанные и объективные оценки творчества, и издания книг на родине. В отношении Ремизова ничего этого не произошло. Более того, в вышедшем в
1954 г. десятом томе «Истории русской литературы», посвященном 1900-м - 1910-м годам - времени расцвета ремизовского таланта, писатель в обзорном очерке характеризуется как «стилизатор», «формалист» и «шовинист», после революции ставший «врагом народа», а в эмиграции примкнувший «к злейшим врагам Советской России» [9, с. 772-774]. Ремизова больно ранили и общий тон этих «упоминаний», и отсутствие отдельного разбора его творчества, и, особенно, причисление его к «злейшим врагам». В письме Н.В. Кодрянской от 14 февраля 1954 г. Ремизов писал: «Вышла История русской литературы: Горький, Куприн, Бунин, Блок, Зайцев, Вербицкая и другие - издание Академии Наук. Меня нет. Так я и не попал в историю. <.> И что странно: эмигрантское отношение к моему, или советское -одинаково» [7, с. 388]. Во многом из-за «скептического» отношения писателя к «Слову о полку Игоре-ве» реабилитация Ремизова на родине была отложена на несколько десятилетий.
Литература
1. Асеев Н. Московские записи // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. М., 1996.
2. Барсов Е.В. «Слово о полку Игореве» как художественный памятник Киевской дружинной Руси. Т. 3. Лексикология «Слова». СПб., 1889.
3. «В России, как встретимся, будем вспоминать». Переписка А.М. Ремизова с С.Я. Осиповым. (1913-1923) / Публикация Е.Р. Обатниной // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2001 год. СПб., 2006.
4. Волшебный мир Алексея Ремизова: каталог выставки. СПб., 1992. 62 с.
5. Грачева А.М. Алексей Ремизов и древнерусская культура. СПб., 2000. 334 с.
6. Грачева А.М. Алексей Ремизов и Пушкинский Дом. Статья первая. Судьба ремизовского Музея игрушек // Русская литература. 1997. № 1.
7. Кодрянская Н. Ремизов в своих письмах. Париж, 1977.
8. Никитин В.П. «Кукушкина» (Памяти А.М. Ремизова) / Публикация Н.Ю. Грякаловой // Ремизов А. Павлиньим пером. СПб., 1994.
9. Орлов В.Н. Поэзия буржуазного упадка // История русской литературы. В 10 т. Т. 10. М. - Л., 1954.
10. Памятники литературы Древней Руси. XII век. М., 1980. 704 с.
11. Письма запрещенных людей. Литература и жизнь эмиграции. 1950 - 1930-е годы. По материалам архива И.В. Чиннова. М., 2003. 832 с.
12. Пришвин М. Дневники. 1920-1922. М., 1995. 334 с.
13. Против буржуазного космополитизма в литературоведении // Литературная газета. 1949. 19 марта. № 43.
14. Ремизов А. За святую Русь. Думы о родной земле. Пг., 1915. 57 с.
15. Ремизов А.М. Мышкина дудочка // Ремизов А.М. Собрание сочинений. Т. 10. Петербургский буерак. М., 2003.
16. Ремизов А.М. Огонь вещей. Сны и предсонье // Ремизов А.М. Собрание сочинений. Т. 7. Ахру. М., 2002.
17. Ремизов А.М. Посолонь // Ремизов А.М. Собрание сочинений. Т. 2. Докука и балагурье. М., 2000.
18. Ремизов А.М. Слово о погибели Русской Земли // Ремизов А.М. Собрание сочинений. Т. 5. Взвихренная Русь. М., 2000.
19. Ремизов А.М. Стиль. Тропа Боянова // Ремизов А.М. Собрание сочинений. Т. 12. Русалия. СПб., 2016.
20. Савельева Н.В. Лютый зверь // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». В 5 т. Т. 3. СПб., 1995.
21. Салмина М.А. Время Бусово // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». В 5 т. Т. 1. СПб., 1995.
22. Соколова Л.В. Див // Энциклопедия «Слова о полку Игореве». В 5 т. Т. 2. СПб., 1995.
23. Творческие материалы А. Ремизова к книге Н. Кодрянской «Алексей Ремизов» / Публикация А. Грачевой // Алексей Ремизов. Исследования и материалы. СПб., Са-лерно, 2003.
References
1. Aseev N. Moskovskie zapisi [Moscow notes]. Viaches-lav Ivanov. Materialy i issledovaniia [Vyacheslav Ivanov. Materials and Research]. Moscow, 1996.
2. Barsov E.V. «Slovo o polku Igoreve» kak khudozhest-vennyi pamiatnik Kievskoi druzhinnoi Rusi [The Song of Igor's Campaign as an artistic monument of Kievan Rus']. Vol. 3. Leksikologiia «Slova» [Lexicology of the Song of Igor's Campaign]. St.-Petersburg, 1889.
3. «V Rossii, kak vstretimsia, budem vspominat'». Pere-piska A.M. Remizova s S.Ia. Osipovym. (1913-1923). Publi-katsiia E.R. Obatninoi ["In Russia, when we meet, we will remember." Correspondence between A.M. Remizov and S.Ya. Osipov. (1913-1923). Publication of E.R. Obatnina]. Ezhe-godnik Rukopisnogo otdela Pushkinskogo Doma na 2001 god [Yearbook of the Manuscript Department of the Institute of Russian Literature (the Pushkin House) for 2001]. St.-Petersburg, 2006.
4. Volshebnyi mir Alekseia Remizova: katalog vystavki [Magical World of Alexei Remizov: exhibition catalogue]. St.-Petersburg, 1992. 62 p.
5. Gracheva A.M. Aleksei Remizov i drevnerusskaia kul'tura [Alexei Remizov and Ancient Russian culture]. St.-Petersburg, 2000. 334 p.
6. Gracheva A.M. Aleksei Remizov i Pushkinskii Dom. Stat'ia pervaia. Sud'ba remizovskogo Muzeia igrushek [Alexei Remizov and the Institute of Russian Literature (the Pushkin House). Article 1. The story of Remizov's Toy Museum]. Russkaia literatura [Russian literature], 1997, no. 1.
7. Kodrianskaia N. Remizov v svoikh pis'makh [Remizov in his letters]. Paris, 1977.
8. Nikitin V.P. «Kukushkina» (Pamiati A.M. Remizova). Publikatsiia N.Iu. Griakalovoi ["Kukushkina" (in memory of A.M. Remizov). Publication of N.Y. Gryakalova]. Remizov A. Pavlin'imperom [With peacock's plume]. St.-Petersburg, 1994.
9. Orlov V.N. Poeziia burzhuaznogo upadka [Poetry of Bourgeois Decadence] Istoriia russkoi literatury [History of Russian literature]. Vol. 10. Moscow ; Leningrad, 1954.
10. Pamiatniki literatury Drevnei Rusi. XII vek [Literary Monuments of Ancient Russia. XIIth cent.]. Moscow, 1980. 704 p.
11. Pis'ma zapreshchennykh liudei. Literatura i zhizn' emigratsii. 1950-1930-e gody. Po materialam arkhiva I.V. Chinnova [Letters of banned people. Literature and life of emigrants. 1950-1930s. Based on the documents of Chinnov's archive]. Moscow, 2003. 832 p.
12. Prishvin M. Dnevniki. 1920-1922 [Diaries. 19201922]. Moscow, 1995. 334 p.
13. Protiv burzhuaznogo kosmopolitizma v literaturove-denii [Against bourgeois cosmopolitanism in literary studies]. Literaturnaia gazeta [Literary newspaper], 1949, March 19, no. 43.
14. Remizov A. Za sviatuiu Rus'. Dumy o rodnoi zemle [For Holy Rus. Thoughts about the native land]. Petrograd, 1915. 57 p.
15. Remizov A.M. Myshkina dudochka [Mice's pipe]. Remizov A.M. Sobranie sochinenii [Collected Works]. Vol. 10. Peterburgskii buerak [Petersburg Gully]. Moscow, 2003.
16. Remizov A.M. Ogon' veshchei. Sny i predson'e [The fire of things. Dreams and pre-dreams]. Remizov A.M. Sobra-nie sochinenii [Collected Works]. Vol. 7. Akhru [Ahru]. Moscow, 2002.
17. Remizov A.M. Posolon' [Sunwise] Remizov A.M. So-branie sochinenii [Collected Works]. Vol. 2. Dokuka i bala-gur'e [Tales and jokes]. Moscow, 2000.
18. Remizov A.M. Slovo o pogibeli Russkoi Zemli [The lay of the ruin of the Russian land]. Remizov A.M. Sobranie sochinenii [Collected Works]. Vol. 5. Vzvikhrennaia Rus' [Whirlwind Russia]. Moscow, 2000.
19. Remizov A.M. Stil'. Tropa Boianova [Style. Boyan's trail] Remizov A.M. Sobranie sochinenii [Collected Works]. Vol. 12. Rusaliia [Rusalia]. St.-Petersburg, 2016.
20. Savel'eva N.V. Liutyi zver' [Ferocious Beast]. Entsik-lopediia «Slova o polku Igoreve» [Encyclopedia of The Song of Igor's Campaign]. Vol. 3. St.-Petersburg, 1995.
21. Salmina M.A. Vremia Busovo [Busov Time]. Entsik-lopediia «Slova o polku Igoreve» [Encyclopedia of The Song of Igor's Campaign]. Vol. 1. St.-Petersburg, 1995.
22. Sokolova L.V. Div [Daeva]. Entsiklopediia «Slova o polku Igoreve» [Encyclopedia of The Song of Igor's Campaign]. Vol. 2. St.-Petersburg, 1995.
23. Tvorcheskie materialy A. Remizova k knige N. Ko-drianskoi «Aleksei Remizov». Publikatsiia A. Grachevoi [Re-mizov's Creative Materials to Alexei Remizov book by Ko-dryanskaya. Publication of A. Gracheva]. Aleksei Remizov. Issledovaniia i materialy [Alexei Remizov. Research and materials]. St. Petersburg, Salerno, 2003.
УДК 81
С.А. Соловьева
Череповецкий государственный университет
МОНТАЖНОСТЬ КАК ПРИНЦИП ОРГАНИЗАЦИИ ПОВЕСТИ Б. ПАСТЕРНАКА «ВОЗДУШНЫЕ ПУТИ»
В статье рассматриваются принципы монтажной организации текста, которые основываются на актуализации разрывов, смысловых пропусков и ассоциативной связи между фрагментами текста. Принцип непрерывности временного континуума не нарушается благодаря метафорическому сопоставлению темпорально смежных образов. Структура категории темпо-ральности усложняется за счет взаимодействия трех темпоральных осей.
Монтажность текста, смысловой разрыв, темпоральный континуум, темпоральная ось.
The article discusses the principles of editing text that are based on realization of the semantic gaps and associative relations. The temporal continuum is not broken, because adjacent images are mapped onto a unity metaphorically. The structure of the category of temporality is complicated by the interaction of three temporal lines.
Editing (text montage), semantic gap, temporal continuum, temporal line.
Введение
Современники называли «Воздушные пути» одним из самых загадочных произведений автора. Разорванность, фрагментарность повествования, появляющиеся в результате отсутствия сюжета с причинно-следственными связями, подмена объективного восприятия мира впечатлением, основанным на механизме внутренних ассоциаций, связанных между собой только сознанием героя, все это позволяет говорить о принципах монтажного построения текста, в котором единственной линейной категорией остается темпоральность.
Цель статьи - выявить систему признаков, позволяющих говорить о монтажной структуре анализируемого текста.
Основная часть
«Любое произведение развертывается в определенной последовательности, т.е. по определенным линиям, образующим некоторую схему и дающим некоторый определенный ритм... Произведение так построено, что это преобразование схемы в ритме делается само собой. Ритм при восприятии образуется благодаря наличию элементов покоя (раздробленной материи произведения), на которых глаз останавливается, и формальных элементов («швов»),
разделяющих два смежных элемента покоя. Поэтому время вводится в произведение приемом кинематографическим, т. е. расчленением его на отдельные моменты покоя» [3, с. 15].
Особый интерес в этом отношении представляет проза поэтов, которая использует эту технику, поскольку ее композиция представляет собой набор фрагментов, отрывков, соединяемых автором. Прозаический монтаж актуализирует разрывы, смысловые пропуски и ассоциативную связь между фрагментами текста. В результате принцип непрерывности временного континуума не нарушается благодаря тому, что метафорически сопоставляются темпо-рально смежные образы. Структура категории тем-поральности при этом значительно усложняется и позволяет говорить о временной стереоскопичности. В повести «Воздушные пути» это проявляется в наличии трех темпоральных осей: перцептивной, сюжетной и календарной [1, с. 23]. Переход от одной оси к другой определяется не просто изменением позиции наблюдателя, а представляет своего рода «игру» со временем, слияние его с пространством. Монтируя темпоральное пространство текста, говорящий воспринимает его с разных ступеней абстракции от конкретного, следовательно, в разном темпе [4, с. 136].
