CC BY
12
УДК 821.161.1.09+821.512.37.09
«АЛАГИРЬ» М. ЗАПРУДНОГО КАК ПЕРВАЯ ПОВЕСТЬ О КАЛМЫЦКОЙ ЖЕНЩИНЕ
В РУССКОЙ ПРОЗЕ 1920-Х ГОДОВ
Р. М. Ханинова, А. И. Ургадулова
Калмыцкий государственный университет им. Б. Б. Городовикова
В статье рассматривается «Алагирь. Маленькая повесть о калмыцкой женщине» Михаила Запрудного как первое обращение к героине-калмычке в русской прозе 1920-х годов. Женская судьба показана в произведении в контексте влияния на неё Октябрьской революции 1917 года и Советской власти. Эволюция характера главной героини передаётся в повести как процесс раскрепощения личности, освобождения от социального и семейного гнёта.
Ключевые слова: повесть, калмыцкая женщина, революция, Советская власть, русская проза, 1920-е годы.
Влияние революционных событий 1917 года на судьбы народов Российской империи прослеживается в русской литературе 1920-х годов, в частности, в творчестве астраханских журналистов и писателей. Вначале Калмыцкая автономная область входила в Нижневолжскую область (1920-1935 гг.), что определило тесные связи калмыцких и русских литераторов. Как писал В. Пюрвеев, «областные газеты, публикуя стихотворения, очерки, фельетоны, небольшие рассказы-зарисовки, статьи корреспондентов, во многом активизировали их литературно-художественную деятельность, помогали в формировании литераторов-профессионалов» [1, с. 10]. Среди таких молодых писателей назовём имя Михаила Запрудного, сотрудничавшего с газетой «Красная степь», выходившей в Астрахани. В мае 1927 года в этой газете опубликовано его произведение «Алагирь» с подзаголовком «Маленькая повесть о калмыцкой женщине». Это первая повесть в русской прозе 1920-х годов с главной героиней-калмычкой.
Для сравнения вспомним романтическую повесть Е. А. Ган «Утбалла» (1837) [2]. Первой упомянула об этой героине с калмыцкими корнями в литературном краеведении Е. Польская [3, с. 3]. Впервые обратила внимание на калмыцкую тему в этой повести Р. Ханинова [4, с. 3] в связи с именем Утбаллы. Е. А. Вяткина считает: «Елена Ган одной из первых вводит образ калмычки в русскую литературу» [3, с. 73]; в то же время она уточняет: «Утбалла - полукровка: отец - русский, мать - калмычка» [5, с. 73]. Таким образом, нельзя согласиться с её утверждением, что героиней повести русской писательницы является именно калмычка.
Двумя годами ранее И. И. Лажечников в романе «Ледяной дом» (1835) под именем Акулины Подачкиной представил в числе персонажей калмычку-шутиху Авдотью Буженинову при дворе императрицы Анны Иоан-новны, но никак не обозначил её национальную принадлежность [6], как позднее и Ю. Нагибин в повести «Квасник и Буженинова» (1986) [7, с. 220-298]. Об этом говорится в совместной статье Е. А. Вяткиной и Д. А. Ивановой, написанной под нашим научным руководством в 2013 году [8, с. 102-116].
Поэтому, на наш взгляд, именно Михаил Запрудный в русской прозе в 1927 году не только вывел главной героиней калмычку в своём произведении, подчеркнув это в подзаголовке, но и показал судьбу женщины в контексте роли Октябрьской революции в жизни национальных окраин Российской империи. Автором сразу обозначен жанр его произведения - «маленькая повесть». Произведение, состоящее из 10 главок, обозначенных в тексте римскими цифрами, публиковалось в нескольких номерах газеты «Красная степь». Название повести отсылает к главной героине по имени Алагирь. Это тюрко-монгольское имя, обозначающее пестроту. В книге М. Монраева «Калмыцкие личные имена: семантика» указано имя «Алг» со значением «пёстрый, полосатый» [9, с. 133]. Сравним город в Северной Осетии под названием Алагир: «Если считать, что в основе этого топонима лежит тюркское алагырт, то перевод будет выглядеть как: ала - "пёстрый", гырт - "кусок", "участок". "Пёстрое место"» [10].
Такой же пёстрой была жизнь главной героини в произведении М. Запрудного, которая родилась до революции.
Действие повести писателя относится к концу 1920-х годов, хотя хронотоп прямо не обозначен - ни время, ни место. Можно судить о том, что это уже годы Советской власти по деталям нового быта, например, ЗАГС, женотдел, «красный уголок», аймачный совет, народный суд и др. Несмотря на то, что топонимика в повести не указана, полагаем, что события происходили в Калмыцкой автономной области, на той территории, которая ближе к Астрахани, поскольку в тех краях издавна проживали калмыки. Жизнь астраханских калмыков наблюдала в XIX веке Елена Ган, отразив её в своей повести «Утбалла».
Читатель знакомится с молодой Алагирью сначала по отзыву зайсанга Мончака, явившегося зимой в кибитку её отца Цебека: «Хорошая девка у тебя. Невеста - клад» [11, с. 4]. Когда девушка появилась в кибитке, автором даётся её портрет: «...было у неё такое же, как у отца, широкое плоское лицо, живые, агатовые глаза и грудь плоская, как лицо» [11, с. 4]. Описание плоской груди отсылает к старинному обычаю - ношение с ранних лет девушками камзола (род корсета), который деформировал развитие этой части женского тела и был вреден для здоровья [12, с. 307-309]. Поэтому маловероятным представляется изображение другого персонажа в повести: «Инструктор женотдела - бойкая, полногрудая, должно быть оттого, что никогда не носила камзола, калмычка.» [13, с. 4]. При Советской власти началась борьба против девичьего камзола, которая отразилась в калмыцкой литературе стихами и рассказами С. Каляева, У. Душана и др.
Правила калмыцкого гостеприимства героиней Алагирью почему-то нарушены, спросившей у отца при виде гостя в кибитке, хочет ли странник есть [11, с. 4]: у калмыков издавна полагалось накормить любого, вошедшего в дом степняка. Странно и авторское замечание о том, что девушке трудно было сидеть с вывернутыми пятками, как велено было ей с детства [11, с. 4].
Образ богача-зайсанга Мончака отрицателен во всём, несмотря на семантику его имени: Монча / Мончг / Мончик / Мончак - «бисер» [9, с. 167]. Уже его внешность указывает на хитрость, обман: «калмык был крив, и оттого, что крив, во всём улусе не было хитрее Мончака-зайсанга» [11, с. 4]. Правда, данная портретная деталь даётся без уточнения, какой глаз кривой - правый или левый. Ущербность (одноногость, однорукость, кривизна, хромота, горбатость и т. п.) в облике человека в мировом фольклоре связана с потусторонним миром, с чертовщиной, демонологией. Кривой на один глаз Мончак сразу характеризуется как обманщик, притворившийся ищущим свой пропавший табун, а на самом деле под этим предлогом явившийся в кибитку Цебека, чтобы похитить его дочь. На это указывает и привезённая им арька - калмыцкая водка, которой он опоил хозяина и после этого забрал с собой Алагирь.
Обычай похищения девушек у калмыков [14] сохранился и в 1920-е годы, нередко газеты той поры публиковали заметки о судебных делах по этому поводу [15, с. 3].
Хромым показан и калмыцкий священник (гелюнг), который по старинному обычаю совершил брачный обряд, поженив Мончака с Алагирью в обход советского закона о создании семей с помощью ЗАГСов. Жених много денег жертвовал хурулу, поэтому препятствий со стороны гелюнга никаких не было.
Поведение строптивой Алагири после насилия над собой, сказавшей мужу то, что противоречило психологии стыдливой и скромной калмычки, вероятно, по мысли автора, должно было показать влияние новой жизни на женский характер: «Умыкал - не спрашивал, люблю ли, так и теперь любви от меня не требуй» [16, с. 4]. Возможно, потому и непривычная реакция для зайсанга, не избившего нагайкой жену, а растерянно отступившего от своего первоначального намерения проучить молодую женщину. «Они легли в разных местах кибитки, и до самого рассвета было слышно, как плакала Алагирь» [16, с. 4].
Весной попытка Мончака смирить Алагирь устройством аймачного соревнования на укрощение неука с наградой привела к обратному результату. Она сама подошла к молодому табунщику Церену, победившему в соревновании, похвалив: «Я видела. Хорошо ты ездишь» [16, с. 4]. Её поведение также необычно для замужней калмычки, кокетничающей на людях с мужчиной: губы её улыбались, как и глаза. В ответ на слова Церена, что он мог бы ещё лучше ездить, если бы знал, что она на него смотрит, Алагирь дерзко уточнила, правду ли он говорит или только подсмеивается над нею. Это поведение женщины провоцирует мужчину, который крепко пожал ей руки, а она выдернула их и пошла прочь.
Когда Церен и Алагирь случайно ночью встретились в степи на кургане, то женщина сама протянула к нему руки, а после его объятий и поцелуев, вначале сопротивляясь, потом учит его, как надо целоваться. Её умение в этом плане тоже удивительно, когда и с кем успела научиться сама. Наверное, по авторскому замыслу, это должно показать свободу в проявлении чувств героини, признавшейся первой в любви табунщику. На предложение Церена украсть её у мужа («Хочешь, я скраду тебя у Мончака?»), она (то ли с сомнением, то ли подразнивая) отвечала: «Ой ли? Не сумеешь», а он заверил: «Не сробею. Скраду» [17, с. 4]. В повести русского писателя герои-калмыки выражают свои мысли русскими оборотами и выражениями, в том числе и грамматически неправильными (скраду, не сробею, ой ли). Показательно, что юноша спросил согласия у замужней женщины на её похищение у мужа, а также то, что, когда их обнаружили, стремительно побежал прочь. Поэтому Алагирь насмешливо закричала ему вдогонку, что он забыл свою шапку. Так героиня поняла, что ошиблась в молодом табунщике. «У калмыков головной убор считался опредмеченным выражением человека, его запрещалось трясти, крутить на руке, класть в нечистое место, передавать кому бы то ни было», - поясняет современный исследователь [18, с. 130].
Несмотря на свою ошибку, Алагирь заявила в ответ на угрозу появившегося мужа, что на аркан её не посадить, и терпеливо сносила его удары нагайкой, которую передал Мончаку один из двух подошедших с ним калмыков. Калмыки обычно пользовались в хозяйстве и на охоте кожаной плетью (маля), постоянно носили её с собой. У М. Запрудного дважды речь идёт о нагайке, которой муж угрожал жене. Терпение Алагирь в этом эпизоде не означает, по нашему мнению, её смирение, скорее, растерянность из-за предательства Церена: она как бы сама себя наказывает.
В то же время, когда старуха Эрдени, помогавшая по хозяйству, посоветовала избитой Алагирь уйти к отцу, она, ответив, что его хотон перекочевал куда-то, вспомнила об агитаторе, который как-то рассказывал им о новых законах. Характерно, что она не запомнила, какие это были законы, но «сердце подсказывало, что законы эти против насилья и порабощения женщины» [17, с. 4]. Так в повесть входит советская новь.
Любопытно, что Алагирь грамотна, и она пишет записку для председателя аймачного совета Замьяна, прося помощи у новой власти, при этом предупреждая, что может дойти и до улусного совета в случае отказа: «.. .а как жить больше нет моих сил, то прошу развод. И такого нового («нового» было подчёркнуто) закона нет, чтобы сечь разрешено было нагайкой, ни кожи, ни рёбер не жалея. К тому же, когда умыкал, то ни меня, ни моего отца не спрашивал, ладно ли жить с ним будем, и откуда такой закон новый (опять подчёркнуто), чтобы умыкание, как прежде, в разрешение вошло?» [17, с. 4]. Обратим внимание на то, как автор записки подчёркивает понятия новых законов, которые не должны повторять прежних обрядов и обычаев, направленных против жизни и здоровья женщины. Это свидетельствует об уме Алагирь, подписавшей свою жалобу.
Замьян, выбранный в совет для видимости, не владел грамотой в отличие от своего сына Очира: «Делами же в аймаке, как в старину, ворочали зайсанги и кулаки» [17, с. 4]. Угроза пожаловаться в улусный совет подействовала на ленивого Замьяна. Так записка Алагирь не просто попала в улус, а была направлена в женсовет с тем, чтобы женорганизатор выяснил, в чём дело, и принял строгие меры.
В раскрепощении калмычек большую роль сыграли женсоветы, организованные повсеместно. Теперь в ряду женских персонажей (молодая Алагирь, старая Эрдени) появляется представительница улуса, которую некото-
рые хотонцы назвали «комиссаром в юбке», затем Кермен, призывающая жить по-старому, хотонские калмычки. В результате общего собрания инструктором женотдела было предложено выбрать в аймачный совет вместо Замьяна женщину. Так, несмотря на протесты зайсангов и кулаков, своего мужа, Алагирь стала председателем совета, ушла жить к старухе Эрдени. На собрании пастух Бадма всем напомнил, что по новому закону у мужчин и женщин одинаковые права. А Мончаку в случае сопротивления властям грозил суд. Мончак, обещавший выбить дурь из головы жены, вынужден был смириться.
Перемены в жизни аймака показаны в разных видах: бедняки стали пользоваться услугами кооператива, освободившись от кулацкой зависимости; в хотоне открыли «красный уголок»; Алагирь, помимо работы в совете, учила женщин грамоте, читала им газеты, несмотря на беременность.
Показателен её диалог со старухой Эрдени, назвавшей Алагирь особенной, не такой, как все калмычки. Старуха говорила: «Да в старину-то мы черва-червой жили: всему одна голова - мужья. При старших сидеть, как вздумается, не моги; иной раз ноги скрючит так, хоть волком вой, а терпишь. Грехом считалось входить в кибитку к старшим или их родню по имени назвать. А замуж вышла - тогда и вовсе крышка: муж из тебя все соки выжмет. При нём спи на полу; терпи, коль и стегнёт нагайкой; а о любви и мыслей не было. Работали, что кони, а радости не знали. И мёрли, словно мухи - и от чахотки, и от других болезней» [19, с. 4]. Метафора «черва-червой» в контексте означает «черви». Монолог старухи отличается просторечием. Отдельные детали жизни замужней женщины, упомянутые Эрдени, переданы верно. Такие подробности помогают сравнить жизнь калмычки до и после революции 1917 года.
После родов новая деятельность Алагирь получила дополнительную характеристику со слов сварливой Кермен: «Вскружила девкам головы, а те и рады сдуру камзолы поснимали, а вот теперь шеверлыки снимают» [19, с. 4]. Таким образом, приобщение девушек и женщин к новой жизни проявилось в их отказе от ношения традиционных камзолов и шеверлыков-накосников.
Неожиданным для всех хотонцев стало выездное заседание народного суда, на котором судили Мончака и его спутников, участвовавших в расправе над Алагирь на кургане. О том, что настали перемены, подтверждают слова народного заседателя-калмычки, сказанные Мончаку: «Жена тебе - не вещь, которую бы красть разрешалось, и не лошадь: украл и продал. С женой жить надо. Ты бы её спросил, согласна ли она жить с тобой. Да и стегать нагайкой не те времена» [19, с. 4]. После приговора мужу Алагирь получила по закону половину его богатства, которую просила передать на устройство в аймаке дома ребёнка; судья не знала, что её ребенок умер. Алагирь же думала теперь о тех женщинах, которые не могли приобщиться к новой жизни из-за детей.
«Это было последней её заботой - не матери, а женщины - о детях», - такими словами заканчивалась маленькая повесть М. Запрудного.
Русский автор, показав в целом общую картину калмыцкого быта, часто гиперболизируя грязь, вонь, мусор, как отражение бедной жизни, использовал в своём произведении безэквивалентную лексику (хурул, гелюн, бур-хан, шага-чимген, адучи, хотон, аймак, менде, зайсанг), передал особенности жилища и еды калмыков (арька, хурсун, борцок, арза), национальные имена (Алагирь, Цебек, Мончак, Кермен, Бухан, Церен, Эрдени, Замьян, Очир, Бадма), название праздника весны (Цаган-Сара). Тем не менее, многие его герои выражают мысли и чувства, нередко прибегая к русскому просторечию (скраду, не сробею, сманила, дрыхнет), фразеологизмам (разинула рот; мрут, как мухи; заорал благим матом), сравнениям (дождик брызгал, как веником в бане), метафорам (брагой забродила молодая, горячая кровь кочевника; черва-червой).
Повесть М. Запрудного не свободна от недостатков в стилевом отношении, в разработке типов и характеров, в описании обычаев и обрядов (например, свадебного обряда). Но повесть «Алагирь» представляет интерес как одна из первых попыток создать образ главной героини-калмычки в русской прозе 1920-х годов.
Библиографический список
1. Пюрвеев, В. Литературное движение 20-х годов в Калмыкии / В. Пюрвеев // Закономерности формирования и развития калмыцкой литературы. - Элиста: Изд-во Калмыцкого научно-исследовательского института истории, филологии и экономики при Совете Министров Калмыцкой СССР, 1980.
2. Ган, Е. А. Утбалла / Е. А. Ган // Ган Е. А. Утбалла; Корженевская И. В. Девочка Царцаха. - Элиста: Калм. кн. изд-во, 1990. - С. 3-64.
3. Польская, Е. Утбалла / Е. Польская // Советская Калмыкия. - 1962. - 14 апреля. - С. 3.
4. Ханинова, Р. Что значит «Утбалла»? О символике цветов в повести Елены Ган / Р. Ханинова // Известия Калмыкии. - 2011. - 20 августа. - С. 3.
5. Вяткина, Е. А. Этнопоэтика повести Елены Ган «Утбалла» / Е. А. Вяткина // Вестник Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН. - 2013. - № 1. - С. 73-75.
6. Лажечников, И. И. Ледяной дом / И. И. Лажечников. - Л.: Худож. лит., 1982. - 344 с.
7. Нагибин, Ю. Квасник и Буженинова / Ю. Нагибин // Повесть 86. - М.: Современник, 1987. - С. 220-298.
8. Вяткина, Е. А. Шутиха-калмычка Авдотья Буженинова и её ледяная свадьба в прозе И. Лажечникова, В. Пикуля и Ю. Нагибина / Е. А. Вяткина. Д. А. Иванова // Теегин герл. - 2013. - № 4. - С. 102-116.
9. Монраев, М. Калмыцкие личные имена: семантика / М. Монраев. - Изд. 2-е, перераб. и доп. - Элиста: Калм. кн. изд-во, 2007. - 224 с.
10. Твёрдый, А. В. Топонимический словарь Кавказа / А. В. Твёрдый. - URL: http://apsnyteka.org/640-toponimicheskii_slovar_kavkaza_a-g.html (дата обращения: 03.09.2017).
11. Запрудный, М. Алагирь. Маленькая повесть о калмыцкой женщине / М. Запрудный // Красная степь. - 1927. - 12 мая. - С. 4.
12. Душан, У. Д. Камзол / У. Д. Душан // Душан У. Д. Избранные труды. - Элиста: КИГИ РАН, 2016. - С. 307-309.
13. Запрудный, М. Алагирь. Маленькая повесть о калмыцкой женщине // Красная степь. - 1927. - 23 мая. - С. 4.
14. Житецкий, И. А. Очерки быта астраханских калмыков. Этнографические наблюдения 1884-1886 гг. / И. А. Житецкий - М., 1893. - 74 с.
15. Похищение невесты // Красная степь. - 1926. - 22 октября. - С. 3.
16. Запрудный, М. Алагирь. Маленькая повесть о калмыцкой женщине / М. Запрудный // Красная степь. - 1927. - 16 мая. - С. 4.
17. Запрудный, М. Алагирь. Маленькая повесть о калмыцкой женщине / М. Запрудный // Красная степь. - 1927. - 19 мая. - С. 4.
18. Бакаева, Э. П. Одежда в культуре калмыков: традиции и символика / Э. П. Бакаева. - Элиста: ГУ «Издательский дом «Герел», 2008. - 189 с.
19. Запрудный, М. Алагирь. Маленькая повесть о калмыцкой женщине / М. Запрудный // Красная степь. - 1927. - 26 мая. - С. 4.
© Ханинова Р. М., Ургадулова А. И., 2017
