CC BY
438
К 190-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ КАРЛА МАРКСА
С. И. Дудник, Ю. В. Перов АКТУАЛЬНОСТЬ МАРКСА СЕГОДНЯ
Ныне исполняется 190 лет со дня рождения и 125 лет со дня смерти Карла Маркса. За эти годы о значении его идей написано множество томов с диаметрально противоположных философских и политических позиций и (соответственно) с взаимоисключающими выводами. Своевременным напоминанием об этом служит и эта статья, хотя даже перечислить в ней философские темы и проблемы, которые обсуждал Маркс и которые могли бы вслед за ним обсуждать и мы, нет никакой возможности.
После распада СССР и «системы социализма» нашлось более чем достаточно желающих возложить ответственность за всю деятельность коммунистов на Маркса, равно как и считать провалы коммунистической практики полным и окончательным опровержением его учения. По-человечески такой мыслительный ход понятен, хотя и спорен. Неудачи практики не опровергают полностью теории, на которых она базировалась, — не исключено, что источник бед коренится в тех, кто теорию интерпретирует и применяет. «Революционный переворот», свершившийся за два последних десятилетия прошлого века во взглядах большинства «властителей умов» новой России (или на эту роль претендующих), наиболее полно выразился именно в уничижительном отношении к марксизму и в реставрации то либеральных, то религиозно-философских, а позже и консервативно-патриотических образов мысли. При этом надо было не только «запросто опровергнуть» Маркса (что многократно с переменным успехом проделывалось и ранее), но и объявить, что в качестве философа он либо как бы и вовсе не существовал, либо был всего лишь одним из эпигонов гегелевской школы, младогегельянцем и фейербахианцем. Всем, кто интересовался процессом формирования марксизма и творческой эволюцией Маркса, известно, что он действительно был и тем и другим, но (как уже было сказано) лишь до тех пор, пока не стал Марксом «по-настоящему». Думается, правда, что для обстоятельных историко-философских исследований этого процесса и оценки связи теории Маркса с идеями его философских предшественников и современников и поныне остались еще не реализованные возможности.
Можно было бы привести немало высказываний мыслителей явно выраженной антикоммунистической и антимарксистской ориентации и тем не менее чрезвычайно высоко оценивавших историческое значение Маркса-философа. Но нужды в этом нет, т. к. убежденных оппонентов, отвергающих самостоятельность и глубину философской мысли Маркса, невозможно переубедить ссылками на авторитеты. На европейском Западе, в отличие от бросившихся в его объятия стран восточной Европы, сложилась иная ситуация. Там для серьезных, уважающих себя интеллектуалов роль восторженных апологетов
© С. И. Дудник, Ю. В. Перов, 2008
капитализма — будь то капитализм либеральный, рыночный или глобальный и «постмо-дерный» — считается крайне неподобающей. Стать таковым для многих из них означало бы отказаться от претензий на интеллектуальный статус мыслителя, писателя, публициста (другое дело — политики, к разряду интеллектуалов обычно не причисляемые). В такой ситуации обращение — пусть несистематичное и выборочное — к социально-философским идеям марксизма и, прежде всего, к марксистской критике капитализма выглядит не только пристойным, но и вполне естественным. Тем более что со времен Маркса отдельные установки и выводы материалистического понимания истории уже так давно и прочно закрепились в умах многих образованных людей на Западе, что высказываются и воспринимаются нередко как истины тривиальные, первоначальное авторство которых уже забыто. Марксистская мысль — пусть и фрагментарно — прочно вошла в накопленный европейцами интеллектуальный капитал и стала постоянным фактором их духовной жизни.
Сохранившийся и поныне потенциал учения Маркса в глазах широкой общественности на Западе в первую очередь воплощен именно в его социальном критицизме — этом фирменном стиле Маркса, выразившемся также и в слове «критика» в названиях ряда его работ. Критическое осмысление современной ему социальной действительности и критическое переосмысление теоретических выражений этой действительности было характернейшей особенностью мысли Маркса, в ХХ в. тенденциозно преобразованной в негативной диалектике «критической теории». Выработка собственных теоретических положений и программ стала у Маркса результатом этого критического мыслительного процесса. Но критицизм ценен не столько своим пафосом, сколько теоретической обоснованностью, и важно посмотреть, сохранило ли данное Марксом обоснование значимость до сих пор и (если да) в какой мере? Вопреки распространенным предрассудкам, признание выдающегося исторического значения философских идей Маркса само по себе еще не превращает в марксистов тех, кто разделяет и высказывает подобные оценки, точно так же, как историки философии, высоко оценивавшие историческую роль философии Канта или Гегеля, автоматически не становятся кантианцами или гегельянцами. Тем не менее и поныне остается в силе тот факт, что время хотя бы относительно беспристрастного и «беспартийного» отношения к наследию Маркса еще не пришло, и в обозримом будущем наступление его не предвидится.
Вряд ли можно усомниться в необходимости различать по существу (и, соответственно, в оценках) теоретическое содержание учения К. Маркса и многообразные формы и способы его применения в «практическом марксизме», в деятельности движений и организаций, причислявших себя к его последователям. Казалось бы, в теоретическом наследии Маркса содержание и значение его собственно «философского слоя» следует столь же последовательно отделять от его политэкономического, исторического и политического содержания. Однако в этом и заключается основная сложность. В марксистской традиции «отношение теории и практики» осознавалось и реализовывалось качественно иным образом, нежели в других социально-философских концепциях, в том числе и тех, которые также были ориентированы на практическое применение (либерализм, консерватизм, демократизм, «домарксистский» социализм). Да и в теории Маркса вычленение ее собственно философского содержания оказалось далеко не простой задачей, тем более что сам он в процессе своих занятий философией изначально видел в ней прежде всего общественную преобразующую силу. В результате его мысли в целом присущи своеобразное переплетение и синтез разных теоретических компонентов и уровней, теории и практики. Нельзя забывать также и о том, что высшей формой практики в глазах Маркса
была революционная практика, в которой «оружие критики», в том числе и критики философской, преобразуется в «критику оружием».
Когда молодой Маркс подверг радикальной критике «философию вообще и гегелевскую, в частности», это означало отказ от прежних систем спекулятивной философии абстрактных понятий и философии субъективной рефлексии. Он отверг претензии умозрительной философии на роль науки наук, якобы способной решить все теоретические и практические задачи, как если бы «глупому непосвященному миру оставалось только раскрыть рот, чтобы ловить жареных рябчиков абсолютной науки»1. Но в предисловии ко второму изданию первого тома «Капитала» он уже встал на защиту диалектического метода, призывая к материалистической переработке гегелевской философии. В результате негативное отношение к прежней философии сохранилось, но вместо отрицания ее права на существование ставилась задача покончить с противопоставлением философии наукам о природе и обществе и радикально преобразовать ее общественную роль. Это ознаменовало переход к новому, уже неклассическому типу философствования, основа которого — философия общественно-исторической жизни.
Материалистическое понимание истории, по замыслу Маркса, должно было стать не еще одной из многих претендующих на завершенность версий теоретической «философии истории», а новым способом осмысления общественно-исторической реальности, совокупностью методов и приемов работы с историческим «материалом», своего рода новым типом «исследовательских практик». И в то же время материалистическое понимание истории должно было стать методом, обретающим смысл и значение лишь в качестве «открытой» теоретической основы общественно-исторического действия. Что же касается наличия философского содержания в марксовом понимании истории, то эпитет «материалистическое» уже достаточно красноречив.
Уж сколько раз твердили миру, что пересказы сути материалистического понимания истории и «идеи материализма» Маркса в популярных изложениях и критических очерках (то, что М. Фуко назвал «ходячими штампами, которые выдают за марксистскую теорию»2) зачастую предельно далеки от оригинала, а «воз и ныне там». Сочинить карикатуру, а затем с легкостью ее дискредитировать для кое-кого стало если и не любимым, то весьма доходным занятием. Но и устраивать дискуссии по такому поводу подчас лишено смысла. Нельзя же серьезно обсуждать домыслы, будто Маркс все выводил из экономики и признавал только экономическую мотивацию деятельности людей, отвергая всякие возвышенные идеальные и «ценностные» мотивы, а содержание философии религии и искусства, понятых им как формы идеологий, полностью сводил к выражению классовых интересов и т. п. Ведь на самом-то деле все было наоборот. Задача Маркса состояла в том, чтобы объяснить сознание, которым люди руководствуются, идеалы, ценности и мотивы как порождение и необходимый компонент их реальной общественноисторической жизни, которая в результате предстала бы как самосознающая и самоос-мысляющаяся реальность. Эти выводы в сочетании с осуществленной им дешифровкой идеологий, иллюзорного сознания, фетишизма, отчуждения и коллективного исторического бессознательного по сей день подтверждают свою актуальность в соотнесении с наиновейшими и наимоднейшими течениями социально-философской мысли. Для характеристики и оценок других, быть может даже более значимых моментов наследия Маркса, в том числе теории общественных отношений в качестве перспективного варианта «социальной онтологии», преодолевающей методологические тупики социального атомизма («сингуляризма») и универсализма, здесь места нет.
Тем не менее, поскольку одна часть современных отечественных читателей постаралась основательно забыть Маркса, а другая никогда его не читала, и потому его тексты известны у нас ныне хуже, чем, к примеру, произведения М. Хайдеггера, М. Фуко или Ж. Делёза, уместно все же обратить внимание на то, как на первых страницах «Немецкой идеологии» К. Маркса и Ф. Энгельса формулировались «предпосылки, с которых мы начинаем» — основы материалистического понимания истории. Предпосылки эти — «человеческие живые индивиды», их деятельность и материальные условия жизни. Деятельность индивидов состоит в воспроизводстве жизни как своей собственной, так и других людей, с которыми они находятся во взаимных отношениях. Исторический способ этого производства есть, во-первых, воспроизводство «физического способа существования индивидов». В еще большей степени, это — определенный способ деятельности данных индивидов, определенный вид их жизнедеятельности, их определенный «образ жизни»3.
История предстала у Маркса как необратимый временной процесс самовоспроиз-водства общественной жизни в ее вещных и личных компонентах. Все в истории создается и воспроизводится людьми, и в то же время значительная часть этого «всего» обладает тенденцией обретать самостоятельный, независящий от людей способ существования в форме «общественных объективаций» и собственную логику исторического движения. Не без влияния марксизма в современной социальной философии подобные трактовки общественно-исторического процесса как самовоспроизводства («автопоэсиса») обрели широкое признание, а применительно к Марксу его теория общественного воспроизводства ставится в один ряд с «идеей материализма».
«Историоцентризм» Маркса формировался уже не внутри того, что порой именуют «антропоцентрическим горизонтом» новоевропейской философии, но еще и не вне его, а «на линии горизонта», на его границе. Маркс не выходил за эти рамки в той мере, в какой он стремился обосновать роль человека не только как актера, но и как автора и творца истории. Унаследовал он и рационалистический оптимизм социальной философии (от Гоббса до Гегеля), свойственное ей убеждение, что общественный порядок, социальные процессы и деятельность людей могут быть познаны, организованы на рациональных основаниях и подчинены сознательному контролю индивидов. Задача Маркса в понимании истории, по сути, была аналогична той, которую сформулировал Ф. Бэкон в отношении природы, и состояла в необходимости овладеть историей на основе познания и использования ее законов. Да, люди не в состоянии контролировать собственную деятельность и ставшие самостоятельными и независимыми от них созданные ими общественные объективации, которые становятся чуждыми и порой враждебными человеку, приходят в противоречие с его сознательными целями. Это не иллюзия, не кажимость, а действительность, существующая с объективной необходимостью, но — что не менее важно — всего лишь с исторической, т. е. с преходящей необходимостью. Но такое состояние подлежит преодолению — и не потому, что его не должно быть, а потому, что именно в этом направлении движется в соответствии с имманентными историческими законами сама история. В результате люди смогут сознательно и планомерно контролировать процессы и результаты своей деятельности.
В основу теории Маркса была положена трактовка истории как самостоятельной реальности, обладающей собственным способом бытия (наряду с реальностью природы и в соотнесении с ней). Общественно-историческая реальность, согласно ему, существует и преобразуется только благодаря общественным индивидам, они дают ей бытие и поддерживают ее существование. В то же время этой реальности, подобно природе,
присущи независящие от сознания людей особенности, каузальные, структурные, функциональные связи и закономерности. Аналогично — также подобно природе в собственном смысле — она пребывает не только вне человека, но и внутри него, поскольку формирует его исторически выработанные социальные и культурные качества. Как замечал Маркс, «вся история и есть не что иное, как беспрерывное изменение человеческой природы»4.
Такое понимание истории Марксом имело все основания претендовать на роль наиболее последовательного имманентного теоретического объяснения истории из нее самой, не руководствующегося никакими масштабами и критериями, пребывающими вне ее. С тех пор другого варианта философского осмысления истории такого типа с подобными функциями так и не появилось. Сказанное здесь, конечно же, ни в коей мере не следует трактовать как стремление представить материалистическое понимание истории Маркса в целом и тем более многообразные частные положения и следствия марксистской теории «священными коровами», неподлежащими свободной открытой и нелицеприятной критике и неопровержимыми в принципе. Однако вне зависимости от перспектив и исхода такой критики вряд ли может быть подвергнут сомнению тот уже неоднократно формулировавшийся вывод, что марксизм сформировался отнюдь не на периферии европейского историко-философского процесса и что внутри него он был не маргинальным течением, а одной из существенных и перспективных (хотя и вариативных) тенденций всей интеллектуальной истории последних столетий.
В данном контексте до сих пор оставлен без внимания главный (если следовать установкам самого Маркса, не претендовавшего на статус «чистого теоретика») вопрос — вопрос практический и потому неизмеримо более важный, чем рассуждения о роли идей Маркса в историко-философском процессе и о возможной актуальности некоторых из них в соотнесении с современной философской ситуацией. Не следует забывать, что своей главной теоретической целью и, соответственно, заслугой он считал открытие законов, логики возникновения и функционирования только одной общественной формации — капиталистической и вытекающих их этого социальных последствий для всего человечества. Будучи убежденным в принципиальной историчности всех общественных тенденций и закономерностей, Маркс был далек от желания экстраполировать сделанные им применительно к буржуазному обществу обобщения и выводы в прошлое и будущее. Сказанное не означает преуменьшения значимости многих сформулированных Марксом соображений как о «формах, предшествующих капиталистическому производству», так и о перспективах «посткапиталистического» коммунистического общества. Именно так в соответствии с его методом и должно быть, потому что постичь капитализм исторически, т. е. в качестве преходящего общественно-исторического состояния можно лишь в соотнесении с предшествующими ему и следующими за ним способами организации общественной жизни. Тем не менее, коммунистическим пророком и творцом теории научного коммунизма его сделали по преимуществу в России, как в дореволюционной, не знавшей зрелого капитализма, так и в послереволюционной, объявившей себя воплощением его пророческих идей.
Труднее всего уяснить, в какой мере эвристический потенциал материалистического понимания истории, его методы, реализованные Марксом в критическом анализе капитализма, могут найти применение в исследовании современных экономических и социальных процессов. Этот центральный и в то же время специфический вопрос требует серьезного обсуждения. Думается, что и решается он не так просто и однозначно, как многие безапелляционно утверждают, причем речь в первую очередь должна идти
об эвристических возможностях методов исследования, а не о сохранении в неприкосновенности тех или иных отдельных теоретических выводов и положений, которые некогда сформулировал Маркс.
Наиболее легкий и безболезненный способ опровержения и снятия критического пафоса исследования капитализма Марксом и всей его теории капитализма издавна сводится к утверждениям, что ничего подобного капитализму в Европе и Америке середины XIX в. давно уже не существует. Поэтому, даже допустив, что теория Маркса вполне приемлема для анализа капитализма его времени (что также вызывает большие сомнения), надо признать, что уж к современным экономическим и политическим процессам она якобы никакого отношения не имеет. Оценки такой аргументации уместно сопроводить оговорками. Было бы нелепо и даже комично не видеть, что современные общества т. н. развитых стран мало похожи на британский и американский капитализм середины позапрошлого века, а наемные работники по условиям и содержанию своего труда, их образованию и образу жизни — на промышленный пролетариат тех времен. Таким образом, безвозвратно канули в Лету и некоторые из представлявшихся тогда существенными (в том числе и Марксу) тенденций в экономике, в социальной и политической структуре общества. Да и преобразования в организации капитализма в национальных и мировом масштабах, подобные тем, что ныне связывают с формированием постиндустриальных и информационных обществ, глобализацией, также уже случались, когда капитализм сто лет тому назад вступил в свою «высшую», но (как оказалось) еще не «последнюю» стадию. Лишено смысла (как сказал бы Гегель) повторять как заклинания формулы, которые «уже оставлены духом».
Суть же вопроса, однако, не в частностях, а в том, действительно ли общественные системы, именовавшиеся ранее капиталистическими, ныне эволюционировали настолько, что существенные различия в положении и интересах владельцев капитала и наемных работников нивелировались, а закон возрастания прибыли трансформировался в новый непреложный закон экономики: удовлетворение потребностей всех и каждого? Если ответ на этот вопрос будет отрицательным (что представляется неизбежным), то в сравнении с ним все ныне представляющееся предельно существенным и актуальным, как-то: научно-техническая революция, информационные технологии, глобализация, революция управляющих, постиндустриальное общество и пр., — таковым и останется, но окажется уже вторичным.
В отношении «новой» России обсуждаемая ситуация представляется более простой, чем «во всемирном масштабе». В литературе уже неоднократно высказывалась такая мысль: чем неизбежнее становится в современной России переход к экономике капиталистического типа, тем неотвратимее оказывается в ней (в ее общественной и философской мысли) возвращение к Марксу (или возвращение Маркса к ней). И если на какое-то время российский капитализм окажется еще не «сверхразвитым», наши соотечественники смогут по достоинству оценить значимость критики Марксом буржуазного способа производства и осуществленную им «дешифровку» его мифов и идеологий.
Стремлением серьезно подойти к осмыслению проблематики еще сохраняющегося эвристического потенциала мысли Маркса можно объяснить следующую внешне парадоксальную ситуацию: именно последнее десятилетие прошлого века в условиях, когда коммунизм оказался в состоянии системного кризиса, и при очевидном для всех упадке публичной общественной роли «практически политического» марксизма ознаменовалось заметным ростом числа публикаций (в США и других странах) представителей т. н. «академического марксизма», т. е. социально-философских, политологических, экономических,
исторических и иных исследований, осуществляемых в рамках «марксистской парадигмы» и на ее основе.
Серьезный урон репутации и памяти Маркса как прежде, так и теперь наносят те, кто стремится абсолютизировать и мумифицировать все содержание его теоретической мысли целиком без всяких изъятий. Маркс не был пророком — он был мыслителем и человеком в соответствии с излюбленной им фразой «я человек и ничто человеческое мне не чуждо». Право на ошибки принадлежит к числу неотъемлемых прав человека и ученого, и, как представляется, он им также воспользовался. Однако это уже другая тема.
1 Маркс К. Письмо А. Руге // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 379.
2 Фуко М. Нужно защищать общество СПб., 2005. С. 34.
3 Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Они же. Соч. Т. 3. С. 9-10.
4 Маркс К. Нищета философии // Там же. Т. 4. С. 162.
