CC BY
45
"лексико-грамматических свойств" производящих "основ" (слов), но и их когнитивных, экспрессивно-стилистических, структурных и фонетических характеристик, (2) не только "семантического соотношения между производным и производящим", но и отношений, в которые анализируемые производные включаются в соответствующих тематических группах, синонимических и одно-формантных рядах, в соответствующих гнездах, (3) не только "словообразовательной структуры" производных (их "способа производства и словообразующей морфемы"), но и вклада компонентов словообразовательной структуры производного
слова в его семантику (ср. озаботить, озаглавить, огласить, но огорошить, околпачить), и возможных вариантов членения анализируемых производных (ср.: плотнич-а-т ь, но столяр-нича-т ь и столяр-н-ича-ть). Выйти на такую классификацию производных слов - одна из важнейших и очень трудоемких задач дериватологии» (с. 326).
Здесь автором обозначены важные векторы развития дериватологии XXI в., пути ее выхода фактически к анализу словарного состава языка в целом - под углом зрения словообразования.
О. Ю. Крючкова
АЛЕКСАНДР ТУФАНОВ: ОТ ЗАУМИ - К СОНЕТНОМУ ВЕНКУ СТАЛИНУ
Письма ссыльного литератора: Переписка А. В. и М. В. Туфанова (1921-1942) / сост., вступ. ст., подгот. текста и коммент. Т. М. Двинятиной и А. В. Крусанова. М.: Новое литературное обозрение, 2013. 904 с.: ил.
Образ Александра Туфанова - загадочного «Председателя Земного Шара Зауми», как он себя называл, делаясь тем самым преемником Велимира Хлебникова, теперь стал яснее и жизненнее благодаря этой книге, в которую вошла его уникальная переписка с женой на протяжении почти 20 лет.
Эти письма, сохранившиеся в архиве Туфанова в Рукописном отделе Института русской литературы РАН (Пушкинский Дом), разобранные Татьяной Двинятиной и опубликованные и прокомментированные ею совместно с А. В. Кру-сановым, теперь дают возможность прекратить многие споры и исправить многие ошибки в биографии Туфанова. Долгое время его считали малоизвестным поэтом, русским футуристом, опоздавшим не только на торжество футуризма, но и даже на его похороны. Изредка упоминали его роль поэтического наставника будущих обэриутов Д. Хармса и А. Введенского на первом этапе их творческого пути.
Публикуемая переписка охватывает 20 лет письменного общения - с момента знакомства, когда Александр Васильевич Туфанов и Мария Валентиновна Тахистова еще не только не были женаты, но лишь начинали свой путь друг к другу. И далее - подробные, искренние письма: из Петрограда в Галич, из лагеря в Потьме в Ленинград, а затем - письма из Орла, Новгорода и - самые трагические - с дороги в эвакуацию и последние - от умирающего Туфанова из Галича. По жуткой иронии судьбы, его жена выжила в страшном блокадном Ленинграде, а он - умер от истощения в эвакуации,
Среди всех арестованных по делу Детиздата в конце 1931 г. Туфанов получил самый большой срок - 5 лет концлагерей. К счастью, в эти «вегетарианские» времена он отбыл только два года - «помогла» инвалидность. Но вернуться в Ленинград, к жене, ему было уже не суждено. Оставшийся
срок заключения Туфанову был заменен высылкой. Поэтому еще два с половиной года он жил в Орле, а после окончательного освобождения - в Новгороде. Прописка в Ленинграде, приграничном городе, человеку с судимостью была запрещена, а добиться ее снятия он так и не смог.
Письма приоткрывают нам жуткий мир районного города средней полосы России: шпана, хулиганье, хамство, невозможность общения. Предельная изоляция и одиночество. Единственное спасение - почти ежедневные письма жене и почти столь же частые письма от нее, а еще -многочасовая работа над переводами Шекспира. И почти три года - вплоть до устройства Туфанова на работу в Новгороде - Мария Валентиновна спасала своего мужа, посылая ему деньги (половину скудного жалования), посылки с вещами и продуктами. Если бы не это, Туфанов бы умер гораздо раньше: советская власть не заботилась, на что будут жить ссыльные и высланные, которых зачастую не брали ни на какую работу. Можно смело сказать, что Мария Валентиновна Туфанова полностью соответствует той ахматовской женщине-героине, у которой уже ничего не осталось кроме ежедневной тюремной очереди.
Публикация этих писем имеет очень большое значение для понимания внутренней эволюции Туфанова - от практика и теоретика зауми - к одам вождю и его приближенным. Но более чем спорным представляется утверждение, что Туфанов «незаметно сам для себя становится все больше похож на героев Зощенко, искренне вписывает в себя коммунистическую идеологию и утверждается в мысли, что "<т>олько у высших властей находишь правду"» (с. 16). Такое ощущение, что авторы предисловия забыли, как именно шел разговор через пространство у Туфанова и его жены. Дело происходило в 1930-е гг., - Туфанов, бывший лагерник, высланный с «минус 12» и лишенный избирательных прав, пишет своей жене письма,
прекрасно понимая, что любое из них - перлюстрированное - может оказаться для него новым приговором, да и не только ему, но и адресату. Вот почему Туфанов выверяет каждое слово и, ругая местные власти, не забывает каждый раз напомнить, что это только «местные перегибы», а он, Туфанов, помнит и знает, что там, наверху, есть высшая власть, настоящие коммунисты, у которых всегда можно найти справедливость, защиту и поддержку.
Письма Туфанова, конечно, напоминают рассказ Дудорова из «Доктора Живаго» - о том, как его перевоспитало следствие и ссылка. Выслушав его, Юрий Андреевич говорит, что это выглядит так же, как если бы лошадь рассказывала, как она сама себя объезжала в манеже. Однако разница очень существенная. Дудоров говорит совершенно искренне, находясь в кругу близких друзей, которым полностью доверяет. Туфанов после освобождения из лагеря почти 8 лет жил в обстановке, которая может быть описана формулой Гоббса 'Bellum omnium contra omnes' - «война всех против всех». Живя восемь лет в обстановке постоянного напряжения, полной изоляции - поскольку любое естественное движение души (будь то помощь, угощение, какое-то человеческое сближение, да и просто - неосторожное слово) могло привести к доносу с печальными последствиями. Лагерная психология помогала ему. «.. .Не знакомлюсь, не подпускаю, не разговариваю», - так он формулирует в письме от 2 января 1934 г. свои отношения с местными жителями в Орле (с. 172). Лишенный всех прав, живущий в городе, где властвовали шпана и хулиганы, Туфанов избирает для себя единственно возможный в его случае способ защиты: он учится языку своей эпохи и начинает применять его в своих интересах. Надо сказать, что во многих случаях это ему действительно удается: на звонкую идеологическую риторику начальства он отвечает еще более агрессивной идеологической риторикой, разного рода обвинения он оборачивает против самих обвинителей, пользуясь их же языком, этим же способом ему время от времени удается защищаться даже от шпаны и хулиганов. Практически каждый свой шаг в отношениях с официальными инстанциями он подкрепляет письменным заявлением, оставляя себе копии, а войну с враждебно настроенным по отношению к нему институтским начальством в Новгороде он ведет уже, используя все существующие в советской системе рычаги - от прессы до народного суда, и побеждает.
Да, из писем бывает уже трудно отделить маску от подлинного лица, однако вряд ли можно ставить это в упрек Туфанову - пытавшемуся выжить и остаться человеком в ситуации, когда против него была вся мощь тоталитарного государства, а на его стороне - лишь несчастная супруга, работающая почти круглые сутки, чтобы на скудное жалование больничного статистика содержать свою мать, свекровь, да еще ежемесячно посылать половину полученных денег в Орел мужу: все его попытки устроиться там хоть на
какую-нибудь работу закончились неудачей. Отсюда и его венок сонетов Сталину, стихотворные славословия Калинину и проч. Это была не более чем попытка физического спасения - себя и жены, и стихи эти имеют не большее отношение к поэту Туфанову, чем цикл «Слава миру» - к Анне Ахматовой.
Признавая несомненную ценность публикуемых писем, хочется одновременно высказать удивление совершенно нехарактерной для авторов публикации и комментариев поспешностью, невнимательностью, неточностью и т. д. и т. п.
Прежде всего, вызывают вопросы принципы составления книги. Во-первых, видно, что письма публикуются выборочно. Однако принципы выборки не описываются ни в предисловии, ни где бы то ни было еще. В издании постоянно цитируются письма, не вошедшие в публикацию. И если бы это действительно были письма «проходные» или малоинформативные! К примеру, в книге содержится только 39 писем Туфанова 1920-х гг. - до ареста (писем 1930-х гг. во много раз больше). Что мешало опубликовать имеющиеся? Зачем, скажем, на с. 49 цитировать письмо от 23 мая 1922 г., указывая, что оно «в публикацию не вошло»? Почему не привести хотя бы частично расшифрованный текст одного из самых последних писем уже умирающего от голода Туфанова - от 30 ноября - 2 декабря 1942 г.? Неужели составители и комментаторы были настолько ограничены в объеме?
Но если действительно они были ограничены в объеме, то зачем в предисловии приводить полностью (!) письма, которые в том же издании будут опубликованы еще раз? Так дважды в издании публикуется письмо М. В. Тахистовой к А. Туфанову от 22 марта 19<22> г. (с. 13 и 42-43), письмо А. Туфанова М. Туфановой от 14 июня 1932 г. (с. 16-18 и 112-114). Ощущение такое, что работа над предисловием и над составлением корпуса текстов книги совершалась то ли разными людьми, плохо взаимодействовавшими друг с другом, то ли в очень разное время.
Вопросы остаются и по опубликованным письмам. Многие из них имеют купюры, помеченные, как положено, многоточиями в ломаных скобках. Но читателю снова приходится гадать: по каким же принципам сделаны эти купюры? Объяснений нигде не содержится. Надо полагать, изъяты фрагменты, которые публикаторы посчитали неинформативными, но каковы критерии информативности? Ответа опять нет.
Странно порой располагаются публикуемые письма Туфанова и его жены. Все они разделены на пять частей по хронологии: 1920-е гг., тюрьма и лагерь, Орел, Новгород, эвакуация. В каждой части - сквозная нумерация писем, начиная с № 1. Письма как Туфанова, так и его жены публикуются подряд - по дате написания. И, казалось бы, этот принцип действительно соблюдается. Однако, если, например, начать просмотр переписки орловского периода, то хронологический
порядок соблюдается только с 26 сентября 1933 г. по 6 июня 1934 г. Далее почему-то после письма Туфанова № 98 от 6 июня 1934 г. следует письмо № 99 его жены от 4 июня. Потом - вплоть до письма № 217 от 29 мая 1935 г. - хронология опять строго выдерживается, но письмо № 218 ее снова нарушает: оно датировано 25 мая, следующее № 219 - 27 мая - и затем опять уже до конца без нарушений. Почему такие сбои, чем они вызваны,
- никаких объяснений публикаторами не дается.
Сталкиваемся мы и с неточной терминологией. Конечно, в Орле Туфанов находился не в «административной ссылке» (с. 25). Это называлось высылкой: человеку запрещали жить в определенном количестве крупных населенных пунктов («минус»)1. Выражение было настолько общепринято и общеизвестно, что в 1928 г. бывший имажинист Матвей Ройзман опубликовал роман с названием «Минус шесть». Это было одно из распространенных в 1920-е гг. ограничений для высылаемых. Запрещалось проживать лишь в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе и Ростове-на-Дону. Поэтому неправильно и название третьей части - «Ссылка в Орел». Не было «ссылки в Орел», здесь Туфанов прав, говоря, что «в Орле ссыльных нет» (с. 369). К самому названию книги («Письма ссыльного литератора») претензий нет - выражение довольно устойчивое и употребленное не в терминологическом смысле.
Однако к концу 1920-х - началу 1930-х гг. гайки постепенно завинчивались - и «минус шесть» превратились в «минус двенадцать». Именно такое ограничение получил Туфанов при освобождении из лагеря. Однако, конечно, сообщая об этом читателю (с. 19), нужно было и перечислить содержание этого запрета, чтобы было понятно, из чего приходилось ему выбирать. Этот список был уже гораздо шире. Туфанову было запрещено проживать во всех погранокругах, в Московской области (включая, конечно, Москву), в Ленинграде и Ленинградской области, на Северном Кавказе (включая Дагестан), во всех центральных округах областей, краев, автономных и союзных республик, на Украине, в Белоруссии и территории Белорусского военного округа, в Закавказской Федеративной Республике, в Ашхабаде, Карка-ралинске, Мерве и их округах, в Красноводске, в Узбекской и Таджикской ССР.
Полезно было бы сообщить читателю и что именно угрожало Туфанову за нарушение этого «минуса». Часть 1 ст. 82 Уголовного кодекса РСФСР 1926 г., действовавшая на момент высылки, устанавливала в качестве наказания лишение свободы на срок до года за самовольный приезд в место, запрещенное для проживания. То же самое грозило ему и после окончания высылки
- за незаконный приезд гражданина, имеющего судимость, в приграничный город Ленинград, вот почему он всячески отказывается от попыток приехать из Новгорода к жене на несколько дней без командировки или разрешения.
Постоянно повторяемая с гордостью Ту-фановым в Орле фраза «я без прикрепления» означала как раз высылку, а не ссылку. Впрочем, описанная в его письмах осени 1934 г. эпопея с безрезультатной попыткой обжаловать лишение избирательных прав подчеркивает схожесть положения ссыльных и высланных. Конечно, оставлять это без комментария было неправильно, следовало указать, что по избирательной инструкции 1930 г. избирательных прав лишались как те, так и другие, независимо от того, была ли эта санкция записана в приговоре. Туфанов этого не знал, а слова юрисконсульта о том, что Туфа-нов не является административно высланным (с. 351), надо отнести на счет его юридического невежества.
Завершая тему жизни Туфанова в Орле, укажем и на оставшуюся без комментариев сквозную тему, связанную с необходимостью для Туфанова иметь постоянный денежный резерв на случай внезапного выезда на новое место жительства по требованию ГПУ. Дело в том, что уже с 1934 г. начинают циркулировать слухи (отчасти просачивающиеся в газеты - см. письмо Туфанова от 2 марта 1934 г.) о том, что Центрально-Черноземная область будет разделена и Орел станет таким же областным центром, как и Курск. Для Туфанова это означало бы автоматический запрет на проживание в Орле2.
Особая и большая беда в издании с датами жизни и с информацией об упоминаемых людях. Действительно, бывают случаи, когда даже архивные разыскания не помогают их установить, равно как и сведения о людях. Но комментаторы игнорируют зачастую базы данных «Мемориала», справочники «Блокада», базы данных о деятелях белого движения, о погибших и пропавших без вести на Второй мировой войне и многие другие - как электронные в Интернете, так и печатные, не говоря уже об архивах.
Вот некоторый перечень примеров. Александр Васильевич Юковлев (с. 73) - не просто «лектор, знакомый П. В. и А. В. Туфановых», а бывший прапорщик, воевавший в 1919 г. в Северо-Западной армии Родзянко - Юденича, затем эмигрировавший в Эстонию и вернувшийся в СССР в 1923 г. Кстати, фамилия Юковлев имеет преимущественно архангельскую локализацию, так что это был явно знакомый еще с архангельских времен.
Давид Лазаревич Вейс (его полное имя Давид-Тевель Эфроимович-Лейзерович) был в 1925-1926 гг. не только заведующим производственно-издательским сектором издательства «Прибой» (с. 74), а еще и членом президиума правления издательства, вторым заместителем председателя его правления. Это вообще человек весьма известный в истории русской литературы и русской журналистики. Достаточно сказать, например, что в 1906-1917 гг. он заведовал издательством «Шиповник», а с августа 1920 по
январь 1921 г. был заместителем заведующего Госиздатом. Следовало бы указать и даты его жизни: 1878-1938. Он был арестован 29 декабря 1937 г. и через 8 месяцев расстрелян.
Достаточно много приведено информации о поэте-имажинисте Иване Афанасьеве-Соловьеве (с. 77), включая и то, что он с 16 мая 1924 г. был членом Ленинградского отделения Союза поэтов. Однако в связи с упоминанием его в письме Туфанова 1925 г., конечно, следовало указать, что Афанасьев-Соловьев в 1925 г. был членом Мастерской по изучению поэтики при Союзе поэтов, возглавлявшейся Туфановым3.
Комментарий к описанному Туфановым своему визиту к Запанкову, «заведывающему школой 2 ступени», которого он называет «очень умным человеком» (с. 83) исчерпывается взятыми из справочника «Весь Ленинград» адресами Н. А. За-панкова в 1926 и 1927 гг. Между тем стоило указать, что роль Николая Александровича Запанкова не исчерпывалась его скромной должностью в середине 1920-х гг. Он был весьма известным еще до революции педагогом, занимавшимся вопросами подготовки учителей народных школ и городских училищ, популяризатором и пропагандистом идей К. Д. Ушинского, писал статьи о школьной реформе.
Действительно, как правильно пишут комментаторы к письму Туфанова N° 41 от 21 августа <1927 г.> (с. 88), его планам на совместную с Хармсом «зимнюю кампанию» 1927-1928 гг. не суждено было реализоваться. Однако Туфанов был одним из тех, кто получил персональное приглашение на вечер ОБЭРИУ «Три левых часа», состоявшийся 24 января 1928 г. Сохранился пригласительный билет № 26, выписанный на его имя почерком Хармса, имеется имя Туфанова и в списке приглашенных на вечер в записных книжках Хармса. Упоминающийся же в том же письме литератор Карл Станиславович Мазовский действительно был в то время сотрудником журнала «Бегемот». Однако читатель не узнаёт, что Мазовский - это псевдоним, сатирика и юмориста Шандадушиса. Даты жизни комментаторами также не указаны, хотя хорошо известны - 1893-1962.
Прозаик и поэт Борис Алексеевич Западалов родился не в 1898, а в 1899 г. (с. 81). Профессор физики и астрономии Николай Петрович Камень-щиков (с. 91) скончался в 1939 г., вопросительный знак вместо даты смерти удивляет. Владимир Федорович Динзе родился не в 1880, а в 1886 г. (и без всякого вопросительного знака). О нем сообщается много разных сведений, но почему-то не сказано главного - что нужно было бы сказать в связи с А. Туфановым: именно В. Ф. Динзе, давно сотрудничавший с издательством «Прибой», рекомендовал туда Туфанова4. Сам Динзе, поступил на постоянную работу в «Прибой» уже позже - в октябре 1925 г. в качестве редактора детского отдела5. Писал он много и для журнала «Вокруг света», для которого Туфанов и адапти-
ровал по договоренности с Динзе к советским условиям «Жизнь термитов» М. Метерлинка (рассказ Туфанова не был опубликован, рукопись сохранилась в его архиве). Комментарий был бы неполным, если бы мы не упомянули то, что перевод «Воспоминаний о Шерлоке Холмсе», выполненный Туфановым, был издан в 1928 г. в качестве дополнительного приложения к тому же журналу «Вокруг света», а это заставляет думать, что и тут не обошлось без протекции В. Ф. Динзе.
Не стоило оставлять без комментариев и год смерти Динзе - 1938. В этом году он был арестован и расстрелян. К слову: если о расстрелах писателей и политических деятелей комментаторы, большей частью, сообщают (что правильно), то надо это делать везде. Например, не создавать у читателя впечатления, будто писатель и литературовед А. О. Старчаков мирно скончался в своей постели в 1937 г. (с. 189) или шекспировед С. С. Динамов в 1939 г. (с. 489).
Исследовательская небрежность видна во всем, что касается сотрудников издательства «Прибой», особенно - когда речь заходит о сослуживцах Туфанова по корректорской работе. Архив издательства «Прибой» открыт и доступен - можно было расшифровать инициалы, указать хотя бы год рождения этих людей, а также немного подкорректировать служебную биографию самого Туфанова. Так, он действительно начал работать в «Прибое» с 10 апреля 1923 г. (с. 56), но не сразу ответственным корректором, а сначала старшим, потом - ответственным, и только в 1925 г. он становится заведующим корректорским отделением производственного сектора. Что касается других корректоров, то Владимир Иванович Осипов (с. 73) родился в 1885 г., Владимир Сергеевич Коржевин (с. 74) - в 1894 г., а умер в 1930 г. и похоронен в Александро-Невской лавре. Е. С. Вознесенская (с. 77) - Елена Сергеевна, родилась в 1886 г. Непросто сложилась судьба у Н. А. Азарье-ва (с. 79). Николай Андреевич Азарьев родился в 1880 г. Дворянин и бывший капитан царской армии, он был арестован в 1935 г. и приговорен к пяти годам ссылки в Астрахань. Через три года, в 1938 г., в Астрахани, он был снова арестован, обвинен в шпионаже и расстрелян.
Не нашли авторы комментариев года рождения известного французского педагога Шарля Туссена (почему-то его фамилия записывается через «э» - Туссэн, как это делалось в XIX в.; Туфанов уже пишет через «е») - 1813 (с. 105). Парадокс, но на с. 552 (сноска 8) его фамилия пишется уже через «е» и сведений о нем дается больше, хотя вместо года рождения - тот же вопросительный знак.
Трудно себе представить, что комментаторы не смогли найти даты смерти В. К. Мюллера (1941) и С. К. Боянуса (1952) - авторов одного из самых знаменитых англо-русских словарей (с. 195), - но это так. Вместо дат смерти - вопросительные знаки.
Технический редактор К. А. Гранстрем, упомянутый Туфановым в письме от 23 июня 1934 г. (с. 310), родился в 1877 г., а умер в блокаду - в октябре 1942 г. Также в блокаду умер и названный там же литературовед Н. Н. Пенчковский - но не в 1943 году, а в декабре 1941 г. (с. 311). Даты жизни журналиста Николая Адамовича Томи-на: 1878-1942 (с. 312), он тоже умер в блокаду. Наконец, эта же участь постигла и Льва Александровича Федорова (даты жизни: 1881-1942), технического редактора (а не корректора), а еще
- юриста и библиографа, с которым, кстати, работал в одно и то же время в издательстве Академии наук СССР Д. С. Лихачев, называвший Федорова «энциклопедически знавшим Россию» и «одним из образованнейших людей», которых он, Лихачев, встречал6. Генрих Карлович Клаас, директор Ленинградского областного государственного издательства (с. 312), родился в 1879 г., в 1935 г. был арестован и погиб в 1937 г.
Во многом иллюстрирует характер подготовки книги ситуация с журналистом, прозаиком и переводчиком Василием Владимировичем Гадалиным (наст. фамилия - Васильев), который с 1920 г. находился в эмиграции. В 1921 г. он переехал в Ригу, куда и посылал ему Туфанов свои произведения для публикации в эмигрантской печати (это стало одним из факторов, отягчающих вину Туфанова в деле 1931-1932 гг.). Имя В. В. Гадали-на в этом контексте впервые появляется на с. 16 - и вообще никак не комментируется. Затем на с. 51 читаем: «Известно и о контактах Туфанова с литератором В. В. Васильевым-Гадалиным (Так! -А. К.), жившим в Риге» - опять-таки без каких-либо комментариев. И только на с. 105 читатель, наконец, узнает, что «Васильев-Гадалин», которого упоминает Туфанов в письме к жене от 19 апреля 1932 г., - это знакомый Туфанова по Архангельску «Васильев Василий Владимирович (псевд. Гада-лин, 1890-1959), поэт, журналист...» Впрочем, и тут не без дефекта: правильный год рождения литератора - 1892. А в указателе имен (с. 888) присутствует уже «Васильев-Гадалин В. В.», как будто речь идет о двойной фамилии.
Непонятны лакуны в данных о родственниках Туфанова. Дата смерти Марии Викторовны Туфановой (жены Петра Васильевича Туфанова) известна (с. 69), она умерла в январе 1942 г. и похоронена на Пискаревском кладбище. В марте 1942 г. скончался и сам Петр Васильевич (с. 39), похоронен там же. Известна и дата его рождения
- 1881 год. Следует уточнить и дату рождения их сына Кирилла Петровича Туфанова - 1912 год (скончался он в январе 1942 г., место захоронения неизвестно). Вся эта семья, проживавшая в кв. 12 д. 12 по Нижегородской ул., погибла во время ленинградской блокады. Наконец, известны и даты жизни Алексея Егоровича Туфанова (1877-1942), жившего на Арсенальной ул., д. 10, кв. 66 и также скончавшегося во время блокады (с. 106). В сноске 8 на с. 85 Алексей Егорович
назван «неизвестным родственником Туфанова», но «неизвестность» рассеивается к с. 162 - там, в сноске 1, читатель узнает, что он был двоюродным братом поэта.
Такая странная несогласованность видна во многих комментариях. М. В. Туфанова в письме от 11 марта 1933 г. упоминает врача по фамилии Сервирог - и комментаторы сообщают, что в справочнике «Весь Ленинград» (1932) значатся два врача с такой фамилией: Александр Павлович и Александр Александрович. Комментаторы письма Туфанова к жене от 22 июня 1934 г. знают гораздо больше: им известно не вошедшее в данную публикацию письмо М. В. Туфановой от 18 июня того же года, в котором она сообщает ему об увольнении «любимого доктора» ее мужа Александра Павловича Сервирога.
Ошибочно указан год рождения П. И. Чагина (Болдовкина): 1897 (правильно - 1898, источник ошибки, видимо, - неверное указание года рождения на карточках ГАК РНБ) - с. 146. Юлия Ивановна Калачева (сестра Е. И. Маккавеевой-Ка-лачевой, жены врача И. Ф. Маккавеева) скончалась в блокаду, в декабре 1941 г. и была похоронена на Пискаревском кладбище (с. 174). Семья Маккаве-евых, с которой дружили Туфановы, соседствовала с ними в д. 12 по Нижегородской ул., где они жили в кв. 72, а Туфановы - в кв. 12.
Николай Николаевич Филиппов, сотрудник издательства «Академия» и редактор словаря-справочника, в котором принимал участие Туфанов (с. 207), родился не в 1894, а в 1893 г. Дата смерти его известна - январь 1942 г., умер в блокаду, похоронен на Серафимовском кладбище. В том же январе 1942-го умер и другой знакомый Туфанова по издательским делам - Александр Федорович Добрынин (с. 215), похоронен на Пискаревском кладбище. Вообще, игнорирование блокадной ленинградской «Книги памяти» -общее место рецензируемого издания. К примеру, на карточках Генерального алфавитного каталога РНБ действительно указан только год рождения профессора Александра Францевича Бенкена (с. 640), но ведь в «Книге памяти» указаны и дата смерти (декабрь 1941 г.), и даже место захоронения - Большеохтинское кладбище.
Дату смерти директора Орловского пединститута Г. И. Строчицкого, с которым разговаривал Туфанов в бесплодных попытках устроиться на работу (с. 239-240 и почему-то повторено на с. 383), установить, к сожалению, не удалось, но зато о нем известно, что он не канул в лету после второго ареста в 1949 г., а выжил, в 1956 г. был освобожден и добился полного снятия обвинений.
Указанный год рождения поэтессы Марии Комиссаровой (1904) не может считаться однозначно установленным (с. 267), по другим источникам, это 1900 или 1903 г. Видимо, это следовало бы оговорить, как и то, что она была женой поэта Н. Л. Брауна, чьи стихи Туфанов очень любил (из его письма от 9 декабря 1934 г. (с. 377) мы
узнаем, что именно стихи Брауна он читал жене непосредственно перед арестом в 1931 г.). Во всяком случае, на могиле Брауна и Комиссаровой в Комарово ее год рождения указан как 1900.
Композитор М. М. Черемухин (с. 435) скончался в 1983 г.
Совершенно непонятно указание года смерти поэта Н. Н. Шульговского как «1934?» (с. 460) - если в вышедшей еще в 2011 г. статье М. Ю. Эдельштейна финал его биографии указан совершенно точно: умер в Ленинграде в 1933 г.7
Д. Хармс и А. Введенский действительно вернулись из курской ссылки (с. 302), а точнее - тоже из высылки в октябре 1932 г., но если для Хармса это стало окончательным возвращением, то для Введенского - только промежуточным пунктом перед отбытием в новое место проживания - Бори-соглебск. Только перед новым 1933 г. Введенскому тоже удается получить отмену своих «минусов» и вернуться в Ленинград.
Директор Новгородского учительского института Петр Мартынович Кимен (с. 557) скончался в 1961 г. Ошибочно указан год рождения профессора-филолога Александра Илариевича Германовича (с. 578): 1898 вместо правильного - 1896. Перепутано отчество историка Василия Александровича Фигаровского (ошибочно указано - Алексеевич, с. 648). Неправильно указано и нынешнее название ЛГПИ им. А. И. Герцена (с. 663), правильно: Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена. Следует также уточнить настоящее имя Альвэка (с. 779) - Пинхус-Иосиф.
А вот еще один характерный пример удивительной небрежности комментаторской работы. Вместо даты смерти профессора, историка языка Александра Петровича Георгиевского стоит вопросительный знак (с. 734). При этом о нем сообщаются краткие сведения со ссылкой на статью Н. В. Хисамутдиновой об ученом8. Однако при наличии печатной версии статьи ссылка дается на электронную, причем - заведомо неполную, в чем можно легко убедиться9. В неполной версии даты смерти нет, но она есть в полной, печатной. Статья заканчивается словами: «5 марта 1955 г. педагога и ученого не стало»10.
Столь же несложно было установить дату рождения доктора педагогических наук, профессора Бориса Васильевича Рождественского (с. 821) - 1886 год11.
Публикаторы оставляют без комментария то, что Туфанов, цитируя в письме от 20 января 1934 г. стихотворение Андрея Белого «Жизнь» (с. 183), ошибочно относит его к «Золоту в лазури», тогда как оно было написано в 1908 г. и вошло в сборник «Урна». Следовало поправить и утверждение Туфанова в письме от 15 февраля 1934 г. - якобы британская королева Виктория носила траур 50 лет: ее супруг скончался в 1861 г., и она действительно носила по нему траур до конца жизни, но она сама умерла в 1901 г., следователь-
но, речь могла идти о 40 годах. Без комментария остается сравнение Туфановым А. И. Изюмова с «арцыбашевским "жеребцом"» (с. 236), между тем с «горячим, веселым жеребцом» в романе «Санин» сравнивается Зарудин.
«Испекла ты настоящий торт (tortus по-латыни), - пишет Туфанов жене 7 апреля 1934 года» (с. 248). Действительно, русское слово «торт» через серию заимствований восходит к латинскому tortus - «крученый». Это не комментируется - как и то, что Туфанов записывает, видимо, по памяти с ошибкой в письме от 25.01.1939 г. латинское выражение - 'Oderint, dum metuant' (в тексте письма - 'metuarit' - с. 688).
В письме от 12 апреля 1934 г. Туфанов говорит о своем «аналитическом методе» борьбы за возвращение в Ленинград и пишет, что без фактов он не может шагу сделать, «как Шерлок Холмс без следа от шины автомобиля». Комментарий отсутствует, хотя тут явная отсылка к рассказу А. Конан-Дойля «Случай в интернате» из книги «Возвращение Шерлока Холмса». Память немного изменила Туфанову: в рассказе Холмс изучает следы не автомобильных, а велосипедных шин.
Без комментариев также остается цитирование Туфановым Юлиана Отступника в письме к жене от <22 апреля 1934 г.>. Точнее - ссылка содержит только даты жизни Юлиана (кстати, 331 год его рождения не является признанным, вариантом остается и 332 год) и указание на то, что он был римским императором. Создается впечатление, что Туфанов читал какие-то его труды, а между тем ни один текст Юлиана Отступника до нас не дошел, а лишь фрагменты дошли в цитатах других авторов. Однако цитата
- человек «хуже дикого зверя» (с. 263) - цитатой из Юлиана вообще не является. Это несколько видоизмененный текст римского историка Ам-миана Марцеллина из его «Римской истории». Марцеллин так говорит о Юлиане: «Он знал по опыту, что дикие звери не проявляют такой ярости к людям, как большинство христиан в своих разномыслиях» (XXII, 5). Вторая цитата из этого же письма («никто из христиан не мог бы сделаться честным человеком», с. 263) представляет собой несколько видоизмененную цитату из дошедшего до нас в цитации христианских полемистов трактата Юлиана «Против христиан»: «.. .от ваших писаний никто не может стать порядочным человеком» (кн. 1).
Следовало бы, наверное, в числе работ, посвященных стихотворению Д. Хармса «На смерть Казимира Малевича» (М. В. Туфанова называет его «На смерть Малевича», а комментаторы не исправляют - с. 447) упомянуть и нашу статью 2007 г., в которой впервые были приведены - по письмам М. В. Туфановой от 20 и 22 мая 1935 г.
- ее свидетельства о похоронах Малевича, впервые опубликовано стихотворение Туфанова «На смерть художника Малевича», а также комментируется упомянутое стихотворение Хармса12.
Не соответствует действительности утверждение, будто «трагедия А. П. Сумарокова "Синав и Трувор" отдельным изданием не выходила» (с. 547). Только при жизни поэта вышли два отдельных издания этой трагедии (1751, 1768) и третье уже после его смерти (1786). Непонятен и принцип выборочного комментария бытовых реалий. Так, Туфанову приходится в отсутствии электрического освещения пользоваться разными типами ламп. Почему-то масляная лампа («клеп-селей») полюбилась комментаторам - и они разъясняют принцип ее действия, а вот фраза «сижу с 7-линейной лампой» (с. 554) - уже нет, как будто семилинейные лампы всем хорошо известны. Между тем это не что иное, как керосиновая лампа с шириной фитиля в 7 линий - т. е. около 18 мм.
Будем надеяться, что переписка мужа и жены Туфановых будет еще переиздана - в полном варианте и с учетом настоящих замечаний.
Примечания
1 См.: Постановление ВЦИК и CHK РСФСР «О высылке и ссылке, применяемых по судебным приговорам» от 10 января 1930 г. URL: http://xx-vek-istoria.narod. ru/Hbr/istochmk/zak/vysylka.html (дата обращения: 05.02.2007).
2 В июне 1934 г. Центрально-Черноземная область была разделена на Воронежскую и Курскую, Орел стал городом Курской области (см. письмо Туфанова от
16.06.1934). Областным центром Орел стал только в 1937 г. - Туфанов уже жил в это время в Новгороде.
3 См.: РО ИРЛИ. Ф. 699. № 88. Л. 2 об.
4 См.: ЦГАЛИ СПб. Ф. 33. Оп. 2. Д. 9. Л. 236 об.
5 Там же. Д. 21. Л. 1 об., 2.
6 См.: Лихачев Д. С. Воспоминания. СПб., 1995. С. 299.
7 См.: Эдельштейн М. Ю. «Мастодонт поэзии не кто иной, как Вяч. Иванов» : два письма Н. Н. Шульгов-ского к В. В. Розанову // От Кибирова до Пушкина : Сборник в честь 60-летия Н. А. Богомолова / сост. А. Лавров, О. Лекманов. М., 2011. С. 704.
8 См.: Хисамутдинова Н. В. А. П. Георгиевский - один из зачинателей архивного дела в Приморском крае // Отечественные архивы. 2009. № 1. С. 11-16.
9 См. электронную версию: ЦЯЬ: https://dlib.eastview. com/browse/doc/19780780 (дата обращения: 05.02.2017).
10 Хисамутдинова Н. В. Указ. соч. С. 16.
11 См., например: Чертов В. Ф., Бренчугина-Романо-ва А. Н. Научно-методическое наследие Б. В. Рождественского // Наука и школа. 2012. № 3. С. 180.
12 См.: Кобринский А. Стихотворение Даниила Хармса «На смерть Казимира Малевича» : история создания, датировка, текстология // Озерная текстология : Труды IV летней школы на Карельском перешейке по текстологии и источниковедению русской литературы / под ред. А. Кобринского, О. Лекманова, М. Люстрова, Г. Обатнина. Пос. Поляны (Уусикирко) Лен. обл., 2007. С. 21-31.
А. А. Кобринский, Санкт-Петербург
