CC BY
35
АКТУАЛИЗАЦИЯ ОБОНЯТЕЛЬНОГО ВОСПРИЯТИЯ С ПОМОЩЬЮ КОРНЕВЫХ СОГЛАСНЫХ [R/M/N]
В МОНГОЛЬСКИХ ЯЗЫКАХ
®2011 Сундуева Е.В.
Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН
В статье рассматриваются лексемы монгольских языков, возникшие в результате вербализации обонятельного восприятия. Анализ показал, что процесс номинации происходил на основе акустико-артикуляционных параметров корневых согласных.
The author of the article considers lexemes of the Mongolian languages, which appeared in result of the olfactory perception verbalization. The analyzis has shown that the process of nomination is based on acoustic and articulatory parameters of radical consonants.
Ключевые слова: монгольские языки, восприятие, обоняние, синестезия.
Keywords: Mongolian languages, perception, sense of smell, synesthesia.
В настоящее время возникает необходимость изучения проблемы языковой репрезентации перцептивной информации как результата первичной ступени познания мира. Современной лингвистике с ее антропоцентрической направленностью характерно
стремление по возможности более полно и адекватно интерпретировать процесс языкового отражения представлений человека,
формирующихся в зависимости от типа перцептуального канала получения информации.
В соответствии с многообразием и разнохарактерностью чувственно
воспринимаемых объектов и реалий мира лексический материал основан на классификации каналов получения сенсорной информации или отдельных органов чувств: зрения, слуха, осязания, обоняния и вкуса. Наибольшая когнитивная нагрузка (свыше 85% информации) в сенсорной организации ощущений приходится на органы зрения и слуха - оптические структуры глазодвигательного и акустические структуры ушного аппаратов. С помощью данных пяти модусов перцепции человек
воспринимает объекты и явления, а затем отображает свое восприятие мира в языке путем комбинирования звуков, способного к дифференциации смыслов.
Неравномерность материала по типам восприятия связана с тем, что человеку свойственно различать большее количество зрительных и слуховых образов, чем любому другому живому существу. Обоняние же у человека, напротив, развито гораздо меньше.
Как известно, обонятельная модальность реализуется в работе телесных структур носа, с помощью которых фиксируется информация о пространственно-временном перемещении источников запаха. Ольфакторная (от лат. о^асИуиз ‘запах’) сфера сенсориума в монгольских языках вербализуется с помощью ограниченного числа корней с корневым согласным [г]: *0г/50г/5аг15агтПаг/1 ИгЬ: п.-мо. огдн, мо. орги-, бур. урья-‘обдавать, отдавать чем-л.’ (вмхий орги-‘отдавать зловонием’), бур. сорье- ‘бить в нос (о запахе)’; бур. шороб ‘резкий, бьющий в нос, едкий (о запахе)’ (шороб утаан ‘едкий запах’); п.-мо. МгЬазип
‘опаленная шерсть’, мо. хярвас ‘запах горелой шерсти, ткани; гарь; чад’; возможно, ср.-мо. агщзап ‘испорченный’ [2. С. 106]. Лексемой ср.-мо. /ааг, /аг ‘мускус’ [2. С. 192, 204], п.-мо. 1аф, мо. ларз, бур. ларза, ойр. ларза, калм. зар ‘кабарговая струя, мускус’ обозначается продукт, вырабатываемый семенными железами самца кабарги и обладающий резким специфическим запахом. Созвучно як. дьаар ‘острый, неприятный запах, вонь’.
Из примеров видно, что фонема [г] способствует передаче резкого проявления неприятного, едкого запаха. Значения лексем, связанных с обонятельным восприятием,
безусловно, зависят от
артикуляционного признака,
символически положенного в основу номинации производных. Как известно, переднеязычный, дрожащий сонант [г]
артикулируется кончиком языка,
который колеблется в струе проходящего воздуха, образуя одну или несколько кратковременных смычек или щелей с задним скатом альвеол. Такая характеристика звука дала ему возможность передавать дискомфорт, поступающий извне по каналам различных сенсорных модальностей. Очевидно, что базисная семантика дрожания, осложняющего или нарушающего восприятие, стала
источником для развития в монгольских языках значений ‘острый, резкий, неприятный (о запахе)’.
В распространенном в тюркских языках глаголе порса- ‘вонять; издавать неприятный запах; протухать, провонять (о мясе); тухнуть; портиться; загнивать’ генерализующим значением Д. М. Насилов признает указание на неприятный запах, связанный с порчей органических продуктов, т.е. как результат определенных процессов. По мнению исследователя, производящая основа должна обозначать нечто с дурным запахом или нечто испортившееся, негодное или же указывать на подобное качество негодности.
Существование первичной
изобразительной основы *бор/пор Д. М.
Насилов показывает с помощью таких словоформ, как порты- ‘заплесневеть, покрыться плесенью’, порчуц ‘плесень’, чул. порыг ‘плохой’, уйг. пор ‘пористый, дряблый, гнилой, испорченный, трухлявый’, пура- ‘иметь дурной запах, худо пахнуть’ [7. С. 123-124]. Относительно морфологического
состава глагола нам кажется более близкой точка зрения А. М. Щербака, реконструировавшего праформу *порс ‘протухать, портиться’, которая может быть воспринята как изобразительная [6. С. 196]. Приведенные значения тюркских словоформ делают обоснованным приведенное Д. М. Насиловым сопоставление с п.-мо. Ьип, ЬигЫа, мо. буриваа, бур. бури ‘плесень, прель’ [7. С. 124], п.-мо. ЬигНа - ‘гнить, сгнивать’.
Если учесть способность корня *Ьиг передавать неприятный запах, можно предположить, что в обонятельной модальности также развивалось значение ср.-мо. Ьиг1ад [2. С. 125], п.-мо. Ьи^ау, мо. буртаг, бур. буртаг, ойр. буртаг ‘грязь, нечистоты; грязный, нечистый, поганый’.
Корень *виг в т.-ма. языках имеет положительную семантику: нан. сур, сур-р ‘душисто, ароматно, пахуче’, сур энэ- ‘пахнуть сильно’, сурги ‘душистый, пахучий’, ма. сур сэмэ ‘ароматно’ [4. С. 129], но эвенк, чири-, нан. чирифтала-‘вонять, скверно, неприятно пахнуть’ [4. С. 399]. Ср. также птюрк. *сег ‘запор (эвфем.); гнилой, сгнивший; гнить; грязь; труха, гниль’, пкор. *с'т- ‘плохо пахнуть’ [9. С. 434]. Как видно из примеров, монгольские языки, как и алтайские языки в целом, не обладают большим разнообразием средств объективации ольфакторной
информации по сравнению с языковыми средствами других видов восприятия.
Примечательно, что в русском языке глагол раз-и-ть используется в значении ‘нести, сильно пахнуть’, рез-а-ть в значении ‘оказывать неприятное или болезненное раздражающее воздействие на органы зрения и слуха’: свет режет глаза; диссонанс режет слух.
Несколько иначе происходит вербализация обонятельного
восприятия с помощью согласных [т/п]. Корень *йт(к) в прилагательных ср.-мо. hümekei [2. С. 191], п.-мо. ümükei, ümüki ‘вонючий, зловонный’, мо. вмх, вмхий, умхий, бур. } мхи, умхэй, калм. )мкл, ойр. вмке, дунс. фумуЫ ‘гнилой, трухлявый; ‘вонючий, тухлый, зловонный’, по сути, представляет собой непроизвольную кинему, передающуюся плотным сжатием губ и задержкой дыхания во избежание попадания в легкие неприятного запаха (сделать ум).
В данном случае семантика звука интерпретируется в зависимости от места и способа его артикуляции. Как отмечает Р. Браун, «примитивная фонетическая символика берет свое начало в процессе происхождения речи путем имитативной или
физиогномической связи звуков речи и их значений» [8. С. 298].
Чередование согласных т/пд дает возможность выделить кинему *ипд с тем же значением в п.-мо. ungyayi-, ungya-, мо. унгай-, унга-, бур. унга-‘выпускать кишечный газ; страдать газоиспусканием’; п.-мо. ungyai, мо. унгай ‘падаль’; бур. унгил- ‘чадить, дымить, коптить’. Процессуальное значение ‘задерживать дыхание’ явствует из п.-мо. ungyali-, мо. унгали-‘задыхаться’.
В тунгусо-маньчжурских языках в идентичной функции выступают корни *am/qam/im/om/um\ эвенк, аме- ‘пахнуть (испражнениями)’, сол. аму, нег. амун, ороч, аму, уд. аму, ульч. аму, орок. аму(н-), нан. амб, ма. уаму ‘испражнения, кал, помет’, ма. %амта-‘испражняться (о человеке)’, возм. эвенк. имниЬин ‘запах жира’, имтЬ-‘окуривать тушу убитого зверя дымом горящего жира, кадить дымом жира’, эвен, имтэ- ‘окуривать’; эвенк, умуача ‘рыба (несвежая)’, орок. умуопту-‘портиться (о продуктах)’, нан. омуа-‘портиться (о рыбе)’ [3. С. 40, 313-314, 268], як. сымар ‘вонь, смрад; запах’.
Калм. форма уме- ‘целовать, поцеловать’ выявляет звукообразную природу п.-мо. ünüs-, мо. унс- ‘целовать;
нюхать, чувствовать запах’, бур. унэсэ-, унэдэ-, даг. хйпи-, бао. hun-de-, мнгр. funis- [9] ‘обнюхивать, нюхать; перен. целовать, ласкать’, унгил- ‘нюхать, обонять’, а также ср.-мо. hunir [2. С. 100], п.-мо. ünür, мо. унэр, бур. унэр, унхи, калм. унр, ойр. унер, орд. unir, дунс. funi, ж.-уйг. hопэг, honor, мнгр. fuñir [9] ‘запах, дух; обоняние, чутье’, где гласный [и] свидетельствует о том, что человек, принюхиваясь, зачастую вытягивает вперед губы. В Алтайском словаре даны надежные параллели: прототунг. *puñ- ‘запах, нюхать’, протояп. *páná ‘нос’ [9].
По всей видимости, кинема, реализуемая в языке с помощью твердорядного корня *ип дала ср.-мо. hunin [2. С. 86], бур. унин, мог. honay, даг. xoni, xoñ, onir, honi, дунс. funie, бао. fans, мнгр. funi, xuni [9] ‘дым; жар от горящих углей, дымок (с искрами)’, унитай ‘жаркий, едкий (о дыхании огня)’. В дальнейшем семантика корня расширилась: ‘дым’ —► ‘дымка’ —►
‘туман’: бур. сел. уни(н) ‘туман, мгла, дымка’; п.-мо. uniyar, üniyer, мо. униар ‘туман, пар’, бур. уняа(н), уняар, калм. уняр, ойр. уньаар, орд. unár(i) ‘марево (весной); дым (от лесного пожара); дымокур (от комаров)’. Пмонг. *huni-также сопоставляется с птунг. *puñ-‘дымить(ся)’ [9].
Согласный [к] сохранился в анлауте п.-мо. kengsigün, п.-мо. хэншуун, бур. хуншуу, калм. К] iiLU), даг. kunsun [9] ‘вонь, запах гари (или жареного), чад’, баргуз. хуншуун ‘вкусный (о запахе маленьких детей)’; п.-мо. kengsig, мо. хэншиг ‘приятный запах (еды)’.
Несколько иной вариант *qongs дал п.-мо. qongsiyar, мо. хоншоор, бур. хоншоор, калм. хоцшар, ойр. хоцшаар ‘морда, рыло’, т.е. ‘орган, которым принюхиваются’. Об изобразительном происхождении лексемы
свидетельствует синоним п.-мо. qosiyu(n), мо. хошуу(н), бур. хушуу(н), калм. хошун, ойр. хошуун ‘передняя часть губ, морда, рыло’. Так, функционирующий в бурятском языке подзыв свиней шуух-шуух (метатеза согласных в котором даст корень *qos)
условно воспроизводит звук принюхивания свиньи к чему-л.
Следует отметить, что в корнях *Sant/sont, давших мо. шантгар, бур. шантагар ‘курносый, вздернутый’, мо. шонтгор, бур. шонтогор ‘острый, заостренный; остроконечный (о собаке)’ так же, как и в рассматривавшихся выше прилагательных п.-мо. cómceger ‘возвышающийся, торчащий’; п.-мо. sumayai ‘острый, конусовидный’; п.-мо. Sómüger, sómbüger ‘конусообразный; остроконечный, острый’, значение развивалось на основе образа морды принюхивающегося животного. Все это позволяет выделить данный признак в качестве ведущего в ср.-мо. ciná [2. С. 134], п.-мо. cinu-a, мо. чоно, бур. шоно, калм. чон, ойр. чоно, орд. ciño, мог. ciñó, cenó, бао. ciña, ciña; мнгр. cunó, cuna [9] ‘волк’.
Известно, что семейство собачьих (Canidae), или волчьих, из отряда хищников объединяет около 37 видов животных, включающих волков, лис, койотов, шакалов, песцов и диких собак. Они обладают удлиненной головой с вытянутой мордой, охотничий поиск ведут, часто останавливаясь, чтобы принюхаться и прислушаться. Считается, что волк был предком домашней собаки, прирученной около 14 тыс. лет назад.
В алтаистической литературе встречается предположение о том, что исходной формой ср.-мо. noqai [2. С. 259], п.-мо. noqai, мо. нохой, бур. нохой, калм. ноха, ойр. нохаа, орд. похо, мог. noqai, noqei, даг. подо, поди, под, nohe, дунс. noGi, noyai, бао. noGui, ж.-уйг. noxGui, мнгр. noxwa, noxui [9] ‘собака, пес’ следует считать *ino-qai, где корень *in сопоставляется с «др.-яп. inu ‘собака’, эвен, ина, ма. ин-да-хун. Это слово имеет прямое соответствие и в тюрк, inik ‘щенок’. Если в монг. нохой морфологическая граница проходит между но- и -хой, можно предположить здесь отпадение древнего */» [5. С. 60]. В таком случае корень *in в noqai ‘собака’ также можно включить в ряд кинем, указывающих на такую характерную особенность собак, как хороший нюх.
Корень *йп, давший п.-мо. йпйг ‘запах; обоняние, чутье’, также образует название другого животного из семейства собачьих: ср.-мо. /7йпедеп, йпедеп [2. С. 191, 381], п.-мо. йпедеп, мо. унэг(эн), бур. унэгэн, калм. унгн, ойр. унеген, орд. ипеде, даг. хипид(и), ¡пипеЬе, дунс. Л/п/еуе, ж.-уйг. Ьепеуеп, Ьепедеп, мнгр. Лип/де, хитде, й/пэдэ [9] ‘лиса, лисица’. На наш взгляд, достоверна приведенная в Алтайском словаре параллель с птунг. *рйп- ‘еж; пищуха’ [9].
Названия других животных данного семейства образуются с помощью лексемы унэгэн■ м0- унэгэлдэй ‘гиена (название зверя, похожего на лисицу с чешуей на хребте)’, унэгэнцэр ‘мадагаскарская руконожка; фенек’, цагаан унэг ‘песец’. Впрочем, вероятно, что после подробного анализа лексики с доминантой [п] могут возникнуть другие версии этимологии
рассмотренных в данном разделе названий животных.
Выделенная выше корневая морфема *т в (7)п-о-да/ дает некоторые основания предположить, что кинема */т послужила производящей основой для п.-мо. ¡тауа(п), мо. ямаа(н), бур. ямаан, калм. яман, ойр. йамаан, дунс. ушан, бао. имац, мнгр. има ‘коза’. Несмотря на то что данное животное не относится к семейству собачьих, тем не менее оно также обладает очень хорошим нюхом. Эта черта, позволяющая козам заранее учуять запах волков или собак и громким фырканьем дать знак хозяину, отражена в образце монгольского фольклора, воспевающем козу:
Ямагт хошуучлах ааштай,
Постоянно принюхивающаяся,
Янгир сайхан дуутай,
С пронзительным голосом,
Сэргэх тургих чэмээтэй,
Все время фыркающая,
Сэлмэн дэрлэгэр эвэртэй С изогнутыми крутыми рожками ямаан сурэг. коза.
По мнению К. А. Новиковой, причисление Н. Н. Поппе эвенк, имауан к монголизмам ошибочно ввиду его
широкого распространения в т.-ма. языках (эвенк, имауан [<*ртауап], ороч., ульч. има(н-); уд. има, нан. има ‘коза, козел’, ульч. ‘баран’; мо. има^у [<*ртахип] ‘коза (дикая, горная)’, ниман ‘общее название козы и козла; баран’; нег. им а]а [<*ртаго], чж. уг/7-А77а-/а/7 ‘коза’) и возможности объяснения его структуры на материале этих языков. Выделяя общет.-ма. основу *рта и аффикс -дап, К. А. Новикова предполагает, что семантика основы может быть связана с глагольно-
именной основой *рта ‘снег’, тогда <*ртауап можно этимологизировать как ‘снежный, снежной белизны,
белоснежный’. Подобную версию исследователь объясняет тем, что дикие козы, обитающие высоко в горах, имеют белый цвет шерсти [1. С. 199-201].
Форма известна некоторым тюркским языкам, главным образом
восточнохуннским: др.-тюрк, ртуа, )Щ>а, уйг. ымуа, алт. ымуа, йумуа, йуцма
‘дикая горная коза’, а также корейскому - йомсо ‘коза’. А. М. Щербак не считает это наименование козы общеалтайским словом, относя его к числу тюркских заимствований (п.-мо. ¡тауап ~ ттадап < др.-тюрк, ртуа < общетюрк. д’)'туа). К. А. Новикова, не соглашаясь с данным предположением, отмечает, что в фонетическом отношении более архаичны монгольский и т.-ма. варианты, близкие к общеалт. ртауап, др.-тюрк. же вариант ртуа представляется исследователю более поздней, стяженной формой [1. С. 203].
Итак, нами рассмотрены аспекты вербализации ольфакторной
информации с помощью согласных
Примечания
[r/m/п]. Результаты показывают, что согласный [г] непосредственно передает внутренний дискомфорт, вызываемый резким, неприятным запахом. Следует отметить, что благодаря своим артикуляционным признакам, корневой [г] участвует в языковой интерпретации всех видов модальности. В зрительной
модальности он передает резкий свет; остроконечную форму; в слуховой модальности - резкий звук; во вкусовой модальности - резкий, острый вкус. Значения производных, объединенные дифференциальным признаком ‘резкий, острый’, обусловлены высокой степенью напряжения артикулирующих органов (кончика языка) во время произнесения сонанта [г].
В русском языке прилагательные резкий, острый, равно как в монгольских языках п.-мо. qurca ‘острый’, применимы к реалиям, относящимся к различным сенсорным модальностям: слуховой (хурц сонор ‘острый слух’), зрительной (хурц гэрэл ‘резкий свет’, хурц внцвг ‘острый угол’), тактильной (хурц овчин ‘острая боль’), обонятельной (хурц цоргисон унэр ‘резкий запах’) и вкусовой (хурц идээ ‘острая еда’).
В случае же с согласным [т/п] мы наблюдаем развитие значений на основе озвучивания первоначально беззвучных подражательных жестов рта и носа либо на основе звукоподражания, передающего
шумное вдыхание воздуха,
принюхивание.
1. Новикова К. А. Названия домашних животных в тунгусо-маньчжурских языках // Исследования в области этимологии алтайских языков. А. : Наука, 1979. 2. Поппе Н. Н. Монгольский словарь Мукаддимат ал-Адаб. Ч. I—II. Труды Института востоковедения [АН СССР]. XIV. М.-Л., 1938. 3. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. Т. I. Л. : Наука, 1975. 4. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. Т. I. Л. : Наука, 1977. 5. Сыромятников Н. А. Методика сравнительно-исторического изучения общих морфем в алтайских языках // Проблемы общности алтайских языков. А., 1971. 6. Щербак А. М. Сравнительная фонетика тюркских языков. Л. : Наука, 1970. 7. Этимологический словарь тюркских языков. Общетюркские и межтюркские основы на буквы «Л», «М», «Н», «П», «С». М. : Восточная литература РАН, 2003. 8. Brown R. Psycholinguistics. First Free Press Paperback Edition. 1972. 9. Starostin S., Dybo A., Mudrak 0. (with assistance of Ilya Gruntov and Vladimir
Glumov). Etvmoloqical Dictionary of the Altaic Lanquaqes, Part I [A—K], Part II [L—Z], Part III [Indices], Leiden; Boston : Brill, 2003.
Статья поступила в редакцию 22.03.2011 г.
